Текст книги "Малые Боги. Истории о нежити"

Вечером, когда сгустились ненадежные июльские сумерки, Хлюп отправился в путь. Рыдоложка – река только по названию, а по сути – ручей. Плавать по нему не слишком удобно, по большей части приходилось пробираться лягушачьим ходом. Наконец болотистые берега раздвинулись, обнаружилась гладь открытой воды. Была она раз в пять побольше купальни, а вот глубиной подкачала, да и дно было иловатым. Но рыба здесь тоже водилась, главным образом караси, какие в озере не выживали. Караси испуганно глазели на Хлюпа. Тому тоже было странно видеть дикую рыбу, не знающую хозяина. Живет такая неясно зачем и помирает непонятно для чего. Но наводить здесь свои порядки Хлюп не мог, эта вода была не его.

Хатку Хлюп сыскал без труда, но внутрь не полез. Так только Каркадил может, а вообще-то в подводном мире хамство не приветствуется. Стучать под водой можно разве что камешками или зубами, так что Хлюп деликатно поскребся, ожидая, когда владелец хатки вынырнет для переговоров. Что тот давно Хлюпа учуял, сомнений не было.

Ответа не последовало. Хлюп подождал немного, еще раз поскребся, позвал:

– Кастор Бобрыч, выдь на минуту. Поговорить надо.

– Чего тебе? – наконец отозвался Бобрыч.

– Беда у меня, сосед.

– Да уж знаю. Слухом вода полнится.

То, что в запруде уже все в курсе дела, ничуть Хлюпа не удивило. Скорость звука в воде куда как больше, нежели на воздухе, слухи тут расходятся едва ли не мгновенно. Людям чудится, что под водой тишина, а на самом деле болтливей рыбы существ нет.

– Помощь мне нужна.

– К себе не пущу, – быстро сказал Бобрыч. – В одном затоне одна щука живет.

– Я и не претендую! – всполошился Хлюп, которому такая лужа напрочь не нужна была. – Мне бы плотину небольшую на Рыдоложке возле Каменного моста.

– Далековато. И потом, как и где там ставить плотину? Каменный мост через Рыдоложку у самого озера. Ты что же, озеро подпирать хочешь?

– Хочу, Бобрыч. Очень хочу.

– И высоко собираешься воду поднять?

– Хотя бы на вершок – и то дело будет.

– Ты, соседушко, безумец, вот что я скажу. Ты хоть представляешь, что значит Рыдолож на вершок поднять?

– Не так это и трудно. Там дорожная насыпь – готовая плотина. У моста – бетонные опоры. Только и остается: под мостом оплот поставить.

– Ну, ты сказанул! – Бобрыч вынырнул на поверхность, уселся столбиком, чтобы отдышаться. – Это же работать придется, считай, на глазах у людей. А еще – дорожные службы. Думаешь, они будут спокойно смотреть, как мы у моста воду подпираем? Мост, конечно, каменный, но, если опоры подмыть, и он завалиться может.

– Скажешь тоже… Это тебе не Ассуанская плотина, всего-то воду на вершок поднять; ни опорам, ни дорожному полотну ничего не будет.

– Это ты людям расскажи. Боюсь только, они слушать не захотят, приедет бригада и разнесет плотину по бревнышку.

– Когда еще они приедут… А плотина на день нужна, много на два.

– За день вода подняться не успеет. Озеро большое, прикинь, какое зеркало.

– Должна успеть. Дожди прошли, приток обильный. У твоей запруды вода верхом идет.

Услыхал бы этот разговор случайный прохожий – умом бы повредился, бедняга. Но если прежде, чем сойти с ума, вдуматься хорошенько, то станет ясно, что водный житель обязан разбираться в гидрологии своих мест, если, конечно, он не желтопузый тритон и не Каркадил, недалеко от тритона ушедший. Только откуда взяться случайному прохожему ночью в болотистом лесу, вдали от троп и дорог? Разве что браконьер, засевший в охотничьем шалашике по трудолюбивую душу Кастора Бобрыча, может здесь прилучиться. Но сегодня никаких браконьеров в округе не было, это Хлюп первым делом проверил. Да и Бобрыч не то существо, чтобы торчать стоймя на виду у браконьера.

– Красиво у тебя получается, – произнес Бобрыч после некоторого раздумья. – Одного не учел: планы сметишь ты, а строить нам. По-соседски, оно, конечно, можно помочь, но ты давай всю правду выкладывай: на кой тебе у моста плотина сдалась. Пока всей сути не пойму, работать не стану.

Хлюп высунулся из воды и зашептал на ухо соседу – тихо, чтобы и толкущиеся над водой поденки не расслышали.

Выслушав всю правду, Бобрыч зашелся в беззвучном хохоте.

– Я же говорю: сдурел ты, брат! Надо же такое придумать… Среди наших тоже такие есть: придумщики с прибабахом. Тут одна семья вздумала перегородить Мологу. Река не маленькая, как сейчас помню, прежде судоходной была. Баржи поднимались от Волги до самого устья Меглинки. Бурлаки их тащили. Теперь от бечевника и следа нет, а прежде крепкая тропа была. Меглинку-то знаешь? Наша Рыдоложка в Меглинку падает, а та уже в Мологу. Выше этого места и прежде суда не ходили, а лодки до устья Волдомицы поднимались. Все, что выше Волдомицы, – не река, а сущие слезы. Там наши и принялись ставить плотину. За дело взялись всерьез, целиковые бревна пригоняли без счета, щели хворостом забивали, цементировали илом и глиной. А весной Молога вспоминала, что она не ручеек, а река, и все вдребезги разносила! Но ребята не успокаивались: чуть вода схлынет, все заново начинали. Лет пять так мучились.

– А потом?

– Старики попримерли, а молодежь… в ней прежней основательности нет. Отступились они.

– Понятно. А ты мне скажи, я ведь много старше тебя, а не помню, что было с Мологой: ни бурлаков не помню, ни барж. А ты помнишь. Как это понимать?

– А так, что ты хоть и долго живешь, но один. У одного память завсегда короткая, он помнит только то, что сам видел. А я в семье живу, мне дедушка рассказывал, вот я и помню, что тогда было, и своим внукам расскажу, так и они помнить будут.

– Что значит – расскажу? У меня знаешь сколько подслушано? И от купальщиков, и от рыбаков, и от гидрологической экспедиции…

– Так то подслушано, от чужих. Настоящая память только в семье.

– Мудрено… – Хлюп почесал затылок.

– Была бы у тебя семья, понял бы. Впрочем, хватит болтовни, поплыли смотреть, что там за Каменный мост и где дерево для плотины брать. Я ведь не как некоторые: в чужие воды не заплываю и твоего Каменного моста прежде не видал… – Бобрыч с громовым плеском нырнул и уже под водой проворчал словно бы самому себе: – Видать, и мне пришла пора на старости лет безумствами заняться.

* * *

Слухи о том, что Каркадил принялся строить дворец, встревожили Хлюпа. Конечно, от Каркадила всего можно ожидать, но ничтоже сумняшеся взяться за стройку, не проведя детальной разведки дна… Даже Каркадил должен был сообразить, что так не делается. Хотя слухи есть слухи, под водой они ничуть не достовернее, чем на суше. А когда информация проходит через Кривобока, то вместо правды непременно получится кривда.

В любом случае следовало разведать, что творится на дне родного озера.

Мог ли Хлюп еще неделю назад представить, что он вынужден будет пробираться крадучись, боясь попасться на глаза торжествующему недругу? И где – в Рыдоложском озере, где знакома каждая коряга на дне, всякий топляк, любая приметная мелочишка.

То, что увидел Хлюп, заставило его удивленно и возмущенно присвистнуть. Не соврал брехун Кривобок: действительно новый владыка, не желая жить ни в доме, сложенном из топляка, ни в норе, вырытой среди ила, принялся строить себе каменные хоромы. У самого Хлюпа с давних времен было устроено гнездо из мореного дерева – уютное и безопасное. Даже когда на озере работала гидрологическая экспедиция и на самом деле плавали там аквалангисты, никому в голову не пришло заподозрить, что не просто коряги свалены на дне, а дом выстроен. Да еще и долговечное получилось жилище, ведь вымокшее дерево на глубине не гниет. Конечно, дуба мореного у Хлюпа не было, не растет дуб по берегам Рыдоложи, но ему и мореной ветлы хватало. А тут… в самой глубокой части озера громоздилась куча камней, наваленных так, чтобы в середине образовалось подобие пещеры – или грота, как говорят натуры деликатные. На суше такая работа была бы не по силам даже могучему Каркадилу, но в озере на его стороне трудился закон Архимеда. Кто такой Архимед, Хлюп не знал, но уважал грека за то, что он облегчал подводникам работу. Но сейчас лучше бы Архимед приостановил действие закона: меньше было бы под водой безобразий, ибо дворец, воздвигнутый Каркадилом, был на редкость безобразен. Утешало одно: недолго этому угробищу поганить окрестности. Камень на дне, в отличие от дерева, недолговечен. Озера Рыдолож это утверждение касается сугубо.

А вот присвистнул Хлюп совершенно не по делу. Звук этот был отлично знаком всем обитателям озера, и он не прошел мимо внимания Кривобока. Среди нагроможденных кое-как валунов оставалось достаточно места для извивистой скользкой тварюшки. Там, при новом властелине, Кривобок и поселился.

Заслышав свист, Кривобок высунул рыльце из убежища и завопил так, что и человеческое ухо услышало бы:

– Тревога! Подлый Хлюп подкрадывается ко дворцу!

В глубине грота с сухим стуком повалились камни, и у выхода появился Каркадил. Даже днем на десятисаженной глубине достаточно темно, но Хлюп умел видеть в подводной тьме, так что враг предстал перед ним во всей красе. Водяной хозяин кроме положенных от природы хвоста и четырехпалых рук и ног может, если приспичит, вырастить вспомогательные конечности, и тут Каркадил постарался на славу. Были у него щупальца, каких на пресноводье ни у кого не сыскать. Сбоку топорщилась клешня, да такая, что старую щуку с легкостью распополамит. Плавники и колючие перья также присутствовали в чрезмерном количестве.

– Ага! – басово загудел Каркадил, воздев свой арсенал.

Инфразвуком Хлюпа было не напугать, а вот клешня ему очень не понравилась, поэтому Хлюп почел за благо ретироваться. Сначала он дернулся в сторону Рыдоложки, но вовремя сообразил, что не стоит демонстрировать противнику работы, которые проводит семейство Бобрыча. Каркадил, конечно, ничего не поймет, но может возмутиться, что бобры вторглись в его акваторию.

Хлюп развернулся и помчал к затопленному Горшку. Проломился сквозь камыши, но, оглянувшись, увидел, что Каркадил почти не отстает. Лишние конечности, в особенности клешня, ужасно мешали ему, но злость брала свое, помогая наращивать скорость.

Гоняться, выясняя, кто раньше устанет, можно было до бесконечности, и Хлюп решил рискнуть. По большой дуге он обошел отмель, бывшую недавно островом, и изо всех сил рванул обратно, но не к истоку Рыдоложки, а к пристани, у которой бездельно были пришвартованы катер и водный мотоцикл, к которым никто не прикасался с тех пор, как неутопимая блондинка неудачно покаталась наперегонки с Каркадилом. Сама несбывшаяся утопленница сидела в шезлонге на террасе, изящно вертела в пальцах высокий бокал с чем-то вкусным и поглядывала на водный простор с выражением одновременно скуки и опаски. Мокрый шлепок, с которым Хлюп с разгону впрыгнул в катер, заставил ее вскочить, испуганно вглядываясь.

Замечательная вещь – невидимость, жаль только, что абсолютной невидимости не бывает! Если тебя не ищут специально, не вглядываются, то пройдут в двух шагах, не заметив. Но от пристального взгляда укрыться невозможно; кто осознанно ищет, тот всегда различит, какую невидимость на себя ни напускай.

Хлюп забился под банку, надеясь, что любопытство красавицы не простирается так далеко, чтобы обшаривать катер. Он слышал настороженное дыхание блондинки, но шагов не было, – значит, подойти она боится.

Правильно боишься, детка, любопытство кошку сгубило.

Хлопнула дверь, раздались уверенные шаги двух человек, и голос владельца усадьбы произнес:

– Бобры, говоришь? А мне насрать, кто это, но деревья валить на моей земле не позволю. И я плевать хотел, разрешена охота или нет, а грызуна этого убью, как собаку.

«Ведь это он о Бобрыче, – подумал Хлюп. – Надо будет предупредить».

– Там кто-то есть, – прозвучал дрожащий голосок блондинки.

– Кто там может быть?.. – договорить олигаршику не дали, громкий скрежет прервал его слова. Днище катера вздулось, в пробоине показалась клешня. Она вспарывала двухмиллиметровый стальной лист, словно консервную банку, когда ее вскрывают, чтобы добраться до содержимого.

Хлюп отчаянно вжимался в угол. Что страшнее – показаться на глаза людям или пойти на расправу очумевшему Каркадилу? Но даже сейчас, на волосок от гибели, Хлюп не мог не восхититься тупой могучестью врага. Вот уж действительно: сила есть – ума не надо.

Грохнул выстрел, за ним второй. Полетели ошметья клешни. Остаток клешни дернулся и исчез. В дыру хлынула вода.

– Это тоже бобры? – хрипло спросил олигаршик.

Охранник наклонился, пошарил в воде, пытаясь вытащить осколок клешни.

– Слизь какая-то, – сказал он. – А резали явно ножницами по металлу.

Все-таки хорошо, что есть у водяных хозяев особенность, позволяющая не попадаться людям. Случится несчастье, потеряет собрат Хлюпа конечность, настоящую или выращенную, а то и попросту погибнет, – умершее тут же растечется слизью. Вроде бы только что клешня с легкостью кромсала нержавеющую сталь, а вот уже нет ничего, последние комки слизи расходятся в воде. И никакие палеонтологи никогда не найдут ни костей, ни зубов, ни иных останков. Нет их, одна вода осталась.

– Не могу понять, кому это понадобилось… – проговорил криминальный авторитет, разглядывая покалеченный катер. – Они, что ли, думают меня напугать? Я их сам так напугаю, в новых штанах хоронить придется.

«Четыре генерала труп его несли, а тридцать три капрала портки его трясли», – чуть было не подпел Хлюп, но вовремя прикусил язык. Хотя все равно ничего бы люди не расслышали, не умеют они слушать.

– Катер испортили, сволочи. Не утонет он, часом?

– Не, тут мелко. На дно сядет.

Когда люди ушли, Хлюп выбрался из полузатонувшего катера и вдоль берега тихонечко и сторожко почапал к речке. Бобров у Каменного моста не было, да и где бы они там прятались? Зато плотина была почти готова. Тополевые стволы, которые Бобрыч без зазрения совести свалил на приватизированной территории, уложены поперек русла. Вода просачивалась между стволами, но уже можно видеть, что со стороны озера уровень воды пусть совсем немного, но выше, чем за плотиной.

Оставаться в озере было неуютно, да и купальня после бегства Кривобока уже не казалась надежным местом, поэтому, хотя день был в самом разгаре, Хлюп направился к бобровой запруде предупредить Кастора, что олигаршик собирается устроить на него охоту.

Старый бобр был недоволен, что его разбудили среди бела дня, но сказал, что по поводу охотников он в курсе и под выстрел не полезет.

– Плотина, считай, выстроена, осталось забить пазы ветками и замазать илом. Завтра к утру все будет готово, а к вечеру получишь свои полвершка, – Бобрыч сморщился, обнажив желтые зубы, и добавил: – И чего тамошний бандюган из-за тополей волну гнать начал? Хуже выдры, право слово. Дрянное дерево – тополь: непрочное, гниет быстро и невкусное. Вроде бы лиственное, а кора смолой приванивает. Я бы на месте того дурака спасибо сказал, что тополя свели: может, вместо них что дельное вырастет… – Бобрыч помолчал немного и спросил: – А ты небось хочешь передневать у нас?

– Было бы неплохо.

– Нет, плохо. Забыл, что наши народы враждуют?

– Плохо, что враждуют. Что нам делить? Мне твоя вода не нужна, с нею только лишние хлопоты. Я бы и купальню вам отдал, но там строиться несподручно.

– А то, что ваши бобрят хватают, это как?

– Так это ж дурни вроде Каркадила. Ненавидят они, если у кого из водных жителей теплая кровь. Щука тоже малышей хватает, так вы бьете щуку, когда она в вашу воду заплывает. Так и Каркадила бейте, а меня-то за что? Я в жизни ни одного бобренка не тронул, я и людей не топлю, нет мне в том радости.

– Это я понимаю. С тобой у нас доброе соседство, а Каркадила как бить? Клешню ему отстрелили, так ведь новая вырастет.

– Побьем, – уверенно сказал Хлюп. – Немного осталось. Дождя бы еще…

– Дождя не обещаю, разве морось какую, а плотину этой ночью доделаем. А ты, это, днюй. Там затончик есть от хатки в стороне, там и днюй. Вечером вместе поплывем плотину достраивать.

Дневать в бобрином затончике было крайне неуютно, но зато безопасно. А к утру плотина была достроена. Хлюп даже позавидовал главе дружной бобриной семьи. Одни забивают пазы ветками, другие намазывают сверху ил и глину. Сам Бобрыч сплавал к тополевой аллее, где позаночь брали древесину, и сказал, что владелец участка сидит в засаде с ружьем.

– Пусть сидит, комары тоже кушать хотят. Нам эти тополя больше без надобности, плотина готова.

Плотина получилась загляденье, жаль, что недолговечна: или люди порушат, или течение; все-таки озеро не малое и не позволит, чтобы его подпирали глинобитным сооружением.

А вот дельного дождя не случилось. С утра покапало, но несерьезно, а потом и вовсе разъяснелось. Оно бы и ничего, озеро неплохо наполнялось за счет окрестных ручьев, но Бобрыч, умевший чувствовать погоду, сказал, что завтра будет тепло и солнечно, а это значит, что люди, истосковавшиеся по солнцу, хлынут на пляж. Особенно молодежь, по летнему времени бездельная. А вслед за приехавшими купальщицами выйдет на охоту Каркадил.

Больше всего не хотелось Хлюпу, чтобы в его озере завелась русалочья напасть. И прежде случалось, что народ тонул ненароком, больше по пьяному делу, но всех утоплых Хлюп заставлял всплыть на поверхность, где их подбирали и хоронили по человеческому обычаю. Но ежели Каркадил заразит озеро снулыми девками, то вычистить его будет невозможно. И люди, и водяной народ знают такие проклятые места и стараются держаться от них подальше.

В любом случае надо было спешить. Крайний срок – утро погожего дня.

И Хлюп решился на небывалую авантюру.

Незадолго до рассвета Хлюп пробрался к пристани, где стоял на приколе одинокий аквацикл. Покалеченный катер был вытащен на берег, хотя ремонтные работы еще не начинались: то ли не смогли сразу найти мастера, способного залатать рваную дыру, то ли он не успел приехать.

Хлюп забрался в катер, заткнул дыру какой-то тряпкой – кажется, это был тент от солнца, – затем принялся спускать катер на воду. Сравниться мощью с Каркадилом Хлюп не мог, прогрызть дыру в стальном днище ему не удалось бы, но стащить катер на воду – дело сбыточное, тем более что катки, с помощью которых его вытягивали на берег, остались на месте. Через пятнадцать минут катер закачался в нескольких шагах от берега. Вода щедро просачивалась сквозь плохо законопаченную пробоину, но покуда суденышко на волне держалось.

Изо всех сил загребая ногами и хвостом, Хлюп принялся толкать глубоко осевший катер на середину озера. Массивная была штука и неповоротливая, если буксировать ее без помощи мотора. Спрашивается, кому мог понадобиться на небольшом озере шестиместный морской катер со стальным корпусом и запасом хода в шестьсот километров? Понты, всюду понты… Интересно, согласился бы теневой олигаршик, чтобы ему прислуживали юные утопленницы? Тоже ведь понтовая была бы шутка.

Хриплый вопль нарушил утреннюю тишину. По причалу, размахивая ружьем, метался владелец катера и всего остального прибрежного хозяйства. Видимо, возвращался с неудачной охоты на Бобрыча и вдруг увидал разор и поругание.

– Какая щука это сделала? – донеслось к Хлюпу.

– Я не щука и вообще не рыба, – пробормотал Хлюп и удвоил усилия. Грохнул выстрел. Картечь, заготовленная на Кастора Бобрыча и его присных, безвредно хлестнула по воде.

Вода уже не сочилась, а хлестала через пробоину. Еще пара минут, и плавание закончится на дне озера.

На помощь хозяину торопились уже не один охранник, а четверо. Видать, полуолигарх изрядно обеспокоился таинственными нападениями. Но ни один из телохранителей не смог обогнать владельца усадьбы, который в очередной раз сумел доказать, что недаром выжил в смутные девяностые. Бросив карабин, олигаршик метнулся в дом и через полминуты объявился с ружьем для подводной охоты. Понял, видать, что лупить по воде из винтовки – самое бесперспективное занятие.

Еще мгновение – и, оседлав аквацикл, олигаршик ринулся в погоню за катером. При этом он непрерывно и весьма энергично поминал мать террориста, угнавшего катер.

Ни у кого из родичей Хлюпа матери не было; родятся хозяева рек и озер исключительно от сырости и подводного неустройства. Не имелось матери и у Хлюпа, так что олигарховы заклинания на него не действовали. А вот попасть под гарпун не хотелось. По счастью, катер уже достиг нужной точки. Хлюп одним рывком выдрал тряпку, и без того уже ничего не закрывавшую, и спешно бросился прочь от тонущего суденышка. Катер черпнул бортом раз и другой. Дверцы, рундучки – все было распахнуто, ничто, кроме обивки, не держало катер на плаву, и посему, набрав воды, катер быстро затонул. Падал он, конечно, не на дворец Каркадила, но очень от него близко.

– Полундра! – возопил бдительный Кривобок, и никто не мог бы сказать, чего больше в этом крике – ужаса или изумления.

Задней парой глаз Хлюп видел, как в проеме дворца появился Каркадил и, разинув зубастое хайло, уставился на сцену кораблекрушения.

Вода не любит резких движений, в ней все происходит плавно и торжественно. Должно быть, так затонувшая субмарина падает на дно Марианской впадины.

Океанологи говорят, что в Марианском разломе земная кора истончена до предела, и вряд ли на Земле бывали и впредь будут большие глубины. Почти то же самое говорят гидрологи о дне Рыдоложского озера. Невеликая глубина двадцать пять метров предельна для Рыдоложи, и если выпадет дождливый год, когда Горшок скрывается под волнами и узкая Рыдоложка не способна эвакуировать всю воду, то дно может не выдержать. На долгом Хлюповом веку такое было четыре раза. Нонешний год выдался дождливым, хотя никакой катастрофы не ожидалось. Горшок был затоплен, но верхушки камыша торчали над водой. Но уже вторые сутки, как перекрыта Рыдоложка, и воде стало некуда деваться. Неумный Каркадил, не осуществив никаких изысканий, нагромоздил в самых опасных местах кучу тяжелых валунов, среди которых и поселился. И наконец последняя соломинка – стальная, шестиместная – веско ударилась о многострадальное дно.

Хлюп видел, как страшно изогнулась ровная прежде поверхность. Тяжкий гул разнесся над озером. С этим ревом в стародавние времена выходил из подземных глубин преисподний зверь каркадил, искайяй, кого поглотити.

Черный провал исказил дно, оттуда пахнуло ледяным холодом подземных рек, а затем влага из переполненного озера, закручиваясь тугим водоворотом, устремилась в понору. Самозваного Каркадила, воспарившего над дворцом, чтобы вершить суд и расправу, закрутило, словно щепку в весеннем ручье, и ненасытная пасть поноры заглотила его, разом доказав, сколь ничтожен любой самозванец по сравнению с истиной силой.

Водный мотоцикл, захлебываясь треском мотора, кружил в водовороте, медленно сползая в воронку. Наездник, отшвырнув никчемное ружьишко, вцепился в руль, стараясь удержать машину на плаву и самому не грохнуться в круговерть, спасения откуда уже не будет.

Хлюп, упираясь и цепляясь всеми конечностями, что были у него, отползал по той части дна, что покуда сохраняла устойчивость. Неподалеку, по-червячьи извиваясь, полз Кривобок. Гаденыш, родившийся в Малашкинской купальне, прежде в озере не бывавший и не знавший о нем ничего, кроме страшных сказок, первым почуял опасность, а изощренный инстинкт подсказал, что лишь у самого дна, где течение не такое стремительное, можно удержаться и не быть снесенным в алчную пасть.

Вода в озере стремительно падала. Обсох на три четверти залитый пляж, остров Горшок показался из-под воды, словно и не тонул никогда. Рыдоложка остановилась, и плотина, выстроенная семейством Бобрыча, осталась среди безводия, как напоминание о недавнем потопе. Казалось, еще немного – и озеро будет выпито нацело, лишь черная понора, уводящая в глубины и пропасти земные, останется зиять посреди сухого места. В конце концов, есть же на Новгородчине в самых здешних местах озеро Сухое, что каждый год по осени проваливается под землю, оставляя после себя бездонную дыру, а весной вновь наполняется талыми водами.

Но на Рыдоложи все иначе. Каркадил явился, заглотил что сумел – и сгинул. Затонувший катер повалился набок, но остался на дне, указуя всем понимающим, где в древних преданиях кончается правда и начинается поэзия. Ведь и боярин Репнин не был проглочен заживо, хотя его шестивесельный ял поменее будет, чем шестиместный морской катер. А вот одинокого пловца, вздумавшего в недобрый час выплыть на середину озера, быстро затягивает в пучину, не позволив несчастному даже возопить перед смертью.

Современный аквацикл тоже оказался не по зубам подземному диву, и теневой олигаршик усидел на нем в ту пору, когда его крутило в водовороте. Теперь несостоявшийся владелец озера гнал аквацикл к пристани, мечтая поскорее навсегда уехать отсюда куда угодно: в глушь, в Саратов, на Бермуды, в Шотландию к озеру Лох-Несс – туда, где будет не так страшно, как посреди здешней идиллии.

Недра успокаивались. Смолк подземный гул, исчезло течение, остатки взбаламученного ила оседали на дно. Опасность миновала. Если бы Хлюп умел потеть, он бы с облегчением отер со лба выступивший пот. А так оставалось перевести дух и с облегчением взбулькнуть.

– Хозяин, вы живы! Какое счастье! Я так рад!

Ну конечно, Кривобок уже тут.

Хлюп ухватил вьюна за кончик хвоста и поднял над водой. У кого угодно Кривобок выскользнул бы из рук, но у озерного хозяина хватка цепкая, Кривобок мертво висел, даже не пытаясь рыпаться.

Проглотить, что ли, мерзавца? Да ну его, противно. Желудка у Хлюпа нет, но расстройство можно заработать запросто.

Хлюп размахнулся и зашвырнул предателя на берег. И лишь потом сообразил, что совсем недавно его самого так же швырял самозванец. Ничего, доползет до первой лужи, а там пусть убирается, куда хочет. А ежели, падая, ребро ненароком зашибет, то он и без того Кривобок. Может, его выправит слегка.

Уже у самого берега Хлюп увидал Бобрыча. Старик прятался среди кувшинок, стараясь, чтобы с берега его не заметили сбежавшиеся на шум люди.

– Ты что здесь делаешь?

– Как – что? Должен же я посмотреть, каков есть в Рыдоложском озере зверь каркадил.

– И как, посмотрел?

– Посмотрел. Такое не забудешь. Теперь внукам расскажу, они тоже помнить будут.

Бобрыч высунул из воды голову, осторожно подышал, затем нырнул и твердо произнес:

– А теперь скажи, что там на самом деле было? Простыми словами скажи, чтобы всякому лещу понятно.

– Что же, – согласился Хлюп, спешно припоминая слова, подслушанные четверть века назад, когда на озере работала гидрологическая экспедиция, – можно и простыми. Тут под нами лежат толщи мергелей и известняков Юрского, никак, периода, и вода промыла в них систему карстовых пещер. Пещеры полностью залиты водой, и потому никто из наземных в них не бывал. А там, в глубине – реки, ручьи, озера… Ты жаловался, что Молога обмелела: прежде баржи ходили, а теперь плоскодонка на мель садится. А ты сам знаешь: если где чего убыло, то в другом месте столько же прибыть должно. Вот там, в подземельях, вся вода и обретается, что прежде поверху шла. Вообще-то, нижняя вода с верхней не мешаются, но иной раз наша вода вниз прорывается, а глубинная – к нам. Такое сейчас и было. А больше там ничего нет, никакого каркадила. Хотя глотает он за милую душу, без разбора, всех, кто попадется.

Бобрыч вжал голову в плечи.

– Получается, мы все как водомерки, что наверху бегают и не знают, какая глыбь под ними.

– Получается так.

– Слушай, а неприятель твой, которого туда затянуло, назад не выплывет?

– Не должен. Течение страшенное, и понору завалило.

– У всякой реки, хотя бы и подземной, устье есть. Куда-то она впадает.

– Есть и устье. Рассказывают, что здешние подземные реки в Волгу вытекают, где-то возле Череповца. Дотуда верст триста будет. За это время кого угодно о камни изотрет, одна муть останется. А хоть бы он и живым выплыл, там свои хозяева есть. Волжские – народ суровый, с самозванцами у них разговор короткий.