Текст книги "Чистый грех"

Флора провожала его растерянным взглядом. «Останься! – молило все внутри ее. – Останься, и я все позволю, и я ни на что не стану возражать…»

Она содрогнулась от отвращения к самой себе. Черт, действительно мерзкая, душная ночь. И парит, как в тропиках.

Адам был прав: дружить днем и на людях оказалось проще. На следующий день Флора с успехом обуздывала свое вожделение, когда рядом щебетала радостно возбужденная Люси и ревели трибуны ипподрома. Похоже, она нашла верный тон с Адамом, и их отношения безболезненно перетекают в новую фазу – фазу гармонической безбурной дружбы.

Молодые люди болтали о лошадях, о жокеях, о саратогских конюшнях. Ленч с балагуром Колдуэллом и его ватагой доставил Флоре огромное удовольствие, общий разговор был живой, увлекательный, временами она смеялась и даже хохотала – давненько ей не случалось так веселиться!

Адам наблюдал за девушкой с видимым удовольствием. Ему было приятно, что она выглядит такой оживленной и беззаботной.

Словно для полноты счастья, Адамовы скакуны выигрывали заезд за заездом, так что к концу дня и Адам, и Флора, ставившая на его лошадей, получили изрядную прибыль.

– Хочу купить на свой выигрыш что-нибудь этакое, грандиозное, – весело объявила Флора, – и совершенно ненужное!

– Я свожу тебя к Тиффани, – подхватил Адам. – Вот уж где прорва дорогих и бесполезных вещей!

– Отлично. А когда? – спросила девушка с тысячной за день счастливой улыбкой. С утра она столько смеялась, что щеки болели.

– Когда тебе будет угодно. Летом у них открыто чуть ли не двадцать четыре часа в сутки.

– Давай завтра утром.

– В девять, до бегов.

– Идет.

«Как легко любить его, не имея задних мыслей!» – подумалось ей.

«Как легко сделать ее счастливой!» – весело подумалось Адаму.

День шел дальше. Порой настроение становилось серьезнее, например, во время очередного забега, в котором участвовал конь Адама. Тогда Адам весь напрягался, следил за скакуном и жокеем с секундомером в руках и замечал для памяти все мельчайшие превратности происходящего. Иногда между скачками внимание отвлекала на себя Люси – потоком вопросов или комментариев. Она не выпускала из рук Малышку Ди-Ди и время от времени что-то ей объясняла или задавала вопросы от ее лица.

По окончании бегов Адам вместе с дочерью проводил Флору до дома миссис Гиббон, Люси настояла на том, чтобы зайти на чашку чая. В ответ на вежливое приглашение леди Флоры, видя колебания отца, Люси вцепилась в его руку и заныла:

– Папочка, ведь ты все равно уйдешь играть не раньше девяти вечера. У нас уйма времени на пирожные и чай.

Что скажешь против детской логики?

Они расположились на плетеных стульях в саду, возле клумбы с анютиными глазками в благодатной тени вязов был накрыт столик – как говорится, все честь по чести: столовое серебро, тонкий китайский фарфор.

– Вы тоже любите глазировку, тетя Сара? – спрашивала Люси, уплетая третье пирожное и с наслаждением облизывая пальчики.

– Обожаю, – отвечала миссис Гиббон. – Мой повар всегда готовит эти пирожные к чаю. Флора не далее как вчера восторгалась ими.

– У меня преступная слабость к сладкому, – с улыбкой созналась Флора.

– Но всего больше ты любишь горячий шоколад, – вставил Адам.

При этом они невольно обменялись такими красноречивыми взглядами, что даже миссис Гиббон, привычная ко всему и ни в коем случае не пуританка, была несколько шокирована и не сразу нашлась, что сказать.

– Что ж вы не пьете свой чай, мистер Серр, – наконец вымолвила она, невольно переходя на официальный тон с давним знакомым и ощущая себя третьей лишней рядом с племянницей и этим темноглазым страстным красавцем. – Быть может, хотите чего-либо покрепче?

Адам ответил не сразу, его глаза все еще туманились от соблазнительных воспоминаний. Насильно возвращая себя к действительности, он обронил:

– Я бы не отказался от капельки коньяка.

– Папа обычно не пьет чаю, – простодушно выпалила Люси. – Маман всегда упрекала его за это и говорила, что он… не помню, такое длинное слово… папа, как она говорила? Начинается с «нечи» или «неци».

– Нецивилизованный, – помог ей отец.

Повисла неприятная пауза.

Миссис Гиббон было ясно, куда метила Изольда, употребляя именно такое слово. Это был способ подчеркнуть то, что Адам полукровка и его родственники – дикари.

– Кто пьет чай, кто кофе, кто еще что – все дело вкуса, – торопливо затараторила миссис Гиббон, дабы сгладить неловкость. – Многим в чае не хватает крепости. Скажем, мой дорогой муженек решительно всему предпочитал чашечку доброго рома. Эта привычка укоренилась у него с тех времен, когда он капитанствовал на чайных клиперах. Только ром и пил – во всяком виде: горячий, холодный, с сахаром и с лимоном, а также с гоголем-моголем. Словом, человек был до того ромный, что готов был и суп сдабривать своим любимым напитком… – Тут она, вдруг осознав, что ее понесло и ее болтовня близка к нервическому припадку, прервала саму себя и поспешно сказала: – Давайте-ка я позову горничную – чтоб принесла коньяку.

Миссис Гиббон взвинченно мотнула головой и не в меру сильно затрясла колокольчиком.

Адам хотел было заверить, что можно обойтись без коньяка, но миссис Гиббон была в таком явно ненормальном состоянии, что он прикусил язык.

Флора сидела, потупив глаза. Ей было странно, что пара некстати сказанных фраз вызвала такой наплыв воспоминаний. Горячий шоколад был их главной утехой во время последней плотской оргии в хеленской гостинице. Словечко «нецивилизованный» вернуло ко всему тому тягостному, что было связано с Изольдой…

– А что такое «клипера»? – спросила Люси, нисколько не смущенная тем, что взрослые как-то странно молчат, совсем не по-светски углубившись в себя.

– Это такие быстроходные корабли, – живо отозвалась миссис Гиббон. – Давай я тебе покажу их, – добавила она, ухватываясь то ли за возможность трусливо ретироваться от смущающих ее любовников, то ли мудро оставить их наедине. – Идем в дом, ангелочек. На стенах в мужниной библиотеке несколько картин с его излюбленными чайными клиперами.

– Я никогда не видела настоящих морских кораблей, – сказала девочка. – Только пароходы на Миссури… Можно я возьму с собой эти вот пирожные? А то их съедят до моего возвращения, – заявила Люси, ревниво поглядев на Флору, которая только что созналась в любви к сладостям.

Услышав разрешение, Люси, даже не оглянувшись на отца, схватила добычу и заторопилась за миссис Гиббон.

– Да-а, скромницей Люси не назовешь, – со смехом заметила Флора, наблюдая, как девочка с зажатыми в ладошке пирожными весело семенит за миссис Гиббон.

– Яблоко от яблони, – усмехнулся Адам.

– Верно замечено. Ты даже мою толстокожую тетушку сумел в краску вогнать! Зачем было так смотреть на меня!

– Видела бы ты себя со стороны! Сама так откровенно уставилась, что у меня в штанах все дыбом встало!

– Извини. Ей-же-ей, я не хотела.

– Извини и ты, – сказал Адам. – Я тоже, ей-же-ей, не хотел… А впрочем, вру, вру. Хотел, и даже очень. Однако сразу дюжина разных соображений удерживает меня от того, чтобы накинуться на тебя.

– Хвала Господу, что хоть ты контролируешь свои импульсы. Я сдерживаться не большая мастерица, чем Люси. Пытаюсь быть взрослой и заковывать свои эмоции в корсет, но не очень получается.

– Что ж, это любопытный и поучительный опыт – наша попытка держать себя в рамках, – сказал Адам. – Только не преувеличивай мое хладнокровие. Скоро мне понадобятся регулярные ледяные ванны, дабы охладить кровь.

– Спасибо, это почти комплимент. И я благодарна, что ты такой положительный.

Он искоса посмотрел на нее и процедил:

– Не провоцируй меня.

– А что, могу пожалеть? – Видя его нарочитое спокойствие, Флора не могла отказать себе в желании побаловаться и подразнить его. К тому же это было, кажется, вполне безопасно.

Адам ухмыльнулся.

– Если я взорвусь, тебе будет только приятно.

– Какая самоуверенность! – с кокетливым вызовом отозвалась девушка.

– Самоуверенность вижу с твоей стороны, – огрызнулся Адам. – Конечно, сидючи в саду своей тетки, легко подзуживать меня.

– Да и Люси здесь, – с непонятным намеком произнесла Флора.

Адам рассмеялся, реагируя на простодушие ее реплики.

– Люси! Она рано ложится спать, – сказал он и на том же дыхании бесцеремонно спросил, скашивая глаза на двухэтажный особняк миссис Гиббон: – Которая комната твоя?

– Побойся Бога, Адам! Ко мне нельзя. Слуги начнут болтать. Да и насчет Сары я не до конца уверена. При всей ее терпимости, и она может встать на дыбы… Вообще, это столица сплетников, и мне не хочется компрометировать добрую тетушку своей… своим…

– Своим нескромным поведением? – подсказал Адам.

– Да, именно так. А что здесь все тайное становится явным – это вне сомнения. Генри сообщил мне, будто у Моррисея заключают пари касательно болтливых нянек Люси – отправишь ли ты их домой или помилуешь.

– М-да, – ошарашенно согласился Адам, – это действительно всемирная столица сплетников. Я отчитал нянек сегодня рано утром – в четырех стенах. А ты узнала об этом раньше полудня. Лихо!

– Утрачиваете бдительность, господин граф.

– Именно. Но все-таки твои информаторы запаздывают. Рози и Флосси уже сели на поезд и возвращаются в Монтану.

– Ты не сочтешь бестактным, если я спрошу, в чем тут проблема?

– Да так, пустое, – отмахнулся Адам. – Однако ж мне интересно, каким образом об этом проведали у Моррисея?

– Что проведали – не диво, – рассмеялась Флора. – Изумляться надо лишь тому, что так скоро. Секрет в том, что добрая простушка миссис Гиббон издавна балует слуг в лучших саратогских домах маленькими презентами. А потому для нее все тайное быстро становится явным. Следовательно, держись подальше от моей спальни. Иначе у Моррисея будут заключать пари, как долго ты пробудешь у меня в очередной раз.

– Поверь мне, я достаточно ловок и могу пробраться незаметно…

– Это не те слова, которых я жду от тебя.

– Я буду предельно осторожен.

– Адам!

– Послушай, мне трудно освоиться с новой ситуацией в наших отношениях. Чертов зарок воздержания… мне прямо сейчас хочется принять ледяную ванну! – Он улыбнулся обворожительно-наивной мальчишеской улыбкой. – Давай условимся: если я ненароком встречу по пути к тебе слугу миссис Гиббон, я попросту удавлю его с ходу – и все, никаких сплетен.

– Та-ак, – сказала Флора, – начинает проясняться, у кого из нас воля крепче и кто будет по-настоящему придерживаться уговора. Я думала, что это я такая слабая, а выходит, ты хлипче меня…

– Кто меня призывает к воздержанию? – едко процедил Адам. – Та самая леди, которая за игорным столом по своей инициативе предложила дополнительную ставку: двадцать четыре часа в постели со мной!

– Тогда все было иначе.

– А почему, собственно, иначе?

– Я… ну, как тебе сказать… тогда я еще не определилась в моих чувствах…

– А! Так, значит, сейчас ты уже определилась?! – буквально вскричал Адам.

– Более или менее, – спокойно откликнулась Флора.

Он насупился.

– Похоже, ты решила быть холодным бесчувственным истуканом!

– Ну, можно и так сформулировать.

Тут девушка и сама заметила, что в ее позиции много детского, да и весь их диалог далек от разговора взрослых людей, которые месяц назад на протяжении сорока восьми часов творили черт знает что в номере хеленской гостиницы.

– Ладно, – протянул Адам, откидываясь на стуле и полуприкрывая глаза. – Я доволен, что в нашей паре нашлась-таки трезвая голова, хотя ты и кокетничала своим безволием… Это хорошо, что ты так тверда, а то я не был уверен в себе.

– Вероятно, нам просто не следует видеться, – сказала Флора.

– Глупости, – решительно возразил Адам. Окончательно отрезать себе дорогу к ее телу не входило в его планы.

Девушка радостно улыбнулась.

– Я надеялась, что ты именно так ответишь, – сказала она.

– Ох-хо-хо, – отозвался Адам. – Видит Бог, с тобой не соскучишься. Петляешь, как заяц. Сам дьявол тебя не поймет.

– Мне просто хорошо с тобой – на любых условиях.

– То же могу сказать и о себе… М-да, похоже, до опасных вещей мы с тобой договорились – самое время хлебнуть коньяку, да не рюмку, а целую бутылку. И куда запропастилась чертова горничная?

К его радости, как раз в этот момент появилась присланная миссис Гиббон служанка с графинчиком коньяка, который Адам тут же подлил в чай.

Заметно повеселев после нескольких глотков, молодой человек оживленно заговорил. Больше не трогая чайник, он снова и снова подбавлял в свою чашку золотой жидкости из графинчика – так что вскоре пил уже чистый коньяк. Его болтовня все полнее сквозила двусмысленностями. Флора то вспыхивала как маков цвет, то ежилась, то как-то сладостно потягивалась. На ее счастье, вернулись наконец миссис Гиббон с Люси, и Адам вынужден был попридержать язык.

Вскоре граф откланялся, взял за руку дочь и удалился.

Миссис Гиббон, бросив иронический взгляд на ополовиненный графинчик, сказала племяннице не без восхищения:

– А ты, голубушка, крепка! Если ты сможешь удержать на расстоянии такого молодца, да и сама удержишься от него на расстоянии, – то это будет чудом из чудес. Рядом с таким искусителем и святая должна пасть. А до чего горяч!.. Я ему ничто, готов при мне на тебя броситься!

– Как подумаю, тетушка, что он ни одной юбки не пропускает – от горничной до великосветских дам, так и остыну. Это опытный жеребец. Я не поддамся, тут же прорысит к более покладистой…

– Строга ты больно, голубушка. Лучше прикинь: нянек он неспроста домой отослал, одна приходящая кухарка осталась. Вот ты и подумай, зачем он номер освободил. Не иначе как тебя поджидает.

– Ах, тетушка, меня ли? И охота вам его защищать? Он мне сказал прямо: ничего не жди. Коротко и ясно.

– А ты чего ж хотела, красавица, от женатого человека? Погоди, разведется…

– Ничего я от него не хотела, – сказала Флора, со скучным видом водя пальцем по краю лежащей на столике вышитой салфетки. – Но в последнее время мне стало ясно, что я мечтаю о большем, чем он может предложить.

– Я так и думала: ты влюбилась всерьез, – с участливой улыбкой сказала миссис Гиббон.

– Влюбиться в Адама Серра – глупей и выдумать нельзя! – в сердцах воскликнула Флора и в бешенстве смяла ни в чем не повинную салфетку.

– Он мой давний знакомый, но не могу сказать, что я его хорошо знаю, – деликатно промолвила миссис Гиббон, хотя у нее сложилось свое мнение о том, как Адам относится к ее племяннице. Ей мнилось, что он выделил Флору из толпы своих мимолетных любовниц. Вот и сегодня он улучил момент наедине с миссис Гиббон и вроде бы небрежно осведомился, где будет вечером ее племянница. Миссис Гиббон не скрыла, что Флора посетит вечеринку у Шарлотты Брюстер. И теперь втайне радовалась тому, как блистательно будет выглядеть эта парочка, Адам и Флора, в салоне Шарлотты.

– Зато я его знаю недолго, но хорошо, – с брезгливой гримасой заявила Флора. – Во мне ему одно интересно: сломить мое сопротивление. Для него это отчасти игра, отчасти серьезное испытание: мало ему соблазнить меня; нужно, чтоб я стала глиной в его руках, стала рабыней, признала его владычество. Его возбуждает мое упрямство, мое своеволие. А поставит на колени – вмиг остынет и забудет.

– Зря ты, голубушка, – возразила миссис Гиббон, – воображаешь его каким-то особенным зверем – деспотом и самодуром. Он наглее других мужчин, вот и вся разница. А те, которые сюсюкают с жен-

щинами и вертятся вокруг них ужом, имеют ту же с первобытных времен известную цель: веревки из нас вить. Так что не будь излишне строга к этому лихому парню. Судя по виду, его к тебе тянет и он готов тебя всячески ублажать. Да и дочка его в тебе души не чает. Чего еще?

– Да, у него замечательная дочь. Ведь правда, что Люси прелестный ребенок? Сколько жизни в ней, сколько любопытства! И как развита для своего возраста! Трудно поверить, что малышке лишь четыре года!

– Адам ее боготворит и ни в чем не отказывает. Лишнее доказательство, что он не такой черствый, каким тебе видится.

– Что он способен на искренние чувства и сильные эмоции – в этом я не сомневаюсь, тетушка. Да только его искренние чувства и сильные эмоции недолго живут.

Миссис Гиббон нацелила на племянницу испытующий взгляд.

– Голубушка, да ты никак, после всех лет странствий по свету, решилась вдруг осесть на одном месте?

– Знаю, это безумная идея, если в центре ее такое непостоянное существо, как Адам Серр… Я готова честить себя последними словами, когда думаю, кого пустила в свое сердце! Половину молодости капризно перебирать и отбраковывать лучших мужчин Старого и Нового Света, чтобы наконец втюриться в бесстыжего бабника, вдобавок и женатого! Верх глупости и унижения!

– Что касается брака, то от него осталась одна видимость, – рассудительно напомнила миссис Гиббон.

– Видимость-то видимость, а лоб об нее всякий раз расшибаешь, как о самую что ни на есть существенность, – с горечью усмехнулась Флора. – Поверьте, тетушка, я не совсем ученый сухарь, и у меня есть романтические увлечения в душе. Как вспомню, кто ко мне сватался и был отвергнут, так сердце кровью обливается. У ног валялись, красивые слова говорили, ухаживали, как сказочные принцы – а я их поганой метлой. Представляете, тетушка, всех своих трубадуров – коленкой под зад!

– Дочка лорда Халдейна трубадурам не по рылу, – сухо заметила миссис Гиббон.

– Это я образно. Мои трубадуры были нашего круга. Бог миловал от того, чтоб путаться с голытьбой… Так вот, всех отвергла, от всех отвернулась и присмолилась душой к негодяю, которого и мужем-то не имею права назвать, потому что он женат на другой! Какое безрассудство!

– Да что ты все про разум толкуешь, – вздохнула миссис Гиббон. – Где любовь, там рассуждения побоку. Спроси хотя бы у своего отца: куда он ум свой подевал, когда приспичило жениться?

– Я знаю его историю. Он рассказывал, как мама вихрем ворвалась в его жизнь, как они любили друг друга. Да и сейчас папа отослал меня сюда, на Восточное побережье, из высоких романтических побуждений. К сожалению, Адам Серр так же далек от высокой романтики, как любой жеребец в его конюшне.

Миссис Гиббон расхохоталась.

– Уважила возлюбленного, уважила! – сказала она, отсмеявшись. – Пусть он и жеребец – разве ж мерин тебя бы устроил? Да и не таких жеребцов объезжали, если брались с умом. Дай время – будет как шелковый.

У миссис Гиббон уже сложился план, как прибрать к рукам этого непокладистого молодца. Она собиралась прямо сегодня вечером начать целую военную кампанию по завоеванию сердца французского графа. В этой кампании она будет мозгом, а Флора исполнительницей.

– Деточка, хватит кипятиться. Лучше приляг, отдохни. А вечером, с новыми силами и свежим личиком – вперед на приступ! Темные круги под глазами тебе нынче ни к чему.

– Тетушка, Бога ради, оставьте ваши интриги! – почти сердито запротестовала Флора. – Я не породистая кобыла на ярмарке! Нечего меня выхоливать, как к торгам!

– Какая ты, голубушка, брыкливая! Тебя еще саму на корде надо гонять, – вздохнула миссис Гиббон и примирительно добавила: – Ты уж извини меня. Это все привычка: у моих дочек, что у Беллы, что у Бекки, чуть притомятся, такой синевой, бывало, глаза обведет, что любому жениху впору наутек броситься. А ты красавица без изъяна, как будто усталость не про тебя живет… Коли есть охота, почитай пока, а там и на вечер собираться. Что до меня, не обессудь – есть важные письма, которые ждут ответа. Не приведи тебе Бог в торговлю замешаться – деловая переписка такая скука, а главное, конца-краю ей нету, запустишь же – себе дороже. Шарлотта зовет на ужин к восьми часам. Соберется небольшой дружеский кружок, так что особенно разодеваться нет нужды.

– Уж и не знаю, идти или нет, – уныло отозвалась Флора. – Вечер напролет любезничать с местными сплетницами – бр-р! К тому же Адам, если и явится, то очень поздно. Прошляется по казино в лучшем случае до девяти.

– А ты ради меня пойди, мне с тобой веселей будет, – сказала миссис Гиббон. – Ты в Саратоге всего лишь на несколько дней, и я бы хотела похвалиться племянницей, умницей и красавицей, перед всеми старыми подружками твоей матери. Твое чудо-образование, как тебе известно, именно ее странная блажь. Помню ту ночь, когда она умирала в каюте проклятого корабля в малаккском проливе. По ее настоянию, я записала последнюю волю твоей матушки, и она навсегда закрыла глаза не раньше, чем мы с отцом засвидетельствовали завещание своими подписями. Вдобавок она взяла с нас устную клятву, что мы поступим в отношении тебя именно так, как она пожелала. Лишь после этого позволила ввести в каюту тебя, шестилетнюю глупышку. Только ты с ней попрощалась и ушла, как она потеряла сознание – и все, конец. Можно диву даваться, что она держалась так долго – на одной решимости! Сюзанна не позволяла себе умереть, пока не составила завещание и не втолковала свою волю относительно дочери! Мужественная была женщина и очень целеустремленная. Другую такую еще поискать! Она была бы рада, что ты пошла характером в нее.

– Мне тогда казалось, что она спит, – промолвила Флора. – До меня не доходило, что мама умерла. Просто я не имела понятия, что такое смерть. У мамы было такое чудесно-умиротворенное лицо… Еще, помню, меня поразило, как аккуратно причесаны ее волосы – ведь до этого, в болезни, она была растрепанная, измученная.

– Джордж обмыл тело, причесал Сюзанну в последний раз, надел ей на шею ее всегдашний медальон с его портретом. Сколько раз она при жизни шутила, что и в гробу хотела бы выглядеть хорошенькой! Она была изумительно красива – и в этом ты вся в мать. Твой отец чуть ума не лишился, когда потерял ее. Что и говорить, дивный был человек и подруга верная – готова за ним на край света…

Обе женщины помолчали.

– Мама вряд ли одобрила бы мое нытье, – наконец заявила Флора. – Надо показаться ее подругам. Решено, иду с тобой на ужин к Шарлотте.

– Вот и умница! – радостно воскликнула миссис Гиббон. Ее план начинал осуществляться. – Все безумно обрадуются твоему появлению. Ну а теперь, я пошла кропать нудные письма.

В своем кабинете миссис Гиббон остановилась возле конторки и, возведя глаза к небу, изрекла:

– Сюзанна, ты бы одобрила мои действия. Ты не раз повторяла, что робкие сердца ничего не добиваются. Помоги мне Бог найти верные слова.

Последняя фраза касалась важной записки для Шарлотты Брюстер, которую миссис Гиббон принялась сочинять.

Сперва она сообщила подруге, что позволила себе зазвать на ужин Адама Серра. Затем просила посадить Флору рядом с племянником Шарлотты, юным лордом Рэндоллом. Молодой красавец, «лакомый жених», приехал в Саратогу проведать тетку и подыскать себе богатую невесту. Миссис Гиббон коварно предполагала, что лицезрение Флоры рядом с этим блистательным юношей неизбежно подхлестнет Адама на какие-то действия. Вдова была убеждена, что ревность помогает мужчинам яснее осознать свою любовь.

Отправив записку со слугой, миссис Гиббон задумалась над непонятным поведением племянницы. Что за вздор – терять любовь из-за каких-то глупых принципов! Да прикинься ты овечкой, если мужчина хочет видеть перед собой овечку. Замуж выйдешь – тогда и показывай когти, а до того терпи, носи личину. Сколько можно в девках сидеть, уж, слава Богу, двадцать седьмой годок пошел!

Сегодня она вырядит Флору в простенькое белое платьице. Сама чистота и невинность. Никаких бриллиантов. Ниточка жемчуга на шее, и все.

В таком приятном возбуждении миссис Гиббон еще ни разу не была с тех пор, как удачно выдала замуж своих дочерей, которых в добрый час звала «мои прелестницы», а в лихую минуту честно именовала замарашками.

Только бы Флора не упиралась и помогала ей! Сариной смекалки и опыта хватит на двоих.

Племянница с легкостью согласилась надеть белое платье и ограничиться жемчугом.

– Эх, не бойся я шокировать публику, – вздохнула девушка, – я бы с удовольствием отказалась от белых чулок. Такая жара, впору кожу с себя снять, а тут корсеты, нижние юбки…

Говоря по совести, в интересах дела миссис Гиббон могла бы выпустить племянницу на ужин совсем голой. Но так не принято. В деле соблазнения порой опасно пересолить. Даже голые ноги могли бы стать слишком сильной приманкой для сверхтемпераментного Адама Серра. Диких зверей надо подманивать медленно, с умом. Что толку, если Адам кинется на Флору, словно мартовский кот на кошку! Пусть его только зацепит, пусть день-другой он будет только думать о ней.

Как старый боевой конь, заслышавший боевую трубу, миссис Гиббон при мысли о целой веренице грядущих интриг и каверз закипала энергией и ожидала от ужина у Шарлотты великих свершений.