Текст книги "Малые Боги. Истории о нежити"

Дорога на Трибесово

Из всех внедорожников на нашем внедорожье лучше всего проявляет себя «Нива» советской сборки. Ревет, дымит, проваливается из ямины в колдобину, но уверенно держит скорость, вдвое превышающую скорость пешехода на той же трассе.

«Ниву» качнуло на очередном ухабе, Тит коротко выругался.

Что случилось с дорогой? Он бы не удивился, увидав упавшее поперек дерево, а то и целый завал. Специально на этот случай в багажнике лежала бензопила. Но чтобы лесная тропа была разъезжена, словно тракторами… Может быть, лесовозы? Но в окрестностях ничего не рубили, за этим Тит присматривал строго.

В лесу быстро темнело, но дальний свет Тит не включал. Зачем? И так видно.

Впереди обозначилось световое пятно. Кто-то в жилете со светоотражающими нашивками. Вот чего не хватает в здешней глуши, так это поста ГАИ. Вне трассы такое можно встретить, только если идет спецоперация.

Фигура со светоотражающими нашивками требовательно подняла жезл. Тит остановился, взял документы, вышел, захлопнув за собой дверцы.

– Капитан Вахрушев, – представился патрульный. – Что ж вы в грязь-то… Оставались бы в салоне.

– Нет уж, – ответил Тит. – Откроешь окно – напустишь комаров, они потом заживо сожрут, вампиры чертовы.

– Это точно, – в тон ответил патрульный. – Спасения нет от кровососов. А куда вы едете, Тит Валерьевич? Это дорога вроде никуда не ведет.

– Все дороги ведут в Рим, – рискнул пошутить Тит. – А я еду в Трибесово. Это километров десять отсюда.

– Там никто не живет, и домов целых не осталось, одни развалины.

– Так и я там не живу. Дня через два поеду назад. Деревни и вправду не осталось, а кладбище цело. Родители мои там похоронены, бабушки тоже. А дедов нет, деды с войны не вернулись.

– Чего в родительскую не поехали?

– Сами видите, какая дорога. А в родительскую туда только на бронетранспортере проломишься.

– Понятно. Только я бы не советовал и сейчас туда ехать. Неспокойно там.

– Какое неспокойно, если там никто не живет?

– Информация есть, что кто-то там шебуршится. Сами посудите, досюда дорогу мы раздолбали, но ведь и дальше колея идет.

– Туристы, наверное. И ради них поставили посреди леса пост ГАИ?

– Мы тут вообще случайно. Дыру нами заткнули, а на смену придет ОМОН. Так что проезжайте, а то омоновцы не пропустят.

– Спасибо! А вы, вообще, кого ловите?

– Вампиров.

– Чего? – не сдержал удивления Тит.

– Вы что же, не знаете, что по области творится? Десяток немотивированных убийств, и во всех случаях – обескровленные трупы.

– Откуда мне знать, я из Москвы еду. А у вас наверняка какой-то маньяк орудует, сумасшедший, который сам перед собой вампира изображает.

– Это мы понимаем. Только как такого психа ловить?

– Уж всяко дело не караулить на лесных дорожках.

– Как раз – караулить. Раз вы сами из Трибесова, то знаете, что о вашей деревне в округе говорят.

– Да уж знаю, наслышан. Только это все враки. Помещик у нас был, Трибесов. Вот за этим много чего числилось, но было это двести лет назад. Слухам уже пора бы утихнуть.

– Да вот не утихают. Есть предположение, что если орудует сумасшедший, всерьез считающий себя вампиром и пьющий кровь жертв, то он может устроить себе логово именно в Трибесово. Видите колею? Свеженькая.

– В прошлом году, – сказал Тит, – никого постороннего в деревне не было. Это сразу видно, бурьян не стоптан. А в этом, если что, скручу и вам доставлю.

– Вот этого не надо. Лучше просто позвонить и сообщить. Вот визиточка, на ней телефон.

– В Трибесово покрытия нет.

– На наши телефоны покрытие всегда есть. Тут спецточка поставлена.

– Тогда позвоню, даже если в деревне никого не будет.

Тит взял визитку, сел в автомобиль и включил мотор.

Болела голова, хотя в целом встреча с постом прошла благополучно. Капитан мог запросто спросить: а ты, случаем, не тот тип, которого мы ловим? – и задержать до прибытия ОМОНа. И тот факт, что подозрительные следы уходят в лес, ничуть бы ему не помог. Однако обошлось, и слава богу.

Отъехав с полкилометра, Тит вырубил дальний, а затем и ближний свет. Отсутствие света ничуть не мешало Титу, а вот демаскировать машину не хотелось. Кто-то ведь проехал по его заповедной дороге. Конечно, это не вампиры, но и не туристы же…

Предосторожность оказалась не лишней. До дому оставалось километра четыре, когда слева замаячили электрические отблески и блики пляшущего огня. Тит заглушил мотор, вышел, стараясь не хлопнуть дверцей. Влево от его дороги отходила тропа уже полностью непроезжая, но именно туда и была проложена свежая колея.

Скрывшись в полутьме, Тит хорошенько разглядел гостей. У тех вовсю шел праздник. Что есть силы рычал тяжелый рок, пьяные тени качались на фоне костра, слишком большого, чтобы на нем было можно жарить шашлык. Вопли казались напрочь нечленораздельными, но кое-что Тит сумел разобрать. Криво усмехнувшись, он ретировался к машине и лишь там достал телефон и милицейскую визитку. Связь действительно была, и командир патруля тут же ответил.

– Але, капитан, – произнес Тит. – Я с вами говорил только что на дороге. Как там, ОМОН не подъехал? Позвоните им, пусть поторопятся. Встретил я ваш контингент. Километров шесть от вас, на карте должно быть урочище Марвино, от главной дороги тропа влево отходит. По ней и километра не будет… Там тоже деревня была, Марвино. Туда они и приехали, четыре джипа, народу человек пятнадцать. Может, с дороги сбились, а может, им просто там понравилось больше, чем в Трибесово. Я плохо разобрал, но, похоже, там шабаш дьяволопоклонников. Ну да… если угодно, называйте их сатанистами. Нет, что вы, подходить к ним близко я не собираюсь и вам вдвоем с патрульным не советую. Только спецотряд. Не знаю, есть ли у них оружие, но народ агрессивный и их много. Нет, меня они не заметили, и я поеду дальше. А вот если начну на этой дороге разворачиваться, то меня точно заметят. Вы своих поторопите; хорошо, если эти кошек заживо жечь станут, а ну как людей? Все, желаю удачи. А в Трибесово в этом году дорога неезженая, крапива стеной стоит. Ну, да сами увидите: кроме моего следа, ничего нет.

Тит прервал связь и, не включая фар, двинулся дальше. Рев бесовского празднества удивительно быстро стих.

«Эх, ведь подожгут один из уцелевших домов, – подумал Тит. – Это как пить не давать… Но до Трибесова они точно не доберутся».

Подминая последние ряды крапивы, «Нива» выползла из мокрого леса и быстро покатила в гору. Здесь даже бурьяна почти не было. Бывшая пашня, а затем луг правильным порядком превращались в светлый сосновый бор. Чуть в стороне виднелись развалины совхозного коровника. Совсем на горушке с достоинством дряхлели пяток уцелевших изб. Вид у них был непрезентабельный: вышибленные окна, зияющие проломы дверей. Однако сюда Тит и направился, хотя цивилизованного ночлега обветшавшие дома не обещали. Но именно оттуда к остановившейся машине бежала девочка лет четырех.

– Папа, папа приехал!

Тит подхватил дочь на руки, прижал к груди маленькое тельце.

– Как вы тут отдыхаете?

– Здорово! Мы за черникой ходили, а ночью в озере купались. И еще тут ежик живет. Он так тукает, если его тронуть…

– А мама где?

– Она на кладбище пошла, морок наводить. Там какие-то дядьки хотели в нашу деревню приехать, а мама их запутала, и они в другую деревню попали, пустую.

– Я их видел, когда мимо ехал, – согласился Тит. – Плохие дядьки. Вам с мамой из-за них прятаться придется. За ними полиция приедет, а потом и сюда заглянет на всякий случай.

– А мама и на них морок наведет.

– Нет, на этих ребят морока лучше не наводить.

Девочка завозилась у Тита на руках, ткнулась в шею.

– Ну-ну, – остановил дочку Тит. Он засучил рукав футболки, подставил сгиб локтя. – На, вот тут пей.

Мгновение тонкой и сладостной боли. Девочка довольно зачмокала.

– Пей, пей, – приговаривал Тит. – Я много крови привез, и тебе хватит, и маме, и бабушке на могилу пару капель. Но прятаться вам завтра все равно придется.

* * *

Полицейский внедорожник появился в Трибесово вскоре после полудня. В деревне царила полная идиллия. Один из домов был обкошен, и дверь навешена на обе петли. Самого хозяина обнаружили на берегу озера со спиннингом в руках. Одна щучка уже была поймана, и рыбак не терял надежды утроить улов.

Тита похвалили за самообладание и записали как свидетеля, наблюдавшего сборище сатанистов.

– Их поймали? – спросил Тит.

– Куда они от нас денутся? – ответил офицер. – Все в кутузке сидят.

– Это хорошо, – сказал Тит. – Поспокойней в округе будет.

Заруча

– Нюша, я устала!

– И что? Думаешь, я не устала? Я и без того твою корзину тащу! Что мне – и тебя саму на закорках переть? Не хотела я тебя брать – нет ведь, напросилась. Теперь топай, не отставай. Слышь, девчонки куда ушли?

– Поаукать бы…

– Я те поаукаю! Тебя мигом аукалка уведет.

– Это как?

– А вот так. Зааукаешь без дела, а она тебе из-за кустов тоненьким голоском ответит: «Ау!» Ты подумаешь, это свои, и пойдешь к ней, а она отбежит в сторонку и снова: «Ау!» Так и заведет тебя к лешему или в няшу к кикиморе, а то к медведю в берлогу – сиди и не скучай.

– А почему девки аукали?

– Они большие, им можно. А ты ногами-то шевели, в лесу из-за тебя ночевать охоты нет.

– Нюша, не могу больше! Хоть руку дай!

Нюша остановилась, опустила на траву обе корзины: свою полнехонькую и Катькину – с брусникой едва на четверть. Сердито отерла с потного лица налипшую паутину.

– Ишь чего захотела: за ручку тебя взять. А корзину твою в зубах потащу? И вообще, по лесу за руку ходить нельзя – заруча утащит.

– Какая заруча? – прошептала Катюшка.

– Вот этого не скажу. Кто заручу видал, тот уже ничего не расскажет. Ладони у заручи деревянные, на них шипы растут, как на свороборине или ежевике. Только попробуй по лесу с кем-нибудь за ручку пройтись, так заруча и вцепится, не оторвать. Куда она тебя утащит, что сотворит, никто не знает, но косточек твоих и ворон не отыщет. Вишь, вон, летит черный, смотрит за тобой.

Катюша испуганно поглядела на небо. В деревне ворона редко увидишь, над деревней кружат ястребы, плачут по-детски, высматривают цыплят. В лесу ястребов мало, здесь чаще летает ворон. Шорхает о воздух крыльями, негромко произносит: «Кра-кра!» Только попробуй, умри под сосной – спустится и начнет клевать глаза.

Нюша стащила с головы платок, принялась связывать ручки корзин, чтобы можно было нести, перекинув через плечо.

– Чего встала? Вперед иди, а то опять будешь на месте топтаться, а мне, с грузом на плече, тебя ждать.

– Куда идти?

– Вот же тропка. По ней и иди.

– Я боюсь. Там заруча караулит.

– Ты там не бойся, ты меня бойся. Сейчас сорву стрекавину, да по ногам – галопом поскачешь.

Катюша сарафан одернула, ноги прикрыть, и бегом припустила по тропке. Забежала за куст, дух перевела. Куда теперь? Дорожка вроде и есть, вроде и нет ее. Раздваивается на тропочки, и обе несерьезные, как нехоженые. Прошла чуть дальше – вовсе нет пути, ни вперед, ни назад. Нюшу бы кликнуть, да боязно. Шагнула уже безо всякой дороги и остановилась, разиня рот, словно цыпленок перед лисьей мордой. Со старой ели свисало что-то замшелое, тянуло корявую лапу, усаженную иглами шипов:

– Дай ручку, девочка…

– Ой! – попятилась, закрываясь рукавом от страшного.

– Ой! – послышалось за кустами. – Ау! Ау!

Кинулась назад, но там тоже:

– Ау!

– Урм! – рыкнул в чащобе медведь.

– Кра! – подтвердил ворон, высматривая, пора уже спускаться или еще погодить.

– Нюша-а!.. – закричала Катя и помчалась, не разбирая дороги.

На полянку выскочила, а там Нюша злая-презлая. Счастье-то какое!

– Вот она где! Я вся изоралась, тебя ищучи.

– Нюшенька!

– Что Нюшенька? Давай руку, пошли домой.

Катюшка подбежала, ухватилась за Нюшину руку. Ладонь у сестры крепкая, деревянная, прорастает изогнутыми шипами.

Зверь именем Каркадил

Изогнал лещов, ростовских жильцов, во мхи и болота, пропасти земные.

Сказка о Ерше Ершовиче, сыне Щетинникове

– Ты на кого волну гонишь, щукин сын?

После таких слов следовало кинуться на обидчика и рвать его в клочья на корм малявкам. Но Хлюп понимал, что если дело дойдет до драки, то на корм малявкам пойдет Хлюп, а вовсе не наглец, вторгшийся в его владения. И потому продолжал увещевать по-хорошему:

– Не по закону ты поступаешь. Я тебя по-родственному в свой дом пустил на пару дней перекантоваться, а ты что творишь? Два медведя в одной берлоге не живут, в одном омуте двух щук не бывает. Хозяин здесь я, а тебе пора и честь знать. А то смотри, озеро у меня непростое: здесь зверь каркадил водится, как бы он тебя не сглотнул со всеми потрохами.

Чужак беззвучно рассмеялся.

– Нашел чем пугать – старыми сказками!

– Сказки не сказки, а народ с берега не раз видел, как плывет человек, а потом – цоп! – и нет его. Даже крикнуть не успеет. Значит, каркадил схватил.

– Эка невидаль! При мне еще больше тонуть будут!

– Что значит – при тебе? Это мое озеро!

– У тебя своего, – гнусно осклабился захватчик, – только тина, что в брюхе колышется. А ты дуй отсюда, пока я тебе плавники не выдрал.

Теперь оставалось только драться.

Вот где Хлюп пожалел, что он не щукин сын. Были бы у него щучьи зубы, мало бы врагу не показалось. А так… принял боевую стойку ерша – плавники растопырил, колючки взъерошил – и ринулся в атаку, надеясь, что не будет тут же проглочен. Недаром среди водяного народа бытует присловье:

 
Ты хитра, зубаста щука,
Я – ершишко простота.
Исхитрись-ка, щука, ну-ка,
Съешь меня, ерша, с хвоста.
 

Самая простая из боевых стоек, но и самая, казалось бы, надежная. Но противник и не думал разевать зубастое хайло. Он вдруг вытянул неведомо откуда взявшееся щупальце, ухватил Хлюпа за шкирятник и, вырвав из воды, поднял в воздух, так что Хлюпу оставалось бесцельно молотить ногами и хвостом, а также бессмысленно топорщить плавники и острые перья. Наверное, нечто подобное чувствует мелкая колюшка, когда снасть удильщика выдергивает ее из родной стихии.

– Запомни, – просипел захватчик, – в одном омуте две щуки не уживаются. Теперь я буду здесь каркадилом, а ты, если хоть раз появишься, живым не уйдешь.

Многое мог бы сказать Хлюп, если бы можно было говорить в таком положении. Но вражье щупальце ничего Хлюпу не позволило. Оно судорожно сократилось, Хлюп был отброшен и позорно шлепнулся на берег. Хорошо хоть людей поблизости не было, а то и вовсе хоть иди да топись.

Из последних сил Хлюп напустил на себя невидимость и пополз прочь от родного озера, где царствовал столько лет.

Озеро Рыдолож – километр поперек и четыре километра в длину, лежит в котловине, окруженной пологими холмами. Никакой искусственный водоем не может похвастаться подобной обваловкой. На северной оконечности озера холмы расступаются, и там берет начало речка Рыдоложка. Речка невеличка: где по пояс, а где и по колено. За версту от истока стояла некогда мельница. Плотина была и прочее хозяйство, никто уж не помнит, на сколько поставов. Теперь мельницы нет, а от плотины сохранилась гряда черных валунов, перегораживающая русло, и омуток перед ней. Люди из соседней деревни называли это место купальней. Особо плавать там было негде, но дно плотное, вода чистая, проточная, да и теплее, чем в озере, так что многие приходили в купальню поплескаться.

Там, в омутке, где глубина едва достигала двух метров, преклонил усталую голову бездомный Хлюп. Купальня принадлежала озеру, и Хлюп, бывший рачительным хозяином, два, а то и три раза в год проверял отдаленный омуток, так что насельники купальни Хлюпа знали, уважали и побаивались.

Конечно, если вражина прознает, что Хлюп остался в окрестностях озера, он заявится сюда, но Хлюп надеялся, что доносчиков среди рыб и лягушек, обживших омуток, не найдется.

Дурные вести расходятся, что круги по воде; купальницкие уже все знали и посматривали на бывшего повелителя со смесью ужаса и жалости. Хлюп цыкнул на них построже и примостился на ночевку под большим камнем.

Утром, едва первые лучи солнца преломились в воде купальни, Хлюп разлепил веки. Не хотелось просыпаться, но уж когда пришлось открыть глаза, то вылупились они, словно у рака. Купальня была битком набита мелкой рыбешкой. Теснились, что килька в банке. Кажется, вся озерная живь до последней малявки устремилась в речку Рыдоложку. Конечно, не было здесь крупных окуней, судака и щук, но это рыба самостоятельная. Щука размером более аршина никого не боится, живет и помирает по своему разумению, как бы убого оно ни было.

– Что за цирк? – вопросил Хлюп, еще не утративший начальственных интонаций.

Рыбы беззвучно загомонили и подняли такой гвалт, что только под водой бывает. Пришлось прикрикнуть еще раз, после чего Хлюп выбрал уклейку потолковее и велел говорить ей одной.

– Хозяин, – пропищала уклея, – мы не хотим с Каркадилом, мы с тобой хотим.

Оказалось, что узурпатор созвал все, что было в озере живого, и объявил, что он и есть тот самый каркадил, о котором повествуют древние предания. Затем Каркадил – так его отныне велено было называть – безо всякого перехода огорошил собравшихся, сообщив, что они ему не нужны, ни о ком заботиться он не станет, а выстроит себе небывалый дворец, и прислуживать ему будут молодые утопленницы.

От такой новости не только смиренная плотва, но и сам Хлюп пришел в смятение.

Всякий знает: женщина на корабле – к несчастью. А баба на дне – к несчастью вдвойне. С допотопных времен известно, что мир образовали четыре стихии: земля, воздух, огонь и вода. Две из них женские, две – мужские. Мужчина пахарь и охотник, его стихии – земля и ветер. Женщина – хранительница очага, ее стихии – огонь, что горит в очаге, и вода, которая кипит на этом огне. И посейчас можно видеть следы этого древнего деления. Женщина, решившая свести счеты с жизнью, никогда не вешается – не ее дело болтаться в чуждой стихии. От несчастной любви и прочих бед женщины топятся. А мужик в воду не полезет, ему милей петля.

Зато попав в родную стихию, утопленница всему миру принимается мстить за пропащую жизнь. И о таком водоеме расползается жуткая и вполне оправданная слава. Водяной хозяин утоплых девок не боится, но много ли счастья жить среди умертвий? Хотя, оказывается, есть и любители.

Утро, как назло, выдалось солнечным и теплым. Одно счастье, что день будний, а до этого неделю кряду лили дожди, а то бы на берегу вереницей выстроились машины горожан, приехавших отдыхать на песчаном пляже. Девушки не часто заплывают далеко от берега, но встречаются и такие, что поплывут, не зная, что в озере сменился хозяин и стало оно сугубо опасным.

Встревоженный Хлюп отправился на разведку. Русло Рыдоложки между купальней и озером было знакомо Хлюпу до мелочей, так что, где вплавь, где ползком по дну, мог он пройти любой изгиб речки даже с закрытыми глазами, на ощупь.

Устроившись среди скользких валунов под бетонным мостом, который среди деревенских именовался Каменным, Хлюп принялся наблюдать. Как и предполагал, купальщиц на песчаном берегу не оказалось, только трое мальчишек упорно плескались на мелководье, укупавшись до посинения. Интереса для Каркадила они не представляли, так что за них можно быть спокойным. Не то чтобы Хлюпа тревожила судьба людей: сердце болело за озеро, а в хорошем озере люди не должны тонуть слишком часто.

Громкий треск прервал мысли. Хлюп вытянул глаза повыше, чтобы как следует рассмотреть происходящее. Там, в стороне от остальной деревни, стоял двухэтажный коттедж. Пологая лестница вела от дома к небольшой пристани, где был принайтовлен катер. Принадлежал дом местному бизнесмену, казалось бы неотличимому от прочих своих собратьев. Все же было некоторое отличие, потому что жители райцентра, кто уважительно, кто с ненавистью, называли новоявленного богача олигархом. Хотя никаким олигархом он не был: так, олигаршик районного масштаба. Лет пять назад скромный олигаршик вздумал приватизировать все озеро вместе с прибрежной полосой. Зачем это ему сдалось, не мог сказать и он сам, но хотелось. Неожиданно приватизационный план встретил сопротивление. Дело в том, что песчаный берег у истока Рыдоложки был единственным во всем районе приличным пляжем, и местная элита строилась именно там, в деревне Борки, где не осталось уже ни одного крестьянского дома, а сплошь моднявые дачи. Если бы там отдыхали только владельцы магазинов, парикмахерских и кафешек, которые крышевал неприметный бизнесмен, никто и пикнуть бы не смел против приватизации озера. Но в Борках располагались пригородные дачки районного начальства: прокурора, главврача СЭС, начальника отделения полиции, главного редактора районной газеты и прочих влиятельных лиц, не особо зависящих от милости теневого авторитета. В результате владелец коттеджа получил лишь небольшой кусочек берега, где и выстроил пристань для прогулочной техники. Именно оттуда и донесся рокот мотора.

Не любил Хлюп ревущей техники. Даже скромные моторки вызывали его неудовольствие. Что уж говорить о катере, который завез на небольшое озеро некоронованный олигарх. А сейчас от пристани отвалило нечто вовсе несообразное. Оно неслось по поверхности воды, словно мотоцикл по асфальтированному тракту. И на этом угробище разъезжал не владелец коттеджа и пристани, а девица, что прижилась недавно в его доме. Согнувшись над бесовской машиной, она выписывала кренделя, расплескивая озерную гладь и мирную тишину.

– Что б тя побрало! – в сердцах выругался Хлюп и тут же понял, что его пожелание сбывается быстро и безжалостно.

Слепой человеческий глаз не заметил бы стремительной тени, скользящей вслед за водным мотоциклом. По прямой машина ушла бы от хищного Каркадила, но отчаянная девица закладывала один вираж за другим, и Каркадил все больше сокращал разрыв.

Дуру было не жалко; понимать должна, что озеро не автострада, а вот легенда о каркадиле, настоящем, а не самозванце, оживет, чем бы ни закончилось дело.

«Есть в Рыдоложском озере зверь именем каркадил. Егда видит каркадил пловца одинокого или рыбаря в челноке, то выходит из глубины и глотает, погубляя душу человеческую».

«Боярин Репнин, снарядивши шестивесельный ял, поехал гулять по озеру, а преисподний каркадил вышел ему навстречу и глотал боярина и всю челядь его вместе с кораблем. Народ же на берегу видел сие и ужасался».

Хлюп лучше всех знал, где в этих рассказах правда, а где поэзия, и ему очень не хотелось, чтобы старые предания ожили. А что делать, если место тишайшего Хлюпа занял дурной мерзавец, укравший имя Каркадил?

На очередном повороте Каркадил нагнал аквациклистку. Зеленая лапа высунулась из воды, ухватила девушку за лодыжку и сдернула в воду. Девица окунулась с головой, тут же вынырнула, бестолково замолотила руками. Люди бывалые говорят, что дикие свиньи, будучи испуганными, визжат на весь лес. Но и целому стаду свиней не завизжать так, как заголосила утопающая. Должно быть, визг ее был слышен в самом райцентре.

Олигаршик, возлежавший в шезлонге, вскочил, по-былинному, из-под руки, оглядел озеро и кинулся к моторке. Девица продолжала дергаться, то погружаясь, то выныривая, словно поплавок, терзаемый богатой поклевкой. Хлюп, одинаково хорошо умевший видеть и под, и над водой, видел, как Каркадил, вцепившись в девчонку, пытается уволочь ее на дно.

– Да что ж он вытворяет, амеба безмозглая? – возмущенно скрипел Хлюп. – Девка в спасжилете, даже если ее утопить, тело все равно всплывет!..

За долгие годы Хлюп не утопил ни одного купальщика или рыбака. Если кто и тонул, то исключительно по собственной инициативе, нырнув в озеро пьяным. Но к процессу утопления Хлюп относился серьезно, как и полагается водяному хозяину, и ему было невыносимо видеть столь бездарное исполнение.

Девица орала. Владелец дачи терзал мотор катера, который не желал заводиться. Проблемы разрешил охранник, примчавшийся на шум. У него мотор завелся с полпинка, катер, вспенивая волну, рванул на помощь утопающей.

Почуяв опасность, Каркадил бросил трепыхающуюся добычу и канул на дно, словно затонувшая коряжина.

Катер сбросил обороты и на лихом развороте подкатил к терпящему бедствие аквациклу. Охранник одним рывком выдернул деву из пучины и поставил перед хозяином.

– И чего орала? – спросил несостоявшийся владелец озера.

– Та-а-ам!.. – голос красавицы напоминал блеяние. – Зеленый… Глазищи – во!.. свалил меня в воду и потащил. Утопить хотел!

– Ты же вроде не пила сегодня. С чего тебе черти зеленые мерещиться начали?

– Говорят тебе, чудовище там было. Зеленое! Глазищи – во!..

– А на ноге у нее пальчики… – произнес молчавший до того охранник и указал на цепочку кровоподтеков, украшавших лодыжку спасенной. – Там и впрямь кто-то был.

– Кто там мог быть? – недоверчиво спросил олигаршик.

– Аквалангист, кто же еще? Гидрокостюм надел, вот он и зеленый, вместо маски – очки, вот и глазищи. Явно мужик, баба таких синяков не оставит.

Лицо теневого бизнесмена закаменело. Он обвел взглядом пляж и дорогу вдоль озера. Не найдя посторонних автомобилей, повернулся к охраннику.

– Вот что, Санек, пошли ребят пошукать, нет ли где в кустах затаившейся машинки. На чем-то твой аквалангист приехал, не из Гусева же он плывет. И еще поспрошай, у кого из соседей может быть акваланг.

– Ни у кого. Владельцы здесь бывают редко, полное лето в деревне живут бабушки с внучатами. Пацанва, которая может с аквалангом плавать, сюда только на выходные наезжает и акваланг тут держать не станет, его проще с собой привозить.

– А ты все равно поспрошай.

– Поспрошаю…

Дальше Хлюп слушать не стал. И без того все ясно. Влип самозваный Каркадил, что муха в росянку. И кабы сам влип, тому Хлюп только рад был бы, так он и озеро подставил. А ну как сыщется у кого из богатых дачников акваланг? Начнутся разборки, а трупы крутой олигаршик куда девать станет? Камень на шею – и в воду. Загубят озеро, ироды. Даже если по первому разу судьба попустит, Каркадил не успокоится и еще что-нибудь учудит.

Решительным кролем Хлюп поплыл в купальню. Там оглядел толкущихся рыбешек, строго спросил:

– Что вы здесь устроили? Заметит вас кто, придет Толик малашинский с бреднем, и будет вам всем одна общая уха.

– Куда ж нам плыть? – пискнул какой-то пескарик.

– В озеро! – отчеканил Хлюп, простив неначитанной рыбехе нечаянную цитату. – Другого жила у вас нет. Только на чистую воду рыла не высовывать, Каркадилу на глаза не показываться, хорониться в камышах и на отмелях. На глубине сейчас опасно будет, Каркадил со злобы рыбу жрать начнет.

Сам Хлюп рыбу тоже ел за милую душу, все это знали и мирились, как мирятся с неизбежным. В конце концов, окуни вовсю глотают снетка и уклейку, а щука и подлещика взять может. Вот настоящий, матерый лещ только рыбаку по силам. И малявочки, которых всякий ест, у кого хайло широкое, резвясь на отмелях, распевают неслышно человечьему уху:

 
Плавниками трепеща,
И зубаста, и тоща,
Ходит щука вкруг леща.
Что за штука, тщетно щука
Тщится ущемить леща!
 

Песня эта рыбья народная, и человечий автор, адаптировавший ее для своих собратьев, сам это признает. Людской неповоротливый язык считает такие песенки чистоговорками, а для рыбьего шепота чистоговорки в самый раз приходятся.

В подводном мире все едят всех, подобное в порядке вещей, и ядящий и поедаемый относятся к этому с пониманием. Но когда хозяин начинает жрать, заглатывая всех без счета и разбора, это уже беда. Озеро заиливается, река мелеет, рыба выводится, да и сам проглот, случается, дохнет от несварения. Хлюп очень сомневался, что у Каркадила приключится жор, но рыбешку постращал, как говорится, на всякий пожарный случай. Хотя какой пожар может разгореться в озере? Прежде, говорят, бывало, а ноне такое дело несбыточно.

– А в омуте кому можно остаться? – спросил кто-то.

– Тому, кто тут прежде жил. В камнях – вьюны, а прочие – в омутке.

Послушный ихтионарод, сбившись в косячок, двинулся к озеру. При этом окуни не хватали снетка, и малые щучки никого не трогали. Общая беда сплотила всех. Когда случается такое в воде, то называется оно водяным перемирием.

Дачница, что целыми днями сидела с удочкой у одного из плесов в тщетных попытках накормить любимого Мурзика, видела тьму проплывавшей рыбы и не могла понять, что происходит, тем более что в этот день рыба не клевала сугубо. Случись такой исход с лесным зверем – оно к пожару; с домашними любимцами – к землетрясению. А что думать по поводу рыб? Неужто тоже к пожару?

Когда в купальне не осталось никого постороннего, к Хлюпу приблизился старый вьюн и прошептал в ухо:

– Кривобок сбежал к Каркадилу.

Вьюны известные ябеды и наушники, а уж что касается сплетен, тут им нет равных ни в небе, ни на земле, ни под водой. Слушать вьюна – себя не уважать. Но, услыхав имя врага, Хлюп насторожился.

– Кто такой Кривобок?

– Есть у нас такой вьюноша. Его мальчишка в камнях ловил и повредил бок, так он Кривобоком и стал. Он теперь боится на мелком месте жить, у нас под камнями любую нору мальчишки достать могут.

– Нешто на глубине он камней найдет? Там не мальчишки, там судак и щука караулят. Помятым боком не отделается…

– Есть там камни. Каркадил начал себе дворец строить. Огромную кучу камней натаскал, больше нашей плотины. В середке пещера обустроена, там Каркадил засядет, а Кривобок с краешку пристроится, между камнями.

– Ты-то откуда знаешь?

– Кривобок приплывал, хвастал. Я, говорит, теперь при новом хозяине буду, и на глубине, и в безопасности. Рыба, говорит, завсегда ищет, где глубже.

– Сыщет он глубокую утробу. Не Каркадил, так я, но кто-нибудь его приберет.

В сплетнях старого вьюна было две новости, как всегда – плохая и хорошая. Кривобок наверняка будет наушничать Каркадилу, и тот теперь знает, что Хлюп не бежал из Рыдоложской пучины. Более того, он знает, где именно Хлюп прячется. А вот начинать строительство, не изучив как следует окрестную гидрологию, остро не рекомендуется даже в самых спокойных водах. Что уж говорить о Рыдоложском озере с его недоброй славой.

В любом случае следовало поспешить. Каркадил, конечно, свернет себе шею, но хотелось, чтобы это случилось прежде, чем он свернет шею Хлюпу.

Хлюп еще раз сплавал на разведку, оглядел родное озеро. Обильные дожди начала лета не прошли даром, вода стояла высоко, знаменитый на весь район Рыдоложский пляж на три четверти залит водой, болотистый островок посреди озера – пристанище уток и чирков, – носящий ни с чем не сообразное имя Горшок, ушел под воду, лишь метелки камыша уныло торчат кое-где. Вот в такую пору в Рыдоложском озере и может явиться преисподний каркадил. Не дурной самозванец, а настоящий, о каком повествуют новгородские былины. Одно беда: может явиться, а может и не захотеть; жди потом неведомо сколько лет.

Значит, надо сделать, чтобы захотел. Поторопить, позвать, хотя такое вовсе не по чину Хлюпу, который только озерной рыбешке кажется грозным хозяином.