Текст книги "Пронзенное сердце"

Ее первой мыслью было: как он похож на Торна! Конечно, именно поэтому она так сильно дрожала. То, что у них один отец, было очевидно. Однако барон был жесток и напряжен, с гладко выбритыми скулами, с глазами серыми и холодными, как сталь. Длинный черный плащ и туника, которые были на нем, усиливали впечатление от его суровой манеры поведения. Он казался таким же темным и бурным, как эта погода, в нем совсем не было благородства и мягкости Торна. Даже его голос с раздраженно-гневными нотками был более низким и резким.

Вздыхая, Эмлин рассеянно протирала мокрый стакан. Должно быть, ангелы были с ней этим утром, ведь Николас де Хоквуд не узнал ее.

Он наверняка стянул бы ее с лесов вниз и отправил к Уайтхоку.

Дождь стекал потоками по оконному стеклу. Интересно, льет ли сейчас дождь в долине? Она представила, как Торн сидит у костерка Мейзри, пьет эль и смеется с Элриком. Она вспомнила его сильные надежные руки, его улыбку, полускрытую под бородой, и ощущение его теплых губ на своих губах.

Господи, подумала она, прислонив голову к холодному стеклу, она отдала бы все на свете, лишь бы быть сейчас вместе с ним. Чем дольше она была с ним в разлуке, тем больше тосковала по его спокойному нраву, оберегающим от любого зла рукам и уверенной силе.

Она покрутила простое стальное кольцо, которое он вручил ей, и закрыла глаза, чтобы не расплакаться. Эмлин отчетливо представила его лицо, зеленые, как мох, глаза, хотя она замечала, как быстро они меняют цвет: подобно тому, как летнее небо сменяется бурей, его глаза порой становятся холодными серо-зелеными.

Затем его образ сменился непрошеным ликом Николаса де Хоквуда. Мурашки пробежали у нее по спине, и она потрясла головой, чтобы избавиться от этого образа. Похожи как две капли воды – да, и разные, как сталь и дуб.

Подобрав юбки, Эмлин спустилась на пол. Ей нужно было поговорить с Годвином. Сняв с крючка свой плащ, она выскочила из часовни.

Глава 14

– Мы должны… – Эмлин торопливо шла рядом с Годвином по каменному коридору главной цитадели. – Дядя, мы должны действовать быстро. Нельзя доверять барону. Если он узнает меня, то может рассказать Уайтхоку, что я здесь.

– Успокойся, дорогая, – вздохнул Годвин. – Ты хотела быть с детьми, а сейчас рвешься уехать. Вера и терпение – и путь будет чист. Ты идешь в комнату леди Джулиан?

Эмлин кивнула, и они вместе повернули за угол.

– Дядя, для тебя важно остаться из‑за работы. Но я не могу оставаться здесь теперь, когда вернулся барон. Ты отправил письмо папе?

– Я уже обдумал его, но еще не написал.

– Так напиши! Ради всего святого, поторопись, а я каким-то образом разыщу Торна, мы заберем Тибби и детей в Шотландию. Когда будут новости от папы, напиши нам.

Годвин вздохнул, остановился и посмотрел на Эмлин.

– Девочка моя, одумайся, – тихо сказал он. – Ты хочешь, чтобы на тебя разгневался не только барон, но еще и король? Уайтхок уже ищет тебя. Барон тоже будет искать, если ты заберешь детей. Умоляю тебя, думай головой, а не сердцем.

Эмлин нетерпеливо сжала губы.

– Я не боюсь мужчин, которые используют женщин и детей, чтобы добиться своего. У меня достаточно мозгов, я осмотрительна – разве нет? – и Торн тоже. Приказы короля были продиктованы жадностью. Теперь, когда хартия – закон, осталось только ждать, когда приказы против нас отменят. Гай будет восстановлен в правах. Вскоре мы вернемся в Эшборн.

Годвин покачал головой и вздохнул, потерев подбородок.

– Мы не можем сказать, что сделает король. И я боюсь за тебя с твоим импульсивным нравом. Что решил твой скоропалительный брак? Где сейчас твой муж-защитник?

Только Эмлин открыла рот, чтобы возразить, как он поднял руку.

– Успокойся и подожди. Я молюсь, чтобы некоторые положения хартии уладили дела тех, кто пострадал. – Он взял ее руки в свои, накрыв их, как родитель, успокаивающий перевозбужденного ребенка. – Доверься Богу, моя дорогая. Почему ты так хочешь забрать малышей? Они здесь в безопасности. Пойди и убедись сама.

Он провел ее по каменному переходу к нише в стене, где было небольшое окно, открытое, чтобы задувал слабый ветер из сада. Ливень прекратился, и тонкий солнечный свет поглядывал на сочную растительность. Эмлин увидела Кристиана и Изабель под фруктовыми деревьями в саду: взявшись за руки с Гарри и другими детьми, они образовали неровный круг, а Гарри неуверенно передвигался, пытаясь держать равновесие. До нее доносился их веселый смех.

Когда Гарри упал, то повалил за собой Изабель и двух других ребятишек. Один из мальчиков поднял с земли какой-то фрукт и бросил его другому ребенку. Вскоре они уже все собирали упавшие яблоки и персики, смеясь и пререкаясь, пока Тибби не вылетела из‑за ворот, ругая детей, и не увела их оттуда.

Эмлин улыбнулась, наблюдая. Тибби так часто делала замечания ей самой, что она живо представила, о чем та говорила сейчас. Свежий сырой ветер развевал белый платок вокруг ее головы. Годвин положил руку ей на плечо.

– У детей был любящий дом в Эшборне, Господь это знает, – сказал он. – Но здесь они вновь обрели свободу. Они могут без страха выходить за пределы крепости и играть с детьми прислуги и рыцарей. Ты хочешь отобрать это у них?

Эмлин вздохнула.

– Признаю, я не ожидала, что им здесь понравится. Но они моя семья, а не родственники Николаса де Хоквуда! Кристиан еще мал, чтобы заботиться о них. Я поклялась отцу, что позабочусь об их безопасности. Здесь они заложники.

– Здесь к ним хорошо относятся.

– Я желаю им лучшего.

– Лучшего для них или для тебя?

Она повернулась и посмотрела ему в глаза, ужаленная правдой. Пытаясь сдержать слово, данное отцу, она решила забрать детей назад, движимая гневом и голосом долга. Детям не грозит здесь опасность. И она понимала, что они не нуждаются в ней настолько, насколько она нуждается в них.

– Наблюдай и жди, дорогая, – заверил ее Годвин. – Пусть Господь решает, оставаться тебе или уезжать.

После долгой паузы Эмлин кивнула, и отказ от задуманного причинил ей боль и облегчение одновременно.

– Я попытаюсь запомнить твои слова.

Годвин улыбнулся и похлопал ее по плечу.

Сырая погода собрала больше, чем обычно, людей в комнате леди Джулиан – оживленном центре женской активности Хоксмура. К тому времени как пришла Эмлин, несколько женщин, жен рыцарей, уже присоединились к графине, а также здесь были ее дочь леди Мод и леди Аларис.

В уютной комнате, обставленной сундуками, с занавешенной кроватью, двумя отличными креслами и несколькими низкими стульями, слышался легкий разговор и то и дело раздавался смех. Эмлин расположилась в широкой нише у окна, где стояли две одинаковые каменные скамьи с диванными подушками. Вышивая новую рубашку для Гарри, она мельком взглянула на леди Аларис и леди Мод, которые сидели на скамье напротив, склонившись над пяльцами и тихо беседуя.

Всякий раз, собираясь вместе, леди шили для замка. Ремонтировалась одежда, подшивались покрывала и простыни. Шторы, подушки и другие предметы, которые можно было украсить вышивкой, вставлялись в деревянные пяльцы, и над ними трудились не покладая рук.

Эмлин взглянула на графиню, которая, сощурившись, протыкала иголкой квадратный лоскут – стежки дамы были явно кривы. Зрение леди Джулиан было настолько слабым, что она не всегда знала, какую работу проделывает, пока не подносила вышивку близко к глазам. Однако при этом она всегда высоко оценивала работы других и любила яркие цвета и узоры.

В последнее время леди Джулиан сама поднималась на леса в часовне, чтобы рассмотреть работу Годвина. Зная, что у хороших стекольщиков можно заказать очки, Эмлин планировала тактично предложить это графине.

Мод широко улыбнулась Эмлин, ее карие глаза заблестели.

– Малыш Гарри очень подрос за то время, пока он здесь, – заметила она, когда Эмлин перевернула рубашку, чтобы закончить кайму.

– Да, – ответила Эмлин, улыбнувшись.

Мод была, наверное, на год или два младше Эмлин, открытая и дружелюбная, рослая, упитанная девушка с приятными каштановыми волосами и глазами своей матери. Эмлин очень полюбила ее, находила честной и ценила за хорошее чувство юмора. Ту больше интересовали охота и верховая езда, чем вышивание, шелковые платья или состояние ее кожи.

– Госпожа Агнес! – окликнула леди Джулиан. – Настало время молитвы.

Мод тихо простонала.

– Мама, мы же утром молились, еще и часа не прошло с тех пор.

Мать сурово посмотрела на нее и сложила руки в молитве.

– Госпожа Агнес, – повторила она.

Эмлин вздохнула про себя и опустилась на колени, чтобы прошептать короткую молитву на латыни, которую выучила несколько лет назад в монастыре. Произнося нараспев знакомые утешительные слова, каждая женщина задумалась в тишине.

Всем здесь явно руководила леди Джулиан, как любящая мать или настоятельница монастыря, в котором царит религиозная дисциплина. Возможно, близорукость способствует тому, что человек уходит в себя, подумала Эмлин, потому что, одеваясь в простые платья, постоянно молясь и ко всем проявляя милосердие, леди Джулиан, несомненно, вела себя скорее как настоятельница монастыря, нежели графиня.

Она мягким убедительным тоном требовала, чтобы леди несколько раз в день останавливали работу и посторонние мысли, дабы помолиться и помолчать. Вечером, когда домочадцы обычно усаживались, чтобы послушать рассказы, читаемые хозяйкой замка, или музыкантов, леди Джулиан настаивала, чтобы все дамы, замужние или нет, удалялись в свои спальни для молитв. Аларис, которая только приехала, наверняка была не рада этому.

Когда молитва закончилась, графиня блаженно улыбнулась и подняла со стола маленькую книгу в кожаном переплете.

– Госпожа Агнес, не процитируете ли вы нам несколько отрывков о Марии, пока мы работаем?

В комнате послышались слова одобрения в предвкушении небольшого развлечения.

– Конечно, – согласилась Эмлин.

Лэ[7]7
  Лэ – стихотворное произведение лирического или лирико-эпического содержания во французской литературе XII–XIV вв.


[Закрыть] Марии Французской были ее любимыми рассказами. Она раскрыла позолоченную кожаную обложку маленькой иллюстрированной книги с простыми рисунками пером.

Эмлин выбрала рассказ о Гимаре, рыцаре, который поехал на охоту и был проклят. Ее немного хриплый голос звучал и звучал, а паузы заполнялись потрескиванием костра и звуками работы.

Однажды Гимар подстрелил лань, читала она, но животное оказалось заколдованным. Стрела отскочила и вонзилась рыцарю в бедро. Олень проклял мужчину, сказав, что рана не заживет, пока женщина добровольно не пострадает из‑за любви к нему, испытав сильные муки.

Эмлин покраснела, читая. Она невольно вспомнила Николаса де Хоквуда в лесу в Эшборне со стрелой, торчащей из его бедра, и тут же попыталась прогнать это воспоминание. Только настоящая любовь излечит рану, читала она. Хм, Гимар, по крайней мере, был привлекательным, а не брызгал слюной от гнева.

Когда Эмлин окончила рассказ, графиня отпустила женщин, чтобы те вернулись к своим обязанностям, и пообещала, что они встретятся в саду позже, если погода прояснится.

Желая поскорее приступить к собственной работе, Эмлин спешила по коридору в маленькую комнату, которую графиня разрешила ей использовать в качестве мастерской. Потянув на себя узкую дверь, она скользнула внутрь.

Несколько недель назад леди Джулиан попросила ее завершить пару рисунков в книге псалмов. Эмлин имела право свободно входить в маленькую комнату, смежную со спальней барона и отделенную от нее занавеской. Теперь, когда барон вернулся, она не знала, сможет ли продолжать работать в маленькой каморке, которая стала ее излюбленным местом в Хоксмуре.

Всегда наполненная ярким светом и приятным свежим воздухом из сада, изолированная и тихая, эта комната стала раем для Эмлин, даруя ей уединение, которого не хватало в любом замке.

Ее приветствовали тишина и спокойствие, когда она подошла к занавеске и украдкой заглянула за нее, чтобы убедиться, что барона нет в его спальне. У нее не было желания снова встречаться с ним. Дальняя комната была пуста, хотя в камине горел огонь, а на полу лежал свежий камыш. Огромная кровать с балдахином, с резными стойками и шелковыми пурпурными занавесками занимала бо́льшую часть комнаты. Кровать показалась ей пафосной, хотя выглядела, несомненно, удобной, широкой и мягкой. Возле кровати на деревянном стуле стоял высокий железный подсвечник с тремя толстыми свечами. Два стула со строгими спинками ожидали у камина, а между ними на столике лежала шахматная доска. На поду[8]8
  Под – элемент конструкции печи, на котором располагаются изделия, подвергаемые тепловой обработке.


[Закрыть] стояла пара сапог.

Отойдя от занавеси, Эмлин села за длинный дубовый стол, стоявший под окнами. В этой комнатке тоже была кровать, однако помещение всегда казалось просторным из‑за высоких арочных окон, нижние ставни которых она сейчас открыла.

На поверхности стола, отполированной и озаренной солнечным светом, лежала украшенная миниатюрами книга – она была открыта и по углам придерживалась камнями. На столе беспорядочно стояли горшочки с краской, которые женщина до этого принесла в кожаной сумке, а также чернильница, кисточки, перо и мягкие лоскуты. Эмлин закатала рукава, готовясь приступить к работе.

Леди Джулиан сказала, что купила эту маленькую книгу в лавке переплетчика в Лондоне, в ней планировалось создать несколько миниатюр, но они остались незаконченными. Эмлин согласилась заполнить пробелы рисунками и узорами на полях, но работать над книгой, которая уже была переплетена, было неудобно, кроме того, процесс замедлялся.

Наклонившись вперед, она рассматривала поле, которое разукрасила вчера. Тонкая лоза, украшенная изысканными розами, переплеталась на полях вокруг текста: ее фирменный стиль, так или иначе присутствующий в каждом манускрипте, который она оформляла. На этот раз Эмлин добавила черные шипы[9]9
  Английское слово thorn (русск. шип) созвучно с именем Торн. (Примеч. пер.)


[Закрыть] вдоль лозы. От взгляда на эти колючки у нее защемило в груди.

Окунув кисточку в белый горшочек, а затем смешав содержимое с кармином и охрой, она добавила свежей краски на крошечную руку Бога, опущенную с облаков к царю Давиду, преклонившему колени с арфой в руке. Сосредоточенно рисуя, она не услышала, как открылась дверь в дальней спальне. При звуке шагов, сотрясающих пол, она резко подняла голову.

– Прекрати топать, как лошадь, Кристиан, – сказала она. – Ты меня так напугал, что я едва не поставила кляксу.

Брат с шумом прискакал к ней галопом и заглянул через ее плечо.

– Тибби сказала, ты здесь. А что это? – спросил он.

– Это рука Господа, успокаивающего царя Давида.

– А где рыцари? – не унимался он.

– В этом манускрипте их нет.

– Эх, мне нравятся рыцари. Ты их много нарисовала в книге Гая. И дядя Годвин сделал огромного Георгия Победоносца… – мальчик поднял руки высоко над головой, – в часовне. Когда я вырасту, я попрошу, чтобы на стенах моего замка нарисовали рыцарей, высоких, до самого потолка. Если хочешь, их можешь нарисовать ты, – снисходительным тоном добавил он.

– Спасибо. Значит, тебе понравился Георгий Победоносец дяди Годвина?

Мальчик энергично кивнул, а она поправила небольшой квадратный кусок материи, который обычно клала под запястье, пока рисовала, чтобы защитить впитывающий влагу пергамент от жирных пятен. Опустив тонкую кисточку в чернила, она набросала точную копию святого воина, нарисованного Годвином, раскрасила детали его доспехов и добавила красный крест на его щит. Кристиан зачарованно смотрел и вносил активные предложения по поводу того, как должны выглядеть доспехи, потому что обожал эти предметы. Эмлин, довольная и приятно пораженная объемом его знаний, добавляла детали, о которых он упоминал, и вскоре картинка была готова.

– Вот, – сказала она, – когда высохнет, можешь взять его.

– Спасибо, – обрадовался Кристиан. – А теперь нарисуй мне дракона, пожалуйста.

Она засмеялась и покачала головой.

– Мне нужно закончить свою работу. Но ты сам можешь нарисовать, если хочешь.

Она дала ему кусок пергамента, маленькую кисточку и выдвинула несколько предложений о том, с чего ему начать. Они обсудили его первые попытки и вместе склонили головы над работой, сидя спиной к двери.

Короткое покашливание, глубокое и сильное, заставило их резко вскинуть головы. В дверном проеме между комнатами стоял, высоко подняв руку у косяка, Николас де Хоквуд. Серебряная отделка его черной туники блестела.

– Милорд! – воскликнул Кристиан и подпрыгнул на стуле. – Идите посмотрите, что нарисовала для меня сестра!

Войдя в маленькую комнатку, Николас наклонился над столом. Эмлин продолжала сидеть спиной, повернув голову в другую сторону, благодарная за широкие складки белого платка, прикрывающие ее лицо.

– Хорошо нарисовано, – сказал барон Кристиану. – Здравствуйте, госпожа Агнес. Я и не знал, что моя личная комната была превращена в мастерскую для переписи рукописей.

Эмлин густо покраснела, чувствуя, как сердце выпрыгивает из груди. Пресвятая Дева Мария, подумала она, его голос был таким же бархатным, как голос Торна, только высокомерным, а его слова были резкими и произносились будто немного в нос. Эмлин повернулась к нему всего лишь на градус. У нее немного сжалось горло, но она твердо решила не показывать лица в этой ярко освещенной комнате, и неважно, что избегать взгляда барона было грубостью.

– Милорд, прошу прощения. Я перенесу вещи в другое место, если это мешает вашему уединению, – произнесла она. – Пока вы отсутствовали, графиня попросила меня добавить несколько иллюстраций в этот манускрипт и предложила эту комнату, как тихое место для работы.

Его рука медленно опустилась ей на плечо, когда он подался вперед, прикоснулся к книге и начал перелистывать страницы.

– А, понятно, – сказал он после секундной паузы. Эмлин почувствовала тепло его тела за своей спиной, мягкое поглаживание его руки. – Очень хорошая работа. Я и не знал, что Эшборны все художники.

– Только дядя и… я, сир, – почти шепотом произнесла она. – Я училась в монастыре.

Он замер, его пальцы нежно скользнули по раскрашенным полям. Эмлин наблюдала, как он провел чистыми ухоженными пальцами по лозе из роз и шипов, остановился и двинулся в обратном направлении.

– Ваша работа превосходна, – заключил он. – Ну что ж, в таком случае можете пользоваться этой комнатой.

– Спасибо, милорд. – «Пожалуйста, уйдите», – про себя умоляла она. Его рука опиралась на стол перед ней, длинные пальцы, покрытые темными волосами, перелистывали страницы книги, а его тепло обдавало теплом ее спину. Ее рука со стальным кольцом покоилась на столе рядом с его рукой. Она нервно постукивала пальцем.

– Милорд, пожалуйста, – сказала она, – краски еще не везде высохли.

Он медленно убрал руку и наверняка умышленно коснулся ее плеча. От этого контакта у нее по телу пробежала дрожь и защекотало в пояснице. Ошеломленная этим ощущением, Эмлин пригнула голову, ее щеки покраснели, а сердце забилось быстрее.

Кристиан потянулся и взял кусок пергамента с нарисованным Георгием Победоносцем.

– Уже высохло? – спросил он у нее.

Эмлин быстро кивнула.

– Да. Можешь забрать это, Кристиан. – Стараясь говорить прохладным монашеским тоном, она тем не менее очень переживала. Ее брат осторожно взял лоскут за край, подняв его, чтобы тот слегка развевался на ветру, задувавшем из открытого окна.

– Изабель будет завидовать! – похвастался он и так же шумно выбежал из комнаты, как и ворвался в нее.

Эмлин чувствовала могучее присутствие Николаса де Хоквуда, ощущала его обжигающий взгляд у себя на спине. Она положила руки на стол, боясь повернуться. Барон чрезвычайно взволновал ее, заставил ее сердце биться быстрее, нарушил ход ее мыслей.

– Госпожа Агнес, – сказал Николас после долгой паузы. Его голос, низкий и глубокий, отдавался в ее теле. Немного насмешливый тон, которым он произнес ее имя, напомнил ей высокомерные манеры Уайтхока. – Вы и ваш дядя надолго останетесь в Хоксмуре?

– Пока не закончим работу в часовне, сир, – запинаясь, ответила она. – Если вы этого желаете.

– Конечно. – Он выдержал паузу. – У вас очень необычное кольцо.

– Я ношу его как символ клятвы, милорд, – прошептала она.

– Клятва. – Последовало долгое молчание. – Что ж, – наконец сказал он, и его голос был спокоен, – не буду больше отвлекать вас от работы. Хорошего дня, госпожа.

Он уверенной походкой направился в свою спальню. Тяжелая наружная дверь открылась, затем резко захлопнулась.

Эмлин подпрыгнула на стуле. Барон явно разгневан, а впрочем, всякий раз, когда она видела его, он казался злым. Она передернула плечами, пытаясь стряхнуть с себя остатки его присутствия. По крайней мере, с облегчением подумала Эмлин, он не узнал ее.

Глава 15

Грозовые облака скользили по небу, странный зеленоватый свет давал возможность рассмотреть все детали. Стоя у парапета, Николас отчетливо видел реку, протекавшую от стен Хоксмура по обширным участкам леса вдаль к длинной зеленой долине, растянувшейся внизу. Мирный вид портили столбы синевато-серого дыма.

– Что это, черт возьми, такое? – спросил Николас у подошедшего к нему по крепостной стене Питера.

Тот посмотрел вдаль.

– За рекой? Костер на поле.

– А что там за дымом?

– Похоже на широкую каменную стену. – Питер прищурился. – Господи! Это же наружная стена крепости, которую только начали возводить.

– Ага. Крепости моего отца, – заметил Николас. – На моей земле.

– Но твои границы отчетливо обозначены побеленной галькой. Что бы он ни вытворял в долине, граф не стал бы строить по ту сторону отмеченной границы.

– Разве? – Барон искоса взглянул на Питера. – Несколько недель назад я напрямую попросил отца прекратить строить крепость. Но он не отдал своим каменщикам приказа остановиться.

– Ты считаешь, у него есть разрешение короля строить там?

– Нет, но в связи с волнениями во всем королевстве он наверняка считает, что на это не обратят внимания, потому что он один из немногих людей, сохранивших преданность короне. Черт! Борьба за хартию изменила не так уж и много. Она не поможет мне даже в этом.

– Ну, шериф-то, по крайней мере, должен вмешаться в это дело. Те стены явно находятся на земле Хоксмура.

Николас нетерпеливо вздохнул.

– Шериф этого графства постоянно отказывался действовать против Уайтхока и становился все более слепым и глухим всякий раз, когда отец приезжал в долину.

– Король и его подданные в Йорке все еще злятся на цистерцианцев, – сказал Питер. – Вот почему закрыты его глаза.

– Да, а еще из‑за потока золота Уайтхока, текущего к шерифу, чтобы этот человек на многое не обращал внимания.

– Наглость твоего отца не имеет границ.

Николас мрачно кивнул.

– Я это прекрасно знаю.

– Я думал, лес простирается дальше на восток.

Николас посмотрел туда, ветер дул ему в лицо и развевал длинные волосы.

– Так и было. Именно поэтому мы не видели стены до сих пор. Уайтхок вырубил участок моего леса для своей крепости. Остатки горят и сейчас. – Барон ударил кулаком по камню. – Нужно прекратить это как можно скорее. Я не могу допустить, чтобы вторгались в мои владения, поджигали их и вели строительство у меня под носом.

– Ты же не собираешься воевать с ним?!

Николас повернулся к нему, подняв бровь.

– Ах, среди рыцарей это считается позором. Не цитируй мне никаких кодексов.

– Если ты пойдешь туда со своими войсками, Уайтхок отомстит и через несколько дней постучит в ворота Хоксмура с машинами для осады крепости. Ты же знаешь, он только и ищет повода осуществить то, о чем мечтает столько лет, – решительно атаковать тебя.

Нахмурившись, Николас внимательно изучал тучи, из‑за которых свет стал тусклее. Он действительно сделает все возможное, чтобы не допустить штурма его стен. В Хоксмуре теперь хранилось драгоценное сокровище, более ценное, чем думают Уайтхок или Питер.

Если бы не был так зол, он бы рассмеялся, вспомнив перевоплощение Эмлин. Он почти сразу узнал ее, когда увидел в маленькой комнате. Он будет молчать, пока не поймет, что же ему с ней делать. У него все затрепетало внутри при воспоминании о ее головке в необъятном платке. Теперь, когда здесь была она, и дети, и его тетя, а также все остальные, он не имел права начать войну с отцом. Он найдет другой выход.

– Что ты будешь делать? – спросил его Питер.

– Я подумаю. – В его сверкнувших глазах отражались зеленоватые тучи. – Мне хотелось бы знать, насколько он приблизился к моей границе, выложенной камнями. Господи, – пробормотал он, – сколько же всего произошло за время моего отсутствия. – Николас отошел от края парапета и быстро зашагал по крепостной стене. Питер, не отставая, шел позади него.

На гребне холма остановился всадник, немного натянув кожаные зеленые вожжи и вглядываясь в темные тучи, скользящие по зеленым изгибам долины. В нос ударил резкий запах дыма. Он посмотрел в ту сторону, где были вырублены деревья и светлые камни уже образовывали высокие гладкие стены.

Рабочие лазили вверх-вниз по груде булыжников и деревянным лесам и были похожи с этого расстояния на муравьев, тащащих какие-то крупицы. Некоторые, используя шкивы, поднимали в сетях обтесанные камни. Приказы выкрикивались то там, то тут.

Высокий светловолосый мужчина сидел на молочного цвета лошади в окружении нескольких стражников, наблюдая, как в грозовое небо поднимается черный, словно дыхание ночи, дым. Поля и опушка леса были подожжены, чтобы освободить место для строительства замка.

Всадник молча направил коня вперед, длинное зеленое одеяние развевалось за его спиной, когда он помчал галопом вниз по склону. Заехав в лиственный лес, он быстро поскакал к частично возведенной стене новой крепости. Приблизившись на расстояние, просматриваемое с рабочей площадки, он задержал лошадь между деревьями и остановился, сложив свои покрытые листьями рукавицы на седле. Он наблюдал.

Через некоторое время по темному небу прокатился сильный раскат грома. Рабочие подняли лица на этот звук и один за другим стали посматривать в сторону графа. Чавант наклонился и что-то прошептал Уайтхоку. Коричневая охотничья собака, стоявшая возле лошади графа в железном ошейнике с шипами для защиты от волков и медведей, пригнула уши и тихо заскулила.

Теперь небо стало жуткого грязно-пепельного цвета, который будто высосал яркость из зеленого леса и затемнил бледные каменные стены. Над головой тяжко прогремел гром. Не дожидаясь разрешения графа, мужчины спускались вниз со стен и бежали в крытый соломой барак, стоявший поодаль.

Уайтхок уехал в сопровождении Чаванта, стражников и бегущей позади них охотничьей собаки. Когда они освободили рабочий участок и помчались в глубокую тьму, с неба начали падать крупные капли дождя и над головой раздался новый раскат грома. Чавант нервно посмотрел вверх и что-то крикнул графу.

Припустил сильный дождь, быстро намочив лес, и поле, и людей. Выведя лошадь из леса, Зеленый Рыцарь уверенно поскакал сквозь стену дождя. Вода струйками стекала с плотных листьев, покрывавших его одежду. Аккуратно подстриженный густой падуб и листья боярышника, окаймлявшие его капюшон, не давали дождю смывать зеленую мазь, которой была обмазана его кожа. Он скакал вперед ровно, спокойно – ожившая легенда, появившаяся из ниоткуда в нужный час.

Уайтхок резко натянул поводья, так сильно дернув голову скакуна, что животное заржало и встало на дыбы. Чавант и два стражника также резко остановили своих коней.

Зеленый всадник поднял руку с переплетенными на пальцах прутьями и поприветствовал их. Дождь мешал разглядеть детали его внешности, но не умалял ужаса тех, кто увидел его. Сейчас, находясь на расстоянии полета стрелы, он пустил лошадь вперед галопом.

Снова прозвучал раскат грома, шум дождя усилился. Всадник не остановился. Уайтхок и другие понемногу отводили своих взволнованных скакунов назад. Охотничий пес оскалил зубы и зарычал, но его грозный рык потонул в шуме дождя, грома и топота коней.

– Дьявол! – прокричал Уайтхок. – Иди прочь!

Опустив руку, Зеленый Рыцарь наклонился вперед и пустил лошадь еще более быстрым галопом, надвигаясь прямо на всадников. Они закричали от страха и бросились врассыпную, а он помчался по тропе и выпустил стрелу в сторону крепостной стены.

Брызжа слюной, Уайтхок дал команду, и пес побежал за лошадью, накрытой зеленой накидкой. Чавант и два стражника развернулись и погнались за ним, мокрые комья земли летели из-под быстрых копыт.

Рыцарь приблизился к стене, под проливным дождем его лошадь перескакивала через разбросанные по земле камни, взбираясь вверх по незаконченному краю стены, скользкому, но широкому.

Всадник осторожно направлял послушное животное вперед. Сзади к нему приближались собака и один из стражников. Он продолжал скакать по опасной крепостной стене, уверенный в том, что суеверный граф посчитает крепость проклятой и бросит ее.

Охотничий пес подбирался ближе, карабкаясь следом. Вцепившись в мокрую, волочившуюся по земле зеленую накидку, собака теперь крепко держала ее зубами. Всадник вытащил меч и взмахнул им понизу – эта угроза заставила пса резко попятиться назад. Прогремел гром, за которым последовала молния, устрашающе близко, ее синие отблески осветили зеленого всадника и собаку на вершине стены.

Стена поворачивала направо. За поворотом виднелся широкий проем и недостроенная башня. Прямо у края проема груда булыжников образовывала спуск к земле. Всадник пришпорил коня, желая спуститься по каменному склону. Раздался раскат грома и треск молнии, ударившей где-то совсем рядом. Он услышал крики мужчин, повернулся и увидел преследующего его всадника с поднятым мечом и собаку, подбежавшую совсем близко.

С наружной стороны стены выступал высокий блок со шкивом, его центральный деревянный столб шатался от ветра. Зеленый Рыцарь повернулся как раз в тот миг, когда тонкая молния ударила сине-белой вспышкой по металлическому тросу блока. Тот накренился в сторону незавершенного участка стены.

Непрочная стена из камней, которые не были закреплены, повалилась, двигаясь сначала медленно, потом быстрее, пока с грохотом не распалась. Куски камней летели с высоты, некоторые попали в голову всадника, подгонявшего лошадь вниз по крутому спуску подальше от камнепада.

Плавно передвигаясь под проливным дождем, рыцарь достиг земли и пустил лошадь галопом, удаляясь от содрогающейся груды камней, оставшейся от стены. Скача через поля, где огонь потушил дождь, он вскоре исчез в темноте леса.

Дворецкий снова наполнил бокал терпким золотистым вином и подал Николасу, который поглядывал на Уайтхока, сидевшего подле него за огромным столом в саду. Поправив назад шелковистые белые волосы, Уайтхок, причмокивая, ел уху и кивал, отвечая на какие-то комментарии леди Джулиан.

Потягивая вино с недовольной ухмылкой, Николас надеялся, что алкоголь уменьшит боль от ушибов на голове. Он понимал, что тетя прилагает огромные усилия, чтобы быть вежливой этим вечером. Хотя и не ждала графа, она организовала в саду наспех состряпанный ужин, потому что он был гостем в Хоксмуре.