Текст книги "Как стать астронавтом? Все, что вам следует знать, прежде чем вы покинете Землю"

Остальной экипаж был не менее впечатляющим. Лорел Кларк была военно-морским врачом, на ее лице всегда сияла улыбка. Дэйв Браун был не слишком преуспевающим – летчик-истребитель ВМС, врач, владелец самолета, он заставил меня спросить себя, почему я зря потратил свою жизнь! Майкл Андерсон был ветераном космических полетов, коллегой-пилотом ВВС и командиром полезной нагрузки, отвечающим за все научные эксперименты, которые НАСА поручило экипажу провести в космосе. Его прекрасная жена станет моим другом на всю жизнь. Калпана Чавла родилась в Индии, а затем в возрасте двенадцати лет эмигрировала в США. Она была прекрасным инженером и самым добрым человеком, которого я когда-либо знал. Рик был прирожденным лидером, полным мудрости и анекдотов Западного Техаса (его анекдот про дохлую кошку был одним из моих самых любимых), и его семья была для меня родной более десяти лет после аварии. И наконец Вилли Маккул, один из самых умных и одаренных людей, которых я знал. Его жена Лани и я стали друзьями на всю жизнь; она была художником в душе и невероятным фотографом; она стала наставником для меня. Она помогла мне обрести мудрость и взглянуть на вещи в новом свете, поскольку жизнь делала изгибы и повороты, которые еще зимой 2003 года никто из нас даже не мог себе представить.

В отделе астронавтов было полно умных людей. Но экипаж «STS-107» был особенным – более умным, чем остальные: они действительно были порядочными и замечательными людьми, похожим на которых я хотел стать. Для меня было честью служить им, а их потеря стала трагедией для меня.

Такова одна из причин того, почему я с такой болью воспринял их гибель. В последующие недели, месяцы и годы я не слышал, чтобы кому-то из менеджеров или инженеров НАСА были предъявлены обвинения в этой аварии. Программа «Спейс шаттл» была полна преданных делу и умных людей, и, откровенно говоря, эта катастрофа нанесла ущерб тем, кто непосредственным образом отвечал за ее реализацию. Вот почему мне сразу стало жаль тех, кто одобрил продвижение вперед после «удара куска герметика», который в конечном итоге убил экипаж.

Фактически я был виноват не меньше всех в НАСА. Как представитель семейного эскорта я постоянно получал обновленную информацию о ходе миссии, а через несколько дней после запуска мне пришло письмо с коротким видеоклипом, в котором было видно, как кусок герметика отрывается от топливного бака шаттла и уносится потоком ветра скоростью 926 км/ч, который отбрасывает его на крыло «Колумбии», вызвав взрыв продолжительностью в доли секунды, пока шаттл продолжал подниматься на орбиту. Я сразу же забеспокоился и пошел по коридору к более старшему астронавту, спросив его, можем ли мы сделать несколько снимков крыла «Колумбии», чтобы увидеть, есть ли какие-либо повреждения. Я не был специалистом-ракетчиком, но знал, что нагрев во время повторного входа в атмосферу был критическим и что передняя кромка крыла была особенно уязвимой областью, защищенной специальным тепловым экраном, чтобы противостоять огненной плазме. Мне сказали, что они посмотрели видео и сочли, что этот удар куска герметика не представляет опасности для дальнейшего полета. Кроме того, что можно сделать, если получены повреждения? На борту не было ремкомплектов, следующий шаттл будет готов к полету по меньшей мере только через месяц, если будет принято решение о начале спасательной операции. С экипажем все будет хорошо, и, более того, НАСА не хотело беспокоить ВВС просьбой о том, чтобы они фотографировали любой потенциальный ущерб. Так мне действительно сказал старший астронавт. Но для меня это не имело смысла. Я подумал, что было бы гораздо разумнее получить изображение любого повреждения, и если бы серьезная проблема была обнаружена, по крайней мере, мы могли бы попытаться сделать что-то, но я был новичком в иерархии астронавтов. Я решил, что те, кто берет на себя ответственность, должны были быть более осведомленными, чем я, поскольку, в конце концов, они летали на шаттлах больше двадцати лет.

«Окей», – сказал я и не стал ничего делать. В последующие две недели жизнь шла как обычно, пока мне снова не пришлось сопровождать членов семей в центр управления полетом. Я водил детей «на пиццу», пересылал электронные письма с обновленной информацией о полете шаттла и подготовке к его посадке. Однако, этот кусок герметика неотступно преследовал меня, оставаясь где-то в подсознании. Я никому ничего не рассказывал, потому не хотел без необходимости поднимать тревогу. Но я не мог забыть про этот кусок герметика, постоянно мучавший мою совесть. И когда я стоял у взлетной полосы, наблюдая, как посадочные часы отсчитывают время приземления до нулевой отметки без шаттла в поле зрения, я точно знал, что произошло.

В конце концов, проблемы, погубившие экипажи «Колумбии» и «Челленджера», были управленческими, а не техническими. Да, вы можете объяснить аварию очень конкретными проблемами: повреждением уплотнительного кольца правого твердотопливного ускорителя на «STS-51L» или разрушением наружного теплозащитного слоя на «STS-107». Но в основе обеих проблем была культура управления, высокомерие руководителей, думающих, что они все знают, и не слышавших тех, кто находился на самой низшей ступени иерархической цепочки. Их больше беспокоили внешние факторы, такие как выражение Конгрессом удовлетворения от скорости полета, и они опасались, как бы не побеспокоить ВВС вопросами безопасности экипажей. В течение нескольких лет после обеих катастроф НАСА пережило своего рода возрождение, с большим самоанализом и очень здоровым акцентом на проблемах безопасности. К сожалению, по прошествии времени и тем более десятилетий эти уроки, как правило, утрачиваются. Я молюсь, чтобы ничего подобного не произошло в будущем.

Из этого опыта я извлек несколько болезненных уроков. Если вы видите проблему, расскажите о ней. Даже если вы молодой сотрудник, вы должны убедиться, что начальники знают об этой проблеме, если она на самом деле серьезная. Кроме того, если все идет хорошо, это не означает, что вы приняли правильное решение, – может быть, вам просто повезло. На протяжении двадцати лет НАСА запускало шаттлы, у которых отлетали куски теплозащитного слоя, но эта проблема так и не была разрешена полностью, потому что это никогда не приводило к гибели экипажа. Будучи руководителем, вы должны проводить «разбор полетов», во время которых ни должности, ни звания не будут приниматься во внимание. Список можно продолжить и на эти темы можно написать много разных книг.

Катастрофа «Колумбии» действительно сильно подействовала на меня. Я вспоминал о ней, когда наконец-то пришло время для моего первого полета в космос семь лет спустя. Моя собственная семья пережила аварию «STS-107» вместе со мной; они были там, когда я возвращался домой с работы после дня, связанного с сопровождением семей астронавтов этой миссии, и после посещения церемоний похорон и поминальных церемоний освящения в течение недель, месяцев и лет после аварии. Спустя годы мы с сыном отправились в семейный турпоход для отцов и сыновей вместе с сыном одного из астронавтов экипажа «Колумбии». И хотя мы об этом никогда не говорили, все мои близкие с болью осознавали, какова обратная сторона космического полета. Риск был реальным, а последствия неудачи для моей семьи даже более реальными, чем для всех остальных. Это то, о чем редко говорится и в чем не признаются публично, но я могу сказать вам, что прочувствовал на себе, какой это огромный стресс для всех, кто участвует в подготовке полета, – он в меньшей степени затрагивает астронавта, и в большей мере – его семью. Во всяком случае, у меня было именно так.

Помня об этом, вечером накануне моего первого запуска я ненадолго уединился в своей комнате в гостинице для астронавтов, закрыл дверь, достал бумагу и ручку, начал писать. Из моих глаз катились слезы. Прощальное письмо моим детям и жене, которое они получат, если я погибну во время миссии «STS-130», на «Индеворе». Это было тяжело. Для меня как летчика-истребителя такие эмоции были необычны. Я редко говорю о своих чувствах, и эта привычка сохранилась у меня до сих пор. Это плохая черта характера, когда речь заходит о личных отношениях между людьми, но это хорошо, когда ты летишь на истребителе в бой или отправляешься в космос на ракете. Одна из суровых реалий выбранной мной профессии. Я понимал, что это письмо будет чем-то ценным для моих родных в течение всей их жизни, если со мной произойдет худшее. Но, Слава Богу, этого не случилось.

Недавно я слышал, как один из моих коллег-астронавтов, полный бравады, сказал, что «мы не полетим в космос скрестив пальцы». Его точка зрения заключалась в том, что все астронавты настолько хорошо подготовлены, что знают, что может пойти не по плану, и готовы разобраться с любой непредвиденной ситуацией. Конечно, я знал, что это не так. Существовали тысячи вещей, которые могли убить меня во время запуска, и все они находились вне моего контроля: подтекающий топливопровод, дыра в камере сгорания, плохая сварка в критическом структурном соединении. Многие из этих случайно возникших опасных ситуаций могут выйти из-под контроля за считанные доли секунды, и никто ничего не сможет сделать. Реальность всегда была и будет такой. Когда вы садитесь в кресло в ракете и пристегиваетесь, всегда есть шанс, что что-то может пойти не так и вы погибнете. И вы абсолютно ничего не сможете с этим поделать.

Это риск, который астронавты предпочитают брать на себя, однако его основная тяжесть падает на их семьи. Когда разразился мировой финансовый кризис 2008–2009 годов, он был назван «моральным риском», когда общество было вынуждено принять на себя риск и, следовательно, расплачиваться за плохие решения, которые были приняты на Уолл-Стрит. В бухгалтерском учете это можно назвать неправильным соотношением доходов и расходов. При полетах на ракетах это означало, что все удовольствие доставалось астронавтам, пока их семьи волновались и задавали себе вопрос, увидятся ли они с ними когда-нибудь снова.

Я сидел один в своей комнате, с глазами, полными слез, выпуская все свои эмоции, пока у меня оставалась последняя возможность за несколько часов до запуска написать, быть может, последнее сообщение самым близким мне людям. Запечатав конверты, я поставил их на видное место, где мой CACO (сокращение НАСА, астронавт, которому поручено помочь вашей семье в случае вашей смерти) найдет их. Затем пришло время спуститься к симулятору робототехники и выполнить последний тренировочный пробег по удалению модуля «Узел-3» из грузового отсека «Индевора» и креплению его к МКС, то есть тому, что я сделаю по-настоящему через пять дней. Таков космический полет. Моменты сильных эмоций, быстро сменяющиеся возвращением к реальности и к работе.

Освоение космоса опасно, потому что он абсолютно неумолим. Вы должны делать все правильно; вы должны делать все с умом; вы должны быть смиренными; и вы должны быть удачливы – если вы собираетесь выжить. В конце концов, космические путешествия – это очень человеческое занятие. В них участвуют реальные люди, у которых реальные семьи – супруги, дети, родители, братья и сестры, друзья. Это рискованно, и как астронавт вы должны произвести анализ затрат и выгод, чтобы быть уверенным, что это стоит того. Потому что вы подвергнете своих близких настоящему и очень болезненному риску, если дела пойдут не очень хорошо.

Мы скучаем по вам, экипаж «Колумбии». Мир стал еще хуже без вас. Я надеюсь, что мы извлекли уроки, за которые вы заплатили своими жизнями. Я надеюсь, что НАСА помнит мораль, которую оно извлекло из вашей потери. И я благодарен Богу, что мои письма так и остались непрочитанными.

48. Нет баксов – нет Бака Роджерса
Послеполетные встречи с политиками из Вашингтона

Существует давняя традиция, в соответствии с которой астронавты после завершения своей миссии совершают поездку по Федеральному округу Колумбия. Став первым американцем, побывавшим на околоземной орбите, Джон Гленн выступил с прекрасной речью на совместном заседании обеих палат Конгресса США. Есть отличная фотография экипажа «Аполлона-11», находящегося в карантине, стоящего позади трейлера компании «Эйрстрим» и разговаривающего с президентом Никсоном. Контакты американских политиков с астронавтами начались еще в самом начале реализации космической программы и продолжаются по сей день. Несмотря на всю политическую злобу, расхождения во мнениях и разногласия в Вашингтоне, одна константа остается верной: как и в бессмертной рекламе Axe, «никто не сравнится с астронавтом».

В настоящее время существует два варианта послеполетных визитов в Вашингтон, которые совершают астронавты. Первый – это визит в Белый дом, который зависит от желания президента. Некоторые президенты действительно проявляют неподдельный интерес к космосу и приглашают в Белый дом почти каждый космический экипаж, а другие – нет. В 2010 году президент Обама пригласил наш экипаж «STS-130» в Овальный кабинет; это было одно из нескольких моих посещений Белого дома и самый яркий момент во время моего пребывания в НАСА.

Похоже, что между астронавтами и штаб-квартирой НАСА идет постоянная борьба по вопросу о том, как астронавты должны быть одеты во время своих визитов в Белый дом. Астронавты почти всегда хотят надеть деловой костюм, а НАСА заставляет нас носить «синий костюм» – легко узнаваемый комбинезон НАСА, который мы надеваем, когда летаем на «Т-38», а также во время публичных выступлений. Я совершенно определенно хотел бы быть в деловом костюме во время таких важных событий, как визит в Белый дом, но каждому экипажу приходится вести свою собственную битву, когда наступает его время отправиться в Вашингтон. Несколько лет назад, когда НАСА заставляло астронавтов появляться на публике в синем летном комбинезоне, произошел один случай, который стал легендой. Вскоре после своего избрания Джордж Буш-младший пригласил в гости следующий экипаж шаттла. И штаб немедленно заставил астронавтов подчиниться и надеть синие летные костюмы. Когда они появились в Овальном кабинете в своей синей униформе, президент немедленно отметил это и выразил свое неодобрение следующими словами: «В этом кабинете мы обычно носим пиджак и галстук». И весь экипаж почувствовал себя крайне неловко, посмотрев на своих сопровождающих из штаб-квартиры НАСА. Лично я должен согласиться с Бушем: летный костюм – это неподходящая одежда для Овального кабинета. Для нас этот большой день начался в офисе Службы безопасности Белого дома. Когда мы пришли, в очереди на вход вместе с нами оказался очень известный армейский генерал. Честно говоря, я не был его поклонником из-за его политических взглядов. Нас быстро провели через охрану, пока он торчал там, измученный и задерживаемый, и я хорошо посмеялся над этим. Затем нам провели очень короткую экскурсию по Белому дому, в одном из конференц-залов мы увидели большой стол с телевизором. Я сразу узнал эту комнату: именно в ней находился мистер Обама, когда мы разговаривали с ним по Skype несколькими неделями ранее, из космоса!

Наконец, в назначенное время появился сотрудник в костюме и темных очках (не знаю почему, в Белом доме было не так уж светло), с наушниками и в спортивном пальто. Он пригласил нас в Овальный кабинет. Я всегда посмеивался над этими парнями из Секретной службы, потому что они все выглядели так же, как двойники «Людей в черном», «агент Джей» и «агент Кей». Встреча прошла как ожидалось: наш экипаж встал, мы пожали руки и поблагодарили президента за приглашение, затем он улыбнулся, мы несколько раз сфотографировались, и потом он спросил нас: «Каково это, вернуться обратно на Землю?» Замбо сказал: «Терри, почему бы тебе не ответить?» Я ответил президенту, что у меня кружится голова и я ощущаю тяжесть, ну, стандартная фраза. Потом я ударил себя по ноге, потому что хотел рассказать ему историю о том, как через день после приземления я был на заднем дворе и играл в баскетбол с сыном, и мне вдруг стало так тяжело, я бы хрюкнул и показал ему, как изо-всех сил пытался добросить мяч до корзины, это было бы смешно. Думаю, что мистер Обама как баскетбольный болельщик оценил бы эту историю. Ну, что ж, в следующий раз.

После визита в Белый дом мы отправились в Конгресс, где встретились с двадцатью сенаторами и конгрессменами. Но прежде чем получить разрешение на встречу с большими парнями и девчонками, мы отправились в Правовое управление в штаб-квартире НАСА, чтобы пройти инструктаж. Это было довольно противоречивое время для полетов человека в космос, потому что всего за несколько недель до этого глава НАСА Чарльз Болден заявил об отмене программы «Созвездие», плана президента Буша, которая предусматривала полеты на Луну и затем на Марс. После дня инаугурации в 2009 году стало ясно, что в НАСА произойдут большие перемены, и, честно говоря, это не сулило ничего хорошего. Программа «Спейс шаттл» уже близилась к завершению, и последующая программа, которая должна была стать ее продолжением, была отменена, оставляя нас в полной зависимости от российского «Союза», потому только на нем мы теперь могли добраться до МКС. И не было никакого плана или даже концепции полетов за пределы станции. Как если бы я в режиме замедленной съемки наблюдал за поездом, на всей скорости мчащемся к мосту, которого уже не было, и ничего не мог бы сделать. Прошло еще десять лет, прежде чем мы снова отправили астронавтов в космос с американской земли. Сейчас мы пытаемся опять запустить программу освоения Луны, но она будет менее масштабной, чем «Созвездие».

Принимая все это во внимание, я понимал, что мне придется «прикусывать свой язык» во время посещения конгресса. Наши сопровождающие из Правового управления были достаточно любезны, но они сами понимали масштабы катастрофы, которая настигла НАСА. Они были вынуждены придерживаться «официальной точки зрения» и должны были проинструктировать нас относительно того, что мы должны говорить. Наш экипаж решил, что лучше всего будет просто поговорить о нашей миссии на космической станции и следует всячески избегать обсуждения политики НАСА в отношении полетов человека в космос.

Мы двинулись к Капитолию, лавируя между сенаторами, представителями республиканцев и демократов, поддерживавших контакты с центрами НАСА в своих округах, и тех, кто понятия не имел, что такое НАСА. Несмотря на отмену программы «Созвездие», о которой все только и говорили, это был отличный визит – с кураторами из штаб-квартиры, которые выглядывали из-за наших спин. Они были хорошими парнями, но это было похоже на присутствие советского замполита, задача которого заключалась в том, чтобы удостовериться, что мы не позволяем себе неверных политических высказываний. Это было довольно забавно. В некоторой степени.

Когда мы приближались к республиканцу, который разбирался в космической политике, они советовали нам: «Послушайте, мы знаем, что вы не можете сказать, что вы думаете, что отмена "Созвездия" – это катастрофа, что теперь мы будем зависеть от русских, у нас нет плана на будущее и т. д. и т. п.» Было много разглагольствований и бредовых высказываний, и я молча согласился с ними. Я был не одинок в своем крайнем разочаровании. Когда мы побывали у демократов, они были менее откровенны в выражении своего разочарования, но те, в чьих округах были центры НАСА, были явно раздосадованы. Была и третья категория – политики, которые не были заинтересованы в НАСА. У них не было космического выгоды, с помощью которой они могли бы убедить их переизбрать. Это были дружеские, вежливые встречи; мы улыбались, фотографировались, оставляли им фотомонтаж нашей бригады в качестве подарка и шли дальше, почесывая затылки: «Зачем мы только что побывали у этого человека? Это десять минут времени из нашей жизни, которое нам никто никогда не вернет».

Кстати, о фотографиях. Замбо придумал гениальный компромисс относительно синих костюмов. После того, как его в прямом смысле слова засыпали просьбами надеть летный костюм, он договорился, что мы будем брать с собой синие куртки, чтобы надевать их на наши деловые рубашки, и в таком виде будем фотографироваться Это позволило членам Конгресса сфотографироваться со всеми американскими героями-астронавтами в синей одежде НАСА, а мы потом по завершении фотосессии смогли снять летные куртки и вновь вернуться к костюмам и галстукам. Беспроигрышный вариант, который полностью всех устроил. По-моему, Замбо следовало бы стать членом Конгресса. Безусловно, это был один из немногих компромиссов, достигнутых в Вашингтоне за последние десятилетия.

Перенесемся на пять лет вперед к моей следующей миссии, 42/43 экспедиции. Я снова отправился в Вашингтон с послеполетным визитом, но на этот раз вместе с моей коллегой из Европейского космического агентства, итальянским астронавтом Самантой Кристофоретти. По какой-то причине НАСА не пригласило третьего члена нашего экипажа, российского космонавта Антона Шкаплерова, что было довольно невежливо. Также в эту поездку нас не пригласили в Белый дом; в основном такие визиты прекратились после завершения программы «Спейс шаттл». Если только в экипаже не было знаменитостей. Итак, мы с Самантой отправились в Капитолий, где в то время все только и говорили, что о выборах 2016 года.

На этот раз я был командиром, а нас было гораздо меньше. Во время некоторых визитов я был один, поэтому был гораздо более открытым и откровенным, высказывая свое мнение о космической политике, которое было основано на реальности, а не на идеологии. Я высказал свое мнение, которое сенаторы и конгрессмены, казалось, оценили, и со стороны НАСА не было возражений. Одним из ключевых моментов, на который я обратил особое внимание, было то, что космическая политика в первую очередь должна определяться ракетостроением, а не политическим курсом. Под этим я подразумевал то, что мы не можем резко менять космическую политику через каждые четыре или восемь лет только потому, что следующий президент ненавидит предыдущего и хочет следовать другой идеологии. Космос жесток, и его не волнуют политические взгляды, его волнует только второй закон Ньютона, который гласит, что сила равна массе, умноженной на ускорение (F = m × a). И каждый раз, когда я затрагивал тему «ракетостроение против политики», слышал громкие одобрительные возгласы. Один из членов комитета закурил, повернулся к своему помощнику и сказал: «Запишите это», и меня действительно процитировали на слушаниях в его комитете на следующей неделе.

Все без исключения члены клуба согласились со мной, сказав: «Вы совершенно правы, и если бы не люди по другую сторону прохода, мы могли бы сделать то или это». Я бы посмеялся про себя, если бы это не было таким трагическим комментарием к политической системе двадцать первого века. С тех пор я пришел к выводу, что наша двухпартийная система находится в кризисе и нам необходима третья – центристская партия, которая будет представлять интересы большинства американцев. Проблемы, возникающие из-за некорректного поведения идеологических противников, весьма серьезны, потому что негативным образом сказываются на реализации космической программы. Нам нужно внести некоторые фундаментальные изменения в наш политический курс, и как можно скорее. Но это тема для другой книги.

В качестве астронавта я еще несколько раз имел возможность побывать с визитом в Белом доме. После аварии «Колумбии» в 2003 году президент Буш пригласил семьи экипажа «STS-107» в Вашингтон, и я отправился с ними в качестве одного из их семейных сопровождающих. С нами провели соответствующий инструктаж. Ожидалось, что встреча будет очень непродолжительной. Члены семей сфотографируются с президентом, обменяются с ним несколькими словами, это будет все. Но когда мы приехали, нас встречали президент Буш и его супруга. Они пригласили всех в Овальный кабинет, чтобы сделать групповую фотографию. Всего было не меньше тридцати человек: члены семей, сопровождающие их астронавты, сотрудники штаб-квартиры НАСА. Затем для нас устроили экскурсию по всему Белому дому. Я думаю, нам показали каждую комнату. Президент рассказывал об истории каждой вещи, каждой детали интерьера. Это произвело на меня очень сильное впечатление.

После экскурсии мы снова собрались в Овальном кабинете. Кто-то из детей спросил: «А у вас есть собака?» Президент улыбнулся, ответил: «Да», и внезапно позвал: «Барни!» Дверь в стене открылась, и через несколько секунд в комнату вбежал высокий мужчина в оттопыренном костюме, в темных очках и с наушниками, держа на руках шотландского терьера. Он поставил собаку на ковер, и дети с радостью стали носиться за маленьким песиком по южной лужайке, с агентом секретной службы, бегущим следом за ними. Они загнали собаку так далеко, что мы с трудом видели их. Потом они вернулись вслед за Барни, который к этому моменту так тяжело дышал, что я подумал, что он сейчас умрет. За ними следовали агенты «Джей» и «Кей». Появился еще один агент, который подхватил и унес бедного пса через дверь в другой стене. Вскоре после этого наш визит закончился. Вся группа, независимо от политической принадлежности, была поражена тем, как много личного времени и внимания президент уделил нам. Он был искренне обеспокоен будущим космической программы, лично пытался утешить семьи, которые так сильно страдали. Для меня это был урок поведения истинного лидера.

Возможности посетить Белый дом были у меня и после того, как я закончил работать в НАСА. Меня пригласили выступить на заседании Национального космического совета (НКС) в 2018 году, когда там обсуждалась политика освоения космоса человеком. По иронии судьбы именно на этой встрече президент Трамп объявил о создании Космических сил. Но перед этой встречей произошел забавный случай. Когда наша группа участников проходила через арочный металлоискатель, чтобы войти в Белый дом, мой друг-завсегдатай кулуаров Конгресса похлопал меня по плечу и прошептал: «Терри, тебе на голову только что нагадила птичка». Отлично, но что же теперь делать? Мой приятель заверил меня, что это знак удачи. Рядом со мной шел трехзвездный генерал ВВС, тоже бывший пилот F-16, и я схватил его за руку и сказал: «Сэр, мне нужен ведомый», на сленге летчиков это означало, что мне нужна помощь товарища по экипажу. Мы нашли туалет, где он схватил несколько влажных бумажных полотенец и вытер мне голову.

Я был безмерно благодарен ему и вскоре вышел в комнату ожидания, где собрались члены кабинета и председатель Объединенного комитета начальников штабов. Разговаривая с председателем, самым старшим офицером в военной форме, я назвал его «господином секретарем», потому что подумал, что это Джеймс Мэттис, министр обороны. Когда он поправил меня и сказал: «Я не секретарь, я CJCS (председатель Объединенного комитета начальников штабов)», я чуть не умер от смущения. Я сказал ему, что это была самая большая ошибка в моей карьере, но это была его вина, потому что у него не было бейджа (генералы не должны носить бейджи, потому что каждый должен знать их имя). Он рассмеялся, и мы продолжили нашу беседу. Таким было начало того знаменательного дня, когда я собирался выступить в Белом доме!

Совет обсуждал планы НАСА по созданию Gateway («Лунная орбитальная платформа-шлюз»), мини-космической станции на окололунной орбите. Я был категорически против этого плана, потому что он сделал бы полет на Луну более дорогостоящим, и это стало бы пустой тратой времени. Потому что, по моему мнению, этот план был задуман для придания смысла существованию некоторых очень крупных программ НАСА. По случайному совпадению конгрессмены, чьи округа должны были получить миллиарды долларов для реализации этих программ, были самыми большими сторонниками Gateway. Я даже написал несколько редакционных статей еще до этого заседания НКС. Тем не менее Белый дом пригласил меня, зная, что я не одобряю планы НАСА. Это действительно произвело на меня впечатление; в Вашингтоне вы не часто увидите правительственные организации или политиков, готовых поощрять общественное несогласие, но я был там и имел возможность объяснить вице-президенту и большей части кабинета, почему я думаю, что создание Gateway – плохая идея.

После этой встречи меня поблагодарили, быть может, около сотни человек из разных структур аэрокосмической индустрии: штатные сотрудники НАСА, руководители корпораций, чиновники из Министерства обороны. Оказалось, что все были согласны с тем, что Gateway – это неэффективный и дорогой проект, но никто не говорил об этом публично, потому что от этого зависели деловые сделки и контракты. Проект Gateway стал настолько масштабным, что у каждого подрядчика, работающего с НАСА, была в нем своя доля. Итак, мы идем вперед, реализуя проект, который заведомо является плохим, но никто не может остановиться, потому что представители Конгресса и сенаторы должны принести домой свой откат, а подрядчики должны сохранить свои контракты. Тем не менее эта поездка в Белый дом была веселой, несмотря на птичий помет и мою бестактность.

Мы как астронавты занимаем особое положение в глазах многих людей в нашей стране и во всем мире не только потому, что летаем в космос. Многие люди высоко ценят астронавтов из-за того, что им посчастливилось подняться над нашей вселенной (шутка), полной злобных распрей и политических склок, и сделать глоток свежего воздуха. Большинство коллег боялись своих послеполетных визитов на Капитолийский холм, но мне они действительно нравились.

Я познакомился с некоторыми чрезвычайно умными, опытными и преданными своему делу сотрудниками, работающими в различных комитетах или в Белом доме, низкооплачиваемыми и перегруженными работой. Но в округе Колумбия также есть и люди, которых нельзя назвать умными, опытными или преданными делу, когда речь заходит о космической политике, но зачастую именно они принимают спонтанные решения, основанные исключительно на их желании принести домой свою долю «пирога». Таким образом нельзя управлять космическим агентством. Прежде всего следует думать о ракетостроении, а не о политическом курсе.