Текст книги "Серые братья"
Автор книги: Том Шервуд
Жанр: Исторические приключения, Приключения
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)
Сторож из ящика
Иероним вышел в соседствующий с помещением для допросов бывший винный подвал. Следом, почти сразу же, пришёл туда и глава трибунала Сальвадоре Вадар. Рассвет уже выбелил мерцающие высоко, под далёким потолком, узкие окна, и в подвале был мягкий рассеянный полумрак.
– Блистательный допрос, Иероним, – сказал Сальвадоре. – «Поклянись, что не еретик», – и при любом ответе становишься еретиком.
– Если бы не этот тупица – квалификатор! «Неограниченное время для составления списка сообщников»! Зачем он влез в ход допроса? Узнал бы у меня наглый башмачник, что такое палач. А так – будет сидеть в камере год, и два, и десять – и «вспоминать». Хотя… И в этом есть смысл. Пусть сидит до конца жизни.
– Ты сказал «наглый»? Что-то он мне не показался таким.
– Ни один человек на земле, – помедлив, ответил Иероним, – не должен иметь смелости смотреть в лицо инквизитору. И если кто-то не опускает глаз под моим взглядом – его немедленно нужно отдать палачу.
– А, так у вас свои счёты?
– Какие у меня могут быть с этим червём счёты? Пусть гниёт в камере. Я уже забыл про него.
Они сделали несколько гулко прозвучавших под потолком неторопливых шагов. Остановились между колоннами. Пол здесь был разлинован кистью с известью на ровные небольшие квадраты.
– Ярд на ярд, – задумчиво сказал Сальвадоре. – В такой каморке только стоять.
– Или полусидеть, упираясь в камень спиной и коленями. Каждая минута в каморке для заключённого будет мучением. Через пару дней любой признается в ереси. И хотел бы я посмотреть на того, кто продержится хотя бы неделю.
Сальвадоре уважительно покивал. Сообщил, что известь, песок и кирпич станут вносить в подвал уже сегодня. Иероним улыбнулся одной стороной рта.
Дошли до «секретнейшего» кабинета. За дверью – сверкающая чистота, образцовый порядок. Столы и диваны выкрашены поблёскивающим чёрным лаком. На жёстких сиденьях диванов – длинные бархатные мягкие тюфячки. На столах – высокие ровные столбики чистой бумаги. Дверца железного шкафа закрыта и заперта на замок.
Сальвадоре сел на малиновый тюфячок, с наслаждением вытянул ноги. Иероним отпер дверцу. Глава трибунала непроизвольно вытянул шею. В шкафу, в среднем отделении, блестели золотым блеском сложенные в столбики монеты. Много, весьма много денег. Когда молодой помощник успел? А помощник потянулся к верхнему отделению и достал с полки две толстые конторские книги.
– Просмотрите, падре, – сказал он, – если интересуетесь, сколько денег внесли в фонд трибунала соседи мельника Винченцо Кольери. Учтено всё до гроша. Я брал и ад усум проприум[28]28
Ad usum proprium(лат.) – Для личного использования
[Закрыть], – и это тоже указано.
Сальвадоре взял книгу, раскрыл. А его юный помощник запустил руку и в нижнее отделение шкафа, и вытащил оттуда на свет объёмный плетёный из ивы короб с кожаными ремнями. Разъял пряжку, раскрыл верхние полудверцы. Выставил на стол несколько бутылок вина, золочёное блюдо с нарезанным сыром, хлеб, горшок с острым соусом, пучок зелени – лук с петрушкой.
– Сыр подсох, – сказал он. – Самый лучший вкус – у подсохшего сыра.
– Таким образом, – сказал, не обращая внимания на изысканный завтрак, Вадар, – эти деньги не учтены ни в епископской канцелярии, ни в нашей?
– Именно так.
– И что же, я, например, могу взять отсюда для собственных нужд?
– Если я, падре, – сказал негромко Иероним и протянул главе трибунала второй ключ от дверцы шкафа, – увижу однажды, что денежная полка пуста, то буду считать, что недостаточно расторопно работаю.
Оба легко и радостно рассмеялись.
– Епископ действительно удвоил налоги в трёх провинциях, – сообщил, намазывая соус на хлеб, Сальвадоре. – Ты был прав. Мой заклятый друг залез в мышеловку.
– Скоро залезет и во вторую, – принимая от Сальвадоре соус, сказал Иероним.
– Какую? – немедленно поинтересовался Вадар.
– Я приготовил ему блюдо со сладеньким ядом. Очень скоро мы сможем обвинить его в нарушении целибата.
– Епископа? О, нет. Он никогда не нарушит целибат. Никогда он не подойдёт ни к одной женщине. Его должность для него слишком дорога. А женщины – слишком болтливы.
– Да? – задумчиво поинтересовался Иероним. – Даже те, которых наутро сжигают на площади, завязав предварительно рот?
– Ты имеешь в виду… – Вадар перестал жевать и сидел, вытаращив глаза.
– Ну да. Некоторые допросы самых юных и самых красивых ведьм. Те допросы, которые ведут посвящённые в их секрет сотрудники трибунала. Проверенные, старые сотрудники. Такие, как Марцелл, или Гуфий.
– Откуда ты знаешь про это?!
– Деньги, падре, развязывают многие языки. А деньги, как видите, у нас есть. Нет пока только подходящей ведьмы. Чтобы была замужней, молодой и очень красивой. Мы ведь имеем право пригласить на один из допросов епископа? Для, так сказать, ознакомления?
– Да-а, – протянул Сальвадоре. – Хватка у тебя… волчья.
– Куа номинор люпус[29]29
Quia nominor lupus(лат.) – потому, что имя мне – волк.
[Закрыть], – снова сдвинув в улыбке одну сторону загорелого лица, ответил Иероним.
Они закончили завтрак. За дверью послышался шум. Иероним выглянул.
– Каменщики пришли, – сообщил он. – Быстро магистрат прислал каменщиков.
– Однако, пора спать, – сказал, подойдя с заскучавшим лицом к раскрытому шкафу, Вадар. – Целую ночь – допросы, допросы… – Он протянул руку, взял, насколько поместилось в ладонь, золота, опустил взятое в карман, и взял ещё раз. Спросил, не глядя на Иеронима: – Ты идёшь спать?
– Чуть позже, – сказал молодой инквизитор, также подходя к шкафу.
Он засунул руку в самую глубину среднего отделения, вытянул на свет длинный столбик монет, завёрнутых в плотную бумагу, и протянул эту тяжёлый цилиндр, как бы между делом, Вадару. Повторил, вздохнув:
– Чуть позже. Немного ещё поработаю.
Вадар торопливо, чтобы скрыть неудержимый румянец жгучего удовольствия, взяв золотой брикет и спрятав его в рукав, шагнул за дверь.
Когда он удалился, Иероним, выждав несколько минут, подошёл к двери, притянул её плотно и задвинул плоский, широкий, блестящий от масла железный засов. Потом вернулся к шкафу, достал из кармана изогнутый каким-то хитрым коленом ключик с гранёным сечением на конце, отправил этот ключик в недра нижнего отделения и, клацнув в невидимой скважине, стал вращать ключ за коленце. Передний камень в пьедестале, на котором стоял шкаф, дрогнул и стал выдвигаться наружу. Плоская каменная пластина, привинченная к лицевой стороне железного ящика, вышла в комнату почти на пол-ярда. Иероним запустил руку в ящик и, поднимая на свет, стал рассматривать находившиеся в нём предметы. Серебряные и золотые, с самоцветными камнями, браслеты и ожерелья, табакерки, медальоны, перстни; большой золотой крест на длинной цепочке с четырьмя сверкнувшими алым рубинами на концах и огромным, высвечивающим чистой глубокой зеленью изумрудом в центре. Достал несколько запечатанных в плотную бумагу монетных столбиков – гораздо длиннее чем тот, который вручил совсем недавно Вадару. Достал несколько кожаных кошелей. Достал длинный кинжал с огромным рубином на эфесе и ослепительной игрой брильянтов по всей длине рукояти. Достал тонкостенный золотой кубок с четырьмя овальными вставками – картинами из эмали, – искусными и тонкими настолько, что не верилось, что созданы они рукою смертного человека. Достал три нитки крупного жемчуга. Достал старинный королевский золотой знак на цепи. И, наконец – вспыхнувший меловым бледным светом гладкий человеческий череп.
Встал, вытянул перед собой руку с черепом, нижняя челюсть которого была прикреплена к основной кости грубо сработанными стальными скобами. Всмотрелся в чернеющие пустые глазницы. Взволнованно проговорил:
– Здравствуй, бывший кузнец, страж сокровищ! Прими ещё раз благодарность за то, что нашёл секрет этого шкафа. И за то, что сумел сделать новый ключ. Ты не обижаешься на меня, что сжёг тебя без головы? Не обижайся. Ведь ты теперь – страж сокровищ. Посмотри, какая вокруг тебя красота! И это только начало. Если б ты только знал, что обнаруживается время от времени в тайниках домов разоблачённых в ереси богачей! Скоро ты будешь хранить гору сокровищ. Целые сундуки, а, быть может, и целые комнаты! – И вдруг, дёрнув углом рта, прошептал: – а может быть, и дворцы.
Он стоял, смотрел на белеющий в его руке череп, венчающий игру камней и блеск золота, и загорелое лицо его от волнения вдруг сделалось бледным. Оно было бы гордым, если бы примешанное к гордости самовлюблённость не делало его заурядно надменным. Он казался себе существом неукротимым, всесильным, сверкающим, небывалым. Да, он умней и удачливей всех живущих рядом. Он молод. Поэтому его сегодняшние успехи – ничто по сравнению с тем, что вскоре явят миру его мудрость и его сила. Да здравствует инквизиция.
Esse femina
В провинцию, где увеличили налоги, и где случились (хотя и не такие сильные, как ожидалось) волнения, отбыл сам глава трибунала Вадар. Его юный помощник решил, что в его отсутствие заманить епископа в приготовленную ловушку будет гораздо легче. Иероним пригласил епископа на ночной допрос ведьмы, и тот пришёл, и был исполнен неподдельного любопытства.
Епископ мало что знал о регламентах трибунала, но флёр таинственности и мрачных слухов завораживал, и он с охотой принял игру с секретными правилами и загадочными ритуалами.
Он прибыл на допрос не в своих раззолочённых одеждах, а в длинном чёрном плаще с лиловой подкладкой (хвост плаща тянулся за ним, словно шлейф платья за приехавшей к балу аристократкой) и в чёрной бархатной полумаске. Служители трибунала, зная, кто к ним придёт, приготовили мягкое глубокое кресло. Епископ грузно вдавился в него, повозился, устраиваясь и, изнывая от любопытства, стал нервно стучать носком выглянувшей из-под кромки плаща атласной туфли.
Казалось, он перестал дышать, когда палач привёл обвиняемую в ереси женщину и, не тратя попусту время, содрал с неё всю одежду. Секретарь трибунала равнодушным и немного гнусавым голосом спросил её имя. Женщина, дрожа, закрываясь согнутыми руками (худые острые локти бледными клиньями поднялись в сторону сидящих за столами), назвала себя.
– Запишите, – сказал инквизитор, ведущий допрос, – обвиняемая прячет от нас тело, скрывая возможную метку дьявола на нём.
Женщина торопливо опустила руки и зашлась в немом плаче.
– Запишите, – сказал тот же голос, – обвиняемая сильно дрожит, что несомненно говорит о страхе разоблачения.
– Я просто боюсь! – выкрикнула вдруг женщина. – Боюсь палача, и огня, и железа! Ночь, меня взяли от мужа, дети мои плачут, а я здесь одна, и мне страшно!
– Запишите. Обвиняемая близка к раскаянию.
Женщина без сил опустилась на каменный пол. Оперлась на руку. Лицо её закрыли упавшие спутанной пелериной длинные чёрные волосы.
– Мы имеем показания свидетеля, – неторопливо, растягивая гнусавые звуки, стал читать какую-то бумагу допрашивающий, – что во время вступления со своим мужем в супружескую связь ты издавала нечеловеческие звуки: мяукала, словно кошка, и шипела, словно змея. Отвечай: не оборачивалась ли ты демоном-суккубом, который похищает у мужчины его силу?
– Кто этот лживый свидетель? – всхлипывая, отозвалась женщина. – Всю нашу жизнь мы с мужем спим одни в комнате, и никто не мог нас ни видеть, ни слышать.
– Мы не ведём речь о возможности видеть, напрасно ты пытаешься сбить нас с хода допроса. Мы говорим о звуках. Их вполне мог кто-то услышать, подойдя ночью к окну! Или ты дерзнёшь утверждать, что наши подозрения не имеют основы? Отвечай: мог кто-либо слышать, или не мог?
– Слышать… мог. Но и сделать ложный донос тоже кто-нибудь мог! Мало ли есть лживых людей! Или жадных! Ведь если вы обвините меня, то всё наше имущество отнимут, а доносчик получит десятую часть! Как можно верить?..
– Так вот мы и имеем намерение установить истину. Ты должна доказать, здесь и при нас, что не издаёшь нечеловеческих звуков во время супружеских отношений.
– Но что же вы такое говорите? – женщина, стоя на коленях, выпрямилась. – Вы хотите привести сюда моего мужа и заставить нас… То, что люди скрывают всегда…
– О, это было бы слишком просто. К сожалению, в момент оглашения обвинения, твой муж безусловно стал свидетелем по твоему делу. И во избежание сговора между вами мы не можем допустить вашей встречи.
– Но как же вы хотите узнать… Если здесь не будет моего мужа?
– Как и всегда в таких случаях. Эту трудную и утомительную обязанность выполнит палач.
Женщина, вскинув к груди испуганно руку, вдруг уронила её, словно плеть, и обмякнув, повалилась сама на холодный каменный пол. Палач поднялся с колоды, не спеша подошёл и толстыми, почерневшими от засохшей крови верёвками привязал женщину к скамье. Епископ, громко сглотнув слюну, наклонился к сидящему рядом Иерониму и спросил:
– А если палач утомится, а она не зашипит змеёй, – допрос будет отложен?
– Нет, – строго ответил молодой инквизитор. – Его тут же заменит кто-то из нас. А потом – ещё кто-то. Не будем же мы прерывать такой важный допрос!
– А… – понизил голос до шёпота епископ, – … не может ли случиться так, что и мне придётся участвовать в допросе?
– Только без свидетелей, – искоса, со значением взглянув на прячущего под маской раскрасневшееся лицо собеседника, произнёс Иероним. И так же тихо добавил: – Вадэ мэкум.
Он встал и вышел в соседствующий с трибуналом винный подвал. Епископ поспешно последовал за ним.
В подвале ярко горели факела, и они освещали ровные невысокие ещё ряды начатой каменной кладки, и бесформенные серые кучи камня, бочки с известью и песком – и широкую, длинную скамью с пронзительно белеющим на ней женским телом. Женщина была привязана так же, как и та, за стеной, к которой подступил не снявший своего колпака трудолюбивый палач.
На звук шагов женщина повернула лицо, и на нём блеснули тонкие полосы. «Она плакала!» – понял епископ, и сердце его уколола невидимая сладостная игла.
– Мы не застали вашего мужа дома, – сказал, подойдя к женщине, Иероним. – Он, узнав об обвинении, выдвинутом против вас, должно быть, сбежал. Но, чтобы решить – сжечь вас утром или отпустить, мы должны закончить допрос! Так что супружескую обязанность возьмёт на себя палач трибунала, или наше доверенное лицо.
Епископ узнал эту женщину. Молодая супруга очень богатого и влиятельного в городе человека. Он очень часто видел их обоих на своих проповедях, и ослепительная красота её каждый раз заставляла бешено колотиться его такое ещё не старое, такое сильное ещё сердце. И вдруг – вот она, в его полной власти, и как будто закона о целибате он не нарушает: каждый католик в меру своих сил обязан содействовать святой инквизиции! Кровь молотами стучала в его висках, пальцы, скрючившись, хищно подрагивали.
– Эссэ фемина[30]30
Esse femina(лат.) – Вот женщина.
[Закрыть]! – сказал, ободряюще тронув епископа за рукав, Иероним, и повернулся, чтобы уйти.
Но епископ вдруг торопливо шагнул ему вслед и зашептал:
– А свидетелей в самом деле не будет? Сюда никто не войдёт?
– Никто без моего ведома, – с металлической ноткой в голосе отчеканил помощник главы инквизиторского трибунала.
– А она? Она потом никому не расскажет?
– Её сожгут завтра утром на аутодафе. Или послезавтра – если ваше преосвященство пожелает ещё раз провести с ней допрос.
– Но… Но она, когда пойдёт на костёр, может увидеть мужа в толпе, или родственника, и крикнуть им!
– Ведьм всегда и везде сжигают, предварительно крепко завязав им рот, – снисходительно напомнил Иероним. – Чтобы они не могли призвать на помощь бесов, которым служили.
– Это разумно, – вполголоса проговорил епископ, провожая Иеронима и закрывая за ним дверь. – Предусмотрительно и разумно.
Аутодафе
Перед самым утром епископ вышел в помещение трибунала. Он был мокрым от пота, хотя и не выглядел утомлённым. Подошёл к креслу, сел. Спросил Иеронима:
– Вы с вашей обвиняемой – что же, ещё не закончили?
– Закончили. Вон, палач отвязывает.
– И что? Она шипела змеёй?
– Да. И мяукала кошкой, и лаяла собакой, и даже свиньёй хрюкала. Хитрая ведьма думала, что таким образом она добьётся прекращения допроса.
– Признана ведьмой?
– Разумеется. Вот протокол.
– Сожгут?
– Сегодня же.
– А та, за стеной… Ни звука не издала. Её сожжение можно как-нибудь отложить? Чтобы завтра можно было продолжить допрос?
– Нет ничего проще. Отложим.
Палач освободил лодыжки и запястья “ведьмы” от набухших от крови верёвок. Голова женщины мягко, как будто не имела шеи, упала на бок. Уставились на епископа огромные, в расплывшихся по глазницам чёрных кругах, невидящие глаза. Она, с трудом разлепив искусанные губы, тихо спросила:
– Я… ведьма?..
– Да, – вместо епископа коротко ответил палач.
– И… Сожгут?..
– Сожгут.
– Но ведь я призналась! Можно меня… сжечь… не живую? Я знаю, так делают! Можно?!
– Удавить, что ли, перед костром? – уточнил утомлённый палач.
– Да! Да! Удавить!
– Конечно, удавим. Мы же не звери.
Женщину несколько раз облили холодной водой. Поставили на ноги. Натянули через голову позорное одеяние – “санбенито”. Связали спереди руки (грубая волосатая верёвка снова сдавила растёртую до крови кожу). И, с силой оттянув книзу челюсть, вдавили в рот кляп. Палач, взявшись за верёвку, пошёл к выходу, и потянул, и разоблачённая ведьма, шатаясь, заковыляла за ним.
Вставшие из-за своих столов работники трибунала достали из стольных тумб кувшины с вином и стали пить. Им необходимо было восполнить силы – позади была бессонная ночь, а впереди – полный непростых забот день. Они выпили, достали и принялись разматывать белые длинные балахоны. Облачились в них, став одинаково похожими на зловещие привидения, и потянулись к выходу.
На улице, возле здания трибунала, их уже ждали. «Священная милиция» в таких же белых торжественных балахонах, «родственники» в дорогих и нарядных одеждах. Разного пола и возраста, отличающиеся особым рвением прихожане. Двое высокого роста «милиционеров» держали поднятые над головами зелёные штандарты инквизиции. Четверо осуждённых на казнь – трое мужчин и только что разоблачённая ведьма, стояли привязанными друг к другу. В руках у них были зажжённые, зелёного цвета свечи.
Все заняли определённые регламентом места – и процессия медленно двинулась вдоль по улице.
Выстроенные в две колонны (между которыми шли осуждённые) участники процессии грозными и правильными голосами затянули траурный гимн. В домах, мимо которых они проходили, раскрывались окна и заспанные горожане, высовываясь в них до пояса, громко выкрикивали в адрес осуждённых проклятия и насмешки. Фискалы зорко высматривали – не останется ли какое окно нераскрывшимся, или не молчит ли показавшийся в нём человек.
Процессия шла очень медленно, – не быстрее, чем измученные осуждённые ковыляли на своих слабых ногах. В перерывах между гимнами участники процессии громкими голосами призывали осуждённых раскаяться.
Дошли до кафедрального собора Массара. Здесь возвышалась затянутая дорогой тканью трибуна. Светские и духовные власти, а так же именитые гости города уже занимали места. Перед трибуной стояла выкрашенная в чёрный цвет позорная лавка. Снизу в лавку были часто набиты острые гвозди, и их острия на четверть дюйма торчали из сиденья. На лавку, лицами к трибуне, усадили четверых осуждённых. Палач и работники магистрата сооружали за их спинами «жаровню» – костёр с четырьмя столбами. Один из инквизиторов, встав на принесённую кафедру, принялся громко, на латыни, читать приговор. Закончив, он махнул рукой палачу, и осуждённых потянули к столбам.
Когда зажгли огонь, деловитый палач, отворачиваясь от дыма, обернул шею ведьмы верёвкой и сильно затянул. Дым ел глаза, и он не стал дожидаться, когда женщина умрёт. Он завёл концы верёвки за столб, затянул узлом и поспешно спрыгнул с помоста. Мимо него к помосту торжественной чередой шли знатные люди города и, украдкой посматривая на белеющую грозными балахонами компанию инквизиторов, бросали в огонь политые маслом сухие сучья. Палач, поправив съехавший набок колпак, совместил прорези в нём с глазами и посмотрел наверх, на ведьму: «нет, не шевелится. Удавлена, как и было обещано. Мы люди честные».
Глава 11
Трон палача
«Если невиновный несправедливо осуждён, он не должен жаловаться на решение церкви, которая не может заглядывать в сердца, и, если лжесвидетели способствовали его осуждению, то он обязан принять приговор со смирением и возрадоваться тому, что ему выпала возможность умереть за правду.»
(Николас Эймерик, «Руководство для инквизиторов»)
Поездка в Рим
Иероним и Вадар всеми силами старались не показать, что они единомышленники, немые ваятели коварного замысла. Свои нередкие собеседования глава трибунала и новичок-инквизитор преподносили так, что Вадар старается держать поближе к себе, «на глазах» этого подающего большие надежды, этого опасного и умного ставленника епископа.
Чтобы иметь возможность для тайных бесед, Вадар назначил Иеронима ответственным за постройку новых тюремных камер. Юный Люпус всё свободное от допросов время проводил в громадном подвале, и Сальвадоре, время от времени входя туда под благовидным предлогом инспектирования работ, неизменно находил там своего помощника. Они разворачивали свёрнутые в толстые тубы планы и чертежи, с озабоченными лицами всматривались в них и, торопливо шагая, удалялись в кабинет-конторку. Там, закрыв дверь, они откладывали праздные бумаги в сторону и неторопливо обсуждали события и строили планы.
Была проблема: епископ собрал единовременно налог с трёх провинций, компенсировал крестьянам их потери льготами за счёт местных магистратов, и снизил размер податей до прежнего уровня. Так что и волнений особенных не случилось, и денежки в кассе епископа зазвенели. Первый этап смертельной необъявленной схватки завершился вничью.
– Нужно изменить план! – сказал Иероним Вадару в одну из встреч. – Епископ оказался смышлён более, нежели мы ожидали. Или он догадался о том, как мы предполагаете воспользоваться волнениями в провинциях, или его предупредили. Кроме того, он не явился в подвал на повторный допрос понравившейся ему «ведьмы» – и именно тогда не явился, когда я укрыл в подвале Марцела и Гуфия, будущих свидетелей нарушения им целибата. Определённо, среди нас есть его агент.
– Что же можно теперь предпринять? – спросил тревожно Вадар. – С моими врагами я всегда поступал одинаково: обвинение в ереси – и костёр. С епископом это проделать – нельзя и мечтать. Что же теперь – ждать, когда он совершит ещё какой-нибудь промах?
– Нет. Ждать больше не будем. Зачем, когда у нас имеются деньги?
Иероним подошёл к шкафу, открыл дверцу. Указал на два тускло поблёскивающих куба, составленных из монет – серебряных и золотых.
– А как можно использовать эти деньги? – спросил, суетливо потирая ладони, Вадар.
– Вам нужно отправиться в Ватикан.
– Мне?!
– Именно. Лично приехать в Ватикан, лично предъявить увеличенный втрое денежный сбор. И ждать.
– Чего?
– Когда умрёт кто-нибудь из чиновников Ватикана. Они почти все – старики. Мрут как мухи к зиме. И, как только освободится должность – пусть самая распоследняя, вздорная – нужно немедленно дать взятку тому из прелатов, кто занимается назначениями.
– Взятку за что?
– За то, чтобы на освободившееся место назначили нашего епископа. В качестве повышения. Это только громко звучит – перевод в Ватикан. А должность может быть самая убогая. Но пусть наш епископ узнает об этом уже на месте, когда ничего нельзя будет изменить.
– Но одновременно мне нужно будет заплатить за назначения…
– Совершенно верно. Одновременно: назначение в Ватикан епископа, назначение вас на его место, и назначение меня – на ваше.
– Много денег потребуется…
– Берите всё. Розыск еретиков среди принявших католичество иудеев даёт неожиданно прекрасные результаты. Так что вослед вам я пошлю ещё гонца с золотом.
– Но… Папа может не подписать назначение епископа на какую-нибудь блошиную должность!
– А взятка? Прелату, ведающему назначениями, дают деньги за знание того, когда и в каких обстоятельствах подсунуть Папе бумаги на подпись.
– Разумно.
– Разыщите в Ватикане нашего аббата Солейля, если он ещё там, возьмите на себя все его расходы, окажите покровительство. Он будет запасным вариантом: ведь, по слухам, Папа ему… не чужой.
– Да-да, это мне известно. Когда ехать?
– Немедленно. Епископ не догадывается. Деньги – вот они. Чего ждать?
И глава инквизиторского трибунала Массара Сальвадоре Вадар с необъяснимой для всех поспешностью отбыл куда-то. Своим заместителем он оставил – опять же необъяснимо – новичка-инквизитора, епископского ставленника Иеронима. Самоличное же прибытие Вадара в Ватикан должно быть для священной канцелярии оправдано и понятно: трибунал собрал с еретиков тройную денежную контрибуцию, и его глава пожелал воспользоваться этим для какой-то собственной выгоды.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.