Текст книги "Тёмный лабиринт"

– Я знала, что ты придёшь. Глаз ведьмы сказал мне, – она указала на кристалл, лежавший перед ней на столе.– Он показывает будущее и никогда не ошибается.

– Этот кусок хрусталя? – Моран недоверчиво покосился на камень.

– Да. Хочешь узнать, что тебе уготовано судьбой? – она встала, уступая место.

Всё ещё колеблясь и не выпуская рукоять кинжала, он подошёл к столу. Позволил усадить себя на шаткий стул, чувствуя, как странное оцепенение охватывает все его члены. Огонь в очаге неожиданно ожил, взметнув вверх сноп искр, а зыбкие вихри в глубине хрусталя задвигались, закружились в танце, и он увидел себя как в зеркале. Но отражение отвело взгляд, отвернулось к стоящей рядом девушке, и вот уже он сжимает Мэри в объятиях, осыпая жадными поцелуями. Вот он несёт её на руках по коридорам замка, а вот уже весна, и они бегут, взявшись за руки, под цветущими яблонями. Вот он целует её округлившийся животик, а вот он по случаю кончины своего брата, бездетного герцога норфолкского становится наследником и хозяином его обширных земель…

– Достаточно, – Мэри, с неожиданной силой взяв его за плечи, вырвала Морана из сладкого плена видений. Наклонившись к нему так низко, что на его грудь упали её тяжёлые, шёлковые локоны, она зашептала:

– Со мной тебя ждут победы и успех. Верь мне. Ты видел своё будущее.

И он поверил. Сладкий дурман, наполнивший его сердце в ту ночь, не покидал, когда они вместе вернулись в замок и встретили рассвет в одной постели. Дни и события сменялись, как карты в тасуемой колоде. От неизвестной болезни скончалась его некогда горячо любимая жена, младший сын упал во время прогулки со своего шетлендского пони и умер, ударившись головой о камни. Однажды, ненастной ноябрьской ночью приехал погостить единственный брат, Томас, герцог норфолкский. Как во сне, он помнил, что Мэри вложила в его ладонь отравленный кинжал, шепнув:

– Иногда судьбу нужно немного ускорить…

Милосердная память стёрла события той ночи. Его старший сын бесследно исчез, и он слышал шёпот меж слуг, что юный Артур бежал на гиблые болота, в лес, чтобы не стать следующей жертвой своей колдуньи мачехи. Но вот Моран, теперь герцог и хозяин богатейших владений стоит в яблоневом саду, и опадающие лепестки покрывают его плечи как саван. Беременная Мэри, смеясь, ему что-то рассказывает, но он не слышит, ведь в последнее время его снедает другая страсть. Зыбкие тени в кристалле притягивают и манят. Раз за разом они рисуют картины всё более сладостные, и он всё свободное время проводит в маленькой потайной комнате, погружённый в волнующий мир видений….

Кэти не выдержала. С очень серьёзным лицом, глядя исключительно на Генриха, потянулась к серебряной вазочке. Ура! Вроде бы никто не заметил. Только Рэй проводил рассеянным взглядом этот манёвр, но это он, очевидно, машинально. Кэти поспешно сунула в рот целую горсть, продолжая почтительно смотреть в лицо Генриху. В тишине, разбавляемой только негромким голосом рассказчика, раздался оглушительный хруст. Кэти замерла, стиснув в зубах сладкий миндаль и чувствуя, как краска заливает лицо, шею, и в особенности уши. Все за столом встрепенулись, резко перенесённые из романтического шестнадцатого в наш прозаический девятнадцатый и воззрились на Кэти. Генрих, бросив на неё весёлый взгляд, тут же возобновил рассказ:

– …. А между тем его новая юная жена управляет от его имени его землями и людьми. Она старалась быть добра ко всем, старалась завоевать их любовь и доверие, но потерпела неудачу. Тогда для себя Мэри избрала другой путь – силу, жестокость и власть. Но пройдёт несколько лет и однажды ночью сын Морана, Артур, вернётся. Вернётся глубокой ночью, в сопровождении нескольких преданных ему людей, но слуги и воины тут же присягнут ему на верность. Хотя что-то странное появилось в молодом хозяине, и дело тут было не в том, что бежал в леса он мальчиком, а вернулся зрелым мужчиной, нет, тут было другое. Хотя лицо его покрывала восковая бледность, а под глазами залегли глубокие тени, в нем появилась пугающая сила, заставлявшая даже старых слуг, носивших мальчишкой его на руках опускать глаза. Заточив мачеху вместе с её маленьким сыном в подземелье замка, Артур потребовал отвести его к отцу. Но там его ждало печальное зрелище. Его славный отец, храбрый воин, покрывший себя славой в боях, сидел в маленькой тесной каморке без окон, устремив жадный взгляд в недра мутного куска хрусталя, исхудавшие руки лежали на столе, периодически вздрагивая и делая странные движения. Когда Артур назвал себя, он даже не повернул головы, лишь пробормотал невнятное приветствие. Несколько минут Артур с болью в сердце наблюдал за отцом.

– Что он видит там? – спросил Артур у слуги, стоявшего рядом.– Будущее?

– Нет, милорд. Мы тоже так думали вначале. Но… Потом поняли. Он видит свои грёзы и тайные желания. Как он покоряет города и завоёвывает земли, добивается славы, золота и прекраснейших женщин. Этот проклятый камень заменил ему настоящую жизнь, он верит в него больше, чем в вас, стоящего рядом. Мы ухаживаем за ним, иначе он умер бы с голоду, не отойдя от этого стола, – слуга немного помолчал.– Знаете, ведь у него там даже есть вымышленные друзья, соратники и возлюбленные…

– Но я думал…

– Госпожа сказала, что будущее в этом камне может увидеть лишь ведьма, простые же смертные видят свои мечты и желания.

– Мы сожжём госпожу прямо сейчас, как она того и заслуживает.

Но тут взгляд Артура скользнул в направлении окна. Заметив, как заалела полоска небосвода, предвещая восход, он быстро сказал:

– Впрочем, займёмся этим следующей ночью, сейчас я должен уйти.

Но когда ночная мгла опустилась на землю, предавать огню оказалось некого – Мэри загадочным образом бежала вместе с сыном. Найти её так и не смогли. Это всё, что мне известно.

– Аминь, – Эрик с хрустом разломил французскую булочку, и щедро намазав её свежим маслом, передал Кэти. – Значит, вероятнее всего глаз ведьмы и правда до сих пор в замке. Хотя, как-то слабо верится во всю эту историю. Как можно предпочесть реальную ба… (тут взгляд его некстати коснулся Кэти) истинную леди, я хотел сказать, какой-то призрачной химерической леди внутри камня?

– Так у призрачной масса преимуществ, – мрачно буркнула Кэти, дуя на обжигающий кофе. – Ничего не просит, ни на что не жалуется. Наряды покупать не нужно.

– Знаю, ты предпочитаешь обладать, а не любоваться, – мисс Блекхилл послала Эрику самую обольстительную из своих улыбок, на что тот ответил взглядом, который заморозил бы и эскимоса.

– Что ж, теперь, когда все знают, о чём идет речь, я повторю свой вопрос – вы принимаете мои условия?

– А у меня другое предложение, – Эрик зевнул, как тигр, только что отобедавший славным, упитанным туземцем. – Мы сейчас отберём у тебя письмо и вышвырнем отсюда. Что? – он улыбкой ответил на негодующий взгляд Генриха. – Око за око.

– Потому я и прибыла не одна. – Ровенна, казалось, нисколько не обиделась на столь невежливое замечание.

Кэти заметила, как рука угрюмого стряпчего словно бы невзначай полезла во внутренний карман сюртука. Обстановка за столом накалялась, но тут Генрих одним махом разрубил гордиев узел.

– Мы играем.

Кэти ужасно не понравился оживлённый блеск его глаз.

– Прекрасно. – Ровенна достала из корсажа конверт плотной бумаги и бросила его через стол Генриху.

Кэти только успела позлорадствовать, представив, как сложно было бы Эрику найти письмо, но тут же сникла. Не сложно. Генрих быстро пробежал взглядом письмо, затем подозвал статного, величественного дворецкого, до этого безмолвствовавшего у стены.

– Бэйлиш, нам нужна картина «Игроки в карты».

– Насколько мне известно, у нас таких три, сэр. Две выполнены в классической манере, третья, которую вы привезли с последних торгов… – на лицо дворецкого набежала тень, – работы молодых французских… гм, художников.

– Да, но только одна создана в год смерти отца.

– Вас понял, сэр. Она висит в зале для игры в бридж. Желаете насладиться её созерцанием? Но там сейчас довольно большое количество гостей, сэр.

– Прошу вас, займите их чем-нибудь. Нам нужно, что бы кроме нас в комнате никого не было.

– Да, сэр. Полагаю, минут через десять мне удастся этого добиться.

– Да, и ещё. Почему вы прислали ко мне горничную с запиской?

– Но я не присылал, сэр. У меня на этот счёт есть чёткие инструкции, которые вы мне дали, сэр.

– Вот как? Любопытно. Как только увидите эту девушку, Элен Грант, немедленно пришлите её ко мне.

– Да, сэр.

Дворецкий отплыл в неизвестном направлении, а Кэти воровато подтянула к себе вазочку с рахат-лукумом из розовой воды. Он волновал её воображение не меньше, чем поиски таинственного кристалла.

01.27 A.M.

Как и обещал Бэйлиш, когда они через десять минут вошли в комнату для игры в бридж, она была девственно пуста. В воздухе ещё витал табачный дым, смешанный с запахом женских духов, а свечи в потемнелых бронзовых люстрах успели догореть только до половины. На ломберных столиках Кэти заметила брошеные карты. Интересно, чем Бэйлиш смог вытащить гостей отсюда, что они даже не кончили партии?

– Вот она, сэр. – дворецкий придвинул шаткий, трехногий столик к стене и водрузил на него канделябр, который осветил немалых размеров полотно.

На картине была изображена эта же самая комната, в которой они сейчас находились. За игорным столом сидела престранная компания. С левой стороны находился одетый в красное мужчина лет сорока, чей благородный профиль пробудил в Кэти неясные воспоминания. «Где я видела его?» – терзалась она и никак не могла вспомнить.

По левую руку от него, лицом к зрителю располагалась совершенно обнажённая девушка. Ее золотистые волосы были усыпаны примулами, а единственным предметом одежды был золотой браслет с непонятной надписью, сжимавший ее нежное плечо. Ее карты лежали открытыми, но никто, включая ее саму в них не смотрел. Девушка держала за нити двух марионеток, Коломбину и Пьеро, что само по себе было очень странным. Кэти поискала и не обнаружила Арлекина и Пьеретту. Куклы самозабвенно танцевали, не обращая внимания на нити, пронизывающие их тела. Словно пока не знали, что они – куклы. Прямо напротив мужчины сидел другой, и при взгляде на него по спине Кэти пополз неприятный холодок. Очень худой, облаченный во все черное, он единственный из всех персонажей имел на лице маску. Но даже она не мешала ощущению, что он пристально смотрит прямо в лицо своего оппонента. За изображенным на картине окном виднелся лабиринт. Кэти машинально перевела взгляд на настоящее окно. Но там совсем другое! Оба окна этой комнаты выходят во дворик, где сейчас горели огни, смеялись гости, пускали зелёные и красно—золотые фейерверки, и отчетливо виднелась изрытая временем стена замка. Но даже если мысленно ее убрать – тогда окна выйдут в лес, а никак не в лабиринт. Над головами у игроков был расписанный фресками потолок, украшенный изображением муз. Кэти подняла голову. Те же музы и над ней вершили свои чёрные дела, смущая людей, соблазняя на такие бесполезные, непрактичные поступки, как поэзия, танцы, театр. Стоп. Или не те же? Кэти посмотрела внимательно, потом, словно невзначай, прошлась по комнате и подошла к тому самому столу, за которым играла в карты несколько сот лет назад эта жуткая компания. Но ведь если смотреть с того самого ракурса, над столом должна быть девица с лирой, а не с бубном. И кто они вообще такие? Ах, наверное, стоило все же хоть что-то слушать на уроках истории.

На переднем плане, вопреки всем канонам живописи была изображена спиной к зрителю женщина шулер. Она передавала правой рукой карты своему партнеру в маске, который, впрочем, словно не замечал усилий своей партнерши. Стоящий рядом то ли крупье, то ли слуга, смотрел почему-то на висящее над камином зеркало. Вообще, создавалось впечатление, что игра в целом и карты в частности интересуют только мужчину в красном, он впился в них лихорадочным взглядом, не замечая ничего и никого. Что, конечно, извиняло и объясняло его безразличие к происходящему вокруг безобразию. Был и еще один персонаж. На заднем плане был изображен сидящий за клавесином музыкант. Казалось, он не замечает, где находится, не обращает внимания на людей, сидящих за его спиной. Он самозабвенно предавался музыке, глядя в нотную тетрадь, раскрытую перед ним. Рядом стояли часы, не имевшие стрелок. «Для него нет времени» – догадалась Кэти. Отчего-то её не покидало чувство, что изображённый спиной к зрителю музыкант вот-вот обернётся. Свет от канделябров создавал очень странный природный эффект – тень от мужчины в чёрном на стене рисовалась страшным двуликим профилем, виной тому был капюшон его плаща причудливой формы.

Три минуты прошли в гробовом молчании.

– Ну что ж, – беззаботно пропела мисс Блекхилл, – оставляю вас наедине с вашими мыслями и чувствами. Я же пойду, подберу среди любезно предоставленных вами костюмов себе что-нибудь подходящее и сольюсь с музыкой, светом и дарами Бахуса.

Она подошла к Эрику, не сводившему с неё сурового взгляда, игриво провела рукой по вороту его рубашки:

– А ты разве не хочешь насладиться всеобщим весельем? – её ладонь пустилась в путешествие по груди Эрика, но была поймана и отброшена в сторону.

– Ты всё ещё сердишься на меня за наше маленькое венецианское приключение?

– Нисколько. Просто считаю, что за ночь с тобой цена была, скажем так, высоковата.

– Неужели? – Ровенна весело рассмеялась. – Тогда отчего же эта ночь была такой долгой? – подняв изящные руки, она вынула длинную, острую как стилет шпильку из волос, и их тяжёлый узел распался сверкающей волной, которая залила узкие плечи, упала водопадом вдоль спины. От внимания Кэти не укрылось, как заворожено все мужчины в комнате следили за этим действом. Ровенна повертела в руках шпильку, увенчанную круглой, багрово красной шпинелью.

– Право же, Эрик. Все события, происходящие с нами, подобны этой шпильке для волос – относиться к ней серьёзно глупо, несерьёзно, – тут она внезапно провела тонким, как игла остриём по горлу Эрика, – опасно… Постарайся обрести мир среди войны.

Эрик скривился и одарил Ровенну взглядом, каким смотрит очень благочестивый священник на жрицу любви, предлагающую ему развлечься.

– Что ж… – с улыбкой, она обвела взглядом притихших присутствующих, – не будем терять время. Вы приступаете к поискам древнего артефакта, а я – удовольствий.

На прощание она потрепала за щёку Рэя:

– Удачи, мой ангел, в поисках глаза ведьмы.

– Как? – не выдержала ошарашенная Кэти.– Неужели вы сами не будете принимать участие в игре?

– Ну, это всё, конечно, очень увлекательно, – засмеялась Ровенна, – но пропустить такую вечеринку? Да я никогда бы себе не простила.

И она как тень выскользнула из комнаты. К счастью, два её сопровождающих последовали её примеру. Кэти вспомнила стишок про Мэри и её ягнёнка. Ягнёнок этот, насколько смогла вспомнить Кэти, вечно следовал за ней, куда бы его непоседливой хозяйке ни вздумалось направиться. Кончилось это тем, что пришёл он вслед за Мэри и в школу, где ему отчего-то чрезвычайно обрадовались голодные ученики и профессор. А вот дальнейшая судьба ягнёнка оставалась тайной за семью печатями. В комнате же наступило то неловкое молчание, когда хорошие люди понимают, что пора взяться за дело, но не знают, за какое именно.

– Предлагаю пойти в библиотеку, —наконец предложил Генрих. – Во-первых, именно оттуда виден изображённый здесь пейзаж, во-вторых там никто не подслушает, так она устроена.

– Мы же там картину видеть не будем! – заметила Кэти.

– Ну отчего же? – ухмыльнулся Эрик, снимая полотно со стены.

01.43 A.M.

Войдя в комнату, Кэти, считавшая свою домашнюю библиотеку большой и мрачной, убедилась в справедливости фразы «Всё познаётся в сравнении». Свет свечей на огромной бронзовой люстре не достигал потолка, тонувшего во мраке. Даже лунное сияние, льющееся из окон, разделявших стены книжных шкафов не могло его рассеять. Монотонность книжных рядов, покоящихся на дубовых полках и покрывавших всю поверхность стен, лишь в одном месте нарушал исполинский камин, в котором гудело пламя, лижущее кажется, целый древесный ствол. У каждого ряда стояла мраморная скульптура, изображавшая девушку в тоге. Даже не имея сколько-нибудь значимых знаний в области искусствоведения и истории, Кэти догадалась, что скульптуры очень старые. Нет, не под силу современным мастерам, отмеченным галереей Тейт как «лучшее произведение года» создать такие нежные, полураскрытые для поцелуя губы, горделивую посадку головы, взгляд из-под тяжёлых век, глядящий в пустоту и прямо в глаза стоящего перед статуей неофита. Ах, не под силу им, отягчённым всевозможными регалиями, заставить свой резец вспороть холодный, спящий мрамор так, чтобы проснулась, ожила нежная женская кожа, текучий шёлк волос, проступили под тонким полотном упругие округлые груди и маленькие острые соски, что бы послушные складки ткани обняли крутые бедра и упали грудой к ногам. Мраморных женщин было несколько, и каждая держала в руках какую-нибудь вещь. Ещёнад камином была картина, сразу привлёкшая внимание Кэти.

На тёмной, практически чёрной траве, усыпанной цветами, стояли, сидели, прогуливались девушки в полупрозрачных одеяниях, каждая держала в руках весьма странный и неподходящий предмет. Одна сжимала в руках свиток, другая маску, третья какую-то непонятную штуку. «Музы!» – догадалась Кэти. «И по стенам такие же в виде статуй». Пока Эрик возился с канделябрами, зажигая свечи, а Генрих о чём-то думал, не глядя на картину, Кэти от скуки начала сравнивать живописные изображения муз с их скульптурными. Правда, музе с мячиком и красивым жезлом пары на картине не нашлось. «Забыл её, что ли художник? Хотя, может, он просто спорт не любит…»

– Я думаю, надо начать с бального зала, – нарушил молчание Генрих.

– Это почему? – Кэти неохотно вынырнула из своих искусствоведческих странствий.

– Мне кажется, очевидно. Истина держит в руках танцующую пару, примулы в её волосах…

– Это вот эта девочка раздетая? А почему она Истина?

– У неё же на браслете написано, – Генрих явно старался быть терпеливым. – «NudaVeritas» – обнажённая истина. По-латыни.

– А-а-а-а… А примулы причём тут? И чего это она обнажённая?

– Первые цветы, распускающиеся весной. Отсюда «primus» – первый. А обнажённая, значит – кристально чистая. Ну, в конкретном случае.

– А моя няня называла эти цветы «ключи святого Петра». Ты уверен, что это примулы?

Генрих рассеянно кивнул:

– Всё верно. По легенде святой Петр однажды уронил ключи от рая. Они упали на землю, ну а как ты знаешь, при свободном падении, скорость тела растёт в … – Генрих, собиравшийся пошутить в весьма материалистическом ключе, осёкся, взглянув на Кэти. – Ну, об этом позже. Словом, там, где они упали на землю, выросли эти цветы, так похожие на золотые ключи. Ну, а поскольку слово «ключ» имеет ещё значение «путь к разгадке»…

– Подожди, подожди, – Кэти сильно забеспокоилась. – Это что же получается, он потерял ключи и рай закрыт?

– Да нет же, – Генрих старался сохранить терпение. – Не волнуйся, пожалуйста. Он послал ангела и тот ключи забрал, всё хорошо, а теперь идём в бальный зал, ладно?

Они пошли по коридору, Генрих тем временем развивал свою мысль.

– Ещё на картине, если вы помните, есть изображение двуликого Януса. И его же голова венчает своды бального зала. Очень надеюсь, нам удастся хотя бы приблизится к этому рельефу.

01.59 A.M.

Удалось. В зале как раз меняли свечи, большинство публики разошлось, чтобы не мешать слугам, опустившим на длинных, скрипучих тросах огромные люстры, заниматься своим делом. В воздухе приятно пахло горячим воском, щекочущим ноздри дымом от гаснущих фитилей, раздавались негромкие голоса. Высокий седовласый слуга ловкими привычными движениями накрывал догоравшие свечи стеклянным колпачком на длинной бронзовой ножке, отчего те сразу гасли. А на место изъятого огарка тут же ставилась новенькая желтоватая восковая свеча. Генрих подвёл Кэти и Эрика к центру зала, где сочленения арки венчала двуликая мраморная голова. Одно лицо, красивое и юное, было обращено в сторону зала, где фрески были посвящены дионисийским мистериям, другое, лицо старика с курчавой бородой, смотрело в часть зала, посвящённую Аполлону. Кэти очень быстро заскучала. Предоставив Генриху в одиночестве задумчиво стоять перед суровым ликом Януса и бросать рассеянные взгляды на фрески, она со вздохом опустилась на низкий диванчик, на спинку которого, как ей в первую секунду показалось, кто-то набросил измятое пальто. И тут же подскочила, как ужаленная, потому, что пальто ожило и обратилось в Перси, который до того возлежал на диване, в позе слегка подтаявшей на солнечном побережье медузы.

– Ах… Мисс Кэти, я как раз грезил о вас…

– М-да? Неужели? – Кэти собиралась было улизнуть, но краем глаза заметила приближавшегося к ним Марка и тут же развернулась к Перси, попытавшись прикрыть лицо веером.

– Я представлял вас на вершинах Парнаса, на брегах Ипокрены…

– Да-да, знаю. Такой ручеёк, его Пегас натопал.

– … Вы шли в сиянии непорочной красоты, такая пленительная, неприступная. И я был ослеплён вашим величием и пал ниц, чтобы целовать землю, по которой ступали ваши ножки.

– Ага.

Перси восторженно повернулся к Кэти и от этого движения с его колен соскользнула и упала на ковер небольшая записная книжка в кожаном переплёте. Кэти её подняла.

– Ах! Прошу вас, отдайте!

– Да ни за что. Это же ваши стихи? – сгорая от любопытства, Кэти начала листать страницы. Стихов оказалось не так уж много, хотя переплёт был основательно потёрт, словно книжку много и часто носили с собой. Большая часть произведений оказались чужими, аккуратно переписанными изящным почерком, другие же были написаны разными чернилами, словно автор по многу дней обдумывал каждую строчку.

– Так, что тут…

 
«Ты как снежный цветок на смертном ложе
На бледных лилий лепестки похожа…»
 

– Опять лилии. – Кэти перелистнула ещё несколько страниц.—О, а вот это уже интересно.

– Молю, отдайте! Это… Ещё не закончено! – врожденный аристократизм не позволял несчастному поэту просто вырвать из рук похитительницы свою собственность, и ему оставалось только скорбно стенать да заламывать руки.

– Да ничего, ничего, – отставив руку в сторону, так, чтоб Перси до книжечки точно не дотянулся, Кэти начала читать вслух:

 
Под сенью мраморных ангельских крыл
Любимая, тебя со страстью я лобзаю
Свой пламенный любовный пыл
С тобою, хладной, нежной, утоляю…
 

– Хм, Перси, вы правда думаете, что кому-нибудь в здравом уме взбредёт в голову заняться любовью на постаменте памятника «под сенью мраморных ангельских крыл»? И почему это она «хладная»? Замёрзла, что ли? – Кэти пробежала глазами ещё несколько строк. – А, понятно.

Она ещё полистала. Перси на заднем фоне тихо подвывал, не особенно, впрочем, отвлекая.

– О, да тут ещё и рисунки в конце! Это иллюстрации, да? – Кэти захихикала, рассматривая нескромные сюжеты, где фигурировал весьма номинальный юноша и тщательно прорисованная девушка в самых разнообразных позах. Перси же повёл себя странно – упал на колени перед ней и захрипел:

– Прошу вас! Сжальтесь!

– Да ладно вам! – засмеялась Кэти, но смех тут же замер на её губах.

Непрофессиональные рисунки легко идентифицировать по гендерному признаку – всегда видно, кто автор. У женщин превалирует интерес к деталям одежды, причёскам, создания же, находящиеся внутри этих одежд и причёсок, как правило, довольно эфемерны. У мужчин же скорее преобладает интерес к, так сказать, внутреннему содержанию. Рисунки Перси хоть и вряд ли прошли бы отбор в солидную галерею, являли собой редкий синтез мужского и женского восприятия, так что Кэти с ужасом узнала по платью и маске, кто являлся главной героиней сюжетов. Но едва она собиралась обрушить праведный гнев на незадачливого творца, как чья-то рука ловко выхватила у неё книжечку.

С каждой переворачиваемой страницей брови Марка поднимались выше и выше. Перси оставил своё занятие – негромкое постукивание лбом по мраморной колонне и бежал, оставив книжечку, как оставляли щиты на поле боя побеждённые римляне. К ним незаметно подошла Ровенна, и впервые Кэти была ей рада.

– Странный парень, – Марк проводил глазами убегавшего Перси.

– Почему? – промурлыкала Ровенна, заглядывая в книжечку, которую Марк всё ещё держал в руке.

– Смерть, могилы, трупы юных дев. Ему ведь не четырнадцать, в его возрасте уже пристало поругивать политику, ворчать о скудоумии сограждан и грезить о юности, солнце и красоте.

– А интересно, – Кэти изо всех сил пыталась отвлечь свой ум от гнусных иллюстраций, – он действительно целовал своих мёртвых нагих возлюбленных в склепах?

– Что вы, моя милая! – Ровенна рассмеялась своим серебристым смехом. – Уверена, лорд Клейтон никогда не целовал никаких девушек – ни мёртвых, ни живых. Вы же знаете этих молодых современных поэтов – на бумаге им море по колено, а предоставь им живую, не мёртвую нагую девушку, так он побежит, как чёрт от ладана.

Пока Марк о чём—то спросил Ровенну, Кэти рассеянно поискала глазами Эрика. Тот колдовал у столика с напитками, наполняя листьями мяты три высоких хрустальных бокала. На него заворожено смотрела высокая девушка в костюме Пьеретты. От волнения она даже сняла маску, стояла, ломая в руках дорогой изящный веер из лебединого пера. Потом, видимо, наконец отважившись, пошла к нему решительной походкой. Кэти её вспомнила, видела однажды на приёме у матери Джорджа. Решив дольше не ждать, она подбежала к Эрику и по-хозяйски взяла под руку. Увидев Кэти, красавица-Пьеретта тут же остановилась в смущении. Кэти с негодованием отметила новенькое обручальное кольцо на её пальце. Вот бессовестная! Как можно имея уже одного мужчину, смотреть на другого. Какая безнравственность! Эрик повернулся к ней, протягивая бокал, полный льда, мяты, звёздочек бадьяна. Кэти с удовольствием выпила обжигающе холодный напиток, на вкус отдававший имбирём и мёдом.

– Ну что, пойдём, поможем? Кажется, он застрял, – у глаз Эрика появились очаровательные морщинки, которые были у него всегда, когда старался не улыбнуться.

Они подошли к Генриху.

– Расскажи, что ты знаешь об этом парне, – Эрик и Кэти, скрестив на груди руки, стояли по обе стороны от Генриха с видом с видом богатых прожжённых коллекционеров, которым не слишком щепетильный дилер пытается всучить сомнительное по качеству произведение искусства.

Генрих вздохнул:

– Янус – символ двойственности, того, что в мире слиты свет и тьма, огонь и лёд, жизнь и смерть. Ещё его имя расшифровывается как «арка», «проход». То есть, он указывает путь. Но куда? Одно его лицо обращено к Дионису, то есть, ко тьме и природе, свободе и хаосу. Другое к Аполлону, к свету, цивилизации, искусству и порядку. Но что это нам даёт?

Эрик широко зевнул:

– Это всё лирика. И все твои проблемы от того, что ты слишком много знаешь. Давай думать практически – в год создания этой сумасшедшей картины из зала что-нибудь убрали?

Генрих задумался, потом медленно произнёс:

– Да. Собственно, статуи Аполлона и Диониса, я помню, ещё был очень этому удивлён, они были великолепны.

– А где они были?

– Да вот же ниши по обеим сторонам зала. На пустующих постаментах теперь столы размещены с напитками.

– Ну, это разумно. А статуи? Знаешь, куда их дели?

– Я знаю! – Кэти пришла в страшное волнение. —Они же в северной башне, перед спуском в подземелье.

– Ты была там? В подземелье? – Эрик бросил острый, внимательный взгляд сначала на Кэти, потом на Генриха. Оба, как дети, застигнутые в кладовой кондитера, отвели глаза.

– Что ж, идём туда ещё раз, – подытожил наконец Эрик ровным, спокойным голосом.

Когда покидали зал, Кэти бросила случайный взгляд в темноту бокового коридора и увидела Фанни, передающую сложенный листок бумаги дворецкому со словами: «Только тотчас ему отнесите, мистер Бэйлиш, век благодарна буду!» Кому это она записки шлёт? Кэти удивилась, но эпизод этот тут же выскочил у нее из головы. По влажной от ночной росы траве дошли до северной башни. Вход в подземелье встретил зелёным сумраком и тишиной.

– Ну, вот они, – Кэти с радостью первопроходца, увлекающего за собой академическую коллегию, продемонстрировала статуи. – Это Аполлон, а это… Ой, а кулончики-то перепутали!

– Кулончики?!

– Ну да. Ты же сам объяснял, – Кэти указала Генриху на полированный диск на шее Диониса. – Солёный знак Аполлона.

– Солярный!

– Да не важно. Надо бы поставить на место.

И прежде чем ей успели помешать, или хотя бы возразить, Кэти сняла ожерелье со статуи Диониса и повесила на шею Аполлона. И тут случилось странное – свет от канделябров на стенах отразился от круглого бронзового медальона и осветил Аполлона, арку над его головой и что-то тускло блеснуло за спиной статуи. С минуту она и Генрих рассматривали впаянный в стену странный символ, на котором была изображена лира и погасший факел. Генрих пустился в длительные рассуждения о том, что погасший факел является символом Танатоса, бога смерти, а лира, безусловно, обозначает музыку, но их слияние разумеется, является следующим этапом головоломки, и сколь сложно сейчас будет найти новую отправную точку, чтобы понять, в каком направлении следует идти, и… Когда в своём рассказе он дошёл до описания Гипноса, являвшегося вышеозначенному Танатосу братом, а также, в какой-то мере, антиподом, Эрик что-то прорычал про знания, которые не только умножают вселенскую скорбь в целом, но и являются сегодняшней ночью причиной его мигрени, в частности. После чего просто ткнул кулаком в бронзовый диск. Внутри стены глухо щёлкнуло, и она с тяжёлым скрежетом отъехала в сторону.

– Прошу, – мрачно проворчал Эрик. Затем широким жестом, словно зазывала на ярмарке, указал в темноту открывшегося прохода. – Похоже, мы сейчас как раз окажемся в том секретном чулане, который ты так долго и безнадёжно искал.

Генрих секунду остолбенело молчал, затем высказался, что мол, так вот и пала великая античность под натиском варваров. Они начали подниматься по лестнице, закручивающейся подобно спирали. Пространство было столь узким, что только Кэти могла идти свободно, не задевая плечами стен, мужчины чувствовали себя гораздо менее комфортно. Было трудно дышать. Воздух, который никто не тревожил десятилетия, был спёртый, сухой, к тому же внешняя часть каменной стены отдавала накопленное за день тепло. Так что, когда они наконец достигли узкой верхней площадки, вид у всех троих был примерно такой, какой был у Данте, когда они с Вергилием завершали свою познавательную экскурсию по преисподней.

Немного постояли, чтобы отдышаться. Теперь Кэти уже была уверенна – ей не кажется, из недр замка доносилась тихая, словно приглушённая музыка. С каждым поворотом похожей на завитки раковины улитки лестницы, музыка становилась всё отчётливей. Она была пугающе странной. Монотонный, плавный её ритм был необычно бедным, словно бы плоским, как голые скелеты деревьев зимней порой, когда ничто не нарушает монохромное однообразие их мёртвых ветвей. Лестница закончила свой крутой спиралевидный взлет.