Текст книги "Только о личном. Страницы из юношеского дневника. Лирика"

Случайно я посмотрела на календарь и увидела на листке 10 февраля. Я взглянула на часы, стрелки показывали 10 час. 23 мин. вечера, и мне захотелось узнать, о чем думает в этот момент Павлуша. Два года прошло с тех пор, как в этот вечер я в Детском Селе выслушала от Алеши мнимый разговор Павлуши с Наташей, свидетельствовавший о том, что Павлуша не только не любит меня, но и тайно, быть может, подсмеивается над моим первым чувством. Как я тогда дрожала от обиды и не могла сдержать катившихся по лицу слез, когда осталась одна… Как это было давно! Теперь как будто я не та, другая, и многие мысли и суждения не те, что были, я не девочка, и, однако, снова пишу дневник, полная дум о нем, по-прежнему любя его. Может быть, теперь в моем чувстве не те цвета, что были, а появились новые, едва уловимые оттенки, и моя внутренняя скрытая жизнь идет вперед, незаметно меняясь, и я жду ответной любви не так наивно, не так по-детски. В этот вечер я настороженно и сосредоточенно смотрю в жизнь и многого жду от жизни, а также и от Вас, Павлуша.

14 февраля. Чуть не на всех, хотя бы немного известных мне языках я готова обращаться к Вам с ласковыми названиями. Сегодня от Вас в один день я получила два письма. Что я могу ответить? Только то, что я Вас люблю. Вы боитесь, что не сможете удовлетворить мои интеллектуальные запросы? Но поверьте, никто не удовлетворит их так, как Вы; я достаточно хорошо Вас знаю. Что значит для Вас высшее образование и звание инженера? Это еще ничего не дает, кроме, может быть, материальной выгоды, до которой мне нет никакого дела. Я всегда ценила и ценю природный ум и способности, плюс самообразование и развитие; это для меня имеет больше значения, чем любой диплом. Сколько я знаю будущих инженеров, лучших из студентов, хорошо знающих специальные науки, но не обладающих широким развитием. В этом отношении я Вас ставлю выше большинства встретившихся на моем пути, а потому Ваши опасения напрасны. Я уверена, что пройдет некоторое время, и Вы достигнете многого, несмотря на сложившиеся неблагоприятные для Вас условия. Вы все равно будете жить инженером. Вы боитесь, что я встречу кого-нибудь и полюблю больше Вас? Не будем заранее думать об этом; если это и случится, разве я стала бы обманывать Вас? Или если бы Вы полюбили другую больше меня, разве стала бы я Вас упрекать? Я рассталась бы с Вами как с другом, благодаря за радость любви, которую Вы дали мне. Кто может поручиться за будущее? Как часто оно не зависит от нас. Зачем же создавать преграды, когда мы можем дать друг другу много счастья? Жизнь – бабочка. Иногда она пачкает пальцы и сердце пыльцой своих крыльев. Но крылья ее все-таки ярки и красивы. И я хочу верить, что большая бабочка будет моей. Сколько времени я старалась от Вас отказаться, доказывая это себе тысячами доказательств! Но стоило мне увидеть ласку Ваших глаз, почувствовать прикосновение Ваших губ к моей руке и услышать знакомый голос, чтобы все рассыпалось и с моих губ невольно сорвались слова: «Изменилось меньше, чем думали Вы и думала я сама». Помните?

15 февраля. Вчера у меня ночевала Катя, и мы с ней были в театре. Она мне говорила, что последнее время Михаил Ефремович чувствует себя плохо и Мария Ивановна за него очень волнуется. Алеша, как и раньше, неисправим, ведет себя самостоятельно, ни с кем не считаясь. Вообще не весело у них, как было раньше. Многие из наших мальчиков, хотя и бывают у них, но редко; все заняты, многие учатся в Ленинграде, а многие разъехались и служат. Я встречала у Кати Костю, Сережу, а Борис Соколов стал полярником далеко на севере и собирается скоро приехать в отпуск.

Мысленно я опять переношусь мечтой к Вам, Павлуша, делясь с Вами своими мыслями. Вы только не обращайте внимания, что мои письма бывают часто слишком длинными, иногда проникнуты грустью и даже противоречивы: я всегда пишу под влиянием своего настроения и на жизнь смотрю не так, как раньше, с детским идеализмом. Я знаю, что у Вас стоит снежная, суровая зима, кругом леса в зимнем уборе, и тишина… Я ясно себе представляю, из Ваших писем, занесенную снегом избушку, в которой Вы живете. И мне хочется заглянуть к Вам в запушенное снегом окно и постучать в него. А вместо этого я перечитываю Ваши письма, сидя у печки, где трещат дрова, ярко освещая комнату. Когда же, наконец, мы будем вместе? Как я жду лета!

17 февраля. Проснулась я позднее, чем всегда, потому что выходной день и я свободна. Мне хочется записать, какой я видела сон. Мне приснилось, что неожиданно в Ленинград приехал Павлуша и избегает встречи со мной. Теряясь в догадках, сгорая от незаслуженной обиды, я думала: «Если все кончено, почему не сказать прямо, что все было ошибкой?» Я на концерте в Павловске, узнаю, что он тоже там, и чувствую, что увидеть его у меня нет сил. Я не могу встретить его равнодушный, рассеянный взгляд и небрежно брошенное, как случайной знакомой, «здравствуйте». Мне больно. Я бегу в самый удаленный уголок парка, по пустынной аллее, освещенной луной, и мне хочется спрятаться на одной из заброшенных скамеек среди зелени разросшихся кустов. Я знаю, что не могу войти в освещенный зал и встретиться с ним. Меня находит Алеша. «Почему ты здесь одна? Я сейчас позову к тебе Павлушу». И, когда он уходит, я собираю остатки сил и ухожу совсем вглубь старого парка, где нет уже дорожек и растет густая трава, где старые сосны и развесистые высокие ели, разбрасывающие по земле колючие иглы. Кусты жимолости, тесно сплетаясь, преграждают путь. Руками я раздвигаю колючие ветки, они царапают мои пальцы, рвут мое платье, но я забираюсь в самую чащу, как зверь бежит, прячась от охотника. Мне больно, я устала, но я не могу остановиться и, обессиленная, падаю на землю, пряча свое лицо в густую траву. Я не знаю, где я; кругом тишина и черный покров ночи, освещенный холодным серебристым светом луны. Я чувствую, как внутри меня дрожит каждый нерв, и я хочу только одного – чтобы темная ночь скрыла ото всех мое страдание. Так я проснулась… Но когда мое сознание сказало мне, что это только сон, я быстро вскочила с кровати и вытащила одно из писем Павлуши, чтобы поскорей рассеять тяжелый кошмар. Я находила в письме ласку, я перечитывала одни и те же слова любви, и во мне просыпалась опять уверенность в том, что он любит меня, и радость быть любимой.

На моем столе стоит его карточка, которую он, уезжая, просил Алешу передать мне. На ней он очень похож, но глаза смотрят строго, и я часто останавливаю свой взгляд на них. Иногда я представляю себе, какая бы появилась на его губах улыбка, если бы он увидел меня. Мысль об этом приносит мне радостное успокоение, и все невеселые думы исчезают. Но и радость содержит в себе примесь задумчивой грусти, ведь встреча еще далека! Я думаю, что не надо много размышлять о жизни, что мы молоды и полны сил, вступая на новую для нас дорогу. Хотя он и испытал на пороге своей жизни некоторые неудачи, но впереди все это поправимо! Как я была обрадована, когда опять дома увидела два Павлушиных письма в знакомых конвертах. Мне мама, уходя с Борей в кино, оставила записочку, где взять обед, а я так углубилась в чтение писем, что пришлось есть все холодное, но зато эти письма привели меня в блаженное настроение. Случайно я взглянула на себя в зеркало и увидела до глупости счастливое лицо. Мне трудно передать словами мое состояние, – это можно только прочесть в блеске глаз и в радостной улыбке на губах, а поэтому и не пытаюсь его передать. Мне понравилось данное Павлуше на Урале прозвище «Пат-аристократ», оно очень подходит к нему, и я от души посмеялась. Как я рада, что ему нравится моя карточка и он пишет, что подолгу смотрит на нее. Сегодня я всему радуюсь, даже не вполне сознавая чему. На днях буду писать ему длинное-длинное письмо, и, пожалуй, он выкурит не одну сигарету, пока будет его читать; а мои письма к нему приходят слишком часто, и если он каждый раз будет курить, то ему не хватит сигарет и придется курить только «козьи ножки»[363]363
  Козьи ножки – папиросы-самокрутки, согнутые Г-образно.


[Закрыть].

5 марта. Я иногда думаю: как странно не своей необычностью, а своей обыденностью то, что человек, приходя в жизнь, получает свое лицо, свое сердце, свой ум и вообще свое «я», и должен это «я» пронести сквозь всю свою жизнь. Он не может переменить его на что-то другое, что ему больше нравится. Он это – и никто больше. Он не может уйти от всех мелочей и деталей своего «я», как не может уйти человек от своей тени. Но если человек недоволен собой, если он надоел сам себе, и он сам себя давит, как наскучивший собеседник, от которого никуда не уйдешь… Вот когда об этом подумаешь, то представляется весь ужас такого существования, ощущаешь безысходность в этом. И тогда начинаешь понимать, какое счастье для человека конец его существования, и становятся понятными слова: «Что люди, что их жизнь и труд? Они прошли, они пройдут. Моя ж печаль бессменно тут, и ей конца, как мне, не будет»[364]364
  «Что люди <…> не будет» – из поэмы «Демон» М. Ю. Лермонтова, в оригинале:
Что люди? что их жизнь и труд?Они прошли, они пройдут…Надежда есть – ждет правый суд:Простить он может, хоть осудит!Моя ж печаль бессменно тут,И ей конца, как мне, не будет…

[Закрыть]. Это ужас вечного существования гордого существа, всегда остающегося наедине с самим собою, и мне вспоминаются слова из романа Честертона[365]365
  Роман Честертона – «Вечный человек» (1925) английского писателя Гилберта Кийта Честертона (1874–1936). Видимо, автор читала роман на английском языке, так как первый русский перевод вышел в 1960-е годы.


[Закрыть]: «Я больше, чем дьявол, я человек. Я могу сделать то, чего не может сделать сам сатана, я могу умереть». В парадоксальности этих слов, как и предыдущих, глубокая истина.

Мне еще понравилось одно место в этом романе, сотканном из символов. «Философ порой может любить бесконечное, и если он влюблен в первоначальный, бесформенный свет, то поэт стремится отлить этот свет в различные формы, расколоть его на солнце и звезды». Разве это не так, разве не потому я готова крикнуть философам-сфинксам: мне чужда ваша мечта о вечности, которая нам не принадлежит. Нам дан только один маленький кусочек жизни. Нам даны цветы, звезды, земля и все земные радости для полного счастья, которое способен создать человек. А что может нам дать ваша непостижимая вечность, даже вам не принадлежащая? В моем стремлении поэта к законченности есть для меня большая радость. Поэта? Но имею ли я право называть себя так? Что я создала достойного звания поэта? Применяю это название только к складу моей натуры, заслужу ли я в дальнейшем когда-нибудь это название, еще неизвестно.

Возвращаюсь снова к прочитанной книге, возбудившей во мне много мыслей. «Можно ли согласиться с математикой, что дважды два – четыре? Но разве дважды один – два? Это не есть ли две тысячи один?» Разве это не так? Именно два и только два могут заключать в себе друг для друга тысячу и больше – целый мир. Ведь между одним и двумя более глубокая разница, чем между всеми другими цифрами, например между двумя и четырьмя, между одним и десятью. Потому что один – это одиночество, это пустыня, а два – это дружба, любовь, понимание, все, что угодно. Три, четыре – это уже все не то. Между одним же и сотней уже разницы нет. Сто или тысяча – это уже ничто. Любить всех – это значит никого не любить. Быть другом для всех одинаковым и быть со всеми откровенным – это значит быть одиноким, замкнутым.

Но если уж пустилась в плаванье по волнам размышления, то поплыву дальше. Если две души не могут понять друг друга до конца, охватить и наполнить друг друга, не теряя при этом своей цельности, то и любовь не может дать высокой радости. В такой любви не может быть полного счастья для людей с резко выраженной индивидуальностью. У многих мужчин есть стремление расплавить «я» любимой женщины в своем огне и отлить это «я» в новой форме по образцу ее повелителя, бывают и женщины, которые в этом видят счастье для себя, а другие, отрешаясь от собственной личности, отдаются безраздельно любимому человеку. Эта покорность и жажда самопожертвования со стороны мужчины или женщины являются следствием превосходства или давления одного из них. Но в этом мало счастья, так нахожу я. Возможно, что такая ясность и определенность моих размышлений и взглядов часто лишает меня наслаждений. Но, может быть, мне доступны и более яркие наслаждения, чем многим другим.

7 марта. На дворе мороз, хотя и март; я мерзну и с нетерпением жду весну. В институте я вполне освоилась, но заниматься приходится много, а главное – там так холодно, что мы занимаемся, не снимая шуб, и все равно мерзнем. Только в лаборатории сравнительно теплее. Я давно ликвидировала свои «хвосты» и учусь, как и раньше, хорошо. Боря очень доволен своим техникумом. К нему каждый день приходят его друг Витя Аксенов[366]366
  Витя Аксенов – Виктор (1915–?), соученик брата автора по электротехникуму.


[Закрыть], его лет, развитой, хороший мальчик, любящий искусство. Через сестру он часто достает билеты в театр, и они ходят вдвоем. Приходит к нему чаще других заниматься Федя Поросятников[367]367
  Федя Поросятников – (ок. 1910-х —?), друг брата автора.


[Закрыть], намного старше Бори и Вити. По профессии он обойщик, а потому носит с собой небольшой чемоданчик со всеми принадлежностями для своей работы. Приходит иногда и Алеша Абрамов, который по-прежнему хвастается и врет, а Боря на этом его ловит и недавно заставил его съесть больше, чем надо, горчицы за обедом.

Из студентов бывает у меня Саша Алексин[368]368
  Саша Алексин – Александр Александрович (1909–1971); окончил Ленинградский горный институт в 1941 г., работал главным геологом геологических экспедиций в Туркмении, Астраханской области, кандидат геолого-минералогических наук, автор ценных научных работ.


[Закрыть], и мы с ним подолгу разговариваем. Он очень развитой, много читал, и с ним интересно поговорить. Саша родился в тюрьме, его мать политкаторжанка. Теперь она живет в Москве.

Все же, хотя и холодно, а весна приближается, и в 7 часов вечера уже сравнительно светло. Свободные дни я хожу в Эрмитаж[369]369
  Эрмитаж – один из крупнейших художественных музеев мира, основан в 1764 г. как частная коллекция Екатерины II, в 1852 г. стал публичным музеем; находится в Санкт-Петербурге (в описываемые автором годы – Ленинграде), основной комплекс зданий расположен между Дворцовой набережной Невы (в 1923–1944 гг. наб. Девятого Января (1905 года)) и Дворцовой площадью (в 1918–1944 гг. пл. Урицкого).


[Закрыть]. Искусство все больше и больше захватывает меня.

Я продолжаю все так же переписываться с Женей. От Вити получила письмо, самолюбиво прячущее боль. Как часто я о них думаю! А здесь в институте у меня нет близости с товарищами по группе. Кроме Саши, они все для меня малоинтересны.

9 марта. Весь вечер слушала Шопена, Бетховена и Чайковского. Мне играл инженер Юра Смирнов, с которым я познакомилась у Маруси и Германа и который ухаживает за мной. Мне хотелось, чтобы в комнате было темно, чтобы лицо можно было закрыть руками и дать волю волновавшим меня чувствам. Знакомые звуки тревожили недавними воспоминаниями, у меня кружилась голова, горело лицо. Но, хотя гореть в этом огне временами мучительно, все же это прекрасно. Хорошо, что каждая история в жизни имеет свой конец, и настанет время, когда кончится ожидание и я снова смогу слушать с Павлушей музыку в Филармонии. Я думаю иногда: что, если счастье бывает только в погоне за счастьем и в воспоминаниях? Разве не счастье – мечта о любви, которую ждешь со светлой, страстной надеждой? Возможно, что это и есть мое острое счастье без разочарования? Я часто останавливаю пристальный взгляд на Павлушиной карточке. Он так близко и так далеко от меня! Когда же, наконец, он будет только близко?

Мне хочется сказать ему так много о себе и так много от него услышать. Неужели он скоро не приедет в Ленинград, а если и приедет, то ненадолго? Я не знаю, насколько может задержать его работа на Урале и сколько времени может тянуться наша разлука. Я понимаю, что ему тоже нелегко жить без меня, о чем говорят его письма. И ему, как и мне, хотелось бы быть ближе друг к другу. Как все ново и волнующе впереди! Но когда же настанет это «впереди»? У меня кружится голова, когда я об этом думаю. Мы пишем друг другу так часто! Но ведь писем мало. Я тоскую без него.

10 марта. Два дня за окном бушует снежная метель, и когда идешь по набережной, снег засыпает глаза и холодные снежинки тают на губах. Весна снова кажется далекой, и настроение падает, а впечатлительность обостряется, становясь тревожной. И тогда не только погода, но и разные повседневные мелочи жизни чувствительно ранят. В институте вчера распределяли практикантов по геологическим партиям. Я еду в Кизил и вдруг узнаю, что двоих студентов посылают в Башкирскую республику, а в списках эта партия не числилась. Туда два места дали, достаточно, а я слишком поздно об этом узнала. Просить же поменяться после того, как я настаивала, чтобы меня послали в Кизил, было неудобно. А ведь возможно, что башкирская партия будет недалеко от Павлуши, и мы могли бы увидеться уже в начале лета. Но у меня нет никаких уважительных причин изменять место своей практики. Увидеться, когда я буду в Кизильском районе, невозможно. Придется ждать конца практики!

За последнее время я чувствую, что очень устала.

Только что прочла в газете сейчас, которую принес Боря, о том, что партия около Белорецка открыла большое месторождение хлористого железняка. Я подумала, что это, возможно, партия, в которой работает Павлуша. Попрошу его описать мне район в геологическом отношении, а также в каких породах залегают штоки железняка и какие встречаются обнажения и выходы пород.

12 марта. Получила сегодня два письма от Павлуши, и второе письмо меня встревожило. Дорогой мой, мне хотелось бы Вам сказать, что Ваши неприятности для меня больше значат, чем мои. Как бы мне хотелось перенестись к Вам, чтобы разделить все вместе с Вами, вернуть Вам хорошее настроение и сказать много радостного, заглянув в Ваши веселые глаза! Мое бессилие часто меня сердит. Не думайте, что я жизнь и Вас очень идеализирую. Нет, я хочу Вас видеть таким, каковы Вы в действительности, иногда мрачным, с большим самолюбием, не прощающим обиды, с сильным, сложным характером и с царапиной в сердце, но для меня дорогим и близким. Ваше подавленное настроение временами меня пугает. Почему Вы для себя все рисуете в мрачных тонах и боитесь за меня? Я знаю, что Вы меня любите, хорошо знаю Ваше благородство. И за все я Вас люблю. То, что Вас взволновало, – проходящее, такие неприятности встречаются и бесследно исчезают. Люди нас окружают разные, но сильные всегда побеждают жизнь и, любя ее, учатся любить и печаль. Вы пишете, что если у меня после практики останутся свободные дни, то было бы хорошо, чтобы я из Свердловска приехала к Вам. Видимо, разлука и любовь для некоторых сердец во все века одинаковы, и слова Альманзора[370]370
  Альманзор – также Аль-Мансур, Альмансор (наст. имя Мухаммад ибн Абдалла ибн Абу Амир; ок. 939–1002), государственный деятель, полководец, фактический правитель Кордовского халифата в Испании, успешно и жестоко воевал против христианских государств на севере Пиренейского полуострова. Вошел в испанский фольклор, западноевропейский эпос как могущественный мудрый мусульманский правитель. Автор имеет в виду не исторического Аль-Мансура, а литературного персонажа, возможно героя трагедии немецкого поэта Генриха Гейне (1797–1856) «Альманзор» (1823).


[Закрыть], страдавшего в разлуке с любимой, находят отклик и в наших сердцах. Боюсь, что у меня в мозгу паук раскинул паутину, и для Вашей Тани жизнь стала не такой радостной, особенно когда выяснилось, что я должна далеко уехать на практику и наши письма будут редки. Может быть, Вам лучше приложить усилия, чтобы все-таки поскорее вырваться в Ленинград и поступить хотя бы заочно в Горный? Вам с Вашими теперешними отзывами о работе это возможно. Какое это было бы счастье для нас обоих!

18 марта. Вчера была у меня Катя, и мы весь вечер проговорили, сидя на диване. Она стала недавно Москвиной. Это для нее, как она сказала, неожиданно. На службе ее посылали на периферию. Это касалось всех служащих, не связанных семьей. Тогда Миша предложил ей раньше записаться, чем они это собирались сделать. И вот она стала Москвиной, оставшись в Ленинграде, но у них все остается по-прежнему. Михаил Ефремович сильно болен. Ему делали операцию рака, но не совсем удачно, поэтому настоящая свадьба Кати отложена до его выздоровления. Катя мне сказала, что лето они собираются провести на Украине, она и Мария Ивановна, чтобы поправить Михаила Ефремовича после операции. У Кати доктора нашли белокровие, и ей тоже надо хорошо отдохнуть. Последнее время на службе с Катей случались обмороки. Миша у нас бывает довольно часто, один и с Катей; он по-прежнему влюблен в Катюшу, а она, как и раньше, капризничает и играет его чувством, шаловливо надувая свои губки. Боря с Тасей живут неважно, хотя он и влюблен в нее. Мария Ивановна возмущается тем, что Тася может быть такой вруньей, испорченной натурой, а Михаил Ефремович просто не хочет видеть, как он говорит, эту неряху во всех отношениях. Мне думается, что когда Боря узнает ее лучше и радужная повязка упадет с его глаз, то он будет глубоко несчастлив; мне его жаль.

Эти дни погода стоит ветреная и временами переменчивая, падают белые снежинки, переходя в дождь, а потом выглядывает солнце, и в воздухе что-то весеннее, что радует и волнует. В институт я теперь езжу на площадке трамвая, подставляя лицо ласкающим солнечным лучам и порывам весеннего ветра. Я думаю – весна без Вас… Весна нашей жизни и любви, а мы далеко друг от друга. Когда же мы будем встречать весну вместе, как когда-то в Детском? Мы часто бродили по парку, и с нами бегал Чарли… Парк тогда был залит весенним солнцем и распускающейся молодой листвой. Тогда мы виделись каждый день, но с той весны я ни разу не была в парке. Я и этой весной не увижу, как зазеленеет старый парк и зацветет в нем сирень. Да и было бы грустно ходить одной по знакомой аллее, как в ту незабываемую весну. Мне вспоминается скамейка у озера, где мы часто сидели с Вами вдвоем, и тогда Ваши глаза делались зеленоватыми от отраженной в них листвы. Как много у меня связано воспоминаний с парком в тот период нашей юности, когда все казалось таким легким и возможным и, наоборот, невозможным и теряемым навсегда. Давно ли это было? Откуда же тревога на пороге нашей жизни? Все как-то спутано и загадочно. Зачем эта долгая разлука? Павлуша в своем письме ко мне писал: меня больше всего тревожит неизвестность, как устроится наша жизнь, но, к счастью, все имеет свой конец, кончится и «моя история». Я переделываю «наша». Ведь у нас все должно быть общее, все горести и радости. Разве это может быть иначе? На днях буду писать длинное письмо Павлуше, а сейчас уже поздно и надо спать.

25 марта. Пришла весна. Нева сбрасывает с себя ледяные оковы, ломая лед, и уносит большие и маленькие льдины. Солнце, поднимаясь все выше, пробуждает жизнь, и я с радостью встречаю весну, прислушиваясь к звонким каплям, падающим с крыш. Во всем чувствуется торопливая тревога жизни. Громче кричат воробьи. Воздух наполнен запахом оттаивающей земли. Ленинград оживает: на бульварах бегают дети, на улицах больше движения и в весеннем воздухе звонче слышатся звонки трамваев. Я иду часть пути в институт, а не еду на трамвае, как раньше, до конца. От моста Лейтенанта Шмидта[371]371
  Мост Лейтенанта Шмидта – Благовещенский мост через Неву построен в 1850 г., в 1855 г. назван Николаевским в честь Николая I, в 1918 г. переименован в честь Петра Петровича Шмидта (1867–1906), казненного за участие в Севастопольском восстании 1905 г., с 2007 г. вновь Благовещенский; соединяет Васильевский и 2-й Адмиралтейский острова Петербурга.


[Закрыть] до института участок залитой солнцем набережной доставляет мне удовольствие.

На днях получила письмо от Жени, в котором он пишет о внезапной смерти своего отца. Эту потерю он тяжело переживает. Я написала ему длинное письмо. Мне вспомнился Днепропетровск, все мои друзья, и сердце сжалось болью за Женю. У меня нет таких слов, которые могли бы его утешить, помочь ему забыть печаль. В глубине моего сердца таится к нему больше чем привязанность, он для меня дорог… И все же это не сравнить с моей любовью к Павлуше. Как это все сложно и грустно! От Сережи я также знаю, как тяжело Витя переживал последнее мое письмо. Он не смог мне простить многое, хотя я никогда ему не обещала большего, чем дружбу. Сережа пишет, что у них стоят солнечные, теплые дни и в садах цветут яблони.

У нас в институте все по-старому, многие студенты готовятся уезжать на практику, в том числе и я, а студенты старших курсов уже разъехались.

29 марта. Вчера была с мамой и Борей в Мариинском театре на опере «Руслан и Людмила»[372]372
  «Руслан и Людмила» – опера в пяти действиях по одноименной поэме А. С. Пушкина, композитор М. И. Глинка, авторы либретто В. Ф. Ширков, К. А. Бахтурин, М. И. Глинка при участии Н. А. Маркевича, Н. В. Кукольника и М. А. Гедеонова; премьера состоялась в 1842 г. в Петербурге.


[Закрыть]. С этой сказкой у меня связан целый период моего детства. Я часто просила папу рассказать ее, и он каждый раз по-новому ее рассказывал, а я, прижавшись в кресле, с восторгом слушала, пока мама в день моего рождения мне [не] подарила сказки Пушкина. Когда мамы не было дома, папа раньше времени нашел эту книгу и прочел по-настоящему «Руслана и Людмилу»[373]373
  «Руслан и Людмила» – «богатырская» сказочная поэма А. С. Пушкина (1920).


[Закрыть]. Позднее я знала всю поэму на память. Она и теперь всегда пробуждает во мне рой полузабытых ощущений и воспоминаний.

 
В печали – радости залог.
Природу вместе созидали
Белбог и мрачный Чернобог[374]374
  «В печали <…> Чернобог» – цитата не из поэмы, а из оперы (1-е действие, интродукция, слова Баяна):
За благом вслед идут печали,Печаль же – радости залог.Природу вместе созидалиБелбог и мрачный Чернобог.

[Закрыть].
 

Будем же надеяться, дорогой, на Белобога, ведь не один же царствует на земле Чернобог. Но я хочу сегодня попросить Леля[375]375
  Лель – упоминается в поэме и опере «Руслан и Людмила» как бог семейных уз.


[Закрыть] дать мне маленькую радость, увидеть во сне Вас и отнести Вам в далекую тайгу мой поцелуй. Все дни у меня много работы и я поздно возвращаюсь из института в связи с приготовлением к отъезду на практику.

Уже поздно, и я кончаю писать, пожелав Вам мысленно спокойной ночи.

7 апреля. Опять я думаю, не странно ли то, что вся моя любовь с самого начала развивалась и изливалась только письменно, и я никогда в течение трех лет не сказала Павлуше слова «люблю» не в письме или в шутку, а непосредственно? Я привыкла в стихах и письмах писать обо всем, делать любые признания, называя его ласковыми именами, а вот как бы все это вышло в его присутствии? Как бы прозвучало первое слово «люблю», как бы я посмотрела на него и как бы встретила взгляд его глаз? Ведь это все было бы не так, как в письме, может быть, мучительнее, может быть, чудеснее?.. Не было бы много слов, а было бы одно слово и взгляд, но в этом было бы больше значения. Подумайте только, с каким упорством нас разделяет жизнь с тысячами преград, нелепых, случайных! Когда же, наконец, мы будем вместе в награду за все наши долгие испытания? Я понимаю, что такому настроению поддаваться не следует, и я хочу верить, что наша любовь победит все на нашем пути и даст нам еще большую, яркую радость после тревог разлуки. Помните, уезжая, Вы сказали мне, неожиданно поцеловав на вокзале: «Дорогая моя Танюша, запомните, что одиннадцать месяцев будут для нас с Вами последними испытаниями». Тогда эти слова были так неопределенны и недосказаны. А теперь – несмотря на мое желание сократить долгий срок и, уезжая на практику, повидать Вас, я не уверена, что нам удастся оторвать для этого от разлуки хотя бы один день. Когда я уеду, Ваши письма будут доходить до меня не раньше, чем через две недели. Пришла весна… Золотое солнце, безоблачное небо, чудесный воздух – сколько разнообразного счастья дарит природа в весенние дни! А я без Вас полностью не могу отдаться чувству восторга. Но я люблю и знаю, что со временем и Вы будете со мной радоваться солнцу и весне.

9 апреля. Весь вечер провела у Маруси и Германа. Там был Юра – друг Германа, о котором я писала раньше. Позднее туда пришел и Боря. В этот вечер Юра много играл, и я с большим удовольствием его слушала. Он играл серьезные вещи, а потом мы говорили о музыке и вообще о многом. Немного даже потанцевали. Я заметила, что, когда я встречаюсь с Юрой, он все свое внимание уделяет мне, несмотря на то что он намного старше меня и женат. Я здесь совершенно ни при чем, но он сразу как-то увлекся мной и признался Герману, а от него об этом узнала Маруся и сказала мне. Конечно, это не настолько серьезно, чтобы придавать этому значение, и я уверена, что это скоро пройдет. Юре просто нравится со мною разговаривать, танцевать, шутить, видеть меня смеющейся, но не больше. Я перед ним совсем девочка, о чем он сам говорит мне.

На днях получила длинное письмо из Днепропетровска от «Черного Козлика». Его письма всегда интересны, в них звучит веселая насмешка над самим собой. Он мне прислал несколько украинских стихов, прося их ему перевести.

На этот раз я кончаю писать и беру в руки палеонтологию. Последнее время я пишу особенно длинные письма Павлуше. И поэтому я разрешила ему их выбрасывать, когда они покажутся слишком надоевшими. А он еще упрекает меня, что я мало ему пишу. Теперь пускай утопает в наводнении моих писем!

12 апреля. Придя домой, у себя на столе я нашла два Павлушиных письма. Он жаждет меня видеть и долго смотрит на мою карточку! С весной у него и настроение стало лучше. Он задает мне тогда много вопросов, на которые я буду постепенно отвечать. Я иногда думаю, что было бы лучше, если бы я была больше женщиной в полном смысле этого слова, потому что женщина скорее создана быть плющом. Я совсем не плющ! Мое развитие пошло необычным путем, и во мне не хватает некоторых женских качеств. У меня не было подруг даже в детстве, в полном смысле этого слова. Многих женских склонностей я лишена, и многие женские обязанности и функции меня отталкивают. Могу ли я такая дать счастье? Но ведь я люблю, я умею любить! А разве это не главное?

15 апреля. Ваша маленькая Таня, как Вы, Павлуша, меня называете в своих письмах, хочет поделиться с Вами своими соображениями. Каждый наступающий день приближает мой скорый отъезд на практику, и мне так хочется увидеться летом с Вами! Если, как Вы пишете, Ваши работы в Юрк-Тусской партии рассчитаны на 4 месяца, значит, в сентябре Вы будете в Уфе[376]376
  Уфá – основана в 1574 г., в 1786 г. получила статус города и центра Башкирского уезда; в СССР столица Башкирской АССР, ныне столица Башкоркостана; расположена на реке Белой, при впадении в нее рек Уфы и Дёмы, в 100 км к западу от гор Южного Урала.


[Закрыть]. Я думаю, что к этому времени моя работа тоже закончится, особенно принимая во внимание северный край и съемочный характер работ, и тогда мы смогли бы встретиться в Уфе, куда бы Вы приехали и ждали меня, если бы я немного запоздала. Главное, устраняется возможность ехать к Вам лошадьми, что Вас так беспокоит. Но больше всего мне хотелось бы, чтобы после окончания своих работ в Юрк-Тусской партии Вы вернулись в Ленинград и зиму провели мы бы, наконец, совсем-совсем вместе. Я понимаю, как трудно Вам строить свою жизнь так, как нам хочется обоим. Но я хочу верить и надеяться, что Вы получите возможность в скором времени учиться в Ленинграде. Теперь, когда у Вас такие хорошие отзывы о работе и рекомендации, это дает Вам право окончить институт по своей специальности, даже с официальной точки зрения. Разве не так? Только бы не потерять надежды, что все кончится хорошо для нас и мы будем жить и работать вместе! Я знаю, что Вы все это назовете моими детскими мечтами, мучаясь за меня, а для себя рисуя все самое худшее на свете и от этого страдая. Я также знаю, что Вы привели бы мне так много доказательств и примеров, посмеявшись над моим незнанием жизни. Но не надо судить меня так строго! Я не могу сидеть, опустив голову на руки, и не видеть никаких путей даже к невозможному. Жизнь всегда была борьбой, в которой испытывается сила человеческого характера, а этой силы, я знаю, в Вас достаточно.

Занятия в институте кончаются; я, как раньше, имею хорошие отметки. До отъезда на практику я буду работать в геолкоме[377]377
  Геолком – Геологический комитет.


[Закрыть]. Теперь я буду просыпаться не так рано.

Все реже и реже я пишу дневник. Все более он бессвязен. Его заменили и вытеснили письма к Павлуше. Они настолько длиннее, полнее, откровеннее, что дневник стал ни к чему. Ведь я и в нем то и дело обращаюсь к Павлуше и часто повторяю в письмах то, что мимоходом занесла на его страницы. Видимо, я скоро брошу его писать.

20 апреля. Домой я сегодня пришла поздно. Работала в геолкоме, потом была в институте. Когда возвращалась в девятом часу вечера в трамвае, было еще светло. Приближаются белые ночи. На фоне светлого неба резко выделяются все еще голые деревья. А в Неве отражаются бледные огни города. Я не увижу, как покроются ветви деревьев зеленой листвой и на улице будут продаваться первые весенние цветы. Я буду далеко где-то на незнакомом севере, в тайге, на практике, а когда вернусь домой, будет хмурая дождливая погода и осенний ветер золотым дождем засыплет дорожки парка, будет на душе грустно, но зато останется только три месяца до приезда Павлуши.

Я сейчас сижу в комнате одна, все ушли. Хорошо сидеть у стола в полной тишине со своими думами и писать дневник, изредка бросая взгляд на Павлушину карточку, ощущая на себе его серьезный, вдумчивый взгляд… Может быть, в этот час он тоже думает обо мне, и наши мысли нас соединяют, побеждая далекие пространства. Как мне хочется, чтобы время летело быстрее, чтобы поскорее наступил день нашего свидания! Только подумать, что каждый наступающий день и час уносит с собой неповторимый кусочек жизни, молодости, которым нет возврата. Зачем же эти мучения разлуки? Идет весна, будет много цветов, в небе будет ярче и радостней гореть солнце, а я буду чувствовать себя одинокой и не смогу полно радоваться солнцу и цветам и жить, как когда-то, беспечно, невольно я задумываюсь над жизнью. Недавно в институте один студент, посмотрев на меня, сказал: «Вы не знаете, Таня, какое преимущество быть такой, как вы, – единственной студенткой в группе? Как вы можете своим смехом, своим неуловимым обаянием, своими блестящими глазами завоевать нас всех по очереди, или всех сразу, как вам захочется, беспечно беря любовь и радость, пользуясь лучшей порой своей жизни». Но на этом фронте моя песенка спета, да и не умею я легко брать радости и отбрасывать их, использовав и заменяя другими. Все у меня слишком серьезно, сложно, длительно или постоянно.