Текст книги "Публичные признания женщины средних лет"

По снегу

Вы скучаете по настоящему снегу – доброму, глубокому, хрусткому снегу? По такому, чтобы автомобили буксовали, дети не могли добраться до школы, а взрослые до работы? Я скучаю. В густой снегопад всем нам глубже дышится, и, конечно, это очень красиво. Сглаживаются контуры, играют краски. В это время года, когда по телевизору передают прогноз погоды, я действительно слушаю метеоролога, а не издеваюсь над его галстуками. Пусть бы он объявил, что вся страна скроется под снегом, скажем, на целый месяц, включая рождественские праздники. Знаю, это эгоизм, и на месте водителя снегоуборочной машины или старика с больными ногами я, несомненно, погрозила бы кулаком снежным тучам над головой. Но я не водитель и не пенсионер, так что прошу не обижаться на мои фантазии. По мне, так уж лучше пусть встанет весь транспорт и введут чрезвычайное положение. Мы, британцы, хоть и признаем этот факт неохотно, все же обожаем чрезвычайные положения. Еще бы: мы ведь первые стоики в мире и в глубине души счастливы, когда нас вынуждают маяться в очереди за какими-нибудь вещами первой необходимости. Есть что обсудить, по крайней мере, кроме «Улицы Коронации» или еще одной выходки члена королевской фамилии.

Во время последнего на моей памяти приличного снегопада в Лестере родилась одна из моих внучек. Роддом находится в двух километрах от нашего дома. Дороги замело. Разумный человек выждал бы денек, пока снегоуборочные машины и контейнеры с песком укротят дорогу, но мною овладел первобытный зов, стремление увидеть и подержать на руках нового члена семьи. В поход к роддому я собиралась, словно в антарктическую экспедицию. Взяла с собой термос с чаем, еду, запасные рукавицы, носки и фонарик и отправилась в путь.

Я знакома с приемами выживания – муж когда-то вел по ним курсы. Он собирал группу управленцев где-нибудь в глухомани, заставлял питаться червяками и брал за эту привилегию недурственные деньги.

Итак, мне предстояло не самое величайшее из странствий (как я уже сказала, всего-то пара километров пути), но все было замечательно: небо в звездах, и я под ним бреду, ощущая величие мироздания и собственную храбрость. По дороге мне встречались другие пилигримы, и мы общались как старые знакомые, рассказывая друг другу, кто куда направляется. Один такой путник пошел на риск ради паба. Я издалека увидела, как он добрался до двери – а та закрыта! Бедняга так и осел. Точно так, должно быть, осел и капитан Скотт, когда ему доложили, что на Южном полюсе уже развевается норвежский стяг.

Я не самая спортивная женщина в мире и в роддом доплелась очень усталой. Оранжерейная жара больницы тут же заставила меня сорвать с себя бесчисленные слои одежды. С улицы вошла толстая замерзшая женщина, а в лифте поднималась уже худая и разгоряченная, но с охапкой тряпья.

Малышка родилась с распахнутыми голубыми глазами, и в возрасте трех часов ее глазки все еще были открыты и смотрели на меня. Она стоила каждого шага по сугробам. Однако меня здорово удивило количество родственников и друзей в палате, причем по виду их никто не сказал бы, что они тащились пешком по снегу. Женщины выглядели элегантно, можно даже сказать блистательно. Одна я в тяжелых ботинках, поверх меховой оторочки которых торчали края самодельного «утеплителя» из полиэтиленовых пакетов.

– Как вы сюда добирались? – выдохнула я.

– Машиной, – сказал кто-то.

Паруса у меня малость опали.

Но недавно, когда голубоглазая малышка (теперь уже четырехлетняя) не могла заснуть, я вместо сказки живописала, как брела по снегу, чтобы поскорее увидеть ее, и ей было ужасно приятно. Быть может, я где и приукрасила, прибавила парочку снежных бурь, и уж конечно не стала сообщать, что остальные посетители добрались на машине.

Кстати, если вы с детьми так горите желанием увидеть снег на Рождество, что готовы поехать в Лапландию в гости к Санта-Клаусу, в его ледяную пещеру, тщательно все взвесьте. В последние годы снега там мало. Ничтожно мало, я бы сказала, а Лапландии без снега, увы, недостает очарования. Прикиньте, стоит ли ехать в такую даль с неуправляемыми от возбуждения детьми ради того, чтобы поглазеть на продуваемую ветром тундру, тусклую, будто ее освещают маломощной лампочкой. Я знаю, что говорю, я там была. У меня даже есть рюмочки из рогов северного оленя – чем не доказательство?

Долой из писателей

Лежа на постели, одетая, с повязкой на одном глазу и в темных очках, я наблюдала, как старшая дочь собирает мне чемодан. Легла я, потому что от усталости не держалась на ногах, а повязку и темные очки надела из-за… Нет, слишком нудная история. Ей-богу, жутко нудная.

Дочь получила инструкции собрать меня на две октябрьские недели на греческий остров. Название острова – Скирос – переводится как «ветер», так что шортами с футболками не обойтись. Чемодан у меня маленький, стюардессы возят такие на колесиках с самолета и в самолет, очень удобно. Однако ехала я не в отпуск, а учить полтора десятка взрослых человек писать. Причем не просто так, какую-нибудь ерунду, – за две недели каждому предстояло написать стихотворение и некролог себе самому (отдает извращением, знаю, но некрологи вышли смешные). Помимо этого каждый написал монолог (от лица представителя противоположного пола), радиопьесу, начало киносценария и первую страницу собственного романа.

Соглашаясь вести подобного рода курсы, я неизменно чувствую себя самозванкой. Ведь у меня за плечами нет даже среднего образования, а университет я посетила в молодости один-единственный раз как участница конкурса исполнителей твиста. И раз уж речь зашла, могу признаться, что провалила не только экзамены за начальную школу, но и (сущий позор) зачет по езде на велосипеде. Полагаю, вы согласны, что такие недостойные писателя факты лучше скрывать от нервных студентов. Профессионально я пишу уже восемнадцать лет, но все еще жду факса примерно такого содержания:

Кому: Сью Таунсенд

Отправитель: Общество разоблачения непригодных писателей Вас вычислили. Вы обязаны немедленно оставить писательскую деятельность. Для Вас найдена вакансия на фабрике печенья. Вы будете заниматься упаковкой сливочного печенья «Бурбон», с 7.30 до. 530, шесть дней в неделю, в темпе, который Вам укажет Ваш начальник Постоянное ношение комбинезона и уродливой сетки для волос обязательно.

С уважением, Эдна Грабб, секретарь.

Так и слышу одобрительное бормотание иных из вас: «Давно пора». Потому-то большинство знакомых мне писателей живут в вечном ожидании похожей катастрофы. Писатели народ гонимый и ранимый, все с комплексами, и уверенности в нас не больше, чем в умственно отсталой уховертке. Если кто-нибудь на вечеринке говорит, что моя последняя книга или пьеса дрянь, я не выбегаю из комнаты с ревом, я соглашаюсь.

– Да! – Радостный смех. – Вывели вы меня на чистую воду, я ж не настоящий писатель!

Насколько я знаю, мои коллеги чувствуют себя так же. Хотя есть два исключения. Оба мужчины. Коротышки. Один бородатый, другой толстый. Оба строчат бестселлеры. Назвать бы их имена. Пальцы зудят… но неохота торчать неделями в Верховном суде или платить адвокату тысячу фунтов в день, чтобы он меня защищал на процессе по обвинению в клевете, так что уж лучше отойти от пропасти.

Нет! Не могу я это дело так оставить. Эти двое считают каждое вышедшее из-под их пера предложение непреходящей ценностью, недоступной для хамов-читателей. Недавно мне попалось интервью одного из них, бородатого. Он сказал: «Писательство – это такое же ремесло, как любое другое. Я не мучаюсь бессонницей от мук творчества». Обрушив кучу проклятий на снимок его самодовольной физиономии, я вспомнила фразу о творчестве, под которой готова подписаться: «Писать легко, надо всего-навсего смотреть на чистый лист бумаги, пока на лбу не выступит кровь».

Итак, на остров я прибыла с охапкой тревог и волнений, сумкой лекарств и лицом без косметики – зрелище нечастое и плачевное. Косметичку я забыла в туалете афинского аэропорта. Какая-нибудь счастливица теперь красуется с моей беспошлинной, купленной в аэропорту помадой «Шанель» на своих воровских губках.

Писательский коллектив спаялся за два дня. Мы насмеялись до одури, поплакали на славу устраивали сиесту, по вечерам танцевали и вообще развлекались от души. И еще мы здорово поработали.

Только к концу второй недели я проговорилась, что у меня нет никакого права учить писательскому мастерству. Но к тому времени всем уже было наплевать, каждый написал что-то такое, что мог с гордостью прочитать вслух. Я преклоняюсь перед учителями, но не могу преподавать в Великобритании, поскольку мне требуются особые учебные пособия: залитая солнцем классная комната с балконом и видом на горы, центральная улица города, утыканная тавернами, мощенная булыжником и слишком узкая для транспорта. А также бугенвиллии и тяжелые от гроздьев лозы, спелые гранаты прямо с дерева и греческие салаты; фантастический вид на город с белыми, будто с картины кубиста, домиками, которые карабкаются в гору; ночной бар, где подают непомерные дозы спиртного и до рассвета играют прокуренный джаз. И все это я должна излить на бумагу. Нет, я ни в какую не согласна с половины восьмого утра расфасовывать сливочное печенье «Бурбон», да и в сетке для волос я выглядела бы пугалом.

Список дел

13.00

Я только что вернулась от зубного врача после перерыва (точнее сказать – дупла) в шесть лет. Все собиралась позвонить и записаться, но как-то руки не доходили. Поход к стоматологу значился у меня в списке важных дел… ровным счетом шесть лет.

За эти годы я однажды встречалась со своим дантистом, но не у него в кабинете, а в баре нашего театра. Он любезно угостил меня выпивкой, и я обещала позвонить, но, к несчастью, в то время как раз сидела на сильных обезболивающих (зубы замучили). Видно, лекарство сказалось на памяти, поскольку я начисто забыла записаться на прием. Мой стоматолог добрейший человек, к нему пациенты даже из-за границы ездят. Для моих детей он просто кумир. Никогда не причинит боли, знает каждый твой зуб, так что шестилетнему перерыву нет абсолютно никакого объяснения.

– Я вас буду лечить так, как будто вам два с половиной года, – заверил он меня однажды, единственный из всех распознав мой настоящий возраст.

Итак, вот мой «Список важных дел» (не в порядке убывания их важности):

1. Составить и заверить завещание.

2. Выбросить свитера с блестками.

3. Пригласить сантехника, чтобы сделал рентген канализационных труб.

4. Позвонить стоматологу.

5. Каждый день проходить пешком три километра.

6. Закончить роман в 50 тысяч слов.

7. Пересадить елочку из ванной на постоянное место в саду.

8. Ответить на письма 1994 года.

9. Выбросить все нижнее белье, испорченное при стирке.

10. Ответить на письма 1995 года.

Кстати, пользуясь возможностью, извиняюсь перед друзьями и знакомыми, которые мне писали в 1994 и 1995 году. Честное слово, когда-нибудь я вам отвечу. Просто в 1995 году я это дело запустила, а теперь, в 1996, у меня накопилась такая высоченная, оползающая гора корреспонденции, что для ее покорения потребуется кислородная маска.

16.30

Решила все же разобраться со списком. Только что сходила на второй этаж, вытащила из гардероба все свитера с блестками, а потом порылась в шкафах и ящиках в поисках жертв стирки. Не знаю, как вы, но я при покупке белья всякий раз клянусь себе стирать его в особом средстве, сушить по правилам, гладить при специальном режиме утюга. Ну и откуда взялся целый ворох жалкого серого тряпья, не более соблазнительного, чем верхняя губа Джона Мейджора? Можно, конечно, все свалить на мужа – он за границей, продает скандинавам байдарки, – только это нечестно.

Пора за продуктами, на трехкилометровую прогулку времени нет, но как знать, по возвращении, возможно, и прошвырнусь по району, посчитаю лампы охранной сигнализации в домах у соседей.

Что касается рентгеноскопии для канализации, то, если откровенно, не могу себя заставить. Все вспоминаю лицо аварийного сантехника, когда он нам сообщал, что в трубе (она по какой-то необъяснимой причине пролегает под полом кухни) «умеренная течь». При этом выражение лица у него было самое суровое – с таким видом врачи из телесериалов сообщают, что пациенту осталось жить две недели. Нет! Проблему рентгеноскопии труб я смогу решить, только окрепнув физически и духовно. Силы женщины не безграничны, особенно женщины многократно обворованной, вроде меня.

Итак, остаются трубы, завещание и роман. Не знаю, вы уже составляли свое завещание? Отлично расслабляет. Сидишь себе с адвокатом и консультантами, щебечешь о том, как все заживут после твоей смерти.

Любые твои сумасбродные варианты для наследников («Я завещаю каждому из моих детей по X фунтов – при условии, что они не вступят в брак, будут выстаивать все воскресные службы и займутся разведением свиней») быстренько отметаются, и адвокат мягко направляет тебя в более прозаичное русло.

21.20

Сегодня проехалась по магазинам и купила столько продуктов, что хватило бы на долговременную осаду. Дала телефонное интервью журналисту из Австралии и написала 1000 слов для романа, но в голове без конца крутится вопрос: Алфи[13]13
  Имя главного героя одноименного фильма (1966 г.). Алфи ведет беспорядочный образ жизни, пока обстоятельства не вынуждают его задуматься над смыслом жизни.


[Закрыть], в чем смысл-то? Неужто живем одним днем?

Возможно, списки важных дел – это наше будущее. Но чем бы они ни были, черт возьми, жизнь прожить – это не просто ставить галочки против пунктов, одного за другим.

Оскорбительные письма

Похоже, я единственная из всех моих знакомых не возражаю против анонимных писем – по крайней мере, на них не надо отвечать. Первая анонимка пришла несколько лет назад. В ней меня обвинили в финансировании Ирландской республиканской армии, и писавший или писавшая (по-моему, все-таки он) грозился убить меня «в театре, на глазах твоей семьи и друзей». Дети настаивали, чтобы я отнесла письмо в полицию, но я, честно говоря, не особенно перетрусила: что-то в почерке и словах подсказывало, что автор письма едва в силах удержать прямо авторучку, не то что автомат Калашникова.

У меня есть еще один постоянный анонимный корреспондент, чьи дикие каракули и безумные оскорбления даже на конвертах пару раз привлекли внимание почтовиков и в результате оказались в полиции. Этот субъект обвиняет меня в том, что я активно коррумпирую мэрию и полицию. Судя по всему, у меня в кулаке несколько чиновников из муниципалитета города Лестера, а вечера я провожу в кабинетах мэрии, «куря свои мерзкие сигареты и плетя очередную интригу». Ах, если бы мне было позволено курить в кабинетах мэрии! Увы, дни прокуренных кабинетов уже давно миновали.

Анонимка прошлой недели состояла из двух исписанных красными чернилами страниц с обвинением в интрижке с принцем Уэльским! Цитирую начало:

«Скажу одно, Сью, ты СУКА!»

Потом еще несколько оскорбительных абзацев, и далее:

«Я уверена, что ты одна из отвергнутых любовниц принца Чарльза».

Причиной возмущения было какое-то мое критическое замечание в адрес принцессы Дианы.

«Хотя бы раз в жизни попытайся быть женщиной, просто притворись женщиной и вообрази, каково женщине, когда ее обижает мужчина».

Автор подписалась так:

Читательница газеты «Дейли мейл».

Отвечаю:

Дорогая читательница газеты «Дейли мейл».

Благодарю Вас за анонимное письмо. Вы совершенно не правы, считая меня отверженной и сгорающей от ревности любовницей принца Чарльза. Я не смогла бы иметь дело с мужниной, который постоянно носит пиджаки с золотыми пуговицами. Пиджаки с золотыми пуговицами напоминают мне о мошенниках, продающих фальшивые страховые полисы. Кроме того, мне не нравятся туфли-шлепанцы, которые принц Чарльз надевает на каждое вечернее мероприятие. Предпочитаю мужчин в солидной обуви.

Я отдаю отчет, что мои доводы целиком основаны на том, что можно счесть легкомысленными соображениями моды, но для меня все это имеет огромное значение. Однажды я мгновенно разлюбила мужнину за то, что он вернулся из парикмахерской слишком коротко подстриженным.

Вы просите меня представить, каково женщине, когда мужчина ее обижает. Извините, но это смешно. В следующем году мне исполнится пятьдесят. Первый парень у меня появился в четырнадцать. Мне не нужно напрягать воображение, чтобы поставить себя на место оскорбленной женщины. В шестнадцать я бросила театр, потому что мужнина сказал, что на сцене я смотрюсь «как чертова дура». Долгие годы я пыталась прятать свой профиль, потому что другой мужнина бросил меня, объяснив это тем, что «у тебя нос великоват». Могу продолжать, но не буду. Примеров мужской жестокости слишком много.

Поверьте, я всецело сочувствую принцессе Диане в ее дилемме с браком. Вполне допускаю, что в ее брак был вовлечен еще и четвертый человек, но только не я. Я слишком занята семьей и работой, чтобы участвовать в королевском романе, да и вообще, с чего Вы взяли, что я понравилась бы Чарльзу? Лошадей я боюсь, и от меня нет проку на охоте, при стрельбе по птичкам и мелким зверькам. Наконец, меня ни разу не рассмешила передача «Гун Шоу»[14]14
  Юмористическая радиопередача, поклонником которой долгое время был принц Чарльз.


[Закрыть]. Я тут же вышла бы из комнаты, если бы Чарльз стал корчить свои знаменитые дурацкие рожи. Я почитательница Джека Ди[15]15
  Английский юморист, известный тем, что никогда не улыбается.


[Закрыть].

Сумела ли я убедить Вас в том, что у меня не было бурного романа с принцем Чарльзом? Надеюсь. Также надеюсь, что Вы не делились своими сумасбродными подозрениями с соседями, друзьями или с продавцом канцелярского магазина, где купили эти жуткие красные чернила.

Должна предупредить Вас, читательница газеты «Дейли мейл»: если я узнаю, что Вы публично заявляли о моей связи с Чарльзом, я натравлю на Вас мэрию города Лестера (ту ее часть, которую лично коррумпировала).

Я Вас предупредила!

Искренне Ваша,

Сью Таунсенд

(читательница газет «Марксизм сегодня» и «Дейли телеграф»)

Ни о чем…

Во вторник на этой неделе я с огромным удовольствием приняла участие в сборе средств для нуждающихся. Речь не о лотерее – в данном случае в роли нуждающихся выступали сценаристы, и каждый получил по пять тысяч фунтов стерлингов.

Организует эту раздачу призов общество «Драматурги Пирсон-телевижн». Мотивы их похвальны, но движет ими не чистый альтруизм. Телевидению нужны писатели. Без писателей телевизор превращается в мертвую мебель и погибает. Как ни странно, многие на первый взгляд умные телезрители не понимают, что к созданию кино писатели тоже имеют отношение. Актеры привыкли, что на улице к ним подходят поклонники со словами:

– А я видел вас вчера по телевизору! И как это вам удается так удачно импровизировать, вы были потрясающе умны (варианты: смешны, заставили меня рыдать).

Некоторые актеры принимают эту плохо замаскированную лесть на свой счет.

– Спасибо, – скромно бормочут они, царапая свою далеко не скромную размашистую подпись в альбоме для автографов или на каком-нибудь мятом листочке, извлеченном со дна сумочки поклонницы.

Другие актеры, которые почестнее, режут правду-матку:

– Слова придумываю не я, а автор.

Но обычно и это не помогает. Попробуйте объяснить десятилетнему ребенку, что Майкл Джексон раньше был черным, а леди Эдна Эвередж[16]16
  Леди Эдна Эвередж – один из самых популярных сценических образов, созданных австралийским юмористом Барри Хамфризом.


[Закрыть] на самом деле – мужчина по имени Барри Хамфриз, питающий слабость к высокому искусству, в особенности к античной литературе. Потому-то я рада участвовать в проекте, где прославляют и поощряют молодых сценаристов. Сказать по правде, не такие уж они и молодые, но все это относительно. Я уже привыкла к двенадцатилетним регулировщикам с жезлами в руках. Недавно в магазине сердитая покупательница, размахивая бракованным кошельком, требовала заведующего. К моему удивлению, из кабинета в глубине зала вышла восьмилетняя девочка. Этот ребенок (ей бы играть в дочки-матери с Барби и Кеном) отчеканил наизусть параграф из Закона о защите прав потребителей – в применении к кошельку, у которого три месяца назад отвалились кнопки. Должна заметить, что, вопреки обыкновению, на сей раз я была на стороне магазина. Хозяйка кошелька, как мне показалась, кнопок не щадила. Наверняка рвала что было сил, то и дело открывая кошелек. И вообще, чего ради ждать три месяца? Сама же сказала, что работает рядом, в городе. Зашла бы и пожаловалась в первый же день, как только кошелек не застегнулся. Не хотелось бы отвлекаться, но я все же доведу до конца рассказ об этой маленькой человеческой драме. Ребенок-заведующая предложила женщине кредит в размере стоимости кошелька (очень великодушно с ее стороны, решила я). Жалобщица обвела взглядом ряды кошельков на полках (выбор был огромный), заявила, что ни один из этих кошельков ей не нравится, и потребовала 9,99 фунтов наличными. Тут я хотела вмешаться и высказать ей все, что о ней думаю, но удержалась, лишь позволив себе чередой улыбок и закатыванием глаз просемафорить свою солидарность ребенку-заведующей. Однако отвлекаться, повторюсь, не хотелось бы…

Когда сценаристам вручили чеки, состоялся небольшой банкет – мы чуть выпили и закусили, – потом сфотографировались все вместе. Наконец народ разошелся, остались только писатели, девушка-танцовщица (подруга одного из сценаристов), несколько бутылок вина и я. Опасное сочетание.

Гораздо, гораздо позже мы ввалились в такси, а еще часа два спустя сценаристы и танцовщица стояли на улице в Сохо и радостно махали вслед такси, которое увозило меня к вокзалу Сент-Панкрас, на поезд до Лестера.

В половине двенадцатого ночи я позвонила из поезда мужу и произнесла слова, над которыми так издеваются противники мобильных телефонов: «Алло, я в поезде».

Я проспала Кеттеринг, Маркет-Харборо, Лестер и бог знает что еще и проснулась в неподвижном составе на темной пустынной станции. Я покинула здание вокзала, где шаги множились гулким эхом, и вышла на улицу. Ноттингем обезлюдел. Таксисты давно храпели под одеялами. В маленькую привокзальную гостиницу меня впустил мужик в подтяжках.

– Только наличными, – подозрительно прищурился он.

Мне еще не доводилось видеть в одном месте столько пластикового шпона, но спала я довольно крепко. Выглянув утром из окна номера, я заметила внизу канал, грязный и глубокий. Мелькнула мысль: не броситься ли в него? Но потом я решила, что жизнь должна продолжаться, даже у таких дураков, как я.