Текст книги "Брокен-Харбор"

– Ну как?

– Все уладил, – ответил я. – Поехали.

Я открыл дверцу, но Ричи не шевельнулся. В сумерках его лицо казалось бледным и умудренным. Он выглядел значительно старше тридцати лет.

– Я могу чем-нибудь помочь? – спросил он.

За секунду до того, как я открыл рот, меня захлестнуло желание, внезапное и мощное, словно паводок, и столь же опасное: рассказать ему обо всем. Я подумал о напарниках, которые за десять лет узнавали друг друга как свои пять пальцев. Любой из них сказал бы: “Помнишь, вчера пришла девушка? Это моя сестра, у нее беда с головой, и я не знаю, как ее спасти…” Я увидел паб, напарника, несущего кружки с пивом, втягивающего тебя в споры о спорте, рассказывающего пошлые анекдоты и байки, пока ты не расслабишься и не забудешь о том, что твой разум замкнуло. Я увидел напарника, который под утро отправит тебя домой с зарождающимся похмельем и чувством, что у тебя есть друг, надежный как скала. Картинка была настолько реальной, что об нее хотелось погреть руки.

В следующую секунду я справился с собой, и меня затошнило при мысли, что я готов был жаловаться Ричи на семейные проблемы, чтобы он погладил меня по головке и утешил. Он не мой лучший друг, с которым я прослужил десять лет, не брат по крови, а едва знакомый человек, который даже не соизволил поделиться со мной озарением, посетившим его в квартире Конора Бреннана.

– Не надо, – резко ответил я.

На миг я подумал, не попросить ли Ричи, чтобы он сам поговорил с Фионой или же напечатал отчет, а беседу с Фионой перенес на завтра – Конор никуда бы не делся, – однако эти мысли показались мне жалкими и отвратительными.

– Спасибо за предложение, но у меня все под контролем. Послушаем, что скажет Фиона.

13

Обессиленно привалившись к фонарному столбу, Фиона ждала нас перед зданием конторы. В дымном желтом свете, под зябко поднятым капюшоном красного пальто она казалась маленьким, заблудившимся сказочным существом. Я провел рукой по волосам и загнал мысли о Дине на задворки сознания.

– Не забывай, – сказал я, – она все еще под подозрением.

Ричи глубоко вздохнул, словно его внезапно накрыла усталость.

– Она не давала Конору ключи, – ответил он.

– Знаю. Но они знакомы, и, прежде чем ее исключать, мы должны выяснить, что именно их связывает.

Когда мы подошли, Фиона выпрямилась. За последние пару дней она похудела, скулы заострились, а кожа потускнела, стала серой, как пергамент. От нее исходил неприятный стерильный запах больницы.

– Мисс Рафферти, спасибо, что пришли, – сказал я.

– Можно мы… Нельзя ли закончить с этим побыстрее? Я хочу вернуться к Дженни.

– Понимаю. – Я вытянул руку, направляя Фиону к двери. – Мы не задержим вас дольше необходимого.

Фиона не двинулась с места. Волосы вялыми каштановыми волнами свисали по сторонам ее лица – похоже, она помыла их в раковине больничным мылом.

– Вы сказали, что поймали его. Того, кто это сделал.

Она обращалась к Ричи.

– Да, мы задержали одного человека, – ответил он.

– Я хочу его увидеть.

К такому повороту Ричи оказался не готов.

– Боюсь, что его здесь нет, – спокойно сказал я. – В настоящий момент он в тюрьме.

– Мне нужно его увидеть. Мне нужно… – Потеряв мысль, Фиона мотнула головой и откинула волосы назад. – Мы можем пойти туда? Ну, в тюрьму?

– Так не положено, мисс Рафферти. Сейчас неприемные часы, нам потребуется заполнять бумаги, а привезут его сюда, возможно, только через несколько часов – все зависит от того, найдутся ли свободные конвойные… Если хотите вернуться к сестре, это придется отложить до другого раза.

Даже если бы я оставил ей возможность поспорить, у нее уже не было сил.

– Я смогу увидеть его в другой раз? – спросила она после паузы.

– Уверен, мы что-нибудь придумаем. – Я снова протянул руку, и на этот раз Фиона отошла от фонаря и направилась к двери конторы.

Мы отвели ее в самую уютную из комнат для допросов: ковролин вместо линолеума, чистые бледно-желтые стены, неказенные стулья, от которых не остается синяков на ягодицах, кулер с водой, электрический чайник, корзинка пакетиков с чаем, кофе и сахаром, настоящие кружки вместо пластиковых стаканчиков. Комната предназначена для родственников жертв, потрясенных свидетелей, подозреваемых, которые сочтут другие комнаты за оскорбление и просто уйдут. Ричи усадил Фиону – приятно, когда есть напарник, которому можно доверить столь чувствительного свидетеля, – а я отправился в хранилище вещдоков и сложил в картонную коробку несколько предметов. Когда я вернулся, Фиона уже повесила пальто на спинку стула и склонилась над дымящейся кружкой чая так, словно продрогла до костей. Без пальто она была хрупкой как ребенок – даже в мешковатых джинсах и свободном кремовом кардигане. Ричи, уперев локти в стол, сидел напротив и рассказывал длинную обнадеживающую историю о воображаемом родственнике, которого врачи больницы, где лежала Дженни, спасли после каких-то ужасающих травм.

Я незаметно задвинул коробку под стол и уселся на стул рядом с Ричи.

– Я как раз рассказывал мисс Рафферти, что ее сестра в хороших руках, – сообщил он.

– Врач сказал, что через пару дней они снизят дозу болеутоляющих, – проговорила Фиона. – Не знаю, что станет с Дженни. Она и так в плохом состоянии – естественно, – но болеутоляющие помогают: большую часть времени Дженни кажется, что ей просто приснился кошмар. А когда их действие закончится, когда до нее дойдет, что произошло… Неужели нельзя назначить ей что-нибудь еще – антидепрессанты, например?

– Врачи знают, что делают, – мягко сказал Ричи. – Они ей помогут.

– Мисс Рафферти, я хочу попросить вас об одолжении, – сказал я. – Пока вы здесь, постарайтесь забыть о том, что случилось с вашими родственниками. Выкиньте все из головы и на сто процентов сосредоточьтесь на наших вопросах. Поверьте, я знаю, что это кажется невозможным, но только так вы поможете нам упрятать виновного за решетку. Сейчас Дженни, как и всем нам, нужно именно это. Выполните мою просьбу?

Вот он, лучший дар, который мы можем предложить тем, кто любил погибших, – отдых. Пару часов они могут посидеть спокойно, забыв про чувство вины, – ведь мы не оставляем им выбора – и перестать резать себя осколками того, что произошло. Это неоценимо важная возможность. В глазах Фионы отразились те же эмоции, которые я видел у сотен других свидетелей: облегчение, стыд и благодарность.

– Ладно. Я попробую, – ответила она.

Она расскажет нам даже то, о чем собиралась молчать, – лишь бы только продлить разговор.

– Спасибо. Понимаю, это тяжело, но вы поступаете правильно.

Фиона поставила кружку на худые колени, обхватила ее ладонями и внимательно посмотрела на меня. Уже сейчас она немного расправила плечи.

– Давайте начнем с начала, – предложил я. – Вполне вероятно, что все это никак не относится к делу, но нам важно получить как можно больше информации. Вы сказали, что Пэт и Дженни были вместе с шестнадцати лет, верно? Как они познакомились?

– Точно не знаю. Мы все выросли в одном районе, жили по соседству с самого детства, типа, с начальной школы, так что я даже не помню, когда именно мы все перезнакомились. Лет в двенадцать-тринадцать мы стали вместе проводить время – бездельничали на пляже, катались на роликах, ездили погулять по пристани в Дун-Лэаре[19]19
  Дун-Лэаре – пригород Дублина, в котором находится крупный порт.


[Закрыть]. Иногда ходили в центр в кино или в “Бургер Кинг”, а по выходным – на школьные дискотеки, если намечалось что-то стоящее. Просто детские забавы, но мы были друзьями. Настоящими друзьями.

– Самая крепкая дружба завязывается в юности, – заметил Ричи. – И сколько вас было?

– Дженни и я. Пэт и его брат Иэн. Шона Уильямс. Конор Бреннан. Рос Маккена – Мак. С нами иногда тусовалась еще пара ребят, но это была наша компания.

Порывшись в картонной коробке, я нашел фотоальбом в розовой обложке, украшенной цветами из пайеток, и раскрыл его на заложенной странице. Семь смеющихся подростков в ярких футболках сидят на стене впритирку друг к другу, чтобы все влезли в кадр, и размахивают мороженым в вафельных рожках. У Фионы на зубах скобки, волосы Дженни чуть темнее. Пэт – по-мужски широкоплечий парень с открытым и румяным мальчишеским лицом – обнимает ее, а она притворяется, что хочет укусить его мороженое. Конор – нескладный, долговязый – дурачится, изображая падающего со стены шимпанзе.

– Это и есть ваша компания? – спросил я.

Фиона слишком быстро поставила кружку на стол, немного расплескав чай, и потянулась к альбому.

– Он принадлежит Дженни, – сказала она.

– Знаю, – сказал я мягко. – Мы его одолжили. На время.

Ее плечи дернулись – внезапно Фиона почувствовала, как глубоко мы вторгаемся в их жизнь.

– Господи… – вырвалось у нее.

– Мы постараемся как можно скорее вернуть его Дженни.

– Вы не могли бы… Если управитесь вовремя, может, вообще не будете говорить ей, что его забирали? Не стоит лишний раз ее расстраивать. Этот снимок… – Фиона накрыла фотографию ладонью. – Тогда мы были очень счастливы, – еле слышно закончила она.

– Мы сделаем все, что в наших силах, – пообещал я. – И вы тоже можете помочь. Если мы получим всю необходимую информацию от вас, то нам не придется задавать вопросы Дженни.

Она кивнула, не поднимая головы.

– Отлично. Так, это, наверное, Иэн. Верно? – Иэн, худощавый шатен, был на пару лет помладше Пэта, однако сходство было очевидным.

– Да, это Иэн. Боже, здесь он такой молодой… Тогда он был ужасно застенчивым.

– А это кто? – Я постучал по груди Конора.

– Это Конор.

Ответ прозвучал быстро и непринужденно, без малейшего напряжения.

– На фотографии в комнате Эммы он держит ее на руках после крещения. Он ее крестный отец?

– Да. – Стоило упомянуть об Эмме, и лицо Фионы застыло. Она прижала кончики пальцев к снимку, словно пытаясь погрузиться в него.

– А это, значит, Мак? – бодро спросил я, переходя к следующей фотографии. Пухлое лицо, короткие жесткие волосы, раскинутые в стороны руки и кипенно-белые “найки”. По одежде сразу видно, к какому поколению принадлежат эти дети, – никаких обносков или заплаток, только новенькие вещи от модных брендов.

– Да. А это Шона.

Рыжие волосы, которые пушились бы, если бы она не тратила уйму времени на их выпрямление. Я был готов поспорить, что под слоем искусственного загара и макияжа прячутся веснушки. На секунду у меня возникло странное ощущение – мне почти стало их жаль. В моем детстве все – и я, и мои друзья – были бедны; хорошего в этом мало, зато и забот меньше.

– Они с Маком всегда могли нас рассмешить. Я и забыла, что когда-то она так выглядела. Сейчас она блондинка.

– Значит, вы по-прежнему поддерживаете связь? – спросил я и поймал себя на надежде, что ответ будет положительным – не из-за расследования, а ради Пэта и Дженни, потерпевших кораблекрушение на холодном необитаемом острове, продуваемом морскими ветрами. Было бы приятно узнать, что у них остались какие-то корни.

– Да нет, не особо. У меня есть их телефоны, но мы уже сто лет не общались. Надо им позвонить, сказать, но я просто… не могу.

Она поднесла кружку к губам, чтобы спрятать лицо.

– Оставьте телефоны нам, – предложил Ричи. – Мы сами все сделаем. Вам незачем беспокоиться.

Фиона кивнула, не глядя на него, и зашарила по карманам в поисках телефона. Ричи протянул ей страницу, вырванную из блокнота. Пока она писала, я спросил, решив вернуться к более безопасной теме:

– Похоже, компания у вас была дружная. Как же вы потеряли связь друг с другом?

– Жизнь развела. Когда Пэт, Дженни и Конор поступили в колледж… Шона с Маком были на год младше их, мы с Иэном – на два, так что мы уже не были на одной волне. Они могли ходить в пабы и в настоящие клубы, знакомились в колледже с новыми людьми… А без них остальные просто не… Это было уже не то. – Она вернула Ричи бумагу и ручку. – Мы все старались поддерживать дружбу и первое время постоянно встречались. Это было так странно – внезапно оказалось, что встречи надо планировать за несколько дней, и все равно кто-нибудь вечно выбывал в последнюю минуту, – но мы все-таки регулярно собирались – правда, все реже и реже. Еще пару лет назад мы каждые несколько недель встречались, чтобы пропустить по пивку, но потом… все как-то разладилось.

Она снова обхватила кружку обеими руками и принялась вертеть ее, наблюдая за тем, как кружится чай. Его запах делал свое дело – совершенно чужая комната стала казаться уютной и безопасной.

– На самом деле что-то пошло не так давным-давно. На фотках все видно: мы перестали соединяться, словно кусочки головоломки, как на этом снимке, превратились в сплошные локти и колени… Но мы, особенно Пэт, просто не хотели этого замечать, и чем труднее нам было найти общий язык, тем больше он старался. Если мы сидели на пристани или где еще, Пэт буквально на части разрывался, чтобы все были вместе, чтобы снова почувствовали себя одной компанией. Думаю, он гордился тем, что до сих пор общается с друзьями детства. Для него это было важно, и он не хотел потерять нашу дружбу.

Фиона оказалась необычной – восприимчивой, проницательной, чуткой; если такой девушке что-то непонятно, она будет обдумывать проблему, вертеть ее в голове, пока не распутает, не найдет разгадку. Это делало ее ценной свидетельницей, однако я не люблю работать с необычными людьми.

– Четыре парня, три девушки, – сказал я. – Три пары плюс один? Или просто компания друзей?

Фиона почти улыбнулась, глядя на фотографию:

– В общем, компания друзей. Даже когда Дженни и Пэт начали встречаться, все изменилось не настолько сильно, как можно было бы подумать. Мы все давно понимали, к чему идет дело.

– По вашим словам, вы мечтали, чтобы кто-то полюбил вас так же, как Пэт любил Дженни. Значит, остальные парни были не подарок? Вам не хотелось попытать счастья с одним из них?

Она покраснела. Румянец прогнал с ее лица бледность, сделав ее юной и свежей. На миг мне показалось, что это она из-за Пэта, что из-за него в ее сердце не осталось места для других парней, но она сказала:

– Вообще-то я пробовала. Конор… мы с ним встречались. Недолго – четыре месяца. Летом, когда мне было шестнадцать.

В таком юном возрасте четыре месяца вместе практически приравниваются к браку. Я почувствовал, как шевельнулись ноги Ричи.

– Но он плохо с вами обращался, – сказал я.

Румянец стал ярче.

– Нет. Не плохо. Ну, то есть, он никогда меня не обижал.

– Серьезно? В таком возрасте большинство парней довольно жестоки.

– Только не Конор. Он был… милым. Добрым.

– Но?..

– Но… – Фиона потерла щеки, словно пытаясь стереть румянец. – Знаете, я очень удивилась, когда он пригласил меня на свидание, – мне всегда казалось, что ему нравится Дженни. Сам он ничего об этом не говорил, просто… просто у меня было такое ощущение, понимаете? А потом, когда мы стали встречаться, он… такое впечатление… Нет, нам было весело, мы хорошо проводили время, но он всегда хотел быть с Пэтом и Дженни – ходить с ними в кино, отдыхать на пляже… да что угодно. Даже тело Конора со всеми его углами вечно было направлено в сторону Дженни. А когда он на нее смотрел… то прямо светился. Рассказывая анекдоты, в самом смешном месте он смотрел не на меня, а на нее…

А вот и наш мотив, самый древний в мире. Как ни странно, я даже обрадовался, что был прав с самого начала: Спейнов убила не случайная буря, прилетевшая с моря. Они сами растили ее всю свою жизнь.

Я чувствовал, что Ричи настолько трудно усидеть на месте, что он едва не гудит. Я на него даже не взглянул.

– Вы думали, что ему нужна Дженни. Что он сошелся с вами, чтобы быть поближе к ней.

Я попытался смягчить слова, однако они все равно прозвучали жестоко. Фиона вздрогнула.

– Наверное. Вроде того. Вероятно, отчасти поэтому, а еще потому, что надеялся, что мы с ним будем похожи на них, на Пэта и Дженни. Они…

На обратной странице альбома была фотография Пэта и Дженни – судя по одежде, снимок сделан в тот же день. Они сидят рядышком на стене лицом друг к другу, почти соприкасаясь носами. Дженни улыбается Пэту, а он завороженно, со счастливым восторгом смотрит на нее. Вокруг жаркий и сладкий летний воздух. Вдали за их спиной узкая полоска моря – синяя, как полевой цветок.

Ладонь Фионы зависла над снимком, словно она хотела его коснуться, но не могла.

– Это я снимала.

– Замечательный снимок.

– Их было так легко фотографировать. Чаще всего, когда снимаешь двух людей, нужно постоянно следить, как преломляется свет в пространстве между ними, но между Пэтом и Дженни свет не преломлялся, а шел прямо… Оба были особенные, не такие, как все. В школе они были популярны – Пэт отлично играл в рэгби, за Дженни вечно увивалась куча парней, – но вместе… они сияли. Я могла целый день на них смотреть и думать: “Вот оно. Вот как должно быть”.

Кончик пальца коснулся их сцепленных ладоней, скользнул дальше.

– Конор… Его родители развелись, и отец жил то ли в Англии, то ли еще где – точно не знаю, Конор никогда про него не говорил. Пэт и Дженни были самой счастливой парой, которую он когда-либо видел. Он словно хотел быть ими и думал, что если мы станем встречаться, то мы тоже… В то время я не смогла бы все это толком сформулировать, но потом…

– Вы говорили с ним об этом?

– Нет. Мне было слишком стыдно. Понимаете, это же моя сестра… – Фиона провела ладонями по волосам, сдвинула их вперед, чтобы прикрыть щеки. – Я просто с ним порвала. Невелика беда – я ведь не была в него влюблена. Мы были просто детьми.

Однако в то время это наверняка не казалось Фионе таким уж пустяком. “Моя сестра…”

Ричи отодвинул стул и отошел в противоположный конец комнаты, чтобы снова включить чайник.

– По вашим словам, в юности Пэт ревновал, когда Дженни нравилась другим парням, – невзначай бросил он через плечо, высыпая в кружку кофе из пакетика. – Это вы про Конора, да?

Фиона вскинула голову, однако Ричи смотрел на нее с безобидным интересом.

– Он не ревновал так, как вам кажется. Просто… он тоже это заметил. И через пару дней после того, как я порвала с Конором, Пэт встретился со мной наедине и спросил, не в этом ли дело. Я не хотела ему говорить, но Пэт… с ним легко общаться, и я всегда ему обо всем рассказывала. Он был мне как старший брат. В общем, в конце концов я разоткровенничалась.

Ричи присвистнул:

– Когда я был пацаном, то разом бы вскипел, если б мой кореш положил глаз на мою девчонку. Я не сторонник насилия, но по морде он бы точно схлопотал.

– По-моему, Пэт думал об этом. Ну, то есть… – В ее глазах вспыхнула тревога. – Он тоже не любил насилие, но, как вы и сказали, он сильно разозлился. В тот день Пэт заглянул к нам домой, чтобы со мной поговорить, – Дженни не было, она ходила по магазинам, – и когда я ему обо всем рассказала, он просто взял и ушел, белый как мел. Я даже испугалась – нет, я понимала, что Конору он ничего не сделает, но… Я подумала, что если ребята тоже узнают, это разрушит нашу компанию и все будет ужасно. Я… – Она опустила голову и тихо сказала в свою кружку: – Я жалела, что растрепала обо всем как дура. И что вообще связалась с Конором.

– Вы в этом не виноваты, – сказал я. – Откуда вам было знать… Да?

Фиона пожала плечами:

– Наверное. Но можно было догадаться. Ну, типа, зачем ему я, когда рядом Дженни? – Она опустила голову еще ниже.

На секунду мне снова открылись отношения между сестрами – сложные, запутанные.

– Вероятно, это было довольно унизительно.

– Я это пережила. Хотя мне же было шестнадцать, а в таком возрасте все унизительно.

Она попыталась обратить свои переживания в шутку, но неудачно. Ричи улыбнулся ей, когда нагнулся за ее кружкой, но Фиона отдала ее, не глядя ему в глаза.

– Пэт не единственный, у кого были основания для злости, – сказал я. – А вы сами не злились – на Дженни, на Конора, на обоих сразу?

– Это было бы не в моем характере. Я просто решила, что сама во всем виновата. Нечего быть такой идиоткой.

– И Пэт не подрался с Конором?

– Не думаю. Ни на одном не было синяков – по крайней мере, я не заметила. Что именно между ними произошло, не знаю. Пэт позвонил на следующий день и сказал, чтобы я ни о чем не беспокоилась и вообще забыла про наш разговор. Я спросила его, что случилось, но он сказал только, что уладил эту проблему.

Иными словами, Пэт сохранил самообладание, аккуратно разобрался с неприятной ситуацией и свел драму к минимуму. В то же время Конор был унижен еще сильнее, чем Фиона, – ему убедительно объяснили, что Дженни ему не видать как своих ушей. Я наконец взглянул на Ричи, но тот возился с чайными пакетиками.

– И он действительно все уладил? – спросил я.

– Да. Абсолютно. Больше никто из нас эту тему не поднимал. Конор потом был со мной неимоверно мил, словно извинялся за то, что у нас не сложилось, хотя он всегда был ко мне добр, так что… И у меня создалось впечатление, что он старается держаться подальше от Дженни, но так, чтобы это было не слишком очевидно, – например, он никогда никуда не ходил с ней только вдвоем. Однако в целом все утряслось.

Фиона, склонив голову, снимала катышки с рукава своего кардигана. С ее лица еще не сошел румянец.

– А Дженни узнала? – спросил я.

– О том, что я порвала с Конором? Разумеется, как же это могло пройти мимо нее?

– Я имел в виду другое – о том, что он к ней неравнодушен.

Румянец на ее щеках стал еще гуще.

– Честно говоря, думаю, да. То есть, по-моему, она с самого начала догадывалась. Я ни о чем ей не говорила, и Конор ни за что бы не сказал, и Пэт тоже – он о ней очень заботился и не стал бы ее волновать. Но как-то вечером, через пару недель после разговора с Пэтом, Дженни зашла в мою комнату, в пижаме – мы уже собирались ложиться спать. Она стояла, перебирала мои заколки, цепляла их на пальцы и все такое. В конце концов я спрашиваю: “Ну?” А она говорит: “Мне жаль, что у вас с Конором ничего не вышло”. Я такая: “Да все нормально, мне пофиг”. Ну то есть уже несколько недель прошло, она сто раз мне это говорила, так что я не поняла, к чему она клонит. Но тут она говорит: “Нет, серьезно. Если это моя вина, если бы я могла что-то сделать по-другому… В общем, мне очень-очень жаль, вот и все”. – Фиона сухо хмыкнула: – Боже, мы обе умирали от стыда. Я говорю: “Нет, ты не виновата, с чего ты взяла, будто в чем-то виновата, у меня все нормально, спокойной ночи…” Я просто хотела, чтобы она ушла. На секунду мне показалось, что Дженни собирается сказать что-то еще, так что я с головой зарылась в гардероб и стала расшвыривать кругом одежду, словно выбирала прикид на завтра. А когда я оглянулась, Дженни уже не было. Больше мы это не обсуждали, но после этого мне показалось, что она знает про Конора.

– И боится, что вы считаете, будто она с ним заигрывала, – сказал я. – Она была права?

– Такое мне и в голову никогда не приходило. – Я с сомнением приподнял бровь, и Фиона отвела взгляд. – Нет, то есть я думала об этом, но никогда не винила ее… Дженни любила флиртовать, ей нравилось внимание парней – естественно, ведь ей было восемнадцать. Вряд ли она поощряла Конора, но, по-моему, она знала, что он в нее влюблен, и ей это было приятно. Вот и все.

– Как вы думаете, она каким-то образом на это отреагировала?

Фиона вскинула голову и уставилась на меня:

– Каким, например? Сказала, чтобы он отвалил? Или, типа, сошлась с ним?

– Любым, – ровно ответил я.

– Она встречалась с Пэтом! У них все было серьезно, они любили друг друга. Дженни не какая-нибудь двуличная… Вы ведь говорите о моей сестре.

Я поднял руки:

– Ничуть не сомневаюсь, что они любили друг друга. Но если девочка-подросток начинает понимать, что ей предстоит провести всю жизнь с одним-единственным мужчиной, она может запаниковать и захотеть немного развеяться с кем-то другим, прежде чем остепениться. Это еще не значит, что она шлюха.

Фиона так резко трясла головой, что волосы мотались из стороны в сторону.

– Вы не понимаете. Дженни… Она все делает как надо. Даже если бы она не любила Пэта – а она была от него без ума, – то все равно ни за что бы ему не изменила. Никого бы даже не поцеловала.

Фиона говорила правду, но это не означало, что она права. Как только разум Конора сорвался со швартов, один давний поцелуй мог превратиться в миллион восхитительных возможностей, манящих, но недосягаемых.

– Ясно. А она не могла поговорить с Конором начистоту?

– Не думаю. Чего ради? Какой в этом толк? Всем только стало бы неловко, к тому же это могло испортить отношения между Пэтом и Конором. Дженни бы такого не захотела. Она не любительница драм.

– По-моему, к тому моменту отношения между Пэтом и Конором уже и так испортились, нет? – заметил Ричи, наливая в кружку кипяток. – Ведь даже если Пэт и не накостылял Конору, то он все равно не святой, а обычный человек, и вряд ли мог корешиться с ним как ни в чем не бывало.

– Почему? Конор же ничего не сделал. Они были лучшими друзьями и не допустили бы, чтобы этот случай все разрушил. А при чем тут?.. С чего бы?.. То есть это ведь случилось лет одиннадцать назад.

Фиона насторожилась. Ричи пожал плечами и бросил чайный пакетик в мусорную корзину.

– Я вот что хочу сказать: если они преодолели эту ситуацию, значит, были очень близки. У меня тоже есть старые друзья, но после такой фигни я бы их послал куда подальше.

– Они были близки. Мы все крепко дружили, но у Пэта с Конором были особые отношения. Наверное…

Ричи подал Фионе кружку, и она рассеянно помешала чай ложечкой, сосредоточиваясь, тщательно подбирая слова.

– Думаю, это из-за их отцов. Я вам говорила, что отец Конора ушел из семьи, а отец Пэта умер, когда тому было лет восемь… Это важно – тем более для парней. Есть что-то особенное в парнях, которые еще в детстве остаются единственными мужчинами в семье. В тех, на кого слишком рано ложится огромная ответственность. Это сразу видно.

Фиона подняла голову, наши взгляды встретились – и почему-то она слишком быстро отвела глаза.

– В общем, это их объединяло, – продолжала она. – Наверное, им обоим было очень важно, что рядом есть человек, который все понимает. Иногда они гуляли вместе, только вдвоем – ходили по пляжу или еще где. Я наблюдала за ними. Иногда они даже не разговаривали, просто шли в ногу, бок о бок, почти соприкасаясь плечами. И возвращались спокойные, умиротворенные. Они хорошо влияли друг на друга. Можно многое стерпеть, лишь бы не потерять такого товарища.

Внезапно я ощутил болезненную вспышку зависти. Я в старших классах был одиночкой. Такой друг мне бы точно не помешал.

– Согласен, – сказал Ричи. – Вы говорили, что вашу компанию разлучил колледж, но, по-моему, должно было случиться что-то посерьезнее.

– Верно, – неожиданно ответила Фиона. – Наверное, в детстве ты менее… определенный? А когда взрослеешь, то начинаешь решать, каким хочешь стать, – и это не всегда совпадает со взглядами твоих друзей.

– Понимаю. Мы вот со школьными друзьями по-прежнему встречаемся, но одни хотят обсуждать концерты и игровые приставки, а другие – цвет детских какашек. Частенько вообще не о чем говорить. – Ричи сел на стул, протянул мне кружку с кофе и щедро отхлебнул из своей. – А в вашей компании кто по какому пути пошел?

– Первыми отделились Мак и Иэн – они вроде как хотели быть светскими богачами. Мак работает на одного риелтора, а Иэн двинулся в банковскую сферу – даже не знаю, чем конкретно он занимается. Они начали ходить во все супермодные заведения вроде Café en Seine и “У Лилли”. Когда мы собирались вместе, Иэн хвастался, сколько он заплатил за каждую свою шмотку, а Мак во весь голос рассказывал, как накануне вечером на него вешалась какая-нибудь девица – ни кожи ни рожи, но он, так и быть, снизошел и кинул ей палку… Они считали меня дурой, потому что я хотела заниматься фотографией, – особенно Мак. Он так прямо и говорил и вечно повторял, что я никогда не заработаю хороших бабок, что мне надо повзрослеть и купить себе нормальные шмотки, чтобы у меня появился хотя бы шанс заарканить мужчину, который сможет обо мне позаботиться. А потом компания отправила Иэна в Чикаго, а Мак в основном продавал квартиры в новостройках в Литриме[20]20
  Литрим – деревня, находится в графстве Литрим на севере Ирландии.


[Закрыть], так что мы потеряли друг друга из виду. Я подумала…

Она перелистнула несколько страниц в альбоме, криво усмехнулась при виде снимка, на котором четверо парней вытягивали губы уточкой и гнули пальцы, изображая гангстеров.

– Во время бума куча народу вела себя точно так же. Не то чтобы Мак и Иэн из кожи вон лезли, чтобы превратиться в придурков, – нет, они просто делали то же, что и все. Я думала, они это перерастут. Сейчас общаться с ними неприятно, но в глубине души они по-прежнему хорошие. Людей, которых вы знали в детстве, тех, кто видел вашу самую дурацкую стрижку, был свидетелем ваших самых позорных выходок и все равно продолжал вас любить, никем не заменишь, понимаете? Мне всегда казалось, что в один прекрасный день наша дружба воскреснет, но теперь… Не знаю.

Улыбка исчезла.

– Конор не ходил с ними в “У Лилли”? – спросил я.

По лицу Фионы скользнула тень улыбки.

– О боже! Нет, конечно. Это не в его стиле.

– Он одиночка?

– Да нет. Понятно, он пойдет в паб и будет веселиться не меньше остальных, но только не в “У Лилли”. Конор, он… довольно замороченный. Он терпеть не мог всякие модные выкрутасы, говорил, что следовать моде – значит позволять другим решать за тебя, а он уже взрослый и сам знает, что к чему. А еще он считал, что мериться кошельками – это идиотизм. Иэну с Маком он сказал, что они превращаются в безмозглых баранов. Им это не очень понравилось.

– Сердитый молодой человек, – заметил я.

Фиона покачала головой:

– Нет. Просто… я же говорю: они перестали совпадать друг с другом. Всех троих это расстраивало, и они вымещали раздражение друг на друге.

Если бы я продолжил расспрашивать про Конора, ее бы это насторожило.

– А Шона? С кем она перестала совпадать?

– Шона… – Фиона красноречиво пожала плечами. – Шона сейчас – это Мак или Иэн в юбке. Много искусственного загара, много лейблов, подружек с искусственным загаром и лейблами. И они стервозные – не время от времени, как все, а постоянно. Когда мы встречались, она вечно проезжалась то насчет стрижки Конора, то насчет моей одежды. Мак и Иэн смеялись – она всегда была остроумной, только раньше ее шутки не были такими ехидными. Потом, несколько лет назад, я послала ей эсэмэску – хотела узнать, пойдет ли она пить с нами пиво, как обычно. Ну и она ответила, что помолвлена – с ее парнем мы даже не были знакомы, знали только, что он навороченный, – и что она умрет со стыда, если жених увидит ее с такой, как я. “Так что ищи фотки с моей свадьбы в светской хронике, пока!” – Фиона снова пожала плечами. – Не уверена, что она это перерастет.

– А как насчет Пэта и Дженни? – спросил я. – Они тоже хотели стать крутыми?

Лицо Фионы исказилось от боли, но она быстро тряхнула головой и потянулась за кружкой.