Текст книги "Возлюбленные-соперники"

Глава 17

Большую часть ночи Белла беспокойно ворочалась в постели. Под утро она наконец забылась в тревожном сне, но уже через несколько минут проснулась в холодном поту, все еще пребывая под впечатлением приснившегося ей кошмара. Она видела похороны отца. Гроб опустили в могилу, но в последний момент крышка поднялась, и она увидела, что там лежит не ее отец, а герцог, укрытый белым покрывалом. Она начала кричать – и кричала до хрипоты, но никто из явившихся на похороны гостей ее не услышал. Наконец крышка с отвратительным скрипом закрылась.

Белла открыла глаза и с отчаянно бьющимся сердцем села. Порывисто дыша, она отбросила простыни.

Что-то было не так. Она это чувствовала всем своим существом. Ей было необходимо увидеть Джеймса. Немедленно.

Она нащупала босыми ногами тапочки, накинула халат и зажгла свечу. Открыв дверь, она оглянулась по сторонам. Коридор был пуст, что, в общем, было неудивительно в середине ночи. Она выскользнула из комнаты и направилась к апартаментам хозяина, неслышно ступая по толстой ковровой дорожке. Пламя свечи отбрасывало жуткие тени на стены, и Белла задрожала – очень уж они напоминали о только что увиденном ею ночном кошмаре.

Она подошла к двери герцога, открыла ее и заглянула внутрь. Коутс, опустив голову на грудь, спал в кресле рядом с кроватью хозяина. Джеймс лежал в постели, но даже из коридора было видно, с каким трудом он дышит. Белла подошла к кровати и поставила свечу на столик рядом с кувшином с водой и стаканом. Лицо герцога было покрыто красными пятнами. Она осторожно коснулась рукой его лба.

Господь милосердный, он весь горит!

– Коутс! – громким шепотом проговорила Белла. – У него жар!

Коутс вскочил.

– Миссис Синклер, что вы здесь делаете?

– Не важно! – воскликнула она. – У герцога лихорадка.

Взглянув на хозяина, камердинер нахмурился.

– Я немедленно пошлю за доктором Мадлтоном.

– А пока мы должны снизить температуру холодными компрессами, – сказала Белла.

– Я разбужу прислугу. – Коутс выбежал из комнаты.

Уже через пару минут пришли горничная и лакей с чистой тканью и ведром холодной воды. На голову и грудь Джеймса положили холодные компрессы.

Джеймс неразборчиво запротестовал – но явно в бреду.

Прибыл доктор Мадлтон и снял повязку. Белла только охнула, увидев распухшую и покрасневшую плоть вокруг черных стежков. Ее кошмар становился явью. Джеймс действительно мог умереть.

Лицо хирурга потемнело.

– К сожалению, в рану попала инфекция и она воспалилась. Поэтому у герцога жар. Я должен немедленно пустить ему кровь. – Он полез в свой чемоданчик и достал стеклянную банку с пиявками. За стеклом извивались отвратительные черные твари.

– Это необходимо? – спросила Белла.

Мадлтон бросил на нее раздраженный взгляд и ответствовал с высокомерным презрением, исключавшим всяческие споры:

– Кровопускание приводит в норму баланс крови, а любая лихорадка – результат избытка крови. Вы хирург, миссис Синклер?

Белла молча переглянулась с Коутсом. Тот пожал плечами, демонстрируя полную беспомощность.

– Что еще можно для него сделать? – спросил он.

– С лихорадкой справиться трудно. У пациента могут наступать периоды просветления, когда жар уменьшается, и тогда кажется, что он идет на поправку. Но вы не должны испытывать слишком больших надежд, потому что ближе к вечеру и ночью жар обычно возвращается и у пациента начинается бред. Его светлости необходим постоянный уход.

Белла, опередив Коутса, заверила доктора:

– У его светлости будет все необходимое.

Мадлтон перетянул руку Джеймса так сильно, что вздулись вены, потом сделал маленьким лезвием два надреза, открыл банку и достал похожую на червяка пиявку.

– На первый раз я поставлю двух пиявок, – сообщил он. – Потребуется около часа, чтобы они налились кровью.

Белла почувствовала, что к горлу подступает тошнота, и отвернулась. Она не могла видеть мерзких червей, впившихся в руку Джеймса.

Раненый лежал в постели. Вся правая сторона его тела пульсировала отчаянной болью. Временами ему казалось, что в его плоть снова и снова вонзается клинок, да еще и поворачивается в ней.

– Виски не помогает, – заметил он.

– Доктор Мадлтон говорит, что надо справиться с инфекцией, – сказал Коутс.

– Я говорю не об инфекции, идиот, а о боли!

Коутс обиженно покосился на хозяина и ничего не сказал, а Джеймс мысленно выругался. Уж верный камердинер здесь точно ни при чем. Было стыдно признать, как сильно он страдает от боли. Джеймс всегда считал себя сильным – и телом, и духом – и был уверен, что умеет справляться с болью. Он регулярно тренировался у Джентльмена Джексона, не раз вел поединки с профессиональными боксерами и со своим большим, сильным и совершенно безжалостным коллегой Энтони Стивенсом. Он не понаслышке знал, что такое разбитый нос, синяк под глазом и сломанные ребра. Но эта боль не могла сравниться ни с чем. Ее не уменьшало ни виски, ни опий.

– Доктор Мадлтон скоро придет, ваша светлость. Я поговорю с ним о более сильной микстуре.

Джеймс наблюдал, как Коутс хлопочет по хозяйству. Он достаточно хорошо изучил старого преданного слугу, чтобы понимать: он сильно встревожен. Камердинер знал, что хозяин ненавидит обращение «ваша светлость», и никогда его не использовал, разве что с юмором или когда они были на людях. Или когда он сильно нервничал. И если Коутс ничем не мог помочь хозяину, он суетился вокруг, даже не имея никаких дел.

Вот и сейчас он поправил шторы, которые и без того были в идеальном состоянии, долил воды в почти полный стакан и принялся поправлять подушки.

– Какой сегодня день, Коутс?

– Воскресенье, ваша светлость.

Джеймс нахмурился.

– Выходит, я в постели уже неделю?

– Да.

– Преступника поймали?

– Нет. Констебли обыскали все вокруг, но безрезультатно. Сейчас они присматривают за путешественниками в гостиницах Хартфордшира.

Было бы легче, располагай они описанием преступника, но ни Бобби, ни герцог его не рассмотрели. Все, что успел заметить Джеймс, пока они дрались за обладание пистолетом, – это светлые волосы мужчины, но у половины мужского населения Сент-Олбанса волосы такого же цвета.

У Джемса снова разболелась голова.

– Лихорадка возвращается ночью, да?

Коутс прекратил взбивать подушки и заглянул в глаза хозяину.

– Она возвращается раньше, чем наступает ночь. Температура начинает подниматься после полудня и держится всю ночь.

Джеймс сделал попытку подвигать ногами. Конечности подчинялись плохо, но боль в боку беспокоила намного сильнее, чем дискомфорт во всех остальных частях тела.

– Я скажу миссис О’Брайен, чтобы она приготовила ячменный отвар, – сказал Коутс. – Моя мама всегда говорила, что ячменный отвар укрепляет тело.

Когда Джеймс посмотрел на Коутса, его лицо неожиданно расплылось перед глазами. Джеймс моргнул и снова открыл глаза. Он мог бы поклясться, что верный камердинер выглядит в точности так же, как достопочтенный судья Бернард Батуэлл из Олд-Бейли. Те же глаза-бусинки, нос картошкой, такая же коренастая фигура. Даже белые волосы были такими же, с той разницей, что судья носил парик, а Коутс был натуральным блондином.

– Коутс, а ты, случайно, не родственник судьи Батуэлла?

– Нет, ваша милость, а почему вы спрашиваете?

– Я только сейчас заметил, как сильно ты на него похож. Он председательствовал на моем последнем уголовном процесс, когда рассматривали дело Пампкина О’Дула, и его внешность еще свежа в моей памяти.

– А разве судья Батуэлл не меньше пяти футов ростом, ваша светлость?

– Совершенно верно, Коутс, – усмехнулся герцог.

Но когда камердинер выпрямился в полный рост, Джеймс понял, что сравнение вовсе не польстило ему.

– Мой рост шесть футов один дюйм, ваша светлость.

– Но прочее сходство! У тебя даже в точности такая же, как у него, родинка размером с шиллинг на левой щеке. Посмотри в зеркало, Коутс!

Тот не стал смотреть в зеркало, а лишь нахмурился, потрогал лоб хозяина и быстро отошел от кровати.

– Я взгляну, не приехал ли доктор Мадлтон.

– Только не этот неуклюжий кровосос! – закричал Джеймс. – Я больше не подпущу его к себе с этими чертовыми пиявками. После них я чувствую себя еще хуже – вялым и выжатым как лимон.

– Но, ваша светлость…

Джеймс повелительно взмахнул рукой… во всяком случае, он надеялся, что жест получился повелительным.

– Все! Убирайся! Я устал.

Герцогу показалось, что не успел он закрыть глаза, как дверь снова распахнулась, ударившись о стену. Вошел доктор Мадлтон в сопровождении Беллы и Коутса.

– Ах, Белла, я не видел тебя уже много дней, – сказал Джеймс.

– Она была здесь час назад, ваша светлость, – вмешался Коутс.

Джеймс не обратил внимания на реплику слуги. Он во все глаза смотрел на Беллу. Она была, как всегда, красивой. Каштановые локоны обрамляли тонкие черты лица. Только оно было очень бледным, а под изумрудными глазами залегли тени. Она выглядела усталой – почти такой же усталой, как он. Герцогу хотелось, чтобы она села рядом с ним и почитала ему вслух. Он смутно помнил, что раньше она вроде бы так и делала. Он протянул к ней руку, но тут доктор Мадлтон подошел к кровати и положил мясистую ладонь ему на лоб.

– Ваша светлость, – уверенно заявил он, – лихорадка опять вернулась. – Он засучил рукава. – Вам надо немедленно сделать кровопускание.

– Нет! – взревел Джеймс. – Больше никаких пиявок!

На лице доктора промелькнуло раздражение.

– Как скажете, ваша светлость.

Он повернулся к Коутсу и Белле.

– Ему необходимо пить как можно больше воды.

– А как насчет раны? – спросила Белла. – Опухоль и краснота остались.

– Не важно. Скоро я сниму швы, – сказал хирург.

Джеймс, заметив искреннюю тревогу на лице Беллы, попытался улыбнуться и сказать, что все в порядке, но не смог. Он чертовски устал… поэтому только вздохнул и закрыл глаза.

– Белла! Белла! Ты здесь?

Она мгновенно проснулась и подбежала к постели раненого.

– Конечно, я здесь. – Она взяла салфетку, лежавшую на лбу Джеймса. Некогда прохладная, теперь она была горячей.

– А я боялся, что ты ушла.

– Уж этого вам точно бояться не надо, – через силу улыбнулась Белла. Она приподняла его голову и поднесла к губам стакан с водой. – Вам необходимо больше пить.

Джеймс мотнул головой и оттолкнул стакан, так что вода пролилась на простыни. Белла прикусила губу, чтобы не расплакаться от своей полнейшей беспомощности.

– Пожалуйста, попейте, – прошептала она, но герцог ее или не слышал, или не хотел пить.

Прошло уже десять дней с начала лихорадки, и все эти дни Белла жила в аду, который сама себе создала. В одном Мадлтон был прав – жар спадал рано утром, но после полудня возвращался.

Когда у герцога начинала повышаться температура, Белла отказывалась отходить от его постели. Она часами меняла холодные компрессы и уговаривала больного выпить глоток воды. Только когда бесконечная ночь сменялась серым рассветом и лихорадка отступала, она уступала место Коутсу, чтобы поесть, заняться неотложными делами и поспать.

Белла понимала, что должна продолжить поиски нужной Руперту конторской книги, но не занималась этим и в глубине души чувствовала, что ей наплевать на угрозы деверя. Если Джеймс умрет, она никогда себе этого не простит. И пусть Руперт подкупает кого угодно и обвиняет ее в убийстве мужа. Она с радостью проведет остаток своей жизни в тюрьме.

Руперт заблуждался относительно кончины своего братца. Она никогда не чувствовала своей вины в смерти Роджера. Но Джеймс…

Белла осторожно обтерла влажной салфеткой лицо и шею раненого, моля Бога, чтобы наступающая ночь оказалась легче, чем предыдущая. Красивое лицо Джеймса было красным, в синих глазах застыла печать болезни. Он выглядел осунувшимся и измученным. Доктор Мадлтон являлся каждый день, и его прогнозы становились все более мрачными.

Харриет держала Беллу в курсе домашних новостей. Бобби поправился и вернулся на конюшню. Преступника так и не нашли, и Харриет сказала, что о Руперте больше никто ничего не слышал.

Джеймс открыл глаза.

– Почитай мне, Белла.

Она взяла Библию.

– Я продолжу с того места, где остановилась.

– Нет, прочитай то, что ты написала.

– Что?

– Прочитай мне свою следующую статью в «Таймс».

Белла замерла. Ему, наверное, совсем плохо.

– Ты же писала что-то все эти ночи.

Да. Но это была вовсе не политическая статья. Она вспомнила, что как-то прочитала о молодом хирурге, который лечил солдат при Ватерлоо, а потом переехал в Лондон и занялся медицинской практикой. Его методы лечения не всеми признавались, но положительные результаты отрицать было невозможно.

В отчаянии она написала этому хирургу письмо с просьбой приехать. Это было на следующий день после того, как Мадлтон впервые пустил Джеймсу кровь. Она достала листок бумаги с черновиком письма, отправленного хирургу.

«Уважаемый доктор Гримсби!

Ваши услуги крайне необходимы герцогу Блэквуду. Он испытывает ужасные страдания от инфицированной огнестрельной раны. Вы будете щедро вознаграждены за работу, и также вам будут компенсированы все дорожные расходы. Пожалуйста, приезжайте как можно скорее, поскольку состояние герцога ухудшается с каждым днем».

Джеймс ухмыльнулся:

– Если я правильно понял, ты не доверяешь доктору Мадлтону.

– Он деревенский врач и не имеет опыта лечения подобных ран. А доктор Гримсби лечил солдат на войне.

– Значит, ты считаешь меня достойным спасения?

– Конечно. Любая жизнь достойна спасения.

– Но ты же должна понимать, что, если я умру, наш спор относительно Уиндмура прекратится сам собой. Это поместье будет твоим.

– Вы так плохо думаете обо мне? – искренне возмутилась Белла.

Правда заключалась в том, что с каждым днем она думала о поместье все меньше. То, что она раньше считала самым важным в своей жизни, на поверку оказалось несущественным и бессмысленным.

– Боюсь, что память стала подводить меня. Напомни, что я должен тебя поблагодарить, когда у меня прекратится эта проклятая лихорадка.

– За то, что я вызвала хирурга?

– Нет. За то, что не бросила меня в беде.

Глава 18

На пятнадцатый день болезни Блэквуда прибыл доктор Гримсби. Почтовый дилижанс привез его на постоялый двор, где ожидали кучер и лакей, чтобы доставить в Уиндмур-Мэнор в карете герцога.

Белла и Коутс встречали его у дверей. Гримсби был намного моложе доктора Мадлтона, имел длинное худое лицо и нос, напоминающий кусок сыра.

– Где герцог? – спросил доктор, едва ответив на приветствие.

Коутс распахнул дверь:

– Наверх, пожалуйста.

Доктор взбежал вверх по лестнице и ворвался в апартаменты герцога. Белла и Коутс едва поспевали за ним.

Гримсби взглянул на неподвижно лежащего пациента, и его серые глаза блеснули. Джеймс спал. Его веки казались восковыми, лицо было пепельно-серым, и лишь на лбу и скулах виднелись ярко-красные пятна.

– Он в тяжелом состоянии. Хорошо, что вы догадались меня вызвать. – Гримсби поднял руку герцога и, заметив следы надрезов, сделанных Мадлтоном, и небольшие припухлости, оставленные пиявками, удивленно спросил: – Ему пускали кровь?

– Доктор Мадлтон сказал, что это единственный способ справиться с лихорадкой, – объяснил Коутс.

– Чертов идиот! – выругался Гримсби. – Лихорадка вызвана инфицированной раной, а не дисбалансом в крови. Кровопускание только ослабляет больного!

Белла озабоченно переглянулась с Коутсом. Не было никаких сомнений, что оба думали об одном: неужели они из-за своего невежества в медицине позволили доктору Мадлтону нанести герцогу непоправимый вред?

Гримсби, казалось, прочитал их мысли.

– Нет никакого смысла винить себя за некомпетентность деревенского врача.

Молодой доктор достал из своей медицинской сумки небольшой чемоданчик и открыл крышку. Внутри оказались самые разнообразные хирургические инструменты: острые ножи с рукоятками из слоновой кости, иглы, щипцы, трепаны и даже пила – вероятно, ее использовали для ампутации конечностей.

Белла почувствовала тошноту.

– Вызовите своего самого сильного лакея, – приказал доктор.

– Зачем?

– Мне придется вскрыть и очистить рану. Кто-то должен держать герцога.

Заметив удивление на лице Коутса, доктор поторопил его:

– Быстрее, пожалуйста. Мне нужен сильный лакей, таз с горячей водой и чистая ткань.

Через несколько минут Коутс вернулся с громилой лакеем и всем, что просил доктор. Белла подумала, что горячая вода нужна, чтобы вымыть Джеймса, но доктор, к ее немалому удивлению, использовал воду для мытья своих рук и инструментов.

– Я лечил одного солдата при Ватерлоо. После того как я вычистил из раны всю грязь и гной, он выжил, – сказал Гримсби, намыливая руки. – Понимаете, медицина не точная наука. Когда какое-то средство помогает, даже если ты не вполне понимаешь, как это происходит, есть смысл использовать его снова.

Хирург взял нож.

– А теперь держите его. Ты – за плечи, а ты – за ноги, – сказал он, обращаясь поочередно к лакею и к Коутсу. – Еще мне нужна медсестра, чтобы подавать инструменты. – Его взгляд устремился на Беллу. – У вас хватит смелости?

У Беллы задрожали руки. Она никогда не думала, что придется заниматься чем-то подобным, но если она нужна Гримсби, значит, нужна Джеймсу. До сих пор она преданно заботилась о раненом герцоге. Неужели отвернется от него теперь?

Она сглотнула застрявший в горле комок, глубоко вздохнула, потом уверенно встретила испытующий взгляд хирурга и кивнула. Потом лишь на мгновение отвела глаза, чтобы не видеть, как он опускает руку с ножом.

Джеймс парил в облаках. Жар, уже много дней преследовавший его, отнял все силы, и он временами забывал, где находится и что случилось. Веки стали такими тяжелыми, что не хотелось открывать глаза. Сон был благословенным раем, местом, где он не испытывал боли, зато слышал нежный голос Беллы. Сначала это было Евангелие от Иоанна, потом – Евангелие от Луки, но дальше тексты смешались, как сложные законы, и вот он уже перестал вдумываться в смысл, а просто слушал звук ее голоса. Прошло еще какое-то время, и он вообще перестал что-то соображать, а лишь чувствовал ее присутствие. Он стал зависеть он нее, от прикосновения ее прохладной ладони ко лбу. Ему хотелось тоже касаться ее, поцеловать нежные губы… но ведь для этого надо проснуться. А во сне боль уходит, поэтому надо спать… спать…

Разбудил его крик. Глаза открылись. Кто-то пронзал его живую плоть, резал ее, кромсал на куски.

– Господи! – воскликнул он. – Помилуй меня!

Над ним склонились какие-то люди. Один человек, здоровый как медведь, крепко держал его за плечи, другой – за ноги, а какой-то тощий как жердь мясник резал его бок. Джеймс дернулся, попытался вырваться, но нож повернулся, и у него все поплыло перед глазами. Боль казалась адской – ничего подобного он раньше не испытывал. Еще чуть-чуть, и он провалится в благословенное забытье.

– Я почти закончил, – сказал мясник. – Никогда не видел столько гноя. Странно, что инфекция не отправила его на тот свет еще неделю назад.

Джеймс хотел что-то сказать, но его накрыла очередная волна боли.

Мучитель открыл черную банку, и в какой-то момент Джеймсу показалось, что сейчас он извлечет оттуда ненавистных пиявок. Но все оказалось еще хуже. Он достал из сосуда немного странного вещества и нанес на рану, а Джеймсу показалось, что его швырнули в адское пламя.

– Ублюдок! – прорычал Джеймс.

– Спокойно, ваша светлость, худшее уже позади.

Пребывая в полузабытьи, Джеймс понял, что хирург зашивает рану, а потом почувствовал, что его никто больше не держит. Он попробовал шевельнуться, но боль никуда не делась, и конечности его не слушались – не желали двигаться согласованно. Стекавшие по лбу капли пота заливали глаза.

Хирург передал банку Коутсу.

– Это заживляющая мазь, сделанная из смолы и вербейника. Ее необходимо накладывать на рану дважды в день независимо от возражений герцога. Понятно?

– Да! Да!

– При Ватерлоо многим солдатам повезло меньше, чем его светлости, который все же остался в живых после двух недель неправильного лечения. Ваш герцог – сильный человек. Тем не менее нет никакой гарантии, что он все же переживет инфекцию и кровопускание. Следующие несколько дней будут решающими.

Через три дня после приезда доктора Гримсби молитвы Беллы оказались услышанными и жар у Джеймса спал. Слава Богу, он будет жить! Впервые за последнее время она вздохнула с облегчением. Прошла неделя, и к Джеймсу вернулись аппетит, цвет лица, а вслед за ним – надменность, гордыня и дурное настроение из-за слишком долгого пребывания в постели.

Белла открыла дверь его спальни и обнаружила Джеймса отчаянно старающимся сбросить одеяла и встать. Коутс прилагал ничуть не меньше стараний, чтобы помешать ему совершить это безрассудство.

– Я хочу встать! – негодовал Джеймс. – Мне надоела эта чертова постель!

– Но приказ доктора Гримсби, ваша светлость!

– Скажи ему, пусть проваливает к дьяволу! Я чувствую себя лучше и могу встать!

Коутс поднял на нее взгляд, полный отчаяния и мольбы.

– Миссис Синклер, быть может, вам удастся вразумить герцога.

Белла молча кивнула. За время болезни Джеймса они привыкли друг к другу и почувствовали взаимную симпатию. Доктор Гримсби каждый день навещал пациента, но основная тяжесть ухода за больным легла на плечи Беллы и Коутса. Оба очень хотели, чтобы Джеймс поправился, но их мотивы были разными.

Коутс был преданным слугой, он заботился о хозяине и желал ему только хорошего. А Белла чувствовала свою вину и ответственность за страдания герцога. Но сама себе она могла признаться, что привязалась к Джеймсу и, похоже, полюбила его, искренне полюбила.

– Прячешься за женскими юбками, да, Коутс? – проворчал Джеймс.

– Дай мне банку с мазью – сделаю перевязку, – вздохнула Белла.

На озабоченной физиономии Коутса проступило настолько явное облегчение, что Белла едва сдержала смех.

– Вы ангел в человеческом облике, миссис Синклер, – с чувством заявил слуга и устремился вон из комнаты, на ходу вручив ей лекарство.

– Коутс знает, что тебе будет легче легкого убедить меня остаться в постели, – сказал Джеймс с усмешкой.

Белла сильнее сжала банку.

– Я вижу, вам действительно лучше. Позвольте мне заменить вашего слугу и сделать перевязку.

– Рана совершенно зажила.

– Возможно, но в данный момент я боюсь доктора Гримсби больше, чем вас.

Герцог ухмыльнулся:

– Никто не сможет меня упрекнуть в том, что я отказал даме.

Она поставила банку рядом с кроватью и придвинула стул. Обаяние герцога вернулось вместе со здоровьем, и Белла чувствовала, что теперь оно действует на нее куда сильнее. Больной сцепил руки над головой и откинулся на подушки.

На нем была свободная белая рубашка и бриджи, и Белла мысленно поблагодарила Коутса за то, что предусмотрительно одел хозяина. Теперь, когда он больше не страдал от лихорадки и быстро шел на поправку, она понимала, что не должна оставаться с ним наедине, тем более в спальне. Мечущийся в жару, стоящий на краю могилы герцог – это одно, а здоровый и красивый Джеймс Девлин – совершенно другое.

Однако почему-то она чувствовала нечто сродни разочарованию, понимая, что больше не будет за ним ухаживать.

Белла подняла его рубашку, и у нее участился пульс. За время болезни он сильно исхудал, и теперь у него можно было пересчитать все ребра. Ей много раз приходилось видеть его обнаженный торс во время болезни, но ни разу она не ощутила ничего, кроме искреннего сострадания. Теперь он поправился, и к ней вернулись другие чувства.

– Белла…

При звуке его голоса она вздрогнула.

– Да?

Она заметила напряжение в глазах герцога, но затем он, очевидно, передумал и перевел взгляд на банку с мазью, стоящую возле кровати.

– Ты лучше поскорее заканчивай с этим, – хрипло сказал он.

– Конечно. – Она осторожно сняла бинты. Рана больше не была воспаленной. Остался лишь немного припухший шрам, после того как доктор Гримсби снял швы.

– Видишь? Все зажило, – проворчал пациент.

– Да. Это замечательно. Доктор Гримсби был совершенно прав, вскрыв рану.

– Я смутно помню, как ты прочитала мне письмо, которым вызвала его в Уиндмур. Но когда пришел в себя и увидел, как он навис надо мной с ножом, а потом всадил мне его в бок, то подумал, что это мясник.

– Оказалось, что мясник – доктор Мадлтон.

На лице герцога отразилась ярость.

– Ты права. До гробовой доски не забуду его мерзких пиявок.

Белла взяла банку и обмакнула в мазь чистую салфетку. Джеймс молча наблюдал, как она обрабатывает рану. Ее руки были бесконечно нежными. Пышные волосы источали слабый запах лаванды. Она работала быстро и ловко – научилась, ухаживая за ним.

Рану обожгло болью, и Джеймс со свистом втянул воздух.

– Мне очень жаль, если вам больно, – прошептала она.

– Я согласен терпеть все, что угодно, кроме лихорадки.

Белла подняла глаза. «Зеленоглазая колдунья!» Джеймс в тысячный раз задал себе вопрос, почему она осталась с ним. Большую часть времени он провел в бреду и не всегда мог различить грань между видениями и реальностью, но в одном был уверен – в постоянном присутствии Беллы. Она ничего ему не должна, меньше всего он мог рассчитывать на ее преданность, и все же она всегда была рядом.

Джеймс хотел ее. И это желание не имело ничего общего с первоначальным планом ее совращения с целью подчинить своей воле. Теперь желание было яростным, всепоглощающим, затрагивающим все его существо. Вероятно, надо оказаться на волосок от смерти, чтобы начать больше ценить жизнь. И эту женщину.

– Теперь я должна наложить повязку, – сказала она.

Для выполнения этой задачи ему необходимо было придвинуться ближе. Белла прикусила губу, стараясь быстро и аккуратно обернуть чистый бинт вокруг его торса. У Джеймса вскипела кровь и напряглись мышцы. Он весь оказался во власти первобытного неукротимого желания. Он представил себе ее губы, касающиеся его рта, волосы, щекочущие грудь, руки, ласкающие его каменно-твердое мужское естество.

Белла вздрогнула.

– Я делаю вам больно?

«Да, я изнемогаю от желания».

– Нет. Делай то, что надо. – Его голос прозвучал грубо.

Он принялся медленно и глубоко дышать, стараясь усилием воли расслабиться, но преуспел лишь в одном – вдохнул аромат ее волос и едва не потерял голову. Черт, раньше он умел держать себя в узде. Сейчас не время. Поступками мужчины должна управлять голова, а не мужское достоинство. Тем более когда впереди так много нерешенных вопросов.

– Коутс сказал, что преступника так и не нашли, – проговорил Джеймс.

– Конокрада? – переспросила Белла чуть энергичнее, чем следовало.

– Это был кто-то, кого ты знаешь, Белла?

Она опустилась на стул, словно неожиданно лишилась сил.

– Нет. Вы уже задавали мне этот вопрос.

– Ты обвинила меня, что я организовал за тобой слежку. И, насколько я помню, была в этом уверена.

– Я ведь уже говорила, что ошиблась.

Герцог не поверил ей, но не стал настаивать. Он поручил сыщику Папазяну провести расследование, но хитрый армянин пока не давал о себе знать. Впрочем, если он и пытался связаться с Джеймсом во время его болезни, ему все равно никто бы ничего не сказал. Джеймс решил, что необходимо как можно скорее вызвать сыщика и узнать новости.

– Ты поможешь мне встать?

– Это было бы глупо.

– Тогда я попробую сам.

– Хорошо, только ненадолго. Вы можете посидеть в кресле.

– Упрямая и властная женщина.

Белла слегка покраснела.

– Возможно, так и есть, – улыбнулась она, – но вам, как выяснилось, нужна твердая рука.

Она обняла герцога за плечи и помогла подняться. Ее теплое дыхание щекотало шею. Джеймс почувствовал прикосновение ее грудей, и ему стало трудно дышать. На лбу выступил пот. Он спустил ноги с кровати, потом с помощью Беллы встал. Ноги предательски дрожали, но колени не подломились. Зато сильно закружилась голова.

– Хотите лечь?

– Дай мне стул, пожалуйста.

Белла подвинула кресло, и герцог опустился в него.

– Черт бы побрал все на свете! Что за ерунда! Если бы Брент, Энтони и Джек могли видеть меня сейчас!

– Вы просили меня не писать им, помните?

– Помню. Я не хотел, чтобы они навещали меня на смертном одре.

Белла сильно побледнела, и Джеймс сразу пожалел о сказанном. Его оправдывало лишь то, что он вовсе не желал расстраивать ее неосторожными словами. Разговоры о смерти никому не приносят радости, тем более что еще пару дней назад она стояла на пороге.

Проблемой была его гордость, ее он имел в избытке и ненавидел любые проявления слабости. Он поддавался эмоциям в детстве, когда часами рыдал одинокими вечерами, – все друзья разъезжались на каникулы, а он оставался в школе. Студенты, всегда с нетерпением ожидавшие возвращения домой, радостно предвкушали встречу с родителями. Все это было Джеймсу недоступно. Зато он слишком хорошо знал, как выглядят пустые школьные классы, залы и коридоры, по которым гуляло эхо.

Но все это осталось в далеком прошлом, и теперь Джеймс категорически не желал поддаваться слабости, особенно перед этой сильной и смелой женщиной, которая пережила издевательства мужа и не сломалась. Джеймс никогда не забывал, как им пренебрегали в детстве его родственники, и был всей душой предан друзьям, когда сам стал мужчиной. Его коллеги знали это и понимали.

А Белле это еще предстояло узнать.

Какие бы соображения ни заставили ее столь преданно за ним ухаживать, он вознаградит ее за доброту. И подарить ей Уиндмур-Мэнор – это еще далеко не все. Сам он не стремился создать семью, но Белла явно была человеком, который ставит во главу угла именно семейные ценности. И хотя ее первый брак оказался несчастливым, в его власти позаботиться о том, чтобы второй брак стал более удачным. Он герцог, а значит, может сделать так, чтобы она вышла замуж за богатого человека. Старого добродушного богача, не имеющего наследников, который оставит ей все свое состояние.

Ах если бы он не желал ее так страстно! Если бы только мысль о том, что она может принадлежать другому, не приводила его в бешеную ярость!

Белла подвинула деревянный стул и села рядом. Ему нравилось, когда она рядом. Он чувствовал себя спокойно, комфортно.

– Я перед тобой в долгу за уход и нежную заботу, – сказал он и взял ее за руку.

– Вы мне абсолютно ничего не должны.

В ее глазах что-то мелькнуло. Сожаление? Боль? Он не хотел, чтобы она испытывала неприятные эмоции. Ему нравилось, когда она улыбалась. Поэтому он хитро подмигнул и сказал:

– Я с лихвой отплачу тебе. Для начала поцелуем.

Ее чувственные губы удивленно приоткрылись. В глазах герцога она прочла неприкрытое желание.

– Я не должна здесь быть. Это неприлично. Теперь, когда вы поправляетесь, за вами должен ухаживать только Коутс.

– Ты этого хочешь?

– Нет, – ответила она очень тихо, а потом повторила громче и увереннее: – Нет.

Воздух вокруг них был словно наэлектризован. Джеймс медленно привлек свою сиделку к себе и поцеловал. Он хотел лишь на мгновение коснуться губами ее губ. Да, именно так. Он слишком плохо себя чувствовал. Но в мгновение, когда их губы встретились, все разумные мысли покинули его. Слабость, черт бы ее побрал. Кровь быстрее потекла по жилам, бриджи стали тесными. Ее губы раздвинулись, давая возможность его языку проникнуть в сладостные глубины рта. Джеймс ощутил вкус клубники и страстной женщины. Белла застонала и подалась к мужчине, ее полные груди прижались к его груди.