Текст книги "Серые братья"

Говорящая тень

Иероним чувствовал, что в эти минуты в его судьбе решается что-то непредставимо огромное. Значительное настолько, что это невозможно постигнуть рассудком. Он был привязан, он не мог встать, – и потому вдруг смирился. «Ну, будь что будет». Во всяком случае, с ним, похоже, не собираются делать ничего из того, что каждый день делает он и его соратники по трибуналу.

Итак, «будь что будет». Старуха повернулась к нему спиной, а лицом – в дальний от входа угол. Она села на корточки и, сложив ладони лодочкой, принялась греметь вложенными туда непонятными косточками. Вот она начала, раскачиваясь, что-то напевать, и звук её голоса не был похож ни на какие земные звуки – Иероним готов был в этом поклясться. Раскачиваясь всё сильнее, она вдруг протяжно вскрикнула и, оборвав голос на невыносимо высокой ноте, с силой выбросила в стороны от себя мелькнувшие белым косточки, и замерла, раскинув руки. Свет ближнего факела ярко пятнал её спину, и на полу, в том дальнем углу, отчётливо чернела её тень, наложенная на камни пола в виде креста. Вдруг несчастный инквизитор понял, что все страхи, которые он испытал сегодня – ничто по сравнению с теми ледяными клещами, которые вот сейчас вцепляются и раздирают его слабое, живое, человеческое, беззащитное сердце: старуха была неподвижной, в то время как тень её стала вдруг отчётливо шевелиться.

Тень шевелилась, росла, она жила уже сама по себе, отдельно от раскинувшей руки ведьмы, и Иероним, с перекошенным ртом, с готовыми лопнуть от напряжения глазами, увидел, что тень – это чёрный контур лица. Вполне схожее с человеческим, лицо имело особенность: из лба у него, в стороны, параллельно полу, торчали два длинных рога. Да, это был не крест. Это были рога.

Лицо, покачиваясь и уплотняясь, встало во фронт, и тёмная шея, словно круглый массивный рукав, уходила вполне явственно вниз сквозь камни. Отчётливо обрисовались черты – надглазные дуги, острый клин челюсти, бугры скул. И вдруг Тень открыла глаза. Иероним помертвел. На чёрном лице – ещё более, до невозможности чёрные зеницы, и мгла плеснула оттуда. И вдруг – ещё двинулись щёки, клин челюсти пошёл вниз, и огромная, от пола до потолка, Тень приоткрыла на небольшую щель рот.

– Что ты делаешь, Иероним? – гулко и внятно произнесла Тень. – Что ты делаешь?

И в голосе этом было многое: и интонация былого знакомства, и покровительство старшего, и оттенок приветливости, и укор. Странно, но как только раздался голос, с Иеронима пал страх, истаял, словно пелена инея на промёрзшей земле, если плеснуть на неё дымящимся кипятком. Он почувствовал необъяснимое облегчение. Вдруг порыв неслыханной дерзости всколыхнулся в груди. Закрыв рот и утерев залитый слюной подбородок, Иероним вслух поинтересовался:

– И что же я делаю?

– Зачем ты помогаешь Вадару? – спросила Тень, явно воспринимая их беседу как нечто вполне естественное.

– Чтобы стать главой трибунала, – тоном отчёта сказал, почему-то виновато мигнув, инквизитор.

– Вадар считает тебя самым опасным врагом, – произнесло чёрное неведомое лицо. – Он уже нанял в Риме убийц и послал их в Массар, чтобы отравили тебя. Нанял на твои деньги!

– Вот как?! – только и смог вымолвить ошеломлённый Иероним.

Он каким-то естественным образом принял за нелепость интересоваться – кто его собеседник и что вообще происходит. Покровительством и знанием потрясающих тайн веяло от пришельца из мрачного мира, и для юного Люпуса этого было достаточно.

– Что… мне… делать? – спросил он, чуть подавшись вперёд.

– Ты сделал главное, – в голосе тени прозвучало довольство и умиротворение: – ты сделал выбор.

– Какой?

– Выбор – кому служить: Богу – или Властителю преисподней.

– Сатане?! – расширил глаза Иероним.

– О, нет, – тёмный лик, казалось, пробует улыбнуться. – Не замахивайся на масштабы вселенной. Мы с тобой служим всего лишь Подземному Демону. А из обыденного ты должен сделать вот ещё что: (тут старуха покачнулась, одна рука её слегка обвисла, – и рог тени в ту же секунду поник, и тень, увидев это, заговорила поспешно и чётко, давая понять, что времени у них мало) немедленно найми людей, которые отравят Вадара. Пошли ему деньги в Рим с этими людьми. Скоро приедет аббат Солейль, официально назначенный Ватиканом на должность заместителя главы трибунала. Прими это с лёгкостью и почтением: посланцы Вадара едут убить именно заместителя, Вадар в таких случаях не называет имён. Если у них не получится – сам убей аббата Солейля. Убей обязательно! Это важно! И срочно убей Глема, прорицателя-старика! Сожги все протоколы его допросов…

– Я слышал, – быстро вставил слово Иероним, – венец мученика…

– Это – меньшая неудача! Недопустимой неудачей будет их встреча, старика и Солейля. Убей обоих. Скоро станешь главой трибунала, – не сомневайся, я изо всех сил воздействую на умы некоторых священников в Ватикане. Сделай своим искренним другом епископа. Пока ты будешь поставлять ему красивых ведьм для допросов – он в твоей полной власти. А теперь главное. – (Иероним ещё больше подался вперёд.) – Нам нужен гав-вах.

– Что это? – торопливо, с готовностью спросил инквизитор.

– Боль и страдания. Ты – единственный из всех нас, обитателей подземного мира, живёшь в мире Солнца и имеешь власть над людьми. Боль и страдания в солнечном мире – там, у вас – здесь – наша еда. Присылай нам больше еды. Мы голодаем.

– Когда я допрашиваю заключённых, я делаю гав-вах? – быстро поинтересовался Иероним.

– Да. И знай, что гав-вах – это не только страдания тел. Если ты на глазах у связанной матери будешь мучить её ребёнка – из неё выйдет очень жирный гав-вах.

Вторая рука старухи поникла, и второй рог у тени принял заметный наклон.

– Если мы больше не сможем увидеться наяву, – заторопилась тень, – помни: войдя в полную силу, ты должен проникнуть в те страны, где нет инквизиции, и где мы получаем мало гав-ваха.

– Россия и Англия! – быстро ответил Иероним.

– В России тебе ничего не удастся, там пра-вославие. Иностранный священник там и шагу не ступит. Продолжи своё дело в Англии. И, чтобы прибыть туда открыто, добейся сначала англиканской должности в одной из колоний, в Америке…

Ведьма, пискнув жалобно, покачнулась, руки её упали, и в тот же миг опрокинулась навзничь, на камни пола смятая Тень. Иероним вдруг почувствовал, что колдовство ведьмы проходит, и способность двигаться снова вернулась к ногам. Он вскочил, но тысячи невидимых игл вонзились в полыхнувшие болью ноги, – как будто он до омертвения их отсидел, – вскочил и упал лицом вниз. Упала и старуха, отчаянно всплеснув напоследок руками, и это движение отозвалось в стремительно падающей вниз Тени – у неё этот жест выразился в широком взмахе распростёршихся вдруг чёрных перепончатых крыл. Иероним лежал по-прежнему лицом вниз, и вдруг с жутким, пронзительным ликованием ощутил, что он видит сквозь камни пола, и сквозь бутовый старинный фундамент, и ещё, ещё глубже. Он – не такой, как все! Он – могучее существо!

– Я оставлю тебе часть своей силы! – прокричал снизу плывущий удаляющимися кругами ангел мрака. – Жизнь твоя будет долгой! Делай гав-вах, и получишь вечную власть и бессмертие! – И снова из далёких глаз его полыхнула беспросветная мгла.

Иероним долго лежал не шевелясь. Мёртвая ведьма, подвернув руку, лежала рядом. Тихо тлели догоревшие факела. Иероним, в темноте и в тиши, улыбался. Но тишина не была полной: кровь, падающая с изнанки пыточного подвала, приветливо говорила ему: «пок… пок…»

Он встал. Потянулся, словно сладко поспал. Не удивляясь тому, что хорошо видит в темноте, прошёл к выходу. Поднявшись наверх, он встретил тревожно вышагивающего возле тайной двери Гуфия.

– Кричали, – торопливо метнулся к нему Гуфий, – а не разобрать, это там, у вас, – или в помещении для допросов… Я не решился спуститься, – но вижу, что правильно, у вас всё в порядке.

Было очевидно, – он знал, что раздирающий крик шёл снизу, но не спустился из страха. Иероним поднял лицо и взглянул на него. Гуфий, приняв его взгляд, вдруг отшатнулся, как от удара, лицо его побледнело, и он упал на колени, как будто ноги его подсекли сзади мечом. Не обращая на него внимания, Иероним прошёл в комнату для допросов. Он чувствовал в себе такую распирающую его мощь, что боялся произнести слово, – казалось – от этого рухнут стены.

Инквизиторы закончили очередной допрос и, утомлённые, перебирали бумаги. С его появлением все замолчали, впились в него взглядами – и вдруг, побледнев так же, как Гуфий, принялись торопливо креститься и кланяться. Иероним, наклонив голову (она ощущалась в виде неподъёмно тяжёлого куска скалы, массивного, грубого, который двигался на могучей шее с поразительной лёгкостью) посмотрел под ноги. Он стоял в середине широкого, с наплывшими, словно наледь, сгустками, кровавого озера.

Он не знал, сколько он так простоял, склонив голову и улыбаясь. Когда он поднял взгляд – подвал для допросов был пуст. Трещал последний догорающий факел. Кровавая плаха топорщила подлокотники-топорища. Он шагнул и сел на неё, как на трон, – прямо в кровь, понимая каким-то неземным чутьём, что выбор, о котором ангел мрака говорил, как о сделанном, был вовсе не сделан. Он делается сейчас.

Это была жуткая, неописуемая минута. Он понимал, что собирается посвятить свою жизнь осознанно дьявольской деятельности, и слухи о неминуемых карах пугали его. Но слова Тени о бессмертии и вечной власти возобладали. И он шагнул и сел на поблёскивающую рубиновым отблеском плаху, как бы заявляя всем неземным силам, – и тёмным, и светлым, – всем, кто сейчас видит его, – о совершённом им только что выборе. Свет, Любовь, Справедливость были отвергнуты им, как не представляющие никакой ценности. Он негласно объявлял ценностями совершенно иное: власть, золото, кровь.

Он сидел неподвижно и прямо, как изваяние. Он положил рукава чёрной сутаны на лоснящиеся, рабочие топорища, и его длинные, аристократической лепки пальцы едва заметно подрагивали. Тот, кого через много лет настигнет в монастыре Девять звёзд мастер Альба, сидел на палаческом троне и готовил себя к избранному пути.

Глава 12
Магистратские алебарды

Вениамин Солейль, юный аббат, ехал из Рима в Массар. Он вёз буллу Папы о своём назначении заместителем главы трибунала – ещё не зная, что написано внутри этой свёрнутой и опечатанной бумажной трубочки. Вслед за ним ехали трое наёмных убийц, которых послал Вадар для устранения своего очень умного, а потому – очень опасного заместителя. Навстречу тем, кто ехал в Массар, ехали ещё трое – тоже наёмные убийцы, которые отправились отнять жизнь у Вадара. Инквизиция жила спокойной, размеренной жизнью.

Встреча друзей

– Здравствуй, Иероним! – воскликнул, радостно улыбаясь, аббат, торопливо сбивая с одежд дорожную пыль и приветливым жестом протягивая руки.

– Здравствуй, Вениамин! – отвечал ласково улыбающийся Люпус.

Они обнялись.

– Не укоришь меня за фамильярность? – тут же спросил аббат, виновато отстраняясь.

– О чём ты?

– О нарушении субординации. Ты, всё-таки, сейчас – заместитель главы трибунала. А я – всего лишь аббат, хотя и обласканный Ватиканом.

– Пустяки! – ответил, блеснув тонкой улыбкой на гордом лице, Люпус. – Разве не вместе мы прибыли недавно сюда, в одинаковом чине, на одинаковых осликах?

Они прошли в кабинет Вадара, и Вениамин, остановившись в дверях, недоверчиво вертел головой, осматривая гулкое, отделанное с тяжёлой роскошью чрево знаменитого кабинета.

– Ты, – не без трепета спросил он у смуглолицего друга, – имеешь право входить сюда?

Иероним, довольно улыбнувшись, позвонил в колокольчик и распорядился принести обед прямо сюда, в недоступный начальственный кабинет. Он пригласил также Гуфия, Марцела и ещё двоих человек – из молодых, из ставленников епископа. Они сели за стол – шестеро неторопливых и чинных людей в чёрных одеждах. Только двое из них позволяли себе улыбаться и демонстрировать радость – Вениамин, с раскрасневшимся лицом рассказывающий о том, что он видел в заоблачном Ватикане, и Иероним, тусклым зеркалом отражающий его приветливые взоры и радостные улыбки.

Прошёл час с небольшим. Работники массарского трибунала насытились и здесь же, не покидая кабинета, перешли к делу. Прибывший из Ватикана аббат подал Иерониму свиток с печатью Папы. Тот осторожно сломал печать, размотал шнур и стал читать. Лицо его дрогнуло на мгновенье, потемнело, и метнулась из глаз так страшно знакомая Гуфию оцепеняющая мгла, – но это было только мгновение. Досаду и злость сменила вдруг блескучая радость, и Иероним, встав, пошёл, протягивая руки к аббату, который растерянно поднялся к нему навстречу. Обняв друга, Иероним отстранился и виновато проговорил:

– Не укоришь меня за фамильярность?

– О чём ты, Иероним? – растерянно спросил аббат.

– О нарушении мною субординации. Ты, – Иероним кивнул в сторону папской бумаги, – как оказалось, официально назначен заместителем главы трибунала. Ты, а не я.

– Да откуда же… Нет, нет… Не может быть!

Вениамин дрогнувшей рукой взял буллу и вчитался.

– Но я, – он растерянно поднял взгляд, посмотрел на неподвижно и немо восседающих сослуживцев, на лучащегося радостью Люпуса, – не имею и отдалённого представления о работе инквизиции! Я – богослов! Какой из меня инквизитор? А тем более – заместитель главы трибунала?

– Друг! – сказал, почтительно приобнимая его, Иероним. – Веление Папы – закон для любого доброго христианина.

– Я же совершенно невежествен во всём, что касается розыска еретиков! – аббат порывисто прижал руку к груди. – Мне бы на месяц-другой засесть в архивы и хотя бы отдалённо узнать…

– Прекрасная мысль! – позволил себе перебить его Иероним. – Отправляйся в архивы, милый Солейль, а я пока продолжу рутинную работу по руководству трибуналом. Мне кажется, это у меня получается, – он взглянул на четверых сидящих за заваленным объедками столом инквизиторов, и те мгновенно посерьёзнели лицами и с судорожной торопливостью закивали. – К приезду нашего главы Сальвадоре Вадара ты подготовишься, и он, уже от первого лица, определит для тебя круг обязанностей.

– О, благодарю! – Вениамин просиял. – Я сейчас же отправлюсь в архивы! Они здесь? В этом здании?

– Большей частью – здесь. В южном подвале.

– Прекрасно! И ты, Иероним, согласен до приезда Вадара выполнять за меня эту хлопотную работу?

– Ну, мы же друзья…

– От всего сердца – благодарю…

Иероним взглянул на одного из молодых инквизиторов и распорядился, взяв ключи от архивов, отвести туда папского назначенца. Инквизитор с аббатом ушли. Люпус пристально посмотрел на оставшихся.

– С этой минуты, – тихо и властно проговорил он, – заместителем главы трибунала называть, и считать, и объявлять любым приезжающим гостям, – аббата Солейля.

Марцел, и Гуфий, и ещё третий с ними, в знак послушания склонили головы и, прошелестев шёлком дорогих чёрных одежд, удалились.

Ожидая, пока в кабинете уберут следы трапезы, Люпус взволнованно ходил от стены к окну и обратно. «Едва не выдал себя! – укоризненно думал он. – Тень предупредила, что он назначен заместителем главы. Отчего же я так вскипел, когда увидал это назначение на бумаге? Неосмотрительно. Хорошо, что всё обошлось. Сам напросился в архивы – их там на несколько лет чтения. И посланники от Вадара, – те, что везут с собой яд – конечно, обрадуются. Самая естественная цель визита для приехавших из Ватикана – это архивы, а в них, в южном подвале – вот он вам, заместитель… Разумеется, нож ватиканские гости использовать не станут: удар ножом – это откровенное убийство. Смерть же от яда почти всегда объявляется следствием внезапной болезни. Но, как только гости отравят аббата – их нужно схватить. Затем, под страхом разоблачения, отправить обратно, поручив проделать то же самое с Вадаром – на тот случай, если мои первые посланники по какой-то причине не справятся. А эти – им Вадар доверяет. Как не доверять, если сам же их нанял? Да, и, кроме страха разоблачения нужно отсыпать им денег. Уж денег-то у меня… Мало. Мало, ещё и ещё нужно денег! Сегодня же отослать Марцела и Гуфия в провинции – искать зажиточных иудеев! И – что самое важное – нужно найти хотя бы одну настоящую ведьму, взамен этой, умершей. Такую, чтобы могла вызвать Тень. Две вещи нужны мне, только две: власть и бессмертие…»

Бунт

С грохотом откинулась дверь в кабинет главы трибунала. Сидящий за столом Иероним вздрогнул, вскинул голову. Стремительными шагами приблизился к столу аббат Вениамин Солейль и швырнул на стол кипу каких-то бумаг.

– Что с тобой? – с показной мягкостью, стараясь успокоить рванувшееся сердце, проговорил Люпус.

– Это… Это… – Вениамин задыхался. – … Протоколы нашего трибунала?!

Заместитель главы наклонился, вытянул руку (дрожат-таки, дрожат предательски пальцы), взял один из рассыпавшихся листов. Посмотрел.

– Да, – сказал он, недоумённо поднимая глаза на товарища, – это наши протоколы допросов. Что так взволновало тебя?

Вениамин схватил первый попавшийся лист и торопливо и громко стал читать вслух:

– Протокол допроса от… Присутствовали… Вот. «Обвиняемому сказали, что на него поступил донос и он должен покаяться в ереси. Обвиняемый сказал, что он честный христианин. Тогда сказали ему, что к нему применят пытку, и он ничего не ответил и стал плакать. Тогда сказали ему, чтобы он из любви к Богу покаялся. Он сказал, что ему не в чем каяться. Тогда приказали отвести его в комнату пыток и отвели».

Аббат опустил лист и посмотрел на Иеронима. Тот, откинувшись в кресле, спокойно слушал. Лицо его выражало непонимание.

– Обычный протокол обычного допроса, – осторожно, с выжидательной интонацией проговорил он.

– Обычный?! – вскрикнул аббат и, вскинув лист к глазам, стал снова громко читать: – «Тогда поместили его в растягивающий станок и закрепили руки в колодке, а к ногам привязали верёвку, намотанную на колесо.

И перед началом пытки со всей ласковостью увещевали его, чтобы он сказал правду. Но обвиняемый сказал, что он не знает, что от него хотят.

Тогда сказали палачам прикрутить верёвку, и прикрутили, и обвиняемый сказал «ох».

Тогда сказали ещё прикрутить верёвку, и прикрутили, и обвиняемый закричал. Ему сказали, чтобы он сказал правду, и он крикнул «скажите мне, что я должен сказать, и я всё скажу». Сказали ему, что он должен покаяться в ереси, и он крикнул «каюсь, каюсь, я еретик, отпустите». И сказали, что раскаявшийся должен назвать соучастников, но обвиняемый крикнул, что он не знает, кого называть.

Тогда сказали ещё прикрутить верёвку, и прикрутили, и обвиняемый закричал «спасите, силы небесные».

Тогда сказали ещё прикрутить верёвку, и прикрутили, и обвиняемый крикнул, что он называет соучастником одного мавра. Его спросили, в чём он готов уличить этого мавра, и он крикнул, что он не знает.

Тогда сказали ещё прикрутить верёвку, и прикрутили, и обвиняемый стал хрипеть.

Тогда немного отпустили верёвку и облили его из ковша водой. Обвиняемый громко стонал, и его ещё раз облили. Он сказал «смилуйтесь, господа инквизиторы, и убейте меня; – то, что вы делаете – невыносимо». Ему добрым голосом предложили назвать имя и место пребывания этого мавра, и обвиняемый сказал, что этого он не знает.

Тогда сказали сильно прикрутить верёвку, и прикрутили, и обвиняемый закричал «Иисус, Иисус, на помощь».

Тогда сказали ещё прикрутить верёвку, и прикрутили, и обвиняемый стал сильно и часто дрожать боками, и Ex consilio[31]31
  Посовещавшись (лат.)


[Закрыть] определили, что внутри у него скачут бесы.

Тогда сказали ещё прикрутить верёвку, и прикрутили, но обвиняемый замолчал и не двигался, и изо рта у него вытекло немного крови, и он стал sicut cadaver[32]32
  Подобен трупу (лат.).


[Закрыть]. И сказали отпустить верёвку, и врач, посмотрев, сказал, что он умер.

Ex consilio вынесли вердикт, что обвиняемый, сознательно упорствуя, довёл себя до смерти, чтобы избежать разоблачения, за что его следует признать несомненно виновным, а потому всё его имение и состояние передать в ведение казначея инквизиторского трибунала, а детей и потомков его до третьего колена, согласно закону, лишить наследства и гражданских прав.

В присутствии главы инквизиторского трибунала Сальвадоре Вадара и меня, секретаря Маркелино Гуфия.»

Аббат закончил читать, опустил лист и сквозь слёзы посмотрел на Иеронима.

– Это ты называешь обычным допросом? – шёпотом спросил он.

– Но что здесь такого? – глядя не мигая, в упор, взволнованно воскликнул Иероним. – Форма протокола утверждена Ватиканом, всё соответствует энцикликам Папы!

– Что такого?! – горестно воскликнул аббат. – Да ведь это протокол убийства, которые совершили работники трибунала! Никакого обвинения, – за что мучили этого человека? Никаких свидетелей, – где они? И всё поведение этого несчастного говорит о том, что он искренне не понимает, чего от него хотят! В чём его вина, которая объявлена доказанной? Уби нихиль – нихиль!![33]33
  Ubi nihil, nihil(лат.) – Где нет ничего – там нет ничего


[Закрыть]

– Вениамин, дорогой друг мой! Ты не заметил. Как нет вины? Вот ведь, записано с его слов: «каюсь, каюсь, я еретик…» Ипсэ дикси[34]34
  Ipsedixi(лат.) – сам сказал


[Закрыть]. А, как указано в одной из энциклик, – ты просто пока не нашёл этого в архивах, – «Оптимус тэстис конфитэнс рэус[35]35
  Optimus testis confitens reus(лат.) – Признание обвиняемого – лучший свидетель


[Закрыть].

– Любой разумный человек должен верить иному: Этиам иннокентис кодит мэнтири долор[36]36
  Etiamin nocentis codit mentiri dolor(лат.) – Боль заставляет лгать даже невинных


[Закрыть]!! – Закричал аббат, бросая лист с протоколом допроса перед Иеронимом. – Любому разумному человеку понятно, что этот обвиняемый должен был быть оправдан!!

– Всё говорит о том, что ты не успел войти в курс дела, – мягко укорил товарища Иероним. – Иди назад в архив и отыщи параграф, который гласит: Юдэкс дамнатур кум нокенс абсольвитур[37]37
  Judex damnatur, cum nocens absolvitur(лат.) – Оправдание преступника – это осуждение судьи.


[Закрыть].

– И после этого ты способен верить, что инквизиция занимается делом Божьим?

– Но разве ты сам в это не веришь?

– Инкредулюс оди[38]38
  Incredulus odi(лат.) – Не верю и испытываю отвращение


[Закрыть]! Я, может быть, действительно невежествен в законах святой инквизиции, но мне хорошо известны законы светские! Слушай, я расскажу тебе. – Аббат порывисто прошёл к окну и обратно. – Из практики светских судов в Милане. «Обвиняющий кого-либо должен дать подписку, что в случае недоказанности обвинения он сам будет наказан и возместит обвиняемому полный ущерб. Обвиняемый имеет право нанять адвоката. Имеет право потребовать оглашения имён свидетелей и прочитать их показания. Судья под угрозой штрафа в пятьдесят ливров должен в месячный срок рассмотреть дело.» Вот – по Божески. Вот – справедливо. А где защита и имена свидетелей у инквизиторов?! Всё обвинение построено на вымышленном доносе!

Иероним помолчал, перебирая брошенные перед ним листы. Подумал. Потом негромко сказал:

– Я сам многого не понимаю. Ты помнишь, сколь малое время я на этой работе. Но вот что я прочитал в инструкциях, и ты сам это можешь прочесть: «Донос – это мистический акт провидения. Поэтому цель следствия – не проверка доноса, а добыча признания у обвиняемого».

– В таком случае, я должен сказать, что инквизиторы сами являются теми бесами, с которыми так усердно воюют.

– Совсем недавно я слышал то же самое мнение, – как-то криво усмехнувшись, сообщил приятелю Иероним.

– Где? От кого? – немедленно заинтересовался аббат.

Но инквизитор не отвечал. Он задумался о чём-то, помолчал – и поднял взгляд на Солейля.

– Должен заявить, – сказал он спокойно и твёрдо, – что для твоего возмущения есть причина. Но мне неясно: ты намерен просто повозмущаться, или готов открыто вступить в полемику о методах нашей работы?

– Готов открыто вступить и вступлю.

– Тогда… Будет разумно, если ты сжато и точно изложишь свои соображения письменно. Желательно – в нескольких экземплярах. Я согласен с тобой в том, что надо кое-что изменить.

– Иероним, – сказал вдруг проникновенно аббат, – я не привык вилять и лукавить. Поэтому заявляю тебе: у меня нет намерения изменить «кое-что». Я считаю, что всю святую инквизицию нужно упразднить. А руководителей её – предать суду. Поскольку она – орудие дьявола. И виновна в убийствах и истязаниях. Посмотри на протоколы, которые я принёс тебе. Это – не недосмотр, не случайность. Это – практика.

– Напиши, – твёрдо ответил Иероним, – всё сжато и точно! Если твои слова заставили задуматься меня, – то пусть они так подействуют и на прочих.

– Да, – ответил аббат, собирая и аккуратно складывая протоколы. – Я сейчас же сяду писать. Я пошлю сообщение Папе. Извини, если задел тебя своей несдержанностью.

– Пустяки, дорогой Солейль. Я и сам теперь вижу – есть отчего возмутиться.

– А нельзя, – аббат, уже стоя в дверях, просительно обернулся, – пока не придёт ответ Папы, нельзя ли на это время перестать мучить тех, кто на сегодняшний день арестован?

– Друг. Ты сам понимаешь, что такое распоряжение может отдать только Сальвадоре Вадар. Он скоро приедет, и мы оба – обещаю тебе – оба явимся к нему с этим вопросом. А пока – извини…

Аббат, сокрушённо покачав головой, вышел.

Иероним вскочил с кресла и заметался по кабинету, бормоча сам себе:

– О, как прав был тот, кто явился рогатой тенью! Этот Солейль чрезмерно опасен. «Упразднить и предать суду»! Да, его нужно убить. Где эти проклятые посланцы Вадара с их ядом? Сколько мне ещё ждать? Ведь аббат, очевидно, медлить не будет! Что если он вдруг выступит с проповедью, и эта проповедь дойдёт до горожан, до еретиков и их родственников!! Толпа – безумна! Ведь всех работников трибунала сожгут самих, – и не сожгут даже, а разорвут на клочки по дороге к костру. Истинно – очень, очень опасен.

Он замолчал, подошёл к столу, сел и достал мелованную, для важных посланий, бумагу.

– Хорошо, что он решился писать в Ватикан. Глупец. Уж там-то знают, как затыкать опасные рты. Но, если спросят – «как ты, Иероним Люпус, допустил?»

Иероним выбрал хорошо обрезанное перо, обмакнул в чернильницу и стал крупно, красиво писать, стараясь выдержать стиль папских энциклик:

«Событие ужасное, говорить о котором отказывается язык и писать о котором не поднимается рука, осознание которого ввергает в обморок, всего лишь мысленное воспроизведение которого вызывает рвоту, конвульсии и лопанье глаз, событие подлейшее и исполненное чудовищной наглости, деяние бесовское – и хуже ещё, за пределами бесовского, проклятое, отвратительное, сверхпреступное обнаружилось у нас, в массарском инквизиторском трибунале: один из наших работников, осквернив пресвятое имя католической Церкви, опачкав, растоптав и изгадив его, заявил нам о том, что святая римская инквизиция должна быть упразднена, распущена, уничтожена, а святые отцы, руководящие ею, обязаны быть преданными суду…»