Текст книги "Тёмный лабиринт"

08.54 A.M

Кэти прошла по коридору и задумчиво опустилась на каменный саркофаг какого-то безвестного рыцаря, по-домашнему стоявший под окном галереи. Верх был покрыт деревом, так что осудить Кэти было, в общем-то, не за что. Побыть в созерцательном одиночестве ей, разумеется, не дали.

По лестнице быстрым, стремительным шагом понималась стройная молодая женщина. Как ни была Кэти смущена и задумчива, когда она увидела выражение лица незнакомки, ей захотелось оказаться где-нибудь в другом месте. Её очаровательное личико было искажено от ярости и удивительно смахивало на саблезубого тигра. Увидев Кэти, девушка остановилась, как вкопанная.

– Где этот мерзавец?!

Кэти решила осторожно уточнить.

– Какой именно?

– Мой муж, конечно! Епископ Уитлширский.

– А-а-а …?

– Мне сказали, что он входил сюда! И что он прячет какую-то женщину.

– Уверена, это недоразумение. Епископ произвёл на меня впечатление очень серьёзного человека.

– Так вы с ним знакомы!? А, случайно, не вы ли….

– Нет! – завопила Кэти. – Просто видела его на балу! И вообще, я не свободна. Да. Слишком не свободна.

Миссис Грегсон слегка опешила. – В каком смысле «слишком»? – но тут же поняла. – А, кавалеры соревнуются? Да… – её лицо разгладилось и стало мечтательным. – Я ведь, когда была в вашем возрасте, так много мужчин за мной ухаживало. Великолепных мужчин. Балы, дуэли. … Пока я не вышла замуж за этого сластолюбца, это ничтожество.

– Ну, зачем же так. Это не совсем подходящий эпитет на мой взгляд, – мягко заметила Кэти.

– А вы можете предложить что-нибудь пожёстче? – Оживилась миссис Грегсон с видом человека, готового рассмотреть любые разумные предложения.

– Я не это имела ввиду, – засмеялась Кэти. – Уверена, вы заблуждаетесь на его счёт.

– Да? А как вы объясните покупку картины «Римская вакханалия»? И ведь спрятать от меня пытался, подлец.

– Ну, это ведь только картина.

– Значит, думает об этом, мечтает!

Кэти не нашлась, что на это возразить. Спросила только:

– И где теперь картина?

– Сожгла, – голубые глаза миссис Грегсон сверкнули мрачным удовлетворением.

– О….

– А сейчас много хуже – женщина! Ну ничего, на этот раз ему не поздоровится. И ей тоже.

Сказать или не сказать? А, хуже всё равно уже некуда.

– Миссис Грегсон, мне известно не многое, но… Слышала, что повезут её в сундучке, так что вряд ли речь идет о любовнице.

Супруга епископа захлопала длинными пушистыми ресницами.

– Сундучок? Это меняет дело, – в глубокой задумчивости она стянула перчатку и сунула палец в рот, что сделало её похожей на капризного избалованного ребенка.

– Что ж… Не то чтобы я одобряла убийство, но… В конце концов, у мужчин могут быть разные обстоятельства. Нельзя быть к ним уж слишком требовательной. В сущности, они дети.

Кэти не могла с ней не согласиться.

– Вы с вашим тоже… Построже. Они легко расслабляются. Воспитывать нужно.

– Ну да, ну да, конечно, – пробормотала Кэти, пытаясь представить, как она воспитывает, к примеру, Эрика. Обычно живое воображение на сей раз извинилось и расписалось в своей профессиональной непригодности.

Расстались на самой дружеской ноте. Миссис Грегсон устремилась на поиски вероломного супруга, а Кэти, вздохнув, в изнеможении опустилась на бренные останки рыцаря. И тут же подскочила, как ужаленная, потому, что из саркофага раздался придушенный голос:

– Ушла?

Казалось бы, после событий сегодняшней ночи бояться уже, в общем-то, нечего, но покойные рыцари в меню еще не входили. Ведьма была, да, нежить и вампиры тоже, а вот мёртвых воинов еще не было. Крышка саркофага медленно приподнялась, и из-под неё выглянуло перепачканное лицо епископа.

– Маргарет? Она ушла? – спросил он хриплым шёпотом, озираясь вокруг безумным взглядом.

– Как вы меня напугали! Ушла, ушла. Послушайте, мистер Грегсон, Вы что же, прямо на… останках прятались?

– Ах, – епископ осторожно выбрался, отряхиваясь, затем бережно извлёк деревянный сундучок, до того заботливо поставленный меж ног покойного рыцаря. – Плоть человеческая – трава, и цвет её – цвет полевой. Душа этого благородного джентльмена наверняка на небесах, так что мирские заботы для него тлен. М-да, тлен. – епископ озабоченно осматривал перепачканные одежды.

– Впрочем, и это пустое. Ах, что я пережил! Если бы она меня обнаружила!

И принялся оправдываться:

– Моя бесценная Маргарет редких достоинств женщина, алмаз сияющий! Но строга. Знаете, у меня ведь была восхитительная живописная коллекция. До того, как я женился.

На его лице отобразилась глубокая печаль. Кэти стало его жалко.

– Знаете, что? – решительно сказала она, – Давайте я сама отнесу.

– Мисс Кэти вы прекраснейшая из женщин! Достоинства ваши… Осторожнее, пожалуйста, крышка не заперта. Так вот, достоинства ваши могут сравниться лишь с вашей красотой. Мой экипаж из чернёного дуба, кучер в красной ливрее. Да ниспошлёт на вас господь милости свои! Теперь я могу предстать перед Маргарет с гордо поднятой головой.

И он удалился решительной походкой, как конкистадор, вооружённый сияющим мечом и пламенем веры, а Кэти поспешила вниз по лестнице к входным дверям. Уже практически на пороге она заколебалась. Искушение было слишком сильным, и, помучившись угрызениями совести (правда, не очень долго) Кэти спряталась за мраморной колонной и дрожащими пальцами откинула крышку. Под пушистым ворохом опилок обнаружилась изящная терракотовая статуэтка, небольшая, около десяти дюймов в длину и шести в высоту, изображавшая девушку, нежившуюся в постели. Кэти недоуменно ее разглядывала. Ну да, бретель ночной сорочки слегка спустилась, кокетливо обнажая плечо, шаловливое выражение лица, но такие в любой гостиной имеются. Всё прояснилось, когда Кэти начала укладывать статуэтку на место. Терракотовое одеяло поднялось, как бы разделив скульптуру на две самостоятельные части, под ним обнаружились странные вещи. Рубашечка оказалась задрана до талии, а ручка проказницы находилась между широко разведенных ног. Кэти фыркнула от смеха, и подумала, что его преподобие оказался натурой куда более многогранной, чем ей представлялось вначале.

Она вышла в аккуратный, вымощенный серым камнем с тонкими зелёными прошвами травы дворик, где располагались на ночь кареты. Картина была идиллической – молодая служанка перебирала в корзине зелёные яблоки, играли дети, двойняшки лет пяти, мальчик и девочка. Девочка изо всех сил била палкой по перевернутому медному тазу, грохот стоял невообразимый. Что нисколько не мешало сладко дремать кучеру его преподобия на облучке покрытой чёрным лаком кареты. Брат малышки, похожий на румяного щекастого херувима, высунув от усердия язык, целил из рогатки прямо в затылок не ведающему беды кучеру. Оба были предельно счастливы. Их мать, до сих пор с умилением наблюдавшая за ними, все же сочла нужным сделать замечание, заметив Кэти:

– Лиззи, – сказала она девочке, – Так нехорошо!

– А я хочу! – упрямо надула губки юная разбойница и продолжила свое занятие с удвоенной энергией.

– Дети! – улыбнувшись, обратилась служанка к Кэти, и спрятала в карман пару самых крупных и красивых яблок. – Ничего с ними не сделаешь, верно?

Кэти считала, что кое-что сделать можно, но в силу воспитания от высказывания воздержалась. Раздался свист пущенного из рогатки камня и разочарованный возглас мальчишки – он промахнулся. Кэти, в душе строго осудившая проказника, с грустью подумала, что она в его возрасте ничего подобного себе бы не позволила. Конечно, современный мир жесток, в нем все больше насилия, но… Она едва успела увернуться от второго камня, и бросив гневный взгляд на мальчика, приступила к пробуждению кучера.

Очень скоро Кэти поняла, что столкнулась с не меньшей проблемой, чем имели гномы с Белоснежкой. Конечно, ведь гномы были людьми порядочными, поступить так, как повеса-принц они не могли, в итоге результата не имели. Что Кэти ни делала, а ситуация не менялась, несмотря на все её усилия, полные досады возгласы мальчугана, которому никак не удавалось попасть в цель и адский грохот, издаваемый несчастным тазиком. Кучер продолжал безмятежно спать. И тут Кэти осенило.

– Малыш, – очень ласково обратилась она к покрасневшему от злости херувиму, – ты неправильно рогатку держишь. Можно я тебе покажу?

Отец Кэти часто любил повторять поговорку «Если бы молодость знала, если бы зрелость могла». Кэти на личном опыте убедилась в неправильности это якобы мудрого утверждения. Зрелость еще как может. Камень, направленный опытной, твёрдой рукой угодил точно в цель, и кучер его преподобия взмыл над облучком, подобно горному орлу над снежными вершинами суровых Альп. А Кэти, торжественно вручив оружие застывшему в немом восхищении мальчику, направилась к кучеру как ни в чем не бывало. Но когда человека столь немилосердно вырвали из сладостных объятий Морфея, он бывает, мягко говоря, не в духе. Так что кучер, потирая шишку, добрых три минуты неодобрительно взирал на молодую леди, вдумчиво и подробно объяснявшую ему куда именно и как следует поместить деревянный сундучок.

– Понимаете, его надо поставить не совсем внизу, чтобы не раздавить, но и не совсем вверху, что бы не было видно…

Кучер не понимал. Он задумчиво чесал перебитый во время политической дискуссии нос и никак не мог взять, с чего это юная леди (а в том, что это была леди, несмотря на растрёпанные волосы и отсутствие перчаток, он не сомневался) так вот, с чего это она выполняет обязанности горничной. Возможно, прояви он чуть больше расторопности и сообразительности, все бы кончилось хорошо, но…

– Люк, подождите, не спешите укладывать! – через двор к ним спешила миссис Грегсон, а за ней, подобно агнцу, которого ведут на жертвенный алтарь, брёл епископ. Действовать нужно было быстро. Кэти сунула в руки опешившего кучера сундучок и поспешила покинуть будущие Помпеи.

08.54 A.M.

Рядом с подъездной аллеей располагался так называемый шахматный дворик. Небольшая квадратная площадка, по периметру усаженная идеально сформированными кипарисами, между их строгих точёных колонн кусты, сгибавшиеся под тяжестью крупных чайных роз. Шахматные фигуры, выполненные в половину человеческого роста терпеливо ждали на мраморных и травяных клетках, пока их коснется чья-нибудь рука. Идиллическую картину несколько нарушала горзная фигура леди Флоренс, курсирующая между двумя королями – чёрным и белым. Расхаживая по шахматной площадке, как капитан пиратского бриза по палубе, она бросала грозные взгляды на сухопарую, съёжившуюся от страха служанку.

– Ну? – леди Мэвик выхватила из сумочки лорнет, как морской кортик.

– Мадам, я право, с ног сбилась! Его нигде нет! – служанка робко взирала на миссис Мэлвик, грозно разглядывающую её в лорнет.

– Кларенс. Вы самое бесполезное и бестолковое существо, которое когда-либо носила земля. Что значит – «Его нигде нет?» Лошадь Джорджа на месте, значит и сам он тоже здесь. Говорите, обыскали весь лабиринт? Пора приняться за это вместилище скверны.

– Скверны, мадам?

– Разумеется. А как можно еще назвать этот возмутительный дом. – Леди Флоренс поджала губы и обвиняющим жестом указала на шахматного коня.

– Но миссис Мэлвик, может быть, стоит немного подождать? В конце концов, мистер Джордж взрослый мужчина… – служанка пыталась воззвать к разуму своей госпожи, но как известно, там, где говорит материнское сердце, вышеозначенный разум стыдливо умолкает.

– Молча-а-а-ть! Какая же вы бессердечная, холодная! А если с моим мальчиком что-то случилось? Он такой нежный, хрупкий. Вдруг он что-нибудь съел?

– Съел, мадам?

– Как вы глупы. У него слабый желудок, он есть только вареные овощи и паровую рыбу. Кто знает, чем его угостили в этом Содоме? Поднимите на ноги всех в замке.

– Да, миссис Мэлвик.

09.12 A.M

Кэти прищурилась от яркого солнца. Во внутреннем дворике на зелёном газоне был накрыт стол с завтраком. Во главе стола восседал Джордж, нимало не смущающийся изумлёнными взглядами, которыми одаривали его немногочисленные сотрапезники. Из одежды на нём были только штаны, да и те в плачевном состоянии. Перед ним стояло блюдо с жареной на огне кабаньей ногой, в которую Джордж вгрызался, игнорируя безупречно сервированные приборы. Отчего-то Кэти вспомнился вечер, когда они в Челси забежали пообедать, и Джордж методично и подробно отчитывал официанта, объясняя, какие именно вилки следует подавать к грушевому десерту. К кабаньей ноге вплотную примыкал жареный фазан с яблоками, рядом в ведре с подтаявшим льдом покоилась пустая бутылка вдовы Клико, а по соседству с ней запотевший графин с прозрачной жидкостью.

– Джорджи, что это?

– Завтрак «а ла рюс» – Джордж приветственно взмахнул кабаньей ногой, – присоединяйся.

– А… А ты уверен, что в России именно так и завтракают? – поинтересовалась Кэти.

– Нет, – честно признался Джордж, немного подумав. – Но очень надеюсь. Это чертовски вкусно.

– А это что? – спросила Кэти, с омерзением принюхиваясь к содержимому графина.

– Русский напиток «водка». Очень согревает. Видишь ли, я уезжаю в Россию. – Джордж мечтательно возвёл глаза к небесам. – Княжна Мария исключительная, восхитительная женщина. И её сёстры весьма достойные, благородные девушки. Истинные леди.

Кэти заворожено смотрела на скелет фазана.

– Джорджи, а тебе не кажется, что три дамы это… Ну несколько аморально, что ли.

– Кто бы говорил.

Кэти надменно оледенела.

– Я была во власти неодолимых обстоятельств. И они были гораздо сильнее меня. В смысле – обстоятельства.

– Ну, разумеется.

– Кстати, – Кэти оживилась, вспомнив беспокоивший её вопрос, – а что такое «шлюшка»?

Джордж, наслаждавшийся чашечкой Island of St Helena, поперхнулся, выплюнув кофе на скатерть.

– Где ты слышала это ужасное слово?

– Видишь ли, я пошла на третий этаж, посмотреть гобелены…

– Забудь.

– Но…

– Видишь ли, приличные мужчины и женщины такие слова не употребляют. Так что – забудь.

– Ну ладно, – обиженно пробурчала Кэти. – Передай мне вон тот салат, с рукколой. А где ты там жить будешь?

– А, у них поместье под…. Джордж замешкался. – Под каким-то «Бургом». Неважно. Уверен, исключительно достойный город. – он подтянул к себе тарелку с сосисками и принялся за них с удвоенной энергией. – В жизни не был так голоден. Скажи, Кэти, что ты знаешь о России?

– Ну…. Кэти задумалась. – Там холодно. И ещё медведи.

– Прекрасно, – Джордж мечтательно улыбнулся. – Холод и медведи. Это и есть настоящая жизнь для настоящего мужчины.

Кэти засмеялась. Взгляд её упал на человека, сидевшего напротив. Это был Перси Клейтон и выглядел он неважно. Цвет лица его прекрасно гармонировал с листьями салата «романо», которые он рассеянно перебирал в тарелке, одежда приобрела ещё более артистический вид, если такое вообще возможно. Кэти заколебалась. Пару раз Перси и Джордж по случайности встречались взглядами, и оглядев друг друга у обоих на лицах появлялось весёлое недоумение. Должна она или нет? Помочь соединению любящих сердец, ведь всё же они братья, или не стоит? Вопрос не простой – вон, Тристан с Изольдой воссоединились и что в итоге? Два трупа, и в дополнение скорбящая вдова и несчастный вдовец… Раздираемая сомнениями, Кэти не сразу обратила внимание на некоторое оживление, возникшее на площадке.

– Джордж!!! – громовой голос обрушил тишину летнего утра, как порыв ветра карточный домик. Все вздрогнули. К ним приближалась леди Мэлвик с неотвратимостью жестокого рока. Кэти по привычке успела немножко испугаться, но тут же опомнилась. Впервые со дня их знакомства, она искренне улыбнулась при виде леди Флоренс. О да, месть – вещь неблагородная, недостойная и вообще, всячески заслуживающая порицания. Но какая сладкая!

– Перси, – нежно обратилась она к лорду Клейтону, который в этот момент пребывал, судя по блаженной улыбке и мечтательному взгляду где-то в зарослях Эдема, а скорее, Авалона, окруженный симпатичными валькириями, а не за этим бренным столом. – Перси, тут твоя мама. И пожалуйста, перестань мазать селёдку мармеладом.

На эту новость все отреагировали молча, но не безразлично. Леди Флоренс резко затормозила и немного подпрыгнула, Перси уронил вилку, опрокинул бокал, повернулся на стуле и чуть не упал, даже Джордж на мгновение отвлёкся от кабаньей ноги. Определённо, ситуация заслуживала внимания.

– Мама! – просиял Перси, и поспешил навстречу окаменевшей леди Мэлвик.

Леди Флоренс слегка побледнела, вздрогнула и попятилась, как гордый и смелый Макбет, увидевший на пиру призрак Банко.

– Мама, я решился покинуть эту праздную Италию и вернуться под родительский кров!

– Как?! Но я думала, ты хочешь заниматься наукой? – с робкой надеждой пролепетала леди Мэлвик.

И было видно, что надежда эта трепещет и гаснет, как огонек свечи на сильном ветру.

– Я разочаровался в науке, мама. И теперь я вернулся в Англию навсегда…

– Ой!

– И мы наконец неразлучно будем вместе…

– Что!?

– Да, я знаю, ты всегда мечтала об этом. Идём же скорее, мне не терпится увидеть родные пенаты, я так долго странствовал… – подхватив безжизненную руку леди Флоренс, Перси увлёк её за собой.

Он продолжал ещё радостно живописать леди Флоренс мирные картины семейной идиллии, долгие зимние вечера у камина, которые они вместе будут скрашивать, наслаждаясь поэзией Перси, и когда они уже, войдя под арку, исчезли из вида, раздался страшный грохот, прервавший вдохновенные речи поэта. Звуку крушения предшествовал другой, подобный тому, которые издают клавиши расстроенного пианино, если нажать на них одновременно, нечто среднее между стоном и воем. Все присутствовавшие за завтраком замерли, а через дворик бодрой походкой прошествовал Бэйлиш, невозмутимый, как замороженная камбала. Он наклонился к уху прислуживавшего за столом слуги, и тот тут же, передав поднос своему помощнику, скрылся в направлении арки.

Кэти, успевшая расслышать только «… и понадобится четыре человека, не меньше», не утерпела.

– Доброе утро, Бэйлиш, – обратилась она к дворецкому с лучезарной улыбкой, – скажите, а что там случилось?

– Доброе утро, мисс Кэти. Должен с прискорбием сообщить, что с её светлостью приключился обморок. Полагаю, причиной его послужило чрезмерное эмоциональное напряжение, вызванное естественной радостью матери, воссоединившейся с сыном после долгой разлуки.

– А-а-а, так вот что это было. А я решила, что это рояль рухнул.

– Это была её светлость, мисс.

Кэти и Джордж немного помолчали.

– Что ж, тем лучше, – Джордж подтянул к себе блюдо с жареным беконом. – Конечно, неожиданно, что у меня есть брат, тем более брат, похожий на пуделя, упившегося слабительным, но по крайней мере теперь мама не будет одинока, и это снимает с меня тяжкий груз сыновней ответственности.

– А он ко мне сватался, – зачем-то сообщила Кэти.

– Надеюсь, ты отказала?

– Конечно.

– Это правильно. Наверняка только языком работать умеет. Хотя, если правильно его использовать, и то неплохо…

Рядом возник официант.

– Ещё шампанского, сэр?

– Валяйте.

Официант, покорно вздохнув, водрузил на стол новый плод винодельческого искусства прославленных мастеров Франции. Джордж щедро наполнил два бокала. Искрящаяся пенная жидкость выплеснулась за кромки резного хрусталя.

– За твое будущее, милая Кэти.

Кэти, смеясь, протянула руку. Неприятное покалывание пробежало вдоль по незащищенному тканью запястью. Руку медленно обливало огнем, затем лицо, шею и грудь. Кэти вздрогнула, лихорадочно потирая кожу, непонимающе захлопала ресницами. Что происходит? Джордж, очевидно, заметил.

– Кэти? Всё в порядке?

– Да. Наверное. Не знаю.

В испуге она замерла. Все открытые участки кожи пылали, на вид по-прежнему оставаясь фарфорово белыми. Боль усиливалась, становясь нестерпимой. Кэти вскочила, опрокинув бокал. Шампанское медленно заливало скатерть, придавая ей приятный, нежно-золотистый оттенок.

– Джорджи! Пожалуй, я пойду. Хорошей поездки в снежную Россию.

Она опрометью бросилась под крыло спасительной тени каменного арочного свода. И темнота приняла её в свои милосердные объятия. Жжение понемногу стихло, боль прошла. Кэти приподняла юбку. Шрам на ноге полностью исчез, даже следа не осталось. Кожа матово светилась ровной белизной в сумраке каменного холла. Кэти стояла в тени галереи, ухватившись за точёный бок колонны и чувствовала, что камень становится теплее её рук.

09.07 A.M.

– Тихо, тихо, мой хороший, – Мэтью, ласково погладил по крутой, лоснящейся шее нервного, тонконого мерина, который яростно грыз трензель, и никак не желал спокойно идти рядом с конюхом, – сейчас мы его найдем, твоего хозяина, и домой поедем. Ну, то есть ты поедешь, устал, мой хороший?

Мэтью уже с ног сбился, разыскивая епископа, к которому у него была личная просьба, помимо обязанности подготовить коня. Так что узрев в тени галереи, выходившей во дворик, величественную фигуру, облачённую в дорожный плащ, он вначале возликовал, как путник, узревший оазис после длительного перехода по пустыне, затем так же оробел – не мираж ли это?

– Ваш конь, мистер Грегсон, – ласковым и деликатным голосом обратился Мэтью к спине епископа.

Тот в ответ вроде как хрюкнул. Восприняв это междометие как знак согласия и одобрения, Мэтью решился подойти ближе. Епископ стоял, скрестив руки на груди, подобно Данте, взирающему на панораму ада. Впрочем, предмет, на который он устремил свой взор, полный скорби и печали, был не столь велик и лежал у ног преподобного небольшой, красноватой кучкой.

– Э-э-э-э…. Ваше преподобие, мистер Грегсон? – Мэтью переминался с ноги на ногу в сильнейшем смущении.

– Ну чего вам ещё? – раздаржённо огрызнулся епископ, наконец, отрывая скорбный взгляд от терракотовых осколков.

– Сэр, – заблеял Мэтью, – в смысле, ваше преподобие, смиренно просим, точнее, вопрошаем… Я и моя невеста. Тьфу. Короче, не могли бы вы нас повенчать?

– Нет.

– То есть как это? Ваше преподобие.

– А так, – епископ резко повернулся к Мэтью и тот слегка попятился. – Ни к чему умножать скорбь и без того трагичного утра.

– Конечно, можно вас понять, сэр, – осторожно заметил Мэтью, поглядывая на два великолепных синяка, окружающих глаза епископа и предающих ему разительное сходство с африканским бабуином, – сложное утро, вы устали и всё такое… Я попозже тогда. И Фанни как раз подойдет, супружница моя будущая.

– Никакого венчания не будет. Ни сейчас, ни попозже. Что вы так на меня уставились? Много вы знаете о женщине, к ногам которой вы так опрометчиво бросаете свою жизнь? Может быть, под маской лилейного ангела скрывается сущий демон? Да-да, дитя мое, – епископ задумчиво почесал глубокие царапины на лице и вдохновенно продолжил. – Каково её отношение к искусству? Спрашивали? Вижу по вашему испуганному лицу, что момент сей вы упустили, и лишь сейчас (благодаря мне!) осознали всю глубину своего упущения.

– Но сэр, как же… Во грехе ведь живем!

– Тем более. Господь ниспослал вам милости свои, а вы, вместо того, чтобы воздать хвалы, и пользоваться в своё удовольствие, их презрели. Да, пре-зре-ли. И требуете, чёрт знает, чего, – епископ мрачно полез на лошадь.

– Но ваше преподобие! – совершенно ошалевший от высказывания, вырвавшегося из святейших уст, Мэтью придерживал стремя, пока епископ неуклюже садился в седло, – Сие ведь благость! Сказал Господь: «Плодитесь и размножайтесь».

– Правильно. И плодитесь, кто ж вам мешает. А добровольно лезть в петлю…

– Но ад, сэр!

– Так я и стремлюсь вас от него спасти. Полная свобода, тихая, счастливая жизнь, профитроли на ужин и сколько захочешь….

– Пра-фи…!?

– Ну, в вашем случае, скорее пиво. Ещё не запретила? Запретит.

– Стало быть, не повенчаете, сэр?

– Не повенчаю, – и, сдавив шенкелями бока гнедому коню, епископ решительно потрусил со двора.