Текст книги "Брокен-Харбор"

8

Без четверти шесть Ричи ждал меня у больницы. В обычных обстоятельствах я бы прислал кого-нибудь из полицейских: формально наше присутствие было необходимо только для опознания трупов, и я мог потратить это время с большей пользой, но для Ричи это было первое дело, и ему нужно посмотреть на вскрытие, в противном случае о нем пошли бы слухи. Кроме того, Купер любит, чтобы ты смотрел на его работу, и если Ричи сумеет ему понравиться, тогда в будущем у нас появится шанс пройти без очереди.

Была еще ночь, холодная редеющая тьма перед самым рассветом, которая высасывает из костей последние силы. Дул колючий ветер. Белый фонарь над входом в больницу неуютно мигал. Ричи прислонился к перилам, держа в обеих руках по бумажному стакану промышленных размеров и перебрасывая с ноги на ногу комок фольги. Он был бледен, под глазами набрякли мешки, но по крайней мере не спал. На нем была чистая рубашка – такая же дешевая, как и прежняя, – но я мысленно похвалил его за то, что он вообще про нее подумал. Он даже повязал мой галстук.

– Здрасте. – Ричи протянул мне один из стаканов. – Я подумал, вам это не помешает. Правда, на вкус как жидкость для мытья посуды. Из больничной столовки.

– Спасибо. Наверное, – ответил я. Все-таки это был кофе, плюс-минус. – Как прошла ночь?

Он пожал плечами:

– Было бы лучше, если бы показался наш парень.

– Терпение, сынок. Рим не сразу строился.

Ричи снова пожал плечами и опустил взгляд на фольгу, которую подбрасывал все выше. Я сообразил, что ему хотелось с утра пораньше презентовать мне нашего парня, связанного, как цыпленок для жарки, принести добычу и доказать, что он настоящий мужчина.

– Зато криминалисты говорят, что успели кучу всего.

– Хорошо. – Я прислонился к перилам рядом с ним и попытался влить в себя кофе, а то стоит один раз зевнуть, и Купер мигом вышвырнет меня за дверь. – Как показали себя летуны в патруле?

– Вроде отлично. Они зафиксировали несколько машин на въезде в поселок, но все номера оказались зарегистрированы в Оушен-Вью, просто люди ехали домой. В одном из домов на другом конце улицы собралась толпа подростков – принесли пару бутылок, врубили музыку на всю катушку. Примерно в полтретьего по поселку медленно кружила машина, но за рулем была женщина, а на заднем сиденье плакал младенец, так что парни решили, что она его укачивает. Это все.

– Думаешь, если бы по округе шнырял кто-то подозрительный, они бы его заметили?

– Ну да, разве что ему очень повезло.

– Репортеры больше не появлялись?

Ричи покачал головой:

– Я думал, что они докопаются до соседей, но нет.

– Скорее всего, ищут родных, это кусок посочнее. Похоже, у нашей пресс-службы пока все под контролем. Я просмотрел утренние выпуски, там только то, что мы уже знаем, и ни слова о том, что Дженни Спейн жива. Однако долго скрывать это не получится, так что парня надо брать как можно скорее.

На всех первых полосах были огромные кричащие заголовки и фотография Эммы и Джека, похожих на белокурых ангелочков. У нас есть неделя, от силы две, чтобы найти убийцу, иначе пресса окрестит нас никчемными дилетантами и начальник будет очень недоволен.

Ричи начал что-то отвечать, но на полуслове зевнул.

– Ты хоть немного поспал? – спросил я.

– Не. Мы собирались дежурить посменно, но, знаете, за городом охренительно шумно. Вся болтовня про тишину и покой – полный бред. Море штормит, сотня летучих мышей закатывает вечеринку, по домам шныряют мыши или другое зверье. И еще какая-то здоровая тварь рыскала по дороге, трещала кустами, словно танк. Я пытался разглядеть ее с помощью тепловизионных очков, но она успела скрыться между домами.

– Что, слишком жутко для тебя?

Ричи криво усмехнулся:

– В штаны я все-таки не наложил. Я так и так хотел бодрствовать. На всякий случай.

– Я бы тоже так сделал. Как самочувствие?

– Нормально. Немного разбит, но на вскрытии не отрублюсь.

– Если где-нибудь вздремнешь пару часов по ходу дела, сдюжишь еще одну ночь?

– Еще чуток вот этого, – он наклонил стакан с кофе, – и запросто. Так же, как и в прошлый раз?

– Нет, друг мой. Одно из определений безумия – это делать то же самое и надеяться на другой результат. Если наш парень не клюнул на удочку вчера, то не клюнет и сегодня. Нам нужна наживка получше.

Ричи взглянул на меня:

– Да? А мне наша наживка казалась вполне аппетитной. Еще пара ночей – и мы его поймаем.

– Ценю твое доверие. – Я отсалютовал ему стаканом. – Но штука в том, что я недооценил нашего мальчика. Мы его не интересуем. Кое-кого из них так и тянет к копам, они правдами и неправдами пытаются влезть в расследование, ступить некуда, чтобы не наткнуться на мистера Помощника. Нет, наш не таков, иначе мы бы его уже взяли. Что бы мы ни делали, на нас – и на криминалистов – ему плевать. Но ты ведь знаешь, кем он очень интересуется, верно?

– Спейнами?

– Ты получаешь десять очков. Да, Спейнами.

– Но у нас ведь нет Спейнов. Ну то есть Дженни – да, но…

– Но даже если бы Дженни была в состоянии нам помочь, я хочу как можно дольше держать ее в секрете. Верно. Зато у нас есть… как-бишь-ее? та оперативница – и впрямь, как ее зовут?

– Оатс. Детектив Джанин Оатс.

– Да, она. Может, ты и не заметил, но издалека да еще при правильном освещении детектив Оатс вполне сойдет за Фиону Рафферти. Тот же рост, телосложение, волосы – правда, у детектива Оатс прическа поаккуратней, но, думаю, если мы попросим, она согласится ее взлохматить. Наряди ее в красное пальто – и вуаля. Конечно, на самом деле они совсем не похожи, но чтобы это заметить, нужно как следует приглядеться, а для этого необходим хороший пункт наблюдения и бинокль.

– И мы опять сваливаем в шесть, она подъезжает… А в нашем автопарке есть желтый “фиат”?

– Не уверен, но даже если нет, ее же может привезти патрульная машина. Она входит в дом, проводит там вечер, делая то, что, по ее мнению, делала бы Фиона, причем как можно заметнее, – безутешно бродит по дому за открытыми занавесками, читает бумаги Пэта и Дженни и тому подобное. А мы ждем.

Ричи пораскинул мозгами, отхлебывая кофе и невольно морщась при каждом глотке.

– Думаете, он знает, кто такая Фиона?

– По-моему, это чертовски вероятно. Не забывай, нам неизвестно, где он познакомился со Спейнами, – в этом могла участвовать и Фиона. Но даже если нет – она, скорее всего, не бывала в поселке уже несколько месяцев, – возможно, он начал наблюдать за ними гораздо раньше.

На темном горизонте проступали еще более темные очертания низких холмов. Где-то за ними первые лучи солнца двигались по пескам Брокен-Харбора, проникали в пустые дома и в самый пустой из них. На часах было без пяти шесть.

– Ты когда-нибудь присутствовал на вскрытии? – спросил я.

Ричи покачал головой:

– Все когда-то бывает в первый раз.

– Да, но обычно все по-другому. Зрелище будет не для слабонервных. Тебе надо присутствовать, но если ты не готов, скажи об этом сейчас. Объясним, что ты отсыпаешься после засады.

Ричи смял свой бумажный стакан и резким движением бросил в урну.

– Пошли, – сказал он.

* * *

Морг находился в подвале больницы, маленьком помещении с низкими потолками, где в швы между кафельными плитками втоптана не только грязь, но и, вероятно, кое-что похуже. Воздух был холодный, сырой, неподвижный.

– Детективы. – Купер глянул на Ричи, чуть заметно усмехаясь в предвкушении.

Куперу от силы пятьдесят, но во флуоресцентном свете, на фоне белого кафеля и металла он казался древним стариком, серым и сморщенным, как инопланетянин, вышедший из чьей-то галлюцинации с зондами наготове.

– Как мило, что вы меня посетили. Пожалуй, начнем с мужчины, красота уступает дорогу зрелости.

Стоявший за его спиной ассистент – плотный, бесстрастный – с кошмарным резким скрежетом выдвинул ячейку. Ричи напрягся, слегка дернув плечами.

Они сломали печать на мешке и расстегнули молнию, явив нам Пэта Спейна в задубевшей от высохшей крови пижаме. Потом сфотографировали его одетым и голым, взяли образец крови и отпечатки пальцев, склонились над трупом, отщипнули кусочки кожи пинцетом и отстригли ногти для анализа ДНК. Потом ассистент повернул лоток с инструментами так, чтобы тот был под рукой у Купера.

Аутопсия – страшная штука. Часть, непосредственно связанная со вскрытием, всегда застает новичков врасплох: они ожидают увидеть осторожные движения, аккуратные разрезы крошечными скальпелями, а вместо этого видят хлебные ножи, пилящие быстро и небрежно, и кожу, которую срывают, словно липкую обертку. Купер за работой больше похож на мясника, чем на хирурга. Ему не нужно заботиться о том, чтобы оставлять поменьше шрамов, и затаив дыхание делать надрез так, чтобы не задеть артерию. Плоть, с которой работает Купер, уже не представляет никакой ценности, и когда он закончит, это тело никогда и никому не понадобится.

Ричи держался молодцом – не дернулся, когда секатор разрезал грудную клетку Пэта, когда Купер отвернул Пэту кожу с лица и когда под визг черепной пилы в воздухе разлился тонкий и едкий запах горелых костей. Он вздрогнул всего один раз, когда брошенная ассистентом печень со шлепком плюхнулась на весы.

Купер действовал ловко и расторопно, диктуя результаты в висящий микрофон и не обращая на нас внимания. За три-четыре часа до смерти Пэт съел сэндвич с сыром и немного чипсов. Следы жира на стенках сосудов и в области печени указывали на то, что ему стоило бы есть меньше чипсов и больше заниматься физическими упражнениями. Однако в целом Пэт находился в хорошей форме: никаких признаков хронических заболеваний, никаких нарушений, только давний перелом ключицы и деформированные ушные раковины – возможно, он получил эти травмы, играя в регби.

– Шрамы здорового человека, – тихо сказал я Ричи.

Наконец Купер выпрямился, размял спину и повернулся к нам.

– В общем, – с удовлетворением сообщил он, – мое предварительное заключение оказалось верным. Как вы помните, я предположил, что причиной смерти стала либо эта рана, – он ткнул скальпелем в разрез в центре груди Пэта Спейна, – либо эта. – Тычок в сторону разреза под ключицей. – Фактически любая из них могла стать фатальной. В первом случае лезвие отскочило от центра грудины и задело легочную вену.

Он аккуратно отогнул лоскут кожи Пэта, зажав его между большим и указательным пальцами, и указал скальпелем, чтобы мы с Ричи увидели, о чем он говорит.

– Эта рана вызвала внутреннее кровотечение в грудной полости и при отсутствии других ранений и медицинской помощи должна была привести к смерти приблизительно через двадцать минут. Однако эта цепочка событий была прервана.

Он вернул кожу на прежнее место и поддел лоскут под ключицей.

– Вот рана, оказавшаяся смертельной. Лезвие вошло между третьим и четвертым ребром, в область средней ключичной линии, вызвав сантиметровый разрыв в правом желудочке сердца. Кровопотеря была быстрой и обширной. Падение кровяного давления привело к потере сознания в течение пятнадцати-двадцати секунд и к смерти приблизительно двумя минутами позже. Смерть наступила от потери крови.

Значит, Пэт никак не мог избавиться от оружия. Впрочем, я его в этом давно не подозревал. Купер бросил скальпель в лоток для инструментов и кивнул ассистенту, который, тихонько напевая, вдевал нитку в толстую кривую иглу.

– А характер смерти? – спросил я.

Купер вздохнул:

– Насколько я понимаю, сейчас вы полагаете, что в момент смерти в доме присутствовал пятый человек.

– На это указывают улики.

– Хм-м. – Купер щелчком стряхнул что-то невообразимое со своего халата. – Уверен, это заставляет вас предположить, что данный индивидуум, – кивок в сторону Пэта Спейна, – был убит. К сожалению, некоторые из нас не обладают такой роскошью – делать предположения. Все раны могли быть нанесены как нападавшим, так и самой жертвой. Характер смерти не определен – либо убийство, либо самоубийство.

Адвокат защиты будет в восторге от подобного заключения.

– Тогда давайте пока оставим пропуск в отчете и вернемся, когда у нас будет больше улик. Если криминалисты найдут под ногтями чью-то ДНК…

Купер наклонился к микрофону.

– Характер смерти не определен, – сказал он, не удостоив меня взглядом, и с усмешечкой покосился на Ричи. – Не унывайте, детектив Кеннеди, ведь по поводу характера смерти следующей жертвы вряд ли возникнут сомнения.

Эмма Спейн выехала из ячейки, аккуратно завернутая в простыню, словно в саван. Ричи дернулся, и я услышал шорох – он быстро почесался, засунув руку в карман. Две ночи назад девочку поцеловали перед сном, и она уютно свернулась на этой самой простыне. Если он начнет думать о том же, к Рождеству у меня будет новый напарник. Я переступил с ноги на ногу, задел локоть Ричи и откашлялся. Купер смерил меня долгим взглядом, однако Ричи понял намек и замер. Ассистент развернул простыню.

Я знаю детективов, которые умеют в самые тяжелые моменты вскрытия расфокусировать зрение. Купер потрошит мертвых детей, пытаясь обнаружить признаки насилия, а следователь тем временем пристально вглядывается в размытое пятно. Но я смотрю. Не мигая. Жертвы не выбирали, терпеть им то, что с ними делают, или нет. По сравнению с ними я и без того в достаточно привилегированном положении, чтобы еще и заботливо оберегать себя, щадить свои нежные чувства.

С Эммой было хуже, чем с Патриком, не только из-за юного возраста, но и потому, что ее тело выглядело совсем нетронутым. Можете считать меня извращенцем, но, по-моему, чем хуже раны, тем легче перенести аутопсию. Если труп похож на тушу, привезенную с бойни, У-образный разрез и щелчок при снятии крышки черепа большого впечатления не производят. Тогда ваш внутренний коп получает возможность сконцентрироваться на повреждениях, они превращают жертву из человека в испытуемый образец, источник ответов и улик. Эмма была просто маленькой девочкой с нежными пятками, веснушчатым курносым носом и выпуклым пупком, виднеющимся из-под задравшейся розовой пижамы. Можно было поклясться, что она в одном шаге от жизни, что она вот-вот проснется, стоит только шепнуть ей на ухо нужные слова, прикоснуться к нужной точке. А Купер собирался сотворить над ней от нашего имени гораздо более чудовищное зверство, чем ее убийца.

Ассистент снял с ее рук бумажные пакеты – их надевают для сохранения улик, – и Купер наклонился над ней со шпателем, чтобы взять соскоб из-под ногтей.

– А! – вдруг воскликнул он. – Любопытно.

Он взял пинцет, сделал что-то изощренное с ее правой рукой и выпрямился, подняв инструмент повыше.

– Это, – сказал он, – было между указательным и средним пальцами.

Четыре тонких светлых волоска. Блондин, склонившийся над розовой постелью с оборками, сопротивляющаяся девочка…

– Этого хватит для анализа ДНК? – спросил я.

Купер улыбнулся одними губами:

– Умерьте пыл, детектив. Разумеется, потребуется провести микроскопическое сравнение, но, судя по цвету и структуре, эти волоски, по всей вероятности, принадлежат самой жертве. – Он бросил их в пакет для вещдоков, достал авторучку и, наклонившись, черкнул что-то на ярлычке. – Если допустить, что улики подтвердят предварительную версию об удушении, я бы предположил, что ее руки были прижаты по сторонам головы подушкой или другим орудием преступления и что перед тем, как потерять сознание, она, не имея возможности вцепиться в нападавшего, тянула себя за волосы.

В этот момент Ричи вышел – просто развернулся, ушел и закрыл за собой дверь. Хорошо еще, что не впечатал кулак в стену и не сблевал на пол.

Ассистент захихикал. Купер бросил на дверь долгий ледяной взгляд.

– Прошу прощения за детектива Куррана, – сказал я.

Купер перевел взгляд на меня.

– Я не привык, – сказал он, – чтобы мои вскрытия прерывали без веских причин. У вас или у вашего коллеги такая причина есть?

С надеждой на то, что Ричи понравится Куперу, осталось только попрощаться. Впрочем, это была наименьшая из наших проблем, ведь если Ричи не вернется в морг и не досмотрит вскрытие до конца, в отделе его высмеют так, что шпильки Квигли покажутся цветочками. Ему дадут прозвище, от которого будет не избавиться до конца жизни. Купер, скорее всего, промолчит – он считает сплетни ниже своего достоинства, – но, судя по блеску в глазах ассистента, тому уже не терпелось раззвонить о случившемся на всех углах.

Пока Купер занимался наружным осмотром, я держал рот на замке. Слава богу, больше никаких неприятных сюрпризов. Рост Эммы чуть выше среднего, вес средний, и, насколько мог судить Купер, она была здорова во всех отношениях. Никаких заживших переломов, ожогов, шрамов, никаких страшных следов насилия – ни физического, ни сексуального. Зубы чистые и здоровые, ни единой пломбы; ногти чистые, короткие. Ее недавно подстригли. Всю свою недолгую жизнь девочка была окружена заботой.

Ни конъюнктивальных кровоизлияний, ни синяков на губах там, где что-то прижимали ко рту, – никаких указаний на то, как ее убили.

– Хм-м, – вдруг промычал Купер, посветив Эмме в рот диагностическим фонариком, словно лечащий врач. – Он снова потянулся за пинцетом и, запрокинув девочке голову, засунул пинцет глубоко ей в глотку. – Если я правильно помню, на кровати жертвы лежали несколько декоративных подушек, на которых разноцветной шерстью были вышиты антропоморфные животные.

Котята и щенки, глядящие на тебя в свете фонарика.

– Верно, – сказал я.

Купер картинным жестом извлек пинцет.

– В таком случае, – произнес он, – полагаю, мы получили доказательства того, что именно послужило причиной смерти.

Клочок шерсти, мокрый и темный – высохнув, он станет розовым. Я вспомнил навостренные ушки котенка и свисающий язык щенка.

– Как вы только что видели, при удушении остается так мало следов, что с уверенностью диагностировать его невозможно. Однако в настоящем случае – если шерсть соответствует вышивке на подушках, – я без каких-либо затруднений заявлю, что жертву задушили одной из подушек, лежавших на ее кровати. Какой именно подушкой, установят криминалисты. Жертва умерла либо от гипоксии, либо от вызванной ею остановки сердца. Характер смерти – насильственный.

Купер бросил клочок шерсти в пакетик. Закрывая его, он кивнул и коротко, удовлетворенно улыбнулся.

Вскрытие не дало ничего нового: здоровая девочка без каких-либо признаков болезней или жестокого обращения. В желудке Эммы находился частично переваренный ужин: говяжий фарш, картофельное пюре, овощи и фрукты (картофельная запеканка с фруктовым салатом на десерт, съеденные примерно за восемь часов до смерти). Спейны казались мне семьей, которая ужинает за одним столом, и я не мог понять, почему в тот вечер Пэт и Эмма ели разные блюда, однако это была мелочь, объяснение которой можно искать вечно. К примеру, Пэта подташнивало, и он не мог есть запеканку, или девочке на ужин дали то, от чего она отказалась за обедом. Красное цунами убийства сметает с пути несущественные подробности вроде этой.

Когда ассистент начал ее зашивать, я спросил:

– Доктор Купер, не дадите мне две минуты, чтобы сходить за детективом Курраном? Он обязательно захочет увидеть остальное.

Купер стянул окровавленные перчатки.

– Не понимаю, почему у вас сложилось подобное впечатление. У детектива Куррана имелись все возможности увидеть остальное, как вы это называете, однако он, очевидно, считает себя выше столь рутинных обязанностей.

– Детектив Курран приехал сюда, всю ночь просидев в засаде. Природа потребовала своего, как это всегда бывает, но детектив не вернулся, поскольку не хотел снова вас прерывать. Не стоит наказывать его за то, что он находился при исполнении двенадцать часов подряд.

Полный отвращения взгляд Купера говорил: неужели нельзя было придумать что-то поизобретательнее?

– Гипотетические проблемы детектива Куррана с кишечником меня не касаются. – Он отвернулся, чтобы бросить перчатки в бак для биологических отходов. Лязг крышки дал понять, что разговор окончен.

– Детектив Курран захочет присутствовать при вскрытии Джека Спейна, – спокойно ответил я. – По-моему, это важно. Я готов сделать все от меня зависящее, чтобы расследование велось максимально эффективно, и мне хотелось бы думать, что все его участники разделяют те же приоритеты.

Купер неторопливо повернулся ко мне и уперся в меня акульим взглядом.

– Позвольте полюбопытствовать: вы пытаетесь учить меня тому, как проводить вскрытие?

– Нет, – возразил я, и глазом не моргнув. – Я объясняю вам, как я веду расследование.

Его рот сжался плотнее, чем кошачий анус, но в конце концов Купер пожал плечами.

– Следующие пятнадцать минут я потрачу на диктовку результатов вскрытия трупа Эммы Спейн, затем перейду к Джеку Спейну. Тот, кто будет находиться в секционной, когда я приступлю к работе, может остаться. Все прочие не должны мешать проведению еще одного вскрытия.

Мы оба понимали, что рано или поздно мне придется за это заплатить.

– Спасибо, доктор. Я вам очень признателен.

– Поверьте, детектив, вам не за что меня благодарить. Я ни на йоту не отступлю от заведенного порядка – ни ради вас, ни ради детектива Куррана. И, раз уж речь зашла о заведенном порядке, я должен сообщить, что не веду пустых разговоров в промежутках между вскрытиями.

Он отвернулся и снова начал диктовать в микрофон.

Уходя, я – за спиной у Купера – поймал взгляд ассистента и ткнул в него пальцем. Тот попытался изобразить недоуменную невинность (что ему совсем не шло), но я продолжал смотреть на него, пока он не отвел взгляд. Если поползут слухи, он знает, кого я буду искать.

На траве еще лежал иней, но свет сделался жемчужным, бледно-серым: наступило утро. Больница пробуждалась. Две пожилые женщины в своих лучших пальто поднимались по лестнице, поддерживая друг друга, и громко обсуждали проблемы, о которых я предпочел бы не знать. У дверей курил какой-то парень в халате.

Ричи сидел на низкой ограде рядом со входом, уставившись на носки своих ботинок. Руки он засунул глубоко в карманы серой куртки – кстати, хорошо скроенной и вполне приличной, однако на нем она смотрелась словно джинсовка.

Моя тень упала на него, но он не поднял головы.

– Извините, – сказал Ричи.

– Не за что извиняться – по крайней мере, передо мной.

– Он закончил?

– Закончил с Эммой. Скоро перейдет к Джеку.

– Боже мой, – тихо сказал Ричи, глядя в небо – то ли молясь, то ли богохульствуя.

– Дети – это кошмар. Тут ничего не попишешь. Все мы делаем вид, будто ничего такого не происходит, но правда в том, что это действует на всех, причем каждый раз. Ты такой не один.

– Я думал, что выдержу. Был уверен на все сто.

– И это правильно. Всегда настраивайся на позитив, в нашем деле сомнения убивают.

– Клянусь, со мной никогда такого не случалось, даже на месте преступления все было супер. Никаких проблем.

– Да, все было супер. Место преступления – другое дело: сначала приходишь в шок, но потом самое худшее уже позади. Это зрелище тебя не преследует.

Ричи сглотнул, и я увидел, как дернулся его кадык.

– Возможно, я не гожусь для этой работы, – помолчав, сказал он так, словно слова царапали ему горло.

– Ты уверен, что хочешь быть следователем?

– Всю жизнь мечтал. В детстве увидел по телику передачу – документалку, а не какую-то выдуманную фигню. – Быстрый прищур в мою сторону – проверить, не смеюсь ли я над ним. – Какое-то старое дело – в сельской местности убили девушку. Детектив рассказывал, как они его раскрыли. Я подумал, что этот парень – самый умный человек, которого я видел, понимаете? Он был куда умнее университетских преподов и всех прочих, потому что добивался результатов. Чего-то по-настоящему важного. И я подумал: Вот оно. Вот чем я хочу заниматься.

– И сейчас ты этому учишься. Я же говорил вчера – всему свое время. Не жди, что все получится в первый же день.

– Угу. Возможно, этот ваш Квигли прав – надо валить обратно к транспортникам, арестовывать собственных кузенов.

– Он это говорил вчера, пока я был у начальника?

Ричи провел рукой по волосам.

– Неважно, – устало сказал он. – Мне плевать, что говорит Квигли, разве что он окажется прав.

Я стряхнул пыль с каменной оградки и сел рядом.

– Ричи, сынок, позволь кое о чем тебя спросить.

Он повернулся ко мне с видом жертвы пищевого отравления. Я понадеялся, что его не вырвет на мой костюм.

– Ты, наверное, знаешь, что у меня самая высокая раскрываемость в Убийствах.

– Да, я с самого начала это знал. Когда главный инспектор распределил меня к вам, я очень обрадовался.

– И теперь, когда у тебя был шанс увидеть меня за работой, скажи – откуда, по-твоему, берется такая раскрываемость?

Ричи, похоже, стало неловко: было ясно, что он задавал себе тот же вопрос и не смог найти ответа.

– Может, дело в том, что я самый умный в отделе?

Он то ли пожал плечами, то ли просто дернулся.

– Откуда я знаю?

– Иными словами – нет. Может, я ясновидящий чудо-мальчик из тех, кого показывают по телевизору?

– Я же сказал: откуда…

– Откуда ты знаешь. Точно. Тогда позволь ответить за тебя: мозг и инстинкты у меня не лучше, чем у всех остальных.

– Я так не говорил.

В тусклом утреннем свете его лицо выглядело осунувшимся, встревоженным – и отчаянно молодым.

– Знаю. И тем не менее это правда: я не гений. Да, я хотел бы им быть, и по молодости лет мне какое-то время казалось, что я особенный. Я в этом не сомневался.

Ричи настороженно наблюдал за мной, пытаясь понять, отчитывают его или нет.

– А когда…

– Когда до меня дошло, что я не Супербой?[13]13
  Супергерой комиксов компании DC Comics, клон, созданный с использованием ДНК Супермена.


[Закрыть]

– Ну да. Наверное.

Зеленые обрывки холмов то появлялись из тумана, то исчезали. Понять, где кончается земля и начинается небо, было невозможно.

– Скорее всего, намного позже, чем следовало, – ответил я. – Точно не помню. Скажем так: это стало очевидно, когда я повзрослел и поумнел. Я сделал пару ошибок, которых можно было избежать, пропускал то, что Супербой заметил бы. И, что самое главное, мне довелось поработать с по-настоящему крутыми парнями, на которых я хотел быть похожим. И оказалось, что я умен ровно настолько, чтобы заметить разницу между ними и собой. Мне хватило ума, чтобы осознать его нехватку.

Ричи промолчал, но слушал внимательно, и на его лице отражалась все большая сосредоточенность. Он снова стал почти похож на копа.

– Неприятно было осознать, что во мне нет ничего особенного, – продолжал я. – Но, как я уже говорил, надо работать с тем, что есть, иначе тебя ждет неминуемый провал.

– То есть показатель раскрываемости…

– Показатель раскрываемости такой по двум причинам: потому что я пашу как проклятый и потому что сохраняю контроль – над ситуацией, над свидетелями, над подозреваемыми и, что важнее всего, над собой. Если у тебя получается это, почти все остальное можно компенсировать. Если нет, если ты теряешь контроль, то вся твоя гениальность ничего не значит – можешь хоть сразу собрать вещички и идти домой. Забудь про галстук, про методы допроса, забудь все, о чем мы говорили последние две недели. Это просто симптомы. По сути, все, чему я пытаюсь тебя научить, сводится к одному – к контролю. Понимаешь, о чем я?

Губы Ричи сжались в упрямую линию; именно это я и хотел увидеть.

– Сэр, я умею контролировать ситуацию. Купер застал меня врасплох, вот и все.

– Значит, не позволяй заставать тебя врасплох.

Он прикусил щеку.

– Да. Хорошо. Это больше не повторится.

– Не сомневаюсь. – Я быстро хлопнул его по плечу. – Ричи, во всем можно найти позитив. Вполне возможно, что это худшее утро в твоей жизни, а ты молодчина, держишься. Если ты уже на третьей неделе в отделе понимаешь, что ты не Супербой, считай, что тебе крупно повезло.

– Возможно.

– Уж поверь. Теперь остаток карьеры ты можешь посвятить самосовершенствованию. Это дар судьбы, друг мой. Не отказывайся от него.

В больницу начали стекаться первые пострадавшие: парень в комбинезоне прижимал к ладони пропитанную кровью тряпку, девушка с худым напряженным лицом несла оцепенелого малыша. Часы Купера тикали, однако решение должен был принять не я, а Ричи.

– В отделе мне никогда этого не забудут, да? – спросил он.

– Не беспокойся, я обо всем позабочусь.

Впервые с начала нашего разговора он развернулся и посмотрел мне прямо в глаза:

– Я не хочу, чтобы вы меня опекали. Я не ребенок и сам могу за себя постоять.

– Ты – мой напарник. Я должен быть на твоей стороне.

Эти слова удивили его настолько, что он даже переменился в лице. Через мгновение он кивнул.

– Я еще могу?.. То есть… доктор Купер пустит меня обратно?

Я взглянул на часы:

– Если поторопимся, то да.

– Отлично. – Ричи глубоко вдохнул, пригладил волосы и поднялся. – Идем.

– Молодчина. И вот еще что…

– Да?

– Не забивай себе голову ерундой. У тебя есть все для того, чтобы работать в отделе убийств.

Он кивнул.

– Но я все равно приложу все усилия. Спасибо, детектив-сержант Кеннеди. Спасибо.

Он поправил галстук, и мы плечом к плечу пошли обратно в больницу.

* * *

Ричи продержался до конца вскрытия. Оно вышло особенно тяжелым: Купер не торопился, старался, чтобы мы вдоволь насмотрелись на каждую подробность, и если бы Ричи хоть раз отвел глаза, ему была бы крышка. Но он справился – наблюдал сдержанно, не дергаясь, даже почти не мигая. Джек оказался здоровым упитанным ребенком, крупным для своего возраста и, судя по коркам ссадин на коленях и локтях, довольно активным. Он съел запеканку и фруктовый салат примерно в то же время, что и Эмма. Следы шампуня за ушами указывали на то, что вечером Джека купали, и он явно сильно вертелся, не давая как следует сполоснуть голову. Потом он отправился спать, а поздно ночью кто-то его убил – по всей видимости, задушил подушкой, правда, на этот раз доказательств не было. На теле мальчика отсутствовали защитные повреждения, однако, по словам Купера, это ничего не значило – Джек мог умереть во сне или последние секунды жизни кричал в подушку, которая помешала ему сопротивляться. Ричи осунулся, словно после входа в морг похудел на десять фунтов.

Когда мы выбрались, уже настало время ланча, но ни ему, ни мне есть не хотелось. Туман рассеялся, но было по-прежнему темно, как в сумерках, небо набрякло холодными тучами, а зеленые холмы на горизонте заволокла мрачная дымка. Круговорот людей на входе в больницу набрал силу. Из “скорой” выгружали юношу в косухе, одна нога у него была вывернута под неестественным углом. Стайка девушек в медицинских костюмах покатывалась со смеху, передавая друг другу чей-то мобильник.

– Ты выдержал. Молодчина, детектив.

Ричи издал хриплый звук – нечто среднее между кашлем и рвотным спазмом. Я быстро отдернул полу своего пальто, но он вытер рот ладонью и взял себя в руки.

– Да, почти.

– Сейчас ты думаешь опрокинуть пару стопок чистого виски и завалиться спать. Не делай так. Последнее, что тебе нужно, – это видеть кошмары и не иметь возможности проснуться.