Текст книги "Второй президент Чехословакии Эдвард Бенеш: политик и человек. 1884–1948"

И Сталин, и Черчилль, и Бенеш были опытными дипломатами, прекрасно владевшими искусством ведения политической игры и знавшими, что, где, когда и кому следует говорить, чтобы слова, нередко камуфлирующие истинные чувства и взгляды, дошли до адресата и помогли в достижении поставленных целей.

Глава 19
В Прагу через Москву и Кошице

Советская и чехословацкая стороны искренне, а английское политическое руководство по крайней мере на словах, выражали удовлетворение подписанием советско-чехословацкого договора и результатами поездки Бенеша в Москву. Весной 1944 г. Красная Армия стремительно приближалась к довоенным границам Чехословакии, и уже не оставалось сомнений, что ее освобождение придет с Востока. В советско-чехословацких отношениях наступал новый этап – этап претворения в жизнь достигнутых договоренностей. И здесь Бенеша ждали не только радости дружбы с Москвой, но и первые разочарования.

Для чехословацкой эмиграции как в Москве, так и в Лондоне все более очевидной становилась необходимость активизации движения Сопротивления в протекторате и Словакии. Принципиальное единство позиции по этому вопросу, однако, не означало схожесть взглядов на его формы и методы развития. Загранбюро КПЧ в Москве при поддержке ИККИ, а затем ОМИ ЦК ВКП(б) приоритет отдавало партизанским способам борьбы с участием местного населения, «чехословацкий» Лондон, не отрицая необходимости ее развития, делал ставку на вооруженный переворот или восстание, организованное армейскими кругами (конкретно имелась в виду словацкая армия) при поддержке как изнутри, так, главным образом, и извне. Причины различия во взглядах на выбор тех или иных форм движения Сопротивления крылись в понимании их значения для последующего внутриполитического развития страны. Было очевидным, что в руководстве партизанским движением «основную скрипку» будут играть Москва и коммунисты, которые не преминут использовать это для укрепления своих позиций и влияния в освобожденной стране. Бенеш и эмигрантское правительство рассчитывали на получение поддержки со стороны армейских частей, находившихся под командованием сторонников «лондонцев», и других вооруженных формирований (жандармерии, полиции и пр.) внутри страны. Хотя эти «тайные помыслы» относительно будущего являлись секретом Полишинеля, никто, разумеется, не говорил о них открыто. Они обсуждались лишь в «тесном кругу друзей» или политических единомышленников. На период борьбы против гитлеровского засилья предполагалось объединение усилий всех антифашистских национальных сил, к чему непрестанно призывали, как коммунисты, так и Бенеш.

В проектах чехословацкого правительства, касавшихся освобождения страны, большая роль наряду с использованием сил внутреннего Сопротивления отводилась десантным операциям союзников, в том числе и с Запада. В течение 1943 г. эти планы обсуждались с британскими военными ведомствами. Просьба перебросить на территорию ЧСР чехословацкие парашютно-десантные части и вооружение для 10–50 тысяч человек, а также помочь английской авиацией и десантами в случае восстания была, по сути, отклонена. Ее выполнение оговаривалось рядом неприемлемых и в тот момент невыполнимых для чехословацкой стороны условий: предоставление данных о численности и расположении сил, которым будет поставляться оружие, восстание должно произойти по указанию из Лондона и в назначенные им сроки[853]853
  SNPD (zost. V. Prečan). Bratislava, 1965. Dok. 27. S. 115.


[Закрыть]. Тогда-то и началось зондирование вопроса о возможной помощи Советского Союза пока еще виртуальному восстанию.

СССР, не без основания в силу военных успехов Красной Армии претендовавший на укрепление своих позиций в Центральной и Юго-Восточной Европе, не делал из этого особого секрета, хотя публичных заявлений не допускал. Особая роль при этом отводилась Чехословакии. И. М. Майский, в конце 1943 г. занявший пост заместителя наркома иностранных дел, в записке на имя Молотова от 11 января 1944 г. утверждал: СССР «выгодно стремиться к созданию сильной Чехословакии», которая способна стать важным проводником советского влияния в Центральной и Юго-Восточной Европе ввиду настроений ее населения и наличия советско-чехословацкого договора. Майский считал, что Чехословакию «следует рассматривать, как форпост нашего влияния» в указанном регионе[854]854
  СССР и германский вопрос. 1941–1949 гг.: Документы. В 2 т. М., 1996. Т. 1. С. 342, 353.


[Закрыть]. «Запад», понимая неизбежность в сложившихся условиях такого поворота событий, вынужденно соглашался с указанной перспективой, хотя не собирался пассивно наблюдать за происходившим.

В планах Москвы, касавшихся укрепления ее влияния в восстановленной Чехословакии, немалая роль отводилась созданным в СССР чехословацким воинским частям, которые сражались вместе с Красной Армией на советско-германском фронте. Положение дел в этом вопросе Бенеш постоянно держал в поле своего внимания[855]855
  См. подробнее: Марьина В. В. Чехословацкие воинские части в СССР. 1941–1945 годы // Новая и новейшая история. 2010. № 3. С. 83–105.


[Закрыть]. Но для него особенно важно было внести ясность в вопрос о том, как будут взаимодействовать на освобожденной территории советские военные и чехословацкие государственные органы. 22 февраля 1944 г. Бенеш в беседе с Лебедевым выдвинул идею заключения между советским и чехословацким правительствами соглашения о взаимоотношениях в период вступления советских войск на территорию Чехословакии. Советское руководство не возражало и предложило чехословацкому правительству подготовить текст такого соглашения. Он был составлен и передан в Москву для согласования. Одновременно аутентичные тексты получили англичане и американцы, с которыми чехословацкое правительство тоже намеревалось заключить подобные соглашения.

8 апреля советские войска вышли к домюнхенским границам Чехословакии на участке Подкарпатской Руси, а 14 апреля Молотов в беседе с Фирлингером дал согласие советского правительства на подписание предложенного чехословацкой стороной текста указанного соглашения, заявив при этом, что должен информировать о нем в порядке консультаций англичан и американцев. Ни те, ни другие не возражали и сочли возможным появление подобного соглашения, тем более что в главном оно совпадало с аналогичными соглашениями, подготовленными западными союзниками для подписания с бельгийским, голландским и норвежским правительствами. 8 мая Лебедев и Рипка поставили свои подписи под Соглашением об отношениях между советским Главнокомандующим и Чехословацкой администрацией после вступления советских войск на территорию Чехословакии[856]856
  ДМИСЧО, 4–2. Док. 58. С. 75–80.


[Закрыть]. Ни англичане, ни американцы не намерены были тогда подписывать аналогичные соглашения с чехословацким правительством, полагая, что конкретная военная ситуация пока не требует этого. Не подписано оно было и позже, когда в апреле 1945 г. американская армия вступила на территорию западной Чехии. Следует сказать, что текст советско-чехословацкого соглашения был весьма несовершенен с точки зрения его практической реализации и позволял каждой из сторон толковать отдельные его положения в свою пользу. Особенно это стало очевидным после вступления Красной Армии на территорию Закарпатья (Подкарпатской Руси) и привело к множеству недоразумений и конфликтов. Москва, принявшая негласное решение о присоединении Закарпатья к СССР (УССР), стремилась развернуть там под руководством коммунистов, как присланных из Советского Союза, так и местных, и при содействии советских военных органов «народное движение» за разрыв ПР с Чехословакией и «воссоединение» с братской Украиной. Деятельность чехословацкой правительственной делегации во главе с Ф. Немецем, прибывшей на освобожденную территорию ПР в конце октября 1944 г., была фактически заблокирована. Бенеш, в принципе не возражавший против передачи Закарпатья Советскому Союзу, решительно настаивал на том, что это должно произойти после восстановления Чехословакии в домюнхенских границах, т. е. после войны, и на законных основаниях. Ситуация в ПР и ее разные оценки Москвой и «чехословацким» Лондоном означали первую серьезную трещину в советско-чехословацких отношениях, основанных на договоре 1943 г. и майском соглашении 1944 г. Последние месяцы 1944 г. и начало 1945 г. были отмечены усилиями сторон сгладить на дипломатическом уровне возникшую напряженность в отношениях обоих государств. Обмен письмами между Сталиным и Бенешем в конце января 1945 г., касавшимися судьбы Закарпатья, казалось, внес ясность в этот вопрос[857]857
  ДМИСЧО, 4–2. Док. 241, 250. С. 277, 287–288.


[Закрыть]. Но Бенеш уже начал освобождаться от иллюзий, которые он питал в отношении Сталина и коммунистов некоторое время назад. Несовпадение, а точнее, противоположность слова и дела Москвы на освобожденной территории Чехословакии, в Подкарпатской Руси, вели к утере Бенешем веры в твердость обещаний Сталина, делали все более иллюзорными представления президента о возможности эволюции советского строя в демократическом направлении. Но вносить какие-либо коррективы во внешнюю политику было уже поздно: освобождение шло с востока, и, если Бенеш хотел в ближайшее время попасть на родину, а он этого хотел, то ехать надо было через Советский Союз. Обмен письмами между Бенешем и Сталиным внес определенную ясность в позиции СССР относительно времени формального решения вопроса (фактически он был решен) о государственно-правовой принадлежности Подкарпатской Руси. Тем не менее точки над «i» не были поставлены[858]858
  Подробнее о реализации соглашения на этой территории см.: Марьина В. В. Закарпатская Украина (Подкарпатская Русь) в политике Бенеша и Сталина. 1939–1945 гг. Документальный очерк. М., 2003. С. 40 и далее.


[Закрыть].

Еще одним важным вопросом, к которому было приковано внимание Бенеша, являлась подготовка восстания в Словакии. Его предполагалось осуществить внутренними силами (распропагандированные части словацкой армии) при поддержке извне, как с Запада, так и с Востока (сброс оружия и десантов, бомбардировка военных объектов, помощь Красной Армии и сражавшегося вместе с ней Чехословацкого армейского корпуса). На Западе отнеслись к поддержке восстания сдержанно и скорее отрицательно, чем положительно. Это объяснялось как военной, так и политической стороной дела: отсутствием данных о возможных повстанческих силах, трудностями и дальностью переброски по воздуху просимого вооружения и людей; к тому же все очевиднее становилась возможность освобождения Чехословакии с Востока и, следовательно, включения ее в сферу советских интересов и влияния.

Чехословацкое правительство, располагавшее уже с конца 1943 г. сведениями о готовящемся в Словакии восстании, все более настойчиво, особенно после заключения советско-чехословацкого договора в декабре 1943 г., добивалось от Москвы согласия оказать ему конкретную помощь. Принципиальное согласие на оказание такой помощи Г. Пика получил еще в ноябре 1943 г., о чем и сообщал в Лондон: «Принципиально нет никаких возражений. Нам будет оказана полная поддержка. Количество и вид оружия будут подготовлены в соответствии с нашим планом. Доставка будет обеспечена советскими самолетами как перед началом восстания, так и в ходе самой операции. Поддержка со стороны советской авиации будет обеспечена»[859]859
  Benčík A., Richter К. Vražda jménem republiky. Tragický osud generála Heliodora Piky. Praha, 2006. S. 278.


[Закрыть].

Бенеш, который на словах в общем соглашался с необходимостью развития партизанского движения на всей территории расчлененной Чехословакии (об этом он говорил и с советскими руководителями, и с чехословацкими коммунистами во время своего пребывания в Москве, а также публично заявил, выступая в Государственном совете 3 февраля 1944 г.), тем не менее и далее в своих планах освобождения страны отдавал предпочтение восстанию (перевороту) при опоре на вооруженные силы. Он продолжал считать, что в отличие, например, от Польши, Югославии, Греции, в «его» стране нет необходимых условий для развития широкого вооруженного сопротивлении снизу, включая партизанское движение. Генерал А. Гасал (Нижборский), оставленный им в Москве для ведения переговоров по военным вопросам, имел поручение обсуждать с советскими властями, прежде всего, вопросы помощи вооруженному восстанию при опоре на армию.

В марте 1944 г. в целом была достигнута договоренность об оказании советской помощи вооруженному восстанию словацкого народа, который не мог рассчитывать в его осуществлении только на собственные силы. Первым шагом такой помощи в подготовке восстания должна была стать выброска организаторских групп на территорию Словакии с целью создания баз для доставки вооружения и людей, а также формирования мобильных партизанских отрядов из местного населения. Именно решением этих задач и занялись как советские, так и чехословацкие военные органы весной 1944 г. Особую заинтересованность в развитии партизанского движения на территории бывшей Чехословакии проявляли не только советские власти, но и Заграничное бюро КПЧ в Москве. До августа 1944 г. в Москве не имели конкретных и точных данных ни о положении в стране, ни о настроениях ее населения, ни о готовности двух словацких дивизий, дислоцированных на Востоке страны, участвовать в свержении режима. А словесных заверений из Лондона о подготовленности восстания было явно недостаточно. Поэтому Москва испытывала определенные неуверенность и колебания относительно поставок в Словакию обещанного оружия, хотя принципиально готова была оказать помощь назревающему там вооруженному восстанию. Когда оно в конце августа 1944 г. началось, СССР оказал ему моральную, материальную и военную поддержку[860]860
  См. подробнее: Марьина B. B. Советский Союз и чехо-словацкий вопрос во время Второй мировой войны 1939–1945 гг. Кн. 2.1941–1945 гг. М., 2009. С. 186–245.


[Закрыть].

Бенеш внимательно следил за событиями в Словакии и ходом восстания, инструктируя по мере необходимости своих военных и политических сторонников в его руководстве. Он был благодарен советскому правительству и командованию Красной Армии за «быструю организацию помощи чехословацким патриотам, поднявшимся в Словакии против немцев»[861]861
  ДМИСЧО, 4–2. Док. 117,125,128,135. С. 142, 149,150,158.


[Закрыть]. Вместе с тем Бенеш весьма негативно и с возмущением воспринял сведения о меморандуме словацкого военного министра Ф. Чатлоша, предложившего Москве свой план вывода Словакии из войны[862]862
  См. подробнее: Марьина В. В. Словакия в войне против СССР 1941–1945 гг. // Новая и новейшая история. 2011. № 4. С. 35–53.


[Закрыть], и слухи о возможных переговорах с ним советского руководства[863]863
  ČSVDJ. Díl 2. Praha, 1999. Dok. 105. S. 277 (примеч. 3).


[Закрыть]. Советский посол В. З. Лебедев, который 5 сентября 1944 г. был приглашен Бенешем на обед, решительно опроверг эти измышления и предложил президенту подумать о возможности возвращения на родину через Москву одновременно с освобождением чехословацкой территории Красной Армией и чехословацкими частями[864]864
  Ibid. Dok. 116. S. 292–293.


[Закрыть]. Еще 3 августа президент подписал конституционный декрет о временном управлении освобожденной территорией Чехословацкой республики. В конце августа чехословацкая правительственная делегация во главе с Ф. Немецем прибыла в Москву, ожидая подходящего момента для переезда на освобожденную повстанцами территорию, куда прибыла 7 октября. Хотя Словацкий национальный совет (СНС) высказался за восстановление Чехословакии, его отношение к Бенешу и правительственной делегации не было однозначно положительным. По прибытии делегации в Словакию сразу обнаружились сложности в ее отношениях с СНС, который еще в начале восстания объявил о том, что «берет на себя «всю законодательную и исполнительную власть на территории Словакии», и подозревал лондонское правительство в намерениях навязать словакам посредством делегации свою волю. Выполнить возложенные на нее задачи делегации по существу не удалось. СНС согласился видеть в правительственном делегате лишь представителя лондонского правительства, с которым намеревался сотрудничать[865]865
  Delegace Slovenské národní rady v Londýně (řijen-listopad 1944): Nové dokumenty (ed. V. Prečan) //Česko-Slovenská historická ročenka. 1999. Brno, 1999. S. 211.


[Закрыть]. За годы существования самостоятельного, хотя и номинально, государства словаки окончательно ощутили себя сложившейся нацией не только в этническом, но и в политическом смысле. Возросли их самосознание и уверенность в том, что словацкий народ может сам распоряжаться своей судьбой, не ожидая указаний извне, в том числе и с чешской стороны. Для прояснения вопроса о взаимоотношениях чехов и словаков после войны в Лондон направилась делегация СНС.

Бенеш являлся последовательным сторонником государственного союза чехов и словаков. «Остаться со словаками под одной крышей, – писал он своим сторонникам на родине в августе 1939 г. – категорическое требование политически и экономически сильной Чехословакии. Невзирая на то, что произошло, нужно для этого готовить почву, это требуется и в плане международном»[866]866
  Češi a sudetoněmecká otázka. 1939–1945. Dokumenty. Praha, 1994. Dok. 5. S. 20.


[Закрыть]. Вместе с тем президент был последовательным сторонником идеи единой чехословацкой нации и не намеревался отказываться от своих убеждений. Еще в декабре 1943 г., встречаясь с представителями Заграничного бюро КПЧ в Москве, Бенеш говорил: «Вы никогда не убедите меня в том, чтобы я признал словацкую нацию. Это – моя научная точка зрения, которую я не могу изменить… Я считаю, что словаки – это чехи и что словацкий язык является только одним из наречий чешского языка. Я никому не запрещаю называть себя словаком, но не допущу, чтобы провозглашали существование словацкого народа»[867]867
  РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 74. Д. 549. Л. 51.


[Закрыть].

Члены прибывшей в Лондон делегации СНС решительно настаивали на необходимости признания самобытности словацкого народа и отказа от идеи «чехословацкого единства в смысле национально-этническом», а также на признании за Советом верховных полномочий на освобожденной территории Словакии и в будущей ЧСР. Особое недовольство делегатов вызывало нежелание Бенеша и его окружения признать самобытность словацкого народа. Президент приводил множество аргументов географического, культурно-исторического, международно-политического, социологического плана в защиту своей концепции, подчеркивал опасность, которая может возникнуть в случае отказа от нее, особенно учитывая две различные, тысячелетиями складывавшиеся ориентации: в чешских землях – на Запад, в Словакии – на Восток. Последовательное подчеркивание национальных различий, полагал Бенеш, «приведет не к сближению, а к развитию, которое будет разделять чехов и словаков, и, наконец, приведет к их отделению друг от друга, к ослаблению республики, а в момент военного конфликта – к поглощению Словакии Востоком, а чешских земель – Западом и к трагической судьбе обеих частей»[868]868
  Delegace Slovenské národní rady v Londýně. S. 208.


[Закрыть].

Во взглядах на решение национального вопроса после войны Бенеш исходил из своего критического отношения к тому, как были реализованы на практике закрепленные в решениях Парижской мирной конференции 1919–1920 гг. постулаты о праве наций на самоопределение и о защите прав национальных меньшинств. Он полагал, что первый из них и теоретически, и практически может быть доведен до абсурда требованием самоопределения небольших национальных анклавов, ограниченных масштабами района, города и даже села. Выполнение второго, по его мнению, в межвоенный период не контролировалось, как это требовалось, Лигой Наций или какими-либо другими международными организациями. Это привело, с одной стороны, к игнорированию защиты прав национальных меньшинств государствами с недемократическими формами правления, такими как Германия, Италия, Венгрия, Польша, а с другой стороны, к неумеренной критике других государств, например, Чехословакии, за недостаточное следование этому принципу. Кроме того, по Бенешу, защита прав национальных меньшинств на практике зачастую входила в противоречие с правами «государственных» наций, вела к их ущемлению и наносила вред государству в целом. Он считал необходимым снова поставить национальную идею на службу демократии. В его теоретических рассуждениях и подходах к решению национального вопроса подчиненность этой сферы человеческих отношений предполагала достижение некоей высшей, главной цели, а именно – совершенствование и укрепление демократии с ее приоритетной защитой прав личности, человека-гражданина. В рамках защиты этих прав, по мнению Бенеша, могли быть обеспечены и национальные права каждого[869]869
  Beneš E. Demokracie dnes a zítra. Díl 1 a 2. Londýn, [1942]. S. 31–32, 49, 69, 172–177, 245–248.


[Закрыть].

Эти представления президента нашли отражение в документе, врученном словацкой делегации после завершения ее переговоров в Лондоне. В нем содержалась и личная точка зрения Бенеша по вопросу единого чехословацкого народа. «Я никогда ни от кого не скрывал и не скрываю сегодня, – говорилось в подписанном президентом документе, – что всегда отстаивал и отстаиваю точку зрения о едином чехословацком народе. Это моя научная социологическая точка зрения. Чехи и словаки являются для меня равноценными, равноправными и вполне зрелыми частями одного и того же народа. Одни говорят на чешском языке, другие – на словацком, оба языка равноправны и равноценны и должны быть одинаково признаваемы. Некоторые национальные черты и особенности у нас тождественны, другие пока отличны. Но обе эти части народа всегда имели и имеют столько общих культурных и идейных ценностей, что нет другого народа или двух других народов, ситуация которых была бы аналогична». Однако Бенеш полагал недопустимым навязывать кому-либо эту точку зрения: «Если в Словакии существует большая часть или большинство населения, которое чувствует себя исключительно словаками, если это большинство называет себя словацким народом, то нужно этот факт просто констатировать и признать; нет смысла вести какой-то терминологический спор о народе словацком и чехословацком». Бенеш полагал недопустимым и абсурдным «предписывать, навязывать или устанавливать законами» существование чехословацкого народа: «Я отстаиваю позицию абсолютной лояльности, честной толерантности и взаимного признания: у нас должен быть полностью и честно признан словак (как народ), чех (как народ), чехословак (как народ)». (Слово národ переводится на русский язык и как народ, и как нация в зависимости от контекста. В данном случае, скорее всего, имелась в виду нация). Существование чехословацкого народа (нации) Бенеш связывал с более высокой ступенью культурного развития и отсылал своих оппонентов к примеру Англии, где употребляются выражения «английский народ», «шотландский народ», «уэлльский народ», но «с одинаковым основанием и толерантностью – британский народ». «Это просто свидетельство высшей ступени развития, – считал он. – Почему бы нам не освоить подобную толерантность? Почему бы нам не понять, не признать и не попробовать приспособиться к этой высшей ступени общественного развития?»[870]870
  Delegace Slovenské národní rady v Londýně. S. 265–267.


[Закрыть]. Словацкая делегация не добилась от Бенеша ясной и недвусмысленной формулировки в вопросе существования словацкой нации, но «подвижки» были налицо, наметилось некоторое сближение позиций сторон, и уже это внушало надежду на то, что в будущем удастся добиться большего.

После завершения переговоров в Лондоне словацкая делегация не смогла вернуться в Словакию: восстание было подавлено, повстанцы отошли в горы, деятельность СНС предполагалось возобновить уже на территории, освобождаемой частями Красной Армии. Деятельность правительственной делегации в это время была перенесена на территорию Подкарпатской Руси, где по инициативе коммунистов и при поддержке советских военных властей развернулось движение за присоединение этой области к СССР (УССР). Взаимоотношения Ф. Немеца с советским военным командованием приняли напряженный характер. Чехословацкая правительственная делегация, фактически оказавшаяся в изоляции, не могла выполнить возложенных на нее задач. Советско-чехословацкое соглашение от 8 мая 1944 г. в создавшейся ситуации практически оказалось бездейственным, так как каждая сторона толковала его в своих интересах. Бенеш выяснял отношения с Москвой, но, несмотря на свое возмущение происходящим, считал ненужным их обострение. Ф. Немец, будучи не в силах справиться с ситуацией, рекомендовал президенту и правительству переехать на освобождаемую Красной Армией территорию ЧСР. И Бенеш склонялся к положительному решению этого вопроса, тем более что советские войска осенью 1944 г. уже вступили в пределы Словакии.

Считая, что «наши важнейшие дела решаются сегодня в Москве, а вовсе не в Лондоне», Бенеш обрадовался советскому предложению перенести деятельность чехословацкого правительства поближе к освобождаемой территории Словакии или даже на эту территорию. Он надеялся, что это поможет более быстрому улаживанию возможных конфликтов с советскими властями. 30 декабря 1944 г. президент просил Фирлингера передать советскому правительству, что переезд чехословацкого правительства на освобожденную территорию является «единственным решением, которое поможет окончательно разрешить наши теперешние политические и военные трудности». Далее Бенеш просил Ф. Немеца подготовить условия на освобожденной территории для переезда туда правительства[871]871
  ČSVDJ. Díl 2. Dok. 204. S. 421–422.


[Закрыть]. По всей видимости, Бенеш ясно осознавал, что в сложившейся ситуации «дружественное» по отношению к СССР правительство Чехословакии, скорее всего, наподобие «люблинского комитета» в Польше, может возникнуть при всех обстоятельствах, независимо от желания или нежелания кого бы то ни было на Западе. И он, как опытный политик, предпочел, опираясь на советско-чехословацкий договор 1943 г., взять инициативу в свои руки. В конце войны Бенеш, вероятно, еще более утвердился в мысли, высказанной им в беседе с генералом В. Сикорским в начале 1942 г., о том, что «надо договориться с Советами, чтобы прийти в Прагу и Берлин вместе с Красной Армией» и что «надо пойти на уступки СССР, так как они все равно возьмут то, что им нужно, силой. И тогда будет хуже»[872]872
  SNPD. Dok. 27. S. 115.


[Закрыть]. Поэтому Бенеш был решительно настроен войти в Прагу вместе с Красной Армией.

Напряженность в советско-чехословацких отношениях в это время возникала не только в связи с вопросом о судьбе Подкарпатской Руси. Москва была заинтересована в том, чтобы дружественное ей чехословацкое правительство как можно быстрее официально признало Польский комитет национального освобождения (ПКНО), так называемое «люблинское правительство», созданное при советском содействии в июле 1944 г. на освобожденной польской территории, в качестве единственной законной власти в Польше[873]873
  См. подробнее: Němeček J. Od spojenectví k roztržce. Vztahy československé a polské exilové reprezentace 1939–1945. Praha, 2003. S. 260–294.


[Закрыть]. Такие пожелания высказал заведующий IV Европейским отделом НКИД СССР В. А. Зорин в беседе с 3. Фирлингером 29 декабря, о чем посол сообщил в Лондон: «в советских правительственных кругах вызывает удивление, что наше правительство не посчитало нужным установить связь с польским комитетом… мы должны понять, что лондонское правительство в Польше править не будет и что, скорее всего, это будут люди нового демократического польского режима… Зорин выразил надежду, что его соображения будут приняты во внимание чехословацким правительством»[874]874
  ČSVDJ. Díl 2. Dok. 201. S. 415–416.


[Закрыть].

Однако Бенеш не торопился с признанием «люблинского комитета», а затем и Временного польского правительства (ВПП), созданного на его основе 31 декабря 1944 г. 4 января 1945 г. оно было признано Советским Союзом, а Англия и США в тот же день заявили о его непризнании. Бенеш тянул время, выдвинув условием признания заявление ВПП об осуждении польской политики в отношении Чехословакии в 1938 и 1939 гг. и согласии с ее домюнхенскими границами. Кроме того, ему не хотелось входить в конфронтацию с английским правительством, которое настаивало на том, чтобы решение данного вопроса консультировалось с ним. Зорин, по словам Фирлингера, выразил свое неудовольствие позицией чехословацкого правительства и высказался в том смысле, что это может неблагоприятно сказаться на отношениях ЧСР и СССР. Давление было нешуточное, но Бенеш всё еще колебался. Зорин же полагал невозможным выдвижение каких-либо предварительных условий признания и считал, что в случае положительного решения вопроса Москва поможет ЧСР решению ее пограничных споров с Польшей. Западные союзники советовали в вопросе признания ВПП действовать осмотрительно и тянуть время. Бенеш, с одной стороны, не желал вступать в новый конфликт с советским правительством, с другой, осложнять отношения с Англией и США. В инструкции, направленной Фирлингеру 10 января 1945 г., говорилось: «У нас нет в этом деле никаких задних мыслей, и мы не хотим намеренно откладывать или оттягивать решение вопроса. Но мы не хотим опять стать объектом неких дипломатических маневров кого-либо… Мы здесь связаны обещанием предварительно информировать англичан о наших действиях. Иначе мы выглядели бы нелояльными. Это должен понимать всякий»[875]875
  Ibid. Dok. 217. S. 446–447.


[Закрыть].

Однако Кремль настаивал на немедленном признании ВПП без всяких предварительных условий. В преддверии Ялтинской конференции, на которой одним из важнейших был вопрос о Польше, для Москвы это было важно. 24 января Фирлингер встретился с Молотовым, который, отбросив всякий дипломатический такт, в резкой форме заявил послу, что единственно возможным путем для чехословацкого правительства является немедленное признание Варшавского правительства, после чего могут быть начаты переговоры по вопросу о чехословацко-польских границах. «Впрочем, чехословацкое правительство очень долго медлило и теперь может признание откладывать и далее. Для советского правительства это совсем не важно. Польское правительство существует, будет существовать и далее консолидироваться»[876]876
  Ibid. Dok. 230. S. 473.


[Закрыть], – заявил советский нарком. 26 января Фирлингер телеграфировал Бенешу: «Мы можем сохранить Тешин лишь с помощью Москвы. Поэтому советую действовать в любом случае решительно и быстро еще до конференции трех, которая состоится в ближайшие дни. Всякое опоздание может нанести вред». И Бенеш сдался. 27 января Г. Рипка, встретившись с советским дипломатом И. А. Чичаевым, просил его передать в Москву, что чехословацкое правительство решило официально признать варшавское правительство, не ожидая каких-либо заявлений с его стороны о спорных пограничных вопросах[877]877
  Ibid. Dok. 231, 233, 234. S. 475, 477, 478.


[Закрыть].

Одновременно в Лондоне шла подготовка к переезду чехословацкого правительства на родину. В Москве тоже готовились к приезду Бенеша. Договоренность, хотя и негласная, между союзниками по антигитлеровской коалиции о разделе сфер влияния в послевоенной Европе фактически была достигнута[878]878
  См. подробнее: Ржешевский O. A. Операция «Толстой». Визит У. Черчилля в Москву в октябре 1944 г. // Новая и новейшая история. 2003. № 5.
  С. 104–122; № 6. С. 121–153; Он же. Сталин и Черчилль. Встречи. Беседы. Дискуссии. Документы, комментарии. 1941–1945. М., 2004. С. 412–487.


[Закрыть]. Чехословакии при этом отводилась особая роль: она рассматривалась Москвой как форпост советского влияния в Центральной и Юго-Восточной Европе». В закрепленной (фактически) за СССР сфере его интересов (влияния, безопасности – тогда это называлось по-разному) можно было применить достаточно гибкую тактику в проведении советской политики. Эта тактика была рассчитана не на сиюминутный, а на постепенный результат при опоре на внутренние силы, коммунистов, в ряде стран уже занявших или поставивших цель занять прочные позиции в органах новой власти. По мнению кремлевских лидеров, еще не пришло время для открытой, прямолинейной проповеди идей социализма, воплощенных в советском образце. Речь пока шла лишь об установлении демократических режимов, поддерживаемых всеми антифашистскими силами и дружественных по отношению к Советскому Союзу.

Незадолго до поездки Бенеша в Москву, 24 февраля У. Черчилль пригласил его и Я. Масарика на обед в свою загородную резиденцию Чекере. В разговоре с глазу на глаз премьер обратил внимание Бенеша на укрепление позиций Советского Союза в Европе и спросил, нет ли у него опасений, связанных с поведением Советов и их армии в Чехословакии. Бенеш подтвердил свою «озабоченность», но не «опасения» относительно того, что «будут делать Советы и Красная Армия» на территории Чехословакии. Однако президент выразил надежду, что «ситуацией можно будет овладеть». Черчилль подчеркнул свою веру в то, что «русские останутся в границах своих сил и возможностей, а если их перейдут, то наткнутся на англичан и американцев», но за будущее Европы не ручался. Он подчеркнул также, что система послевоенной безопасности должна остаться в руках великих держав, и что мир будет сохранен, пока будет согласие между СССР, Англией и США; если же оно будет нарушено, то «снова дело дойдет до войны в какой-либо форме»[879]879
  ČSVDJ. Díl 2. Dok. 244 S. 492–493.


[Закрыть]. О Чехословакии, по словам Бенеша, Черчилль сказал, что «всегда верил, что мы разумны, что и в будущем останемся разумными и что я (Бенеш. – В. М.) всегда был одним из самых уравновешенных европейских политиков»[880]880
  Zeman Z. Edvard Beneš. Politický životopis. Praha, 2002. S. 252.


[Закрыть]. Что касается вопроса о том, как можно сохранить мир в послевоенной Европе, то Бенеш был полностью согласен с британским премьером. Президент надеялся, что после кровавой войны союзникам удастся избежать конфронтации. На вопрос обозревателя газеты «Рейнольде ньюс» (интервью 20 февраля 1944 г.), в чем заключается наибольшая опасность, угрожающая миру после войны, Бенеш ответил: «Несомненно, ничего не может быть более опасным для мира после общей победы, чем возможность того, что великие державы и другие демократические нации, сражающиеся сейчас вместе против Германии, не смогут сохранить своего союза»[881]881
  ГАРФ. Ф. 4459. Оп. 27/1. Д. 3701. Л. 39.


[Закрыть].