Текст книги "Пронзенное сердце"

– Разве это дурно – любить тебя? Потому что я люблю, – прошептал он, понимая, что честен сейчас как никогда. Эмлин безмолвно посмотрела на него, затем отвела глаза в сторону. По ее громкому выдоху Николас понял, что она немного смягчилась.

Хотя Эмлин сопротивлялась его объятиям, она все же поддалась на его близость, ее руки легли на его предплечья. Она выгнула шею, чтобы посмотреть ему в лицо, стиснув зубы и сверкнув голубыми, как озера на ярком солнце, глазами.

– Кто ты, Торн или Николас?

– И тот, и другой, леди, и все еще твой муж, – прошептал он.

– Ни одному, ни другому нельзя доверять, сир, – парировала она.

– Есть много причин, по которым я обманывал, Эмлин, а у тебя только одна – желание выкрасть детей.

Она попыталась высвободиться из его крепких объятий.

– Выкрасть? Они моя семья! Еще скажи, что ты не насильно увез детей из Эшборна!

– Я выполнял приказ короля! – рявкнул он.

– Да, выполнял приказ короля и наставил рога своему отцу, как только появилась возможность! – Обида повисла в воздухе, злая и горькая. Мужчина сдержался от резкого ответа и почувствовал, что в нем самом закипает злость от ее ярости. «Да, – подумал он, – хотя моя любовь к ней сильна – эта женщина может вызвать гнев даже у камня».

Эмлин с вызовом посмотрела на него, ее грудь вздымалась. Щеки женщины залились ярко-розовым румянцем и сделали ее горящие глаза еще более лазурными под темными нахмуренными бровями. Николас подумал о высеченной фигуре разъяренного ангела, противостоящего жалкому грешнику.

– Ты бесчестный человек! – обвинила она его.

– Тем не менее ты моя жена, – прорычал он. – Или лучше было бы, если бы ты оказалась моей мачехой?

– Ни то ни другое! Я доверяла тебе. Но ты предал меня!

На его щеке дрогнул мускул.

– Я женился на тебе ради твоей же безопасности. Тогда я не мог всего рассказать.

– Я сама бы позаботилась о своей безопасности, лучше бы я не встретила тебя в лесу! – процедила она сквозь зубы, отталкиваясь от его груди.

Крепко держа ее за талию, он скользнул другой рукой по ее спине и притянул ее ближе, она неохотно уперлась носками туфелек в его сапоги.

– Ради всего святого, – раздраженно произнес он и наклонил голову, так что они оказались нос к носу, – ты же сама говорила, что хочешь, чтобы помолвка была аннулирована. Так и получилось. – Он так крепко прижал ее к груди, что Эмлин вынуждена была отвести голову назад, чтобы посмотреть на него. – Вы моя жена, леди, – прорычал Николас, – и эта игра наконец закончена.

Голубой кремень в ее глазах распалил угольки его долго подавляемых чувств. Держа Эмлин в крепких объятиях, Николас переполнялся чувствами от прикосновения к ней: так долго без нее, так часто возле нее. Его тело проснулось, он наклонил голову и прижался к ней губами.

Сначала она отталкивала его, затем, со вздохом облегчения, положила руки на его грудь и ответила на поцелуй дрожащими губами. Вздохнув, он ослабил свою железную хватку.

Эмлин оборвала поцелуй и снова попыталась высвободиться.

– Умоляю, не затуманивай больше мой рассудок. Я не могу ясно мыслить, когда ты прикасаешься ко мне. Как мы можем быть по-настоящему женаты, если твоя часть обета была ложью? Ты женился на мне, чтобы досадить отцу, чтобы использовать наши клятвы против него!

– Нет, – сказал он. – Нет, это не так, поверь. – Он прикоснулся к ее подбородку – кожа Эмлин была нежной, как лепестки роз. Его рассудок тоже был затуманен – ее телом, прижавшимся к нему, и его собственными чувствами. – Обет в силе. Тайные браки – это священное соглашение. Кем бы я ни был, я не могу расторгнуть того, что мы сказали друг другу.

Эмлин закрыла глаза.

– Наиболее честно было бы освободить меня от клятвы, которую я произнесла, пребывая в неведении.

Но он так рисковал, чтобы она была в безопасности!

– Я не освобожу тебя, – грубо сказал он.

– Я выходила замуж за Торна. Не за тебя, – прошептала она.

– У меня были причины так поступить. – Господи, рассказать ей все займет много времени, а у него нет ни минуты. Питер скоро пошлет кого-нибудь за ним. Он тяжело вздохнул от безысходности. – Сейчас не время. Я расскажу тебе, но позже.

– Позже! Нет.

– Не сейчас. – Во дворе послышался пронзительный звон горна. – Мои люди готовы и вооружены, – сказал он, ослабив объятия.

Эмлин высвободилась и отошла, остановившись у двери и оглянувшись.

– Ну что ж, поезжай, – резко произнесла она. – Оставь свои объяснения. Я не приемлю предательства. Больше не считай меня своей женой. – Отодвинув железный засов, она открыла дверь и вышла.

Николас провел рукой по волосам. Вместо того чтобы все объяснить и попросить у нее прощения, он снова утаил правду, поддавшись уловкам скрытности, основной черты его характера. Также он поддался раздражению. Теперь ее доверие к нему было потеряно. Она считала его таким же ненадежным, каким был его отец.

Он ударил кулаком по ладони, стиснув зубы. Снова протрубили в рог. Ему нужно было рассказать ей, кто он, когда она только пришла в Хоксмур. А еще лучше было рискнуть и рассказать ей все до того, как они дали клятву. Тогда Эмлин, возможно, выслушала бы его.

Теперь, когда обман стал ледяным клином между ними, возможно, уже слишком поздно. Вздохнув, Николас устало потер бровь. Ему нужно во всем разобраться, потому что он не знает, как вернуть ее потерянное доверие. Но его не будет здесь, чтобы иметь возможность найти идеальный способ и использовать его. Судя по письму аббата, он будет отсутствовать в течение нескольких недель.

Руки с когтями и раскрытые рты жадно тянулись к падающим телам грешников. Над преисподней возле весов стоял высокий худощавый ангел, взвешивающий души умерших. Те, кто без греха, поднимались на небеса, заслоненные радужными крыльями ангела. Грешников с искривленными от криков ртами груз злодеяний тянул в ожидающие их руки демонов.

Эмлин присела и внимательно рассматривала свою работу, смутно осознавая, что Годвин уже ушел из часовни и начинает смеркаться. Сегодня она не нарисовала ни одного ангела. Ее нынешнему настроению больше подходили демоны.

Солнце зашло, накрыли к ужину, а Эмлин продолжала рисовать. У нее не было желания никого видеть, поэтому она весь день провела в часовне, нанося кистью решительные мазки на покрытую штукатуркой стену.

У нескольких демонов теперь были черные волосы и стальные серые глаза. Удовлетворенная сердитым взглядом на бородатом лице последнего, Эмлин создала другого – с ярко-зелеными глазами и таким же злобным взглядом. Она поместила его ноги с копытами в куст с шипами.

Расправив затекшие плечи, Эмлин наклонила голову и критично осмотрела свой рисунок. Но ее мысли были далеки от этих изображений. Она вновь прокручивала в голове ссору с Торном – с Николасом, – придумывала замечания, которые нужно было ему высказать, или разоблачала новые аспекты его постыдного поступка.

Ей было плохо оттого, что ее так бесстыдно обманули. Утренние гнев и слезы к полудню переросли в глубокую опустошающую печаль. Глаза опухли от слез. Чуть раньше она открыто рыдала, разбрасывая повсюду кисти и горшки с красками, – вдалеке слышался шум отъезжавшего отряда. Годвин, сбитый с толку ее отказом объяснить свое поведение, наконец ушел.

Свет был очень тусклым, когда она спустилась с лесов и подошла к алтарю, чтобы прошептать молитву Пресвятой Деве Марии. На деревянной полке у алтаря потрескивали тонкие свечи, и Эмлин стало спокойнее на душе от простого знакомого ритуала зажжения свечи. Вдохнув запах горячего воска, она наблюдала за чистым крошечным пламенем.

Когда заскрипела дверь часовни, она повернулась и увидела в дверном проеме невысокое приземистое очертание. Тибби.

– Дорогая? Вы здесь?

– Да, Тибби, здесь.

Та раскачивающейся походкой прошла по часовне.

– Милая моя, Годвин сказал, что вы рисовали так, словно ваши пальцы горят, а еще вы рыдали. – Опустившись на колени рядом с Эмлин, Тибби прошептала короткую молитву, затем многозначительно подняла бровь. – Расскажите мне, что стряслось.

– Что вы имеете в виду? – осторожно спросила Эмлин.

– Как это, что я имею в виду! Дамы жужжат, как пчелы над полем маргариток. Они говорят, что вы с бароном кричали друг на друга в его спальне. Леди Джулиан прилипла к двери, словно улитка, как я слышала.

Эмлин вздохнула.

– Значит, все знают, – сказала она.

– Некоторые. Леди Мод, леди Аларис и Маргарет де Уэллес обсуждали это за ужином. То, что вы не пришли к столу, только разожгло интерес и подстегнуло разговоры. – Слабый свет свечи сглаживал морщины на энергичном лице Тибби. – Леди Аларис считает, что он хочет сделать вас своей любовницей.

– Ха! Это было бы так просто.

– Значит, он раскрыл, кто вы!

– Хуже, – пробормотала Эмлин. – Барон – мой муж.

Тибби открыла рот от удивления.

– Пресвятая Дева! Сколько их у вас?

– Ох, Тиб, – чуть не засмеялась Эмлин. – Барон и есть тот лесничий, за которого я вышла замуж. – Она опустила глаза. – Мне стыдно признаться, но я не узнавала его до сегодняшнего утра. Он был каким-то другим раньше. С бородой и… – Добрее, подумала она. Нежный и заботливый, с зелеными, как листья боярышника, глазами.

– А он узнал вас в монашеском одеянии? – спросила Тибби. Эмлин робко кивнула. – Ну, я считаю, что он не глупец. Вам не удалось одурачить никого из тех, кто знал вас, миледи.

Эмлин бросила на собеседницу сердитый взгляд.

– Я не считаю, что этот брак действителен. Он обманул меня.

– Брак есть брак, дорогая, если он заключен.

Покраснев, Эмлин вспомнила босые ноги у пруда и еще столько всего. Она повесила голову от стыда, обиды и боли в сердце. Часть ее так хотела, чтобы Тибби разрешила это, как она решала когда-то ее детские проблемы, но никто не мог помочь ей сейчас, кроме Николаса.

– Ох, Тиб, – печально прошептала она.

Тибби поднялась, задумчиво сведя брови.

– Ваш барон удивляет меня, признаюсь. Он старше вас и, кажется, не из тех, кто рубит с плеча. Но он мне даже нравится, потому что прекрасно обращается с детьми. Клянусь, у него преданное сердце. – Она встала, уперев руки в бока. – Как вижу, Господь Небесный обеспечил вас хорошим мужем. Вы лучше вышли бы за графа?

– Вы имеете в виду, что Бог действует непостижимыми методами? – вздохнула Эмлин.

Тибби энергично закивала головой.

– Он найдет способ избавить вас от Уайтхока. Вот кто ваша единственная беда, как мне кажется.

– Единственная беда?! – воскликнула охваченная гневом Эмлин. – Меня обманом заставили выйти замуж! Я не желаю быть женой барона!

– А вы привередливы. Не забывайте, что он еще и ваш лесник. Вы спросили его, почему он вас обманул?

Эмлин опустила глаза.

– Нет. Я была слишком разгневана, чтобы слушать это.

– Некоторые узлы долго распутывать. Он человек уравновешенный, значит, причина должна быть весомой. Нужно уважать ее.

Эмлин покосилась на Тибби.

– Я не знаю, ни когда он вернется, ни куда уехал.

– Я слышала, он едет в Арнедейл по просьбе аббата, чтобы призвать Уайтхока к миру. Граф начал новые атаки на тех бедных фермеров в Арнедейле. Он грозил сжечь их дотла. – Тибби покачала головой. – Лучше бы граф позаботился о спасении своей души, я так скажу.

– Уайтхок обладает упрямой и мстительной натурой, – сказала Эмлин. – О Господи! Что, если начнется перестрелка между отрядами Николаса и его отца?

– Мужчины дерутся за землю и деньги, как дети за конфеты, и женщины ничего не могут с этим поделать. Доверьтесь Богу, он защитит вашу любовь, миледи. О чем вам действительно стоит волноваться, так это о том, что сделает его отец, когда узнает, что вы поженились, – произнесла она, уверенно кивая головой.

– Я совсем сбита с толку всем этим, Тиб.

Няня наклонилась к ней и похлопала по руке.

– Я вижу, миледи. Просто подождите. Не дайте злости разорвать священные узы между мужем и женой.

– Я не ощущаю этих уз с бароном, – пробормотала Эмлин. – Когда-то я почувствовала их с лесничим, но теперь и в этом не уверена.

Глава 18

Висевшая высоко на ветке фигура пылала ярким пламенем, жара позднего лета раздувала потрескивающий огонь. Жители деревни собрались вокруг соломенного чучела, взявшись за руки и тихо напевая. Темный дым загрязнял лазурное небо и рассеивался по зеленым и золотым полям с урожаем, растягиваясь до противоположного края деревни.

Николас заерзал в седле и тревожно посмотрел на Уайтхока, заметив особенный блеск в бледных глазах отца, наблюдавшего за огнем. Они остановили своих боевых коней на низком холме, наблюдая за деревенским лугом в компании нескольких стражников из обоих отрядов.

За прошедшие две недели, после того как Николас и его люди разбили лагерь в долине, Уайтхок не упоминал о женитьбе сына и вообще почти не разговаривал с ним. Николас удивился, получив письмо с предложением присоединиться к графу в деревне.

Он обернулся и посмотрел на слегка покачивающееся горящее чучело. В День святого Варфоломея, следуя древней традиции, горбатое соломенное чучело, одетое в лохмотья и прозванное Старым Бартлом, три раза пронесли по деревне, а потом повесили на высокое голое дерево. Как только обмазанная смолой солома загорелась ярким пламенем, жители долины устроили пир с танцами и песнями в честь какого-то давно забытого языческого духа урожая.

На голову выше всех остальных, Элрик выделялся среди жителей деревни, рядом с ним были Мейзри и сыновья. Николас видел, как Элрик улыбается и смеется над какой-то шуткой, кивая жене, в то время как люди затянули песню.

– На утесе… он был одет в лохмотья и дул в горн, как Торн…

Послышались зловещие звуки горнов, представляющих собой изогнутые овечьи рога, они смешались с треском огня и непрерывным пением.

– Старый Бартл сожжен, и сегодня я дам предостерегающий знак Торну, – внезапно сказал Николасу Уайтхок. – Посмотри туда. – Он указал на склоны долины.

Несколько стражников Уайтхока скакали по длинному, покрытому травой холмистому склону к деревне – десять или двенадцать быстро передвигающихся силуэтов в красновато-коричневых плащах, сверкающих на солнце.

Один из воинов держал перед седлом большой узел. Скача галопом, он бросил его под ноги горящего Бартла и помчался дальше. Присмотревшись, Николас увидел, что это еще одно обмазанное смолой соломенное чучело, но уже в зеленых лохмотьях, а его руки, ноги и голова украшены колючими ветками.

Стрелок на холме выпустил горящую арбалетную стрелу в направлении поляны. Раздался женский крик – стрела вонзилась в зеленое чучело и подожгла его.

Уайтхок проскакал легким галопом мимо деревенской церквушки и затем медленно проехал вокруг пылающего чучела. Гладкие белые волосы развевались за его спиной, обнажая высокий лоб и мощную шею. Остановившись, он обвел бледным взглядом жителей деревни. Его грозное присутствие заставило всех замолчать. Плачущий ребенок был успокоен встревоженной матерью.

– Бартла сжигают, чтобы изгнать бесов среди вас! – выкрикнул он. – Поэтому я также сжигаю Зеленого Человека, Торна. Его злой дух уже давно бродит по этой местности. Я буду вам признателен, если он найдет здесь свою смерть. Это моя земля, и я ваш господин. Слушайте меня, если хотите получить мою благосклонность.

Натянув поводья и пустив лошадь легким галопом, он проскакал мимо Николаса и стражников.

– С назойливым Торном покончено, – произнес Уайтхок, когда сын подъехал к нему. – Они больше не станут защищать его.

Услышав, как народ вновь затянул песню, Николас оглянулся назад. Голоса разносились по жаркому воздуху, солнечный свет был затуманен дымом.

Элрик ворвался в центр круга с ведром воды и опрокинул его на соломенное чучело Торна. Под одобрительные возгласы и смех людей Элрик тоже разразился звонким глубоким смехом. Кто-то заиграл на свирели, и танцы возобновились.

Николас отвернулся.

Лето быстро закончилось, увянув, как цветы в саду. Сбор большей части урожая в Хоксмуре, подсчеты и подготовка к зиме были закончены под контролем сенешаля Юстаса в отсутствие барона. Николас приезжал только три раза за несколько недель, чтобы посоветоваться с Юстасом и леди Джулиан. Каждый раз он уезжал с рассветом, всегда отправляясь в путь с еще бо́льшим количеством людей, чем по приезде.

Эмлин избегала его, когда он приезжал в первый раз. Смутно догадываясь, что он в замке, она уходила в часовню или в свою спальню. Николас уехал с рассветом. Несколько недель спустя он приезжал опять, поздно ночью. Следующим утром она слышала его глубокий смех в саду, когда проходила мимо, а также веселый ответ Аларис. Эмлин поторопилась уйти и весь день оставалась в своей комнате.

Тибби уговаривала ее пойти к нему, но Эмлин отказывалась. Замешательство и гнев образовали тяжелый ком в ее сердце. Она не заговорит с ним, пока он не придет к ней, упрямо твердила Эмлин Тибби, это он предал ее, поэтому сам должен все исправить.

В конце сентября он вернулся снова и остался на весь следующий день. Ища Кристиана после завтрака, Эмлин вошла в большой зал. Николас и леди Джулиан стояли возле камина и тихо вели серьезный разговор.

Эмлин замерла, когда Николас заметил ее. Он остановился посреди предложения под любопытным взглядом тети. Несмотря на расстояние, его пристальный взгляд встретился с ее, и она прочла в нем сильное желание. Она стояла там с выпрыгивающим из груди сердцем и хотела, чтобы он заговорил. Но на его лице вдруг появилось напряжение, и он отвернулся.

Покраснев, Эмлин выбежала в коридор.

Сначала разозленная и обиженная его предательством, через несколько недель его отсутствия в Хоксмуре она мало-помалу начала желать, чтобы он пришел к ней и оправдался. Однако во время своих коротких визитов барон никогда не разговаривал с ней.

Эмлин хотела понять, узнать, почему он манипулировал ею. Как спокойный любящий лесник мог уживаться в одном человеке с этим холодным бароном? Когда Николас резко отвернулся от нее в зале, Эмлин почувствовала, несмотря на собственное негодование, его полнейшую отстраненность. Во время их ссоры она сказала, чтобы он больше не считал ее своей женой. Теперь она начала бояться, что он поймал ее на слове.

Холодный осенний дождь барабанил по крыше часовни, когда Эмлин с Годвином закончили сцену взвешивания душ. Осталось дорисовать всего несколько второстепенных участков, и Годвин решил, что его доля работы в часовне закончена. Он сказал Эмлин, что скоро возвратится в Уистонбери.

– Аббат Джон хочет, чтобы я вернулся, – сказал он. – В нашей мастерской есть много рукописей. Они ждут. Сейчас самое подходящее время для меня, чтобы уйти.

Холодным утром Эмлин крепко обняла его за воротами крепости и долго наблюдала вместе с Тибби и детьми, как он уезжает на отличном новом осле, подаренном леди Джулиан. Годвин заткнул за пояс мешочек с оплатой за работу в часовне. Монеты должны были быть переданы аббату, потому что Годвин лично не мог принять эти деньги.

Выдыхая морозный воздух и сильнее кутаясь в плащ, Эмлин нежно посмотрела на детей, машущих дяде. Они так подросли, что леди Джулиан заказала швеям новую одежду для них и поручила сапожнику сделать новые кожаные туфли для их растущих ножек.

Кристиан стал выше и худее, вытянулся, как молодое деревце; в его настроениях проявлялись смелость и непоседливость. Эмлин вспомнила, что у Гая в этом возрасте преобладали те же черты. Изабель тоже подросла, хотя вряд ли она будет когда-либо выше Эмлин. Свойственная ей неуверенность уходила, хотя она продолжала быть ведомой братом. Гарри теперь бегал на устойчивых ножках, хотя ему еще рано было носить под туникой брюки.

О детях в Хоксмуре заботились хорошо, их любили и лелеяли, как родных детей хозяина. К разочарованию Эмлин, здесь братья и сестра нашли именно такую жизнь, какую она сама собиралась им обеспечить. Вопрос о том, чтобы забрать их, уже не стоял, они прекрасно обосновались в замке в качестве подопечных Николаса. Эмлин понимала, что их благополучие не вызывает сомнения.

А вот ее статус в доме барона не был таким однозначным. Роспись часовни была почти окончена, дядя уехал, поэтому у нее было меньше причин оставаться здесь в качестве госпожи Агнес. Она продолжала носить монашеское одеяние, несмотря ни на что, ведь только Николас и члены ее семьи знали, что она Эмлин. Потребность быть с детьми, чья светлая радостная энергия помогала ей справиться с собственными мрачными чувствами, заставляла ее молчать.

Неуверенная в своем статусе жены Николаса после их ссоры, она пока еще была не готова раскрывать свое истинное лицо. Если бы Уайтхок узнал, что она здесь, даже страшно подумать, что он мог сделать в отсутствие сына. Сначала она обманом попала в Хоксмур, чтобы забрать детей; теперь она находилась здесь, чтобы защититься от Уайтхока.

Эмлин часто не могла уснуть и ворочалась на кровати, когда было уже далеко за полночь, размышляя, остаться ей или уйти, доверять Николасу или продолжать быть осторожной, пойти к нему или подождать, когда он сам заговорит.

Однажды ночью ей приснился ястреб, застрявший в колючках вьющегося растения. Пытаясь высвободиться, ястреб сбил розовые розы и золотые примулы, которые каким-то образом вместе росли на лозе. Она проснулась со слезами на глазах, отчаянно желая, чтобы ее обняли руки Торна.

Прохладная осенняя погода изменила привычную летнюю жизнь. Поскольку темнело раньше, леди Джулиан все чаще послабляла свое правило, гласившее, что женщины должны расходиться, когда садится солнце. Эмлин читала или рассказывала истории всевозрастающему числу слушателей, включая леди, и слуг, и рыцарей, задержавшихся после ужина, чтобы послушать сказки перед потрескивающим в камине огнем.

Небольшая группа детей, включая Кристиана, Изабель и нескольких сыновей рыцарей, ежедневно приходила к Эмлин на уроки чтения, письма и математики для малышей. К ее удивлению, Гарри проявил интерес к книгам и буквам, поэтому она давала ему кусочек мела и небольшую глиняную плитку, пока учила других детей. Но чаще всего Гарри бегал вокруг на уверенных пухлых ножках, весело болтая неполными предложениями, или бродил по крепости и двору со служанкой, идущей чуть поодаль.

Каждое утро в комнате, где собирались леди, Изабель прилежно сшивала куски материи под руководством Тибби, или Эмлин, или леди Мод – у нее были четкие и аккуратные стежки. Кристиан теперь умело управлял своим пони и много времени проводил в конюшнях, или наблюдал, как на арене для состязаний практиковались мужчины, или же ловил лягушек в саду вместе с другими мальчишками.

Вскоре собрали яблоки, и на Михайлов день слуги и рыцари гарнизона, а также жители деревни собрались во дворе замка на состязания, в которых участники с перекошенными лицами поочередно тянули плуг. Победителей награждали большим количеством яблок. Кристиан радостно дождался своей очереди под громкие аплодисменты толпы. Эмлин слышала, как несколько человек в тот день заметили, что, если бы здесь был Питер де Блэкпул, он бы составил отличную конкуренцию победителям.

К середине октября Эмлин почти завершила роспись часовни. Закончив следом маленький псалтырь, она была занята тем, что заполняла небольшие пробелы в других рукописях. Затем леди Джулиан попросила ее разрисовать белые стены ее спальни, на которых уже были набросаны красные линии, имитирующие кубики. Эмлин, благодарная за задания, оправдывающие ее присутствие в Хоксмуре, добавила по краям тонкие яркие цветы.

Все было мирно, если не считать периодических неприятных комментариев Аларис, чье очевидное раздражение из‑за присутствия Эмлин порой возмущало всех. Даже леди Джулиан однажды так рассердилась, что велела Аларис перестать всем надоедать и попросить для себя в молитве более приятный характер. Эмлин избегала злого языка Аларис и пропускала мимо ушей бахвальство девушки по поводу предстоящего, как она считала, предложения руки и сердца со стороны барона.

Полностью посвятив себя обязанностям, Эмлин как могла держалась в стороне от других. Она ежедневно учила детей, читала рассказы и что-нибудь шила. Каждый день она думала о Николасе и молилась о разрешении ее дилеммы или, по крайней мере, избавлении от подавленного настроения и неуверенности. Продолжая раздумывать над тем, какой путь выбрать, она не выбирала никакой.

Она не знала, почему Николас так долго пребывает вдали от Хоксмура, а леди Джулиан редко упоминала о делах племянника. Эмлин удалось узнать из разговоров домочадцев, что он со своим гарнизоном разбил лагерь в долине, действуя от имени монахов аббатства и отражая агрессивные методы Уайтхока, убеждающего жителей долины в своем господстве.

Леди Джулиан в разговорах никогда не упоминала о том дне, когда Эмлин и Николас кричали друг на друга, как торговцы рыбой. Леди Мод также хранила молчание, и Эмлин заметила, что любое упоминание этой темы среди женщин пресекалось. Только леди Аларис продолжала проявлять недоброе любопытство.

Осторожно ведя тонкой кисточкой по нижнему краю узора, Эмлин рисовала красную линию, сосредоточенно зажав язык между зубами и сдвинув брови. Дверь часовни резко отворилась, но прошло несколько секунд, прежде чем она подняла глаза и заметила леди Аларис.

– Госпожа Агнес, – сказала та, опуская отделанный мехом куницы капюшон. Она сузила зеленые глаза. – Ваш дядя уехал несколько недель назад. Я надеюсь, вы скоро также вернетесь в свое аббатство.

– Мне разрешили остаться с моими братьями и сестрой до тех пор, пока они нуждаются во мне, миледи, – осторожно ответила Эмлин.

– Так необычно для монахини оставаться одной вне стен ее аббатства, – прошептала Аларис, склонив голову.

– Семейные обстоятельства, как правило, обладают большей значимостью, миледи. К тому же кузина моей матери, госпожа Тибби, является моей компаньонкой здесь. – Эмлин отвернулась и продолжила свое занятие.

– Во внешнем мире у вас есть привилегии, о которых большинство монашек даже не мечтает, – продолжала Аларис. – Привилегии в спальне в том числе.

Эмлин замерла.

– Что, простите? – переспросила она.

– Не задерживайтесь в Хоксмуре, ожидая возвращения барона, – сказала Аларис. – Он больше не окажет вам внимания.

Эмлин вздохнула.

– С вашего позволения, я вернусь к работе. – Дрожа, она отошла и вскарабкалась на леса.

– Я намерена поговорить с графиней, – сказала Аларис холодно и отчетливо. – Ваше возвращение в монастырь – это вопрос времени. Ваши братья и сестра – подопечные барона и не нуждаются в вас. Их может обучать любой священник. Работа в часовне завершена – она готова к нашей свадьбе. Когда вернется барон, скорее всего, сразу объявят о нашей женитьбе. – Аларис подошла к высокой сводчатой двери. – Мы поженимся как раз после Нового года, я полагаю.

– Так скоро? Что ж, я желаю вам счастья, – любезно произнесла Эмлин. И хотя все внутри нее сжималось от злости, она сохранила спокойное выражение лица, перебирая рисовальные принадлежности.

Аларис ушла, хлопнув дверью. Эмлин швырнула вниз свою кисточку и закрыла лицо руками. Скоро, говорила она себе, скоро ей не понадобится больше эта проклятая маскировка. Что удерживает Николаса в долине? Когда он вернется? Ей надоело ждать.

Вспомнив голос Торна, его низкий тихий смех, ощущение безопасности в его объятиях, девушка заплакала. Как бы ни были сбиты с толку ее сердце и разум, она продолжала любить Торна и испытывать в нем потребность. Она отчаянно хотела быть с ним, живя простой жизнью в пещере, вместе, счастливо.

Эмлин выпрямилась с широко раскрытыми глазами. Не иначе как благодаря лучу света, пробивающемуся сквозь крышу часовни прямо с небес, она отчетливо увидела правду.

Торн не исчез. Николас не смог бы полностью изменить свою сущность с помощью одежды, не смог бы сделать так, чтобы от Торна – человека, которому она доверяла и которого любила – не осталось и следа. Она наверняка почувствовала бы это, если бы его поведение не изобиловало загадками. Но это был один и тот же человек. Выходит, так тому и быть: мужчина, которого она любила, был частью человека, которого она не знала.

Она закрыла глаза, удивившись простоте озарения. До этого момента она не воспринимала этого мужчину целиком. Любя только часть его и отрицая все остальное, она безмерно мучилась. Сейчас внутри нее мелькнули проблески прощения, и они становились все ярче. Теперь Эмлин знала, что покой придет, когда она откроет для него свое сердце.

Вытерев щеки, она расправила плечи, а ее дыхание стало свободным и легким. Она была замужем за мужчиной, которого любила, даже если он оказался бароном, которого она боялась. Аларис не сможет узурпировать место баронессы, и Эмлин была уверена, что леди Джулиан не отпустит госпожу Агнес в отсутствие Николаса.

Как только Николас вернется, она поговорит с ним и покончит со всем этим.

Ворвавшись в палатку, Питер резко запахнул за собой откидное полотнище, потому что ветер с дождем нещадно хлестал по материи. Он снял темно-зеленый плащ, и холодные брызги попали в низкий костер, разведенный в центре, – тот зашипел и зачадил. Блэкпул налил в кружку эля и с тяжелым вздохом опустился на соломенный тюфяк.

– Господи, – простонал он, вытирая влажное лицо, – мне нужны потрескивающий огонь в камине, обед из восьми блюд и ванна с паром. Девять дней этого проклятого дождя. Мне кажется, что мои доспехи заржавели и ржавчина уже впитывается в кожу.

Николас поднял глаза, сидя за маленьким столом, где провел больше часа, расшифровывая несколько документов, написанных сжатыми буквами, и слушая барабанящий дождь.

– Ты закончил на сегодня обход?

Питер фыркнул и прочистил горло.

– Мы прошли, сколько смогли. Никто не выходит в такую ненастную погоду, хотя фермер в трех милях отсюда утверждает, что у него пропал десяток овец.

Николас вздохнул.

– Наверняка они уже в котелках Уайтхока вместе с чьей-то пропавшей репой. – Он отодвинул в сторону листы пергамента, потянулся к деревянной кружке, наполовину наполненной элем, и поставил локти на деревянный стол. Было такое ощущение, что его голова набита мокрой шерстью. Как и Питеру, ему надоели замерзшие ноги, мокрая одежда и затхлые соломенные матрасы.

Дожди и холодные туманы длились уже несколько дней. Все палатки воняли плесенью, не только эта. Шатры, установленные с прошлого лета в двух лагерях в одной части долины, больше не служили временным символом аристократической власти. Некоторые грустно накренились, гордые яркие шелка, развеваемые ветрами и омываемые дождями, порвались, промокли, полиняли.

Большинство мужчин мучил продолжительный кашель, у многих ныли суставы. Теперь их больше волновала возможность получить чеснок в суп, чем судьба фермера, на которого в тот или иной день напали люди Уайтхока. Николас искренне желал, чтобы их пребывание здесь поскорее закончилось.

Питер помахал рукой в направлении мокрого откидного полотнища, украшенного вышивкой.