Текст книги "Второй президент Чехословакии Эдвард Бенеш: политик и человек. 1884–1948"

Достаточно правильную характеристику итогов правления Гитлера и направленности его политики дал руководитель КПЧ К. Готвальд, выступая в палате депутатов Национального собрания Чехословакии 1 декабря 1936 г. Он заявил, что Гитлер «порвал военные статьи Версальского договора, который подписаны не Советским Союзом, а Францией, Англией, Чехословакией и другими, самовольно расторг Локарнский договор, который Германия подписала не с Советским Союзом, а с Францией и Англией. Он оккупировал военными силами Рейнскую область и придвинул свою армию не к границам Советского Союза, а Франции и Бельгии. Он укрепляет Рейн и угрожает своими дальнобойными орудиями Страсбургу и Парижу, а не Москве. Он строит густую сеть аэродромов и больших автострад, которые направлены не к Москве, а к Брюсселю, Амстердаму, Праге и Варшаве». Конфискованные парламентской цензурой слова Готвальда гласили: «Мир должен быть безумен, если он после всего этого поверит хотя бы одному слову Гитлера»[316]316
  Там же. С. 294–295.


[Закрыть]. Но западный «мир», не готовый к новой войне, делал вид, что верит в миролюбие фюрера, а, может, старался отдалить от себя неизбежное столкновение с нацисткой Германией. А «третий рейх» при непротивлении западных держав продолжал вооружаться и, неустанно вещая о миролюбии, взял тайно курс на захват Европы.

Глава 9
1937 год: на подступах к Мюнхену

Сохранить чехословацко-германские переговоры в тайне не удалось. О них, естественно, не мог не знать лидер аграриев премьер М. Годжа, который тотчас воспользовался этим, чтобы реализовать свою идею создания союза государств Срединной Европы, включая Чехословакию, ориентирующихся, прежде всего, в экономическом плане на Германию. Это, по его мнению, должно было ослабить напряженность в чехословацко-германских отношениях и воспрепятствовать росту агрессивных намерений «третьего рейха» в отношении ЧСР. Возглавляемая Годжей аграрная партия и ее центральный орган газета «Венков» продолжали начатую в 1936 г. кампанию за смену внешнеполитической ориентации Чехословакии, особенно нападая на ее союзнические отношения с СССР[317]317
  ДМИСЧО, 3. М., 1978. Док. 193. С. 304–306. В интервью лондонской газете «Морнинг пост» Годжа говорил о Германии как о стране, с которой может быть достигнуто «гармоническое сочетание» среднеевропейских интересов с интересами Западной Европы. Александровский сообщал в Москву, что «интервью вызвало неудовольствие в довольно широких чешских кругах. Ему приписывают значение сигнала к переговорам с Германией, если не прямо – результат ведущихся сейчас зондажных переговоров» (Документы внешней политики СССР. Т. XX. М., 1976. С. 62–65,702–703).


[Закрыть]. В Москве были явно обеспокоены этим. М. М. Литвинов в телеграмме от 14 февраля 1937 г. дал указание С. С. Александровскому довести до сведения Годжи, что «установка некоторых аграрных органов печати производит у нас самое тяжелое впечатление» и что она «несомненно влияет на политику Югославии и Румынии и в немалой мере ответственна за происходящий развал Малой Антанты. Она же поощряет агрессивность Германии и Польши»[318]318
  ДМИСЧО, 3. Док. 192. С. 303.


[Закрыть]. Очевидно, о встревоженности и недовольстве Москвы ситуацией в Чехословакии получил информацию и Бенеш. 10 февраля, как сообщал Литвинову Александровский, «я был в опере на „Евгении Онегине“, дававшемся по случаю 100-летия со дня смерти A. C. Пушкина. В театре был Бенеш. Я ходил к нему в ложу, и здесь он мне между прочим сообщил, что Годжа на днях позовет меня для разговора, который рассеет мои сомнения». 15 февраля премьер действительно принял Александровского и разъяснил ему свою позицию: «Если Чехословакия при своем географическом положении окажется изолированной, то не пройдет и года, как она не формально, а по существу превратится в провинцию великой Германии… Отсюда вытекает основная внешнеполитическая задача, которую ставит себе Годжа: бороться против изоляции и связать Чехословакию как можно тесней с рядом стран, но в первую очередь с придунайскими странами. Ядром должна являться Малая Антанта, но поскольку политически здесь много разъединяющих моментов, постольку Гожда пропагандирует экономическую Малую Антанту, родившуюся по его инициативе»[319]319
  Там же. Док. 195. С. 308–311.


[Закрыть]. Премьер рассчитывал получить поддержку своим планам в Англии, которая, по его мнению, «начинает ближе присматриваться к среднеевропейским делам». В действительности это было ошибочное умозаключение: Великобритания не собиралась «утруждать себя» вмешательством в решение центральноевропейских проблем; для нее важнее было не осложнить отношений с «третьим рейхом», претендовавшим, как, впрочем, и СССР, на укрепление своих позиций в указанном регионе.

Хотя прямых свидетельств этого нет, но представляется, что прагматик в политике Бенеш в контексте ведущихся с Германией зондажных переговоров, а также осознавая ослабление роли Франции в европейских делах, не оказывал уже решительного сопротивления планам своего премьера. Сохранить в тайне переговоры, имевшие место на Градчанах, конечно, не удалось: слухи о них активно распространялись как в дипломатическом корпусе, так и в журналистских кругах. В начале 1937 г. Бенеш еще тешил себя иллюзиями, что идея заключить договор о ненападении с Германией может дать реальный результат, и напряженность в отношениях Праги и Берлина будет снята.

Президент и его «продленная рука» в Министерстве иностранных дел К. Крофта пока продолжали верить в возможность тайных – на самом деле ставших уже секретом Полишинеля – переговоров с Берлином в формате «обмен мнениями» относительно возможности договориться с рейхом. Вероятно, содействовали этому и слухи о переговорах подобного рода, ведущихся между Берлином и Москвой. В 1935–1937 гг. СССР действительно вел переговоры о развитии экономических связей с Германией и поддерживал их. На этой основе некоторые ее руководители, в частности Г. Геринг, пытались начать диалог о политическом сближении обеих стран[320]320
  См. запись беседы посла СССР в Германии Я. Сурица с Г. Герингом 14 декабря 1936 г. и Записку М. М. Литвинова на имя И. В. Сталина и других членов Политбюро ЦК ВКП(б) от 4 февраля 1937 г.: СССР – Германия 1933–1941 // Вестник Президента Российской Федерации. М., 2009. Док. № 87, 88. С. 149–152.


[Закрыть]. Однако Кремль тогда не принял «протянутую руку». В. Маетны несомненно отслеживал взаимоотношения Берлина с Москвой и информировал об этом Прагу. Также несомненно, что в Кремле если не знали точно, то догадывались (по намекам Александровского) о переговорах между Прагой и Берлином. Видимо, совершенно не случайно, посланник ЧСР в СССР Б. Павлу информировал 20 января 1937 г. пражский МИД о публикациях в советской печати статей относительно угрозы, грозящей Чехословакии со стороны Германии. «Советская печать, – сообщал Павлу, – в последнее месяцы уделяет повышенное внимание событиям в Чехословацкой республике и в соседних с нею странах». Из публикаций о ситуации в Средней Европе складывается впечатление, «как будто бы Германия в ближайшее время может напасть на Чехословакию». Посланник переслал в переводе на чешский язык две статьи на этот счет, опубликованные в газетах «Известия» и «Правда» 17 января 1937 г.[321]321
  Československá zahraniční politika v roce 1937. Sv. 1. Dokumenty československé zahraniční politiky. Praha, 2007. Dok. 17. S. 62–66.


[Закрыть].

То, что тучи над его любим детищем, Чехословакией, сгущаются, все яснее осознавал и Бенеш и стремился отодвинуть от нее грозящую опасность. 12 января 1937 г. он ознакомил с выработанным им проектом договора с Германией переговорщиков из Берлина А. Гаусгофера и К. Траутманнсдорфа. В ожидании очередного их визита президент несколько раз возвращался к проекту, дорабатывая его не по сути, а стилистически. С текстом были ознакомлены и сотрудники МИД, которых Бенеш просил сделать замечания и предложения, объясняя внесенные им поправки. В частности, он писал, что в новом проекте нет ничего, позволяющего думать, что «мы касаемся наших обязательств в отношении союзников или уменьшаем их». Указывалось на почти полную схожесть содержания проекта договора с соответствующими договорами Германии с Польшей и Австрией[322]322
  Ibid. Dok. 20. S. 70–71.


[Закрыть].

Подробно обсуждался вопрос о договоре и с Мастным. Из его записи от 24 января известно, как разворачивались связанные с этим события в Берлине. Гаусгофер представил свой отчет наверх. 23 января состоялась его беседа с Мастным, длившаяся три часа. Гаусгофер сообщил, что его устный доклад заместителю Гитлера Гессу и Риббентропу был встречен «с большой симпатией», а 14 января его принял Гитлер, который, ознакомившись с письменным рефератом, пространно комментировал его. Согласно записи Мастного, фюрер «не имел пока никаких принципиальных возражений и принял доклад к сведению "как важный дальнейший шаг" для подготовленных переговоров». Гитлер просил уведомить о идущих переговорах Шахта, что и было сделано, а тот отдал соответствующее указание немецкой торговой делегации для ведения переговоров в Праге относительно налаживания германо-чехословацких экономических связей. У Гаусгофера, по словам Мастного, сложилось впечатление, что дело идет успешно и проблем с заключением договора в ближайшем будущем не возникнет, в чем он уверен на 80 %. Выяснилось, что пока о ведущихся с Прагой переговорах не информированы ни Геринг, ни Геббельс, ни даже министр иностранных дел К. фон Нейрат. По мнению Мастного, об отношении Геринга к Чехословакии можно судить на основании его слов: «С дружественной по отношению к Германии Чехословакией мы будем жить в дружбе, Чехословакию же нам не дружественную мы уничтожим». Против заключения договора с ЧСР, как полагал Маетны, не возражала бы и армия, которая опасалась «какой-либо авантюры». Геббельса и Розенберга чехословацкий дипломат относил к числу противников договора («Эти люди из лагеря радикализма и ирреденты ухватятся за каждую возможность, чтобы свести на нет любую тенденцию к замирению не только между обоими государствами, но и внутри нашей страны с немцами»)[323]323
  Выступая в Гамбурге, например, Геббельс обрушился на советско-чехословацкий союзный договор, заявив: «Если чехословацкие государственные деятели утверждают, что при строительстве их аэродромов речь идет не о красных, а о чехословацких аэродромах, то это ничего не значит. Важно лишь то, в чье распоряжение будут, в конце концов, предоставлены эти аэродромы. Сегодня практически Чехословакия является авианосцем Москвы» (см.: Československá zahraniční politika v roce 1937. Sv. 1. Dok. 55. S. 136, примеч. 2).


[Закрыть]. Поэтому, делал вывод Маетны, чехословацкой печати необходимо избегать личных выпадов против Гитлера и такой терминологии, как «гитлеризм», «гитлеровская кампания», которой «полнится наша печать и наше радио». Необходимость сохранения секретности предварительных переговоров, по мнению посланника, обусловлена и тем, чтобы элементам, враждебным договору, не дать возможность оказать влияние на фюрера и восстановить его против договора. Хотя совершенно ясно, считал Маетны, что «ценность договора с неспокойной Германией вообще проблематична, поскольку нет уверенности, что он не будет нарушен, тем не менее его ценность в контексте общеевропейской ситуации была бы моральным вкладом большого значения и особенно в связи с тем, что вопрос внешней политики Чехословакии рассматривается как вопрос европейского мира». Маетны дал возможность Гаусгоферу ознакомиться с проектом договора, против которого тот не имел «никаких возражений», считая, что текст полностью отвечает достигнутым в Праге договоренностям[324]324
  Ibid. Dok. 21. S. 72–75.


[Закрыть].

30 января Гитлер выступил в рейхстаге с большой речью, значительную часть которой посвятил положению Германии в Европе и внешней политике «третьего рейха». В частности, фюрер отметил, что с рядом государств – Италией, Венгрией, Австрией, Югославией, Польшей – Германия имеет дружественные отношения. Среди условий умиротворения Европы Гитлер назвал «внимание к оправданному чувству национальной гордости» национальных меньшинств. Здесь явно имелась в виду Чехословакия, хотя прямо о ней ничего не было сказано. 31 января Бенеш дал через МИД указания (документ имел гриф «секретно») чехословацкой печати в связи с комментированием речи Гитлера: «1) В целом: еще большая сдержанность, чем до сих пор. Ни в коем случае не дать спровоцировать себя, даже если бы Гитлер прибег к сильным выражениям. 2) Осторожно о личности Гитлера. Избегать терминологии: hitlerovstvi, гитлеризм и др. Критически, спокойно, аргументировано». Одновременно Бенеш дал указание о принципиальной поддержке заявлений английского министра иностранных дел А. Идена и французского премьера Л. Блюма[325]325
  А. Идеи, выступая в нижней палате парламента 19 января, высказался за урегулирование европейских проблем посредством усиления роли Лиги Наций, «отмел» любую диктатуру как справа, так и слева, осудил мнение, что демократия является благоприятной почвой для пропаганды коммунизма, подчеркнув, что этот режим, наоборот, является противовесом коммунизма. Л. Блюм, выступая 24 января в Лионе по вопросам внешней политики Франции, коснулся, прежде всего, франко-германских отношений, подчеркнув необходимость решения проблемы путем включения ее в комплекс вопросов европейской безопасности (см.: Československá zahraniční politika v roce 1937. Sv. 1. Dok. 30. S. 91–92, примеч. 1, 2, 3).


[Закрыть]. Комментируя их, президент писал: «Мы считаем, что европейский договор возможен и необходим. Идеи и Блюм правильно обозначили основу этого договора: экономическое сотрудничество, но политическая уверенность, обеспечение мира, никаких идеологических войн, сотрудничество всех европейских великих держав и вступление в Лигу Наций». Указывая на то, как надо реагировать на возможное упоминание Гитлером о ЧСР, Бенеш ссылался на его выступления от 7 марта и 21 мая 1936 г. и свое в Либерце и Яблонице от 19 августа 1936 г. (см. главу 8). «Мы, – писал он, – за сохранение существующих отношений с друзьями и за разумное урегулирование и улучшение наших отношений с соседями». Особо подчеркнул президент необходимость опровержения лживых слухов (конечно, имелась в виду, прежде всего, кампания в германской печати) «о нашем большевизме», «о советских аэродромах» на чехословацкой территории. «Германия хорошо знает, – значилось в документе, – что 16-миллионное государство не может стать инструментом ничьей политики, ни Франции, ни России, ни самой Германии. Мы являемся лишь инструментом мира, хотим остаться и останемся таковым. Если, следовательно, на указанной основе… будет возможен договор в соответствии со словами и предложениями канцлера Гитлера, то ясно, что у нас все будут с этим согласны». Что касается вопроса о национальных меньшинствах, то Бенеш повторил свою прежнюю позицию: «о наших внутренних делах никто не имеет права говорить. И если постоянно повторяется, что Германия симпатизирует нашему (немецкому. – В. М.) национальному меньшинству, то это стремление говорить о наших делах и оказывать влияние на нашу политику. Мы отвергаем это. Свои дела мы решим сами, как надо и по справедливости».

На речи Гитлера остановился и К. Крофта, выступая перед ведущими сотрудниками МИД 4 февраля 1937 г. Он отметил, что речь произвела разное впечатление в мире: во Франции и Англии – неблагоприятное, в Чехословакии – «скорее наоборот». Министр объяснил это тем, что Франция и Англия ждали от Гитлера каких-то мирных предложений, а «мы, напротив, больше ожидали каких-то нападок». Крофта также отметил, что о Лиге Наций фюрер говорил иронично, а о большевизме весьма отрицательно, делая однако различие между большевизмом (как идеологией. – В. М.) и Советским Союзом (как государством. – В. М.), а также категорически заявил, что Германия не заключала с Советским Союзом никакого договора, который обязывал бы ее оказывать помощь России или принимать от нее какую-либо помощь[326]326
  Ibid. Dok. 41. S. 110.


[Закрыть]. Оценив 12 февраля чехословацко-германские отношения как неплохие, Крофта заметил, что в Германии существует повышенный интерес к событиям в России, где в то время шли процессы по делу троцкистов. Министр подчеркнул, что Берлин понимает происходящее в Москве по своему[327]327
  9 февраля Трауттмансдорф «по секрету» сообщил Мастному, что согласно информации из Советского Союза, там «обозначилась вероятность близкого резкого поворота, падения Сталина и Литвинова и установление военной диктатуры» (Československá zahraniční politika v roce 1937. Sv. 1. S. 8).


[Закрыть], считая, что в СССР могла бы произойти смена режима и тогда «могла бы сразу измениться немецкая политика в отношении России»[328]328
  Ibid. Dok. 62. S. 146–147.


[Закрыть]. Заметим, что эта констатация, видимо, была неслучайной: чехословацкие руководители опасались, как бы укрепление германо-советских отношений не нанесло ущерб чехословацко-советским дружественным связям и не лишило ЧСР одного из ее союзников в возможном конфликте с «третьим рейхом». Уверенность в том, что будет подписан договор о ненападении с Германией, хотя и существовала, не была твердой и постепенно сходила на нет. Хотя еще в конце февраля Маетны информировал Прагу, что через неделю Трауттмансдорф и Гаусгофер будут приняты Гитлером, чтобы «обсудить подготовку текста основы договора»[329]329
  Ibid. Dok. 76. S. 179–180.


[Закрыть], из известных автору документов не ясно, состоялась ли такая беседа. Скорее всего, нет, иначе Маетны знал бы об этом. Возможна и другая версия: беседа состоялась, но Гитлер уже принял решение прекратить «заигрывание» с Чехословакией и взял курс на ее ликвидацию. Как сообщал Маетны в Прагу, 20 марта состоялась его беседа с министром иностранных дел Германии фон Нейратом, который, не отрицая возможности продолжения германо-чехословацких переговоров о заключении договора о ненападении, считал, что пока следует сделать в них перерыв и выждать, как будет развиваться ситуация[330]330
  Ibid. Dok. 112. S. 240–247.


[Закрыть]. Но переговоры так и не были возобновлены.

Достаточно точно оценивал развитие германо-чехословацких отношений в это время советский полпред в Германии Я. Суриц. 4 марта 1937 г он сообщал: «За последнее время особенно часто упоминается Чехословакия. Если еще до недавнего времени существовали сомнения насчет того, в каком направлении разовьется германская агрессивность, то сейчас почти все сходятся на том, что первая очередь в наступательном плане Германии крепко уготована за Чехословакией… В газетной кампании, которая ведется против Чехословакии, на первый план явно начинают выпячивать тезис о зараженности Чехословакии коммунизмом… Существуют поэтому законные опасения, что, опираясь на немецкие меньшинства, Германия вызовет внутренний путч в Чехословакии и по испанскому образцу организует защиту этого "центра Европы" от коммунистической угрозы. Этот план предоставляет то удобство, что не облекает германское вмешательство в форму открытого военного нападения на Чехословакию». Правда, полпред оговаривался, что считать этот план уже подготовленным и намеченным для реализации в ближайшие дни пока нельзя[331]331
  ДМИСЧО, 3. Док. 200. С. 316–317.


[Закрыть]. Впрочем, история показала, что события развивалась именно в этом направлении.

Слухи о ведущихся чехословацко-германских переговорах достигли и Александровского, который в беседе с Крофтой 8 марта попытался выяснить, насколько они верны. Остановившись на истории вопроса и чехословацких условиях подписания договора, министр заверил советского полпреда, что «опора на СССР является для Чехословакии единственной реальной гарантией ее безопасности». Позиция Александровского и, следовательно, Москвы сводилась к следующему; «Принятие и соблюдение всего, что Крофта считает безоговорочным условием, было бы для Гитлера равносильно поражению его внешнеполитических устремлений». В ответ на это министр, согласно словам Александровского, «кроме неубедительных общих рассуждений», утверждал, что Германия очень сильно опасается нападения со стороны СССР, который «пользуется Чехословакией как плацдармом для подготовки такого флангового удара». Советский полпред опроверг эти лживые измышления[332]332
  Там же. Док. 201. С. 318–323.


[Закрыть]. Несомненно, он был прав, утверждая, что заключение договора с Чехословакией на предложенных ею условиях означало бы отказ от реализации внешнеполитических планов Гитлера. Переговоры и слухи о них укладывались в рамки декларируемых им миролюбивых стремлений, и фюрер, видимо, когда посчитал это нужным, решил положить конец «налаживанию дружбы» с Чехословакией. С ней, как важным препятствием на пути осуществления грандиозных замыслов фюрера по овладению Европой, надлежало покончить любым путем. Переговоры прекратились. Усилилась обработка мирового общественного мнения в направлении, подводящем к мысли, что Чехословакия своим поведением толкает мир к началу войны. Из заявлений ведущих германских политиков и дипломатов явствовало, что подписанию договора с ЧСР препятствуют два обстоятельства: первое – ее союзнические отношения с СССР, рост влияния большевизма в стране и, следовательно, угроза его распространения в Европе, второе – угнетенное, неравноправное положение немецкого национального меньшинства. На том же делала упор и геббельсовская пропаганда. Следует заметить, что в связи этим, а также активностью партии Генлейна, в том числе и на международной арене, вопрос о «бедственном» положении судетских немцев все больше привлекал внимание мировой общественности, особенно английской, опасавшейся, что его нерешенность может привести к европейской войне. И чем дальше, тем больше английское правительство оказывало давление на Прагу, склоняя ее к уступкам Генлейну во имя примирения Чехословакии с Германией. Посланник ЧСР в Лондоне Я. Масарик, как сообщал в Москву советский полпред в Англии И. М. Майский 10 августа 1937 г., охарактеризовал английскую политику следующим образом: «Англия не совсем равнодушна к судьбам Чехословакии, она питает к ней даже известную симпатию как к форпосту демократии в Центральной Европе, но симпатия эта не горячая, а теплая, и рассчитывать на какие-либо энергичные акции со стороны Лондона в случае опасности для Чехословакии едва ли приходится». Масарик подтвердил, сообщалось далее в телеграмме, что «Форин офис в последние месяцы как в Лондоне, так и через своего посланника в Праге неоднократно давал чехословацкому правительству советы как-нибудь смягчить напряжение, существующее в чехословацко-германских отношениях, в частности, пойти на необходимые уступки судетским немцам»[333]333
  Там же. Док. 219. С. 342–343 (примеч. 2).


[Закрыть].

Бенеша долго еще не покидала мысль о возможности договориться с Германией, что явствует из его беседы с Александровским в конце апреля 1937 г. Президент заявил советскому полпреду, в частности, что он приветствовал бы сближение СССР с Германией, поскольку тогда соседские взаимоотношения Чехословакии с этой страной «приняли бы более благоприятные формы». На вопрос, видит ли Бенеш какие-либо изменения в поведении Германии, на основе которых можно было бы рассчитывать на улучшение взаимоотношений СССР или Чехословакии или Франции с Германией, президент ответил, что, хотя дальше зондажа в Чехословакии дело не пошло, но «если бы Германия сделала какие-либо предложения, то Чехословакия не смогла бы отвергнуть без переговоров те германские предложения, которые открывали бы перспективу на улучшение взаимоотношений. Однако нерешенным условием было бы тогда полное сохранение, а по возможности и укрепление уже существующих гарантий мира. К таким гарантиям Бенеш прежде всего относит систему договоров о взаимной помощи, объединяющих СССР с Францией и Чехословакией»[334]334
  Документы внешней политики СССР. Т. XX. С. 717.


[Закрыть].

Но, несмотря на эти уверения, Москва была, видимо, встревожена возможностью сближения Чехословакии с Германией, поворота в чехословацкой внешней политике, что следует из письма заместителя наркома иностранных дел СССР В. П. Потемкина Александровскому от 11 мая 1937 г. «Получаемая нами информация, – говорилось в письме, – подтверждает Ваше наблюдение, что правительство Чехословакии, констатируя международную изоляцию своей страны, не чувствуя за собой поддержки Франции и видя все дальше идущий распад Малой Антанты, все более склоняется к мысли о необходимости договориться с Германией, чтобы, хотя бы на время, застраховать себя от конфликта с этим опаснейшим своим соседом». «По-видимому, – говорилось в письме, – тактическая цель Германии и Италии в отношении Чехословакии уже достигнута… чехословаки готовы пойти на капитуляцию перед Берлином»[335]335
  ДМИСЧО, 3. Док. 208. С. 329.


[Закрыть]. В действительности, по свидетельству ныне известных документов, если и можно было говорить вообще о «капитуляции», то только на определенных условиях, на которые, как следует из вышеизложенного, Германия никогда бы не пошла. Опасения Москвы нашли отражения и в статье «Известий» от 16 мая 1937 г., посвященной второй годовщине подписания договора о взаимной помощи между СССР и Чехословакией. В ней, в частности, утверждалось, и не без основания, что в Чехословакии существуют течения, стремящиеся изменить ее внешнеполитический курс, направив его на сближение с фашистской Германией. Выразителем этого течения назывался центральный орган аграрной партии – газета «Венков». Напомним, что главой аграриев являлся премьер-министр М. Годжа, пресса которых не прекращала нападки на Советский Союз. «Чехословакия, имеющая общую границу с фашистской Германией, – говорилось в статье «Известий», – вряд ли сможет отстоять свою безопасность и независимость, опираясь на свои собственные силы. Только в рамках коллективной безопасности и опираясь на свои соглашения о взаимной помощи с Францией и Советским Союзом, Чехословакия может отстоять свою безопасность»[336]336
  Там же. Док. 209. С. 330–332.


[Закрыть]. Несомненно, понимал это и Бенеш.

Одновременно с попыткой улучшить отношения с Германией Чехословакия нащупывала возможность укрепить добрососедские отношения с Венгрией и Польшей. Но и здесь положительных результатов достичь не удалось: и та, и другая страна имели территориальные претензии к ЧСР, а также вслед за Германией усилили критику положения венгерского и польского меньшинств в Чехословакии. Однако еще в мае 1937 г. Бенеш не терял надежды на возможность улучшить отношения с соседями ЧСР. Во время поездки по южной и юго-западной Чехии он выступил в Чешских Будейовицах с заявлением по внешнеполитическим вопросам. Чехословакия, по словам президента, не отказываясь от имеющихся у нее дружественных связей, поддержки политики Лиги Наций и обязательств по линии Малой Антанты, в то же время не видит препятствий к достижению договоренности «со своими соседями, Германией, Польшей и Венгрией, или с другими государствами»[337]337
  Československá zahraniční politika v roce 1937. Sv. 1. Dok. 173. S. 365 (примеч. 10).


[Закрыть].

Однако, ощущая нарастание изолированности страны, Бенеш стремился укрепить Малую Антанту, усилить ее роль в европейской политике и руководящие позиции ЧСР в ней. Но этот союз, несмотря на публичные уверения ведущих политиков Чехословакии, Румынии и Югославии в его прочности, близился к своему распаду: слишком много противоречий появилось между этими странами, особенно в области внешнеполитической ориентации. Румынию, у которой не складывались отношения с Советским Союзом из-за его претензий на Бессарабию, не устраивали слишком тесные, по ее мнению, дружественные связи Чехословакии с ним. Югославия тяготела к союзу с Италией. Укреплению Малой Антанты препятствовали ее открытые противники – Германия, Италия, Венгрия, а также в менее явной форме Польша и Великобритания. У реалиста в политике Бенеша не было особых иллюзий относительно Малой Антанты, но он считал ее «все еще жизнеспособной» организацией. Полагая, что «после занятия немцами Рейнской области малые государства руководствуются в своем поведении страхом перед Германией и неверием в защиту со стороны Франции»[338]338
  ДМИСЧО, 3. Док. 204. С. 325.


[Закрыть], президент все же не оставлял мысль об укреплении этого тройственного союза.

С этой целью и был задуман договор о взаимопомощи между Францией и Малой Антантой как целого. Эта идея возникла еще в 1936 г., но конкретная ее реализация натолкнулась на многие трудности как с одной, так и с другой стороны. Францию не устроил предложенный ей проект договора, и она разработала свой проект, учитывавший и интересы Великобритании. Согласно нему, Франция, беря на себя обязательство оказать помощь любому члену Малой Антанты в случае неспровоцированной агрессии, предполагала при этом взаимную помощь между государствами-членами союза и эвентуальную помощь Малой Антанты как целого Франции в случае нападения на нее. Чехословакия готова была принять это предложение. Но Румыния и Югославия заняли колеблющуюся позицию. Переговоры о подписании пакта затягивались. Под разными предлогами откладывался визит Бенеша в Югославию, несмотря на желание президента совершить поездку как можно скорее. Официальный Белград с опасениями относился к развитию советско-чехословацких связей, не противился пропагандистской кампании, характеризующей Чехословакию как «полубольшевистское государство». «Страх перед большевизмом здесь прямо панический, – сообщал в Прагу в конце февраля 1937 г. чехословацкий посланник В. Гирса, – …многие здешние головы ищут выход в так называемой твердой руке и авторитарном режиме»[339]339
  Československá zahraniční politika v roce 1937. Sv. 1. Dok. 81. S. 185–187.


[Закрыть]. 25 марта 1937 г. был подписан и сразу же ратифицирован югославско-итальянский договор. Подписан без предварительного оповещения об этом и согласования действий с другими членами Малой Антанты, как того требовал ее организационный статут. Правительство М. Стоядиновича пыталось представить договор как малозначимый документ о текущих отношениях между обоими государствами. Но дело обстояло не так. Гирса, передавая в Прагу текст договора, писал: «Это – договор о дружбе, договор о ненападении, договор о нейтралитете, о территориальных гарантиях, договор о развитии политического сотрудничества… Естественно, что как здешняя общественность, так в значительной мере и зарубежная общественность усматривают в подписании этого договора нарушение существующих союзнических обязательств»[340]340
  Ibid. Dok. 124. S. 265–269. Италия нарушила договор, когда в мае 1941 г. вместе с Германией приняла участи в нападении на Югославию.


[Закрыть]. В личном письме на имя Бенеша Гирса сообщал на основании сведений, полученных им от оппозиционных Стоядиновичу лиц, о грядущем резком изменении при поддержке Италии югославского внешнеполитического курса[341]341
  Ibid. Dok. 127. S. 270.


[Закрыть].1–2 апреля 1937 г., за несколько дней до начавшегося визита Бенеша в Югославию, состоялось очередное заседание Постоянного совета Малой Антанты[342]342
  Протокол заседания на французском языке, подписанный К. Крофтой, В. Антонеску и М. Стоядиновичем см.: Ibid. Dok. 129. S. 271–277.


[Закрыть]. Крофта, информируя ведущих функционеров МИД о заседании и влиянии югославско-итальянского договора на положение дел в союзе, не склонен был видеть в происшедшем катастрофу и подчеркивал, что ухудшения отношений между членами Малой Антанты не произошло. Визит Бенеша в Югославию 5–7 апреля министр расценивал, как весьма успешный и содействующий сохранению союза и решимости его членов согласованно выступать по всем важным вопросам международной политики. «Ход визита, – значилось в циркулярной телеграмме Крофты чехословацким дипломатическим представительствам от 12 апреля, – подтвердил, что идея Малой Антанты и особенно дружественное отношение Югославии к Чехословакии укоренены в югославском народе, правительстве и оппозиции, что отклонение от политики Малой Антанты невозможно»[343]343
  Ibid. Dok. 134,135. S. 286–295.


[Закрыть]. Однако представляется, что тут выдавалось желаемое за действительное: на самом деле союз быстрыми шагами шел к своему развалу.

Не сомневался в этом и Гитлер, направивший в Рим и Белград поздравительные телеграммы по случаю заключения договора между Италией и Югославией. Германский посол в Риме в беседе с Чиано заявил, что фюрер искренне рад тому, что «именно в это время был заключен договор между двумя симпатизирующими Германии народами». Относительно пакта о ненападении между Прагой и Берлином посол заявил, что пока его подписание невозможно и что препятствием к этому являются вопрос о немецком меньшинстве и пакт Прага-Москва[344]344
  Ibid. Dok. 139. S. 300.


[Закрыть].

Советско-чехословацкий договор был как бельмо на глазу Гитлера, он раздражал фюрера, как красная тряпка быка, и являлся ощутимым препятствием на пути упрочения германо-итальянских позиций в придунайском регионе. Бенеш, наоборот, был заинтересован в сохранении этого договора как противовеса агрессивным устремлениям Германии и гаранта безопасности ЧСР. Более того, президент, думается, был заинтересован и в сохранении у власти сталинского руководства, намеренного поддерживать дружественные отношения СССР с Чехословакией. Поэтому, по всей вероятности, его страшила возможная перспектива изменения режима в Советском Союзе, установления там военной диктатуры, способной договориться с германской военщиной в ущерб интересам ЧСР. А слухи о возможности такого переворота не обошли стороной и Прагу. В этой связи представляется интересным вернуться к вопросу о роли Бенеша в судьбе маршала М. Н. Тухачевского и других представителей советского генералитета. Как известно, они были обвинены в государственной измене, тайных сношениях с германскими фашистами и расстреляны, после чего началась «глубокая чистка» всего командного состава Красной Армии, приведшая по существу к его ликвидации и чрезвычайному ослаблению советских вооруженных сил. После XX съезда КПСС Тухачевский и его соратники были реабилитированы. Вопрос о роли Бенеша в их судьбе активно обсуждался историками и публицистами, в том числе и российскими, в конце 80-90-х гг. прошлого века. Что было выявлено? Во-первых, то, что Бенеш переслал (передал) Сталину документальную информацию, касающуюся «предательской деятельности» Тухачевского и его соратников. Во-вторых, что эти документы были сфабрикованы германскими секретными службами и подброшены Бенешу. Некоторые исследователи, в частности, западногерманский историк И. Пфафф, считали, что именно эти документы сыграли роковую роль в судьбе маршала Тухачевского[345]345
  Пфафф И. Прага и дело о военном заговоре // Военно-исторический журнал. 1988. № 10–12.


[Закрыть]. Представляется, что в конце прошлого века эта точка зрения была превалирующей. Сегодня оценки более сдержанны. Чешский историк Й. Деймек, автор двухтомной биографии Э. Бенеша и публикатор документов внешней политике Чехословакии в 1937 г., считает, что, если эти направленные Бенешем Сталину материалы и сыграли свою неблаговидную роль, то никак не основную, а лишь в ряду других факторов, повлиявших на трагическую судьбу маршала[346]346
  Československá zahraniční politika v roce 1937. Sv. 1. S. 9.


[Закрыть]. Известно, например, что информация о тайном сотрудничестве некоторых представителей верховного командования Красной Армии с немецким генералитетом поступила в Москву, в частности, от французского военного министра Э. Даладье, а также, по некоторым сведениям, от И. М. Майского из Лондона[347]347
  Ibid. Dok. 84. S. 190; Dok. 93. S. 208 (примеч. 13); Dok. 180. S. 373 (примеч. 1).


[Закрыть].