Текст книги "Тёмный лабиринт"

03.27 A.M.

Ночной ветерок шевелил листья клёна, играл с фиолетовыми фиалками в густой траве, заплетал длинные, зелёные косы дикого шиповника. Северная башня резким светлым силуэтом выделялась на фоне ночного леса, а маленькая часовня у её подножия стояла пустой. Шаловливый ветерок вынес из стрельчатого окна мятые бумажки и понёс их, весело подбрасывая над луговыми травами. Потом окутал своей невесомой, прозрачной шалью молодых влюблённых. Невидимые для посторонних глаз, юноша и девушка сидели, обнявшись, и смотрели на звезды, мерцавшие в ночном небе, подобно маленьким бриллиантам. Сама природа создала над их головами естественный грот из колючих лоз шиповника, в это время года уже рдевших кровавыми ягодами. В перерывах между долгими поцелуями они шептались друг с другом, как это заведено у влюблённых.

– Ох, Мэтью, ну и дураки ж мы с тобой были, что поссорились, верно говорю?

– Не мы. А ты. Кто порвал помолвку и вернул кольцо и все подарки?

– Не так уж много подарков, на то пошло.

– Ну! А открытка с надписью с надписью: «Привет из Кетнтербери?» А лента для волос? Между прочим, целый шиллинг стоила. А, наконец, свинья-копилка?

– Вот хоть бы пенни в неё положил. В свинью. Ладно, можешь всё это мне вернуть. Коль помирились.

– Ну! Верну, ясное дело.

Акт примирения был скреплён особенно долгим поцелуем. Было тихо. Только бились сердца, да храпел в канаве дикий кабан, явно страдавший бронхами. Наконец Мэтью нежно отстранился и, немного подумав, заявил серьёзным голосом:

– И давай, чтоб больше без этого. Ещё не обженились, а ты меня уже в церкву гонишь.

– Да как же не ходить-то можно?

– Очень даже можно. Вот когда увижу самолично деву Марию, тогда и поверю, а так – нет.

– Мэтью!!!

– Тихо, Фанни. Идёт кто-то.

И действительно, через каменную арку вышли двое – женщина в сером и мужчина в тёмном плаще и домино.

– Ой, это ж гости. Ежели увидят, что я с тобой тут прохлаждаюсь, вдруг хозяину скажут? – испуганно зашептала Фанни.

– Сидим тихо, не увидят. И чего это их сюда в лес понесло? Дамочка враз свои светлые наряды измажет.

Идущие под руку мужчина и женщина остановились всего в нескольких метрах от притаившихся заговорщиков. Ветер дул с их стороны и Фанни и Мэтью было отчётливо слышно каждое слово.

– Ну как? Узнал? – у женщины был нежный, мелодичный голос.

Её спутник рассмеялся. – Это было несложно. Как ни забавно, этот секрет мне открыл как раз Полишинель – полковник Кроу.

– И?

– Рэйберны занимаются разведением, тренингом и продажей весьма редкой и дорогой породы лошадей – ахалтекинская чистокровная. Бизнесом этим занимаются давно и успешно, конкуренции никакой – с этими лошадками есть тонкости.

– Я в этом не очень разбираюсь, если честно.

– Требуют специальной тренировки и особого содержания, которые, разумеется, держатся в секрете. По статям и потенциалу им равных нет. Продают только кобыл и меринов, очень дорого.

– Умно! Но не ожидала от Генриха, если честно. Насчёт меринов.

– Это обусловлено практической необходимостью – жеребец этой породы не подпустит к себе никого, кроме тренера, с которым провёл детство. Мерины гораздо покладистее. Соответственно, если жеребчика кастрировать, решишь сразу две проблемы – чересчур буйный норов сходит на нет, да и на племя его уже никак. Так что конкуренции лорду Рэйберну можно не бояться. Если слышала о легендарных победителях осеннего приза – Гиацинт, Любовник Элизы – все они из этой конюшни.

– Как-как?! Любовник Элизы!?

– Он не виноват, бедняжка. Говорят, старший конюший настоящий кудесник своего дела, но выбор кличек, которые он даёт своим подопечным… Словом, он имеет тайный грешок.

– Он извращенец?

– Да. Большой поклонник дамской любовной лирики.

– Что ж… Это упрощает дело. Полагаю, племенные жеребцы содержатся отдельно?

– Разумеется. Конюшня вплотную примыкает к северной башне.

– Лучше и желать нельзя. Позаботишься о них?

– Ну конечно, – мужчина рассмеялся и вдруг порывисто обнял свою спутницу, но она отстранилась.

– А мне пора заняться нашими милыми мальчиками. Хотя младшенького, право, жаль. Он был таким очаровательным, – говоря это она сбросила с плеча мешочек и высыпала его содержимое в траву. Мужчина наклонился, очевидно, чтобы рассмотреть.

– Только мужчины? – тихо спросил он, – а девушка?

– Зачем? Она так наивна и слаба, что нисколько не помешает, – женщина тихо рассмеялась, затем сняла с лица маску и развязала тугой узел волос на голове, стянула с рук длинные перчатки и бросила их на землю.

– Любовью, что ль, займутся? – в голосе Мэтью прозвучала надежда.

– С ума сошёл? Благородные девушки разве будут такое на улице делать? Да она платье замарать побоится, не то что… – Фанни замолчала.

Было от чего. Женщина расстегнула тугой лиф, и через мгновение тяжёлое платье с шумом упало в траву. Под ним она оказалась совершенно обнажённой, с бронзовой от загара кожей, столь необычной для аристократки. Переступив через груду серого шёлка, она повернулась к лесу, раскинула руки, как крылья, подняв их раскрытыми ладонями к небу и вдруг запела низким, гортанным голосом, покачиваясь из стороны в сторону, уронив голову на грудь. Пепельные, растрёпанные волосы полностью закрыли лицо, превратив молодую женщину в древнего, безликого идола. На одной ноте, пение лилось без пауз и выражения, постепенно поднимаясь и нарастая, слова нанизывались друг на друга, как бисер на нить. Но то был не человеческий язык.

– Она зовёт, – вдруг севшим, не своим голосом прошептала Фанни. – Я слышала такое однажды. В Шотландии, когда была маленькой. Моя бабка была колдуньей… Она зовёт. Но кого?

И столько в этом кличе было древней, неизбывной и пронзительной тоски, что у обоих наблюдавших волосы на голове встали дыбом. И лес откликнулся. Тревожно зашумели кроны деревьев, вихревые змейки помчались меж встревоженных трав, что-то грозное, тёмное заворочалось во внезапно потемневших небесах.

– Святые угодники! – ахнула Фанни, показывая дрожащей рукой возле себя. Зелёный, влажный мох зашевелился, и прямо у её ног влажную землю разорвали, поднимаясь, белые как кости мертвецов грибы. Один за другим, они выползали из почвы, формируя правильные концентрические круги. Мэтью, сглотнув, крепко сжал её дрожащую руку.

Гальваническая дрожь пробежала по телу женщины, она упала на колени, запуская, вонзая руки в жирную, чёрную землю по локоть, бессвязно выкрикивая слова на языке, давно забытом живыми. Её спутник, до этого спокойно сидевший на камне невдалеке, неспешно поднялся и пошёл в сторону замка. Он вошёл в арку, лишь на мгновение обернувшись и посмотрел на женщину, словно хотел убедиться, что всё в порядке. А она начала биться, словно в припадке, обхватила себя руками, размазывая землю по груди и животу. И не только землю. Полная луна освещала женщину, как свет сотен свечей льётся на алтарь. И Фанни, и Мэтью могли поклясться, что всё её тело измазано кровью.

И тут они появились. Одна за другой, из леса выныривали серые тени. Стелясь по траве, разрывая клубы тумана, они вышли из леса. Даже в ночном мраке их глаза светились, горели жидким расплавленным золотом. Волки. Их было не меньше сотни, и они были гораздо крупнее своих обычных лесных собратьев. Бесшумно ступая, огромные звери собирались вокруг своей хозяйки. В воздухе повисла звенящая тишина. Плотнея, сгущаясь, казалось, воздух меняется вокруг них. Женщина поднялась и бросила в эту бесформенную серую массу какие-то вещи, извлечённые из своего мешочка. Дрожь волной пробежала по волчьей стае, то тут, то там, подобно островкам в бушующем море, поднимались волчьи головы, жадно втягивая воздух расширенными кожаными ноздрями.

– Убейте, – прошептала женщина.

Серые волны вздрогнув, схлынули, и никого уже не было на залитой лунным светом поляне, кроме колдуньи. Она, словно опустошённая недавним действом, сидела на земле, низко опустив голову и расслабленно бросив руки вдоль тела. Казалось, она не дышала. Под тонкой кожей отчётливо проступали рёбра и позвоночник, придавая женщине сходство с рептилией. Под рукой Фанни хрустнула сломанная ветка. В испуге она разжала ладонь, но было поздно. Стремительно и резко, как иволга, потревоженная в своём гнезде, ведьма обернулась через плечо, и на Фанни глянули затянутые молочной пеленой, словно вырезанные из оникса глаза. Этого было достаточно. С криками, парочка кубарем скатилась с крутого травяного склона и бросилась бежать.

– Святые угодники! – вопил Мэтью, резво перепрыгивая попадавшиеся кочки и волоча Фанни за руку, – Дева Мария и ты, Отче! Защити нас от ведьмы проклятой и всего её воинства!

– Куда бежим-то? – задыхаясь от быстрого бега, едва смогла выговорить Фанни.

– В церкву!!!

– Ночь на дворе, закрыта она!

– Плевать, на паперти молиться будем.

Несмотря на все недавние события, Фанни Джонс была абсолютно счастлива.

04.31 A.M

Эрик и Кэти шли по коридору, ведущему в бальный зал. Здесь было шумно и людно, сновали слуги, нёсшие на блюдах жареных фазанов под колпаками из перьев, сделанных так искусно, что казалось на серебряных блюдах восседают настоящие птицы, несли корзины с фруктами и подносы с искрящимися хрустальными бокалами, повсюду встречались смеющиеся, беседующие люди. Прямо у входа в бальный зал находилась небольшая комната, откуда из-за плотной, шитой бирюзовым шёлком портьеры, доносился знакомый серебристый смех. Ровенна! Ну как можно пройти мимо. Кэти потянула Эрика за руку и он, к её удивлению, подчинился. В комнате обнаружился полковник Кроу в компании Ровенны и практически пустой бутылки виски.

– Какой у вас очаровательный костюм! – мурлыкала Ровенна, любовно поглаживая золочёный воротник Полишинеля. – Вот только эта брошка… Вы её в память о бабушке носите?

– Брошка? – генерал встрепенулся, покраснел и даже слегка протрезвел.

– Кажется, моему прадеду принадлежала. Не помню. А что, – тут голос его стал тревожным, – мне не идёт?

– Ах, ну видите ли, – Ровенна посмотрела на полковника тем долгим, проникновенным взглядом, которым смотрит индийский удав на особенно мягкого и жирного суслика.

– Всё же она женская… И к тому же такая дешёвая безделушка вам явно не к лицу… Не продадите мне её для благотворительного базара? Скажем, за два фунта?

Такое предложение полковник с возмущением отверг и подарил Ровенне камею, решительно оторвав её от шёлкового жилета. Ровенна тут же рассыпалась в благодарностях и извинениях – она так спешит, ей решительно пора. Она уже собиралась упорхнуть, но в коридоре была поймана под локоть Эриком.

– Куда так торопитесь, мисс Блекхилл? Могу я взглянуть на ваш трофей? – он поймал и крепко сжал её узкую ладонь, державшую камею.

– Подозреваю, этой штуке лет двести и стоит она не меньше трёх сотен фунтов?

Ровенна звонко расхохоталась.

– Обижаешь, милый. Эта камея выполнена около второго века нашей эры и стоит около двух тысяч фунтов. Если не торговаться, конечно.

Кэти ахнула:

– Как вам не стыдно!

– Нисколько, – Ровенна блеснула белозубой улыбкой. – Напротив, я доброе дело сделала.

– Да как же это?!

– Ах, ну милая моя, подумайте. Эта чудесная вещь, изумительной, кстати, работы, принадлежала болвану, который не придумал ничего лучше, чем прицепить её на карнавальный камзол, чтобы прикрыть недостающую пуговицу! А я продам её человеку, который сможет по достоинству оценить эту красоту и позаботится о её сохранности.

И ловко вывернув запястье из руки Эрика, Ровенна ускользнула.

– Как можно не только делать такие ужасные вещи, но и выдавать их за добродетель! – Кэти была возмущена до глубины души.

– Увы, в её словах есть зерно истины, – Эрик, к удивлению Кэти, безмятежно улыбнулся, – никто не знает, что есть зло и что благо.

Это заявление возмутило Кэти ещё больше. Как можно не понимать столь элементарных вещей? Она воскликнула с жаром:

– Я знаю! Я точно знаю, что хорошо, а что плохо.

– Вот уж не думаю. Ну, приведи пример того, что ты считаешь плохим.

– Воровство! – воодушевлённо начала Кэти, но Эрик её прервал.

– А если ты, к примеру, украдёшь яд у убийцы и тем самым спасёшь жизнь его потенциальной жертве? Или похитишь планы нападения у захватчиков и спасёшь невинный город?

Кэти озадаченно смолкла. Но, как говорил один печально известный француз: «Добродетель скучна и предсказуема, порок же разнообразен и цветист». Хорошо. Коль скоро порок оставляет широкое поле для творческой фантазии, обратимся к ясной и понятной добродетели.

– В качестве примера добра. Ну так, к слову. Спасти жизнь младенцу? – она победно взглянула в насмешливые синие глаза. Не впечатлила.

– … который потом вырастет и станет Гаем Калигулой. Или Иродом. Уверен, матери тех младенцев, которые были убиты по приказу этого почтенного императора, неплохого политика и стратега, к слову сказать, так вот, они тебя точно бы не поддержали. Они бы предпочли, что бы в нежном возрасте никто не спасал бы жизнь этого милого малыша.

– Ну… Никто никогда не знает, что вырастет из ребёнка, – сконфуженно пробормотала Кэти.

Эрик снисходительно посмотрел на неё.

– И никто никогда не знает, что вырастет из совершенного тобой поступка. Вот я одолжил после долгих просьб Снежка (мы на нём с тобой сегодня в замок приехали) так вот, одолжил знакомому. А он на нём днём вздумал прокатиться, развернул его против солнца, а у альбиносов глаза очень чувствительны к солнечному свету. Конь встал на дыбы и скинул седока, а тот и разбился. Так, желая угодить другу, я стал его убийцей.

Кэти не нашлась, что ответить.

– Так что, – Эрик чуть улыбнулся, взглянув на озадаченную Кэти, – с возрастом я стал менее пылок, добр, отзывчив, и соответственно, куда менее опасен для общества.

Он вдруг мягко притянул к себе растерянную девушку, неторопливо, спокойно обнял, словно они были не в людном коридоре, где вялой рекой передвигались гости и стоял гул голосов, а в совершенно уединённом месте. Кэти взволновано подняла на него взгляд, но Эрик лишь поцеловал её в лоб и золотистые, пахнущие миртом и ночным воздухом волосы, и так же неторопливо разжал объятия. Так целуют очень любимого маленького ребёнка, но никак не возлюбленную. Кэти на мгновение прижалась щекой к прохладному, жесткому от крахмала шёлку его рубашки, с удовольствием вдохнув его запах, не изменённый по последней мужской моде духами. Тёплый, свежий, и по-детски сладкий. Только теперь она обратила внимание на этот выраженный лаконизм. Единственный из всех знакомых ей мужчин, Эрик не пользовался духами, не носил никаких украшений, даже на карнавале он не озаботился маскарадным костюмом. И почему-то совсем не отталкивала Кэти эта простота. Озадаченная, смущённая, Кэти машинально перевела взгляд на стену, где располагались большие напольные часы, чей бронзовый маятник, подобно метроному, считал в тишине. Считал минуты и секунды жизни с неумолимостью палача.

– Идём? – встрепенулась Кэти.

И он молча подал ей руку.

Они прошли по длинному коридору, ведущему в бальный зал. Из комнаты слева донёсся знакомый голос:

– … вопреки распространённому заблуждению, немецкое слово «носферату» не означает «вампир». Это слово греческого происхождения и значит «переносящий болезнь».

– Опять Генрих выпендривается, – вздохнул Эрик. – Пошли, послушаем про вампиров?

Они вошли в очень уютную комнату. Стены обиты тёмно-зелёным атласом и почти не видны за прекрасными полотнами фламандских мастеров. Одна из картин поразила Кэти. Сюжет был, судя по всему эротический, но пару художник изобразил престранную. Молодая красивая женщина сидела в мрачном каменном подземелье, а к её обнажённой груди приник губами в целом неплохо сложенный, но совершенно седой старик. Кэти всё недоумевала – мастер, написавший картину явно профессионал и талантливый художник, тогда отчего такую прегадкую модель выбрал на роль любовника? И поза для любовных утех какая-то странная… Через неделю она узнает от Генриха, что сюжетом картины «Кимон и Перо» послужил исторический пример дочерней любви. Молодая римлянка спасала таким образом осуждённого на голодную смерть отца, кормя его грудью и рискуя собственной жизнью. Кэти будет весьма озадачена.

Камин здесь был выполнен из светлого, словно воздушного мрамора и поднимался причудливой скульптурной композицией до самого потолка. Он словно был образован из виноградных лоз, корнями уходивших в пол, и сгибающихся под тяжестью гроздей, меж которых младенцы-сатиры устроили весёлую возню с такими же юными нимфами. Вокруг этого камина расположилась знакомая компания.

По центру, как китайский император на троне восседала, надменно поджав губы, миссис Мэлвик, справа от неё Рэй, удачно облачённый в костюм летучей мыши, что делало его живой иллюстрацией и чрезвычайно веселило присутствовавших. Чуть поодаль – мрачный епископ, всем своим видом порицавший подобные беседы. Мэйбл Талли томно возлежала на диванчике в позе восточной одалиски и без нужды обмахивалась своим лебединым веером. Даром что сквозняк был ужасный и девушка явно мёрзла, даже губы её приобрели элегантный, но несколько нетипичный для этой части лица голубоватый оттенок. По временам она бросала выразительные взгляды на Генриха, который взгляды эти не замечал, равно как и якобы нечаянно обнажившуюся щиколотку. Сам Генрих расположился в большом и неудобном кресле чёрного дерева, и вдохновенно рассказывал про вампироподобных духов, называемых Лилу и упоминавшихся в ранней вавилонской демонологии.

– Вампиры – девчонки? – хихикнув, прошептала Кэти Эрику.

– Зря смеёшься, – так же тихо ответил он, – сегодня на балу видел троицу таких.

Но не успела Кэти осмыслить шутка это или стоит расспросить поподробнее, как их заметили.

– Входите же, – Рэй приветственно подвинул два стула, – мы тут на модную нынче тему дискутируем. Вот вы верите в вампиров, мистер Рэйберн?

– Верю, – серьёзно ответил честный Эрик.

– О, вы на нашей стороне, – захлопала в ладоши миссис Талли, – а то эти материалисты, – она указала на коалицию в лице епископа, леди Флоренс и Рэя, – они не верят. А я говорю, что вампиры – это так романтично!

– Что же тут романтичного? – слегка опешил Эрик.

– Вот и я о том же, – подал голос недовольный служитель церкви, – если даже предположить, что подобные богомерзкие создания и в самом деле существуют, как они по-вашему выглядят, проводя дни в гробу под землей, а ночи в поисках жертвы? Все эти клыки, когти, истлевшая одежда, залитая кровью невинно убиенных.

Эрик закатил глаза.

– Можете обзывать нас материалистами, сколько угодно, – фыркнула леди Флоренс, – но в этом мире существуют только живые существа, из плоти и крови, вот вроде этого кота.

Тут она указала на Спарки, который невесть как оказался в комнате и теперь подбирался к китайскому столику, на котором заботливые руки прислуги расставили чайную посуду и два внушительных блюда с сэндвичами. На современном серебряном, как успела выяснить Кэти, были сэндвичи с говядиной, на старинном медном – с огурцом. Увидев, что явление его не осталось незамеченным, кот мирно сел рядом со столиком и принялся вылизывать лапу.

– Ничего вы в вампирах не смыслите, – надула губки Мейбл и кокетливо взглянула на Эрика, – вы бы лучше лорда Байрона почитали.

Епископ негодующе хрюкнул, из чего присутствовавшим сделалось ясно – он лорда Байрона не читал и читать не собирается. Мейбл продолжала, не обращая на него ни малейшего внимания:

– Вампиры они такие… утончённые, аристократичные… У них глубокий, томный взгляд, алые губы, ледяная кожа…

– Такая? – Генрих, едва сдерживая смех, дотронулся до её руки. Чем вызвал взрыв негодования в душе Кэти. Нет, какие же мужчины вероломные создания – оставь их на пять минут, и вот, уже трогают другую девушку за руку.

– Ну нет, мистер Рэйберн, у вас рука просто прохладная, это не то. Ледяная, это как снег. – Мэйбл мечтательно устремила взор в потолок. – Вот я представляю, если бы у меня был возлюбленный вампир, мы парили бы в ночных небесах, купались бы в лунном свете, танцевали под звездами…

– Охотились бы на селяночек, – ввернул неромантичный Эрик.

– А? – Мэйбл непонимающе захлопала ресницами.

Тут Кэти вздрогнула. Сначала она решила, что неподалеку взорвался склад боеприпасов, но тут же осознала свою ошибку. Нет, их мирной жизни ничто не угрожает, это просто леди Флоренс зычно расхохоталась.

– В самом деле, милочка, вы же упустили одну деталь. Как нас только что информировал мистер Рэйберн, вампиры пьют кровь людей!

Миссис Талли, в это время занимавшаяся тем, что лениво потягивалась, стараясь случайно приподнять юбку повыше, и не спуская рокового взгляда с Эрика, немного смешалась.

– Ну… – смущённо протянула она, – это же не обязательно? Можно использовать что-нибудь другое… – её взгляд остановился на сэндвичах с говядиной, красивой пирамидой лежавших на серебряном подносе, – к примеру, быков?

– На вкус – мерзость, – решительно отверг это предложение Эрик, но увидев выразительный взгляд брата, спохватился. – Даже в виде стейка.

– Ах, еда, это не главное. Ради любви можно даже стать вегетарианцем! – возмутилась Мэйбл.

– Нет, не выйдет, – решительно возразила леди Флоренс, – моя подруга увлекалась этим с полгода назад. Прочла в каком-то модном французском журнале, что мол, нехорошо кушать «в злобе убиенных животных». В итоге всё семейство было посажено на такую диету, начиная от супруга её, и заканчивая охотничьими собаками. Супруг почёл за благо развестись и соединить свою судьбу со значительно менее возвышенной и требовательной особой.

– Но собаки-то с ней не развелись?

– Нет, что вы. Собаки начали кашлять, а потом передохли.

– Ужасно, – вздохнула Кэти, пряча улыбку.

Миссис Талли возмущённо наморщила носик. Ещё раз без нужды переменив позу (а заодно сделав вполне целомудренное декольте значительно менее целомудренным) и послав соблазнительную улыбку Эрику, она томно промурлыкала:

– Меня такие скучные материальные вещи мало занимают. Я думаю о другом. Как с восходом солнца я возлежу в мраморном склепе в объятиях своего бессмертного возлюбленного…

– И скучаете до самого заката, – ухмыльнулся Рэй, – поскольку занять вас ему будет решительно нечем.

– Это почему же? – слегка оскалился Эрик.

– Ну как же, – Рэй поднял на него невинный взгляд, – у мертвецов же ничего не работает.

– У вас, очевидно, какие-то трудности возникли с представителем кровососущих? – нежно поинтересовался Эрик. – Полагаю, такая информированность обусловлена личным опытом?

– А вы, очевидно, имеете успешный опыт, – парировал Рэй, сверкнув белозубой улыбкой.

Снова взрыв на складе боеприпасов. Миссис Мэлвик вытирала кружевным платочком выступившие от смеха слёзы. А Кэти тихонько потянула Эрика за рукав. Лучше бы покинуть театр военных действий, пока не стало слишком жарко. Он без слов понял её, поднялся и подал руку.

– Генрих, друг мой, да объясните же наконец дамам, что всё это исключительно фольклор. Вампиров и прочей нежити не существует! – взмолился епископ, озадаченно поглядывая на Спарки, который, продолжая изображать невинную добродетель, просунул лапу сквозь столешницу и подпихивал один из сэндвичей к краю. Сквозь его толстый мохнатый хвост слегка просвечивали венецианские розы на ковре.

– Боюсь, мистер Грегсон, я не тот человек, который сделает это надлежащим образом, – улыбнулся Генрих.