Текст книги "Брокен-Харбор"

17

Будильник я проспал. Один взгляд на часы – почти девять, – и я с бешено колотящимся сердцем выскочил из постели. Даже не помню, когда в последний раз со мной такое случалось. Я приучил себя просыпаться по первому звонку будильника, каким бы разбитым себя ни чувствовал. Пришлось обойтись без душа, бритья и завтрака. Я быстро оделся и вышел. Вчерашний сон, или что уж там это было, засел в уголке сознания и царапал меня когтями, словно невидимый монстр. Когда движение встало – дождь лил как из ведра, – я едва не бросил машину прямо на дороге, чтобы проделать остаток пути бегом. Рывок от парковки до конторы – и я промок до нитки.

На первой лестничной площадке одетый в ужасный клетчатый пиджак Квигли, распластавшись по перилам, шелестел коричневым бумажным пакетом для вещдоков. Обычно по субботам Квигли я мог не опасаться – ему не поручали громкие дела, требующие круглосуточного внимания, – однако он вечно опаздывал с отчетами. Вот и сейчас он, скорее всего, заявился, чтобы запугать одного из моих летунов и спихнуть канцелярщину на него.

– Детектив Кеннеди, можно вас на пару слов? – спросил он.

Он поджидал именно меня, и это должно было стать для меня первым тревожным сигналом.

– Я тороплюсь.

– Детектив, это я оказываю услугу вам, а не наоборот.

Хотя говорил он негромо, эхо закружило его голос и взметнуло по лестнице.

Вторым сигналом должен был стать этот его липкий, приглушенный голос, однако я промок, я спешил, и на уме у меня были дела поважнее. Я едва не прошел мимо, но меня остановил пакетик для вещдоков – маленький, размером с мою ладонь. Пластикового окошка не видно, так что внутри могло лежать что угодно. Если Квигли раздобыл что-то имеющее отношение к моему делу и если я не потешу его жалкое гнусное эго, он не преминет допустить ошибку при оформлении и улика не попадет ко мне еще несколько недель.

– Валяй, – сказал я, стоя вполоборота к следующему пролету и давая тем самым понять, что разговор будет недолгим.

– Отличный выбор, детектив. Вы, случаем, не знаете молодую женщину лет двадцати пяти – тридцати пяти, рост примерно пять футов четыре дюйма, худощавую, с темным каре? Наверное, стоит сказать, что она очень привлекательна – если вас не отталкивает неопрятность.

Я едва не ухватился за перила, чтобы не упасть. Подначка Квигли прошла мимо, я думал только о неопознанном женском трупе с моим номером в мобильнике, с кольцом, которое сняли с окоченевшего пальца и бросили в пакет для опознания.

– Что с ней?

– Так вы ее знаете?

– Да. Я ее знаю. Что случилось?

Квигли растягивал удовольствие, поднимая брови и стараясь выглядеть загадочно, – вплоть до той самой секунды, когда я готов был впечатать его в стену.

– Она завалилась сюда с утра пораньше. Желала немедленно увидеть, с вашего позволения, Майки Кеннеди и была весьма настойчива. Майки, значит? Я-то полагал, что тебе нравятся более чистые и приличные, однако о вкусах не спорят.

Он самодовольно ухмыльнулся. Ответить я не мог, безмерное облегчение словно высосало из меня внутренности.

– Бернадетта сказала ей, что тебя нет, предложила присесть и подождать, но маленькую мисс Срочность это не устроило. Она закатила жуткий скандал, повышала голос и все такое. Безобразное поведение. Видимо, некоторым нравятся истерички, но это же полицейское управление, а не ночной клуб.

– Где она?

– Ваши подружки не моя забота, детектив Кеннеди. Я просто пришел на службу и увидел, какой бедлам она устроила. Я решил вам помочь, показать молодой женщине, что нельзя являться сюда, словно царица Савская, и требовать того, другого и третьего. Поэтому я сообщил ей, что я ваш друг и что мне она может сказать то же, что и вам.

Я сунул руки в карманы пальто, чтобы спрятать сжавшиеся кулаки.

– То есть ты угрозами заставил ее все тебе рассказать.

Квигли поджал губы:

– Не стоит говорить со мной в таком тоне, детектив. Я не заставлял ее, а просто отвел в комнату для допросов, и там мы чуточку поболтали. Убедить ее удалось не сразу, но в конце концов до нее дошло, что лучше всего выполнять распоряжения полиции.

– Ты пригрозил арестовать ее, – сказал я неестественно ровным голосом.

Мысль, что ее могут посадить под замок, повергла бы Дину в животную панику; я почти слышал безумную трескотню голосов, поднимающуюся в ее голове. Я держал кулаки в карманах и сосредоточенно представлял, как подам против Квигли все жалобы, предусмотренные уставом. Плевать, если у него в кармане сам главный комиссар полиции и остаток жизни я проведу, расследуя кражи овец в Литриме, – но эту жирную мразь я утяну за собой.

– У нее была собственность полиции, которую она украла. Не мог же я закрыть на это глаза, верно? – с ханжеской миной сказал Квигли. – Если бы она отказалась ее вернуть, я был бы вынужден взять ее под арест.

– Ты о чем? Какая еще собственность полиции? – Я пытался вспомнить, что мог принести домой и до сих пор не хватиться – папку, фотографию?

Квигли одарил меня тошнотворной улыбочкой и поднял перед собой пакет для вещдоков.

Я наклонил пакет к потоку тусклого жемчужного света, льющемуся в окно. Квигли не разжимал пальцы. Только через секунду я понял, на что именно смотрю, это был женский ноготь – аккуратно подпиленный и наманикюренный, покрытый розовато-бежевым лаком. Ноготь был вырван под корень. В трещине застряла нитка нежно-розовой шерсти.

Квигли что-то говорил, но был где-то далеко, и я его не слышал. Воздух сделался плотным, свирепым, сдавливал мою голову, бессвязно бормотал на тысячу голосов. Мне нужно было отвернуться, ударить Квигли с ноги и сбежать – но я не мог пошевелиться. Мои открытые веки кто-то будто приколол булавками.

Ярлычок подписан знакомым почерком, твердым, тянущимся вверх – совершенно не похожим на полуграмотные каракули Квигли.

Изъято по месту жительства Конора Бреннана, в гостиной…

Холодный воздух, аромат яблок, осунувшееся лицо Ричи.

Слух вернулся, Квигли все еще говорил. Лестничный пролет сделал его голос свистящим, бесплотным.

– Сначала я решил – боже святый, великий Снайпер Кеннеди бросает улики валяться где попало и их подбирает его бабенка! Кто бы мог подумать?

Он злорадно хихикнул. Я почти чувствовал, как этот смешок стекает по моему лицу, словно прогорклое сало.

– Но пока я ждал, когда ты почтишь нас своим присутствием, я маленько почитал материалы вашего дела – уж я бы не полез, но ты же понимаешь, нужно было разобраться, куда вписывается эта штука, чтобы определиться, как поступить. И что же я вижу? Почерк не твой, конечно, твой я за столько лет запомнил, но в папке он появляется до ужаса часто. – Квигли постучал себя пальцем по виску. – Неспроста же меня зовут детективом, так?

Мне хотелось сжать пакет в руке, чтобы он рассыпался в прах и исчез, чтобы сам его образ испарился из моей памяти.

– Я знал, что ты с юным Курраном не разлей вода, но ни за что бы не догадался, что у вас столько общего. – Снова этот смешок. – Любопытно, юная леди взяла это у тебя или у Куррана?

Что-то на задворках моего сознания снова пришло в движение – оно действовало методично, словно механизм. Двадцать пять лет я потратил на то, чтобы научиться самоконтролю. Друзья посмеивались надо мной, новички закатывали глаза, когда я обращался к ним с “той самой речью”. К черту их всех! Дело того стоило – хотя бы ради одного разговора на продуваемой сквозняками лестнице, когда я удержал себя в руках. Когда воспоминания об этом деле начинают выцарапывать круги у меня в мозгу, у меня остается единственное утешение: все могло быть еще хуже.

Квигли наслаждался каждой секундой своего триумфа, и этим стоило воспользоваться.

– Только не говори, что забыл ее об этом спросить. – Мой голос был холоден как лед.

Я оказался прав: он не удержался.

– Боже мой, какая драма: отказалась назвать мне свое имя, отказалась сообщить, где и как разжилась вот этим. А когда я надавил на нее – слегка, – ударилась в истерику. Я не шучу – она выдрала у себя с корнем огромный клок волос и завопила, что скажет тебе, будто это сделал я. Меня это, разумеется, не волновало – любой нормальный человек скорее поверит сотруднику полиции, чем беспочвенным обвинениям какой-то безумной девицы. Я запросто мог бы заставить ее говорить, но в этом не было смысла – я не доверял ни одному ее слову. Вот что я тебе скажу: может, она и аппетитная штучка, но по ней плачет смирительная рубашка.

– Жаль, что у тебя не было ее под рукой.

– Ты бы мне еще спасибо сказал, ей-богу.

Этажом выше распахнулась дверь отдела, и трое парней направились по коридору в столовую, на все лады склоняя какого-то свидетеля, у которого внезапно развилась амнезия. Мы с Квигли вжались в стену, словно заговорщики, пока их голоса не стихли.

– И что же ты с ней сделал? – спросил я.

– Велел взять себя в руки и отпустил – и она умчалась. На выходе показала средний палец Бернадетте. Прелесть.

Со скрещенными на груди руками, с тройным подбородком Квигли напоминал толстую старуху, брюзжащую на распущенную современную молодежь. На мгновение холодная, отстраненная часть меня возобладала – и я едва не улыбнулся. Дина напугала Квигли до полусмерти. Иногда даже безумие может пригодиться.

– Она что, твоя девушка? Или просто подарочек, который ты купил, чтобы себя порадовать? Сколько она запросила бы за эту штуку, если бы застала тебя здесь?

Я погрозил ему пальцем:

– Будь добрее, приятель. Она славная девушка.

– Она очень везучая девушка, которой посчастливилось не попасть под арест за кражу. Я отпустил ее лишь в качестве одолжения для тебя. Думаю, я заслужил вежливую благодарность.

– Похоже, что она скрасила тебе скучное утро. Это ты должен сказать мне спасибо.

Разговор принял не то направление, на которое рассчитывал Квигли.

– Ладно, – сказал он, пытаясь вернуть его в нужное русло, поднял пакетик и слегка сжал верхнюю часть жирными белыми пальцами. – Скажите нам, детектив, насколько вам необходима эта вещица?

Значит, он так ни о чем и не догадался. Меня захлестнула волна облегчения. Я стряхнул с рукава капли дождя и пожал плечами:

– Кто знает? Спасибо, что забрал ее у девушки и все такое, но я сомневаюсь, что это ключевая улика.

– Но убедиться не помешает, да? Ведь если эта история попадет в протокол, толку от улики уже не будет.

Время от времени мы забываем сдавать вещдоки. Так происходить не должно, но это случается, и вечером, снимая пиджак, ты вдруг обнаруживаешь, что в кармане что-то лежит – сунул туда конверт, когда свидетель попросил тебя на пару слов. Или открываешь багажник, а там пакет, который ты собирался сдать еще накануне. Если никто не рылся у тебя в карманах и не брал твои ключи, чтобы заглянуть в багажник, то это не конец света. Но улика находилась у Дины несколько часов или даже дней. Если мы попытаемся предъявить улику в суде, адвокат защиты скажет, Дина могла сделать с ней что угодно – хоть подышать на нее, хоть подменить чем-то совсем другим.

Вещдоки не всегда попадают к нам чистенькими прямо с места преступления – бывает, что свидетели сдают их спустя недели, а иногда улика может несколько месяцев проваляться в поле под дождем, прежде чем ее отыщет розыскная собака. Мы работаем с тем, что есть, и находим способы обойти аргументы защиты. Но этот случай – другой. Эту улику мы загрязнили сами, а она загрязнила все, к чему мы прикасались. Если мы попытаемся ее предъявить, то под сомнением окажутся все наши действия в ходе расследования: этот предмет мы могли подбросить, на того человека надавить, такие-то факты сфабриковать, чтобы подкрепить нашу версию. Если мы нарушили правила однажды, кто поверит, что мы ограничились единственным разом?

Я пренебрежительно щелкнул по пакету, и от одного прикосновения к нему у меня поднялись волосы на загривке.

– Эта улика пришлась бы кстати, если бы связала подозреваемого с местом преступления. Однако у нас полно других веских доказательств. Думаю, мы проживем и без нее.

Колючие недоверчивые глазки Квигли обшарили мое лицо.

– А все-таки… – начал он, пытаясь скрыть недовольство: я его убедил. – Все-таки из-за этой улики дело могло пойти псу под хвост. Главный инспектор будет в ярости, когда услышит, что кто-то из его звездной команды раздает вещдоки как леденцы – и не из какого-то дела, а именно из этого. Ах, бедные детки. – Он покачал головой и укоризненно поцокал языком. – Ты ведь привязался к юному Куррану, верно? Ты же не хочешь, чтобы ему снова пришлось надеть форму? Такой потенциал, такие прекрасные рабочие отношения между вами – все пропадет даром. Какая жалость, правда?

– Курран – большой мальчик, может сам о себе позаботиться.

– Так-так. – Квигли торжествующе указал на меня пальцем, словно я проболтался и выдал какую-то важную тайну. – Значит, я правильно понимаю, что он все-таки зарвавшийся парень?

– Понимай как хочешь.

– Впрочем, это, конечно, неважно. Даже если это сделал Курран, он все равно на испытательном сроке, и присматривать за ним должен был ты. Если кто-то узнает… Ужасно не вовремя, ведь ты как раз начал восстанавливать репутацию… – Квигли придвинулся так близко, что я видел, как блестят его мокрые губы, как лоснится от грязи и жира воротник его куртки. – Это ведь никому не нужно, правда? Уверен, мы сможем договориться.

На мгновение мне показалось, что он хочет денег. И на еще более краткую долю секунды я, к своему стыду, готов был согласиться. У меня есть сбережения – на случай, если со мной что-то произойдет и кому-то придется заботиться о Дине. Деньги небольшие, но их хватит, чтобы заткнуть пасть Квигли, спасти Ричи и себя, вернуть мир обратно на орбиту. Тогда все мы сможем жить дальше как ни в чем не бывало.

Но потом до меня дошло: ему нужны вовсе не деньги, ему нужен я, так что возврата к прежней безопасной жизни нет. Он хочет работать вместе со мной над хорошими делами, присваивать себе мои достижения и сбагривать мне безнадежные висяки. Он хочет купаться в лучах славы, пока я расхваливаю его перед О’Келли, и предостерегающе выгибать бровь, если я буду распинаться недостаточно вдохновенно. Он хочет видеть, что Снайпер Кеннеди в его власти. Конца этому не будет.

Мне хочется верить, что я отверг предложение Квигли по другой причине. Знаю, многие приняли бы как данность, что мое эго просто не позволило бы мне провести остаток карьеры, бегая по его свистку и учась заваривать ему кофе по его вкусу. Я до сих пор надеюсь убедить себя, что отказался, потому что хотел поступить правильно.

– Договариваться с тобой я не буду, даже если ты взрывчаткой меня обвяжешь, – сказал я.

Квигли отшатнулся, но так просто сдаваться был не намерен. Цель была так близка, что он практически истекал слюной.

– Не говорите того, о чем можете пожалеть, детектив Кеннеди. Никому не обязательно знать, где эта улика была ночью. Со своей бабенкой ты разберешься, так что она слова не скажет. Курран, если у него есть хоть капля ума, – тоже. Улика отправится прямиков в хранилище, будто ничего не произошло. – Он покачал бумажным пакетиком, я услышал сухой шорох ногтя. – Это будет наш маленький секрет. Подумай хорошенько, прежде чем хамить.

– Тут и думать не о чем.

Квигли прислонился к перилам.

– Я скажу тебе кое-что, Кеннеди. – Его тон изменился, от приторного дружелюбия не осталось и следа. – Я знал, что ты завалишь это дело, еще во вторник, с той самой секунды, когда ты вернулся от главного инспектора. Ты же всегда считал себя особенным, да? Мистер Совершенство, ни на шаг не отступал от правил. И посмотри на себя сейчас. – Снова эта ухмылка, на этот раз почти злобный оскал, который Квигли уже не трудился скрывать. – Я бы хотел узнать только одно: что заставило тебя переступить черту? Неужели ты был святошей так долго, что вообразил, будто тебе что угодно сойдет с рук – ведь никто не заподозрит великого Снайпера Кеннеди?

Значит, этим субботним утром Квигли пришел в контору не затем, чтобы нагружать отчетами моих летунов, а исключительно ради того, чтобы не упустить момент моего падения.

– Я просто хотел тебя порадовать, старина. И, похоже, у меня это получилось.

– Ты всегда держал меня за идиота. Давайте все постебемся над Квигли, ведь этот тупой осел даже ничего не поймет. Ну давай, скажи: если ты герой, а я дурак, то как вышло, что ты сейчас по уши в дерьме, а я с самого начала знал, что так и будет?

Он ошибался, я никогда его не недооценивал. Я знал, что у Квигли есть единственный талант – чутье, как у гиены, инстинкт, который ведет его, сопящего и истекающего слюной, к нервным подозреваемым, напуганным свидетелям, робким новичкам – ко всему уязвимому, пахнущему кровью.

А я ошибся, полагая, что к этой категории не отношусь. После стольких лет нескончаемых, мучительных сеансов у психотерапевта и тщательного контроля за каждым своим движением, словом и мыслью я был уверен, что раны затянулись, переломы срослись, а кровь смыта. Я знал, что заслужил спокойную жизнь. Я нисколько не сомневался, что мне ничего не угрожает.

Стоило О’Келли произнести “Брокен-Харбор”, и все бледные шрамы в моем сознании вспыхнули, как огни маяка, и я шел на их ослепительный свет, шел от той секунды до этой послушно, словно домашняя скотина. Работая над этим делом, я сиял, будто Конор Бреннан на той темной дороге – яркий сигнал для всех хищников и падальщиков в округе.

– Квигли, ты не дурак. Ты позорище. Я мог бы лажать ежечасно до самой пенсии и все равно был бы лучше тебя. Мне стыдно служить с тобой в одном отделе.

– Значит, тебе повезло – долго терпеть меня тебе не придется. Достаточно будет показать главному инспектору вот это.

– Я сам ему покажу, – сказал я и потянулся к пакету, но Квигли резко отдернул руку, чопорно поджал губы и задумался, покачивая пакетом, зажатым между большим и указательным пальцами.

– Не уверен, стоит ли его тебе отдавать. Откуда я знаю, где он окажется?

– Меня тошнит от тебя, – сказал я, переведя дыхание.

Квигли насупился, но, глянув мне в лицо, предпочел со мной не связываться и уронил пакет мне на ладонь, словно он грязный.

– Я подробно доложу обо всем в отчете, – проинформировал он меня. – В самое ближайшее время.

– Давай. Только держись от меня подальше. – Я сунул пакет в карман и ушел.

* * *

Я поднялся на верхний этаж, заперся в туалетной кабинке и прижался лбом к холодной пластиковой двери. Мысли были скользкими и опасными, словно гололед, и я никак не мог найти опоры, с каждым шагом рискуя сорваться в ледяную воду. Когда руки наконец перестали трястись, я открыл дверь и пошел вниз, в следственную комнату.

Там было жарко натоплено и шумно: летуны отвечали на звонки, отмечали последние сведения на доске, заваривали себе кофе, смеялись над пошлыми шутками и спорили насчет рисунка кровавых брызг. От всей этой энергии у меня закружилась голова; я шел через комнату, чувствуя, что ноги могут подкоситься в любую секунду.

Ричи, закатав рукава рубашки, сидел за своим столом и перебирал отчеты. Я бросил мокрое пальто на спинку стула, наклонился к Ричи и тихо сказал:

– Сейчас мы возьмем по нескольку листов и выйдем – быстро, словно торопимся, но без лишнего шума. Пошли.

Он уставился на меня – глаза были красные, и выглядел он паршиво, – потом кивнул, взял стопку отчетов и встал из-за стола.

На верхнем этаже, в дальнем конце коридора, есть комната для допросов, которую мы используем только при крайней необходимости. Отопление там не работает, и даже среди лета в этой допросной холодно как в подземелье. Вдобавок там что-то с проводкой – флуоресцентные лампы светят так, что режет глаза, а через неделю-две перегорают. Мы отправились туда.

Ричи закрыл за нами дверь и остался стоять рядом – стопка бумажек зажата в руке, глаза бегают, словно у шантрапы. Именно так он и выглядел – тощий гопник, привалившийся к разрисованной граффити стене, на стреме у мелких барыг в обмен на дозу. А я-то уже начинал считать его своим напарником. Еще недавно мне было приятно работать с ним плечом к плечу, а теперь я испытывал отвращение к нам обоим.

Я вынул из кармана пакет для вещдоков и положил на стол.

Ричи закусил губу, но не вздрогнул и не удивился. Во мне угасла последняя искра надежды: он заранее был к этому готов.

Молчание тянулось вечно. Скорее всего, Ричи думал, что таким образом я давлю на него, словно на подозреваемого. Мне казалось, что воздух в комнате сделался хрустальным, хрупким и, стоит мне заговорить, разобьется на миллион острых как бритва осколков, которые обрушатся на нас и разрежут на куски.

– Какая-то женщина принесла это сегодня утром, – наконец сказал я. – По описанию она похожа на мою сестру.

Это его проняло. Ричи вскинул голову, побледнел и уставился на меня, забыв, как дышать.

– Мне бы хотелось узнать, какого хера вещдок оказался у нее, – добавил я.

– Ваша сестра?

– Женщина, которая ждала меня у конторы во вторник вечером.

– Я не знал, что она ваша сестра. Вы не говорили…

– Потому что это не твое дело. Как к ней попал пакет?

Ричи прислонился к двери и провел ладонью по губам.

– Она пришла ко мне домой, – ответил он, не глядя на меня. – Вчера вечером.

– Как она узнала, где ты живешь?

– Не знаю. Вчера я пошел домой пешком – мне нужно было подумать. – Он быстро взглянул на стол, словно это причиняло ему боль. – Наверное, она опять ждала здесь либо вас, либо меня, увидела, как я вышел, и увязалась за мной. Я только вернулся домой, а уже через пять минут звонок в дверь.

– И ты пригласил ее выпить чаю и мило поболтать? Так ты обычно поступаешь, если к тебе на порог заявляются незнакомые женщины?

– Она попросила разрешения войти. Она замерзла – я видел, что она дрожит. И потом, она не незнакомка – я ее запомнил. (Еще бы: люди, особенно мужчины, Дину быстро не забывают.) Не мог же я допустить, чтобы ваша подруга мерзла у меня на пороге.

– Да ты настоящий святой. А тебе не пришло в голову… ну не знаю – например, позвонить мне и сказать, что она у тебя?

– Да, я собирался позвонить, но она… Она была не в лучшем состоянии. Вцепилась мне в руку и все повторяла: “Не говори Майки, что я здесь, не смей говорить Майки, он психанет…” Я бы все равно позвонил, только она не дала мне ни одного шанса. Даже когда я шел в туалет, она отбирала у меня мобильник. А мои соседи по квартире ушли в паб, так что я не мог им намекнуть или написать вам эсэмэску, пока она разговаривает с ними. В конце концов я подумал – не беда, ночь она проведет в безопасном месте, а мы с вами можем и утром поговорить.

– “Не беда”, – повторил я. – Вот, значит, как ты это называешь?

Короткая томительная пауза.

– Чего она хотела? – спросил я.

– Она беспокоилась за вас.

Неожиданно для нас обоих я рассмеялся.

– Ах вот как? Охренительный прикол. По-моему, на данном этапе ты уже достаточно хорошо знаком с Диной и можешь сообразить, что если за кого-то стоит беспокоиться, так это за нее. Ты же детектив, приятель, а значит, должен видеть дальше своего носа. Моя сестра безумна как Мартовский заяц. У нее винтиков в голове не хватает. Она бегает по потолку и раскачивается на люстре. Умоляю, не говори, что ты этого не заметил.

– Мне она не показалась безумной. Расстроенной, напряженной – да, но это от беспокойства за вас. Типа, сильно беспокоилась. До паники.

– Вот об этом я и говорю. Это и есть безумие. О чем она беспокоилась?

– О деле. О том, как оно на вас влияет. Она сказала…

– Единственное, что знает Дина, – то, что это дело существует. Вот и все. И даже этого хватило, чтобы она слетела с катушек.

Я никогда никому не говорил, что Дина сумасшедшая. Некоторые пробовали поделиться со мной своими предположениями на ее счет, однако никто не повторил эту ошибку дважды.

– Хочешь знать, как я провел вечер вторника? Слушая ее бред, что она не может спать в своей квартире, потому что занавеска в ванной тикает, словно напольные часы. Хочешь знать, как я провел вечер среды? Уговаривая ее не поджигать ворох бумаги, в который она превратила мои книги.

Ричи неловко переминался с ноги на ногу.

– Я ничего этого не знал. У меня дома она себя так не вела.

У меня в животе что-то крепко сжалось.

– Ну еще бы, черт побери. Она знала, что ты мигом бросишься мне звонить, а это в ее планы не входило. Она сумасшедшая, а не дура. Когда надо, силы воли ей не занимать.

– Она сказала, что последние несколько дней гостила у вас и поняла, что это дело расплавило вам мозг. Она… – Ричи тщательно подбирал слова. – Она сказала, что вам плохо. Что раньше вы всегда были к ней добры, берегли ее, даже когда она этого не заслуживала, – это ее слова, – но что прошлой ночью она напугала вас своим неожиданным приходом и вы выхватили пистолет. Она ушла, потому что вы посоветовали ей покончить с собой.

– И ты ей поверил.

– Я подумал, что она преувеличивает, но все же… Она ведь не выдумывала насчет стресса. Она сказала, что вы разваливаетесь на части, что это дело вас доконает, но вы ни за что от него не откажетесь.

Я не мог разобраться в этой темной и запутанной истории, не мог понять, мстит ли мне Дина за какую-то реальную или воображаемую обиду или же увидела то, что я упустил, и поэтому, словно напуганная птица, бьющаяся о стекло, стала колотить в дверь Ричи. Я сам не знал, какой из двух вариантов хуже.

– Она сказала: “Ты его напарник, тебе он доверяет. Ты должен о нем позаботиться. Мне он не позволяет, родным тоже, но, может, позволит тебе”.

– Ты с ней переспал?

Я старался удержаться от этого вопроса. Ричи открыл рот и долю секунды помедлил – это сказало мне все, что требовалось знать.

– Можешь не отвечать, – остановил его я.

– Послушайте, послушайте… Вы же не говорили, что она ваша сестра. И она тоже не говорила. Богом клянусь, если бы я знал…

Я готов был выложить ему все – и, ей-богу, промолчал только потому, что вообразил, будто это сделает меня уязвимым.

– А ты думал, кто она? Моя девушка? Бывшая? Моя дочь? По-твоему, тогда это было бы нормально?

– Она назвалась вашей старой подругой. Сказала, что знает вас с самого детства, что ваши семьи вместе арендовали летом трейлеры в Брокен-Харборе. Так она сказала. Почему я должен был думать, что она врет?

– Может, потому, что она чертова психопатка? Она заявляется к тебе, болтает про дело, о котором нихрена не знает, заливает, что у меня якобы нервный срыв. Ее слова на девяносто процентов бред. И тебе даже не пришло в голову, что с остальными десятью тоже не все ладно?

– Но это был не бред. Она правильно сказала, что дело на вас действует. Мне почти с самого начала так казалось.

Каждый вдох причинял мне боль.

– Как это мило. Я тронут. И ты, значит, решил, что в данных обстоятельствах уместно трахнуть мою сестру.

Ричи, казалось, с радостью отпилил бы себе руку, лишь бы закончить этот разговор.

– Все было не так.

– Боженька милосердный! А как же, в таком случае, это было? Она накачала тебя наркотой? Приковала наручниками к кровати?

– Я не собирался… И она, кажется, тоже.

– Ты всерьез заявляешь мне, будто знаешь, о чем думает моя сестра? После одной ночи?

– Нет. Я просто говорю…

– Приятель, я знаю ее уж куда как лучше, чем ты, но даже я понятия не имею, что творится у нее в голове. Более чем вероятно, что она пришла к тебе с готовым планом действий. Я на сто процентов уверен, что это была ее идея, а не твоя. Но это не значит, что ты должен был ей подыгрывать. О чем ты, мать твою, думал?

– Честное слово, просто одно потянуло за собой другое. Она боялась, что это дело вас погубит, кружила по гостиной и плакала, даже сесть не могла от расстройства. Я обнял ее – просто чтобы успокоить…

– И на этом месте тебе пора заткнуться. Избавь меня от красочных подробностей.

Я и сам мог в точности представить, как все произошло. Это так просто, так смертельно просто – заразиться Дининым безумием. Сначала ты собираешься всего лишь окунуть ноги, сидя на краешке, рассчитывая схватить ее за руку и вытащить, – а в следующую минуту ты уже на глубине, отчаянно машешь руками, пытась вынырнуть и глотнуть воздуха.

– Говорю вам, это случилось само по себе.

– Сестру своего напарника. – Внезапно я почувствовал, что совершенно обессилен, что меня тошнит, а к горлу поднимается что-то жгучее. Я прислонился головой к стене, закрыл глаза и прижал пальцы к векам. – Безумную сестру своего напарника. Как это могло показаться нормальным?

– Это ненормально, – тихо ответил Ричи.

Темнота под пальцами была глубокой и умиротворяющей. Я не хотел открывать глаза и снова видеть этот жесткий, резкий свет.

– А утром, когда ты проснулся, Дины уже не было – как и пакета с уликой. Где он лежал?

Секундная пауза.

– На прикроватном столике.

– На самом виду у любого, кто мог войти в комнату, – соседа, домушника, девочки на одну ночь. Блестящее решение, сынок.

– Дверь в спальню запирается. А днем я держал его при себе, в кармане пиджака.

Мы столько спорили: Конор или Пэт, полувоображаемые животные, старые истории любви – и все это время Ричи врал. Ответ с самого начала был у него – так близко, что я мог дотянуться до него рукой.

– И это не помогло, да?

– Я же не думал, что она его возьмет. Она…

– Ты вообще не думал. По крайней мере, с той минуты, как она зашла к тебе в спальню.

– Она ведь была вашей подругой – то есть тогда я так считал. Я не думал, что она что-то украдет, тем более вещдок. Она за вас очень переживала, это было очевидно. С какой стати ей захотелось бы похерить ваше дело?

– О нет-нет. Дело похерила не она. – Я отнял ладони от лица. Ричи был пунцовым. – Она украла пакет, потому что изменила свое мнение о тебе. И не она одна, приятель. Как только она его заметила, то сразу сообразила, что ты, возможно, не такой уж замечательный надежный парень, на которого можно положиться, и, значит, не тот, кто станет заботиться обо мне. Поэтому она решила, что ей ничего не остается, кроме как сделать это самой и принести мне вещдок, который мой напарник собирался утаить. Двойная польза: расследование встанет на правильные рельсы, а я узнаю, с кем имею дело. Сумасшедшая или нет, но, похоже, кое-что она поняла правильно.

Ричи молча изучал свои ботинки.

– Ты вообще собирался мне об этом рассказать?

Он резко выпрямился.

– Да, собирался. Когда я нашел эту штуку, то почти точно собирался. Именно поэтому я положил ее в пакет и надписал. Иначе просто спустил бы в унитаз.

– Ну, поздравляю, сынок. И что ты за это хочешь – медаль? – Я кивнул в сторону пакета.

Я не мог посмотреть на него – казалось, в пакете мечется что-то живое и яростное, гигантское насекомое, которое бьется о тонкую бумагу и пластик, пытаясь разорвать преграду и напасть.

– “Изъято по месту жительства Конора Бреннана, в гостиной”. Пока я был на улице и звонил Ларри?

Ричи бессмысленно таращился на документы в своей руке, словно не мог вспомнить, откуда они взялись. Он разжал пальцы, и бумажки разлетелись по полу.