Текст книги "Тёмный лабиринт"

06.05. A.M.

Горевший в необъятном, выточенном из нешлифованного обсидиана камине, огонь жарким светом наполнял внушительных размеров помещение. Четыре исполинские скульптуры, каждая в своей нише, поддерживали свод. Вот богиня вод, вот капризный, жестокий повелитель пламени, вот древняя Гея, праматерь мира, богиня земли, а рядом легкокрылый Эол, властелин ветров и воздуха. Четыре стихии. И почему-то совсем не кажется Кэти это место таким несерьёзным, как отзывался о нём Генрих. Если даже не осталось никого, кто верил в древних богов, значит ли это, что они умерли? Или просто дерзкий, самоуверенный современный человек забыл, из какой тьмы он пришёл в этот мир?

Стена же, из-за которой Кэти вышла, являла собой громадное лицо с открытым ртом, извергавшим воду в сверкающий бассейн, выложенный цветным, зеленоватым, как мятный леденец, стеклом. Красные, как киноварь глаза, зловеще поблёскивали, и казалось, переводили взгляд с одного предмета на другой. Если бы Кэти не знала, что виной тому две свечи, горевшие за этими красными стёклами, впечатление было бы полным. Теперь же знание несколько разрушало сакральность открывшейся ей сцены. «Уж не является ли искусство и дерзость человеческого гения истинным лицом на карнавале религии, нравственного принципа и законов человеческого общества?» – прозвучал в её голове насмешливый голос Генриха, но она тут же с негодованием отогнала эту крамольную мысль.

Её вниманием завладела фигура, облачённая в бесформенный чёрный балахон, сидящая за грубым деревянным столом. В котле, повешенном над пламенем камина, вяло булькало густое зелье, источавшее весьма соблазнительный запах. Пахло мёдом, корицей, еловой хвоей и ещё пчелиным воском. Кэти вспомнились свечи Кентерберийского аббатства, изумительно белые, горевшие ровным, спокойным пламенем. А ещё Рождество, когда ей было четырнадцать. Кузен Марк подарил ей чудесные перчатки, из настоящей лайки. И Мэри Сиббот чуть не умерла от зависти, когда Кэти пришла в них в церковь. А Джордж чуть не умер от радости, когда они гадали на воске и у неё в миске получилась какая-то бесформенная гадость (не надо было так быстро переворачивать ложку!) но няня сказала, что это похоже на букву «Д». И так ярко пахла хвоя, таким вкусным был рождественский пудинг, в который добавили слишком много брэнди, и когда его подожгли, он пылал гораздо дольше обычного, так что изюм подгорел и отдавал горчинкой на языке. Как давно это было! Наверное, в другой жизни. А в этой Кэти сжала вспотевшими ладонями завёрнутый в тонкую ткань тяжёлый кристалл. И услышала знакомый, надтреснутый голос.

– Ты пришла, девочка? Это хорошо. Старая Пибоди откроет тебе свою судьбу. Подойди ко мне.

Внезапно старуха беспокойно дёрнулась.

– Но ты пришла не одна! Что за тёмную, жуткую вещь ты принесла с собой? Ключ, способный открыть двери иного мира и показать тебе твоё истинное лицо. Не думаю, что ты действительно хочешь узнать всю правду.

– Но я хочу! – Кэти подошла к столу и сдёрнула покрывало с кристалла.

Старуха отшатнулась и замолчала.

– Вы знаете, как этим пользоваться?

– Конечно. Но тебе это не надо, юная госпожа….

– Надо, – Кэти села, упрямо уставившись в неприятный сумрак, кружащийся в глубине кристалла.

– Что ж. Такова воля богов. Положи на него свои руки. – Миссис Пибоди стала за её спиной и сжала ладонями плечи.

Кэти подчинилась. С минуту ничего не происходило, но неожиданно змеистые вихри в глубине кристалла начали оживать, заклубились дымом, туманом. Границы камня будто бы расширились и Кэти полетела вперёд, проваливаясь в бездну.

Долина, без конца и края, бесплодная, растрескавшаяся почва. И вдруг ветхое, рваное небо начинает истекать каплями дождя, тягучими, как масло. Они поливают иссохшуюся почву, стекают по коже Кэти, тёплые, желанные. Из земли выползают, ломая хрупкую корку, упругие зелёные ростки, поднимаясь всё выше, сплетаясь друг с другом. На узловатых ветвях, как капли вина выступают, полнеют и ширятся виноградные гроздья. А затем шкурка сочных ягод лоснится, лопается, выступает сок, алый, густой, пахнущий мёдом, похожий на кровь. И лозы разрастаются, пускают корни, вонзаясь в мягкую землю, оплетая человеческие тела, слившиеся в безумном соитии. Мужчины и женщины, соединённые в ненасытной вакханалии, не знающие имен друг друга, не помнящие своих имен. Их обнажённые тела, дарящие ласки, и страсть, и ненависть, извивались перед глазами Кэти в припадке желания и агонии. Океан этих тел вспенился золотом и кровью, обагрился заходящим солнцем, ликовавшим на лезвии гребня вздыбившейся волны. Волны, покрывшей и стёршей всё это людское марево, волны древнего океана, рождающего из себя и пожирающего империи. Безразличного, безучастного ко всему живому, тленному, преходящему. Но и эти воды схлынули, обнажив тёмно-красную, тёплую, пульсирующую землю из которой поднялись виноградные лозы. Оплели каждый член её тела, стянули гибкими узлами, и Кэти почувствовала вкус этих ягод на губах. Вкус крови. В ужасе, она отшатнулась, разрывая морок видений и почти закричала:

– Этого не может быть, это не я!

– Как ты можешь знать, что ты такое или чем можешь стать? – голос старухи странно изменился.

Нет, он был прежним, словно бы надтреснутым, с лёгкой хрипотцой. Но что-то в нём неуловимо изменилось и руки, лежавшие на плечах Кэти, вдруг словно стали тяжелее. Её сковал страх. Безотчётный, инстинктивный, он проник в каждый атом тела. Она забыла только что пугавшее её кровавое видение, тёмные аллеи лабиринта. Всё, чего она когда-либо боялась в жизни, не шло ни в какое сравнение с ужасом, который она испытывала по отношению к существу, стоявшему за её спиной. Кристалл, лежавший перед ней, стал просто полированным камнем, в котором отражалось её внезапно побелевшее личико и тёмный силуэт, стоявший за ней. «Только бы оно не догадалось. Надо потянуть время» Мысли скакали, как белки в колесе, на лбу проступил холодный пот.

– Ещё я вижу… – язык неожиданно стал совершенно сухим, непослушным.

– Продолжай, – прошипел голос за спиной. Кэти почудилась в нём насмешка. «Оно знает!» Её охватила настоящая паника. «Генрих, Эрик, милые, где вы? Ох, что же я наделала!»

– Я вижу своё будущее… – голос совсем ей отказал.

– Лжёшь, – пальцы сдавили плечи с такой силой, что Кэти охнула от боли и тут же закусила губу, боясь пошевелиться. – Ничего ты не видишь. Во-первых, потому, что будущее могут видеть в этом камне только ведьмы, простые люди видят в нём свои желания. А во-вторых нет у тебя будущего. Твоё время истекает здесь и сейчас. Я это знала с того момента, как в первый раз тебя увидела.

– Ровенна, – произнёс знакомый голос и Кэти едва не зарыдала от радости. – Я не знаю, что ты сделала с бедной миссис Пибоди, (думаю, что ничего хорошего) но ты переняла у неё отвратительную манеру давать неверные предсказания.

Генрих, бесшумно ступая по присыпанным опилками каменным плитам, медленно пошёл вдоль стены в сторону камина.

– Ровенна… Или Мэри? Как ты предпочитаешь, что бы я к тебе обращался?

– А ты так же умён, как и красив. Когда ты догадался? – она непринуждённо рассмеялась, но Кэти буквально кожей чувствовала, что руки, теперь свободно лежавшие на её плечах, в любое мгновение свернут ей шею. Она не то, что пошевелиться – дышать боялась. Наверное, от того, что все нервы были напряжены до предела, ей померещилось, что тень у исполинской головы шевельнулась, принимая человеческие очертания.

– Когда увидел картину. А на ней всю печальную историю моей семьи. И моего деда, играющего в карты с судьбой, смертью и ложью.

– Я дала ему всё, – закричала Ровенна и в голосе её Кэти услышала искреннюю горечь. – Любовь, власть, деньги. А он всему этому предпочёл картинки в хрустале. Его звезда была такой сильной, я видела это! Ни смерть, ни болезнь не коснулись его своим крылом, но вот, он стал жертвой игрушки! Неужели ты думаешь, я хотела этого? Потеряв мужа, я сама потеряла всё.

Генрих хотел что-то сказать, но неожиданно тень отделилась от исполинской головы, и к столу шагнул доктор Чума. Он неторопливо снял ненужную больше маску, и перед присутствовавшими предстал Рэй Блекхилл. В эту же самую минуту Кэти почувствовала холодную полоску стали на своей шее. Генрих застыл, не сводя глаз со стилета у горла Кэти, а Рэй заговорил своим негромким вежливым голосом:

– Девушка нам не нужна. Мы возьмём камень, принадлежащий нам по праву, и уйдём. Договорились?

– Да, – сказал Генрих.

– Нет, – сказал Эрик, выходя на свет из центрального прохода.

Кэти, не смотря на всю серьёзность ситуации, едва не прыснула со смеху – Эрик где-то раздобыл чёрные брюки, которые были велики и малы одновременно – заканчиваясь немного ниже колен, они, тем не менее, были настолько свободноваты в бёдрах и талии, так что ему пришлось подвязать их бечёвкой. В итоге выглядел он как заправский моряк с борта «Летучего Голландца» – босой, с голым торсом и черепом вместо лица, весь в саже. Импровизированные кюлоты довершали портрет.

– Ты мне за горничную ещё ответишь. И знаешь, откуда у меня ключ? Из жилетного кармана вашего друга, мистера Дауни.

– Что ж, – усмехнулась Ровенна. – Очевидно, мне придётся искать нового юриста?

– Боюсь, что так. Мы ведь, полагаю, не найдем старушку Пибоди?

– Найдёте. Там, в боковом проходе. – Она кивнула в сторону скрывавшейся во мраке галереи.

Кэти инстинктивно дёрнулась – посмотреть… А дальше всё стало развиваться так быстро, что она решительно ничего не успевала понять. Рэй, внезапно прыгнув к столу, схватил кристалл, но на пути его оказался Эрик. Развернувшись, Рэй сильно замахнулся, но удар пришёлся в пустоту – Эрик словно бы не воспринимая поединок всерьёз, лишь слегка уводил голову от ударов. Заложив руки за спину, он, как танцор кубинских танцев слегка двигался назад, отклоняясь корпусом то вправо, то влево. Смеясь и уходя от ударов, он, казалось, наслаждался этим действом. Но тут случилось странное. Неожиданно Эрик застыл, словно налетел на невидимую стену и дёрнулся, словно желая повернуться к Ровенне и Кэти. Это длилось всего пару секунд, но для Рэя этого было достаточно. Он сделал резкий выпад вперёд и Эрик, странно вздрогнув, словно бы потерял равновесие. Он отступил назад, почему-то прижав ладони к груди, и тут между ними мелькнул чёрной молнией Генрих. Раздался предсмертный хрип Рэя и вместе с ним возглас мисс Блекхилл. Отшвырнув Кэти, как это делает благовоспитанная девочка с куклой, из которой она выросла, она коршуном слетела на грудь распростёртому на полу Рэю.

– Ты убил его!

С ненавистью взглянув в лицо Генриха, она вцепилась в бездыханное тело и рыдала так, что Кэти стала не по себе. Эрик медленно оседал на пол, цепляясь левой рукой за стену, правая была прижата к груди и меж пальцев поползли тонкие струйки крови, чёрной, как уголь. Генрих и Кэти, которую больше никто не удерживал, бросились к нему.

– Эрик?! Что ты? Пожалуйста… – Кэти обняла его за плечи, с мольбой вглядываясь в его лицо, и прежде бледное, теперь же приобретшее оттенок мела.

Он закрыл глаза, дыхание затруднённо рвалось из груди, пальцы сжимали маленький предмет с такой силой, что костяшки побелели.

– Ч-чёрт. Осина. Долго будет заживать. – он открыл глаза и с улыбкой посмотрел на Кэти. – Я на мгновение будто утратил контроль над телом. А перед глазами её лицо… Будешь за мной ухаживать?

– Что? Конечно! Я…

Эрик стиснул зубы и, зарычав, вырвал из груди четырёхгранный заточенный на манер стилета брусок, тёмный от крови. Деревянный клинок глухо звякнул об пол. Кэти как загипнотизированная смотрела, как заливает чёрно-красной пеленой жёсткий рельеф его мускулов. Генрих бережно приподнял брата за плечи, помогая сесть, но тут же резко обернулся.

Ровенна не рыдала, выла, раскачиваясь из стороны в сторону, обнимая тело Рэя. Кэти с жалостью смотрела на неё. В ней проснулось понимание, смешанное с состраданием. И, не отдавая себе отчёт в том, что она делает, она шагнула к женщине, которую несколько минут назад боялась больше, чем тьмы небытия. Её дрожащие пальцы коснулись плеча Ровенны.

– Мне очень жаль, – растерянно пролепетала Кэти, совсем не то, что нужно было.

Ровенна вскочила, дико озираясь, и остриё кинжала коснулось груди Генриха.

– Хочешь убить меня? Ты в праве, – он спокойно, глядя ей в глаза, произнёс эти слова самым будничным тоном.

– Убить тебя? Нет, – она прошептала очень тихо, но Кэти услышала.

– Я хочу, чтобы ты страдал так же, как я. Пусть все, кто тебе хоть немного дорог, умрут на твоих глазах. Пусть жизнь твоя станет выжженной пустыней. Я проклинаю тебя, – она бессильно уронила голову.

– Ровенна… – прошептала Кэти, впервые называя её по имени.

– Око за око, – прошептала Ровенна, и прежде чем Кэти смогла понять, что же произошло, она почувствовала сильный толчок в левом боку, ткань платья неожиданно потеплела. И отчего-то стало трудно дышать. Боль пришла позже, а события стали развиваться так быстро, как меняются цветные кристаллики в калейдоскопе, так похожие на леденцы монпасье. Один шиллинг за конвертик пергаментной бумаги, полный зелёных, красных, розовых и жёлтых леденцов. Кэти покупала их каждый раз, когда с родителями приезжала на ярмарку. И розовые, сделанные из розовой воды с сахаром, нравились больше других. Наверное, этого уже не будет, потому, что комната вдруг поплыла пред глазами, она как во сне видела, как что-то прокричал Эрик, а Генрих, метнулся к ней и подхватил её, падающую, на руки. В тёмном проходе скрылась, убегая, Ровенна, схватив со стола кристалл, который так дорого ей достался. Никто на неё не взглянул. Генрих опустился на пол, прижимая Кэти к себе.

– Потерпи.

Он резким движением вырвал узкий кинжал из-под её груди. Тупая боль сменилась острой, огненной. Сердце упрямо билось, но с каждым толчком вытекавшей крови, Кэти чувствовала, как жизнь уходит из неё.

Говорят, смерть приносит покой. На смену отчаянию приходит смирение, а вслед за ним осознание, что жизнь лишь мгновение, а смерть лишь переход в иной, лучший мир, где зелёные холмы, и солнце, и мир, принимающий в свои объятия все страждущие души и дарующий им покой.

Ложь. Сказки для тех, кто не умирал. Каждый член агонизирующего тела юной девочки корчился в бесплодном усилии защититься, выжить, спастись от этого благословенного перехода. И нет никакого спокойствия, умиротворения, величия. Это удел отживших свой век стариков, чьи члены утратили свою силу, а душа желания. Им, возможно, сладостно смирение, но не восемнадцатилетнему телу, которое бьется в этой бездушной и равнодушной пустоте, такому юному, жаждущему жизни.

Генрих приник к её шее. Она почувствовала прикосновение его губ, потом зубы коснулись беззащитной кожи. И новая боль молнией пронзила Кэти от разорванных вен вниз, по позвоночнику. Но уже не было сил сопротивляться, зрение заволокла пелена багрового тумана, с её губ сорвался слабый стон. Генрих разорвал рубашку на своей груди, полоснул стилетом, который всё ещё держал в руке. По его алебастровой коже заструилась кровь. Вниз, по рельефу напряженного живота, абсолютно гладкого, как у мраморных статуй.

– Хочешь жить? Пей.

Он запустил пальцы в спутанную гриву золотистых волос и насильно прижал лицо Кэти к своему животу. Она послушно раскрыла рот и слизнула капельки стекавшей крови. Сначала вкус отдавал железом и медью, потом сменился медвяно сладким, тягучим. Она поднялась, судорожно вцепившись в его предплечья, приникла жадным ртом к ране.

– Ну всё, всё. Тише, – он, смеясь, поймал её лицо в свои ладони, поцеловал перепачканные губы. – Теперь всё будет хорошо.

Кэти послушно отстранилась, почти с сожалением облизнув губы. Смежила веки. Происходящее казалось нереальным, призрачным сном. Слуха достиг голос Эрика.

– Ты должен был вначале её спросить. Возможно, она не хотела…

– Я хотел, – отрезал Генрих.

– А ещё говорят, я жестокий. Вернёмся в замок?

– Разумеется.

Сильные руки подхватили Кэти, которая была так слаба, что не могла даже пошевелиться. С негромким скрипом закрылась решетка, ограждавшая грот от нежеланных посетителей. В боковом проходе увидела Кэти при слабом свете факелов лежавшее бесформенной кучей тело несчастной мисс Пибоди. К горлу подкатили слёзы. Кэти отвернулась, закрыла глаза и попыталась ни о чём не думать. Они вышли из темноты душного грота, свежий ночной ветер коснулся разгорячённой кожи Кэти. На востоке слабо заалела полоска небосклона. «И не встретишь ты более рассвет…» А вот встречу. Ей было очень холодно этой жаркой летней ночью, и она сильнее прижалась к нёсшему её на своих руках мужчине. На дорожке, ведущей к замку, они столкнулись с Фанни и Мэтью.

– Опять эта безумная парочка, – вздохнул Эрик.

– Весьма кстати, – возразил Генрих. – Фанни! В мою спальню понадобятся тёплая вода, одежда для леди и чай. Гм. Что это с вашим спутником?

Вопрос был не праздный. Грудь Мэтью украшал добытый при сомнительных обстоятельствах внушительных размеров крест, так же ожерелье из головок чеснока, на запястье намотаны чётки, под мышкой грошовая статуэтка святой Бригитты. Фанни была экипирована более лаконично – распятие, образок с девой Марией и небольшое моще хранилище, купленное год назад по случаю на ярмарке. Торговец божился, что внутри берёзовой шкатулочки ухо святого Христофора, настоящее. И ему можно было верить, исходя из возмутительно высокой цены.

– Вы что, храм ограбили?

– Нет, что вы, сэр.

– Тогда по какому случаю этот омерзительный маскарад?

– Ведьмы, сэр. И вампиры.

– Глупости.

– Никак нет, сэр. Самолично видели. В первый и дай Бог в последний раз.

– Конечно, не в последний, вы же оба у меня работаете. А сундук на шею зачем повесили?

– Ухо святого Христофора, сэр. Помогает от вампиров.

– Сомневаюсь, – Генрих повертел сундучок в руке. – Вы бы ещё рябиновыми ветками обвешались.

– И что, помогает? – оживился Мэтью.

– Нет, конечно.

– Желаете, сэр, я и вам в спаленку такие же святые дары раздобуду?

– Вон отсюда! Вам работать ещё два часа положено, а вы глупостями занимаетесь. Чтоб через десять минут всё, что я просил, было в спальне.

– Как угодно, сэр, – обиженные в лучших чувствах Фанни и Мэтью удалились.

– Не иначе, они имели удовольствие встретиться с Ровенной. Симптомы налицо. – Эрик добродушно посмотрел вслед удалявшейся парочке. – Давайте поспешим – светает.

В рассветном небе выросла громада замка Рэйберн. Идущий рядом Эрик беззаботно что-то насвистывал, они уже прошли в ту часть сада, что примыкала к восточному крылу, когда их слуха достиг полный мучительной боли стон. Эрик в два прыжка пересёк клумбу и кусты жимолости, отделявшие их от распростёртого на земле тела Элен.

– Ты смотри-ка! Ещё живая. Добить?

– Ты в своём уме?! – заорал Генрих.

– Ладно, ладно. Я же из гуманных соображений, – он с минуту повозился, затем вынес вердикт:

– Сломана рука, в двух местах, два ребра, вывихнута нога, ну и сотрясение мозга, соответственно. Генрих, куда тебе такая горничная? Даже после ремонта. Всё равно нужна? Хорошо.

Генрих и Кэти подошли ближе. Эрик вздохнув, сдавил горло девушки. Та беспомощно задёргалась, как бьётся на земле раненная птица, раскрыла в немом крике рот.

– Ты что? Не надо! – в ужасе закричала Кэти.

– Да не волнуйся, просто хочу, чтобы она потеряла сознание на полчаса. А то будет раздражать своими криками. Они все так делают. Ну вот, порядок, – он прощупал колено теперь не подававшей признаков жизни Элен, надавил двумя руками. Раздался неприятный хруст. – Теперь руку вправлю….

– Палачи всегда были лучшими лекарями, – прокомментировал с интересом наблюдавший за этими манипуляциями Генрих.

Эрик, вздохнув, поднял на руки бездыханную девушку, и они пошли по направлению к замку. Кэти же замерла на руках у Генриха, положив голову ему на плечо. Одна мысль крутилась в сознании, не давая покоя. Та сценка на спиритическом сеансе… Лицо Рэя…

– Но у Ровенны… У Мэри… Ведь никогда не было брата, – вдруг произнесла она.

Странно, Генрих слышал это и ничего не ответил. Эрик же явно пребывал в своих мыслях. Через несколько минут он нарушил молчание.

– Генрих.

– Даже не думай.

– Ну право, девушка совсем плоха. К чему длить её страдания?

– Мы сейчас поручим её заботам мисс Спенс, она и не с таким справлялась. К тому же, когда она придёт в себя, мы многое узнаем.

– Вот это вряд ли. Она и будучи в добром здравии, особым умом не отличалась. А меня мучит голод.

– Уже целых полчаса.

– Будь справедлив, он был юристом! У них нет крови, яд пополам с желчью.

– Наведайся в деревню. Которая далеко.

– Вот это и не радует, что далеко.

– Я сказал – нет.

Эрик что-то проворчал, но Кэти не услышала. Она пребывала в состоянии, пограничном между сном и явью. Боль исчезла совершенно, уступив место сильнейшей усталости. Слабость была такая, что при всём желании, она не смогла бы даже рукой пошевелить. А вот сознание напротив, обрело необыкновенную ясность. Она буквально кожей чувствовала порывы ветра, то горяче-влажного, то прохладного, зрение обострилось необыкновенно и всё вокруг начало странным образом меняться. Плечи парковых статуй искрились звёздным инеем, травы излучали слабый, зеленоватый свет, звёзды странно расширились, и каждая была обведена дробным ореолом. То, что совсем недавно пряталось в тенях теперь обнажило каждую линию свою, каждую пору и казалось, что деревья, травы, цветы и даже камни стали странно антропоморфными. Ветви ивы это или узловатые, старческие руки, тянущиеся из предутреннего тумана? Светляки танцуют над лугом или тысячи глаз неотступно следят за ней из марева чёрной листвы? Кэти отвернулась и зажмурилась. Так красиво… И так страшно. Уткнувшись Генриху в шею, она забылась коротким, беспокойным сном.