Текст книги "Чистый грех"

– Дай Бог, чтобы у тебя все получилось.

– Вообще-то тот, кто по-настоящему щедр, всегда в итоге добивается от Ватикана аннулирования брака. Но Изольда подлая, а ее родственники – люди влиятельные. Так что развод рискует превратить-ся в многолетнюю нервотрепку, и в эту бездну придется ухнуть по меньшей мере половину моего состояния.

– Послушай, – сказала Флора, – совсем не обязательно жениться на мне. Я понимаю, как сложно тебе развестись, как это обескровит тебя и подорвет твою жизнь даже в материальном отношении… Поверь, я буду рада одному тому, что ты любишь меня, что я могу быть с тобой, держать вот так за руку…

– Нет, это хорошо, но этого мало, – возразил он. – Я хочу быть твоим мужем… И я хочу иметь еще детей… если ты не против.

У него даже слегка голова закружилась. Казалось полным безумием, что он произносит эти слова. Адам бы меньше удивился, если бы вдруг с его губ слетели фразы на неведомом китайском языке.

Флора разом потухла. Она была так счастлива, так окрылена, что начисто забыла об этом страшной «мелочи» – она не может иметь детей.

Девушка внезапно убрала руки под стол и больно стиснула их у себя на коленях.

– Не торопись с обещаниями, – сказала она, – ты должен все взвесить, и очень серьезно. Быть может, ты еще передумаешь жениться на мне…

– С какой стати? – возмутился Адам, пытливо прищурившись. Он заметил, что она ни с того ни с сего переменилась в лице.

Флора молчала. Наконец решившись, она как головой в омут кинулась.

– Потому что… – подавленным голосом прошептала девушка, – потому что у меня не может быть детей.

Ни один мускул его лица не дрогнул. Только секундная вспышка во вдруг остановившихся глазах Адама дала понять, что он поражен этой новостью.

– Плевать! Это не имеет никакого значения. Я говорю от сердца, а не успокаиваю тебя.

– Я бы хотела иметь от тебя детей, – промолвила Флора, и слезы покатилась из ее глаз. Она выхватила из-под манжеты платочек и вытерла их.

Он схватил ее руки и, нежно гладя их, стал успокаивать возлюбленную.

– Ну, будет, будет… Я же сказал: мне все равно. Мне нужна ты.

Как Флора ни крепилась, она снова расплакалась. Затем она скороговоркой рассказала о своей египетской болезни, о своих нерегулярных месячных, о том, что десяток знаменитых докторов признали ее бесплодной после перенесенной тяжелой лихорадки.

– Я нисколько не огорчалась по этому поводу… до сегодняшнего дня, – закончила девушка с новым, особенно безутешным всхлипом.

– Пожалуйста, биа, не надо плакать, умоляю, – повторял и повторял Адам. – Я люблю тебя. И всегда буду любить. Я влюбился в тебя уже в тот шальной вечер в доме судьи Паркмена.

Впервые он признавался женщине в любви. Впервые он давал обещания на будущее. Лишь теперь Адам сознавал то, какое мощное впечатление произвела на него Флора уже во время их первой встречи в Виргинии. И это впечатление с месяцами только крепло, укоренялось. И вот он жить без нее не может. Сейчас, произнеся столько слов любви и повторяя их снова и снова, он до некоторой степени упивался новыми ощущениями: так приятно произносить вслух эти никогда прежде не бывшие в употреблении слова.

– Возможно, ты раскаешься в своей сегодняшней горячности, – сказала Флора. – Однажды тебе захочется еще детей, и ты горько пожалеешь, что когда говорил «плевать».

– У нас есть Люси, – твердо возразил Адам. – А она такое сокровище, которого хватит на двоих. И она способна заменить собой целую дюжину детишек.

– Да, она любит меня, – печально согласилась Флора.

– Люси обожает тебя. Я обожаю тебя. Поэтому вытри последние слезки и успокойся, любимая. У нас сегодня праздник. Пусть ничто его не омрачает. Давай пофантазируем, сможем ли мы выиграть на скачках столько денег, чтобы хватило и жадным прелатам, и Изольде, и ее родичам, и ее адвокатам.

– Тебе бы все шутить, – сказала Флора, капризно хлюпая носом. – А мне грустно, очень грустно.

– Прекрати! Итак, десять тысяч толстопузым ватиканцам… нет, меньше двадцати они не возьмут. Значит, двадцать. Еще двадцать Изольде. Еще двадцать «обесчещенным» родичам.

– Спустись с небес, – удрученно перебила его Флора. – Один монсиньор возьмет больше двадцати тысяч за то, чтобы только прочитать твое прошение! А чтобы Изольда удовольствовалась двадцатью тысячами? Трудно поверить! Она вращается в таких кругах, где это разовая ставка на карточном столе, цена двух рысаков или пяти-шести платьев от Ворта. Ты пробыл в Монтане слишком долго и забыл европейский великосветский масштаб цен.

– Да, верно, – мрачно согласился Адам. Он просто не хотел всерьез задумываться над реальными расходами в связи с разводом. Это могло сильно подпортить праздничное настроение. – А по-твоему, каков будет порядок цифр?

– Негодяй! – возмущенно сказала Флора. Слезы ее высохли, мысли пошли в новом направлении. Словом, она попалась на его уловку.

– Ага, ты заинтригована, твоя головка занялась цифрами. Этого я и добивался. Ну, давай посчитаем вместе.

При подготовке экспедиций и во время путешествий Флора вела бухгалтерию отца. У нее был вкус к цифрам. Поэтому она разбиралась в ценах, накладных расходах, а жизнь в лондонском высшем свете познакомила с размахом денежных трат сливок аристократического общества, к которому принадлежала и Изольда. Словом, Флора могла быть хорошим советчиком и консультантом в денежной сфере. Но сейчас ее возмутило то, как ловко Адам переменил главную тему разговора.

– Мне не нравится, когда мной вертят как хотят, – заявила девушка несколько обиженно. – Я не кукла на веревочках!

– Ладно, оставим счеты-расчеты, – примирительно сказал Адам. Он привык к внезапным капризам Люси и умел проявлять терпение в подобных случаях.

– Думаешь, перехитрил меня, да?

Она стала агрессивной, но цели своей он добился: грусть ушла из ее глаз.

– Давай больше не будем ссориться из-за пустяков. Нам нужно обсудить серьезные вещи. А Изольду мы уже, считай, победили. Ведь в тот самый первый вечер, когда мы обменивались нашими сибирскими впечатлениями, я точно знал, что не притронусь к женщине ни в ту ночь, ни в обозримом будущем.

– И я принудила тебя изменить твое столь решительное намерение.

– Да, биа, ты нашла средства переубедить меня, – улыбнулся Адам. – Знаешь, я даже подумывал купить у судьи то ландо – вызолотить его дверцы и не использовать, а поставить его в моем каретном сарае – что-то вроде сувенира.

– О, да ты способен на сентиментальные воспоминания! – воскликнула Флора. – Мне тоже все это очень дорого – все случившееся с нами…

– Итак, моя очаровательная соблазнительница, мы вроде бы пришли к соглашению? – ласково спросил Адам. – Мы поженимся, как только будет аннулирован мой злополучный брак. В ближайшие пятнадцать минут после получения этого замечательного известия. Нарочно поселю в доме священника, чтоб он мог обвенчать нас в любой час дня и ночи.

– Согласна, – сияя счастьем, объявила Флора. – Папа тоже будет в полнейшем восторге. Он едва ли не силком запихнул меня в поезд, идущий в Саратогу. Теперь я готова пофилософствовать насчет твоих расходов. Думается, ватиканцы слупят с тебя тысяч пятьдесят. Две сотни потребует Изольда, и еще одну сотню заглотнут ее родичи. Могу поспорить на любые деньги, что я угадала сумму с точностью плюс-минус десять тысяч.

– Ну ты махнула! – со вздохом сказал Адам. – Надеюсь, что ты ошибаешься, и уповаю на Джеймса. Он будет моим поверенным в этом деле, а кузен умеет бороться за каждый доллар. Я бы исчислял так: сорок тысяч церковникам, Изольде вполовину меньше, чем ты предположила. Джеймс ее люто ненавидит и будет биться против нее как лев – помимо прочих обид, она при первом знакомстве приняла его за слугу.

– Да, можно свести потери к такой сумме, если измотать противника, – сказала Флора, – но помни, что ты хочешь провернуть дело побыстрее. А, следовательно, мои расчеты ближе к истине.

– Да плевать на расходы! Главное, что в итоге я получу тебя! – воскликнул Адам, наслаждаясь звуком своих слов: он опять и опять радовался возможности открыто говорить о любви, не зажиматься, не осторожничать. – Изольда выпала из моей жизни, а теперь я хочу вычеркнуть ее решительно и навсегда. И за ценой не постою.

– Я так счастлива, что повстречала тебя тем вечером у судьи Паркмена, – весело заявила Флора. – Именно в такой переломный момент твоей жизни.

– Обещаю тебе быть хорошим и верным и трудиться до конца дней своих, дабы ты всегда была довольна и счастлива рядом со мной, – торжественно изрек Адам.

– После локти будете кусать, что таких клятв надавали, – нахально встрял подошедший к столику Джордж Грам. За ним следовали гуськом пять его жен с подносами. – Сперва отведайте мою форель – весьма способствует амурным разговорам.

Адам рассмеялся и пригласил хозяина по-свойски присоединиться к ним. Тот охотно согласился, и они позавтракали втроем, любуясь зелеными берегами озера, почти безлюдными в этот час. Форель с картофелем оказалась великолепной. За ней последовали фрукты и шампанское.

Завтрак прошел весело. Прекраснейшее утро в прекраснейшем из миров. Вкусная еда, умный разговор с приятными собеседниками, твердая уверенность в будущем… Все было изумительно, лучше и не пожелаешь. Флора была на седьмом небе.

А по возвращении в город они заглянули к Тиффани. Флора приглядела себе небольшую жемчужную брошь с несколькими изумрудами, которая в точности воспроизводила брошь с одного из рафаэлевских портретов.

Адам настоял на том, чтобы купить ей кольцо.

– Наше обручальное, – шепнул он ей. Девушка испуганно покосилась на клерка: не дай Бог услышит!

– Тс-с! – сказала она Адаму. – Сару удар хватит, если она прочтет о нас с тобой в «Геральд» в колонке сплетен!

Она была права: Джеймс Гордон Беннет, которому принадлежала «Нью-Йорк геральд», обожал публиковать клубничку касательно саратогских курортных романов. Что ни день, то в колонке сплетен трепались новые имена.

– Тогда колечко под пару броши, с изумрудом. Такой подарок никого не шокирует.

Адам самолично выбрал кольцо – с самым крупным изумрудом – и надел его Флоре на палец. Затем поцеловал ей руку и сказал клерку: «Мы берем».

Клерки никак не реагировали на покупку. Они знали графа де Шастеллюкса, знали и то, что он женат. Если он дарит какой-то чрезвычайно хорошенькой особе кольцо за тридцать тысяч долларов – это их не касается. У богатых свои причуды.

Однако один из них, бывший агентом владельца «Нью-Йорк геральд», исправно доложил об этой покупке своему тайному хозяину – и «честно» заработал двадцать долларов.

Люси была в восторге и от броши, и от кольца, хотя больше всего ей понравился подарок отца, купленный там же у Тиффани: золотой механический попугай с изумрудными глазками, который умел открывать клюв. Флора, Адам и Люси отправились на пикник, и девушка в итоге вернулась в дом тетушки только к вечеру.

Миссис Гиббон осмотрела брошь и кольцо и одобрительно почмокала губами.

– Адам называет это обручальным кольцом, – зардевшись, сказала Флора. – При данных обстоятельствах это звучит как шутка.

– Если это и шутка, то очень даже приятная. Приятно, когда мужчина шутит вот так – тысяч на двадцать.

– На тридцать, – поправила ее Флора.

– Ну и как долго вы намерены пребывать помолвленными? – без обиняков спросила как всегда прямолинейная миссис Гиббон.

– Пока его брак не будет аннулирован Папой Римским.

– Долгая песня.

– Согласна. Пока что мы возвращаемся в Монтану.

– Ты счастлива? – спросила миссис Гиббон. Хотя достаточно было взглянуть на лицо Флоры, чтобы понять: вопрос риторический.

– Безумно счастлива! – ответила Флора. – Словами не передать!

Тетушка тоже в свою очередь просияла. Ведь и она приложила руку к счастью этой пары. Без нее они бы так я топтались на месте. А теперь, глядишь, все пойдет к доброму концу!

– Ну, желаю тебе всяческого счастья, дорогая, – сказала миссис Гиббон. – Твой отец будет очень доволен, он хотел, чтобы ты вышла удачно замуж. А сегодня вечером, думается, тебя не надо развлекать. Ты, конечно, будешь с Адамом?

– Да, мы сперва поужинаем, а затем в театр.

– Что ж, это лучше, чем слушать трень-брень на рояле – вроде вчерашнего, – с улыбкой заметила миссис Гиббон.

19

По театральной традиции того времени представление было составным. Вечер начался с того, что знаменитый Эдвин Бут сыграл в сцене из «Гамлета». Затем последовало более легкое зрелище: дали комедию нравов – свежую пьесу, недавно привезенную из Лондона. Саратогский театр был поставлен на широкую ногу: зал, конечно, поскромнее, чем в европейских столицах, но бархата и золота не меньше. Расписные потолки, хрустальные люстры, роскошные ложи. Публика была под стать богатому театру: разодетая по последней моде, чинная. Ничего общего с западными театриками, куда, если душе угодно, смело вваливайся в ковбойских лосинах и начищенных сапогах. Лишь на галерке были дешевые места и можно было вспомнить, что дело происходит в демократической Америке.

Эдвин Бут недавно вернулся на сцену после годичного перерыва. Эту паузу ему пришлось сделать после того, как его брат, тоже актер, но бесталанный, убил президента Линкольна. Сейчас Эдвин был в отличной форме и вернул любовь публики.

Флора и Адам наблюдали за представлением из своей ложи. То, как Эдвин Бут читал знаменитое гамлетовское «Быть или не быть», привело их в восторг.

При своем появлении эта красивая пара вызвала шепот в партере. Многие знали Адама Серра. Прошел слух, что молодая женщина заменяет ему нынче сбежавшую супругу. Дамы с неудовольствием лорнировали дерзкую особу, мужчины покашивались более доброжелательно и завидовали счастливчику Серру: и лошади у него первыми приходят, и женщин он выбирает одну краше другой…

Сплетня об Адаме и Флоре появится в «Нью-Йорк геральд» только назавтра, но и сейчас любовники ощутили на себе тяжесть всеобщего внимания. Клерк уже доложил репортеру о покупке кольца, тот сболтнул своим знакомым – и слух разошелся раньше, чем появился печатный намек.

В коротком антракте наблюдение за Флорой и Адамом продолжалось. Здесь, в отличие от Монтаны, мало кто опасался вспыльчивости графа, и на молодых людей нахально таращились, наклоняясь друг к другу и сопровождая поглядывания тихими комментариями. Флора была так счастлива, так приятно взбудоражена, что не угадывала сути происходящего. Ей просто казалось, что американская театральная публика более простодушна и любопытна, чем европейская. Она сознавала свою красоту и относила такое повышенное внимание на счет сегодняшнего своего исключительного обаяния. Адам был более проницателен, но привык игнорировать общественное мнение – вот и сейчас он только посмеивался. Однако Флора в конце концов смутилась.

– Странно они все на меня поглядывают, – сказала она Адаму. – Это явно не из-за моих бриллиантов – я вижу ожерелья и пороскошнее. Бриллиантами тут никого не удивишь: даже половина мужчин обвешаны ими. Почему же они так интересуются мной?

– Дорогая, ты просто потрясающе выглядишь. А может, всех утомил «Гамлет» и захотелось отдохнуть взглядом…

Адам обежал глазами ложи – и сердце у него вдруг упало.

Он увидел знакомую златокудрую головку со знакомой бриллиантовой заколкой. Блондинка кокетливо смеялась, склоняясь на плечо своего собеседника, молодого мужчины.

Вот она повернула лицо… Да, сомнений быть не может… Боже!

Это была его жена.

Адама чуть не стошнило от досады и бешенства – Изольда в последнее время постоянно вызывала у него именно этот, рвотный, рефлекс. Казалось, злой демон вернулся в его жизнь.

Конечно, она уже видела его: ведь публика так усиленно разглядывала их с Флорой. Итак, Изольда знает, что он здесь, и рисуется, хохочет с этим глупым щенком. Когда она приехала в Саратогу? А главное, зачем? Какого черта она притащилась именно сюда? Европейских курортов ей мало?

Флора предложила выйти в холл.

Адам быстро сообразил, что там они могут столкнуться с Изольдой. Зная злой нрав и острый язык жены, он побоялся скандала и сказал с небрежным видом:

– Дорогая, зачем тебе в толпу? Посиди здесь, а я принесу нам шампанского.

И проворно вскочил, хотя ничего не стоило послать за шампанским лакея.

Он направился в буфет, не понимая, что делает роковую ошибку. Он знал свою жену, но не до конца оценил ее коварство.

Флора узнала женщину сразу, как только та вошла в ложу. Уинтерхальтеровский портрет на ранчо точно передавал ее черты. Изольда была классической красавицей: изящна, белокожа, лицо сердечком, глаза кукольно-огромные. Одета по последней французской моде. Но во взгляде сквозило что-то нехорошее, противно-хитренькое. Кстати, и Уинтерхальтер, с его талантом, отразил эту лисью суть на своем портрете.

– Наслышана о том, что муж обещал жениться на вас, – без предисловия холодно промолвила графиня де Шастеллюкс. – Я решила заглянуть к вам и разочаровать: от живой жены не женятся. А отпускать его я не намерена.

Изольда села рядом с Флорой и с царственной улыбкой обвела взглядом партер и ложи, сознавая, что сотни взглядов устремлены на нее и полтеатра смакует пикантную сцену общения жены и любовницы.

Внезапное появление Изольды, которой полагалось бы быть в Европе, глубоко потрясло Флору. Но она не растеряла в степях воспитанной с детства светской невозмутимости. Ее вышколенные чувства никак не проявили себя внешне.

– Позвольте вам заметить, графиня, – сказала девушка с ледяной, однако любезной улыбкой, – что это вас ни в малой степени не касается. Если вы имели хоть какое-то влияние на своего супруга, то это было много-много лет назад. А нынче не в вашей воде указывать ему, что делать, а чего не делать.

Отповедь Флоры не произвела особого впечатления на Изольду. Просто она поняла, что соперницу так легко не смутить, и изменила тактику.

– Да-а, – протянула графиня, продолжая дружественно улыбаться, – а ты шлюшка с характером. По слухам, ты меняла любовников, как перчатки. Очевидно, Адам клюнул на твою многоопытность.

– Вы всех мерите по себе, душечка, – отозвалась Флора. – При вас тут желторотый барон, я верно заметила? Вы так и льнули к нему. Потому-то я и выделила вас в ложе, еще не зная, кто вы такая, – уж очень вы себя непристойно вели.

Краска бросилась Изольде в лицо. В ее голосе появились визгливые нотки.

– Вот что, милочка, говорить мне с тобой недосуг. Запомни только: Адам – мой муж, и венчаны мы во Франции, а французские законы развод запрещают. Я просто хотела поставить тебя в известность, а то как бы ты не попала впросак из-за своей темноты.

Флора, разумеется, и раньше знала, что Изольда восстанет против развода и будет совать палки в колеса. Но, видимо, в глубине души оставалась надежда, что все разрешится быстро и полюбовно. Теперь стало яснее ясного, что конфликт будет долгим и, что называется, полномасштабным. И Флора вся внутренне как-то потухла. Однако внешне оставалась язвительной и невозмутимой.

– Что ж, и вашему барончику, стало быть, ничего не светит, – сказала она. – Адам огорчится, что вы глупо себя ведете.

– Ах ты сучка! – надменно воскликнула Изольда. – Ты в мою жизнь не лезь!

– Была бы охота, – спокойно ответила Флора. – Что до вас, то советую вам держаться от меня подальше. Я не из робкого десятка, не на ту напали. Меня вам не запугать. Я не бледнела перед дикими бедуинами в Африке и самолично пристрелила пару китайских бандитов, которые желали меня изнасиловать. Так что великосветская мелкая хищница меня не смутит.

– Ничего, погоди, мерзавка! Я превращу твою жизнь в ад! – яростно прошептала Изольда.

«Ты уже превратила ее в ад», – печально подумала Флора. Вслух же сказала:

– Ничего у вас не получится. Вы опоздали.

– Нет, паршивка, это ты опоздала. – На лице Изольды вновь возникла любезная улыбка. – Ладно, завтра утром Адам втолкует тебе, в какой глубокой луже ты сидишь.

Адам не раз пожалел о том, что сам отправился за шампанским. Пришлось ждать в небольшой очереди у стойки, потом долго лавировать с бутылкой и двумя бокалами через толпу.

Подойдя к двери ложи, он первым делом услышал Изольдин голос.

От неожиданности молодой человек даже остановился. В приступе бешенства он был готов применить кулаки, вытащить Изольду вон за волосы… Адам тряхнул головой, чтобы успокоиться, и отбросил упоительные видения, как он колотит эту наглую тварь и волочит ее по паркету. Надо держать себя в руках.

Он откинул занавеску и вошел в ложу. Бледный, со сжатыми зубами. На звук его шагов обе женщины повернулись. Флора – с облегчением. Изольда – с нескрываемой ненавистью.

– Добрый вечер, сердце мое, – ласково приветствовала она мужа. – Забежала посмотреть на обручальное кольцо, которое ты подарил своей «невесте». Весь город уже судачит об этом. Только не делай вид, что тебе ничего не известно! – добавила она, меняя тон. – Он такой щедрый, просто душа-человек, – заметила Изольда, насмешливо поворачиваясь к Флоре.

– Что ты здесь делаешь? – хрипло спросил Адам, глядя на жену исподлобья и грозно играя желваками.

– Фи! Какой страшный! – протянула графиня. – Я пришла пообщаться, сказать «здравствуй» – ведь мы с тобой, муженек, как-никак давненько не виделись. Да и на твою очередную зазнобу хотелось хоть краем глазка взглянуть – о ней столько говорят.

– Общаться по-человечески ты не умеешь, Изольда, – сказал Адам. – Поэтому иди-ка ты отсюда подобру-поздорову.

– А поцеловать свою любимую супругу? Котик, это даже неприлично. Ну да ладно, у тебя еще будет случай – я возвращаюсь в Монтану. Соскучилась по тамошнему чистому воздуху.

– После твоего отъезда в доме сменили замки, – жестко ответил Адам. – Тебя там не ждут. Так что не траться на поезд.

– Похоже, эта девица будет отныне на ранчо вместо экономки?

– Мои планы тебя не касаются.

Изольда иронически вскинула брови.

– Как вы спелись. Она говорит то же самое.

– Стало быть, до тебя лучше дойдет, раз мы говорим одно и то же. Если ты не хочешь убраться из ложи, уйдем мы. Нам не о чем с тобой разговаривать.

– Даже насчет дочери?

– А что насчет дочери?

– Я приехала, чтобы побыть с дорогой Люси.

– К чему ты клонишь, черт тебя побери? – Адам невольно повысил голос. До сих пор разговор велся в приглушенных тонах. Все трое не хотели немедленного скандала. – Ты и пяти минут не провела с Люси с тех пор, как родила ее. А теперь вдруг воспылала к ней материнскими чувствами!

– Я обнаружила, что очень скучаю по малышке.

– Послушай, если барон плохо тебя содержит, то я могу подбросить денег на твой банковский счет, – в отчаянии сказал Адам. – Только брось свои планы касательно Люси. Я не хочу, чтобы ты вторгалась в ее жизнь, делала девочку предметом торга и развращала ее своим примером.

– Почему я не имею права на естественную материнскую любовь? – сказала Изольда, пытливо вглядываясь в Адама. По его реакции она понимала, что все рассчитано правильно и дочь – его главное уязвимое место. – Ты не можешь отказать мне в свидании с Люси. Права такого не имеешь.

– Отчего бы тебе не пойти на сцену, Изольда, – саркастически скривил губы Адам. – Из тебя вышла бы отменная актриса… А вот я – актер паршивый. И потому скажу прямо, без обиняков: держись подальше от Люси. Я не хочу, чтобы ты травмировала ее душу.

Это было произнесено с такой откровенной угрозой, что даже Флоре стало страшно.

Изольда, впрочем, не испугалась.

– Похоже, ты сегодня не настроен на серьезный разговор. Ладно, подожду, когда ты будешь более рассудителен.

С этими словами Изольда встала с кресла, сверкнув бриллиантами на шее.

– Я сегодня рассудителен как никогда, – заверил жену Адам. – И готов пойти тебе навстречу. Бери деньги и оставь меня в покое. Запомни: именно сегодня я добрый. Завтра ты и этого от меня не добьешься.

– Ладно, – сказала Изольда, – поживем – увидим, кто в каком настроении на что способен. А тебе, деточка, – повернулась она к Флоре, – не рекомендую торопиться со сбором приданого.

Дойдя до выхода из ложи, графиня повернулась и, уже открыв дверь и приготовив путь к отступлению, заметила:

– Поздравляю, Адам, наконец-то ты нашел действительно большие сиськи. У моей кухарки в Париже такие же. После беременности такие провисают до пупка.

– Изольда! – возмущенно воскликнул Адам.

– Правда уши режет, мой сладкий, – проворковала Изольда и победительницей вышла вон.

Когда любовники остались наконец наедине, несколько секунд оба потрясенно молчали.

– Извини, – наконец сказал Адам, – я говорил, что она грубая скотина. И вот, сама видишь. Лоск только внешний. Внутри – гниль и смрад.

Он сел рядом с Флорой, поставив бутылку шампанского и бокалы на свободное кресло.

– Мне досадно, что вы все-таки схлестнулись. Прости, что я не уберег тебя от этой грязи.

– Не переживай, – сказала Флора. – Мне доводилось встречать и не таких изысканных леди.

Личная встреча положила конец ее темным сомнениям в том, что и Адам виноват в развале своего брака. Она лицезрела эту стерву, видела ее глаза, слышала интонации ее голоса. Адама можно только пожалеть: прожить столько лет с этакой особой! Изольда даже хуже, чем она рисовалась воображению.

Если у Флоры и были до сих пор какие-то угрызения совести по отношению к жене Адама, то сейчас они развеялись окончательно:

– Не переживай, любимый. Честное слово, я не задета. Конечно, чуточку рассердилась, но стоит ли портить себе кровь из-за такой дряни?.. Только как же с Люси? – обеспокоенно спросила она. – Ведь Изольда не отвяжется. Тут она чувствует свою силу. Скажи, какие у нее официальные права?

Адам устало опустился в кресло и даже закрыл глаза. Появление Изольды все в нем перевернуло. Такое чувство, будто его отшвырнули в липкое болото прошлого.

– Она толкует о материнских чувствах! – возмущенно сказал он, распахивая глаза и прожигая пространство раскаленными угольями зрачков. – Да раньше она в монахини подастся, чём в ее сердце проснется хоть что-то, похожее на материнские чувства!

Тут Адам повернулся к Флоре и нашел силы посмотреть ей в глаза.

– Думаю, нам следует уехать прямо завтра. С Изольдой переговоры можно вести лишь после того, как мы надежно изолируем Люси от этакой мамаши. Если Изольда заговорила о материнских чувствах – быть беде. Надо принять все меры для защиты, и побыстрее!

– Ну и хорошо, – отозвалась Флора. – После светской сутолоки будет так приятно оказаться в вашей уютной глуши.

Про себя она подумала: после пяти минут общения с этакой вот светской ломакой Изольдой убежишь от общества, где есть такие черные, эгоистические души, – убежишь на край света, к белым медведям!

– Я способна упаковаться за четверть часа, – с улыбкой добавила Флора. – Прочь отсюда! Поскольку я приехала за тобой и обрела тебя, моя задача выполнена и я готова вернуться в Монтану.

Адам облегченно улыбнулся.

– Люблю тебя за то, что ты говоришь прямо, без обиняков, – сказал он, ласково погладив ее руку.

– Вокруг да около – не мой жанр.

– После Изольды ты как глоток свежего воздуха. Эта никогда словечка в простоте не скажет. Сплошь милые фразы, а чуть зазевался – уже и впилась зубами… Так как насчет шампанского?

Флора отрицательно мотнула головой.

– Ну его. Ты лучше побыстрей проверь, как там Люси.

– Я тоже об этом подумал. Поеду-ка я в гостиницу. А за тобой зайду с утра. Будь готова.

Попрощавшись с Флорой, Адам поспешил к себе в отель.

К счастью, тревога оказалось напрасной: все было в порядке, Люси крепко спала в номере. При ней была только повариха, которая временно исполняла обязанности няньки.

Адам объяснил женщине, что завтра утром они уезжают – раньше, чем предполагалось. Вслед за этим он строго-настрого приказал ни в какие контакты с Изольдой не вступать, в номер ее не пускать ни при каких обстоятельствах и, уж конечно, дочь ей не отдавать, иначе… Тут граф так выразительно сверкнул глазами, что дальнейшие пояснения оказались не нужны.

Затем он сел в экипаж и укатил в конюшни – распорядиться касательно своих лошадей. Было достаточно трудно подготовить к выезду весь «табор»: конюхов, слуг, скакунов. После совета решили, что если с транспортировкой лошадей выйдет задержка, то Адам не станет ждать, а уедет один – с дочкой и поварихой-няней. Остальные отправятся вдогонку через день-другой.

Из конюшен Адам кинулся на железнодорожную станцию, чтобы найти вагон под своих скакунов. Там повезло. Сказали, что уже в пять тридцать утра для него будут готовы два вагона – один для людей, другой для лошадей. А в восемь эти вагоны можно прицепить к восьмичасовому поезду, идущему в Чикаго.

Все складывалось весьма удачно.

Со станции граф направился в клуб Моррисея – попрощаться с товарищами. Они были в курсе «события» в магазине Тиффани и ждали его на обычный покер поздно вечером, чтобы расспросить подробности. Теперь все шумно поздравили приятеля с хорошенькой невестой. Адам выпил на посошок и рассказал друзьям о столкновении с Изольдой в театральной ложе и о своем решении немедленно покинуть город.

Мнения разделились. Одни считали, что нехорошо трусливо бежать от юбки, другие, очевидно, более натерпевшиеся от жен, одобряли решимость Адама «рвать когти».

– Правильно, правильно, – сказал Колдуэлл, перекрывая своим басом все остальные голоса. – С такой стервой лучше быть начеку. Обидно, что придется откупаться от нее.

– Лучше откупиться, – поморщился Адам. – Поверьте мне, Флора стоит того, чтобы затевать развод с Изольдой.

Банкир из Атланты поддержал его:

– Раньше следовало разводиться. С женщинами надо если уж резать, так сразу. С годами они становятся более алчными – дешево не отвяжешься. А теперь, когда твоя Изольда видит, что у тебя другая и ты счастлив, она нарочно станет изводить тебя. Ведь верно говорят: ревность умирает последней.

– С чего ты взял, что она меня любила, Грант? – вздохнул Адам.

Грант Путнем, промышленник-миллионер, говорил от души, потому что сам только что развелся с молодой женой, которая ополовинила его состояние.

– Скажем, я, – продолжал Грант, – с радостью дал бы своей Уинни миллиончик. Так нет! Ей мало, утробе ненасытной! Я говорю: чем плох миллион для сопливой фермерской дочки из самого глухого вермонтского угла? Нет, она за каждый месяц со мной затребовала по сто тысяч!

– Да, – философски изрек Колдуэлл, – хорошую жену с первого раза не сыщешь. Так что, Адам, дерзай снова и снова.

– Нет уж! На Изольде я женился по настоянию отца и в счет ее брать не хочу. Флора будет моей первой и последней женой!

– Э-э, похоже, наш друг серьезно втюрился, – прогремел Колдуэлл. – За тебя, дружище! Как только получишь разрешение на развод в Ватикане, шли нам приглашение на свадьбу.

– У меня в Вашингтоне есть хороший адвокат, – сказал один из друзей Адама, конгрессмен. – Зовут Том Бартон. Собаку съел на разводах. Исхитрился аннулировать двенадцатилетний брак с шестью детьми. Говорит, деньги разрубят любой узел.