Текст книги "Второй президент Чехословакии Эдвард Бенеш: политик и человек. 1884–1948"

Все отмеченные выше обстоятельства и факторы, а также колебания международной конъюнктуры, взаимно переплетаясь и накладываясь друг на друга, создавали сложный фон отношений Москвы и чехословацкой политической эмиграции на Западе в последний год перед нападением гитлеровской Германии на СССР.

Положение Бенеша в чехословацкой эмиграции было исключительным. Позднее, после войны, он, по словам 3. Земана, определял его выражением «демократический диктатор»[670]670
  Zeman Z. Edvard Beneš. Politický životopis. S. 192.


[Закрыть]. Учитывая сложную ситуацию, напряженность и соперничество в чехословацкой эмиграции, необходимость быстрого принятия решений и реагирования на возникшие обстоятельства, он действовал подчас жестко и нередко в свое оправдание оперировал термином «национальная дисциплина». По настоянию Бенеша правительство одобрило документ «о временном исполнении законодательной власти», согласно которому принятые им декреты вступали в силу сразу после подписания их президентом, то есть без обсуждения в Государственном совете, который являлся лишь совещательным органом при президенте и правительстве. Правда, после войны принятые декреты должны были быть ратифицированы Законодательным Национальным собранием. Позиции Бенеша в Великобритании к осени 1940 г. окрепли, несмотря на то, что английское правительство не оказывало ему поддержки в его борьбе с конкурентами. В середине ноября Бенеш переехал из ставшего опасным из-за бомбардировок Лондона в сельскую местность Астон Абботс. Там его охраняло специальное чехословацкое армейское подразделение из 90-100 солдат под командованием 4–5 офицеров[671]671
  Ibid. S. 194.


[Закрыть].

Весной 1941 г. Бенеш решил продолжить политическое наступление в целях укрепления международных позиций чехословацкого правительства. С англичанами были начаты переговоры об изменении его статуса и признании в качестве полноправного, наподобие польского, норвежского, греческого, югославского, правительства. Черчилль и министр иностранных дел А. Идеи обещали свою поддержку в этом плане. «Мюнхен с каждым днем искупается все более. И искупится полностью», – писал Бенеш в послании на родину 26 апреля, а 1 июня сообщал: «Наша договоренность о полном признании [правительства] Англией достигнута»[672]672
  Beneš E. Vzkazy do vlasti. Dok. 58, 60, 61. S. 101,104,108.


[Закрыть]. Однако в МИДе, кадры которого после Мюнхена почти не изменились, дело застопорилось. О своем недовольстве этим Бенеш 14 июня говорил Смутному, однако оказывать давление на Идена президент не считал нужным[673]673
  DHČP. Díl 1. Dok. 186,188. S. 228, 229.


[Закрыть].

Напряженная работа, необходимость решать сразу множество дел, вникая при этом во все мелочи, не могли не сказаться на состоянии здоровья Бенеша, которому исполнилось 57 лет. Хотя с виду он выглядел здоровым, но налицо были признаки явного нервного истощения. Этого не мог не заметить часто общавшийся с президентом Я. Смутны, обративший внимание личного секретаря Бенеша Э. Таборского на состояние президента. По мнению Смутного, президент стал реагировать на события более эмоционально и не со свойственным ему прежде оптимизмом, а усматривая, прежде всего, их «худшую сторону», что повлекло за собой «дуновение пессимизма». Об ухудшении здоровья Бенеша свидетельствовала и запись Смутного о разговоре с личным врачом президента О. Клингером 8 июня 1941 г. Заявив, что Бенеш должен пройти медицинское обследование (кардиограмма, рентген, консультации), врач заметил: «Он нервно чересчур перенапряжен. Вследствие этого он очень внимательно следит за состоянием своего здоровья. Далее, он сам признает, что реагирует весьма эмоционально, дескать, есть вещи, которые вызывают у него слезы, с чем он не может справиться». Собеседники пришли к выводу, что следует оберегать Бенеша от излишних волнений, но практически сделать это очень трудно[674]674
  Ibid. Dok. 182. S. 226 (примеч. 1).


[Закрыть].

Глава 16
Восстановление дипломатических отношений с Советским Союзом

Как говорилось ранее, Э. Бенеш не сомневался в том, что рано или поздно советская Россия будет втянута в войну с «третьим рейхом». Информированный своей разведывательной службой, он внимательно следил за подготовкой нацистской Германии к нападению на СССР. Однако сначала президент пришел к мысли, как и многие на Западе[675]675
  Например, министр иностранных дел польского эмигрантского правительства А. Залеский говорил 26 апреля 1941 г., что стало известно Бенешу: «На варшавской площади нагромождено и выставлено напоказ множество дорожных указателей с надписями, подобными „Нах Москау“, и т. д. И это так демонстративно, что очевидно: речь идет лишь об оповещении русских и оказании нажима. Если бы немцы готовили действительное нападение, никто не знал бы об этом» (DHČP. Díl 1. Praha, 1965. Dok. 164. S. 207).


[Закрыть], что сосредоточение немецких войск у советской границы имеет лишь цель «устрашить Россию, оказать на нее давление и принудить к поддержке Оси», на что, по всей видимости, Москва пойдет[676]676
  Ibid. Dok. 163. S. 206.


[Закрыть]. Еще 21 июня 1941 г. в разговоре с начальником своей канцелярии Я. Смутным президент выразил сомнение в возможности начала войны между Германией и Советским Союзом. «Я думаю, что они договорятся, что войны не будет, – сказал он. – Я бы хотел, чтобы она началась весной будущего года, когда русские будут лучше подготовлены. Я опасаюсь, что теперь они быстро потерпят поражение, Германия вновь будет иметь успех, и, в конце концов, Россия заключит с ней сепаратный мир». При этом весьма критически Бенеш отозвался о позиции английских руководящих кругов в отношении Москвы: «Если бы эти люди здесь имели хотя бы немного разума и сказали русским: „Мы поможем вам, если на вас нападут“. Однако решающим для них остается прежнее постоянное сопротивление русским, усиленное сейчас еще тем, что они делают здесь и всюду против англичан с помощью коммунистов»[677]677
  Документы и материалы по истории советско-чехословацких отношений. Т. 4. Кн. 1. Март 1939 г. – декабрь 1943 г. М., 1981. Док. 67. С. 105 (далее: ДМИСЧО 4–1); DHČP. Díl 1. Dok. 191. S. 232.


[Закрыть].

Утро 22 июня положило конец всем сомнениям и гаданиям относительно ближайших намерений гитлеровской Германии: она напала на СССР. Британский премьер У. Черчилль был рад случившемуся. Вечером 22 июня в своем выступлении по лондонскому радио он заявил о поддержке Советской России в войне против гитлеровской Германии, хотя и подтвердил свою неприязнь к коммунизму, который ему, однако, в ту пору казался меньшим злом, чем фашизм[678]678
  См.: Выступление У. Черчилля по радио 22 июня 1941 г. (извлечение) // Кульков E. H., Мягков М. Ю., Ржешевский O. A. Война 1941–1945. Факты и документы. Док. 23. М. 2001. С. 343–345.


[Закрыть].

В конкретных условиях того времени антикоммунист Черчилль готов был «дружить» с «первым коммунистом Сталиным» во имя победы над «первым наци» Гитлером. И. М. Майский высоко оценил речь британского премьера: «Сильное выступление! Прекрасное выступление! Конечно, премьеру пришлось кое-где заняться "перестраховкой" по части коммунизма – как для Америки, так и для собственных консерваторов. Но это уже детали. В основном речь Черчилля – боевая, решительная речь: никаких компромиссов и соглашений! Война до конца! Это как раз то, что сейчас больше всего нужно». И еще: «Радио-речь премьера вечером 22 июня была не только замечательна по форме и внутренней силе, – она с предельной четкостью и непримиримостью ставила вопрос о продолжении войны до конца и о максимальной помощи СССР… Чрезвычайно важно было, что премьер ударил своей дубинкой немедленно, не давши никому опомниться. Это сразу дало тон – и здесь, и в Америке»[679]679
  АВП РФ. Ф. 017а. Оп. 1. П. 2. Д. 8. Л. 163; Иван Михайлович Майский. Дневник дипломата. Лондон 1934–1943. В 2 кн. Кн. 2. В 2 ч. Ч. 2. М., 2009. С. 6–7.


[Закрыть].

С напряженным вниманием слушал речь Черчилля и Бенеш. Прослушав ее, он вздохнул с облегчением, что следует из записи Я. Смутного 23 июня: «Бенеш: я вчера целый день нервничал, не то чтобы я волновался из-за России, но все же я не был уверен, как будет реагировать Черчилль в своей вечерней речи. Однако эта речь была гораздо лучше, чем я ожидал. Он весьма ясно сформулировал точку зрения Англии и заткнул рот всем, кто хотел бы говорить о сепаратном мире или же о предоставлении России ее судьбе. Он сказал об этом очень хорошо». Положительно отозвался Бенеш и о речи В. М. Молотова по радио 22 июня: «Вчера Молотов говорил уже лучше. Уже говорил о демократиях. Это – прогресс». Далее Смутны записал: «Для д-ра Бенеша вчерашний день действительно очень значим. Он постоянно рассчитывал и возлагал надежды на русский фактор, который является неизбежным корректором нашей политики по отношению к Западу и Польше»[680]680
  DHČP. Díl 1. Dok. 193. S. 234–236; ČSVDJ. Dokumenty. Díl 1 (březen 1939 – červen 1943). Praha, 1998. Dok. 84. S. 192–195.


[Закрыть]. Внимательно изучил Бенеш и речь И. В. Сталина по радио 3 июля, оценив ее в первую очередь с точки зрения объяснения и оправдания своей политики в период Мюнхена: «Сталин в своей речи дал мне последнюю сатисфакцию, заявив, что подписанием договора с Германией в 1939 году Россия выиграла время для подготовки к войне, что до этого она к ней не была готова. Это являлось и одним из моих доводов, почему в сентябре 1938 г. мы не могли начать войну. Ни Запад, ни Россия готовы [к ней] не были. Я это знал. Если бы тогда Германия добилась войны, а Россия каким-либо образом пришла нам на помощь, то произошло бы то, чего я опасался, а именно – Даладье и Чемберлен предоставили бы Гитлеру свободу рук, чтобы расправиться с большевиками… Я тем самым собственно защитил Россию. До сих пор я об этом говорить не мог, поскольку меня упрекали бы, что я защитил коммунизм. Русским, однако, я сказал об этом уже год назад, в Америке. После Мюнхена меня обвиняли, прежде всего, как капитулянта, но когда я в Америке объяснил Уманскому, какова собственно была ситуация и какова была моя политика, наступило изменение. Тогда доклад Уманского обсуждался Верховным Советом, причем в присутствии чешских коммунистов. После этого кампания против меня была запрещена, и в печати обо мне как о капитулянте больше не писалось. Я об этом теперь русским еще напомню»[681]681
  Ibid. Dok. 87. S. 200–201.


[Закрыть], – записал Смутны о беседе с Бенешем 5 июля 1941 г. Вряд ли все выглядело так, как представлял себе Бенеш, но правда то, что массовых кампаний в советской печати против него не велось.

Оценивая 22 июня через призму национально-государственных интересов, лидер чехословацкой эмиграции полагал, что втягивание СССР в войну ускорит ее конец, приведет к поражению нацизма и, следовательно, восстановлению ЧСР. Взгляд Бенеша на войну и ее значение для решения вопроса об освобождении Чехословакии Смутны изложил так: «Я сознательно и всюду добивался того, чтобы война началась. Я с радостью признаюсь в этом, иначе мы свободу не получили бы. Если бы Европа не воевала, республика осталась бы навеки оккупированной Германией»[682]682
  Ibid. Dok. 84. S. 195.


[Закрыть].

Но надежды соседствовали с сомнениями и осторожными оценками относительно возможного хода событий на советско-германском фронте. Такие настроения были характерны и для английского общества: «Во всех кругах наблюдается большой скептицизм в отношении эффективности Красной Армии. В военном министерстве считают, что наше сопротивление продлится не более 4–6 недель. В кулуарах парламента у всех на устах один и тот же вопрос: сможет ли Красная Армия противостоять рейхсверу?», – записал Майский в дневнике 27 июня[683]683
  Иван Михайлович Майский. Дневник дипломата. С. 8.


[Закрыть]. 1 июля «Чехословацкий центр в Лондоне» разослал всем чехословацким миссиям заграницей директивы, излагавшие отношение чехословацкого правительства к войне Германии с СССР. «Тот факт, – говорилось в документе, – что Советская Россия немецким нападением вовлечена в войну на стороне союзников, является событием чрезвычайной важности. Было бы большой ошибкой питать заранее слишком большие надежды. Силы русской армии точно не известны ни в отношения их вооружения, ни в отношении их морального состояния и способностей их начальников… Так как немецкое военное руководство доказало, что оно овладело техникой современной войны, Россия стоит перед очень трудными задачами. Нужно быть готовым к немецким успехам, возможно даже очень большим и многочисленным… Но это не должно нас толкать к пессимистическим выводам. Кажется, что русский народ понимает, что речь идет о подлинно национальной войне, и поэтому можно ожидать упорного сопротивления». Отмечалось, что Великобритания и США «поддерживают Россию всеми своими средствами, несмотря на предубеждение подавляющего большинства в этих двух странах против коммунизма». Чехословацкое правительство, говорилось в инструкции, «хотя и приняло с удовлетворением вступление в войну России на стороне союзников…, не имеет основания менять свою политику каким бы то ни было образом. Оно остается верным своим демократическим принципам, и все наши симпатии к России не меняют ни в чем нашу точку зрения, которая противоположна ее (России) теперешнему недемократическому режиму»[684]684
  РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 74. Д. 547. Л. 5-10. Этот документ поступил на имя Генерального секретаря ИККИ Г. Димитрова из разведывательного управления Генерального штаба Красной Армии 25 сентября 1941 г.


[Закрыть].

Ясно было, что грядут перемены в отношении Москвы к чехословацкому вопросу, тем более что Словакия вступила в войну на стороне Германии. Полковник Г. Пика, который с весны 1941 г. находился в СССР с секретной миссией, обсуждая возможности взаимодействия чешской и советской разведок, уже 24 июня предложил советскому руководству план чехословацко-советского сотрудничества в условиях войны[685]685
  См. подробнее: Марьина В. В. Советский Союз и чехо-словацкий вопрос во время Второй мировой войны. Кн. 2.1941–1945 гг. М., 2009. С. 18–20.


[Закрыть]. Сообщив в Лондон о направленном им обращении, Пика писал «У меня впечатление, что здесь с признанием спешить не будут, у них другие заботы. Необходимо будет начать переговоры по (этому. – В. М.) вопросу с послом Майским. Здесь Главный штаб настаивает, чтобы вы отдали на родину и в Словакию распоряжение о начале более широкого саботажа и террора (устранения ведущих немецких лиц)»[686]686
  ČSVDJ, 1. Dok. 85. S. S. 198 (примеч. 1).


[Закрыть]. Бенеша весьма занимала реакция советских властей на предложения Пики и, главным образом, их позиция по принципиальному с точки зрения президента вопросу, «намерен ли СССР в отношениях с нами возвратиться к положению перед Мюнхеном» и в соответствии с этим решать, «хотя бы не сразу, а постепенно», все возникающие вопросы[687]687
  Ibid. Dok. 86. S. 198–199.


[Закрыть].

Москва в изменившихся условиях тоже была заинтересована в налаживании советско-чехословацких отношений, и Пика ошибался, утверждая, что советское руководство не будет тут спешить. Наоборот, оно очень торопилось наверстать упущенное. Политика Советского Союза в отношении малых европейских государств, захваченных гитлеровской Германией, была четко сформулирована 3 июля 1941 г. в телеграмме И. М. Майскому, в которой говорилось: «По вопросу о восстановлении национальных государств Польши, Чехословакии и Югославии Вам следует придерживаться следующей позиции: а) мы стоим за создание независимого Польского государства в границах национальной Польши… вопрос о характере государственного режима Польши советское правительство считает внутренним делом самих поляков; б) мы стоим также за восстановление Чехословацкого и Югославского государств с тем, что и в этих государствах вопрос о характере государственного режима является их внутренним делом»[688]688
  Документы и материалы по истории советско-польских отношений. Т. VII. М., 1973. С. 198.


[Закрыть]. 4 июля (в пятницу) советский посол пригласил Бенеша на обед, который, по желанию последнего (он находился тогда в своей загородной резиденции), состоялся 8 июля. Почему столь желанная для Бенеша встреча состоялась лишь спустя четыре дня? Можно лишь предположить, что ее отсрочка понадобилась президенту для того, чтобы «провентилировать» вопрос с английскими властями. 8 июля Майский передал Бенешу следующее: «а) политической программой советского правительства является самостоятельная Чехословакия с чехословацким национальным правительством; б) само собой разумеется, что советское правительство не хочет вмешиваться во внутренние дела Чехословакии и что вопрос о внутреннем режиме и структуре чехословацкий народ решит сам; в) если чехословацкое правительство желает направить в Москву своего посланника, советское правительство с радостью его примет; г) советское правительство готово оказать помощь в организации чехословацкой воинской части в России»[689]689
  ДМИСЧО, 4–1. Док. 76. С. 117.


[Закрыть]. Бенеш с искренней радостью принял это предложение. Он был рад и потому, что, несомненно, знал о готовившемся в ближайшие дни заключении советско-английского соглашения о сотрудничестве в войне против гитлеровской Германии. Оно было подписано 12 июля. Именно в этот день Бенеш изложил Смутному свои взгляды на роль Советского Союза в послевоенный период. Для нас, подчеркнул президент, имеет решающее значение, победит или потерпит поражение Россия в этой войне. Германия, по его мнению, будет разрушена, Англия и Франция не будут играть в Европе ведущую роль, а в Восточной и Центральной Европе решающую роль станет играть Россия. «Для нас такое положение чрезвычайно важно, поскольку от него будет зависеть все будущее, безопасность республики», – заметил президент. При этом, как он полагал, русские «сблизятся с Европой, а после войны никто даже и не вспомнит о большевизме»[690]690
  Там же. Док. 77. С. 119–120.


[Закрыть]. Но тут, несмотря на всю свою политическую прозорливость, которой он очень гордился, Бенеш ошибался.

10 июля Я. Масарик сообщал в Вашингтон В. Гурбану о встрече президента с Майским: «обе стороны пришли к взаимному соглашению. Бенеш констатировал, что понимает это как восстановление положения, существовавшего на 1938 год до Мюнхена… О границах и других вопросах мы пока не говорим»[691]691
  DHČP. Díl 1. Dok. 196. S. 239.


[Закрыть]. Последнее было не совсем точным, поскольку Бенеш поставил перед Майским и вопрос о границах, и вопрос о континуитете ЧСР[692]692
  ДМИСЧО, 4–1. Док. 76. С. 117–118; Док 77. С. 119–120; DHČP. Díl 1. Dok. 198. S. 242.


[Закрыть]. О встрече с Майским Бенеш в тот же день сообщил английскому представителю при чехословацком правительстве Б. Локкарту. «Я не хотел, – говорил президент Смутному, – чтобы англичане узнали об этом от другой стороны, я должен постоянно следить за тем, чтобы они не видели во мне человека, который хотел бы разыграть против них русскую карту. Им должно быть также ясно, что к первому контакту и разговору дошло по русской инициативе и что мы ни о чем не просили, наоборот, предложение исходило от русских. Это важно, поскольку я видел по реакции Локкарта, что англичане не пришли от этого в восторг. Я ему сказал также: разве это наша вина, что мы так долго ждем вашего признания? Разве я должен из-за того, что вы не даете мне неделями ответ, что не назначаете посланника, что мы продолжаем здесь функционировать как временное правительство, разве я должен из-за всего этого отвергнуть русское предложение? Этого от меня никто не может требовать». Идеи, по словам Бенеша, признал справедливость такой постановки вопроса и обещал в течение недели назначить посланника[693]693
  DHČP. Díl 1. Dok. 198. S. 241.


[Закрыть]. 16 июля советское правительство представило президенту проект советско-чехословацкого соглашения и высказалось за его немедленное подписание. В этот же день Военный кабинет Великобритании принял решение об урегулировании отношений с чехословацким эмигрантским правительством, о признании республики де-юре и назначении посланника. Об этом на приеме у короля сообщил Бенешу Черчилль[694]694
  ДМИСЧО, 4–1. Док. 79. С. 124.


[Закрыть]. «Бенеш был достаточно зол на англичан за то, что они постоянно медлят с признанием республики, – значится в записи Смутного от 16 июля. – Они признали нас как временное правительство, а речь идет о превращении его в постоянное. Признание русскими, о чем известно англичанам, оказывает давление и на них, и правдоподобно, что о нем будет опубликовано раньше, нежели об английском»[695]695
  Там же. С. 124–126.


[Закрыть]. Так и произошло. С вручением соответствующей ноты англичане опоздали. На несколько часов их опередил СССР. Подписание Соглашения между Правительством Союза Советских Социалистических Республик и правительством Чехословацкой Республики состоялось утром 18 июля 1941 г. в советском посольстве в Лондоне. Свои подписи под документом поставили И. М. Майский и министр иностранных дел Чехословацкой республики Я. Масарик. Соглашением предусматривались немедленный обмен посланниками; взаимопомощь и поддержка всякого рода в войне против гитлеровской Германии; согласие советского правительства на образование на территории СССР чехословацких воинских частей во главе с командованием, назначаемым чехословацким правительством по согласованию с советским правительством, но в оперативном отношении подчиненных Верховному командованию СССР[696]696
  Там же. Док. 82. С. 129.


[Закрыть].

В соглашении ничего не говорилось ни о континуитете Чехословацкой республики, ни о ее будущих границах. При этом как бы само собой разумелось, что Советский Союз, признав правительство Чехословацкой республики, тем самым де-факто заявил (во всяком случае, чехословацкая сторона трактовала это именно так) о своем положительном отношении к правовой и политической преемственности республики. Как следует из записи Смутного от 16 июля, Майский ясно подчеркнул, что при подписании соглашения «речь идет не об установлении дипломатических отношений, которые были лишь временно прерваны из-за отсутствия посланников, а о том, что признание республики всегда продолжалось. Это подтверждает наш принцип преемственности»[697]697
  Там же. Док.79. С. 124.


[Закрыть]. Действительно, речь шла не об установлении, а о восстановлении дипломатических отношений. Однако в заявлении Майского крылось и некое лукавство, поскольку невозможно было одновременно иметь дипломатические отношения со Словацкой республикой и признавать существование Чехословакии. Но, видимо, Бенеш и его окружение тогда просто «закрывали глаза» на такие «мелочи». Ведь заключение соглашения имело большое значение для укрепления международных позиций Чехословакии. По словам Смутного, «Бенеш снова стал президентом республики», в то время как до этого «он был им в наших мыслях и желаниях», президентом, признаваемым в общественном и личном плане, но не в международно-правовом отношении. «Вчера республика снова стала полноправным международным субъектом, а Бенеш – ее президентом»[698]698
  ČSVDJ, 1. Dok. 93. S. 212–213.


[Закрыть].

Несколько часов спустя после подписания советско-чехословацкого соглашения Я. Масарик получил ноту А. Идена об окончательном признании чехословацкого правительства. Однако рассмотрение вопроса о континуитете Чехословакии откладывалось на будущее, «на более подходящий для этого момент». Подчеркивалось также, что правительство Великобритании не берет обязательств признавать или поддерживать установление каких-либо будущих границ в Центральной Европе[699]699
  Beneš Е. Šest let exilu a druhé světové války. Řeči, projevy, a dokumenty z r. 1938–1945. Praha, 1946. S. 459–460. Бенеш, недовольный пассажем о судетских немцах, 23 июля возвратил ноту Идену. Форин Офис подготовил новый документ, который был передан Бенешу 30 июля (DHCP. Díl 1. Dok. 209. S. 254–255).


[Закрыть]. Впрочем, по вопросу о границах пока не делало никаких заявлений и советское правительство, что констатировал и Бенеш в послании своим сторонникам на родину 14 августа 1941 г.: в Москве «восстановление республики понимают как само собой разумеющееся, но о своих планах в Центральной Европе и о других вопросах, касающихся границ, точно и детально ничего не говорят»[700]700
  Beneš E. Vzkazy do vlasti. Směrnice a pokyny československému domácímu odboji za druhé světové války (ed. J. Šolc). Praha, 1996. Dok. 65. S. 115.


[Закрыть]. По смыслу и духу советско-чехословацкое соглашение было аналогично советско-британскому соглашению от 12 июля, и поэтому не вызвало в Англии особых возражений. 30 июля о своем признании временного чехословацкого правительства во главе с президентом Бенешем заявили США. В приложенной к ноте Памятной записке говорилось: «Отношения между обоими правительствами не означают каких-либо обязательств американского правительства относительно границ чехословацкой территории или правового континуитета чехословацкого правительства во главе с др. Бенешем»[701]701
  Zeman Z. Edvard Beneš. Politický životopis. Praha, 2002. S. 199.


[Закрыть]. И лишь 26 октября 1942 г. решением президента США Ф. Д. Рузвельта временное признание было заменено полным и окончательным[702]702
  Beneš E. Šest let exilu a druhé světové války. S. 463–464.


[Закрыть].

Бенеш не стал медлить с направлением своего официального представителя в Советский Союз. И уже 19 июля чехословацким посланником в СССР был снова назначен 3. Фирлингер, покинувший Москву в декабре 1939 г. с надеждой опять вернуться сюда. Перед его отъездом Бенеш достаточно оптимистично, несмотря на неудачи первых дней войны СССР против гитлеровской Германии, оценивал положение на советско-германском фронте. 20 июля, например, лондонское радио сообщило об интервью Бенеша, в котором он утверждал: «Восточный фронт будет существовать так же долго, как долго будет длиться война. Успехи Германии напоминают то, что однажды сказал один охотник: "Я поймал медведя, но теперь он меня не отпускает". Так и Германия осталась в объятиях русского медведя»[703]703
  АВП РФ. Ф. 0138. Оп. 22. П. 130a. Д. 1. Л. 72.


[Закрыть]. В послании на родину 24 июля президент писал, что «русский фронт выдержит», и даже предполагал, что война «может закончиться завтра или в начале 1942 г.»[704]704
  Beneš E. Vzkazy do vlasti. Dok. 64. S. 113.


[Закрыть]. Это же говорил Бенеш и Фирлингеру при прощании с ним на аэродроме в Лондоне, высказав при этом убеждение, что совместная борьба «сблизит нас и Советский Союз», и допустив даже возможность «некоего более близкого государственно-правового союза между нами и СССР»[705]705
  Fierlinger Z. Ve službách ČSR. Paměti z druhého zahraničního odboje. Díl II. Praha, 1948. S. 19–20.


[Закрыть]. В дальнейшем Бенеш неоднократно прогнозировал более или менее скорое окончание войны, но эти прогнозы, к сожалению, не сбывались. 12 августа Фирлингер, отправившийся через Шотландию на гидросамолете, прибыл в Архангельск, а оттуда в Москву. Возложенную на него миссию предстояло осуществлять в очень сложных для СССР условиях, когда Красная Армия откатывалась назад, неся большие потери, а Москва уже подвергалась налетам фашистской авиации. Некоторое время Фирлингер жил в гостинице «Метрополь», а затем переехал в прежнее здание чехословацкого постпредства (Малый Харитоньевский переулок), которое тогда занимали англичане, долго не желавшие освобождать его. В характеристике, составленной в НКИ Д СССР на посланника, говорилось: «Во время пребывания Бенеша на постах министра иностранных дел и президента республики Фирлингер пользовался его покровительством и считался одним из ближайших сотрудников Бенеша… Фирлингер всегда выступал как сторонник сближения Чехословакии с Советским Союзом. Тов. Майский хорошо характеризует Фирлингера в период его пребывания в Лондоне»[706]706
  АВП РФ. Ф. 029. Оп. 5. П. 31. Д. 53. Л. 10–11.


[Закрыть].

14 августа чехословацкий посланник передал представителю протокольного отдела НКИД Ф. Молочкову письмо Бенеша на имя Председателя Президиума Верховного Совета СССР М. И. Калинина. В нем говорилось о преемственности политической линии по отношению к Советскому Союзу, о необходимости «вернуться к тому же самому положению и к той же самой политической линии (подчеркнуто красным карандашом в переводе письма, сделанном в НКИД. – В. М.), которой мы придерживались в течение 1935–1938 гг. после заключения нашего договора о взаимопомощи (1935 г. – В. М.)». После победы, – писал Бенеш, – «наши взаимные отношения будут базироваться на прочных узах постоянной дружбы и созидательного сотрудничества обоих наших государств»[707]707
  АВП РФ. Ф. 0138. Oп. 21. П. 34. Д. 2. Л. 1–2.


[Закрыть].15 августа Фирлингера принял глава НКИД В. М. Молотов. Беседа касалась развития советско-чехословацких отношений в будущем, создания чехословацкой воинской части в Советском Союзе, внутреннего положения в Чехословакии (так в записи беседы. – В. М.), позиций и политики Чехословакии, СССР, Англии и Франции в период Мюнхена. Посланник передал Молотову адресованное ему письмо Бенеша от 6 августа 1941 г. и сообщил о личном письме президента Сталину. Далее в дневнике наркома значится: «Однако, зная лично нашего великого товарища Сталина, говорит Фирлингер, Бенеш хотел, чтобы письмо было передано мною». Молотов обещал сообщить Сталину о наличии такого письма[708]708
  АВП РФ. Ф. 06. Oп. 3. П. 25. Д. 347. Л. 1–3.


[Закрыть]. Поскольку, по словам Фирлингера, в письме Сталину было написано приблизительно то же самое, что и в письме Молотову, остановимся на нем подробнее. Бенеш обращался к наркому с «несколькими своими личными и политическими замечаниями». Он особо подчеркивал, что с 1935 г. «ни в чем и никогда, несмотря на все происходившие мировые события, не изменил своей политической линии к Советскому Союзу», что ожидал его втягивания в войну «в той или иной форме» и «систематически подготавливал себя к времени, когда оба наши государства смогут возобновить политику, которую я считаю для них естественной и очевидной, для их интересов как в настоящем, так и в будущем необходимой и, прежде всего, соответствующей чувствам и нуждам обоих государств».

«Я убежден, – писал Бенеш, – что и после победы в интересах наших стран противоречий не будет встречаться, и что при организации будущей Европы основания (видимо, принципы. – В. М.) наших взаимоотношений, заложенные в 1935 году и возобновленные 18 июля 1941 г., могут быть одним из важнейших факторов для сохранения мира в Восточной и Центральной Европе». В заключении говорилось: «…я позволю себе время от времени давать Вам посредством посланника Фирлингера или посла Майского сообщения о нашей дальнейшей политической деятельности и о наших пожеланиях и взглядах, которые могли бы Вас в данное время интересовать. Конечно, также о делах, касающихся будущности Чехословакии и ее реконструкции в послевоенной Европе». На письме резолюция Молотова: т. Сталину, членам коллегии НКИД[709]709
  АВП РФ. Ф. 0138. Oп. 21. П. 34. Д. 2. Л. 3–4.


[Закрыть].

18 августа Молочков по поручению Молотова сообщил Фирлингеру, что «ввиду занятости т. Сталин лишен возможности лично принять» адресованное ему письмо, «и поэтому просит передать его через Наркоминдел». 19 августа посланник передал Молочкову это письмо и его перевод на русский. При этом Фирлингер подчеркнул, что, если советское правительство пожелает опубликовать письма, адресованные советским руководителям, то со стороны Бенеша возражений не будет. Президент выражал восхищение («нас всех здесь на Западе и всего чехословацкого народа») борьбой Советского Союза против гитлеровского фашизма. Констатировалось, что подписанием советско-чехословацкого соглашения 18 июля возобновлены прежние отношения, заложенные договором о взаимопомощи 1935 г. Далее повторялись пассажи из письма Бенеша на имя Молотова, касающиеся существующего и будущего отношения к Советскому Союзу. Выражалась надежда на скорое победоносное завершение войны, чтобы затем все могли заняться конструктивным созиданием «новой лучшей Европы» и «нового лучшего социального и экономического режима». «Я счастлив, что обе наши страны сегодня опять идут по пути дружбы и сотрудничества», – писал Бенеш. Подпись гласила: искренне преданный Э. Б.[710]710
  ČSVDJ. Díl 1. S. 218–219.


[Закрыть].

В тот же день, 19 августа, посланник нанес протокольный визит вежливости заместителю наркома иностранных дел А. Я. Вышинскому, заявив, согласно записи в дневнике последнего, что «просит считать его своим человеком, у которого от нас нет никаких секретов. В своей работе он будет стремиться быть нам полезным»[711]711
  АВП РФ. Ф. 029. Oп. 5. П. 31. Д. 53. Л. 12–15.


[Закрыть]. Вручение верительных грамот состоялось 20 августа[712]712
  ДМИСЧО, 4–1. Док. 98. С. 155.


[Закрыть]. А на следующий день Фирлингер снова был у Вышинского для более подробной беседы. Он проинформировал заместителя наркома о чехословацко-польских отношениях, поскольку это, по его словам, принципиальный вопрос, подчеркнул, что в основе этих отношений «лежит идея объединения в борьбе против Гитлера», что принцип ориентации на Советский Союз является основным для Бенеша. Президент считает, заявил Фирлингер, «что Чехословакия должна иметь общую границу с Советским Союзом. Более того, должна существовать тесная государственная связь между Чехословакией и СССР, а также, может быть, между Польшей и СССР»[713]713
  В своих мемуарах после войны Фирлингер, вспоминая о встрече с Вышинским, утверждал, что не упоминал имени Бенеша, когда говорил о возможности «некоего более тесного» межгосударственного союза с СССР, употребив неопределенное выражение «многие у нас склонны» к такому союзу: «Я не хотел прямо ссылаться на авторитет президента, поскольку у меня сложилось впечатление, что с его стороны это было сказано совершенно без всякого значения и в порыве воодушевления, и что я не имею права упоминать об этом в разговоре с другими» (Fierlinger Z. Ve službách ČSR. Díl II. S. 23). Запись в дневнике А. Я. Вышинского о приеме Фирлингера 21 августа свидетельствует, что тот все же ссылался на Бенеша.


[Закрыть]. «В настоящее время, – говорил Фирлингер, – в Советском Союзе высоко поднята идея общеславянского объединения. Чехословаки приветствуют эту идею, которую они не смешивают с прежней идеей панславизма царской России». При этом он добавил, что «считает неизбежным в будущем придать этому объединению какую-то государственную форму. Ведь не обязательно же… всем государствам, стремящимся к государственному объединению с Советским Союзом, вступать в Союз в качестве союзной республики. Он считает, что возможны и другие формы государственного сближения». Вышинский подтвердил, что советская пропаганда объединения всех славянских народов действительно не имеет ничего общего с прежним панславизмом и стремлением подчинить себе все другие славянские народы, что их объединение необходимо «для успешной совместной борьбы против Гитлера». Относительно государственного оформления общеславянского объединения Вышинский сказал, что это «вопрос чрезвычайно большой и сложный» и что имеются «различные государственные формы такого объединения». При этом он сослался на пример Монгольской и Тувинской народных республик, которые не входят в СССР, но имеют с ним «весьма близкие» отношения. Обсуждались также вопросы формирования чехословацкой воинской части в СССР[714]714
  АВП РФ. Ф. 029. Оп. 5. П. 31. Д. 53. Л. 15–21.


[Закрыть].