Текст книги "Как стать астронавтом? Все, что вам следует знать, прежде чем вы покинете Землю"

27. Плохие начальники
Глупые правила и бюрократическая неразбериха

Одним из неприятнейших моментов моей миссии было то, что мне постоянно капал на мозги заместитель начальника отдела астронавтов. Я получал от него e-mail с замечаниями, в которых он указывал, что я не уделяю достаточного внимания внесенным в ежедневное расписание ограничениям на физические упражнения. На самом деле в нашем графике были «окна», во время которых нам не разрешалось пользоваться беговой дорожкой, потому что в это время робот-манипулятор (роботизированная рука) находился в движении, работая за пределами станции. Мы предположили, что наземные диспетчеры опасаются вибрации, которая может помешать движению манипулятора. Ругаться на нас по этому поводу не имело смысла, потому что я действительно обратил на это пристальное внимание экипажа. Все знали об этом и старались избегать накладок.

Но однажды я собрал нашу команду и еще раз всем напомнил: «Ребята, не забудьте свериться с электронным расписанием, прежде чем приступите к тренировкам; надо убедиться, что в тот момент нет никаких ограничений, иначе Хьюстон на самом деле разозлится и лишит нас возможности заниматься спортом тогда, когда мы захотим». Мы сообща подумали над тем, как избежать подобных ситуаций: звонить в Хьюстон, прежде чем начинать каждую тренировку (настоящая головная боль), или наклеивать большой ярлык на аппаратуру, которую вам нужно передвинуть перед тренировкой, напоминающий, что следует проверить электронное расписание, и т. д.

И тогда один из товарищей по команде задал простой вопрос: «Почему у нас вообще есть это ограничение?» Мы думали, что это было глупо и продиктовано излишней осторожностью, а оказалось, что это было в порядке вещей. Через несколько минут после дискуссии я схватил микрофон и задал очень невинный вопрос: «Хьюстон, у нас есть небольшой вопрос об ограничениях на упражнения. Пожалуйста, вы можете привести доводы в пользу запрета бега на беговой дорожке во время работы робота-манипулятора? Оказывает ли на него негативное влияние вибрация беговой дорожки?»

Неловкое молчание. Тяжелая пауза. Я представил, что в центре управления полетами люди играют в «камень, ножницы, бумага», чтобы определить, кому придется нам отвечать.

Потом мы услышали смущенный ответ: «Эээ, станция, нет, на самом деле проблема в том, что движение робота-манипулятора может спровоцировать проблемы с беговой дорожкой». Я знал, что иногда НАСА было до смешного осторожным, когда дело касалось установленных им правил безопасности… Ну, давай же!

Оказывается, программа космической станции не хотела тратить деньги на проведение инженерного анализа, чтобы убедиться, может ли движение робота-манипулятора повредить беговую дорожку. Ну, хорошо. В один прекрасный день я установил видеокамеру, чтобы снимать беговую дорожку в то время, когда работал робот-манипулятор, чтобы продемонстрировать, что она не слетает с петель, когда небольшая роботизированная рука приходит в движение. Конечно, никакого заметного движения хрупкой беговой дорожки не наблюдалось. Не требовалось ни дополнительных финансовых расходов, ни инженерного анализа. Не думаю, что начальству понравилось мое видео, но я думал, что это было забавно.

Возможно, это была самая абсурдная вещь, которую я слышал за все время моего нахождения в НАСА. Но там действительно были обеспокоены тем, что роботизированная рука, движущаяся со стремительной скоростью 1 см/с, вызовет столько вибраций, что может повредить беговую дорожку. А это было устройство, предназначенное для бега 90-килограммовых астронавтов, которое действительно могло бы выйти из строя, но в любом случае оно было защищено системой виброизоляции, плавающей на пружинах. Потратить больше десяти секунд на разговор о такой угрозе противоречило здравому смыслу и логике, но НАСА наложило на команду ограничение, потребовало от центра управления космическим полетом потратить время на отслеживание нашего расписания, а менеджеры астронавтов были вынуждены написать для нас строго сформулированные электронные письма, чтобы защитить от проблемы, которая с нулевой вероятностью угрожала чему-либо или кому-либо.

Мы хорошо посмеялись над этим, но также покачали головами, потому что понимали, что при таких культуре и процессе принятия решений это было нормально – ограничивать деятельность команды, которая, очевидно, не представляла даже отдаленной угрозы. А затем устраивать разнос за несоблюдение указанного ограничения. Мы шикарно взяли под козырек и продолжали жить, стараясь не заниматься спортом, когда наш график был отмечен флажком. Но этот эпизод стал важным уроком для меня.

Во-первых, иногда люди неразумны, и есть правила, с которыми вы не согласны. Зачастую вам просто приходится иметь дело с ними и продолжать жить дальше, поэтому об этом не стоит думать или беспокоиться. Во-вторых, если что-то действительно нужно изменить, попробуйте сделать это надлежащим образом, постарайтесь исправить это собственными силами. Не жалуйтесь, а просто предложите начальнику вариант решения проблемы. Во время дебрифинга, по завершении миссии, я сделал это ограничение одним из основных вопросов своего доклада, и руководство согласилось, что ситуация была глупой и требовала разрешения. Однако в последний раз, когда я проверял это, то есть два года спустя после нашего полета, это ограничение все еще действовало. Наконец, если вы занимаете руководящее положение и есть правила, которые совершенно бессмысленны, измените их. Не увеличивайте без надобности издержки и разочарование своих сотрудников; просто примите командное решение и поступайте правильно. Если у вас есть полномочия, чтобы избавиться от ненужных инструкций, просто сделайте это. Все будут уважать вас за такое решение.

28. В космосе никто не услышит вашего крика
Утечка аммиака угрожает существованию станции и астронавтов

Несмотря на программу подготовки к чрезвычайным ситуациям, которую я прошел в качестве астронавта, я никогда не думал, что мне придется находиться в российском сегменте МКС, когда люк в американский сегмент будет закрыт, а команда – ждать и задавать себе вопрос: «Будет ли космическая станция уничтожена? Неужели это конец?» Пока мы плыли в невесомости и размышляли о затруднительном положении, в котором оказались, я чувствовал себя немного похожим на парня из песни Аланис Мориссетт Ironic, который погиб в авиакатастрофе, и думал про себя: «Разве это не иронично?» И вот как мы оказались в такой ситуации.

Каждый экипаж космической станции проходит подготовку ко всем видам чрезвычайных ситуаций. Это могут быть отказы компьютеров, короткие замыкания, неисправности оборудования, а также более серьезные вещи, такие как пожары и всевозможные сценарии утечек воздуха. Самой опасной на Международной космической станции может стать утечка аммиака. Инструкторы из НАСА говорили нам: «Если вы почувствуете запах аммиака, не беспокойтесь о том, что нужно что-то предпринимать, потому что вы все равно умрете». Без сомнения, это внушало уверенность.

Мы находились в космосе уже несколько месяцев, и тот день был самым обычным. Саманта Кристофоретти и я были каждый в своих каютах, просматривали электронную почту и занимались административной работой, когда сработала сигнализация. Тревожный сигнал на МКС звучит именно так, как вы представляете сигнализацию в космосе. Это нечто среднее между сигналом тревоги из фильма «Звездный путь» и звуком клаксона из малобюджетного научно-фантастического фильма. Когда он звучит, нет сомнений, что происходит что-то серьезное. Я и Сэм одновременно выглянули из наших кают и уставились на панель сигнализации.

Когда я увидел, что загорелся значок тревоги «АТМ», моей первой мыслью было: «Атмосфера… должно быть, утечка воздуха». За всю пятнадцатилетнюю историю существования МКС на ней периодически срабатывал ложный сигнал утечки воздуха. И я подумал, что это должен быть один из таких случаев. Однако сигнал АТМ обозначал не только утечку воздуха, он сообщает о том, что атмосфера внутри МКС токсична и, вполне возможно, из-за утечки аммиака. Примечательно, что этот сигнал сработал впервые в истории МКС. Мой мозг не мог в это поверить, поэтому я сказал Саманте: «Это утечка воздуха, верно?» На что она сразу же ответила: «НЕТ, это утечка аммиака!»

Вернувшись к реальности, мы принялись за дело. Надели противогазы. Мы хотели учесть все, ничего не забыть. Нужно было как можно скорее спуститься в российский сегмент и закрыть люк между ним и американским. В нашей части МКС в качестве охлаждающего вещества используется аммиак, а в российском – нет, поэтому воздух там должен быть безопасным. Нужно снять всю одежду, если она загрязнена. Никто не почувствовал запаха аммиака, поэтому мы пропустили этот шаг! Закрыть второй люк, чтобы остаточные пары аммиака остались в американском сегменте. Достать газоанализатор для обнаружения паров аммиака, чтобы убедиться, что в атмосфере российского сегмента нет этого смертоносного химического вещества. Все чисто. Затем ждем ответа из Хьюстона…

Спустя пятнадцать долгих, напряженных минут мы получили новости – это была ложная сигнализация. Мы испустили коллективный вздох облегчения: станция не погибнет сегодня! Уф! Подобно частым пожарным сигналам и редким утечкам воздуха, утечка аммиака просто добавлена в коллекцию ложных срабатываний на МКС. Мы убираем газоанализатор паров аммиака, возвращаемся в американский сегмент и начинаем убирать беспорядок, который оставили, второпях уплывая после срабатывания сигнализации.

Потом нам срочно позвонили: «Станция, это Хьюстон! Утечка аммиака… Выполните аварийное реагирование! Повторяю, выполните аварийное реагирование! Утечка аммиака… Это не учебная тревога!» – довольно недвусмысленно. Только на этот раз предупреждение было по радиосвязи, а не по электронной сигнализации. После ложной тревоги я знал, что целая армия инженеров НАСА контролировала миссию, внимательно проверяя все поступающие данные, пытаясь определить, была ли эта тревога ложной или настоящей. Теперь центр управления полетами подтвердил, что это действительно была утечка, поэтому я не сомневался, что она была на самом деле. Инженеры НАСА неправильно поняли этот призыв. Работая в центре управления полетами почти десять лет, я полностью доверял нашему летному директору и группе управления полетом. Когда они сказали: «Выполните аварийное реагирование на утечку аммиака», я надел противогаз, закрыл люк и задал вопросы позднее.

Это было похоже на сцену из «Европейских каникул»: «Смотрите, ребята! Большой Бен!» или, может быть, на «День сурка». Кислородные маски активированы – проверьте. Американский сегмент эвакуирован, никого не осталось – проверьте. Люк между американским и российским сегментами закрыт и опломбирован – проверьте. Разденьтесь – нет. Нет аммиака в атмосфере российского сегмента – проверьте.

К этому моменту в течение одного часа мы уже дважды запускали процедуры проверки утечки аммиака на МКС. Мы провели быстрый дебрифинг экипажа, чтобы обсудить, каким образом справиться с чрезвычайной ситуацией, какие шаги контрольного списка были пропущены и что могло было быть сделано лучшим образом, о чем нам нужно было сообщить в Хьюстон. К этому моменту было совершенно очевидно, что в Хьюстоне и Москве будет проведено большое количество рабочих встреч и что все в командовании НАСА будут осведомлены о нашем затруднительном положении.

Мы очень быстро осознали серьезность (шутка!) ситуации. Аммиак в течение десятилетий использовался в качестве охлаждающей жидкости американского сегмента МКС и отлично себя зарекомендовал. Но мы также очень хорошо понимали, насколько он опасен. К счастью, инженеры, которые проектировали станцию, проделали большую работу, практически исключив вероятность утечки, но сбрасывать со счетов ее вероятность было нельзя. С другой стороны, российский хладагент на основе гликоля был совершенно безвреден, поэтому в случае утечки аммиака весь экипаж станции будет в безопасности в российском сегменте. Помимо опасности вдыхания токсичных паров экипажем, существовала угроза для оборудования. МКС имеет два контура аммиака, ряд резервуаров и трубопроводов, которые переносят тепло от внутренних водяных контуров станции к внешним радиаторам. Если в одном будет утечка в космос, второй контур сможет обеспечивать охлаждение оборудования. Это стало бы серьезным ударом по работоспособности станции, особенно с учетом отсутствия космического шаттла, который мог бы доставить на станцию большую цистерну с аммиаком, необходимым для заполнения контура. Ситуация была бы сложной, но не смертельной.

Но будет невозможно выжить, если утечка аммиака произойдет внутри американского сегмента. Если все содержимое аммиачного контура попадет внутрь станции, это может вызвать избыточное давление, под воздействием которого лопнут алюминиевые конструкции одного или нескольких модулей, как воздушный шар, переполненный воздухом. Управление полетом могло бы предотвратить эту проблему, выполнив выброс аммиака в космос. Тогда мы потеряли бы охлаждающий контур, но это предотвратило бы утрату станции. Через несколько месяцев после возвращения на Землю я узнал, что Хьюстон серьезно рассматривал этот вариант во время нашей чрезвычайной ситуации, которая была предотвращена только благодаря жесткому и в конечном итоге правильному реагированию руководителя нашего полета. Вот почему этим парням платят большие деньги – они одни из самых умных и компетентных людей, с которыми я когда-либо работал. Однако, даже если вы предотвратили катастрофическое «лопание» конструкции, проблема аммиака в американском сегменте никуда не делась.

Если в атмосфере будет даже небольшое количество аммиака, удалить его будет чрезвычайно трудно, если вообще возможно. Единственный фильтр очистки воздуха, который у нас был, – наши противогазы, поэтому теоретически можно было бы отправить астронавта в зараженный модуль. Он бы вдыхал загрязненный воздух, который проходил бы, очищаясь, через фильтр в противогазе, и со временем такая очистка снизила бы концентрацию аммиака. Но поскольку бедный астронавт, который сидел бы и очищал воздух, также был бы покрыт аммиаком, ему было бы проблематично, мягко выражаясь, убедить своих товарищей по команде, находящихся в российском сегменте, позволить ему вернуться в их помещение, наполненное чистым воздухом. Нужна какая-то душевая кабина и система очистки, чтобы полностью очистить астронавта и его одежду, чего, конечно же, нет в космосе. Это напоминало бы аналогичную ситуацию с солдатами в зоне использования химического оружия или с советскими военными в недавно появившемся на экранах минисериале «Чернобыль».

Работать с токсичной средой на Земле достаточно сложно, в космосе это почти невозможно. Реальность такова, что фактическая утечка аммиака в американский сегмент сделает значительную часть МКС непригодной для проживания, и если там выйдет из строя оборудование, то чинить его будет некому.

Настоящая утечка аммиака в конечном итоге приведет к медленной смерти американской половины МКС, а затем к гибели всей станции. Мы знали это и провели вторую половину дня, глядя друг на друга, громко недоумевая, сколько времени пройдет, прежде чем они отправят нас домой, оставив космическую станцию необитаемой в ожидании безвременной смерти.

В самый разгар этой неожиданной и экстремальной ситуации произошло нечто экстраординарное. Если в течение последнего десятилетия вы следили за новостями, то наверняка могли заметить, что между Россией и Западом была некоторая напряженность (гражданская война на Украине, санкции, Крым). В 2014 сбит нидерландский самолет, опять растет напряженность. И вот в этом контексте мы получили неожиданный радиозвонок от одного из первых лиц в Российском правительстве, г-на Дмитрия Рогозина, который провожал меня до ракеты «Союз» в ночь старта. Он был одним из первых заместителей г-на Путина в период, когда отношения между Россией и Западом было особенно напряжены. Он сказал нам, что они будут работать вместе с нами. «Наши американские коллеги могут оставаться в российском сегменте так долго, как им потребуется. Мы будем работать над этой чрезвычайной ситуацией вместе».

Это был пример того, как люди могут и должны работать вместе – в космосе, на Земле, в семье, в бизнесе или между странами. Мы думали о дальнейшем продолжении работы, о том, как разрешить эту потенциально опасную проблему, отбросив в сторону нелепые разногласия рассчитанных на публику политических игр. Я считал русских товарищей по команде своими братьями и сестрами, и мне очень понравилось находиться в полете вместе с ними. Время, проведенное вместе с ними в российском модуле, совместные ужины после рабочего дня, все эти моменты пребывания в космосе были яркими и запоминающимися. И вот мы оказались в смертельно опасной ситуации в том же служебном модуле, работая вместе, чтобы выжить и спасти станцию. Я не идеалист и, прослужив более тридцати лет в ВВС, знаю, что в международных отношениях иногда требуется демонстрировать силу, но то, как мы справились с этой утечкой аммиака, – демонстрация того, как нужно решать многие вопросы здесь, на Земле.

Вечером того же дня нам позвонили из Хьюстона: «Просто шутка, ложная тревога». Да, это была самая впечатляющая ложная тревога. Оказалось, что какая-то доля космического излучения попала в компьютер, и он выдал неверные данные о системе охлаждения. Хьюстону потребовалось несколько часов, чтобы разобраться, что происходит на самом деле. Поскольку в звонке из Хьюстона нам сообщили о том, что утечка аммиака была настоящей, мы поверили им, потому что знали, что инженеры из Центра управления полетом были одними из лучших в мире, и они могли сделать такой звонок, только будучи на 100 % уверенными в том, что утечка действительно произошла. Поэтому мы были очень рады второму звонку и вздохнули с облегчением.

Несмотря на «ложную тревогу», они попросили нас надеть противогазы прежде, чем мы откроем люк, чтобы вернуться в американский сегмент, чтобы «на всякий случай» протестировать атмосферу в нем. Это заставило меня усмехнуться. Итак, мы с товарищами по команде снова надели противогазы, взяли оборудование для обнаружения аммиака и поплыли вниз, в покинутый модуль космического корабля. Это было похоже на сцену из фильма ужасов; все вещи, которые мы бросили, потому что безумно торопились, стремясь избежать утечки, хаотично плавали в невесомости, как будто их уносило потусторонними силами. Они выглядели так, как если бы бесцельно дрейфовали на протяжении веков, брошенные давно погибшей командой, хотя на самом деле прошло всего лишь несколько часов. К счастью, атмосфера в модуле была чистой, и мы сняли противогазы вскоре после возвращения. Жизнь на станции вернулась в прежний режим в течение дня или около того.

Главный урок, который я извлек из этой драматичной ситуации, заключался не в том, что необходимо улучшить конструкцию охлаждающего контура космического корабля или его функционирование. И не в ответе на вопрос «Следует или нет переодеваться после перехода в российский сегмент?» Мой ответ: «Не стоит». Я увидел пример того, как люди должны работать вместе во время решения сложных проблем, оставляя позади мелкие политические разногласия. Это именно то, что мы сделали и что вообще делала космическая программа на протяжении многих десятилетий. Безвоздушное космическое пространство – суровая и неумолимая среда, в нем совершенно не важно, из какой вы страны или какова ваша идеология. Если вы не сосредоточитесь на выполнении работы, действуя в команде, вы рискуете погибнуть.

И это, друзья мои, урок, который нам стоит усвоить здесь, на нашей родной планете.

29. Эти долгие 200 дней
Как астронавты развлекаются в космосе? (то, о чем все хотят спросить)

Есть один вопрос, на который все хотят получить ответ, но многие боятся его задать: «Было ли у вас, ммм, ну, вы знаете? Или было у кого? Ну, знаете… в космосе?»

Чтобы ответить на этот вопрос, я приведу ответ, который дал Нилу Деграссу Тайсону, когда был гостем на его телешоу, которое снималось в планетарии Хайдена в Нью-Йорке.

Формат передачи следующий: сначала Нил снимает отрывок перед живой аудиторией, затем делает перерыв, во время которого в неформальной обстановке разговаривает с аудиторией при выключенной камере, и возвращается в прямой эфир, чтобы закончить шоу. Во время перерыва Нил повернулся ко мне и спросил: «Терри, давай честно, а? Было у кого-нибудь?»

И мой ответ – было…

Но прежде чем перейти к нему, я хотел бы немного поговорить о логистике. Находиться внутри ракеты «Союз» – это как сидеть вместе с двумя лучшими друзьями на переднем сиденье автомобиля «Фольксваген-жук». В таком тесном пространстве ничего просто не может произойти. В прямом смысле слова нет никакого личного пространства. Кроме того, вы находитесь в «Союзе» сразу после запуска, и обычно вам приходится пролететь четыре орбиты до встречи со станцией, на это уходит примерно шесть часов. Большая часть этого времени тратится на процедуры. На вас надет скафандр «Сокол», большой и громоздкий, чтобы снять его, нужно десять минут, а это делает любое другое занятие практически невозможным. И более того, в течение нескольких часов после отлета с Земли ни у кого вообще нет настроения заниматься чем-либо еще. Вестибулярная система вашего мозга все еще качает головой и спрашивает себя: «Что, черт возьми, со мной происходит и где же гравитация?!»

В день запуска после дневного перекуса есть два перерыва, во время которых, если у вас будет свободное время, вы можете заняться делом. Но астронавты обычно снимают скафандры «Сокол» и переодеваются во что-то более удобное, например в рубашку поло и шорты-бермуды на липучке. Но – и это большое «но» – вестибулярная система вашего мозга все еще полностью сбита с толку, поэтому возникновение настроения, подходящего для указанной деятельности, становится чрезвычайно трудным и даже невозможным делом. Более того, во время полета «Союз» вращается, как жареная курица на вертеле для гриля, чтобы не допустить своего перегрева солнцем только с одной стороны. В режиме вращения ваш мозг будет чувствовать себя еще хуже. Кроме того, если внутри ракеты экипаж будет подпрыгивать и ударяться о стены, очень маленький «Союз» может изменить направление движения, что вызовет тревогу и суровое предупреждение от Центра управления полетом из Москвы, которое будет сделано на русском языке, по меньшей мере. Одним словом, множество факторов, которые не способствуют тому, чтобы…

Космический шаттл, с другой стороны, немного больше «Союза». Это можно сравнить с тем, как если бы вы и шестеро ваших лучших друзей сидели вместе на кухне или в ванной комнате, и так на протяжении двух недель. Поэтому… велика вероятность того, что ничего не произойдет. Во время полетов шаттла у экипажа были те же самые проблемы с самочувствием, что и у команды «Союза», но полеты шаттлов длились дольше недели, что означало, что экипажам удавалось преодолевать первоначальное головокружение. Подводим итоги – было совершено 135 полетов шаттлов, а где есть желание, так есть и возможность, но я серьезно сомневаюсь, что что-либо интересное когда-либо произошло.

Если говорить о космической станции, то она большая. Просто очень большая. Даже больше, чем «Боинг-747». К тому же в течение полугода вас там всего лишь шесть человек, а порой и того меньше. Поэтому можно подумать, что могло бы найтись время для незапланированных занятий. А вышеупомянутые тошнота и проблемы с вестибулярным аппаратом проходят через несколько дней. Все чувствуют себя нормально и достаточно хорошо приспосабливаются к невесомости в течение большей части полугодового полета.

Физика этой проблемы будет быстро разрешена. В каждом модуле МКС есть поручни, держась за которые члены экипажа могут перемещаться, стоя на ногах. Итак, в невесомости достаточно легко стабилизировать свое тело. И в невесомости многое возможно. А люди склонны проявлять креативность, когда это обусловлено желанием или необходимостью. Фактически возможности невесомости кажутся действительно интригующими. Так что, конечно, если нет ничего, что могло бы помешать этому…

Но, в конце концов, вы отправляетесь в космос с людьми, которые практически становятся вашими братьями и сестрами. Поэтому я снова повторяю то, что сказал ранее: возможно, этого не произойдет. Насколько мне известно, этого не было.

Это было очень длительной подготовкой к окончательному ответу, который я дал Деграссу Тайсону: «Это были долгие 200 дней, Нил! И как же хорошо вернуться обратно на Землю!»