Текст книги "Пронзенное сердце"

Глава 25

Пробирающий до костей мороз обжигал легкие. Вокруг была темнота и зловещая тишина. Теперь они будут окружать его вечно: холод, мрак, тишина, беспомощность.

Николас резко проснулся, прогоняя сон, который отражал его реальность – непроглядный и леденящий холод. Комната была та же, в которой держали детей, но огня не было.

Он лежал на полу, лодыжки и запястья были туго связаны веревками. Прищурившись, он огляделся вокруг, не зная, как долго находился без сознания. Свет, сочившийся сквозь щели в ставнях, намекал на рассвет. Николас не дал так легко завести себя в эту комнату и, пока его тащили и связывали, получил еще больше синяков и сильных ударов под ребра. Проснувшись сейчас, он глубоко вздохнул, подавляя боль и ощущая горечь во рту. Он пожалел, что ничего не поел накануне. И жаль, что у него не было плаща.

Чавант, обнаружив пропажу детей, ужасно разозлился и ударил Николаса по лицу металлической перчаткой кольчуги. Затем он удалился искать Уайтхока.

Согнув ноги, Николас потянулся за стальным кинжалом, засунутым в сапог, но не смог достать его, потому что его запястья были связаны за спиной. Наконец он лег на спину, поднял ноги и начал трясти ими, пока кинжал не выпал из сапога ему на грудь. Затем не без труда он захватил пальцами деревянную рукоятку.

Распиливая толстые веревки, Николас умело орудовал острым лезвием, пока не почувствовал, что те начали поддаваться, хотя и были обмотаны несколько раз вокруг кожаных манжет. Освободив руки и ноги, он выберется из комнаты и использует кинжал против стражников, если потребуется. Дети теперь в безопасности, но Эмлин все еще здесь, и он намерен найти ее. Конечно, будет лучше, если ему удастся сбежать до того, как его остановит Уайтхок… Но где же Эмлин?

В детстве он жил в Греймере, но не помнил здесь темницы. Интерьер нового зала и старых башен не был рассчитан на такие камеры.

Извиваясь, он приподнялся и сел, хотя ребра дико болели от каждого движения. Он продолжал орудовать кинжалом за спиной, разрезая веревки. В старой цитадели, где когда-то находились жилые помещения, не было темницы. Построенная высокой и квадратной, специально для защиты, цитадель имела каменный фундамент с подвалами внизу. Но Кристиан настаивал на том, что Эмлин в темнице.

Николас перестал пилить и едва не выронил нож. Мальчик говорил на английском[11]11
  Dungeon – темница (англ.). (Примеч. пер.)


[Закрыть]. Уайтхок мог говорить с Эмлин на французском. В таком случае он сказал «donjon», что означает «главная башня».

Господи! Эмлин в старой башне!

В коридоре послышались гул голосов и стук сапог. Только он успел спрятать кинжал, как поднялся засов и дверь распахнулась.

– Ты мне не сын! – орал Уайтхок, его лицо исказила гримаса, волосы были растрепаны. Он подошел к Николасу, руки были сжаты в кулаки, он едва контролировал свою ярость. – Родной сын не предал бы меня таким образом!

Николас наклонил голову и спокойно наблюдал за отцом.

– Милорд, – сказал он, – я полагаю, тот факт, что я являюсь вашим родным сыном, – наша обоюдная беда.

Уайтхок ударил его тыльной стороной ладони, отчего раненая до этого нижняя губа начала пульсировать. Николас провел по ней языком, почувствовав соленую кровь. Уайтхок смотрел на него сверху вниз с тяжелым хрипом.

– Поднимите его! – крикнул он стражнику.

Его грубо подняли, и Николас сжал запястья, радуясь в этот миг, что ослабленные веревки перерезаны еще не до конца.

Отвернувшись, Уайтхок провел рукой по лицу и волосам. В комнату вошел Чавант и что-то тихо прошептал графу.

Тот повернулся к Николасу.

– Где дети?

– Полагаю, пошли поиграть в снежки, – ответил Николас.

– Он увел их, – сказал Чавант. – Где они? Кто тебе помогал?

Николас бросил на него презрительный взгляд.

– Дети в безопасности.

Уайтхок приблизился к Николасу.

– Если они сбежали, клянусь тебе, парень, ты никогда больше не увидишь свою жену. Сколько твоих людей за этими стенами?

– Уже несколько сотен. Остальные подтянутся, когда можно будет пройти по лугу.

– Никто не зайдет сюда без твоего сигнала. И наверняка ты врешь, как делал это на протяжении многих лет. Боже! Я пригрел змею на собственной груди.

– Я недолго грелся у вас на груди, милорд.

– Святые Небеса! Ты Торн! Я хотел собственноручно поймать и повесить этого крестьянина – и вместо этого нахожу тебя! Ты замарал имя Хоквудов своим поступком!

– Всем позорным поступкам я научился на коленях отца, убившего мою мать, когда я был ребенком.

– Она предала меня. Не забывай об этом.

– Твое плохое обращение с ней было не единственной причиной моего ухода в лес в юности. – Николас посмотрел на Уайтхока. – Вся долина много лет страдала из‑за твоей жадности. Сжигались амбары и фермы, грабились запасы. Ты жестоко посягал на землю аббатства, когда король начал гонения на монахов Йорка. Даже король успокоился, когда папа пригрозил ему отлучением от церкви. Но ты не прекратил свою травлю. – Николас смотрел на отца, понимая, что из‑за сильной злости у него горят щеки. – Никто не мог образумить тебя. Я пытался – безрезультатно, как и другие, среди которых был Роджер де Эшборн.

– Монахи Йорка годами платили налоги, – поспешно возразил Уйатхок. – Король Иоанн приказал их пастве освободить леса. Я только помогал выполнять его приказы!

– Король предоставил своим шерифам свободу действий в поисках группы монахов и разорении фермеров, – продолжил Николас. – Ты же вцепился в эти приказы, как голодная собака в кусок мяса.

– У меня была причина преследовать тех монахов. Та земля была частью приданого Бланш, а значит, теперь она моя!

– Тогда почему же суды так и не выдали документов, удовлетворяющих твою просьбу? – возразил Николас. – Если бы та земля принадлежала другому барону, ты бы начал за нее воевать. Но монахи ничего не могут сделать против разбоя, пожаров и грабежа. Я решил помочь им.

– Монахи отдали бы землю еще несколько лет назад, – прорычал Уайтхок. – Ты же настойчиво пытался остановить меня. Потом мы услышали о твоей смерти – к чему это было?

– Как только твои люди впервые силой забрали скот и телеги, груженные овечьей шерстью и направлявшиеся на рынок, чтобы ты мог продать их как свои собственные, – именно тогда, в тот год, милорд, я начал совершать набеги в лесу. Вскоре ко мне присоединились хорошие люди из окрестных ферм и деревень. Мы грабили твои повозки с продовольствием, как только предоставлялась возможность. Что могли – возвращали жителям деревни, остальное раздавалось в монастыри.

– Один раз мои стражники все же схватили тебя, но ты сбежал.

– С помощью проклятого волка, – отозвался Чавант из‑за спины Уайтхока.

Николас тонко улыбнулся.

– Барон де Эшборн услышал, что Черного Торна захватили и везут в Виндзор на суд короля. Он направил капитана собственной гвардии, сэра Уолтера де Лидделя, милорд, – Николас намеренно назвал это имя Уайтхоку, потому что тот знал его, – чтобы освободить меня. – Его улыбка переросла в оскал, хотя губы болели. – Помогали также сын и дочь барона, и их белый охотничий пес. Тогда я впервые увидел Эмлин и позже попросил у барона ее руки – именно вследствие той ночи.

– Господи! Меня окружают предатели, – сказал Уайтхок.

– Прямо под носом, сэр, – согласился Николас.

Уайтхок подошел ближе, и Николас почувствовал запах вина в дыхании отца.

– Ты сроднился с жителями долины. Что же тогда тебе известно о Зеленом Человеке?

– Мне известно, что Зеленый Человек заберет твою душу в ад, если ты когда-нибудь столкнешься с ним.

Побледнев, Уайтхок попятился назад.

– Твои поступки – это пародия на обладание честью.

– Вот и доказательство нашего родства – нет чести у отца, нет и у сына.

– Хватит! – крикнул Уайтхок, его щеки покраснели. – Я живу по кодексу чести, которого тебе не понять! Боже, я заберу себе Хоксмур! Эта земля была частью имущества Бланш и по закону должна была перейти мне, а не тебе.

– Только попробуй взять мою землю, – прошептал Николас, – и увидишь, что произойдет с моей верностью.

– Мне уже известна твоя верность. У тебя моя фамилия, ты был воспитан, как рыцарь. Я позволил тебе получить наследство матери. Теперь, когда ты отрекся от меня, ты ничего не получишь.

Николас сжал руку в кулак. Желание разорвать веревки и придушить этого человека за его жалкое поведение было очень сильным.

– Хоксмур принадлежит мне по закону, так как достался мне от матери. Только прикоснись к нему, и у меня будет основание убить тебя.

– Король может решить, что с тобой делать. Пусть он разрешит наши проблемы. – Уайтхок покачал головой. – Мне нужно было убить тебя, ее отродье, сразу, а не дожидаться предательства с твоей стороны.

Раздувая ноздри, Николас глубоко вздохнул, чтобы овладеть собой. Он чувствовал, как сильно горят его щеки.

– Джулиан клянется, что у мамы не было любовника. Мне было около семи лет, когда ты убил ее за измену. Как ты можешь утверждать, что не отец мне?

Уайтхок отошел в сторону, потом вернулся опять.

– Женщины по своей природе искусительницы, этому учит нас история. Даже замужним женщинам нельзя доверять, если они находятся наедине с мужчиной. Еще до твоего рождения я уехал на два месяца с королем Генрихом. Когда я вернулся, у твоей матери завязалась учтивая дружба, как она называла ее, с молодым бароном. Тогда я обвинил ее в неверности, но она отрицала.

Николас ждал, его сердце неровно стучало в груди. Хотя он и спросил об этом, ему не хотелось слышать о ненависти между родителями. Его начинало тошнить.

– Бланш была беременна, – продолжил Уайтхок. – Она сказала, что поняла это, когда я уехал. Но, когда ты родился, я отсчитал месяцы. Наверняка не от меня, сказал я, хотя акушерка и заявила, что ты родился раньше срока. – Он пожал плечами. – У меня была причина не доверять Бланш.

Николас вспомнил, как ему рассказывали, что он появился на свет крошечным и слабым, как думали, что он не выживет, потому что родился семимесячным. Он отвел глаза в сторону, слыша неровное дыхание Уайтхока.

– Несколько раз за те годы я видел ее с тем человеком, – продолжал граф. – Они просто разговаривали, иногда пели, но я подозревал обман. Она поддерживала эту дружбу несколько лет, даже после того, как этот человек женился на другой. Я не мог больше терпеть такого оскорбления. – Он повернулся и посмотрел в лицо Николаса. – Я вызвал его на турнир, выиграл и запер ее. – Николас продолжал молчать, желая, чтобы тот остановился, и желая, чтобы тот продолжал.

– Я запер Бланш в ее любимой комнате – это было нетрудно. Я хотел, чтобы она признала, что не права. Я бы отправил ее в монастырь, может, даже простил бы ей. Но она молчала, отказывалась от еды, которую ей приносили. Через некоторое время она попросила пригласить священника, но не хотела разговаривать со мной. Ее упрямство бесило меня. Я приказал больше не отправлять еду, не разрешил посещать ее кому-либо до тех пор, пока она не будет молить меня о прощении.

– И она молила? – вяло спросил Николас, опустив голову. Его волосы заслонили лицо.

– Я зашел в ее комнату через неделю. – Граф выдержал паузу. – Но она была мертва.

Николас чувствовал, что силы покидают его. Ему вдруг захотелось прикрыть веки и надолго заснуть. Его отец до смерти заморил голодом его мать, а он был плодом этого проклятого союза. Однако Николас был уверен, что является родным сыном Уайтхока, он знал это каждой клеточкой своего существа. Честь всегда была для него предметом ужасной борьбы. Испорченная кровь порой подавала голос.

Эмлин сделала глоток горячего напитка, чувствуя, как его тепло опустилось к ее пустому желудку. Держа в ладонях небольшую деревянную кружку, она оглянулась вокруг. Еще минутка, и она вернется к работе, сейчас же Эмлин хотела насладиться своей находчивостью. Она развела огонь в небольшом камине, воспользовавшись факелом, оставленным Уайтхоком; она нашла кое-что, чтобы заполнить до боли пустой желудок; и хотя еще не открыла замок, она работала в этом направлении.

Результаты ее продуктивного дня были видны по хаосу в комнате. Когда утренний свет сменился полуденным, Эмлин выпотрошила два деревянных сундука и несколько маленьких ящиков в поисках любого острого предмета, которым смогла бы сломать замок.

Здесь хранились личные вещи Бланш, ведь когда-то это была ее комната. Разнообразная одежда, шерстяные кофты и шелковые платья, сорочки, вуали, чулки были разбросаны по полу. Рядом лежала груда небольших резных шкатулок из слоновой кости; туфли, серебряные ремни и пряжки; золотые и серебряные броши и янтарные розы; три книги – псалтырь, справочник лекарственных трав и бестиарий[12]12
  Бестиарий – средневековый сборник статей зоологической тематики, где животные описывались часто с аллегорическими, нравоучительными целями.


[Закрыть] – все красиво украшенные; несколько свеч; кожаная коробка с перьями, бараньим рогом и засохшими чернилами.

В свинцовом ящике лежало несколько раскрашенных глиняных кувшинов, закупоренных воском поверх пробок; каждый был аккуратно подписан буквами и символами. Из любопытства Эмлин вскрыла несколько печатей и обнаружила засушенные травы, все еще имеющие выраженный аромат: ромашка, мята и розмарин; фенхель, шиповник и листья ежевики; корни воронца от болезней легких, кора ивы и таволга от болей; сильнодействующие боярышник и наперстянка.

Еще раньше Эмлин собрала в маленький медный кувшин немного выпавшего снега – достаточно, чтобы растопить и выпить. Кувшин послужил и котелком. Она бросила в кипящую воду листья мяты и шиповник, зная, что ромашка только усилит ее жажду. Сняв горячий кувшин с огня с помощью тряпки, она осталась весьма довольна своей изобретательностью.

Теплая жидкость была приятной на вкус. Эмлин сделала небольшой глоток и посмотрела на низкий огонек. Пяльцы леди Бланш уже сгорели дотла, за ними последовали ножки маленького деревянного стула, который она умудрилась разломать на части. Шепча извинения духу леди Бланш, Эмлин подбросила в огонь деревянные гребни и две ручные прялки, плетеную корзину и пару деревянных сабо. Деревянные же кружки ждали своей очереди рядом с другими предметами, которые по виду должны были отлично гореть.

Когда стало светлее, теплее и жажда была утолена, Эмлин почувствовала себя спокойнее, ее мысли прояснились. Пока что ее заточение проходило физически легче, чем, очевидно, планировал для нее Уайтхок. Эмлин отказывалась думать о том, что будет, когда закончатся эти несколько драгоценных предметов. К тому времени она сбежит, твердо решила она.

Но замо́к все еще не поддавался. Ножницы, железный подсвечник, свинцовая пряжка ремня были использованы безрезультатно, хотя она старательно долбила и скребла. Рыская среди вещей со словами извинения перед леди Бланш, Эмлин изучала книги и восхищалась украшениями и другими хорошими вещицами. Боясь, что запах дыма из старого камина может привлечь внимание, она прислушалась, но не услышала никаких шагов.

Через узкое окошко Эмлин наблюдала, как слуги счищают снег лопатами и метлами, в то время как солдаты непрерывно ходят туда-сюда. Находясь высоко над ними, погруженными в какую-то деятельность, она ощутила странное чувство полной изоляции.

Эмлин еще раз подошла к деревянному сундуку возле кровати. Она слишком резко откинула тяжелую крышку, и та должна была с грохотом удариться об украшенную гобеленом стену. Но громкого звука не последовало – крышка откинулась… в пустоту.

Пораженная, Эмлин приподняла край материи и заглянула в темное холодное пространство, похожее на тоннель. Взволнованная, она схватила зажженную свечу, отодвинула расшитый узорами занавес и шагнула в сырую заплесневелую дыру. Там было холодно и чувствовался слабый неприятный запах. Каменные стены были скользкими. Вздрогнув, Эмлин направилась вперед. Тоннель поворачивал налево.

Это была уборная. Поскольку эта комната в башне когда-то была личной спальней леди Бланш, открытие не было удивительным. В углу на каменном подъеме стоял деревянный стул с круглым отверстием, а маленькое окно пропускало сюда тонкую полоску света и свежий холодный воздух.

Эмлин поставила свечу в маленькую нишу, где высилась горка расплавленного воска от догоревших давно свечей. Взобравшись на стул, чтобы выглянуть в окно, она увидела часть двора.

Покрытая соломой кузня была ярко освещена, и раздавался постоянный стук железных инструментов. Недалеко стояли две деревянные установки для осады, покрытые снегом, чуть дальше – длинная конюшня. Двор был густо усеян солдатами. Эмлин услышала приятный звон колоколов часовни, отбивающих время богослужения. Она разочарованно вздохнула: двор находился так близко и в то же время так далеко.

Резко закрыв глаза, она несколько секунд молилась.

Дорогой Небесный Отец, пожалуйста, помоги. Николас еще жив, я чувствую это. Я должна найти его и детей.

Открыв глаза, она внимательно осмотрела окно.

Его ширины хватало лишь на то, чтобы туда пролезла голова. Если бы оно было больше, она попыталась бы выбраться. Эмлин слышала о многих подобных побегах и в сказках, и в жизни. Но это оконце не могло ей помочь, хотя Эмлин это было так нужно! Спустившись, она потянулась к свече, но случайно сшибла ее, та ударилась о деревянный стул и упала в отверстие.

Эмлин заглянула вниз, потому что свеча еще мерцала, а потом погасла. Женщина наклонилась и уставилась в темный канал.

Все-таки есть способ выбраться из этой башни.

Будь осторожна в своих молитвах, – не раз говорила ей Тибби, – твое желание может исполниться.

Эмлин возбужденно расхаживала взад-вперед перед камином. На ее молитвы был дан ответ, но она не была уверена, что ей нравится это решение.

Уборные, как ей было известно, представляли собой длинные трубы, которые вели к выгребной яме под зданием. Иногда трубы были выложены под наклоном, как в Эшборне, они соединяли уборные разных этажей, но все вели вниз. Другие были просто прямыми. В большинстве замков туда выливалась вода после стирки, чтобы прочищать трубы. Выгребные ямы постоянно чистились специально нанятыми рабочими, которые просили за свою работу непомерно дорого и всегда получали требуемую сумму.

Эмлин с облегчением поняла, что выгребная яма этой цитадели, скорее всего, окажется пустой, ведь теперь здание использовалось только в качестве хранилища. Кроме того, если что, вся гадость будет покрыта снегом.

Пока ее зажженная свеча падала вниз, она мельком увидела трубу, которая казалась немного шире ее плеч и была вроде бы неизогнутой. Эмлин, небольшая и худенькая, наверняка смогла бы спуститься по ней.

– Гаяр, – пробормотала она сама себе, нервно скрутив пальцы, пока ходила по комнатке туда и обратно. – Так сделали в замке Гаяр. И это были вооруженные мужчины гораздо крупнее меня. – Она вспомнила историю о завоевании королем Ричардом неприступной крепости во Франции, которая сдалась, когда группа французских рыцарей залезла внутрь через трубы уборных. Это хитрое проникновение послужило началом краха одного из самых прекрасных замков в истории.

Эмлин ходила по кругу. Лучше уж нырнуть в трубу уборной, чем умереть здесь от голода, говорила она себе. Лучше уж пройти через это, нежели потерять шанс найти Николаса и детей.

Она подошла к груде одежды в центре комнаты и начала ее перебирать. Отказываясь думать о более пугающих аспектах своего плана, Эмлин твердо сосредоточилась на том, что должна была сделать, дабы выбраться отсюда.

Глава 26

– Здравствуйте, барон де Хоквуд, – произнес король, заходя в комнату.

Уайтхок и Чавант последовали за ним с десятью или двенадцатью солдатами. Кто-то ударил ногой по двери.

– Ваше величество. – Николас встал и уставился на короля. Его лодыжки были по-прежнему связаны веревками.

На него внимательно смотрели темные проницательные глаза. Будучи на голову ниже Николаса, король Иоанн имел коротко стриженные золотисто-каштановые волосы, острый подбородок, который делала еще более угловатым изящная борода, и крепкий корпус с тонкими длинными конечностями. Он напомнил Николасу обезьяну, которую тот видел однажды, – хитрую, осторожную и нервную.

– Я услышал от лорда Уайтхока о ваших опрометчивых поступках. Опрометчивых, однако довольно любопытных. – Король повернулся к Уайтхоку и ухмыльнулся. – Ваш щенок причиняет вам много бед, клянусь Богом! – Он засмеялся, потому что Уайтхок не ответил. Король снова повернулся к Николасу. – Вы признаете, что вы – тот изменник, которого называют Черным Торном?

– Признаю, ваше величество.

– И мы можем отнести вас к числу тех баронов севера, которые пошли вразрез с моей волей?

– Можете, сир. – Николас смотрел ему прямо в глаза.

– Значит, вы совершили два преступления. Однако недовольство монарха можно исправить, по крайней мере частично.

– Ваше величество? – Николас понял намек.

– Более важны ваши добрые намерения. – Король наклонил голову.

– Сир, как вы знаете, в настоящее время моя жизнь подвержена опасности. Как видите, меня лишили свободы.

– И? – Король выглядел озадаченным.

– И мои карманы пусты, сир.

Иоанн снова засмеялся.

– Человек, который нападает на собственного отца, либо бесчувственный, либо слишком храбрый. С таким предком, как Уайтхок… – Он красноречиво поднял плечи. – Вы обладаете мужеством. Поэтому я предлагаю вам выбор. Вас казнить как преступника или как мятежника?

– Как преступника, сир. – В голове Николаса промелькнула надежда.

– Очень хорошо. Так тому и быть.

– Господин король, – обратился Николас, – вы же прекрасно разбираетесь в законах и знаете, что существует определенный закон в отношении любого преступника, который сумел избежать захвата в течение по меньшей мере года и одного дня.

Иоанн нахмурил брови.

– Черт подери, есть такой. Непонятный закон, созданный Завоевателем, гласит, что такой человек должен быть прощен навсегда. – Он посмотрел на Уайтхока. – Сколько времени прошло с тех пор, как вы в первый раз схватили этого человека и потеряли его?

Уайтхок скрипел зубами.

– Восемь лет, ваше величество.

Король злорадно ухмыльнулся.

– Ха! Это лучше любой клоунады! Я так люблю развлечения. Тогда отлично. – Все так же ухмыляясь, он повернулся к Николасу. – Вам прощаются ваши разбойные нападения в лесу, хотя ваш отец и не согласен.

– Спасибо, ваше величество. – Николас выдохнул. Принимай, что предлагают, а с остальным справишься позже, сказал он себе.

– Итак, вам удалось спасти вашу жизнь, пока. – Иоанн повернулся к Уайтхоку. – Боже правый, это прекрасно! Ваша маленькая семейная война оказала мне услугу. Распространится слух о том, как снисходительно я поступил с этим мятежным бароном. – Он задумчиво посмотрел на Николаса. – Но вы все еще обязаны ответить за предательство.

Это, к сожалению, и было остальное.

– Ваше величество.

Взгляд Иоанна вдруг стал безжалостным и безучастным. Король отвернулся.

– Как только позволит погода, мы уедем из Греймера. Арестуйте этого человека за предательство.

– Да, милорд. – Уайтхок поклонился, его лицо сейчас было намного темнее светлых волос. Король вышел из комнаты в сопровождении стражи, холодно взглянув на Николаса. Чавант вышел следом.

Уайтхок повернулся к сыну.

– Умно. И так удачно. Я вчера отдал тяжелый мешок монет за расположение короля. Ты получил его бесплатно.

Николас удивленно уставился на него, ожидая очередной тирады.

– Иоанн наслаждался нашей маленькой игрой. Хотя ты и избежал смертельного приговора, нам с тобой еще нужно многое подсчитать.

– Нужно. – Николас спокойно посмотрел на отца.

– Я попросил короля объявить Хоксмур платой за твои преступления. Он переходит ко мне. – Уайтхок слегка приподнял подбородок и глядел на Николаса сквозь наполовину прикрытые веки. – Я полагаю, что подарю эту собственность моему новому наследнику.

– Милорд? – Николас похолодел.

– Чавант все-таки мой племянник, а ты отрекся от меня и будешь торчать в тюрьме долгое время. Если бы я добавил больше золотых монет в карман короля, то мог бы попросить, чтобы тебя отправили в тюрьму в Виндзор. Еще никому не удалось выйти оттуда живым или хотя бы сохранить рассудок.

– Хью де Чаванту – Хоксмур? – Николас резко засмеялся. – Мой гарнизон никогда не примет его. Помни, что долина еще не в твоих руках, как бы ты ни старался.

Уайтхок неровно вздохнул.

– Бывают минуты, когда я жалею, что ты не мой сын. Какая бы несправедливость ни привела тебя сюда, у тебя железное сердце. Ты не отступаешь. Меня всегда восхищали мужество и ум.

– Правда, милорд, – ответил Николас. – Я не отступаю, если это касается вас.

Эмлин, довольная, затянула последний узел. Самодельный канат казался крепким и должен был выдержать. Вскоре она узнает, достаточно ли он длинный. Убрав с колен мягкую тяжелую массу цветных вещей, она встала и поиграла уставшими пальцами.

Ей вновь захотелось извиниться перед леди Бланш. Шелковые платья, сорочки, шерстяные туники, чулки и украшенные вышивкой ремни сейчас образовали длинный разноцветный канат. Также длины добавили пыльные льняные простыни с кровати.

Перенеся громоздкую массу в уборную, женщина немного приподняла тяжелое сиденье и обвязала один конец «веревки» вокруг его края. Она бросила связку в дыру, и яркая цветная масса со свистом скользнула вниз в темноту. Потянув за хорошо закрепленный узел, Эмлин удостоверилась, что канат выдержит массу ее тела.

Закончив приготовления, Эмлин вернулась в комнату, дабы дождаться полной темноты, не желая выбраться из туалетной трубы во двор, заполненный солдатами. Довольно улыбнувшись, она подогрела оставшийся талый снег и добавила туда щепотку мяты.

Смелость предстоящего поступка вызывала подъем, Эмлин ощущала себя амазонкой из легенды. Распрямив плечи, она почувствовала некоторое возбуждение и уверенность. Все будет хорошо.

Неуклюжая девушка, неосторожно подстрелившая барона, никогда бы не додумалась до такого. Раньше она полагалась на Торна или Годвина, надеясь, что ей помогут спрятаться, изменить облик… Сейчас она рассчитывала только на себя, у нее была четкая цель и достаточно мужества.

Налив в кружку горячего мятного настоя, Эмлин взяла в руки небольшую книгу, которую нашла среди вещей леди Бланш, радуясь, что можно отвлечься на что-то до наступления темноты.

Перелистывая книжные страницы, она рассматривала красивые узоры и большие ярко раскрашенные рисунки. Книга представляла собой сборник коротких молитв и псалмов с календарем религиозных праздников. На последней странице Эмлин обнаружила надпись, датируемую 1180 годом, за несколько лет до рождения Николаса, и подпись леди Бланш.

Ее внимание привлекла картинка внутри огромной буквы «Б» в начале латинского стихотворения – это была крошечная красивая фигурка женщины, преклонившей колени и согнувшей руки в молитве. Хотя портретного сходства с Бланш не было, лицо женщины было утонченным, щеки – нежно румяными, длинные черные косы спадали по стройной фигуре в голубом платье. Неподалеку на ветке сидел белый сокол, намекая, видимо, на Бертрана де Хоквуда.

Эмлин изучала маленькое изображение Бланш де Хоквуд. Когда она подалась вперед, чтобы сделать глоток настоя, книга соскользнула с ее колен. Эмлин подняла ее и вдруг заметила, что переплет болтается. Задник обложки из тонкого дерева, покрытого позолоченной кожей, имел странную щель.

Из любопытства она просунула туда руку и почувствовала какой-то шелест. Под кожу был просунут сложенный лист пергамента, который Эмлин осторожно вытащила. Одна сторона была исписана мелким разборчивым почерком на французском языке, а внизу стояла красная печать. На обратной стороне были написаны неровные слова выцветшими коричневыми чернилами.

Она сразу же заметила, что подпись над печатью, датированная 1178 годом, принадлежала королю Генриху. Эмлин сдвинула брови, с трудом читая сложный французский текст. Ее внимание привлекли имена: барон Роберт де Торнтон из замка Уилкот в Камберленде, и его дочери, Джулиан и Бланш.

Документ касался раздела земель, принадлежавших барону Роберту. Отдельные участки жертвовались бароном двум означенным аббатствам в Йорке, в память о его умершей жене, матери его дочерей. Остальные участки земли отдавались Джулиан и Бланш в их собственное владение и не входили в приданое – опять же в память об их обожаемой матери.

Сердце Эмлин забилось быстрее, когда она разгладила старый пергамент дрожащими пальцами. В ее руках был документ о праве владения долиной – землей, которую Уайтхок так отчаянно желал получить. Бланш спрятала его. В углу под королевской печатью было наскоро написано несколько слов выцветшим коричневым цветом.

Все земли, которые принадлежат мне, я оставляю моему сыну Николасу. Графиня Бланш, – прочла Эмлин. Под этой фразой стояла лаконичная подпись: Одобряю. Св. отец Клер.

Изумленная, Эмлин отклонилась назад. Засвидетельствованный документ был подлинным и, безусловно, имел юридическую силу. Николас и леди Джулиан, не Уайтхок, владели долиной наравне с монахами. Ошеломленная, она перевернула листок.

MicheresouneNichls.

Эмлин вынуждена была присмотреться, чтобы разобрать буквы и понять слова, потому что здесь использовалась необычная смесь французского и английского языков. Бо́льшая часть текстов писалась на французском или латыни, и их она могла читать очень хорошо. На родном языке писали нечасто, язык же, на котором разговаривала она и большинство дворянства, представлял собой смесь нормандско-французского и английского.

– Мой дорогой сын Николас, – вслух перевела Эмлин.

…Мне говорят, что ты сейчас с Джулиан и Джоном. Это меня радует. Я попросила, чтобы ко мне привели священника, потому что мои дни сочтены. Боли в груди совсем ослабили меня. Бертран считает, что я такая же сильная, как он. Он ошибается. Завтра я попрошу у него прощения за грех, которого не совершала. Я сделаю это, чтобы увидеть тебя снова, мой любимый сынок. Жаль, что я не доживу до той поры, когда ты станешь мужчиной. Я молюсь о том, чтобы Бертран не отрекся от тебя из‑за своей безосновательной несправедливой ненависти. Да пребудет с тобой Господь. Храни эту небольшую книгу в память обо мне. Графиня Б.

Эмлин душили слезы. Леди Бланш не была изменницей – это письмо доказывало, что она хотела жить и собиралась сказать неправду, лишь бы увидеть своего маленького сына. И Эмлин подозревала, что леди Бланш умерла не от голода.

Среди содержимого горшочков с лекарственными травами, откуда Эмлин брала мяту для своего питья, были кора ивы и таволга, унимающие боль, а также боярышник и наперстянка – сердечные лекарства.

Ослабленная голодом и болезнью сердца, леди Бланш могла умереть даже от небольшой дозы боярышника и наперстянки, которые были очень сильнодействующими. Маленький горшочек с сушеной пурпурной наперстянкой был почти пуст, вспомнила Эмлин.

Сложив пергамент, Эмлин просунула его обратно в тайник и положила книгу в шелковую котомку с завязками, которую нашла среди вещей. Она привязала сумку к своему ремню.

Сквозь узкое отверстие все еще просачивались серый дневной свет и холодный воздух. Дрожа, Эмлин застегнула плащ и начала нервно ходить по комнате. Со двора доносились смех и крики. Когда стемнеет и в замке станет тихо, она совершит побег. Эмлин почувствовала головокружение, потому что ничего не ела и почти не отдохнула. Она легла поперек кровати и укрылась плащом, как покрывалом, чтобы немного вздремнуть.