Текст книги "Формы и содержание. О любви, о времени, о творческих людях. Проза, эссе, афоризмы"

Спирт

Классе в 8-м Денис повадился приносить в школу апельсиновый сок со спиртом.

– Юноша, пьющий вино, добавляет огонь к огню, – предостерегал его я античной цитатой.

– Надо испить до дна кубок жизни! – восклицал Денис. – Надо познать ее во всей полноте!

– А спирт-то точно медицинский? – спрашивал я.

– Как пить дать! – уверенно отвечал Денис.

– Ну то есть точно, да?

– Ну, он стоял у мамы в холодильнике. Зачем бы ей было ставить к еде технический спирт?

– Ну ладно, – согласился я на уроке английского. – Давай попробую.

На вкус это оказалось как стальной лимонад.

Вскоре слух о нас прошел по всей Руси великой, и бутыль стала циркулировать по группе.

– Истинно говорю вам: медицинский! – заверял Денис одноклассников. – Вот вам животворящий крест!..

– Ну, раз так… – согласно кивали ребята. – То конечно.

Испробовали его амброзию Миша Захаров, Лёша Иванников, Сережа Коренков. Все пили и нахваливали.

– Силён, крепок, бродяга! – удовлетворенно восклицали они, смачно крякая.

Через год Денис вдруг заявил, что спирт оказался техническим.

– Чудовище! – возопил я в ужасе. – Так почему же мы тогда не ослепли, как Гомер?

– Нас спасла вера в Слово, – задумчиво ответил Денис.

15.03.2014

Зверь

В 11-м классе Денис повадился писать послания Богу и дьяволу. Причем красной ручкой – под цвет крови – и на обратной стороне контрольных по алгебре.

– Правильно, – хвалил я. – Если общаться, то только с равными.

– Смотри! – воскликнул он как-то в кабинете русского. – Число апокалипсического зверя! Это послание мне от дьявола!..

На полке корешками к нам стояли три учебника для 9-го класса, перевернутые вверх ногами.

15.03.2014

Детство

В детстве мы с Денисом, возможно, убили несколько человек. Мы любили выходить на переменах в школьный двор и кидаться обломками кирпичей через стальной забор, за которым был двор жилого дома. Результатов нашего творчества мы не знали, так как за забором было не видно.

– Ничего, – говорил Денис. – Криков не было – значит, не попали.

– А может, наповал? – возражал я.

– Может, и наповал, – соглашался Денис. – Ладно, пошли на литературу.

И мы шли обратно в школу – на лекцию о нравственном поиске Льва Толстого.

15.03.2014

Прогулка детей

В детстве мы с Денисом были декадентами и любили бродить по всяким трущобам. Как-то раз мы исследовали мрачные промышленные районы Юго-Восточного округа Москвы. Спускаясь с холма, ведущего к железной дороге, мы наткнулись на труп собаки.

– Плохой знак, – настороженно заметил Денис.

– Отчего же? – ответил я. – Это смотря в какой эстетике. В нашей эстетике это знак того, что мы на верном пути.

Мы спустились к рельсам и пересекли несколько путей. Оставался последний. Перейти его было не так просто, поскольку он находился в железобетонном углублении. Мы зашли в это углубление, но подняться к другой его стороне не могли, поскольку лестницы не было. Мы пошли по глубокой для нас ложбине, прямо по шпалам, в надежде, что подъем на другую сторону всё-таки появится.

Когда мы отошли от спуска уже достаточно далеко, раздался характерный шум.

– Поезд! – вскричал Денис. – Нам отсюда не выбраться! Мы умрём здесь в конвульсиях! Так вот что значила та собака!..

– Бежим! – проорал я. – Может, там будет подъем хоть куда-нибудь!

Мы со всех ног бросились вперед. Мы бежали минут пять. Шум не стихал, но и не нарастал. Самое главное – поезда так и не было.

– Листья! – воскликнул я. – Это не поезд. Это ветер в листве шумит.

Мы остановились. Начиналась вторая жизнь. Вскоре мы нашли и подъем – правда, на ту же сторону, с которой спустились. Но после пережитого мы обрадовались и ему. В конце концов, то, что на первый раз это оказались листья, никак не отменяло того, что во второй раз мог приехать и поезд. Много лет спустя я узнал, что средний машинист электрички случайно давит по несколько человек в год. Извлекать трупы из-под колёс – такая же часть его работы, как и объявлять остановки, если не более важная.

Выбравшись из этой ложбинки, мы подожгли на радостях огромную кучу мусора у стены химического завода. Бумажки горели так весело, душевно и жизнеутверждающе, что от них занялись и большие доски, лежавшие в той же свалке. Мы честно попытались их потушить, но у нас ничего не вышло, и мы сбежали.

Погуляв еще полчасика, за которые мы ничего нового не испортили, мы сели в автобус и поехали в свой район. Проезжая мимо завода, мы увидели в окно густой черный столб дыма. Я сдавленно захихикал. Приятно было любоваться на свое творчество, чувствовать свою мощь и значительность.

– Тихо ты! – закричал Денис на весь автобус. – А то все узнают, что это мы химзавод сожгли!

16.03.2014

Символ власти

Лет в 20 я шел на день рождения своей тогдашней девушки и тащил туда Дениса после пива. Он сопротивлялся, бодался и брыкался.

– Я там никого не знаю, я всех боюсь, они страшные! – канючил он.

– Да ладно, Денис, там милые, приятные люди, – увещевал его я.

– Нет! Я им не понравлюсь!

– Понравишься!

– Не понравлюсь!

– Ты, х…, ты пойдешь со мной на день рождения! – рассвирепел я и схватил его за шкирку.

– О, меня назвали фаллическим символом мужской власти! – обрадовался польщенный Денис и быстро пошел со мной.

20.03.2014

Первая попойка

Всё шло хорошо, пока на обратном пути из школы Денис не сказал:

– Вадим, меня мама попросила купить энциклопедию, которую она видела вчера на книжном развале на углу.

Не подозревая ничего дурного, я ответил:

– Конечно! Пойдем да и купим.

Энциклопедии там не оказалось.

– Ладно, в другой раз, – пожал плечами я.

– Стоп! Но я же хороший сын. Мама дала мне денег не для того, чтобы я их прикарманил, – загадочно проговорил Денис.

– Почему «прикарманил»? Завтра ты потратишь их на энциклопедию.

– Но на эти сутки-то я их прикарманю! Это бесчестно. Это безнравственно. Это… чудовищно. Достоевский бы пришел в ужас. Я не могу себе этого позволить. Давай купим «Клюковку».

– Давай! – просто согласился я. – Клюква полезна для здоровья, я статью недавно читал.

Мы купили пол-литра клюквенного аперитива на 20 градусов. Было нам тогда лет 14. Мы пошли к Денису. Он достал миниатюрные стопочки. Мы вымахивали их одну за другой. Было весело и куражно. Я сказал:

– Хорошая, полезная клюква. Только я совсем не пьян.

– Тогда надо купить еще одну!

Мы спустились к ларьку.

– Купи ты, как более трезвый, – предложил Денис, дав мне денег.

Я купил «Брусничку». Я хотел укреплять здоровье разными ягодами.

К концу второй бутылки Денис полез ко мне драться за то, что я не читал Достоевского.

– Да я за Достоевского морду набью! – крикнул он, размахивая кулаками.

Чтобы немного отрезвить его, я швырнул его назад. Пролетев через всю комнату, Денис врезался в шкаф. Шкаф качнулся, с него упала керамическая ваза и разбилась.

– Люстра упала! – констатировал Денис.

– Ваза, – поправил я.

– Люстра! – кричал Денис, начисто забывший про Достоевского. – Люстра упала!

Он бросился подбирать осколки и, конечно, порезался до крови.

– Веником, – сказал я.

– Слушай, а почему так светло, если люстра разбилась? – спросил Денис и искренним интересом человека, впервые познающего мир. – Кстати, давай возьмем пива. Оно трезвит.

– Я и так достаточно трезв, – ответил я.

– А пройди вот по прямой линии! – заявил Денис.

– И пройду!

Я раз 15 твёрдо прошёл по линии на ковре. Денис смотрел на меня с изумлением.

– Ну ладно, спасибо за продуктивный вечер, – сказал я. – Пойду, что ли. А то мы вечером в цирк с папой собирались. Из цирка в цирк – это будет оригинально.

В цирке мы сели в первый ряд. На полутемной сцене дворца культуры некий йог в медитации плавно поднялся над полом на метр. Потом нас с папой вытащили на сцену, чтобы показывать на нас какие-то фокусы. По сцене приходилось бегать, причем по кривой линии. Это было куда сложнее, чем ходить по прямой. Я хотел крикнуть залу, что самый большой фокус – это ребенок, твердо бегающий по сцене после эквивалента бутылки водки на двоих, но всё же постеснялся. Так я не стал звездой.

…Вечером Денис позвонил мне домой:

– Вадим, я тут рассказ Достоевского прочёл – «Сон смешного человека». Это что-то поразительное, это перевернуло всё мое мировоззрение, обязательно почитай! Кстати, не знаешь случайно, где моя ваза?

– Ты имеешь в виду люстру?

01.04.2014

Незнакомка

Лет в 14 мы с Денисом, сидя у меня дома, заметили вдруг почти обнаженную прекрасную девушку, мывшую окно своей квартиры в доме напротив.

– Смотри! – воскликнул Денис, показывая на нее.

– Ого! – одобрил я. – Вот это да! Это номер.

– Далековато только, – посетовал Денис.

– Да, но уже отсюда понятно, что она ослепительна! – восхитился я.

– У тебя есть бинокль? – спросил Денис.

– Ммм… Да, брали как-то в Большой театр на «Лебединое озеро», – признался я.

– Тащи его сюда!

– Ты что же, хочешь осквернить этот священный бинокль, созданный для созерцания искусства, похотливым подглядыванием?! – ужаснулся я. – Как можно? Чудовище!..

– Природа выше искусства, – возразил Денис. – Обнаженное и свежее девичье тело – что может быть выше этого? Вот совершенство! Вот венец творения! – восклицал Денис, старательно пряча зарождавшийся у него между ног характерный бугорок.

– Тоже мне лорд Генри, – скептически заметил я. – Ладно, хрен с тобой. Принесу.

Прокравшись в родительскую спальню, я незаметно стащил из комода театральный бинокль.

– Я первый! – закричал Денис, едва сдерживая пресловутый бугорок.

– Почему это? Бинокль-то мой! – не согласился я.

– А идея моя, – гордо заметил Денис. – Информационное общество диктует примат идеи, духа над примитивным физическим обладанием.

– Ладно, только недолго, – ответил я, пораженный его талантом к демагогии. – Потом сразу мне.

Денис впился глазами в прекрасную незнакомку.

– Приближение слабовато, – сказал он с легким разочарованием. – Но я уже различаю ее загорелое обнаженное тело с крепкими мускулистыми членами.

– Какими еще членами? – ужаснулся я.

– Ну, руками и ногами, – как ни в чем не бывало пояснил Денис. – Ты что, не читал приключенческой литературы 19-го века? Типа «развязавшись, путники принялись разминать свои затекшие члены».

– Короче, Склифосовский, – отрезал я. – Давай бинокль.

Я вырвал бинокль у него из рук, сам дрожа от нетерпения. Девушку и впрямь было видно не очень четко, но уже ясно было, что она походит на спортсменку. Какую-нибудь соблазнительную звезду рекламы и тенниса вроде Курниковой. Сильное молодое грудастое тело, почти обнаженное.

– Вадим, – сказал Денис, сглатывая слюну. – А у тебя есть… подзорная труба?

– Чего? – поразился я.

– Ну, может, космосом в детстве увлекался? Звёзды, планеты, романтизм, ночные мечтания?..

– Увлекался! – рассвирепел я. – Но теперь ты хочешь осквернить своей звериной похотью уже всё мироздание, всю Вселенную?.. Не дам! – возопил я, словно сам был девушкой.

– Но, Вадим, – вкрадчиво ответил Денис. – Что в мире может быть выше любви, красоты? Можно ли осквернить что-то ею? Разве что одухотворить, освятить, – торжественно заключил он, плотно сжимая ноги.

– Ааа! – закричал я. – Ну и демагог!..

– Это всего лишь правда, – скромно проговорил Денис. – Истина.

Я притащил из кладовки старый родительский телескоп. Но всё равно не хотел сдаваться так просто.

– А подумал ли ты над этическим аспектом? – коварно спросил я. – Нам же с детства внушали: стыдно подглядывать! Разве ты не помнишь?

– А разве ты не видишь, не чувствуешь всей страстности этого горячего юного тела? Оно ощущает свое совершенство, свою удивительную власть над людскими сердцами, и само хочет обнажаться, привлекая к себе восхищенные взгляды.

– Может, девушке просто жарко стало от работы, вот она и сняла кофточку? – спросил я.

– Она наслаждается демонстрацией своей красоты! – убежденно воскликнул он. – Разве ты не видишь?

– А что бы сказал Достоевский, если бы узнал, что ты хочешь подсматривать за этой неосторожной девушкой? – спросил я. Это была моя последняя попытка.

– Достоевский… – вздохнул Денис. – Он понял бы меня. Он был великим знатоком страстей человеческих. К тому же, если она хочет, чтобы мы ее видели, это будет для нее добром. Всё творчество Достоевского – проповедь добра.

– Хрен с тобой, – вздохнул я. – На!

Я торжественно вручил ему телескоп.

Денис взял его, впившись глазами в смелую загорелую красавицу. Через пять секунд он с каменным лицом протянул телескоп мне.

– Что случилось? – встревожено спросил я. – Твой рассудок помутился от превосходящей человеческие помыслы красоты?

Денис молчал. Пожав плечами, я взял телескоп и навел его на предмет нашего вожделения и фантазий. Теперь я увидел всё. Это была грузная зрелая матрона лет 50-и, в трениках с начёсом и кондовом советском бюстгальтере, с облупившейся от солнца кожей и слоновьими ляжками бывалой огородницы.

26.04.2014

Чернокнижник

Как-то раз Денис случайно смастерил на труде фигурку вуду. Потом он злонамеренно придал ей черты нелюбимого им учителя ОБЖ.

– Кстати, Вадим, у тебя нет случайно булавки? – спросил он с невинным видом.

– Ммм… тебе что-то проткнуть надо? – спросил я, не отрываясь от выжигания узора на сделанной мной лопатке для сырников.

– Да, тут ерунда одна, – спокойно ответил Денис.

– Хм. Вот, есть английская булавка, сейчас от ключа отцеплю.

Я дал ему булавку и вернулся к выжигателю «Силуэт».

Через пять минут Денис торжественно объявил:

– Сегодня мы уйдем домой раньше, потому что у нас не будет этого дурацкого ОБЖ.

– С чего ты взял? Вроде не было объявления, – удивился я.

– Знаю.

Когда урок кончился, к нам зашла классная руководительница:

– Учитель ОБЖ вдруг заболел, ушел домой с острой простудой. Последнего урока не будет. Передайте девочкам.

– Ура! – закричал класс хором.

Я в ужасе посмотрел на Дениса, который довольно поглаживал свою куклу вуду:

– Чудовище! Как ты мог свести в могилу этого достойного, почтенного человека?

– Старого маразматика, совсем спятившего за 40 лет в армии, – холодно ответил Денис. – Не лицемерь. На его уроке одни занимаются своими делами, а другие над ним смеются. Я сделал добро. Вы должны сказать мне спасибо.

– Но не такой же ценой!

– Не бойся, он выживет. Я проткнул его всего пару раз и даже не сказал заклинания. К тому же ты сам дал мне булавку.

– Но я же не знал зачем! – возопил я в отчаянии.

– Незнание законов магии не освобождает от ответственности, – невозмутимо ответил Денис.

– Грязный манипулятор! Теперь ты хочешь сказать, что еще и я в этом виноват!

– Да ладно, расслабься ты. Ты же видел, что все обрадовались. А учитель… Ну что, посидит дома, чайку попьёт, детишек понянчит.

– Его детишкам, небось, лет тридцать! – воскликнул я.

– Всё равно понянчит. Он спрашивать не будет. Ты что, не знаешь его?

На следующий день по зрелом размышлении я спросил Дениса:

– А почему бы тебе не протыкать иголкой вообще всех, кто тебе хоть чем-то мешает?

– Нет! – решительно возразил Денис. – Я не буду этого делать.

– Но почему? – не понял я. – Ведь это так удобно!

– Достоевский осуждал вудуизм, – сказал Денис, потрясая томиком любимого писателя.

07.05.2014

Мудрец

Как-то раз папа позвал меня к телефону.

– Кто? – спросил я.

– Не знаю даже, – сказал папа. – Какой-то печальный пропитой бас умудрённого жизнью человека.

Это был 12-летний Денис.

06.04.2015

Женщины любят сильных

– Мы очкастые интеллигентишки! – страстно восклицал Денис в упоённом самоуничижении, хотя очки были только на нём самом. – Мы умеем только думать, в то время как эпоха зовёт к действию. Посмотри, кто герои нынешней молодёжи! – риторически вопрошал 12-летний Денис. – Че Норрис, эС Сталлоне, А Шварценеггер, Же-Ка вэ Дамм. Долой рефлексию! Женщины любят сильных, решительных, боевых!

– Мускусных самцов с рёвом бизона в период гона, крушащих всё на своем пути? – иронически поинтересовался я.

– Именно! – радостно подхватил Денис. – Наконец-то ты прозрел!

– Лучше поздно, чем никогда, – согласился я.

– Но сможешь ли ты воплотить это в жизнь? – спросил Денис с вызовом.

– Я попробую, – пообещал я. – Я буду честно пытаться.

Неделю я собирался с силами и ломал себя. И вот я решился. Был тёплый и ясный апрельский день. Сама природа словно бы звала к топору, в смысле к действию. Когда урок едва начался, я разбежался по длинному коридору третьего этажа школы, увешанному портретами классиков и цитатами из них.

«Как Че Норрис! – думал я. – Женщины любят сильных!» Подбежав к открытой двери кабинета истории, где как раз и был наш урок, я в прыжке изо всех сил ударил ногой по краю двери. Я даже не забыл проорать: «Кия!». Дверь резко захлопнулась с диким грохотом. Тут я понял, что всё это видела учительница, которой я вчера весьма убедительно отвечал о движущих силах исторического процесса. Она даже ставила меня в пример «всякому хулиганью».

Из-за двери раздался стук падающего тела и сдавленный крик Дениса:

– А-а-а! Какой козёл?!.

Приземлившись, я открыл дверь. На полу корчился Денис.

– Так это ты?! – изумлённо воскликнул он. – Вот что сделала с тобой бездуховная массовая культура с её культом жестокости и насилия! А всё потому, что Достоевского не читаешь.

10.04.2014

Две силы

1

От отчаяния я решил есть снег. Внутри все горело. Ноги, растущие у меня вполне из того места, тем не менее отказывались идти. Я бы на их месте тоже не согласился. Свою дневную норму они выработали еще в первые пятнадцать минут восхождения. Остальные несколько часов ходьбы вверх с изрядным рюкзаком по жаре и несколько часов карабканья со сломавшимся почти сразу же замком страховки, – все это были совершенно бессовестные сверхурочные.

Словом, по-человечески я свои ноги прекрасно понимал, сострадал им всей душой, готов был выпить с ними, поговорить по душам и пожаловаться на ту сволочь, которая их на все это обрекла. Проблема была лишь в том, что выживание этой сволочи, и не какое-то там морально-интеллигентское – дескать, вот, вы вот такие все спортсмены, а я литератор, а лазаю не хуже вас, не какое-то там зажратое сохранение лица в духе восточной культуры, а самое что ни на есть прямое, насущное, физическое выживание этой сволочи, а значит, и самих ног, зависело именно от них. Так что да простят они мне мою жестокость. Аминь.

Снег, однако, оказался несъедобным. Я засунул в рот небольшой для руки комок, который во рту оказался снежным валом. Сперва все окоченело, и я вообще не чувствовал никакого вкуса. По консистенции было похоже на мороженое; я даже успел почему-то обрадоваться. Однако, как только язык пришел в себя и открыл глаза, он скорчил такую физиономию, что стало тошно на него смотреть. Снег альпийских вершин, так проникновенно воспетых отечественной рекламой, отдавал какой-то мерзостью. То ли передовая германская промышленность прошлась по нему своей железной пятой им. Джека Лондона. То ли славные процессы выветривания нанесли на него всякую гадость, точнее, горные породы, но есть его было невозможно.

Я презрительно, байронически сморщился и выплюнул свое «эскимо». Я был в футболке, в неуместно игривых голубеньких шортах, из-под которых призывно торчали семейные трусы, и в дареных немецких кроссовках, которым нельзя смотреть в зубы.

Справа возвышалась отвесная скала, терявшаяся где-то в тумане. Слева было ущелье, где водопады и быстрые реки нагнетали своим шумом хваленую экзистенциальную тревогу, которая куда симпатичнее в книгах, чем в жизни.

Сзади шла не менее хваленая снежная пустыня им. всё того же Джека Лондона. Темными беспомощными каракулями виднелись на ней наши следы. А спереди, откуда-то сверху, наползала огромная серая туча, с аппетитом и причмокиванием пожирая всех моих спутников.

Именно туда мне и предстояло сейчас идти. Как Белый Клык им. Джека Лондона, я стоял на снегу и выл.

2

Всему этому, впрочем, как говорили старинные романисты, предшествовал целый ряд обстоятельств. Начать с того, что я вообще мог не попасть в Германию. За несколько недель до поездки мне по электронной почте поступило предложение поработать летом переводчиком в Африке. Я задумался. Посовещался с родителями. Наслушался ужасов. В том духе, что в лучшем случае у меня там просто зубы выпадут. А в худшем… ну, это понятно. Поскольку письмо мне пришло на английском, на английском же я и ответил. «Hot black girls (горячие темнокожие девушки), – писал я потенциальному работодателю, – violent sexual rites (дикие сексуальные обряды) – all this is very seductive but (все это очень соблазнительно, но…)…»

Вот так я попал из огня да в полымя. От Сциллы Петровны к Харибде Степановне. С тех пор, впрочем, при виде чернокожих девушек меня разбирает нездоровый, истерический смех. Так, едучи на велосипеде по немецкому городу Бамбергу вслед за дядей Сережей, я увидел рядом со школой стайку… кого бы вы думали? Да! Именно hot black girls! Я притормозил, стал им подмигивать, старшеклассницы что-то закричали – то ли радостно (вот, дескать, настоящий ценитель!), то ли испуганно (мы еще такие маленькие, а он вот уже…), то ли возмущенно (что за грязные домогательства!). Меня это увлекло. Тут обернулся дядя Сережа, уехавший уже далеко вперед, и крикнул:

– Догоняешь?

Нужно пояснить, что на самом деле он мой двоюродный дедушка, профессор и доктор медицинских наук, автор 16 учебников, одной книги мемуаров и сборника биографий европейских врачей. На тот момент ему было 82 года. Было очень интересно услышать от него это слово. Вообще-то я предпочитаю литературный язык, но считаю, что с ворами нужно быть вором, а со святыми – святым. Короче, я ответил на доступном ему жаргоне:

– Не, не катит! Вы гоните!

– Не тормози! – сурово ответил он и поехал еще быстрее. Пришлось «догонять». Так была сорвана историческая встреча рас и цивилизаций.

К тому моменту, впрочем, я уже встречался в Бамберге с одной девушкой из русской общины. В своей розовой детской наивности, так свойственной великим ученым, дядя Сережа искренне верил, что все свободное время я буду шляться с ним по городу и выслушивать долгие (если не сказать больше) объяснения, почему ту или иную площадь назвали в честь того или иного деятеля, чем он знаменит и сколько братьев у него было. Каково же было его разочарование!

– Что ж ты за человек! – неистовствовал дядя Сережа. – Всё по бабам да по бабам!

– По барам, – терпеливо поправлял я. – Баба-то всё та же. К тому же в одном из баров, который обслуживает польская эмигрантка, я учусь польскому языку. Вот, например, вонючий козел – это шмердзёнци козэл, а сексуальный маньяк – злыдень писюкастый. Не обижайтесь, дядюшка, это я не про вас.

Справедливости ради нужно заметить, что все же не каждый раз мы шли в бар. Один раз мы были на выставке голографий. Там я, по старой привычке, прихалявился к какой-то экскурсии на немецком языке. Речь лектора была по-своему замечательна. С одной стороны, он подробно объяснял техническую сторону этих приспособлений, оперируя такими понятиями, как «световой поток», «фокусация», «длина волны» и т. д. В этом было что-то традиционно немецкое, подробно-кропотливо-пытливое, методичное. С другой стороны, памятуя о том, что он живет в 21-м веке и обращается к подростковой аудитории, он после каждых двух фраз с иронией переспрашивал:

– Cool?

Конечную «л» он произносил мягко, по-немецки. (Немецкий язык сейчас точно так же загрязняется английским, как и русский. Нет, не то чтобы я ненавидел английский. Я люблю его, когда он на своем месте. Но, как известно, любая материя не на своем месте становится грязью).

Как говорят всё те же пресловутые старинные романисты, могу поклясться, что в какой-то момент он спросил:

– Coolno? (Кульно?)

Меня чуть было не хватил апоплексический удар, как говорят всё они же.

Каждый, как видите, вносит свою лепту в издевательство над родным языком. Россияне, попадающие в Германию, уже не экономят, а шпарят (от немецкого sparen), ходят не в сберкассу, а в шпаркассу (от Sparkasse), не в собор, а в Дом (от Dom, не путать с походом домой), работают не с клиентами, а с кундами (от Kunden). Когда, наконец, я устал все это слушать, я призвал их немедленно прекратить групповое изнасилование родного наречия. Но тут я вспомнил, что, поскольку я в гостях, чрезмерно наглеть все-таки опасно. Поэтому, чтобы перевести всё в шутку, с нарочитым пафосом добавил:

– Да, такой вот я борец за чистоту русского языка!

Дядя Петя смерил меня скептическим взглядом и ответил:

– Видал я таких… борцов… за чистоту русского языка… в Мюнхене!

Тогда я никак на это не отреагировал, а теперь задумался: а может, не такой уж он и дурак? Может, правда, не люди для языка, а язык для людей? Главное, чтобы понимали друг друга? Благо все равно уже не в России живут – нам, стало быть, вреда никакого…

Дядя Сережа («злыдень писюкастый») отыгрался ближе к моему отъезду в Москву. Неожиданно выяснилось, что у меня не хватает двух пар штанов.

– Ага! – радостно закричал он. – Не знаешь, говоришь, где искать? Зато я знаю!

Тут он пошло захихикал.

– Дядя Сережа, – устало проговорил я. – От дома Ани до нашей квартиры – пятнадцать минут хорошим шагом. Даже если учесть, что возвращался я, как правило, ночью, это, согласитесь, маловероятно.

Он злорадно улыбнулся:

– Ой ли?

– Ой ли! – резко ответил я. – Не знаю уж, на что там вы в свое время были способны, но лично я не могу пройти по городу полтора километра в семейных трусах, пусть даже от Труссарди. Смотрите, наконец, фактам в лицо и хватит уже судить по себе!

Я вышел, хлопнув дверью. Внизу, у автобусной остановки, ждала Аня со штанами… купленными для себя в магазине. Мы собирались поехать в кафе. Тем временем к нам подошли русские парни и девушки.

– Ой, вы что, итальянцы? – спросили они почему-то по-русски. Предполагалось, наверно, что каждый образованный итальянец должен знать этот великий и могучий язык.

– Да, – с достоинством ответили мы. Нужно сказать, что у нас обоих карие глаза и темные волнистые волосы примерно до плеч.

– А откуда русский знаете? – одумались наконец они.

– Жили в Москве лет пять, – объяснил я. Затем вспомнил почему-то Набокова с его знаменитым caress the details, лелейте детали, и подумал, что я должен бы знать лучше, сколько именно мы там жили. И я добавил: – Точнее, пять с половиной.

– А ругаться умеешь? – последовал самый прогнозируемый вопрос. – Ну, знаешь там: пошел на х…, иди срать?

– Я таким примитивом не пользуюсь, – брезгливо ответил я. – Если только: итить твою мать за ногу под забором три раза кряду с переподвыподвертом.

У ребят полезли на лоб глаза. С боязливым восхищением, даже с благоговейным ужасом они похвалили меня и отошли в сторону. Нет бы попросить: а скажи что-нибудь по-итальянски! Я почувствовал бы себя, как Довлатов на экзамене по немецкому, на котором он не знал ни слова, кроме «Маркс» и «Энгельс». Я пропел бы, наверно: «Са-анта-а-а Лючи-и-ия!» Думаю, это все равно было бы лучше, чем «Бенито Муссолини».

Теперь, впрочем, мои познания в итальянском несколько расширились. Теперь, например, я знаю, что «кэ бэлла!» – это «какая красивая!». Одна моя бывшая девушка рассказывала, как в Италии некий сеньор восторженно трепал ее за щечку, восклицая при этом:

– Que bella, que bella!

А ей всё слышалось родное, русское:

– Кобыла, кобыла!

Недавно я решительно продвинулся и в изучении испанского. Я узнал, как будет «почему» —?por que? Великая русская поэтесса В. Макина рассказала мне по этому поводу следующую историю. Сидя как-то, по ее собственному выражению, «с жуткой похмелюги» на занятии по испанскому, она должна была устно переводить предложение «А Хулия осталась дома». Восприняв его лишь на слух, она долго и безуспешно пыталась вникнуть в его смысл и в конце концов робко начала:

– ?Por que?..

– Но это же не вопросительное предложение! – удивилась преподавательница.

Когда б вы знали, из какого сора!..

Я, конечно, отвлекаюсь, но, как говорил Х. Колфилд, отвлечения ведь и есть самое интересное!

Так что позвольте мне рассказать еще одну историю из бурной и непростой жизни великой русской поэтессы. Сидя как-то, по ее собственному выражению, «с жуткой похмелюги» на занятии по английскому (не обращайте внимания, это стандартный зачин любого ее рассказа), она должна была распределить с подружкой роли в диалоге.

– Ты кто? – спросила ВРП Макина.

– Я Би, – ответила ее подружка, выбрав между А (Эй) и В (Би).

– Я тоже би, но читать-то за кого будешь?! – вспылила ВРП.

Да… Когда-то я удивлялся, узнавая, что девушка занималась лесбийской любовью и что она курила травку. Теперь я удивляюсь, узнавая, что ничего такого она не делала. То ли люди меняются, то ли я взрослею… Гуляя с какой-нибудь приятельницей и вспоминая ненароком о своих бывших девушках, я редко когда не слышу ответа:

– Да, да… А вот моя бывшая девушка…

Безвозвратно канули в Лету те времена, когда с моим папой произошел следующий случай. Будучи ведущим лектором общества «Знание», он приходил иногда во всякие организации и рассказывал их работникам что-нибудь культурное: об истории, архитектуре и прочей… м-м… тематике подобного рода. Однажды он читал лекцию в чисто женском коллективе. И получил – в письменном виде – следующий официальный отзыв:

«Все девушки остались довольны. Товарищ лектор удовлетворил запросы всех наших девушек».

Затем, в качестве отчета, он показывал этот отзыв начальству, которое не осталось равнодушно и разнесло эту фразу дальше. Вскоре вся мужская половина его НИИ с понимающим хихиканьем подходила жать ему руку.

Заинтриговав читателя первой главой, я могу издеваться над ним как угодно, травить бесконечные пошлые байки и не бояться, что читатель сбежит. Ведь хочется же ему узнать, что было со мной в горах? В конце концов, выжил я или нет? Может, это дух мой диктует секретарю, а сам я, так сказать, почил-с? А может, это уже следующее мое перевоплощение?