Текст книги "Вне закона"

Глава 59

Холодный и липкий пот залил все лицо. Господи, это снова тени прошлого. Когда же мое прошлое отпустит меня?!

Туман вспомнил начало лихих 90-х. 17 мая 1992 года его арестовала служба безопасности Украины по подозрению в хищении государственного имущества в особо крупных размерах. Статья 86 прим. – наказание до расстрела. Туман, естественно, никаких показаний не дал и сотрудничать со следствием отказался. Он вскрыл себе вены и объявил голодовку в знак протеста против ментовского беспредела. Он не ответил ни на один вопрос следователя. Не подписал ни одного протокола. Устав бороться с таким поведением, его спецэтапом на самолете отправили в Киев, в центральную тюрьму СБУ. Начальником этой хитрой тюрьмы был полковник Петруня. Он снял голодовку Тумана ровно за пять минут.

Игоря прямо с этапа завели в кабинет начальника тюрьмы, и Петруня приятным, вкрадчивым голосом рассказал Туману, что будет дальше.

– Вот вы, Тумановский, старый диссидент. Вы, наверное, думаете, что тюрьма СБУ – это застенки гестапо?!

– Ну, не vip-корпус «Артека», – ответил Игорь.

– Ошибаетесь. – Петруня добро, по-ленински, прищурился. – Ошибаетесь! Дело ваше ведет генпрокуратура. Подельник ваш – генерал, замминистра обороны по строительству и расквартированию войск. Соответственно и содержаться вы должны в хороших условиях. Поймите, Тумановский, я вам не друг, но и не враг. Я просто консьерж, моя задача не помогать следователю бороться с вами, а создавать вам нормальные условия для жизни. Я должен следить за тем, чтобы у вас были чистая постель, хорошее питание и не было никаких причин для недовольства режимом содержания. Я не веду оперативную работу. У моих сотрудников нет даже спецсредств. Я получил на складе дубинки, «черемуху», пластиковые щиты и каски с бронежилетами и, сбросив все это в одну комнату, закрыл на замок. Мы воздействуем на наших сидельцев словом. Мне смешно, когда люди, прибывшие сюда впервые, напряженно ждут, когда же наконец начнутся пытки. Такими были Стус, Хмара, Черновил, Лукьяненко и Параджанов. Не начнутся! Мы следователям даже кричать на подследственных не разрешаем. Впрочем, у вас будет время убедиться в правдивости моих слов. Вот вы говорите, что невиновны. Хорошо! Наймите хорошего адвоката и боритесь. Докажите, что вы невиновны. Но для борьбы нужны силы. Так о какой голодовке может идти речь?! Вам, наоборот, необходимо хорошо питаться, и здесь я ваш союзник. Я никогда не придираюсь к весу продуктовой передачи. Я помогу вам со свиданием. Хотите услышать родных? Это нарушение, но я не изверг. Я лучше получу выговор, чем увижу боль на вашем лице. Я даю вам слово, что все написанные вами жалобы в тот же день будут на столе у генпрокурора. Ну так что, будем дружить и вместе добиваться справедливости или воевать и множить свои печали?! – Незаметно, как Святослав Рихтер, он заиграл пальцами на клавиатуре селектора. – Сколько уже голодаете?

– Десять суток, – ответил Туман.

– Клава, приготовьте нам с Игорем Вениаминовичем завтрак. Мне – как всегда, а ему куриный бульон и воздушный омлет. Я думаю, это будет нетяжело для желудка.

И, не дав Туману даже опомниться, подвинул к нему телефон.

– Звоните. Только прошу вас, ни слова о деле, только о личном. Вы же меня не подведете?!

– Нет! – радостно ответил Туман. Он уже месяц не слышал родных голосов. Пока Игорь разговаривал с домом, подозрительно быстро принесли заказ. От запаха бульона Игорь чуть было не упал со стула.

– Сейчас мы прервемся на завтрак, а потом позвоните еще раз, – сказал, забирая трубку, Петруня.

Туман взял ложку и начал есть. Он ел жадно, обжигаясь, не чувствуя вкуса, и думал, что диссидентство и инакомыслие дожили до наших дней только благодаря фанатикам и конъюнктурщикам типа Омельченко. Если бы было поменьше Омельченок и побольше Петрунь, не было бы ни диссидентов, ни инакомыслящих.

Петруня врал, оперативная работа шла полным ходом. Жучки и видеокамеры были везде: в камере, коридоре, прогулочном дворике и даже в бане. В следственных кабинетах стояли жучки. И отвечал за оперативную работу заместитель Петруни, майор Лупич.

Изоляция, казалось, была в СИЗО СБУ полной. Даже коренные киевляне не знали, что в центре города, на улице Владимирской, находится тюрьма СБУ.

Петруня посадил Тумановского в камеру к Игорю Ткаченко. Тезка Тумана, известный в Киеве рэкетир по кличке Череп, недавно был этапирован из Будапешта, где он расстрелял из автоматов «Узи» одну большую дискотеку. Никого, к счастью, не убил, но многих ранил.

Череп был интересным человеком в плане общения. В первый день он наблюдал за Туманом, но потом в результате общения нашлись знакомые, и отношения потеплели. В это время в Испании проходила летняя Олимпиада, жена Игоря Ирина Ткаченко в составе сборной играла там в баскетбол. Телевизоры режимом содержания тогда не предусматривались. Но Туман, будучи опытным арестантом, научил Черепа, как обойти запрет.

Они вызвали Петруню и попросили в виде исключения разрешить им телевизор. На квитанции у Тумана в СИЗО находился принадлежащий ему телевизор. Петруня вначале отказал, сославшись на инструкцию, на что наученный Туманом Череп пригрозил голодовкой и вскрытием. Петруня, глянув на Тумана, укоризненно покачал головой и со вздохом разрешил в виде исключения. Не каждый день, дескать, чья-то жена защищает честь Родины.

Это событие их особенно сдружило. Но и Туман кое-чему научился у Черепа.

Один раз Череп пришел от своего адвоката грустный и озабоченный. После недолгого молчания он написал (чтобы их не прослушивали, они часто, лежа на кроватях, переписывались) Туману, что его правая рука по кличке Борода избил его отца и отобрал у того «мазду». «Это потому он так оборзел, что я в тюрьме», – писал Череп. «Успокойся, – писал в ответ Туман. – Если ты будешь психовать, ничего не изменится. Отсюда ты все равно ничего сделать не сможешь». – «Ты думаешь?!» – Череп как-то странно посмотрел на Тумана.

Возможно, это совпадение, возможно, перст судьбы, но через несколько дней по всем новостям передали, что под мостом Патона нашли голову преступного авторитета по прозвищу Борода…

Общение с Черепом много дало Туману. Они играли на отжимание, и Череп отжимался по двести пятьдесят раз одновременно. Туман, как опытный человек, знал, что Черепу в этот раз удастся соскочить, и предупреждал его:

– Смотри, Игорь, когда выйдешь, беспределом не занимайся. Умей прощать.

– Что ты! – успокаивал его Череп. – Я вместе с Иркой займусь профессиональным баскетболом.

И почти не обманул.

Почему почти? Да потому что, выйдя на волю, кинулся в разборки. Загорелись коммерческие киоски на Крещатике.

Через некоторое время, когда следствие закончилось, Тумана перевели в Лукьяновскую тюрьму, и к нему в камеру заехал царский грев. В огромном мешке с деликатесами (от гусиного паштета до красной икры) была и ксива от Черепа. «Привет, братуха. Сбылись твои прогнозы. Меня крепят за рэкет, но я ни в чем не виноват. Посылаю тебе немного хавчика, ведь ты же не местный. Постараюсь доболтаться, чтобы тебя перевели в мою хату. Отпиши, как твои дела и какие у тебя проблемы. Соскучился по общению и по нашим играм. На этом ограничусь. Жму лапу. Череп».

Но это было потом, а сейчас они добились разрешения на телевизор и с радостью смотрели, как жена Игоря добывала золото для страны. Мистика…

За стенкой в соседней камере сидел очень известный в Киеве человек – Борис Савлохов, один из его младших братьев сидел этажом ниже, и только третий брат был на свободе. С Борисом Туман общался вечерами через решетку. И пару раз во время купания в бане. Он угощал Бориса коньяком и баночным пивом. У Тумана вскоре появилась возможность приобретать алкоголь и американские сигареты. Потом к Туману подсадили полковника милиции, которого забрали прямо с работы, он даже не успел переодеться. Он так и ходил в форме, но без погон. Полковник был преподавателем в школе милиции и сел за взятки. Хотя Туман сразу понял, что это интриги. У полковника был оборотистый приятель, который приезжал к нему на службу, усаживал его возле себя в машину и перевозил разные грузы. Если на посту ГАИ или где-нибудь в дороге их останавливали сотрудники милиции, он говорил полковнику: «Паша, отмажь, покажи корочки, я так опаздываю». Паша, облаченный в форму, доставал удостоверение, и их без досмотра и проверки всегда пропускали. За эти поездки он подарил Пашиной жене на день рождения шубу, а Паше, тоже на день рождения, – золотые часы. Потом он куда-то исчез, а Пашу арестовали прямо на работе. Прелесть ситуации состояла в том, что приятеля взяли в другом городе за убийство. Опера с ним серьезно поработали, и он то ли за «боюсь», то ли за «сало» сдал их делишки с потрохами. Все бы ничего, но жена Паши и сын отказались от отца и мужа-оборотня в день его ареста. Жена преподавала в той же школе, а сын был курсантом школы милиции. Поэтому они не принесли ему даже смены белья и продуктовой передачи. Два месяца, набрав в рот говна и стиснув зубы, несчастный полковник сидел и ждал справедливости. Туман, выслушав эту историю, сначала отрезал колбасы и сала и еле успел отдернуть руку, так как они исчезли во рту у полковника. А потом достал бумагу и ручку и продиктовал полковнику первую жалобу на имя Генерального прокурора Виктора Шишкина.

– Ты почему сам не пишешь? – спросил он у несчастного узника.

– А зачем? Там разберутся. Ведь я же не виноват.

Туман улыбнулся такой простоте и спросил, что он преподавал.

– Историю КПСС, а потом просто историю.

– Лучше бы ты кодекс учил, чем даты съездов партии.

После третьей жалобы пришел заместитель Генерального прокурора, и полковника освободили. Уходя на свободу, он плакал и обещал греть Тумана, как благодетеля и отца родного. Не передал даже коробки спичек. Ментам веры нет!!!

Скуки ради, приняв передачу из дома и сверив полученное с прилагаемым списком, Туман вызвал ДПНСИ, старшего лейтенанта, и попросил перевесить колбасу, так как, по его мнению, она «похудела» граммов на триста. Если бы старлей объяснил по-человечески, что у него праздник и они выпили и закусили, Туман бы понял и промолчал, но старлей относился к зекам как к быдлу, и Туман засадил гендель. Кипиш прекратил вызванный из дома Петруня. Колбасу взвесили, и коррупция составила двести граммов. На другой день офицера уволили за нарушение присяги или за измену Родине. Не важно, главное, что уволили. Прочитав, что по рациону ему ежедневно положено сто граммов мяса, Туман спросил у противной поварихи-прапорщицы, а где его сто граммов. Если бы та не нахамила и спокойно объяснила, что у нее, кроме Тумана, есть еще и хозобслуга, и прапорщики войскового наряда, Туман бы простил. Неделю он ловил в чистом СИЗО таракана и еле на бане поймал.

Дождавшись смены скандальной поварихи, он, принимая из кормушки миску с баландой, незаметно уронил туда прусачка. Тот все это время жил в спичечном коробке и, хоть похудел и спал с лица, был еще довольно бодр и весел.

Приняв миску и не дав прапору закрыть кормушку, Игорь заорал, что его специально хотят отравить. Сегодня прусак, а завтра дуста насыплют, короче, отказался от приема пищи, объявив голодовку. Прибежавшему на крики полковнику Петруне он объяснил в присутствии поварихи, что на вопрос, где его законные сто граммов мяса, она ответила, что он дурак и что ей надо куда-то девать жир и жилы. Кроме того, с ее слов он узнал, что за счет несчастных сидельцев здесь кормятся сироты из хозобслуги и войскового наряда. «Неужели ментов не кормят дома, что они объедают несчастных зеков? – задал риторический вопрос Туман. – А антисанитария? На прошлой смене… посмотрите, посмотрите, она и сейчас без платка или колпака… я чуть не подавился ее волосом. А сегодня на десерт мне подали прусака, фаршированного макаронами. Это значит, что специально для меня в СИЗО готовят фирменное блюдо “макароны по-скотски”?! Так убейте меня током. Это гораздо гуманнее, чем отравление!»

Несчастную повариху выгнали прямо со смены. Обед за нее раздавали прапора, с уважением и страхом глядя на Тумана, который уволил уже второго сотрудника за месяц! А следующая повариха сто граммов мяса топила Туману в борще и еще сто граммов закапывала в картофельном пюре. И до самого последнего дня Туман получал двести граммов отборного мяса, лишь бы не вонял. А он не вонял, он развлекался. Даже Лупичу, с которым поссорился, сумел отомстить. Как-то адвокат принес Туману рисунок ребенка. Туман посмотрел и вернул адвокату со словами: «Это тебе на ответственное хранение». Из-за жучков они никогда не разговаривали. Адвокат, приходя, говорил «здравствуй», а затем, уходя через три часа, – «до свидания». В этот промежуток они переписывались и сжигали листы, поэтому фраза Тумана заинтересовала Лупича. После свидания он затащил Тумана в отдельную камеру и, раздев догола, прощупал каждый шов, заглянул в каждую дырку. А адвоката бедного продержал до поздней ночи. Тот не давал себя обыскивать, а санкцию нужно было брать у Генерального прокурора. Наконец первый заместитель прокурора Гайсинский Ю. А. санкционировал обыск. Адвоката обыскали, но безрезультатно. Ничего не нашли. Утром адвокат был на приеме у того же Гайсинского, и тот в телефонном режиме объяснил Петруне, что почем. Лупич за ретивость и тупость получил выговор и долго был посмешищем для всего СИЗО. А фраза Тумана «возьми на ответственное хранение» стала хрестоматийной.

Даже убывая из СИЗО СБУ на Лукьяновку, Туман умудрился отличиться. Странными, неисповедимыми путями в день этапа в камеру Тумана попала бутылка коньяка и фирменное баночное пиво. Непьющий, в общем-то, Туман надрался, как зюзя, и упал на руки Лупичу, когда тот пришел сопровождать его на этап. Увидев пьяного в дым – простите за каламбур – Тумана, обезумевший Лупич чуть не потерял сознание. Он потащил Тумана в душ и по дороге со злости ударил его в живот. В отместку Туман изловчился и обблевал майору китель. Лупич бросил Тумана в душе, открыл холодную воду в наказание. Но облегчивший желудок Игорь лег на пол под холодным душем и спокойно заснул. Увидев это, Лупич в сердцах плюнул, понял, что Ленин ошибся, утверждая, что преступный мир сам себя уничтожит. А поняв это, успокоился и приказал отнести не идущего ногами Тумана в карцер. Проспав ночь в карцере, Туман утром бодрый, сытно покормленный, со всеми своими вещами и телевизором убыл из СИЗО СБУ в Лукьяновский СИЗО. Где и дождался суда.

Дело Тумана вела Генеральная прокуратура. Надзирала за законностью Генеральная прокуратура. Обвинение в суде поддерживала тоже Генеральная прокуратура.

И жалобы сама на себя принимала Генеральная прокуратура. Так что справедливость была круговая. А судил Тумана по первой инстанции Верховный суд. Приговор Верховного суда вступал в силу с момента оглашения и обжалованию не подлежал. Так что генерал со своими девятью годами уехал в Полтаву заведовать баней, а Туман со своими четырьмя строгого режима уехал в Харьков, где его гостеприимно ждал военный трибунал.

Кто-то очень сильный и люто ненавидящий Тумана бдительно следил, чтобы, не дай бог, он не вышел на свободу. Уже не Генеральная прокуратура, а военная обнаружила факты хищения стройматериалов на военных складах. Туман неоднократно бывал там, так как его мать до пенсии работала в этой части оператором ГСМ. И Игорь заправлял там свою машину. Ну а раз бывал, значит, вывозил дефицитные стройматериалы. Нельзя по прошествии многих лет сказать, что Туман был ангелом. Он, естественно, сделал ремонт в своей квартире и построил на окружной дороге охотничий домик с башнями и бойницами в стиле средневековых крепостей.

Но масштабы хищений, приписываемые ему, были несоизмеримы с теми детскими шалостями, которые он мог себе позволить. Однако задача военного трибунала состояла в том, чтобы раздуть криминал до небес и дать Туману и его подельникам как можно больше сроков. А чего стесняться? Своим приговором Верховный суд уже заранее давал трибуналу карт-бланш. Кроме хищений, так, на всякий случай, в деле был еще целый букет дурно пахнущих статей. Была даже статья за хулиганство. Когда один пьяный харьковский журналюга с фамилией легендарного красного комдива по телефону нахамил Игорю, последний сел в машину и приехал к наглецу, чтобы преподать ему урок хороших манер. Но смелый по телефону желтоперик не открыл ему дверь. Тогда Игорь спустился в машину, взял из багажника маленькую баночку автомобильной краски и на всю дверь рыцаря пера и диктофона написал слово из трех букв, обычно украшающее те заборы, за которыми, как правило, лежат дрова. И это слово было не «мир». Хотя где-то в глубине души Игорь был пацифистом.

Следователям, ведущим его дело, так хотелось привязать к Игорю этот не красящий его эпизод, что они попросили его пройти почерковедческую экспертизу. Игорь согласился только потому, что ему на трех листах пришлось написать название китайских прогрессивных комсомольско-молодежных организаций «хунвэйбины». Но надписи на дверях и на заборах значительно отличались от надписей в протоколах, и ни один эксперт с уверенностью не смог сказать, кто автор этой ХУЛИганской надПИСИ. Сроки поджимали, и дело, шитое белоснежными нитками, передали в трибунал. И просчитались. За грозным словом «трибунал» оказались такие же военные, с такими же звездами на погонах, что и те, которых судили.

Председательствующий Иван Иванович Юрьев, мужик умный и справедливый, сказал: «Мне насрать на телефонное право! Я, кроме уголовного, другого не изучал. Будем разбираться. Виноваты – посажу. Невиновны – отпущу». И он вдумчиво и скрупулезно провел весь процесс. Туман на протяжении всего суда доказывал свою невиновность, и не так, как мусора, идущие путем фальсификаций и лжесвидетелей. Он приводил факты, доказывая свое алиби. Его свидетели не путались, а были последовательны и правдивы. Дело разваливалось на глазах. Игорь чувствовал, что судья готов ему поверить, судье нужно хоть одно доказательство, что Игорь порядочный человек. И Туман придумал, как доказать судье свою порядочность.

За несколько месяцев, пока Игоря из тюрьмы возили на трибунал, он, естественно, разложил конвой, и все конвоиры были на его стороне. В конце коридора, где проходил суд, была большая комната для курения, а в ней – несколько кабинок туалета. Окна, как и положено, были закрыты железными решетками. В те дни, когда судов не было, это помещение свободно посещали сотрудники трибунала и другие присутствующие там лица. В один из дней суда Игорь попросил своего брата Гену кое-что для него сделать. Гена за пару дней справился с заданием, и Игорю оставалось ждать удобного случая. Через несколько дней в курилку зашел Иван Иванович. Игорь дождался, пока он выйдет из туалета, сказал, что хочет сообщить ему нечто важное, но наедине.

– Нет ничего такого, Тумановский, чего нельзя было бы сказать при всех, – сурово заметил судья.

– Неужели вы думаете, что я позволил бы себе шутить с человеком, в руках которого находится моя судьба? Поверьте, это серьезно. Пусть конвой одну минуту постоит за дверями.

– Наденьте на него наручники и выйдите за дверь, – сказал судья, обращаясь к начальнику конвоя.

На Игоря надели браслеты, и он остался один на один с судьей. Чуть помедлив, Игорь открыл кабинку у окна, из которой только что вышел судья, и неловко, закованными в браслеты руками достал из-за бачка кусок ножовки. После этого он показал судье отпиленную решетку и, отодвинув ее, произнес:

– Посмотрите, сегодня я мог бы убежать. Мои друзья побеспокоились. Но мне не надо бежать! Я невиновен. Это мой единственный шанс. Вы видите из материалов дела, что я не бедный человек. Я бы сейчас ушел и спокойно выехал из этой страны. Но я не виноват. Разберитесь. Только не наказывайте конвой, они не виноваты.

– Разберусь! – скрипнув зубами, воскликнул Иван Иванович. – Разберусь!

С этого момента и до конца суда Игорь знал: все будет по справедливости. А это победа!

Глава 60

«Все будет хорошо». Господи, как Игорь ненавидел эту фразу! Откуда человек мог знать, как все будет?! Только Бог знает, хорошо будет или не очень.

– Вася, постарайся все сделать так, как я сказал.

«А хорошо будет или плохо, мы увидим потом. Либо мы поплывем кверху брюхом, либо менты – мимо нас. Время покажет. Только врачи и учителя имеют право на эту фразу. Лишь им, мудрым и справедливым, дано знать, выживет человек или нет. Вырастет он уродом или человеком», – думал Туман, отправляя Васю на задание.

– Он живет один, встречается с женой прокурора. Девка работает адвокатом, еще не проиграла ни одного дела. Но говорят, что работает не только причинным местом, но и головой. Хитрая и коварная змея, раз закрутила мента и прокурора в один узел. Я поездил за ней немного и вычислил график их свиданий. Она по понедельникам, средам и пятницам ходит в фитнес-клуб. Она действительно туда ходит, но занимается индивидуально полчаса – сорок минут. Потом прыгает в тачку, едет к менту и там продолжает борьбу с целлюлитом на очень эффективном тренажере. Потом уставшая, но счастливая возвращается домой.

– Вася, завали мусора, но сделай это изящно. Не так, как ты обычно это делаешь. Чтобы было похоже на ограбление. Или на месть тех пацанов, приятель которых за сто долларов потерял ногу. Лучше всего будет, если ты ему тоже прострелишь ногу. А еще лучше два раза. Чтобы было видно, что стреляет дилетант. Первый раз промажет и пробьет шкуру, а со второго раза пробьет колено. Ну, это пожелание, а там как сложится.

– Не ерзай, командир, все будет, как «за речкой», – с молитвой и свечкой.

– За базаром следи, Бифштекс. Какой я тебе командир? Ты еще бригадиром или завхозом меня назови. У меня есть имя и погремуха.

– Успокойся, Туман. Я не со зла. Так, вырвалось. А окопное братство, оно ничем не хуже арестантского. Там тоже экстрим и смерть. Значит, сколько бы говна мы с тобой ни сожрали, а за базаром все равно паси?

– Ладно, Вася, не злись. Сам не знаю, что на меня нашло. Нервы, блин, комками, ни к черту. Нам всем отдохнуть надо. Вот зачистишь мусора, я тебе такой отдых устрою! А пока побоку лирику. Удачи тебе, мой камуфляжный брат.

– И тебе не хворать, милюстиновый мой!