Текст книги "Непарадигматическая лингвистика"

главы. Но все-таки, если обратиться к междометному началу, почитающемуся наиболее древним, то в данном случае мы увидим наибольшие расхождения. Например, в русском, если мы говорим, начиная реплику: – Та-та-та!, то это примерно означает: «Подождите, Вы не совсем правы…», тогда как начало: Да-да-да, напротив, означает согласие.

• Итак, ta выполняет в славянских языках функции междометия, частицы, союза и местоименного наречия.

Представлено в старославянском, древнерусском, русском диалектном, белорусском, украинском, словацком диалектном, моравских диалектах и в южнославянских языках в целом.

Имеет деривативные вхождения: taj, tajta, taže/tadje и др.

• Выполняет функции оптативной частицы, например, сербский: Та помози ми, ако си човек; польский диал.: Ta daj mu światła и под.

• Однако в функции частицы может иметь и значение подтверждающее, то есть ’ ведь’, например, словенский: Ta rekel sem ti, da ne hodi.

• Некоторые сентенциальные значения этой партикулы идентифицировать трудно, например, украинский: Куды идешь? Та до пана.

• Эта партикула имеет и значение следственного присоединения, например, украинский: Набрал в ту торбиню воды, але же старый, та не здужал.

• Она имеет и временное значение, например, в древнерусском: Та жє яко бысть вєчєръ – ’А когда настал вечер…’; значение континуально-сочинительное: И начати пѣти псалтырь, та по сємь канонъ; Туда жє сѣдѧть кривичи, та жє сѣвєръ от них сѣдѧть вєсь и под.

• В качестве наречия эта партикула имеет пространственное значение ’там’, например, словацкий: Ta ist’ je podle L. Novaka, а также способа действия: ’так’. См. словацкий: Bralo nie je sie nizke, ale je este ta rovne.

Этимологи причисляют эту партикулу, с одной стороны, к глухому варианту da, с другой стороны, возводят к общеиндоевропейскому t-овому форманту, образующему местоимения.

24. Te. Партикула, выступающая как междометие, частица и союз. Встречается в сербском, в староболгарском, в церковнославянском русского извода.

• В качестве междометия имеет указующее значение, соединенное с актуальным настоящим. См. болгарское: Те го ’вот он’.

• В диалектах польского аффирмативное te-te-te является синонимом ta-ta-ta.

• В сербском языке эта партикула служит союзом в функции ’что’. Например, Отиде своме господару те му каже. Именно в сербском языке эта партикула знает много семантических подтипов и вариантов, а именно:

1. значение градуальное,

2. континуативное, конклюзивное,

3. причины,

4. цели,

5. следствия.

Решение вопроса об ее этимологических связях в данном случае затруднительно. Несомненно, однако, междометное происхождение этой партикулы. Несомненно также и то, что она связана фонетически и функционально с общим рядом te, ti, to. Однако считать ее глухим вариантом звонкого ряда в славянских языках нельзя, так как она прямо соотносится с партикулами глухого ряда более далеких языков индоевропейского родства: литовским te, греческим -τή), санскритским utά и др. Некоторые исследователи видели в этих формах рефлексы местоименных падежей реконструируемого общеиндоевропейского.

25. Te. Старославянское междометие и союз. Функционирует как сентенциальное побуждающее междометие: тѣна ти дари мнози и поимъ братъ свои.

Функционирует в качестве аподосиса при аштє и єчє.

Имеет дериваты тажє и тєжє.

Этимологическая трудность остается той же (см. выше): считать ли эту партикулу соотносящейся прямо с неславянскими индоевропейскими языками? Считать ли ее синонимом te (более поздним)? Считать ли ее входящей в параллельный ряд по глухости / звонкости с d-овыми партикулами?

26. Ti. Старославянская и древнерусская партикула.

Ее дериват можно увидеть в словенском и кайкавском niti, но в изолированном виде она встречается только в упомянутых выше двух языках.

• Как союз выступает с сочинительным значением, см. старославянский: чєтыри десѧти ти шєсть.

• С континуальным значением: аштє ли єсть живъ ти глаголєт.

• Значением примыкания: см. древнерусский: Слнцє помьркнєть и луна нє дасть свѣта ти тогда явитьсѧ знамєние сына чловѣчьскааго; значение противительности: древнерусский: Раздаѩ имѣниє моє ти любви нє имѣга, ничто не успѣѩ.

• Партикула может быть и вопросительной частицей: русский диалектный: Ти здоров ли? Ти хочешь?.

Этимологи вводят эту партикулу в общий ряд t-овых местоименных консонантных основ.

В современном русском просторечном словоупотреблении она сохранилась в слове нетути, которое приходится иногда слышать. Значительное место в описании частиц в древненовгородских текстах ей уделяет А. А. Зализняк в своих работах (см.: [Зализняк 2004а: 196—197]. Ее основное значение он передает как «Обращаю твое внимание на следующий факт». Поэтому эта партикула не может сочетаться с императивом). Чаще всего она встречается в первой же фразе, сразу после адресного обращения. В не первой фразе, как отмечает А. А. Зализняк, она приобретает дополнительные оттенки: противопоставления, следствия или причины. В «несвободных» употреблениях может приобретать форму ть. Приобретая усилительное значение, как пишет А. А. Зализняк, эта частица приближается по функции к релятивизатору, то есть переводит вопросительные элементы в относительные. Наконец, с да и а происходит полное сращение двух партикул, и ти выступает часто в форме ть. Например, да ти (дать), ати (ать). Мы считаем все-таки необходимым, несмотря на общеизвестность этих примеров, привести примеры на употребление этой частицы в «Слове о полку Игореве», поскольку эту частицу часто игнорировали при исследованиях и переводах: Сѣдлаи, братє, своя бързыя комони, а мои ти готови, осѣдлани у Курьска на пєрєди; А мои ти курянє свѣдоми къмєти; эту партикулу не нужно смешивать в том же тексте с ти-дательным падежом, часто там же встречающимся.

Итак, проще говоря, мы реконструируем одну единицу, а из нее возникают не ряды, а что-то вроде елки (возможно любое древовидное сравнение!) со спадающими – в разное время и разной силы – побегами. Эту нестройность потомков реконструируемой единицы чувствуют иногда составители словарей. Так, (см.: [Etim. slov. 1980: 711]): «Первичными единицами были тогда (но как тип) ta, te/te, ti, to, tu, гъ, переходный мост был создан благодаря to, которое одновременно было и местоимением среднего рода» (перевод мой. – Т. Н.). То есть, если развитие языковой семьи (и отдельного языка) и идет по некоей алгоритмизированной структуре, то алгоритм этот пока еще никем не описан из-за той же «дисциплинарной матрицы» нормальной лингвистики с ее требованиями. Например, предположим, что партикула tu приобретает сразу же (а на самом деле, когда – сразу же?) значение пространственное, тогда партикула to – или еще в большей степени партикула ta – доставят еще больше проблем.

Как и в языке вообще, и в этой области также обнаруживаются мощные завихрения омонимии и синонимии. Например, to – это и местоимение среднего рода (дальний дейксис), и часть союза. Но как быть? нельзя ориентироваться только на исход слова, скажем, на перечисленные комплексы, образующие квазиморфемы. Например, начальный комплекс къ-то всегда будет относиться к одушевленному лицу, какое бы расширение за ним ни стояло – kъtoso, kъtože и т. д.

27. Ve. Партикула архаического словенского.

Например, Baš ve ’ведь это так’, Do ve ’до этих пор’.

Имеет дериват – vezda.

• Эту партикулу считают дейктической параллелью к te, как, например, ete : eve.

Таким образом, нами всего рассмотрены 41 примарная (но не всегда общеславянских) партикула. Напоминаем, что для их выделения требовалось соответствие двум признакам: 1) возможность существования в изолированном виде хотя бы в одном славянском языке (в данном случае не было существенно то, в каком именно таксономическом качестве – междометия, частицы или союза они функционируют); 2) входят ли они (будь то в начале слова, в середине или в исходе) в некую (некие) деривативные цепочки.

Итак, из них только 15 общеславянские (и то с большими сомнениями в ряде случаев). Характерно, что все общеславянские партикулы обладают более широкой гаммой как синтаксических, так и деривативных возможностей.

Однако непосредственная лексикологическая работа не облегчила, но, напротив, еще больше усложнила те метатеоретические трудности, о которых говорилось в начале настоящей книги. О них будет рассказано в следующем параграфе. Возможно, эти трудности – как метатеоретические, так и собственно лексикографические – являются одной из причин «отталкивания» этого, столь значительного, языкового пласта «нормальной наукой», привычной к иной таксономии.

§ 3. Трудности метатеоретического представления партикул ( Обобщение предыдущего параграфа)

На протяжении всех предыдущих разделов говорилось о трудностях описания партикул и – в связи с этим – о том, почему «нормальная лингвистика» всячески старалась «не заметить» этот огромный пласт языка, составляющий движущую силу его коммуникативного начала.

В двух предыдущих параграфах мы постарались представить – в виде расчлененного списка – примарные партикулы славянского пространства. Классификация их опиралась на их деление на общеславянские и не-общеславянские, (не-общесла-вянские, т. е. известные ряду славянских языков или даже хотя бы одному из них).

Но на самом деле список этот не был полон: из него были исключены местоимения, которые – в этом расплывшемся диффузном ряду – представляли уже с давних пор стройную когорту грамматически оформленного ряда. И если «общеславянские» партикулы (не-местоимения) обычно демонстрировали палитру: междометие – частица – союз (причем географически и хронологически, так сказать, хронотопно, то есть растекаясь и по пространству, и по времени), то о местоимениях этого не скажешь[129]129
  В главе второй говорилось об общем свойстве партикул – свойстве прилипания, и это демонстрировалось на примерах разных частей речи, в том числе и местоимений; в этой же главе мы хотим представить вполне реальные славянские местоимения. Кроме того, там говорилось о примарных партикулах, создающих местоименные парадигмы, здесь же мы должны описать славянские местоимения самой различной протяженности.


[Закрыть].

Кроме того, коммуникативный фонд славянства включал, как мы сообщали, 718 единиц, некоторые из которых можно считать весьма протяженными и многосоставными. Как же описывать эту разношерстную таксономически и разноразмерную по структуре массу?

Именно об этом мы хотим поговорить в настоящем разделе.

Все, кто хоть как-то занимался коммуникативными партикулами, описывали их так: или «по частям речи», например, представляли их как частицы, как союзы, как местоименные наречия и т. д., или пытались реконструировать их первичный список, увлекаясь (и это понятно и естественно) минимизированием их состава. Казалось бы, привести все методично к общему списку, очистив от позднейших бифуркаций, гораздо сложнее, чем перечислить разветвившийся современный набор этих первоначальных единиц. Но это не так. Ибо тогда мы реконструируем в известном смысле виртуальную единицу, а из нее получаются ряды или даже побеги. То есть, очевидно, в реальности мы (то есть лингвисты) имеем в отдалении прошлого не единицу, а некий фонетически диффузный комплекс (им пользовались носители таинственного реконструируемого языка).

Однако и представление о функционировании современных партикул имеет свои, отнюдь не симметричные реконструкции, сложности.

Основными проблемами привычной реконструкции были: а) отождествлять или не отождествлять глухие и звонкие;

б) считать ли гласные при идентичной консонантной опоре алловариантами; в) приписать ли единой консонантной опоре диффузный набор полусостоявшихся вариантов или же изначально реконструировать несколько полноправных вариантов. Как было видно выше, «этимологи» поступают по-разному, практически смешивая в одном словаре или даже в одной словарной статье все перечисленные возможности.

Сравнить это можно только с иллюзиями школьного развертывания индоевропейского древа языков. Кажется, что все происходит здесь (там) одновременно: распалась одна ветвь, потом ее часть, потом следующая – и все это аккуратно, как по команде. Кибернетизация науки весьма этому способствует. Но это ветвление идет отнюдь не одновременно: одни языки еще ближе к основе, другие ушли чуть подальше и т. д. Это же относится и к отдельным лексемам.

По нашему мнению, этот процесс, а процесс этот – грамматикализация, – шел и идет постепенно и неравномерно по времени. И при этом процессе бифуркация консонанта на глухой и звонкий, а также создание CV пар разного вокала становится все очевиднее и очевиднее. Какова, например, ситуация с lědva и jedva, с kako и jako? Считать ли их геовариантами одного инварианта или конструкциями, состоящими из разных партикул?

Так, несомненной очевидностью реконструкции является возведение к k-овому элементу вопросительных местоименных слов. См., например:

kьjь

kьjьno

kьjьsi

kьjьto

kьjьže

kьjьžьde/do

kьterъjь/kьtorьjь – si

kьto

kьtoso

kьtože,

и т. д.

Но как же тогда квалифицировать явно «невопросительное» та + къ? Является ли оно формальным эквивалентом къ + то, поскольку оно состоит с ним из одних и тех же партикул, но стоящих на разных местах? В чем здесь суть расхождения: в типе вокала или в грамматике порядка?

Именно в этой связи встает вопрос о том, почему местоимения мужского рода оканчиваются редуцированным звуком: овакъ, онакъ, а местоименные наречия – полногласным звуком: овако, онако? Возможно, ответ таится в требующем реконструкции синтаксисе примыкания, иначе говоря, именно в том, что я называю «непарадигматической лингвистикой». То есть можно предположить, что субъект (а местоимение мужского рода в именительном падеже – это явно субъект) располагался на той интонационной позиции, которая требовала сокращения, редукции, а наречие – на позиции, требующей полноты, если даже не продления. Обратимся к некоторым примерам. Сравним, например, сербские овакъ и овако:

Аль се вараш, ниjе тако, Дале било то овако; Друга книга бисе овако исто велика као и ова; Што на jeдномe мjeсту говори овако, а на другоме онако и т. д.

Сербский: ваког човека можеш замолити; македонский: Ваков човек не сум видел и т. д.

Сравним общеславянское толико и толикъ. Старославянский: Толико жє стръганъ быстъ свѣтыи божии моученикъ дондєжє мѣса iємоу падошє вьса на зєми; толик обо бѣашє вьзлюбєныи и славєнъ градъ и под.

Как представляется, возможно, что наречие или было подчеркнуто в смысловом отношении, или располагалось в конце синтагмы, там, где требуется интонационное продление. Одно не исключает другого. Адъективный же компонент (то есть адъективированное местоимение) примыкает к имени сильнее, и его вокальный ауслаут редуцируется.

Как и при становлении собственно грамматических парадигм, «прилипание» партикул друг к другу создает лексикализованные, грамматикализованные и полуграмматикализованные комбинации. Например, да-же, и-бо, ли-бо – комбинации лексикализованные. Къ-то, чь-то – комбинации грамматикализованные и

лексикализованные, так как они обладают изменениями по падежам, образующими парадигмы этих слов. Полуграмматикализованными можно назвать комбинации вроде -а-ко, – ли-ко (чаще всего относящиеся к «местоименным наречиям», которые вообще составляют большинство компонентов, восходящих к партикулам). Из этого количественного преобладания «партикульных» наречий разных дейктических оттенков можно сделать интересный вывод, как кажется, характерный для архаического мышления: указание прежде всего связывалось с местом, а не с объектом или субъектом. Очевидно, их было немного и они были известны – перечислимы – именованы. (Напомним упомянутую во второй главе гипотезу К. Шилдза о том, что временные указания ранее были специальными.)

Далее. Бинарные сочетания партикул, не являющиеся самостоятельными «словами» любой таксономии, то есть не-лексика-лизованные, не-грамматикализованные и не-полуграмматикали-зованные, могут быть инициальным комплексом, но могут и заканчивать многосложный комплекс. Например: gъda /dy, ovъdje / že, – tol / tal / tul / tel / tyl.

Более сложным является вопрос о центральном инкорпорировании, то есть расположении бинарного партикульного сочетания внутри более сложного комплекса. Рассмотрим это на примере общеизвестного и широко употребляемого русского слова неужели.

Что оно собой представляет? Возможны следующие варианты его разбиения:

Не + у + же + ли;

Не + уже + ли;

Не + ужели[130]130
  Интересно, что в последнем случае получается нечто вроде отрицания вопроса – ужели, какового значения этот комплекс не имеет, не вносит в данном случае пресуппозитивный смысл «обманутого ожидания».


[Закрыть].

Какое же решение принять, если существуют – для этого слова – близкие ряды: nego / neže / niže

neli

nelo

neuže / neuželi / neužьto

než(li)

nežto?

Итак, отнюдь не все многосложные партикулы так прозрачны, как хотелось бы, в целях построения их грамматики.

Так, в частности, партикула -va отчетливо вырисовывается при анализе слов je-dь-va, lě-ab-va, sot-va. В этимологических словарях фигурирует явно не подходящее сюда определение: «VA – pron. pers. 2 dualis ’vos duo / vy dva’» [Etim. slov. 1980: 716].

Еще более сложной в этом ряду таксономических проблем представляется проблема окончания (конечной партикулы) наречий и вопросительных местоимений со значением места. В русском языке это оттуда, отсюда, докуда, дотуда, туда, сюда, куда и т. д. В реконструкции несомненным образом проявляется 0d, что и описывается в соответствующих словарях. Но дело в том, что эта, возводимая к *-ind, партикула, не имеет принятой для славянского пространства структуры CV или V, во-первых, и «сразу же» приобретает четкую семантику направления, во-вторых. Кроме того, интересно, что «окончание» – da/dy сразу нам сообщает о направлении и/или о времени, а de – о месте.

В некоторых случаях выбор между отнесением частицы к «знаменательному» или к «партикульному» фонду языка тоже требует обсуждения. Например, партикула jed-. Мы ее находим в числительном jed-in(b), где обозначается некий минимальный элемент. Но по сути этот же минимум (оставшихся человеческих усилий?) мы находим в jed-va, а в za-jed-no видим сведение элементов к одному, «воедино».

Специального анализа требует и вопрос о том, почему партикулы, реконструируемые для индоевропейского пространства, предстают в виде практически неизменяемых частичек, мало поддающихся общефонетическим воздействиям, имеющих, за редкими исключениями, структуру CV или V? Стоит ли за этим сохранившаяся сквозь века тенденция к открытому слогу, характеризующая славянские языки, или тенденция более древняя, в славянских языках совпавшая с вышеуказанной.

Достаточно сложным является в данном случае вопрос о семантике партикульной позиции. Например, партикульный комплекс ажно ’так, что даже…’ разлагается как: а + ж(е) + но. И а, и но могут считаться синонимами да. Тогда этот комплекс является чем-то вроде перевернутого (или преображенного) да + -же.

Семантика позиции в свою очередь связывается с графикой. Например, в [Etim. slov. 1980: 70] представлен партикульный комплекс atoli с пометкой «польский архаический противительный союз». Это означает, что, с точки зрения составителей словаря, в русском языке такого комплекса нет. Но сколько раз мы слышим, в довершение какого-либо «страшного» рассказа, реплику: А то ли еще будет! Разве это не тот же комплекс?

Итак, в рамках славянского пространства мы имеем комплексы партикул-полуфлексий, сразу сообщающие нам о семантике лексемы, в которую они входят. Например:

– ако – ведет нас к способу действия;

– ad/od – к направлению;

– amo – к месту действия;

– liko – показывает количественность;

– evo – направление;

– (V)že – подтверждение с оттенком противительности и т. д.

Дейктические партикулы могут наслаиваться друг на друга, по сути создавая двойной семантический комплекс. Например, ovin (украинский) < ov + in.

В типологическом плане могут быть предложены разные критерии, по которым происходит разбиение славянского партикульного пространства. (Напомним, что выше речь шла о девяти количественных типологиях.)

Так, в частности, предлагаются следующие бинарные признаки:

1) Изменяются ли фонетически в данном языке единицы, реконструируемые как общеславянские?

2) Наблюдается ли в данном языке тенденция к графическому слиянию партикул в одно словарное слово?

3) Наблюдается ли тенденция к позиционной контактности партикул, даже если они графически не являются лексикографическим объектом?

4) Наблюдается ли в данном языке стремление к созданию «протяженных» партикул? Этот признак не идентичен второму признаку.

5) Принадлежит ли данный язык к j-зоне[131]131
  Этот признак будет подробно пояснен далее.


[Закрыть]?

Разумеется, речь может идти во всех случаях только о тенденциях, а не об абсолютных решениях, поскольку, как мы уже говорили, славянский континуум является континуумом не только по плоскости геопреференций, но и хронологически, поэтому совпадения и сближения могут иметь место на разных участках славянского хронотопа.

Не расписывая материал полностью, предлагаем только несколько иллюстративных положений, поясняющих выбор перечисленных выше признаков.

По признаку 1 выделяется словенский язык, в котором происходит сильная фонетическая модификация общеславянских единиц. Например, etec < е + to + ci; kar < ka + r (= že); kec < ka + d + ci; kjer < къ + de + že и т. д.

По признаку 2 выделяется как отрицающий эту тенденцию русский язык (но нужно не забывать о том, что графика суть продукт кодификации). См. старорусское, старопольское и белорусское aliže; украинское avžež < a + u + že; чешское dokogъda > dokdy; белорусское dotonova < (o)t + on + ov + a; сербское етавако < e + ta + ov + ak + o и т. д. Авторами Этимологических словарей, например, приводятся такие комплексы партикул, как украинское аjакже. См. русское: Вы выступите по докладу? – А как же! Последнее сочетание партикул явно не будет внесено в Словари, как и Ну вот как!, А вот и не так!, А ты где же?. И т. д.

По признаку 3 тоже выделяется русский язык. Например, южнославянское dali < da + li; сербские danu < da + nu; daśto < da + сь + to, польское dlacego и многие другие примеры подобного рода встречаются, точнее, существуют и в русском языке, но они дистанционно «распылены»: Да будет ли вы есть, наконец?; Да, но в целом вы неправы; Да ну тебя!; Да скажите, что там происходит; Для чего вы это все сделали? и т. д. Что стоит за этим признаком, точнее, за дистанцированностью партикул, в русском высказывании?

Как кажется, за этим стоит отход от правила Ваккернагеля, обязательно «приклеивающего» вторую партикулу за инициальной первой. Однако трудно сказать, «потерял» ли русский язык это «правило» или вообще его не имел. По сути, ваккернагелевскому правилу следует только партикула же (возможно, ли).

Признак 4 – стремление к созданию громоздких партикульных кластеров. Он не идентичен второму, поскольку многие «склеенные» и графически единые комплексы по всем славянским языкам, скорее, бинарны, типа ako, eko, ile, jeli, koli, oze, nebo, atje, zato, ledva и т. д. Громоздкими комплексами мы считаем кластеры партикул, начиная от четырех слогов и более. Эта тенденция характеризует южнославянские языки. См.:

Etavako – сербский,

Etoliko – сербский,

Evovaj – сербский,

Jedinamo – сербский, старорусский,

Kogbdaže – словенский, сербский, кашубский,

Nekamoli – сербский.

Nikamože – старославянский, старорусский, словенский, сербский,

Odovuda – сербский,

Otsenova – болгарский,

Takovbdje – старославянский, сербский,

Tavodek – сербский,

Tudakerak – сербский диалектный и под. Признак 5 относится к геопреференциям славянского континуума (то есть к предпочтению той или иной партикульной формы). В книге [Николаева 1985/2005] уже предлагался некий набор фонетических признаков для партикул славянского пространства:

• открытая фонетическая структура;

• отсутствие звука r в реконструируемом начале;

• отсутствие сочетаний с плавными.

По этим признакам партикулы противопоставлялись предлогам, где представлена именно такая фонетика. См. примеры славянских предлогов: prama, predi, predtem, prema, pri, prije, pro, promedju, proti, proz и т. д. К этой же идее противопоставления этих двух рядов элементов языка относилось отмеченное предпочтение b у партикул и предпочтение p (то есть глухого коррелята) у предлогов.

В целом же у партикул намечается тенденция к доминированию группы передне– и среднеязычных консонантов.

Хотя многие употребления партикул сложным образом пересекаются на хронологической оси типологии (например, в некоем современном языке этой партикулы или комплекса партикул нет, а в этом же языке раньше это было), все же зональные фонетические предпочтения славянского пространства (признак 5) увидеть можно. Так, различаются зоны jako/kako. Первая зона, jako, скорее, это западнославянские языки. Вторая – языки южнославянские и восточнославянские. По такому же принципу различаются и адъективные партикульные образования: см. чешский jaky и русский какой, сербский какав. Но из этого не вытекает, что западнославянские языки обязательно предпочитают йотацию в инициали слова. Что это не так, можно убедиться, введя следующее деление на зоны уже по другой модели: jed(b)-/led(b)-. Здесь начальная йотация представлена: в старославянском, русском, чешском, сербском, словенском, болгарском, македонском. Вариант le-, считающийся вторичным, представлен в украинском, белорусском, словацком, польском.

Итак, рассказ о трудностях идентификации славянских партикул и о проблемах их не-количественной типологии можно назвать неким «интродуктивным введением» в грамматику славянских частиц.