Текст книги "Тёмный лабиринт"

– Нет! Я сама хочу.

Генрих в весёлом удивлении откинулся на подушку, наблюдая за ней из-под ресниц. А в Кэти желание боролось со смущением, так непривычна и нова была эта смена ролей, так волновала и будоражила. Не добавлял комфорта и Эрик, развалившийся в кресле, и со снисходительной улыбкой наблюдавший происходящее. Кэти порывисто обернулась и бросила на него быстрый взгляд.

– Нужна помощь? – ехидно осведомился он и зачем-то набросил тяжёлый шотландский плед на свои колени. «Неужели замёрз?» подивилась про себя Кэти. Перевела взгляд на Генриха и увидев его нежную, ласковую улыбку, сразу успокоилась. Решив не обращать внимания на бессовестного зрителя, она поёрзала, передвинулась ниже и опустилась на его напряженный член. Судорожное движение – и мужские руки стискивают ее податливые бедра, заставляя опуститься ещё ниже, до предела, и Кэти, упираясь ладонями в его твёрдый, рельефный живот, начала двигаться с исступлённым, сумасшедшим нетерпением. И тут же остановилась, чувствуя, что вот-вот наступит разрядка.

– Не хочешь…? – млея от собственного бесстыдства, Кэти выгнулась и взглянула на Эрика, который застыл в своём кресле. Спарки, который то ли соскучился, то ли решил оказать посильную помощь – прыгнул Эрику на колени. Тот стиснул зубы и прошипел, скидывая кота:

– Спарки! Что б тебя. Ты же ледяной! – он перевёл взгляд на Кэти и покачал головой, улыбаясь:

– Ни в коем случае. За вами так забавно наблюдать.

– Да, да. Конечно ты прав, – легко согласилась Кэти, прикидывая про себя через сколько минут рухнет последний бастион. Она соскользнула с бёдер Генриха, вызвав у того недовольный вздох, повернулась спиной к Эрику, и, встав на четвереньки, прикоснулась губами к ещё горячему от её собственного тепла животу.

– Ах ты маленькая, развратная… – восклицание это вырвалось у Эрика помимо его собственной воли. Но её поза была уж слишком откровенной, она так чувственно прогнула узкую спину, так широко раздвинула стройные ножки, обративши в его сторону их темнеющее соединение… Он вздохнул, поднимаясь.

– Нет, нет. Ты же хотел ограничится созерцанием. – Кэти смеясь, попыталась увернуться, когда руки Эрика легли на её бедра.

– Позже. Лет через двадцать. – Он легко вошёл в её влажное, разгоряченное лоно.

08.00 А.М.

Из-за того, что в комнате не было окон, чувство времени совершенно пропадало, но раздался негромкий бой часов, полный, как колокол, возвещая миру что уже восемь утра. Генрих поставил на стол бронзовый письменный прибор.

– Я думаю, нужно написать твоим родителям и передать письмо с кем-нибудь из знакомых. Сегодня тебе нельзя отлучаться из замка, даже ненадолго. Ты будешь себя не очень хорошо чувствовать. Через пару дней ты уже сможешь ездить в гости.

– В гости? Сюда?

– Туда, – Генрих обнял её за плечи. – Кэти. Назад дороги нет, теперь твой дом здесь.

– Что ж… – Кэти сглотнула. – Не очень представляю, что бы такое написать, что убедило бы папу мирно подождать моего визита.

Она написала короткое письмо. Сбивчивое, путанное, не очень понятное ей самой, и на минуту задумавшись, подняла вопросительный взгляд на Генриха:

– С кем бы передать?

– Марк точно не уехал, – подал голос Эрик, уже четверть часа не отрывавшийся от своего бесценного трофея – бронзовое сердце лежало, разобранное на мельчайшие детали на куске плотного сукна.

– Откуда такая уверенность?

– Он меня лично заверил, что не покинет это место пока не найдет свою маленькую сестрёнку и не свернёт шею любому, кто осмелится хоть пальцем до неё дотронуться.

– А, это хорошо, – Генрих повернулся к Кэти. – Но тебе самой придется с ним встретиться. Мы уже не сможем покинуть подземелья до наступления темноты.

– Ну да. Конечно, – сложенное треугольником письмо исчезло в складках корсажа.

– А где твой юный кавалер? – внезапно спросил Генрих. – Джордж?

Кэти вспомнила.

– Он пошёл смотреть гобелены с русскими княжнами.

– Это очень плохо, – Генрих вскочил на ноги. – Эти сумасшедшие русские княжны не обычные женщины, они настоящие ламии, ненасытные и безжалостные дьяволицы. Идём скорее, я знаю где их искать. Когда они его увели?

– Она была одна, княжна Ольга, кажется… Это было перед тем, как мы вошли в склеп.

Генрих взял Кэти за руку и через пару минут они бежали вверх по главной лестнице, перепрыгивая ступеньки.

– Вероятно, уже поздно. Скорее всего, бедный мальчик уже несколько часов мёртв. Сюда.

Генрих едва коснулся двери, и она распахнулась, как от сильного порыва ветра. Они оказались в маленькой комнате, которая вела в другую, всю и в самом деле убранную гобеленами. Окон не было, источником света служил ярко пылавший камин и два канделябра, слабо освещавшие романтическую сцену. Кэти открыла рот от изумления и схватила за руку своего спутника. Лорд Мэлвик стоял, абсолютно голый, на коленях, на необъятных размеров диване, некогда устланном шёлковыми простынями, теперь же валявшимися жалкими тряпками на полу. В одной руке была бутылка с прозрачной жидкостью, другой он держал за волосы княжну Марию. Та, так же полностью обнажённая, стоя на четвереньках с широко раздвинутыми ногами, с упоением ласкала языком его вздыбившийся громадных размеров член. Достопочтенная княжна Ольга покрывала поцелуями его ягодицы, одновременно массируя яички, а княжна Татьяна лежала, раскинув ноги и лаская себя руками, постанывая, в нетерпении закусывая губу. В нос Кэти ударил сильный запах крепкого алкоголя, женских духов и разгорячённого тела. Джордж залпом допил оставшееся содержимое бутылки, отшвырнул её в угол, где она, жалобно звякнув, присоединилась к остальным. Затем, шлёпнув по спине княжну Марию, скомандовал:

– А теперь возьми мой член в рот, шлюшка. Да-а, целиком. Вот так, соси его как следует, потому, что сейчас я собираюсь крепко трахнуть тебя в твою маленькую щёлку, девочка. – Да, сожми его зубками… – внезапно он резко вскинул голову и втянул воздух через сжатые зубы. По внутренней стороне бедра стекла тонкая струйка крови.

– Ты опять кусаться, скверная девчонка?! Придётся снова тебя наказать.

– Теперь моя очередь! – заныла княжна Татьяна. – Нечестно, её пять раз уже. А меня только три!

Джордж наградил её двумя увесистыми шлепками по приподнятым ягодицам.

– Я не позволял тебе говорить, маленькая дрянь! Ты должна покорно ждать своей очереди. А теперь, Маша, встань на колени, как хорошая девочка и раздвинь попку.

Княжна Мария поспешно выполнила этот приказ, не забыв победно глянуть на обиженную сестру.

– Шире. Вот так хорошо. Сейчас я кончу в твою маленькую попку, шлюшка…

Вообще, вся сцена напоминала хорошую, качественную римскую оргию. Нерон мог бы такой гордиться. Кэти тихонько ойкнула, а Генрих, давясь от смеха, смог, наконец, выговорить:

– Полагаю, мистеру Джорджу не требуется наша помощь. Думаю, нам лучше уйти.

– Ага, – пискнула Кэти.

Они тихонько вышли в коридор, и когда осторожно закрывали дверь, до них донеслось: «Да-а, ещё глубже, милый! Накажи меня как следует…»

Прислонившись к стене коридора, Кэти и Генрих минут пять хохотали и никак не могли успокоиться.

08.30 А.М.

Бэйлиш пребывал в самом скверном расположении духа. Сегодняшняя ночь была из разряда тех, которые вспоминают в критических ситуациях и успокаиваются, благоговейно произнося: «Бывало и похуже». Пропала служанка – раз. Пропали два трупа – два. Нет, в самом деле, хозяин попросил убрать четыре штуки. А как убрать четыре, если их всего два? Старушка и немолодой, несимпатичный джентльмен. Молодёжи обнаружить не удалось. Изысканная и внушительная коллекция хозяйского виски, хранившегося в чёрном готическом шкафчике, стала значительно менее изысканной и внушительной после набега на неё почтенного полковника. Это три. Разбит великолепный китайский подсвечник – четыре. И самое скверное – куда-то запропастилась негодница племянница. А вдруг она сейчас с этим недостойным конюхом? Ясно же, у парня никаких серьёзных намерений и в мыслях нет. А если сейчас происходит самое худшее? Возможно, в этот самый момент они даже целуются! Руки у несчастного дворецкого самопроизвольно сжались в кулаки. Ах, знать бы где она!

Мольбы несчастного дяди были услышаны. Через двор крупным аллюром пробежала неразлучная парочка и была схвачена на полном скаку.

– Мэтью! – Бэйлиш всю душу, весь накопившийся гнев вложил в это восклицание.

– Да, сэр?

– Куда это вы несётесь…

А, бог с ней, с конспирацией.

– … с моей племянницей!?

– В церкву, – решительно и смело ответил парень, крепко держа за руку свою раскрасневшуюся спутницу.

Бэйлиш замер, оторопел, просиял. В одну секунду он изменил своё, конечно же неправильное, мнение об этом честном и порядочном парне. Как мог он подозревать в непорядочном отношении к своей племяннице этого лучшего из конюхов, да что там, лучшего представителя рода человеческого? Сам он был в церкви дважды – один раз на похоронах матери и другой раз, когда венчался со своей Дженни. Не на похороны же они так спешат?

– Конечно, конечно, – забормотал он, украдкой утирая непрошенную слезу, – только вот, Мэтью, мальчик мой… Там прибыла миссис Грегсон. Жена епископа. Так ты лошадь её прими. Ну, и свободен. Дел-то на пару минут.

И, похлопав оторопевшего от неожиданной перемены в обращении конюха, пошёл вниз по кипарисовой аллее, насвистывая романтический мотив. Мэтью, надо сказать, не слишком огорчился. Религиозный пыл в нём уже слегка угас, события минувшей ночи поблекли при свете дня, ну а лошадь… Это незыблемое, вечное, сакральное. Неловко извинившись перед Фанни, которая, надувшись, отправилась к себе (а не продолжила святое паломничество, как следовало бы ожидать), он поспешил к подъездной аллее. И, обогнув серповидную клумбу, усаженную почему-то оборванными цветами, замер, как громом поражённый. Молоденький грум, поспешно соскочив со своего коня, помогал спешиться своей хозяйке, всаднице, закутанной в синий дорожный плащ. Она была облачена в изысканную, бледно-голубую амазонку, как видно, подобранную под цвет огромных, отороченных бархатными ресницами глаз. Молодое и нежное лицо поражало не только своей утончённой красотой, но и необычным, строгим выражением. Ничего этого Мэтью не заметил, всем своим сущестовом устремившись к лошади, с чьей золотой спины она легко и изящно спрыгнула. Разлука! Сердце Мэтью забилось быстрей. Полгода он не видел её, не касался этой короткой, бархатистой шёрстки! Раздираемый переполнявшими его чувствами, он мёртвой рукой принял повод, переданый ему юным грумом.

– Как она прекрасна! – вырвалось у Мэтью, со слезами на глазах разглядывавшего свою любимицу.

– Да… – вздохнул грум, не отрывая полного любовной муки взгляда от молодой супруги епископа.

– Ну! А ножки! В ладони уместится. – Обрадованный солидарностью по отношении к его любви, Мэтью опустился на колени и бережно взял в руку благородную узкую бабку. Придирчиво проверил – не подковали ли изверги. Нет, всё в порядке. Ухоженные, заботливо покрытые воском копыта не тронул варварский молоток кузнеца. Сколов, трещин также не обнаружилось. На сердце немного полегчало. Разлука нежно потёрлась бархатным носом о знакомое плечо.

– Ножки чудо как хороши, – прошептал белокурый грум, не отрывая жадного взгляда от узких щикотолок хозяйки, которая сейчас пытала испуганную служанку. Несчастная горничная виновато разводила руками – нет, она не знает, где можно найти его преосвященство.

– Хорошо за ней смотришь? – сурово спросил Мэтью, придирчиво осматривая гриву и хвост. Подстрижены и расчёсаны хорошо, не придерёшься.

– Да… – прошептал несчастный слуга, пожирая глазами свою любовь, которая бросив бесполезную служанку, отловила лакея, которого теперь допрашивала со всем пристрастием.

– Небось сам бы хотел объездить эту лошадку? – Коварно, тоном змея, вопрошавшего в райском саду глупенькую Еву, тихо спросил Мэтью.

Юный слуга, покраснев до корней волос, издал тихий стон. Мэтью (и не без оснований) воспринял этот звук в качестве знака согласия, и сочувственно пробормотал:

– Ну, понимаю. Но это для господ. Не про нашу честь.

Грум еще раз застонал, в который раз представив траченного молью епископа, которому по неразумному упущению судьбы дозволялось средь бела дня, на глазах у всех, целовать эти несравненные ручки. А ночью… Но об этом было лучше не думать. Слуга так стиснул зубы, что едва не сломал их. А Мэтью с тайным превосходством подумал, что к нему судьба больше благоволила. Этот несчастный мальчик, ну что он может себе позволить? Купать, кормить, и только. Мэтью же доверено самое сокровенное и важное – тренинг. Но Разлука продана, и никогда ему уже не стиснуть шенкелями её золотые бока, не подставить лицо свежему встречному ветру, что есть дух несясь на ней по вересковым пустошам. Теперь эта несносная девица владеет его милой, золотой Разлукой. Он ещё раз неприязненно взглянул на юную жену епископа. Что за пигалица, честное слово! Его Фанни и то ладнее скроена. Конечно, все бабы на одно лицо, но эта совсем уж тощая, глядеть не на что. Он ещё раз с восхищением взглянул на свою утраченную любовь, ласково потрепав её по мускулистой, тонкой шее. Воистину, у каждого свой кумир.

08.23 A.M

Отпылал карнавал с его безудержным, хмельным весельем. По залам и галереям ещё бродили оставшиеся до утра гости, но в целом замок опустел, даже звук шагов теперь отдавал эхом в пустых и тёмных коридорах. Спускаясь по лестнице, Кэти столкнулась с расстроенным, озабоченным Марком.

– Малышка Кэти! Слава богу, ты нашлась! Что всё это значит? – под глазами у него залегли глубокие тени, лицо осунулось. Явно всю ночь на ногах.

– Я в порядке.

Кэти отступила назад, собираясь достать письмо, но Марк схватил её за руку. Тепло ладони неожиданно обожгло кожу. Простое тепло человеческой руки показалось жаром и подарило неожиданное жгучее удовольствие её стремительно остывающему, умирающему телу.

– Джорджа насилу разыскал, он внизу. Я с ума сходил от беспокойства. Идём скорее. Где ты была всё это время?

Он говорил что-то ещё, Кэти почти не понимала, смотрела на него затуманенными глазами. Раньше его хищный, резкий профиль пугал её, в нём чудилось что-то волчье, теперь весь облик кузена показался ей удивительно родным, живым. Человеческим.

Ей вдруг страстно захотелось прижаться, ощутить это тепло, почувствовать горячий ток крови в жилах, услышать стук сердца. Ощутить тёплое дыхание самой жизни, вдохнуть её в себя. В последний и первый раз побыть с живым мужчиной. В последний и первый раз стать живой женщиной.

– Послушай, Марк, подожди. Не зови Джорджа. Пойдём, ты нужен мне.

Она взяла его за руку и повлекла за собой в первую попавшуюся комнату. От удивления он подчинился, не сказав ни слова.

Комната прежде явно принадлежала женщине. Стены светлые, призрачно-серого оттенка, на белую мебель наброшены чехлы, в китайских вазах засохли букеты роз, на высоком венецианском трюмо безделушки и украшения. Словно хозяйка только что вышла из комнаты и с минуты на минуту вернётся. Но по углам свисали невесомые нити паутины, ломкий рассвет робкими пальцами касался белых чехлов и покрывал, наброшенных на мебель, а в камине лежали покрытые густым слоем пыли дрова. На каминной полке она краем глаза увидела акварельную миниатюру – красивая, черноволосая женщина обнимает вихрастого мальчишку, глаза которого напоминали речной лёд.

Все это едва коснулось её сознания, она толкнула Марка на обитый ветхим голубым шёлком диван, единственный свободный от покрывал предмет в комнате. Наклонившись, оперлась дрожащими от волнения и страха руками о спинку дивана, скользнула полураскрытыми губами по его сухим, плотно сжатым губам. Марк резко отшатнулся.

– Кэти, девочка, ты хоть понимаешь, что ты делаешь?

– Конечно.

Он пристально посмотрел в её полузакрытые, подёрнутые пеленой желания глаза и резко спросил:

– Чего ты хочешь? Надеюсь, ты помнишь, что я твой двоюродный брат?

– Мне холодно. Обними и согрей меня, – тихо произнесла Кэти, наклоняясь к смущённому и обескураженному мужчине. Это была правда. Её бил крупный озноб, в голове шумело, по телу прокатывалась волна то жара, то леденящего холода. Ну, давай же, не бойся. Она легко провела кончиками пальцев по щеке, по грубому от пробивающейся щетины подбородку и остановилась на губах.

– Ты ведь тоже этого хочешь…

– Не хочу и не могу, – Марк попытался освободиться от объятий девушки, но получилось обратное. Она упала ему на грудь, оседлав бёдрами.

– Неужели? – Кэти взмахом руки указала не то на его руки на своей талии, не то на красноречиво оттопыренные брюки. – Я же помню, как ты смотрел на меня прошлым летом, когда мы с Джорджем и Лиз ходили купаться на реку.

– Я!? Нет!

Но почему тогда ему кровь бросилась в лицо, а перед глазами отчётливо встал тот ясный июньский день, полуденный зной, прозрачная на солнце, как мятный леденец листва, и её тоненькое юное тело, затянутое в белый купальный костюм? Небо, помоги мне. Нет. Он не должен, он не может.

Чувствуя, как кровь бешено гремит в ушах, цепенея от собственной дерзости, Кэти повторила попытку – робко поцеловала его в безжизненные губы, прижалась теснее, чувствуя биение своего и чужого сердца. Он не шевельнулся. Сидел, как мраморное изваяние и смотрел в пространство расширенными, безумными глазами. Кэти была готова разрыдаться от разочарования и унижения. Отстранилась, неловко сползла с колен и встала, стараясь не смотреть на Марка. Она была такой юной, нежной, женственной, с раскрасневшимся от стыда и досады личиком. … И он не выдержал.

– Я, пожалуй, пойду, – неловко пробормотала Кэти. – Прости…

Договорить он ей не дал.

– Ну, теперь уж нет! – услышала она за своей спиной.

Он рванул её за запястье с такой силой, что Кэти едва не упала. И вот её уже несут вглубь комнаты, белым крылом взметнулся сорванный с постели чехол и полетел куда-то на пол вместе с туфельками.

– Теперь не отпущу и возьму тебя всю, слышишь? – шепнул на ухо хриплый от страсти голос.

Шёлк простыней, коснувшийся кожи, показался ледяным, но внизу живота разрастался такой жар, что Кэти застонала от нетерпения и раздражения. Ну, давай же, скорее… Он не снял, содрал с себя рубашку, и вот уже его горячее, полуобнажённое, чуть влажное от выступившего пота тело соединилось с её – напряжённым, странно прохладным. Покрывая горячими, жадными поцелуями лицо и шею, он помог дрожащими руками освободиться от платья, потом впился в её рот таким глубоким и страстным поцелуем, что у Кэти закружилась голова. Она глубоко вдохнула запах его кожи, тёплый, яркий. И неожиданно новое, страшное желание накрыло, как волна. Желание приникнуть ртом к его горлу, разорвать зубами плотную, гладкую кожу, почувствовать на языке его кровь, хмельную, как вино. Страх сдавил сердце ледяной рукой, она содрогнулась, откинула назад голову, жадно хватая ртом воздух. И если бы мужчина, сжимавший её сейчас в своих объятиях, поднял взгляд, то увидел бы в отражении полированной спинки кровати, как на несколько секунд изменилось её лицо, потемнели глаза, заострились черты нежного, полудетского лица.

Но оглушённый страстью, он ничего не замечал. Наконец, освободившись от брюк, он одним рывком сдернул с неё остатки одежды. В комнате было холодно – соски у девушки сжались и превратились в маленькие розовые комочки. Он провёл кончиком языка по одному, потом накрыл губами второй. Прочертил лёгкий путь из поцелуев от шеи к золотистому холмику волос. Какая же она там влажная! Нырнув вниз, он провёл языком по истекающим соком складочкам, и Кэти выгнулась на постели, издав стон. Широко раздвинула ножки, позволяя ему делать всё, что заблагорассудится.

Неожиданно Марк перевернул её на живот, навалившись сверху всем телом, сдавил горло одной рукой так, что у Кэти на мгновение потемнело в глазах, другая рука нырнула под живот, заставляя приподняться. Кэти выгнула спину, опираясь на локти, поднялась, широко разведя бедра, готовая и желающая вторжения. И он вошёл, грубым, жёстким толчком, проникая до самого конца в её жаждущую, ноющую женскую плоть. Кэти содрогнулась от острого, болезненного удовольствия, чувствуя, как его горячий, твёрдый как дерево член вбивается сильными, резкими движениями, заполняя её всю изнутри, выскальзывая, раздвигая и врываясь ещё глубже, ещё нетерпеливее. Она начала двигаться ему навстречу, вскрикивая от удовольствия, позволяя проникать до самого конца, всё интенсивнее, раз за разом, слыша его хриплое, загнанное дыхание. Внезапно Марк надавил ей на спину, повалив лицом вниз, накрыв всем телом, жарким, влажным. Она слышала, как бешено бьётся его сердце, напрягаются сильные мускулы, вздуваются вены под смуглой кожей. Вдыхала пьянящий мускусный запах разгорячённого мужского тела и чувствовала, как проклятый ледяной холод в груди истаивает, вытесненный этим диким жаром, приближающим её к вершине, к небесам. Оглушенная мощнейшим внутренним взрывом она едва ощутила, как он со стоном сдавил ей плечи так, что едва не сломал кости.

Минуту спустя Марк расслабленно рухнул рядом с ней на постель. Пресыщенный, потерянный в удовольствии, неспособный думать, что же он натворил и как за всё это расплачиваться. У него будет на это время, а сейчас он хотел лишь раствориться в этой сладостной неге, обнимая ту, которая ещё час назад была для него лишь милым ребёнком, смешной маленькой Кэти, сестрёнкой, которой он покупал подарки к рождеству.

Кэти улыбнулась, лениво повернулась и поцеловала долгим, нежным поцелуем его раскрытые губы. Долгие годы спустя, когда многие события его жизни изгладятся из памяти, а другие потускнеют, отойдя в тень прошлого, лишь эти мгновения сохранят свою яркость – тяжёлый водопад золотистых волос, льющийся ему на грудь, земляничный вкус полудетских, распухших губ и сладкий, такой тёплый и солнечный запах кожи. Яркая вспышка в темноте. Неожиданный, незаслуженный дар судьбы, самое светлое, самое горькое воспоминание.

Марк намотал на палец длинный золотистый локон.

– Хочу его себе.

– Зачем? Это же так…. – она запнулась. По-детски? Сентиментально? Или это сродни трофею под стеклянным колпаком?

Он упрямо мотнул головой.

– Хочу.

Поискали чем бы отрезать. В груде одежды на полу нашёлся пиратский кинжал, на удивление оказавшийся острым. Золотистая прядь змейкой свернулась в его раскрытой ладони. Кэти соскользнула с кровати, поспешно натянула платье, поправила распущенные волосы. Потом, протягивая Марку сложенный лист бумаги, заговорила быстро и настойчиво:

– Это письмо, передашь моим родителям. Скажешь, что видел меня, я здорова и в порядке. Приеду через пару дней. Сама. Ты меня понял?

Он не понял, но кивнул, послушно взял письмо и так и остался лежать, наблюдая, как она, поспешно приведя себя в порядок, идёт к двери, чувствуя, что теряет в этот момент что-то очень важное, что-то, чего он прежде в своей жизни не видел и не увидит впредь. В дверях Кэти обернулась, посмотрела долгим, благодарным взглядом.

– Спасибо.

Это был последний раз, когда Марк видел её.