Текст книги "Смерть и золото"

Солнечное сияние и миражи затрудняли ему обзор, закрывая даже близкие горы дрожащими ширмами горячего воздуха, который казался плотным как вода, клубился и закручивался спиралями в вибрирующие колонны и едва движущиеся водовороты.

Гарет проморгался, стряхнул со лба капельки пота и глянул на часы. До смены Джейка оставался еще целый час, и он даже подумал, не перевести ли часы вперед. Ему было чрезвычайно неприятно и неудобно торчать тут на солнце, сидя на корпусе броневика, и он снова посмотрел на спящего товарища.

И в тот же момент уловил какой-то странный звук, возникший в перегретом, плотном воздухе, скорее намек на звук, едва слышный, как жужжание пчелы. Направление, откуда он исходил, определить было невозможно, и Гарет сосредоточился и напрягся, стараясь понять, что это такое. Сложная конфигурация местности и перегретый воздух, искажающий перспективу и исходящие оттуда звуки, сыграли с ним злую шутку. Но звук внезапно резко усилился и превратился в гудящий рев и гулкий топот, от которого у него забилось сердце.

Гарет повернул бинокль к востоку; звук, кажется, исходил оттуда, со стороны горизонта, и теперь почти напоминал рев бушующего прибоя.

Потом крутящиеся и клубящиеся миражи на секунду разошлись в стороны, дав ему возможность рассмотреть огромный темный силуэт, гротескное чудовище, возвышающееся на четырех ногах, напоминающих ходули, и высотой с двухэтажный дом. Но тут мираж исчез так же внезапно, как появился, и Гарет еще долго моргал в полном недоумении, не понимая, что он видел, и поэтому здорово обеспокоившись. А гудящий рев уже заполнил все пространство над равниной.

– Джейк! – окликнул он приятеля, но тот в ответ только всхрапнул и чуть изменил тональность сопения. Гарет отломил сучок от ветки из кучи тех, что камуфлировали башню броневика, и бросил ее, целясь в свернувшуюся внизу фигуру. Он попал приятелю в шею, и тот сразу вскочил, злой, сжимая кулаки, готовый ударить.

– Какого черта!.. – прорычал он.

– Поднимайся сюда, – сказал Гарет.

– Ни хрена не вижу, – пробормотал Джейк, встав на башню и глядя в бинокль на восток. Звук превратился теперь в низкое гудение, но стена сверкающего раскаленного воздуха и бесконечные миражи закрывали весь горизонт.

– Вон там! – выкрикнул Гарет.

– Ох! Помилуй мя, Господи! – выдохнул Джейк.

Огромная тень скользнула в воздухе, направляясь в их сторону. И прошла очень близко, очень черная и очень длинная, раздутая искажением, этакий мираж чудовищных размеров. Его силуэт то и дело менялся, и если только что он выглядел как четырехмачтовый корабль, распустивший все свои черные паруса, то в следующий момент превращался в возвышающуюся как башня черную фигуру, здорово напоминающую головастика, извивающуюся и плывущую сквозь толщу густого как суп воздуха.

– Это что еще за чертовщина?! – возопил Гарет.

– Не знаю, но рев от него такой, словно это рота итальянских танков, которая прет прямо на нас.

Капитан, командовавший итальянской танковой ротой, был зол ничуть не меньше, да к тому же разочарован и раздражен, злоба и зависть разъедали ему всю душу.

Подобно всем офицерам, начинавшим в кавалерии, в этой армейской элите, он был романтиком и вечно воображал себя бесстрашным и смелым конным рыцарем. Мундир его танкового полка все еще нес в себе отголоски кавалерийских времен – обтягивающие бриджи с алым шелковым кантом по внешней стороне, мягкие черные кавалерийские сапоги и серебряные шпоры, плотно облегающий торс короткий доломан, расшитый толстым золотым шнуром и украшенный тяжелыми эполетами, короткий плащ, небрежно наброшенный на одно плечо, и высокий черный кивер. Именно в таком виде он себе больше всего нравился – весь такой порывистый, нарядный, щегольский.

А здесь он оказался в дьявольски гнусной, Богом забытой пустыне, где и его самого, и его любимые боевые машины день за днем посылали на поиски каких-то диких животных или на загонную охоту на них, чтобы выгонять этих бедолаг к той точке, где засел этот безмозглый, страдающий манией величия урод, дожидаясь, когда их можно будет подстрелить.

Ущерб, который причиняли его танкам эти вылазки, жуткий износ траков, тяжко страдающих от гонок по твердой каменистой земле и пересеченной местности, по жутким пескам, как алмазами режущим сталь, был ничем в сравнении с ущербом, наносимым его гордости.

Его низвели до положения какого-то егеря, вульгарного загонщика. Каждый день капитан почти доходил до слез, слез глубочайшего унижения. Каждый вечер он выражал свой протест этому сумасшедшему графу, протест, сформулированный в самых сильных допустимых выражениях, но на следующий день тот снова принимался гонять дичь по пустыне.

К настоящему моменту охотничья добыча состояла из дюжины львов и волков, а также нескольких десятков крупных антилоп. К тому времени, когда их загоняли к месту, где в засаде ждал граф, они уже были практически без сил, все в поту и с капающей с морд вспененной слюной, после длительной погони едва способные на мелкую рысь.

Вымотанное состояние дичи отнюдь не уменьшало удовольствия, которое граф получал от охоты. Капитан получил четкие указания загонять дичь до такого состояния, когда она приходит под выстрел смирная и выдохшаяся. После печальных недоразумений при охоте на орикса граф вовсе не желал подвергать себя прямой опасности. Прицельный выстрел с близкого расстояния и хорошее фото – все, что ему было нужно от этого спортивного развлечения.

Чем больше добыча, тем больше радости и удовольствия, а с момента прибытия танков граф получал эти удовольствия в полной мере и радость его была безгранична. Однако дикие просторы пустыни Данакил не могли поддерживать жизнь бесконечных стад животных, и после первых нескольких дней, в течение которых дичь была либо уничтожена, либо разбежалась, количество добычи резко сократилось. Граф был очень недоволен. И в весьма грубых выражениях сообщил об этом танковому капитану, еще больше добавив тому огорчений и усилив его озлобление.

Старого слона капитан обнаружил на открытой равнине. Он стоял совершенно один, напоминая гранитный монумент. Он был огромных размеров, с гигантскими рваными ушами, похожими на паруса древней шхуны, с маленькими глазками, глубоко упрятанными в сеть морщин и выражающими одну сплошную ненависть ко всему миру. Один из его бивней был сломан почти у основания, у самых губ, но второй, толстый, длинный и желтый, с изношенным и источенным, тупым округлым концом торчал на месте.

Капитан остановил свой танк в четверти мили от слона и как следует рассмотрел его в бинокль, с трудом приходя в себя от шока, испытанного, когда он осознал действительные размеры животного. Потом капитан заулыбался, гнусная и жестокая улыбка изогнула его губы под роскошными усами, темные глаза весело заблестели.

– Итак, мой дорогой полковник, вы желаете получить дичь, как можно больше дичи, – прошептал он себе под нос. – Сейчас вы ее получите, могу вас уверить.

К слону он приближался очень осторожно, заходя с востока, медленно ведя танк, а старый слон повернулся к нему и стал смотреть, как приближается танк. Он широко расставил уши, засосал в хобот воздух и скрутил его кольцом, сунув кончик в рот, направив струю на обонятельные центры, расположенные под верхней губой, – так он исследовал запах, доносящийся от этого странного существа.

Это был старый слон с очень дурным характером. Его множество раз гоняли и преследовали на тысячемильных просторах Африканского континента, и под его испещренной шрамами и трещинами старой шкурой сидело много наконечников от копий и грубых свинцовых пуль, выпущенных из заряжающихся с дула ружей, а также оболочечных пуль из современных нарезных винтовок. Все, чего он хотел теперь, в своем весьма престарелом возрасте, так это чтобы его оставили в покое – ему совсем не нужны были ни требовательная компания слоних «в охоте», ни надоедливое и шумное общество игривого молодняка, ни целеустремленные преследования людишек, что вечно на него охотились. Именно поэтому он забрался в эту пустыню с ее жгучей жарой и скудной растительностью, чтобы обрести одиночество, и теперь потихоньку продвигался в сторону Колодцев Чалди, к воде, которую в последний раз пробовал еще молодым, желающим самок слоном двадцать пять лет назад.

Он наблюдал, как эти гремящие и ревущие штуки подъезжают все ближе и ближе, чувствовал исходящий от них тяжелый маслянистый запах, и это ему не нравилось. Он помотал головой, похлопал ушами – звук был такой, какой издают паруса, наполняясь ветром при перемене галса, – и предупреждающе затрубил.

Ревущие и гудящие штуки подползли еще ближе, и он скрутил хобот, прижал к груди, поднял уши и откинул их назад, чуть завернув кончики, но танковый капитан не понял эти сигналы приближающейся опасности и продолжал движение вперед.

И тогда слон бросился в атаку, быстрый и огромный; его гигантские ступни с тяжким грохотом обрушивались на землю, как будто кто-то колотил в чудовищно большой барабан, и налетел он так быстро, с такой непостижимой скоростью, что почти врезался в танк. Если бы ему это удалось, он бы наверняка перевернул его. Но механик-водитель соображал и действовал не менее быстро, так что успел увернуться вправо, поднырнув под выставленный бивень, а потом гнал на полной скорости еще полмили, пока слон не прекратил преследование.

– Мой капитан, его можно подстрелить из «шпандау», – нетерпеливо предложил стрелок. Ему эта погоня совсем не понравилась.

– Нет! Нет! – Капитан оставался в превосходном настроении.

– Это очень злобное, опасное и жутко яростное животное, – настаивал стрелок.

– Да, – согласно кивнул капитан и с довольным видом рассмеялся, потирая от удовольствия руки. – Это будет мой специальный подарочек графу.

После того как танки подошли к нему в пятый раз, слону надоело бросаться на них и безуспешно преследовать. Живот у него протестующее бурчал, хвост раздраженно мотался из стороны в сторону, а из желез позади глаз сочился мускус, оставляя длинные полосы на покрытых пылью щеках. Он двинулся на запад в очень озлобленном настроении.

– Ты ни за что в такое не поверишь, – тихо сказал Гарет Суэйлс. – Я и сам с трудом верю тому, что вижу. Но там идет слон. Он возглавляет целую роту танков этих итальяшек, и они движутся прямо на нас.

– Так я и не верю, – ответил Джейк. – Вижу, что они идут на нас, но не верю. Видимо, они его выдрессировали как гончую собаку. Такое возможно, или я с ума сошел?

– И то и другое, – сказал Гарет. – Могу я внести предложение? Может, нам уже пора приготовиться смываться отсюда? Что-то они уж слишком к нам приблизились, старина.

Джейк спрыгнул с сиденья на землю к заводной ручке, а Гарет скользнул через люк на водительское сиденье и быстренько включил зажигание и подкачал педалью топливо.

– Я готов, – крикнул он, озабоченно оглядываясь через плечо. Огромный слон был уже менее чем в тысяче ярдов от них. И приближался ровными, стремительными и длинными шагами; такой темп слоны могут выдерживать до тридцати миль без остановок для отдыха.

– Ты мог бы и поторопиться, – добавил Гарет, и Джейк крутанул заводную ручку. «Присцилла» никак на это не отреагировала, даже не кашлянула, ничем не вознаградила Джейка, продолжавшего отчаянно крутить ручку.

Прошла целая минута, и Джейк выпрямился, тяжело дыша, потом пригнулся и уперся руками в колени, хватая ртом воздух.

– Эта проклятая упрямая машина… – начал было Гарет, но Джейк тут же выпрямился и замахал на него руками.

– Не вздумай ее ругать, а то она вообще никогда не заведется! – крикнул он и снова наклонился над заводной ручкой. – Ну давай, милая, давай! – прошептал он и всем весом навалился на ручку.

Гарет еще раз быстро оглянулся через плечо. Странная процессия была близко, совсем близко. Он высунулся из водительского люка и нежно погладил «Присциллу» по кожуху двигателя.

– Ты ж моя прелесть, – заворковал он. – Ну давай, заводись, моя красавица!

Охотничья партия графа сидела на складных стульях под двухслойным брезентовым навесом, прикрывавшим их от яростных лучей солнца. Официанты из офицерского собрания разносили напитки со льдом и легкие закуски, и случайного ветерка, что изредка трепал навес, было достаточно, чтобы сносно переносить жару.

Граф пребывал в превосходном настроении, гостеприимно принимая и развлекая половину своих офицеров. Все они были одеты в обычные охотничьи костюмы и вооружены разнообразными спортивными винтовками, лишь некоторые – боевыми.

– Я полагаю, сегодня у нас будет удачный день. Думаю, наши загонщики будут больше стараться после моего мягкого предупреждения. – Он улыбнулся и подмигнул, и его офицеры послушно рассмеялись. – Я и в самом деле рассчитываю…

– Граф, граф, вы только посмотрите! – В палатку ворвался задыхающийся Джино, напоминающий сейчас свихнувшегося гнома. – Они идут сюда! Мы их видели с вершины хребта!

– Ага! – сказал граф тоном глубокого удовлетворения. – Вероятно, следует пойти и взглянуть, что нам на сей раз приготовил наш храбрый капитан-танкист… – Он осушил стакан белого вина, который держал в руке, а Джино бросился помогать ему подняться на ноги, после чего отступил назад, выводя из палатки туда, где Джузеппе торопливо стягивал с «роллса» противопыльный чехол.

И небольшая процессия, предводительствуемая графским «роллсом», покатилась по извилистой дорожке вниз по склону невысокого хребта туда, где поперек всей узкой долины линией были расставлены наскоро сложенные тростниковые хижины-укрытия. Их построил саперный батальон, глубоко вкопав в красную землю колья, чтобы они не слишком торчали над уровнем низкого пустынного кустарника. Потом их аккуратно обложили тростником, сделав из него также навесы для защиты от солнца и оставив амбразуры для стрельбы по загоняемой дичи. В них установили комфортабельные складные стулья для долгих ожиданий до подхода следующей партии загоняемых животных, имелся небольшой, но хорошо оборудованный бар, стоял лед в термосах, была отдельная, отгороженная щитом уборная – по сути дела, созданы все условия, чтобы насладиться целым днем охоты.

Укрытие для графа находилось в центре этой линии. Оно было самое большое и наиболее роскошно убранное из всех, а располагалось так, что большая часть загоняемого зверья непременно наскочила бы прямо на него. Его офицеры ранее уже выяснили для себя, к чему может привести такая глупость, как попытка перещеголять графа, добыв больше дичи, или первыми выстрелить по любому животному, которое проносится перед ними, направляясь в сторону графа. Первый же несчастный, нарушивший это негласное правило, был разжалован из капитанов в лейтенанты, и его больше не приглашали на охоту, а второй уже отправился обратно в Массаву писать рапорт с просьбой о переводе в интендантскую службу.

Джино помог графу выйти из машины и спуститься по ступенькам в заглубленное в землю убежище. Джузеппе отдал честь и забрался обратно в лимузин, развернулся и погнал назад по склону, пока не перевалил за вершину хребта.

Граф поудобнее устроился на брезентовом сиденье складного стула. Вздохнув, он расстегнул свою охотничью куртку, потом принял из рук Джино влажную салфетку. Пока граф вытирал лицо, убирая капли выступившего пота, Джино откупорил бутылку «Слез Христовых», которую достал из ведерка со льдом, и поставил высокий, сразу запотевший хрустальный бокал с вином на раскладной столик у локтя графа. После чего зарядил «манлихер» новенькими, блестящими латунью патронами из только что распечатанной коробки.

Граф отбросил салфетку в сторону, наклонился вперед и выглянул из амбразуры на равнину, широкую и сверкающую под солнцем, где в пылающей жаре торчали жалкие кусты пустынной растительности.

– У меня такое ощущение, что сегодня у нас будет чрезвычайно удачный день, Джино.

– И я на это здорово надеюсь, граф, – ответил маленький сержант и встал по стойке «смирно» позади стула графа, держа наготове заряженный «манлихер».

– Ну давай, милая, давай, – уговаривал Джейк. Пот стекал по его щекам и капал на рубашку, а он продолжал нагибаться и крутить заводную ручку, в сотый раз проворачивая коленвал. – Давай, моя красавица.

Гарет выбрался на крыло «Присциллы», долгим унылым взглядом окинул пространство позади боевой башни и почувствовал, как у него все замерло внутри. Слон был в сотне шагов и направлялся прямо к ним свободным шаркающим шагом. Огромные уши сердито хлопали, в маленьких поросячьих глазках горела злость.

Сразу за ним, рассыпавшись в обе стороны и наступая слону на пятки, шла рота итальянских танков. Солнце поблескивало на мягких закруглениях лобовой брони и освещало яркие кавалерийские флажки, трепетавшие на башнях. Из люков торчали головы командиров в черных шлемах. Гарет мог в бинокль разглядеть черты лица каждого – так они были близко.

Через несколько минут они появятся здесь, и у них не было никаких шансов остаться необнаруженными. Слон вел итальянцев прямо к впадине, а жалкий камуфляж из веток кустарника вряд ли позволит им оставаться незамеченными с расстояния в сотню метров.

Они не могли даже обороняться – ствол пулемета был направлен в противоположную от приближающегося врага сторону, а ограниченный угол поворота турели был недостаточен, чтобы развернуть его в нужном направлении. Гарета внезапно охватила жуткая, жгучая ярость и злоба на проклятую упрямую железяку, торчащую у его ног. Он от всей души пнул проклятую турель.

– Ну ты, предательница! Ты, сука! – прорычал он, и в этот момент мотор завелся и без каких-либо предварительных бульканий и кашля злобно заревел.

Джейк запрыгнул на крыло. Пот так и стекал с его мокрых волос, лицо было красное, он тяжело дышал.

– Ты, кажется, задел ее за живое, – заметил он.

– При обращении с женщинами всегда следует учитывать психологический момент, старина, – объяснил Гарет, облегченно улыбаясь и залезая в башню, в то время как Джейк упал на водительское сиденье.

Джейк дал газу, и «Присцилла» рванулась вперед, сбросив с себя ветки. Колеса, буксуя, разбрасывали сыпучий песок, поднимая целые столбы красноватой пыли; машина выбралась по крутому склону из впадины и вылетела на открытое пространство – прямо перед вытянутым хоботом остолбеневшего от неожиданности слона.

Старый слон к этому моменту достаточно разозлился, чтобы впасть в слепую ярость. И этой последней отвратительно гудящей и страшной неожиданности оказалось достаточно, чтобы окончательно вывести его из себя. Медленная и ленивая рысь, которой он шел до этого момента, позволила ему сохранить всю свою чудовищную силу и выносливость, и он затрубил, издав звенящий, режущий уши звук, бросая вызов всем, и этот рев раскатился по всей округе, разбивая тишину пустыни подобно трубам судного дня. Уши он откинул назад и прижал к черепу, хобот свернул кольцом у груди и бросился вперед, в атаку, сотрясая землю топотом ног.

По пересеченной местности он двигался быстрее, чем «Свинья Присцилла», и мчался на нее подобно катящемуся в горы валуну серого гранита – огромный, угрожающий, неудержимый.

Капитан-танкист гнал слона перед собой не очень быстро, он не хотел, чтобы тот слишком устал. Он желал пригнать его своему командиру в достаточно разъяренном и злобном настроении и сохранившим полную способность нападать, разрушать и убивать.

Он сидел в башне своего танка, посмеиваясь и качая головой, с растущим удовольствием предвкушая предстоящую схватку: линия убежищ охотников была всего в миле впереди. Но тут, совершенно внезапно, прямо перед ними земля словно разверзлась, и из нее с ревом вылетела бронированная машина, окутанная облаком красной пыли. Капитан видел такие только в иллюстрированных изданиях по военной истории, – она казалась привидением, явившимся из прежних времен.

Ему потребовалось несколько секунд, чтобы поверить в то, что он видит, после чего он распознал цвета вражеского флага, развевавшегося над старинным броневиком, и это нанесло еще один удар по его и без того напряженным нервам.

– Вперед! – заорал он. – Рота, вперед! – И инстинктивно зашарил рукой сбоку, нащупывая саблю. – В бой, на врага!

Танки, шедшие по обе стороны от него, с ревом рванулись вперед, а капитан, так и не найдя саблю, сорвал с себя шлем и принялся им размахивать.

– В атаку! – верещал он. – Вперед, в бой! – Он наконец перестал быть загонщиком, он вновь стал воином, ведущим своих людей в бой.

Его возбуждение оказалось столь заразительным, а пыль, поднятая колесами броневика, ногами слона и гусеницами танков, настолько плотной, что водители первых двух танков просто не заметили пятнадцатифутовую впадину с отвесными склонами. Идя на большой скорости рядом друг с другом, они на полном ходу влетели в нее – и получили столь значительные повреждения, будто в них попали стокилограммовые авиационные бомбы. Ведущие катки от удара о дно впадины отвалились, тяжелые стальные гусеницы взлетели в воздух, раскачиваясь и извиваясь как разъяренные кобры, а потом упали и распустились по всей впадине. Вращающиеся башни вырвало из корпусов, при этом они надвое разорвали командиров, по пояс высунувшихся из люков, словно разрезали гигантскими ножницами.

Прижимаясь к кромке люка своей башни и глядя назад, Гарет видел, как два танка исчезли во чреве земли и на этом месте высоко в воздух взлетели два столба пыли, обозначившие место их гибели.

– Минус два, – объявил он.

– Но осталось еще четыре, – мрачно прокричал в ответ Джейк, с трудом ведя «Присциллу» по пересеченной местности. – А как там наш слоник?

– В том-то все и дело как!

Слон, подгоняемый ревом танковых двигателей и грохотом и лязгом стали позади, раздраженный присутствием гудящей и раскачивающейся машиной впереди, развил небывалую скорость, мчась вперед по каменистой земле, поросшей редким кустарником.

– Он тут, рядышком, – напряженным голосом сообщил Гарет. Огромное животное бежало настолько близко от них, что Гарету пришлось поднять голову, чтобы на него посмотреть, и он тут же увидел, как толстый серый хобот вытягивается в его сторону, угрожая сдернуть с башни.

– Побыстрее, старина, а не то он сейчас сядет тебе на шею.

– Я же велел этому идиоту не гнать дичь с такой скоростью, – обиженно воскликнул граф. – Я ж ему сто раз это повторил, правда, Джино?

– Истинная правда, мой граф.

– Я же сказал ему, чтобы только вначале гнал их быстро, но потом, на последней миле, резко сбавил скорость. – Граф сердито отпил из бокала. – Какой же все-таки болван, неисправимый болван. Терпеть не могу болванов!

– Истинная правда, граф.

– Я его обратно в Массаву отправлю… – Последняя часть угрозы так и осталась невысказанной, а граф внезапно резко выпрямился, так что брезентовый стул заскрипел под его весом.

– Джино, – неуверенно позвал он. – Там происходит что-то очень странное…

Оба они пристально всматривались в даль, напряженно пялясь в амбразуру, оставленную для стрельбы в тростниковом навесе убежища, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь в клубах пыли, с пугающей скоростью надвигавшихся на них.

– Джино, разве такое может быть? – спросил граф.

– Не может, мой граф, – уверил его Джино, но без особой убежденности. – Это мираж. Такое просто невозможно.

– Ты уверен, Джино? – В голосе графа прозвучал нервный оттенок.

– Нет, граф.

– И я тоже, Джино. Как тебе кажется, что это такое?

– Смотрится как… – Джино поперхнулся. – Не могу сказать, граф. Кажется, я схожу с ума.

В этот момент капитан-танкист, чьи попытки догнать удирающую бронированную машину и мчащегося слона так и не увенчались успехом, открыл по ним огонь из 50-миллиметровой пушки «шпандау». Вернее, он открыл огонь в направлении клубящегося облака пыли, закрывавшего ему всю перспективу; сквозь него ему лишь изредка удавалось разглядеть мелькание животного и броневика. Наводку заряжающему затрудняло еще и то, что расстояние между ними все время увеличивалось, маневры, которые совершала бронированная машина, пытаясь уйти от преследования слона, были резкими и беспорядочными, да и сам легкий танк дико мотало и раскачивало на каменистой и неровной поверхности земли.

– Огонь! – крикнул капитан. – Беглый огонь! – И его заряжающий выпустил подряд полдюжины фугасных снарядов, которые с визгом понеслись низко над равниной. В других танках услышали грохот выстрелов из капитанской машины и немедленно с огромным энтузиазмом последовали его примеру.

Один из первых снарядов попал в камышовую переднюю стенку убежища, за которой в панике и страхе скорчились граф и Джино. Хлипкая стенка, о которую ударился взрыватель снаряда, не вызвала его взрыва, и снаряд с огромной скоростью пронесся всего дюймах в восемнадцати от левого уха графа, со свистом разрывая воздух, после чего пронзил заднюю стенку хижины и с ревом полетел дальше, чтобы взорваться наконец в миле позади, в пустыне.

– Если я больше не нужен графу… – Джино поспешно отдал честь, и прежде чем граф успел прийти в себя и собраться с мыслями, чтобы запретить ему убегать, одним прыжком проскочил в дыру, оставленную снарядом в задней стенке убежища, упал на землю позади него, вскочил и бросился прочь бегом.

Джино был не одинок. Изо всех убежищ по всей их линии выскакивали остальные охотники, их истерические вопли почти перекрывали рев танковых двигателей, топот огромных ног разъяренного слона и непрерывный грохот танковых пушек.

Граф попытался подняться со стула, но ноги подкосились, и он сумел совершить лишь несколько конвульсивных подпрыгиваний. Рот у него был широко разинут, лицо покрыла смертельная бледность, но он не мог издать ни единого звука. Граф лишился дара речи и почти не мог двигаться – еще один судорожный рывок, и стул под ним опрокинулся вперед, швырнув графа лицом на истоптанный земляной пол убежища. И он растянулся, прикрыв голову обеими руками.

В этот момент бронированная машина, по-прежнему мчась на полном ходу, пробила переднюю стенку убежища. Тростниковое строение словно взорвалось, но сила удара оказалась такова, что всю эту кучу потащило дальше, сорвав с выкопанного в земле углубления. Бешено крутящиеся колеса промчались в нескольких дюймах от распростертого тела графа, засыпав его секущим и режущим дождем из песчинок и мелких камешков. И машина унеслась дальше.

Граф, пошатываясь, попытался подняться на ноги и почти преуспел, когда над убежищем с жутким топотом пронеслась огромная масса разъяренного слона. Одна из его мощных ног скользящим ударом задела графа по плечу, и он завизжал как циркулярная пила и снова плашмя рухнул на земляной пол, а слон тем временем помчался дальше, в сторону дальнего горизонта, по-прежнему преследуя удирающую машину.

Земля снова затряслась при приближении еще одного массивного и тяжелого тела, и граф распластался на полу – оглушенный, теряющий сознание, парализованный ужасом.

И тут внутрь вошел командир танковой роты, встал над ним и спросил:

– Ну как, мой полковник, дичь пришлась вам по вкусу?

Даже после того как Джино вернулся в убежище и помог графу подняться на ноги, отряхнул его от пыли и подсадил на заднее сиденье «роллса», из стиснутой страхом глотки графа продолжали с визгом вырываться сплошные угрозы и оскорбления.

– Вы выродок и трус! Вы нарушили присягу! Вы совершенно безответственный болван! Вы позволили им удрать и к тому же подвергли меня смертельной опасности… – Капитан и Джино вдвоем опустили графа на мягкое сиденье «роллса», но как только машина тронулась с места, он вскочил и на прощание выпустил по капитану еще один заряд обвинений и оскорблений.

– Вы безответственный болван! Трус и большевик! Я лично буду командовать расстрельной командой, когда вас поставят к стенке!.. – «Роллс» поехал по направлению к склону хребта и лагерю, и его голос затих вдали, но граф продолжал размахивать неповрежденной рукой и энергично жестикулировать.

Слон гнался за ними по открытой местности даже после того, как преследовавшая его танковая рота прекратила погоню и отстала. Старый слон понемногу уставал и терял скорость, пока наконец тоже не сдался. Он остановился, шатаясь в изнеможении, но все еще злобно тряся ушами и вздергивая хобот в почти человеческом жесте, словно бросая вызов и угрожая.

Гарет очень уважительно отсалютовал ему, и они поехали дальше, оставив слона стоять подобно высокому черному монолиту, возвышающемуся над сухой бледно-желтой равниной. Потом он раскурил две сигарки, спрятавшись в башню от ветра, и протянул одну вниз, Джейку, в водительский отсек.

– Отлично было проделано, старина. Мы раздолбали парочку этих мерзких машин, а остальных привели в подходящее состояние и настроение.

– Что ты хочешь этим сказать? – Джейк с благодарностью затянулся.

– Да то, что в следующий раз, когда эти танкисты на нас наткнутся, они не станут рассуждать о возможных последствиях, а кинутся за нами как стая осатаневших псов за течной сукой.

– И что, разве это так уж хорошо? – непонимающе спросил Джейк и вынул сигарку изо рта.

– Это просто очень хорошо, – уверил его Гарет.

– Ну, если ты так в этом уверен… – Джейк еще некоторое время молча ехал вперед, к горам, потом недоуменно помотал головой.

– Ты сказал – раздолбали? Это что еще за слово?

– Да просто пришло в голову… – ответил Гарет. – Но ведь весьма экспрессивное выражение, не так ли?

Граф лежал на своей постели лицом вниз. На нем были только шелковые трусы изысканного светло-голубого оттенка, украшенные его семейным гербом.

Тело у него было гладкое, бледное и пухлое, холеное и хорошо откормленное, такое, что требует немалых денег на еду и питье для его достойного пропитания. На бледной коже резко выделялись черные кудреватые волосы, жесткие и хрусткие, как только что сорванные листья салата. Они легким облачком вздымались над его плечами, потом спускались по спине, чтобы наконец исчезнуть, подобно струйке дыма, в расщелине между молочно-белыми ягодицами, стыдливо выглядывавшими из трусов.

Сегодня гладкость его кожи была испорчена мерзкими красными ссадинами и новыми синяками и царапинами, которые пышным цветом распространялись по ребрам и пятнами покрывали ноги и руки.

Он постанывал от боли и удовольствия, потому что Джино, закатав по локоть рукава и склонившись над ним, втирал ему в плечо лечебную мазь. Темные жилистые пальцы сержанта глубоко вдавливались в бледную лоснящуюся плоть, а от едкого запаха мази щипало глаза и нос.

– Не так сильно, Джино. Не надо так сильно, это же больно!

– Извините, мой граф. – И Джино продолжил свои труды, а граф все так же покряхтывал и постанывал и вертелся на постели под его руками.

– Можно мне сказать, мой полковник?

– Нет, – прокряхтел граф. – У тебя и так слишком большое жалованье. Нет, Джино, я и так плачу тебе столько, что хватило бы выкупить из плена какого-нибудь принца.