Текст книги "Начало России"

31. Как москвичи уходили из Москвы

Кончина Витовта перетряхнула ситуацию не только в Литве, но и на Руси. Литовские паны разделяли взгляды покойного государя, что поляков надо послать подальше, выдвинули преемником Свидригайлу Ольгердовича. На престоле очутился свояк и «побратим» Юрия Звенигородского, его товарищ по бурным застольям. Свидригайло имел большой зуб на великого князя Василия Дмитриевича, выгнавшего его со службы. Перенес вражду и на его вдову с сыном. В общем, роли переменились. Теперь не Юрию, а Москве приходилось опасаться литовцев! Дядя государя воспрянул духом. Сразу отбросил все договоры, погнал гонцов к «побратиму», чтобы подсобил, и объявил войну племяннику.

Но поспешил Юрий. Свидригайле было не до него. У литовских католиков и поляков нашлась другая кандидатура, брат Витовта Сигизмунд. По Литве зазвенели мечи противоборствующих партий, закоптили пожарами города. Братья звенигородского князя опять не поддержали его. А московское правительство не стало ждать, пока Юрий найдет союзников. Быстро собрало рать, поставило командовать Константина Угличского и направило ее на Галич. Хотя в точности повторились маневры пятилетней давности. Юрий ускользнул в Нижний Новгород и дальше, за Суру. Константин пошел за ним, остановился на другом берегу. Доложил, что переправиться через разлившуюся реку нельзя, и двинулся обратно. Соответственно, Юрий вернулся в свой Галич.

Обе стороны очутились в тупике. Софье было нетрудно догадаться, что любой следующий поход завершится аналогично. В прошлый раз примирения добился Фотий, но 2 июля 1431 г. митрополит умер. Однако и Юрий не знал, как выкрутиться. Склоки в Литве разгорались все жарче. Ждать, когда из Москвы пошлют новое войско, и опять скрываться? Князь ухватился за тот самый выход, который он себе оговаривал. Объявил, что намерен судиться с племянником в Орде. Это имело смысл. В Сарае в это время воцарился Улу-Мухаммед. Его соперники угомонились в могилах или затаились, копили силы. Татарская держава в кои веки сумела объединиться.

Витовт повлиять на хана уже не мог, а русские князья давно не бывали в Орде. Конечно, Улу-Мухаммед обрадуется, что к нему обратились, готовы платить дань. Юрий, охраняя восточные границы, лично знал некоторых мурз, подружился с неким Тегиней – он был близок самому Юрию: такая же широкая натура, лихой вояка, и такой же легкомысленный.

Но богатырь Юрий был сущим ребенком в закулисных интригах. Вместо того, чтобы отправиться к хану тайком, он громогласно известил о своих планах, и только после этого начал готовиться к путешествию. Собирал деньги, подарки – траты предстояли немалые. Князь не спешил, его отвлекали то хозяйственные вопросы, то праздники. А Софья Витовтовна и ее приближенные забили тревогу. Они-то мгновенно осознали, какую угрозу для Василия II представляет ханский суд. Если Юрий получит ярлык, будет отличный предлог изменить и для его братьев. Улу-Мухаммед может дать князю войско… Чтобы переиграть Юрия, Софья привлекла лучшего дипломата, боярина Всеволожского. Ему в Сарае все ходы-выходы были известны. Но… Всеволожский приходился сватом Юрию Звенигородскому, тестем его сынку, Василию Косому!

Хотя боярин знал себе цену и заверил, что ярлык для Василия II он добудет. Но и запросил немало. Намекнул, что у него подросла еще одна дочка. Как было бы хорошо обвенчать ее с государем! Таким образом и Всеволожский в убытке не останется. А иначе каково ему будет подрывать позиции родственников? Вести подкоп под себя? Софья была совсем не в восторге от подобного варианта. Боярин и без того верховодил среди московской знати, а если станет тестем великого князя, вообще сядет ему на шею! Но другого подходящего исполнителя Софья не видела. В обтекаемых выражениях дала понять Всеволожскому, что его условие исполнится.

В московской казне, в отличие от Галича, всегда имелся запас денег, снарядились быстро. В результате юный Василий II и Всеволожский выехали в Сарай на три недели раньше Юрия. Да еще и вперед поскакали люди боярина, предупредили его приятеля Минбулата. Он занимал должность «московского даруги», заведовал сбором дани с Руси и таможенными пошлинами. Всеволожский, связанный с купцами, неоднократно принимал его в Москве, был с ним в самых теплых отношениях.

В Орде заехали прямо к Минбулату, жирно подмазали, пообещали, что отныне дань будет поступать регулярно.

Юрий даже не доехал до Сарая. Минбулат встретил его «бесчестием» и арестовал, учинил «истому великую». Но звенигородский князь дал знать своему знакомому, Тегине. Тот возмутился тому, как обращаются с его другом, и силой освободил князя. Мурза отправлялся зимовать в Крым и забрал гостя с собой – попировать с достойным человеком, потешиться охотами. Но пока две удалые головушки развлекались, Всеволожский и Минбулат времени не теряли. Внушали в ханском окружении, что Юрий близок к Свидригайле, утащит Русь к Литве. Густо подпачкали и Тегиню – дескать, он задумал посадить на Руси своего ставленника, тем самым усилится и подомнет власть в Орде.

Когда незадачливый мурза и его гость возвратились в Сарай, они обнаружили, что весь двор настроен против них, Тегиню почти открыто обвиняют в измене. В такой обстановке он не рискнул заступаться за Юрия. На суде у Улу-Мухаммеда князь выступал сам. Он ссылался на завещание Дмитрия Донского, на старинные русские законы. Юный Василий II начал было горячиться, спорить, что законы изменились, но опытный Всеволожский аккуратно перебил государя. Не прибегая ни к каким доказательствам, он просто подольстил. Объяснил, что Юрий Дмитриевич «хочет взяти великое княжение по мертвой грамоте отца своего», а Василий – «по твоему цареву жалованию», а ты «волен в своем улусе» пожаловать кого хочешь.

Хану настолько понравилась выраженная покорность, что он с ходу решил спор в пользу Василия. А Юрию приказал в знак подчинения племяннику вести под уздцы его коня. Старый князь счел это нестерпимым унижением, наотрез отказался. Неповиновение могло обойтись ему слишком дорого, Улу-Мухаммеду было достаточно кивнуть палачам. Но Василий пожалел дядю, искренне хотел помириться с ним и попросил хана отменить приговор. Вдобавок ко всему, у самого Улу-Мухаммеда возникли вдруг серьезные проблемы. В Орде объявился еще один претендент на трон, его брат Кучук-Мухаммед. Царю требовалось срочно восстановить добрые отношения с могущественным Тегиней, а тот замолвил словечко за приятеля. По его ходатайству хан присудил Юрию компенсацию, велел Василию уступить дяде город Дмитров.

Казалось, что конфликт исчерпан. Василий II возвращался в Москву великим князем, больше в его правах никто не мог усомниться. Пока он ездил в Орду, у него стало одним дядей меньше. Умер Андрей Дмитриевич. Его удел – Можайск, Верея, Белоозеро, Калуга, поделился между двумя малолетними детьми, опасаться их не приходилось. Юрий стал побогаче, но возможностей продолжать борьбу у него, вроде бы, не осталось. Его «побратим» Свидригайло проявил себя в Литве еще хуже, чем во Владимире. Трезвым его не видели, во хмелю он буйствовал, отдавал бестолковые распоряжения. Сигизмунд действовал куда более мудро. Он подправил законы, уравнял православных князей и панов с католиками, литовская и русская знать стала переходить под его знамена. Свидригайлу разбили. Он укрылся в Полоцке, пробовал собрать новую армию, но в конце 1432 г. был снова разгромлен.

Но Всеволожский рассудил, что пора предъявить счет за победу при ханском дворе. Указывал, что великому князю и его матери пришло время присылать сватов к его дочери. Софья Витовтовна была настроена иначе. Позволять пронырливому боярину возвыситься до роли второго человека на Руси, а по сути даже первого, теневого властителя при Василии, она не намеревалась. Мать уже присмотрела для Василия другую невесту, внучку Владимира Храброго Марию. Черная оспа унесла почти всю ее семью, остался лишь юный брат Василий Ярославич Боровский. За Марией не хлынет к престолу толпа родственников, Софья в полной мере сохраняла влияние на сына. От умерших близких невеста унаследовала немалые владения. А Василий Боровский был просто счастлив, что станет шурином государя. В его лице Софья и ее сын получали верного сторонника.

Всеволожский, получив от ворот поворот, был вне себя от ярости. Он уже видел себя в роли временщика. Успел раззвонить по Москве, в Орде, генуэзцам, что скоро станет государевым тестем. А вместо этого его сунули физиономией в грязь! Нет, он не желал спускать такой позор. У него уже имелся один зять, Василий Косой. Если Василий II пренебрег Всеволожским, пускай пеняет на себя. Тот же самый боярин, который обеспечил ему титул великого князя, может передать этот титул другому. В феврале 1433 г. оскорбленный вельможа сорвался из Москвы, ринулся объезжать всех, кого мог настроить против государя.

Поскакал в Углич, переговорил с князем Константином. Напомнил, как его обижали, не давали прибавок к уделу. Оттуда Всеволожский сквозь морозы, снега и метели помчался в Тверь, к князю Борису Александровичу. Правда, Василий II и Софья ничем его не ущемляли. Но боярин пошевелил старые обиды на москвичей. Пояснил, что возможны разные формы сотрудничества. Если Борис опасается открыто вступать в войну, достаточно благожелательного нейтралитета, а победители не забудут, отблагодарят. Из Твери боярин понесся в Галич. Повинился перед князем Юрием – бес попутал, соблазнился помочь его племяннику. Но тут же и обнадежил: дело поправимое. Раскрыл перед Юрием, в чем состоит главная его беда. О каждом его шаге заранее знают по всей Руси, то войну объявляет, то к хану едет. Неужели нельзя обойтись без шума? Собрать войско так, чтобы ни одна посторонняя душа не прослышала…

В Москве и впрямь не подозревали, что заваривается крутая каша. Там веселились, Василий II вел под венец Марию Ярославну. Поворот событий был настолько неожиданным, что даже сыновья Юрия, Василий Косой с Шемякой, еще не знали о планах Всеволожского, приехали в столицу. Отец послал за ними гонцов, звал в Галич на войну с женихом, но гонцы чуть-чуть опоздали. Его дети как ни в чем не бывало явились на свадьбу, а Косой надумал щегольнуть, надел золотой пояс. Кто мог подумать, что эта мелочь усугубит назревающий взрыв? Пояс был тот самый, который утащил у Дмитрия Донского его дядя, тысяцкий Вельяминов! Передал его сыну Микуле, а тот подарил зятю – Всеволожскому. От него пояс перешел к следующему зятю, Косому [50]…

Ростовский наместник боярин Петр опознал вещь, шепнул Софье Витовтовне. Косой не ведал о происхождении драгоценной детали своего наряда, и матери государя, в любом случае, правильнее было смолчать. Если уж разобраться, то позже. Но властная вдова загорелась сделать это немедленно, при всех. В глупое положение попал сын ее врага! Оказывался замешан и наглец Всеволожский, нарывавшийся в родственники! Софья сорвала пояс с гостя, объявила – он носит ворованное. Ошалевшие Косой и Шемяка вылетели вон, хлопая дверями. Вскочили в седла и помчались домой, к отцу. Конечно, князь Юрий разошелся пуще прежнего. Рвался сполна рассчитаться за срам своих отпрысков. Но Всеволожский умело регулировал эмоции. Наставлял, что отомстить необходимо, а вот суетиться и шуметь не обязательно.

Выступили по весне. Конница двигалась быстро, города обходили, вперед выслали заставы, перехватывали всех встречных на дорогах. Правительство до последнего момента оставалось в неведении. Новость грянула, как гром среди ясного неба – рать Юрия около Переславля-Залесского! Софья и Василий II растерялись. Попробовали выиграть время, выслали бояр для переговоров. Но они переругались между собой, а Всеволожский подсказал Юрию: не поддаваться на уловки, вперед! Делегатов погнали обратно, войско спешило за ними. В Москве у Всеволожского имелись друзья. Принялись мутить воду в государевом совете, мешали что-либо предпринять. Да и без них поднять рать все равно не успевали.

Тем не менее Василий II не струсил. Ему было всего 18 лет, он только что женился, петушился перед супругой. Вооружил тех, кто был под рукой – дворцовую челядь, купцов, ремесленников. 25 апреля встретил дядю на Клязьме. Пытался поднять дух своего воинства, угощал его крепким медом. Но против него стоял умелый военачальник с профессиональными дружинами, с отрядами галичан и вятчан, суровых жителей лесного приграничья, привычных выходить с рогатиной и топором хоть на медведя, хоть на татарина. Нетрезвых москвичей опрокинули одной атакой. Василий, видя полный разгром, повернул коня прочь. Его ополченцы погибали, сдавались, разбегались.

Оборонять Москву было больше не с кем. Великий князь примчался во дворец только для того, чтобы забрать жену и мать. Ни телег, ни возов не собирали. Мария, Софья, их слуги, служанки поспешно вскакивали верхом – на счету была каждая минута. К воротам Кремля вслед за Василием приближались воины его дяди, а побежденные успели выскользнуть через противоположные ворота, по дороге на Тверь. Гнали во весь опор, от неприятеля благополучно оторвались. Толпа всадников и всадниц, грязных и пыльных, шатающихся от усталости, с облегчением вздохнула, увидев тверские стены. Но Всеволожский не напрасно побывал здесь. Князь Борис принял изгнанников более чем прохладно. Объявил, что не намерен вмешиваться в московские распри, поэтому Василий с семейством должны покинуть его княжество.

Беглецам и податься-то было некуда. Новгородские «золотые пояса» уже показали, что они вовсе не друзья великому князю. Соседние районы Литвы контролировал Свидригайло. Государь посоветовался с матерью и супругой, пересели на ладьи и отчалили вниз по Волге. Мимо Углича проскочили потихонечку – заезжать к дяде Константину сочли опасным. Доплыли до Костромы. Только тут удалось остановиться. Василий II принялся рассылать призывы удельным князьям, наместникам. Однако на выручку ему никто не торопился. От правления Софьи и ее сына на Руси пока не видели ничего хорошего: сперва унижались перед Витовтом, сдали ему подданных и союзников, потом вызвались платить хану. Князья, бояре, воины задумывались: может, и в самом деле Юрий будет лучше? Другие услышали, как растрепали москвичей, не хотели лезть в гиблое дело.

А Юрий Дмитриевич из тех же призывов узнал, где находится Василий, немедленно выступил к Костроме. Выслал вперед сыновей, и великого князя захватили без боя. Но встал вопрос – что же делать с таким пленником? Юрий был не из тех, кто планирует свои шаги наперед, до сих пор он не задумывался над этим. Воевал, ловил племянника. А когда поймал, оказался в полном затруднении. Всеволожский, Косой и Шемяка доказывали, что Василия надо устранить раз и навсегда. Умертвить, а в крайнем случае, поступить, как это делали в Византии – ослепить или оскопить. Но большинство бояр возмутились подобным предложением. Они не видали от Василия никакого зла, убивать или калечить безвинного юношу считали страшным грехом. Один из московских вельмож, перешедших к Юрию, Семен Морозов, подал совет освободить бывшего государя, дать ему удел, и пусть живет там.

Натуре Юрия Дмитриевича тоже претила хладнокровная жестокость. Князь был человеком верующим, благородным, не забыл, как Василий пощадил его в Орде, заступился перед Улу-Мухаммедом. Ненависти к племяннику он не испытывал. За что ненавидеть мальчишку? За то, что родители и придворные провозгласили его наследником? В конце концов, Юрий взялся за оружие ради чести и справедливости, как он ее понимал. По справедливости, по старым законам о наследовании, Василию как раз и полагалось стать удельным князем. А коварного и скользкого Всеволожского Юрий успел оценить по достоинству и не любил. Боярин помог ему одержать верх, но приближать предателя, делать своим доверенным лицом князь не собирался. Морозов показался ему куда более честным, а его идея пришлась очень кстати. В завещании Дмитрия Донского в личную собственность Василию I предназначалась Коломна, ее и определили для Василия П.

Взяли с него клятву повиноваться новому великому князю и отправили в удел. Он был несказанно рад, что для него поражение обошлось таким образом. Юрий устраивался в Кремле. Его окружение составили звенигородские, галичские бояре и группа московских изменников. Но к прочей столичной верхушке он отнесся отнюдь не так милостиво, как к племяннику. Видел в ней настоящих виновников, продвигавших к власти ребенка в обход дяди. Постарались и соратники князя. Завистливо косились на дома, богатства, вотчины знати и купцов, нашептывали Юрию, что это – его враги. Рассердить его, особенно после обильного застолья, не составляло труда. Он приказывал карать врагов, конфисковывать имущество. Летописцы сообщают: «Юрий, пришед в Москву, начат многи грабити и казнити, что ему преж не помогали».

Победители заносились перед москвичами. Вновь назначенные чиновники ринулись обогащаться, вытряхивая из людей что можно. Рядовые галичане и вятчане также не хотели возвращаться домой с пустыми руками, отнимали приглянувшиеся вещи, товары. Столица очутилась в положении оккупированного города. И произошло то, чего никто не мог предвидеть. Москвичи начали перебираться к «своему» князю, в Коломну. Сперва снялись с места бояре, вытесненные от двора пришельцами, за ними тронулись купцы, мастеровые, священники. Уезжали с семьями, увозили еще не разграбленное добро. Вся Москва перетекала на другое место!

Столь массовый исход ошеломил Юрия и его сторонников. Они выиграли – но им оставалось править в мертвом городе! Новое правительство и без того было слишком разнородным, а теперь совсем перессорилось. Юрий Дмитриевич возвысил понравившегося ему Морозова, а Всеволожского презирал, держал подальше от себя. Тот надулся – спрашивается, ради чего старался? Снова исходил обидами, а когда москвичи хлынули в Коломну, ему стало и подавно не по себе. Боярин задумал очередной крутой поворот: перекинуться обратно к Василию. Столь ценную фигуру примут с распростертыми объятиями, можно будет перепродать услуги с изрядной выгодой. Всеволожский устремился за прочим столичным населением.

А Василия Косого и Шемяку душила злоба. Они-то жаждали смерти Василия II, чтобы на Руси воцарилась новая династия. В это время очень кстати умер последний из братьев Юрия, Константин Угличский! Перед сыновьями галичского князя открывались блестящие перспективы! Они вполне официально, на легитимных основаниях стали бы наследниками великого княжения! Ан не выгорело, Василия оставили в живых! Даже по старым законам он имел больше прав на престол! Косой и Шемяка проклинали Морозова, научившего отца пощадить пленника. Обвиняли боярина, что он нарочно подыграл Василию, что это он подстрекает москвичей переселяться. Подкараулили Морозова в дворцовых сенях, набросились и зарезали. Но Юрий чрезвычайно разгневался, и сыновья предпочли не попадаться ему на глаза, удрали.

Отец был потрясен. Он искренне верил, что борется за правду, за восстановление нарушенной законности. А на деле получилось совсем другое: грабежи, пустая Москва, а его сыновья стали убийцами. Их выходка сломила Юрия. Он послал к племяннику, писал, что добровольно возвращает ему престол. Заключили договор. Звенигородский князь признавал себя «молодшим братом» Василия II, обещал помогать ему во всех делах, а своим преступным детям не давать пристанища и не оказывать никакой поддержки. С третьим, послушным сыном Дмитрием Красным, подавленный Юрий выехал в свой Галич.

Ну а Всеволожский крупно ошибся с очередным предательством. Его не сочли ценной фигурой. Поскольку дядя сам уступил великое княжение, то боярин и его искусство плести интриги оказались не нужны. Зато его роль в перевороте раскрылась. На Всеволожском была кровь ополченцев, побитых на Клязьме, кровь казненных сторонников Василия и Софьи. Открылось и то, как он хотел расправиться с пленным государем. Что ж, Всеволожский хорошо знал византийские способы устранять соперников, но не подозревал, что первой жертвой собственных советов станет он сам. Боярина приговорили к той же каре, которую он предлагал для Василия П. Заточили в тюрьму и ослепили.

32. Великие князья Юрий III и Василий Косой

В XV в. традиции были куда более устойчивыми, чем в наше время. Люди поддерживали привычное, проверенное. Еще не было переменчивых капризов моды. Внучка щеголяла в праздничных нарядах, заботливо сохраненных в сундуках от бабушки, и была довольна. Правители не ломали головы над реформами. Если система управления хорошо работала вчера, она будет работать и завтра. И все-таки перемены на Руси происходили. Кое-что перенимали у татар, греков, из западных стран. Причем не только полезное. В Пскове во время эпидемии оспы кто-то в панике вспомнил, как объясняли мор в европейских странах – дескать, виноваты ведьмы. Поступили чисто по-европейски, признали ведьмами 12 женщин и сожгли. Впрочем, подобные случаи остались единичными, распространения они не получили.

Внедрялись технические новинки. При Василии I ученый сербский монах Лазарь изготовил в Москве первые часы. В войсках все шире применяли пушки. Хотя специалистов в этой области было мало. Нередко один и тот же мастер занимался отливкой пушек, а на войне служил наводчиком, остальные артиллеристы лишь выполняли его указания (аналогичное положение было и в европейских армиях).

Происходили постепенные изменения и в государственных структурах. Выделились профессиональные чиновники, дьяки и подьячие. Но и в армии стали ориентироваться на профессионалов. Русь уже четверть века не вела больших войн. Выводить летом войска на рубеж Оки давно перестали. Это обходилось дорого, а необходимости вроде не было. Ослабевшие ордынцы не предпринимали масштабных набегов, а с мелкими бандами могли бороться местные отряды. Правительство приноровилось поступать, как в Литве – поручало оборону удельным князьям и наместникам. Но неурядицы в царствование Василия II расшатали власть, воевод никто не контролировал.

Пехотные городские полки поддерживали боеспособность только в приграничных районах, где действительно грозила опасность. В прочих городах деньги, отпущенные на войско, направлялись на иные нужды или в карман наместника. Подготовку ратников забросили. Оружие не ремонтировали, оно разворовывалось или ржавело без присмотра в кладовых. А трагедия московских ополченцев на Клязьме, казалось бы, подтвердила – городские полки ничего не стоят. Основой армии оставались конные дружины удельных князей и бояр. На первый взгляд, это выглядело целесообразным. Коннице сподручнее гоняться за татарами, она может быстро собраться в общее войско, а казна не несет расходов, каждый командир содержит свой отряд.

Изменилась и терминология. Дружинники и слуги князя жили у него при дворе, выполняли различные обязанности в его хозяйстве, поэтому дружину стали называть «двором», а воинов, входивших в нее, со временем начали именовать дворянами. Но дружинников издревле обозначали еще и словом «отроки», то есть юноши, дети. Не в прямом смысле, а в фигуральном, дружина и ее предводитель составляли как бы одну семью, где старший обязан заботиться о младших, а они – беспрекословно слушаться старшего. Чтобы отличить боярских воинов от княжеских, их начали называть «детьми боярскими» (невзирая на окладистые бороды большинства «детей» и на то, что они ни в каком родстве с боярами не состояли).

Серьезные перемены назревали и в Церкви. Ох как нужен был Руси митрополит на смену умершему Фотию! Он мог бы увещеваниями, а то и угрозой проклятия предотвратить усобицы. Но из Константинополя и Западной Европы приходили пугающие известия. Император Иоанн VIII и патриарх Иосиф отдавались католикам! В Базеле заседел собор, который должен был решить вопрос о соединении церквей. А Василий II и его мать были ревностными православными, да и духовенство отнюдь не было настроено жертвовать верой. Посылали гонцов в Византию выяснить, что же там творится, просили поставить митрополита из московских священнослужителей.

Но более оперативным оказался Свидригайло. С трудом удерживая восточные области Литвы, он вспомнил, что Витовт намечал провести в митрополиты смоленского епископа Герасима. Сигизмунд предоставил православным равные права с латинянами, но сам-то он был латинянином! А у Свидригайлы появится свой митрополит, будет благословлять и поддерживать его. Вокруг кого сплотятся православные? Литовец быстренько отправил Герасима в Константинополь, не поскупился на мзду. Но в Византии оценили кандидата с собственной точки зрения. Герасим соглашался на унию! Это чудесным образом решало проблемы с русскими. В 1433 г. его рукоположили в митрополиты, и не одной лишь Литвы, а всея Руси.

С Москвой о его назначении даже не посоветовались, поставили перед фактом. Но Герасим вернулся к себе в Смоленск, а в Москву не поехал. Объяснил, что там «князи русские воюются и секутся». Ясное дело, это было лишь отговоркой. В обязанности митрополита как раз и входило мирить враждующих. А в Литве князья секлись куда круче русских. Просто Герасим понимал, что в Москве он окажется в чужой для него обстановке, должен будет зависеть от государя, считаться с незнакомыми ему епископами, боярами. В Литве ему казалось уютнее и вольготнее. Свидригайло в церковные дела вообще не лез, зато всячески ласкал митрополита, таскал на праздники и пиры. Его замысел исполнился. Митрополия придала ему ореол борца за веру, православные снова сражались на его стороне, теснили Сигизмунда.

А Русь осталась без митрополита. Между тем, до спокойствия было далеко. Мятежники Косой и Шемяка захватили Кострому, куролесили. Но удельные властители и наместники снова повиновались Василию II, удалось собрать воинский корпус. Командовать поставили воеводу Юрия Патрикиевича. Сын литовского князя Патрикия Наримантовича был женат на сестре государя, уж он-то считался вполне надежным.

Косой с Шемякой остереглись сталкиваться с ратью, переправились за Волгу. А Юрий Патрикиевич постарался добросовестно выполнить задачу, изловить смутьянов. Двинулся в погоню. Они ускользали все дальше в бескрайние леса.

Однако бунтовщики хитрили. Отступая, они мало-помалу уклонялись поближе к Вятке и родовому Галичу. С вятской вольницей они водили дружбу, стоило лишь кликнуть, как к ним выступили отряды. Взмолились и к отцу, и старый вояка не выдержал. В опасности были его дети! Какие ни на есть, но свои, а их загоняли, как диких зверей… Князь отбросил договор с Василием II, выслал войско. Юрий Патрикиевич вслепую продирался по чащобам, не представлял, где сейчас его противники, сколько у них сил. На речке Кусь его поймали в засаду, галичане и вятчане хлынули из леса с разных сторон. Государевых воинов побили, сам воевода попал в плен.

Косой и Шемяка окрылились, уговаривали отца, что надо развивать успех, снова идти на Москву. Нет, к возобновлению драки за власть Юрий Дмитриевич был не готов. Он уже один раз опозорился и повторять не желал. Объяснял сыновьям, что пора замириться. Пускай уж в столице правит Василий, но и их не трогает, им достаточно своего княжества. Но Косой с Шемякой отказались угомониться, отца не послушались и опять заняли Кострому. А великому князю теперь никак нельзя было мириться. Его авторитет скатился и без того слишком низко. Его согнали с престола и вернули на престол, будто ничего не значащую пешку. Его шурина разгромили, города отбирали!

Василий II велел поднимать большую рать. Однако дисциплина в государстве оставляла желать лучшего. После сплошных поражений удельные князья настраивались выждать, чья возьмет. На призыв явились лишь несколько: брат жены Василий Боровский, двоюродные братья Иван Можайский и Михаил Верейский, прислал отряд Иван Рязанский. Но в целом набралось достаточно воинов, зимой 1433/34 гг. государь лично повел их на дядю. Юрий узнал, что неприятелей слишком много, оставил защищать Галич Косого с Шемякой, а сам с дружинами ушел севернее. Пытался, как и раньше, увести московское войско за собой. Василий II не поддался, обложил Галич. Но взять город было трудно, а его разболтавшиеся ратники не стремились лезть под стрелы и кипяток. Зато пограбить разохотились как следует. Перетряхнули весь удел, пожгли деревни, набрали добычи и пленных.

А пока армия без толку околачивалась возле Галича, Юрий совершил умелый маневр – выбрался на подступы к Костроме. Угрожал отрезать государю обратную дорогу, запереть в лесах. Василий II предпочел снять осаду, возвратиться в столицу. Галичский князь вернулся домой и застал печальные картины. Пепелища еще дымились, крестьян увели, скотину угнали. Он разъярился. После победы отказывался продолжать войну, а после разорения не желал завершать ее. Войско у него было в сборе, взялись за оружие все галичане, позвали вятчан. Отправились мстить сразу же, без промедления. А Василий только что распустил армию, у него в распоряжении почти никого не было. Лихорадочно скликал ратников обратно, но они устали, не спешили расставаться с теплыми семейными очагами. К государю стекались жиденькие отряды, из князей прибыл один Иван Можайский.

Василий II понадеялся, что Юрий тоже ведет небольшую рать, вознамерился просто пограбить, расквитаться с москвичами. Двинулся с теми силами, которые удалось наскрести. Противников он встретил 20 марта 1434 г. у села Никола-на-горе под Ростовом. Смело построил подчиненных и сам полетел с ними в атаку. Но пылкость и храбрость не заменили ему воинского мастерства. Галичан и вятчан оказалось значительно больше, а Юрий грамотно руководил ими. Нацелил конные дружины Шемяки и Косого по флангам, они с двух сторон проломили и обошли великокняжескую рать, перерезали обратную дорогу на Москву. Пошла рубка окруженных. Василий II даже не смог отступить, вместе с Иваном Можайским ускакал, куда удалось вырваться – по дороге на запад. Путь на Москву остался открытым.

Юрий вынес для себя серьезные уроки из прошлогоднего опыта. Он не торопился бросать распаленное воинство к столице. Шел Великий Пост, и князь остановился в Троице-Сергиевом монастыре, молился у гроба св. Сергия – преподобный был его крестным отцом. К Москве подступил на Страстной неделе и объявил: на Пасху и на Светлой неделе он воевать не будет, люди могут праздновать спокойно. Москвичей порадовало и умилило такое благочестие. А в «перемирные» дни завязались переговоры. Князь заверил городских делегатов, что прежние безобразия не повторятся. Боярам, которым было поручено оборонять столицу, пообещал сохранить их посты и вотчины. Больше препятствий не нашлось. В среду Светлой недели Москва открыла ворота. Жену и мать Василия II, по сути, сдали. Обо всем договорились без них, и галичане, войдя в Кремль, арестовали их. Выслали Марию и Софью в Звенигород, а Юрий созвал бояр, духовенство и торжественно взошел на великое княжение.