Текст книги "Начало России"

44. Как вера укрепляла власть

Русь набирала силу и вступала в новую полосу расцвета. Это были две стороны одного процесса. Как же без силы-то? Не вторгались ордынцы, казанцы, литовцы, прекратились смуты – и оставались целыми сотни деревень, тысячи семей. В каждой семье рождались дети, по шесть, десять, двенадцать. Росли, заводили собственные семьи, строили новые деревни. Подати наполняли казну. Государь получал возможность содержать и снаряжать рати, чтобы оборонять тех же подданных.

После долгого перерыва в Москве возобновилось каменное строительство. Святитель Иона заложил новые митрополичьи палаты и храм Положения ризы Божьей Матери – в праздник Ризоположения столица избавилась от осады Мазовши. Богатый купец Ховрин взялся строить храм Воздвижения Креста Господня – в праздник Воздвижения государь был освобожден из заключения в Угличе. На подворье Троице-Сергиева монастыря поднялась церковь Богоявления. Строили и каменный храм св. Афанасия с приделом св. Пантелеймона-целителя. Св. Афанасий был известен как непримиримый борец с еретиками. Старую, деревянную церковь в его честь построил Дмитрий Донской в период борьбы со стригольниками. Но и Темному приходилось отстаивать Православие от ересей – латинян, униатов, от сектантов, соблазнивших Василия Боровского.

Монахи продолжали осваивать северные края. Вологда и Белозерье превращались в обжитые районы, в поисках пустыни подвижники забирались все дальше. Появились монастыри и скиты на Двине, Печоре. Преподобные Савватий и Герман вышли на лодке в Белое море, высадились на Соловецких островах. Св. Савватию было извещено о его кончине, он уехал причаститься и преставился, а Герман отправился на Онегу, через несколько лет рассказал об островах св. Зосиме. Когда они прибыли на Соловки, Зосиме было видение – яркий свет и храм, паривший в воздухе. Монахи обосновались здесь насовсем. Св. Зосиме довелось зазимовать на острове одному, он выжил чудом: приходили двое неизвестных и приносили ему хлеб. Потом съездил в Новгород, выпросил у боярского правительства грамоту на строительство монастыря.

Но успехи Руси вызывали зависть соседей. Пермяки-зыряне уже несколько десятилетий считали себя «русскими», ходили в православные храмы, священники обучали детей грамоте. Однако на зырян начали набеги языческие пермские племена и вогуличи, горели селения и церкви. Вместе со многими прихожанами попал в плен епископ Пермский Питирим. У Шемяки в застенке уцелел, а от вогуличей принял мученический венец.

Ну а поход Василия Темного на Новгород и передача под его опеку Рязани крепко встряхнули короля Казимира. Москва обставляла его, закрепляла за собой сопредельные области! Демонстрацию со Смоленской иконой король оценил в полной мере. Но выводы сделал свои. Разворачивать борьбу с русскими требовалось в первую очередь на духовном фронте. А средства Казимир и его советники нашли быстро. Ведь положение Московской митрополии оставалось неопределенным, Константинопольская патриархия не признавала ее. Но в Риме весьма кстати появился второй «патриарх Константинопольский». Этот титул получил не кто иной как Исидор – он и на Руси митрополитом побывал, и Византию защищал, вот папа и произвел его в патриархи.

Литовцы обратились к нему, и Исидор охотно выделил своего ученика Григория Болгарина. Он тоже неплохо знал русских, вместе с Исидором успел посидеть в московской и тверской тюрьмах. С подачи «патриарха» папа Пий II рукоположил его в митрополиты Киевские и всея Руси. В 1458 г. униат прибыл в Литву. Король распорядился встретить его с максимальной помпой, православным епископам перейти под его начало. А в адрес святителя Ионы Пий II прислал грубейшую буллу, обзывал его «злочестивым сыном, отступником», ну и, конечно, самозванцем. Русская Церковь и великий князь в долгу не остались. Созвали Освященный собор и предали Григория Болгарина анафеме.

Но сразу же обнаружилось – Казимир затеял игру не напрасно. Новгородский архиепископ Евфимий и тверской епископ Моисей под разными предлогами уклонились от участия в соборе. Оставили за собой возможность сменить ориентацию. За Моисеем стоял Борис Тверской, под его покровительством епископ чувствовал себя в полной безопасности. А Евфимий вместе с Борецкими возглавлял пролитовскую партию. Создание новой митрополии они восприняли вполне определенно: Казимир их не бросит! Яжелбицкий договор с великим князем сразу нарушили. Евфимий начал переписываться с Григорием Болгарином, а посадник Иван Щока поехал в Литву, и король прислал в Новгород своего князя Юрия Семеновича. Вечевики на радостях отдали ему под управление Ладогу, Копорье, Ям, Орешек, Старую Руссу.

Кроме Новгорода немало хлопот доставляла Вятка. Шемяки давно не было в живых, но его прежние соратники так и не угомонились. О подчинении великому князю не вспоминали, податей не присылали. Вятская вольница любила и просто пограбить. Ватаги ходили на лодках по Волге и Каме, захватывали суда, громили деревни. Повадились нападать на устюжские земли, сожгли городок Гледен. Темный несколько раз пытался одернуть разбойников. Наконец, в 1458 г. на Вятку отправилось войско под началом Семена Ряполовского, Ивана Горбатого Шуйского и Григория Перхушкова.

Но и московские бояре не всегда проявляли себя надежными. В дальних лесах их никто не контролировал. Когда добрались до вятских крепостей, местные жители отстегнули воеводам богатые «посулы». Те изобразили осаду, постояли и приказали сниматься в обратный путь. Некрасивая история вскрылась, но великий князь оказался в затруднении. Бояре-то были ближайшими. Горбатый Шуйский – троюродный брат, Ряполовский спасал сыновей от Шемяки. Если наказать, как бы не обиделись самые верные. Пришлось ограничиться выговорами, а наказали одного Перхушкова, заковали в кандалы и сослали в Муром. Хотя карать только младшего было не слишком справедливо. Подержали для отстрастки и выпустили под поручительство…

Но в семье государя уже вырос другой военачальник – родной, безусловно верный. Его сын Иван. Вырос он во всех отношениях. Вымахал очень высоким, даже сутулился: приходилось постоянно пригибаться в сенях, проемах дверей. Иваном Великим его сперва прозвали за рост, а уже потом за дела. В 18 лет он стал отцом, 16-летняя супруга подарила ему первенца, Ивана Молодого. А оборона на Оке стала постоянной обязанностью наследника. Здесь он набирался опыта, а способностей ему было не занимать.

Летом 1459 г. донеслись тревожные вести – на Русь готовится нагрянуть вся Большая орда Кучук-Мухаммеда. Отец назначил Ивана командующим. Под его начало были переданы лучшие воеводы. Но они почти каждый год воевали вместе, привыкли понимать друг друга. Развернули полки по берегу Оки, выслали разведку, определили, куда движутся татары. На бродах их встретили ядра пушек, ливни стрел и пуль. А пока они лезли через реку, наполняя ее трупами, великий князь Иван перебрасывал к опасным местам конницу со спокойных участков. Приказал ей контратаковать, и ордынцы «побегоша».

Врагов переколотили немало, не допустили разорения родной земли, а потери русских оказались ничтожными, в полках недосчитались лишь нескольких убитых, да кое-кто получил ранения. По Москве переливчатой радостью трезвонили колокола, чествовали защитников державы. Победа была столь значительной, что святитель Иона отметил ее особым образом, к Успенскому собору Кремля велел пристроить придел Похвалы Божьей Матери. А 19-летний Иван учел на будущее – отлаженная оборона на речном рубеже выглядела куда более эффективной, чем рискованные и кровопролитные полевые сражения.

Ну а Вятка никуда не делась. На нее выступили осенью. Рать повели уже другие воеводы, Иван Иванович и Иван Юрьевич Патрикеевы и Дмитрий Ряполовский. «Посулов» не принимали, вятчанам не «норовили». Соответственно, и результаты стали иными. Воины смело и умело бросались на приступ, взяли два городка, Орлов и Котельнич, обложили вятскую столицу Хлынов, и она сдалась. Лесная республика повинилась, целовала крест не шалить и исполнять все, «чего хотел государь князь великий». Ничего большего Василий II от Вятки не требовал.

Никуда не делся и Новгород. Там умер Евфимий, и великий князь с митрополитом деятельно подключились к выборной кампании. Поддержали своих сторонников из местного духовенства, и на пост архиепископа удалось провести игумена Отенской пустыни Иону. Он был убежденным противником отделения от Москвы, приехал для рукоположения к митрополиту Ионе. С ним прибыли несколько бояр «промосковской» партии. Государь и митрополит обсудили с гостями, как бы повернуть обстановку в республике в нужное русло. Пришли к выводу, что сближению Новгорода и Москвы должна помочь вера. Вернувшись домой, архиепископ постарался спровадить литовского князя, а Василий II объявил, что собирается в Новгород на богомолье, поклониться здешним святыням.

Но в Москву обратились и псковичи. У них проблемы были старые – немцы замучили, пожгли пограничные села и церкви. Псков принял к себе на княжение зятя Шемяки Чарторижского, он понравился горожанам, государя просили оставить его наместником и добавить войск. Ради общей пользы Темный согласился простить давнего врага, утвердить псковским князем. Условие поставил единственное – чтобы литовец принес присягу служить ему. Но от присяги и службы Русскому государству отказался сам Чарторижский. Предпочел уехать в Литву мириться с Казимиром.

Помощь псковичам государь решил совместить со своим паломничеством. В январе 1460 г. оставил в столице сына Ивана, а с другими детьми, Юрием и Андреем, тронулся в путь. За их санями скрипело по снегу внушительное войско, почесать бока ливонцам. Да и новгородцам не мешало вспомнить, как выглядят московские полки. Тем не менее великий князь подчеркнул, что его визит сугубо мирный. В Новгород въехал празднично, сопровождала его только небольшая свита. Люди должны были видеть, что государь не нуждается в войсках – он прибыл к своим подданным, находился в своей стране. Темный остановился в великокняжеской резиденции на Городище, ездил по монастырям. Особенное почтение он проявил к св. Варлааму Хутынскому – незадолго до того произошло чудо, по молитве св. Варлааму воскрес московский отрок Тугмень, которого считали умершим.

Но на самом-то деле мирное богомолье было смелым и крайне опасным шагом. Пролитовская партия прекрасно поняла, что великий князь склоняет симпатии горожан на свою сторону, и не замедлила ответить. С первого дня пребывания Василия в Новгороде кто-то принялся сеять вражду к нему. Ратники в город не вошли, расположились на отдых по селам, но распространялись упорные слухи – государь привел войско не на немцев, а на новгородцев, готовит погром, надо держать ухо востро. Людей взбудоражили, и грянула провокация. Воевода Федор Басенок возвращался ночью с пира у посадника, и на пустыре на него наскочили вооруженные незнакомцы. В завязавшейся схватке пал слуга, Иван Рязанец, Басенок едва отбился саблей и ускакал.

Нападение было явно не случайным. Организаторы ждали его, сразу же загудел вечевой колокол. Люди сбегались ошалелые спросонья – сперва звон оружия, потом колокол. Им кричали: отряд москвичей ворвался в город, наших бьют! Толпа хватала оружие, повалила к Городищу. Сновали подстрекатели, подзуживали «великого князя убити с детьми». Но на пути встал архиепископ с несколькими боярами, взывали к благоразумию. Их не слушали, агитаторы слишком возбудили народ. Тогда владыка припугнул: ну и чего вы достигнете, если убьете Темного? В Москве сидит второй великий князь, Иван. Неужели он не расквитается за отца? Этот довод подействовал, страсти начали остывать. Но виновных так и не нашли, столкновение с Басенком свалили на «шильников», обычных ночных разбойников, убивающих жертвы заточенным шилом.

Сплетни о замыслах против новгородцев Василий II опроверг не словами, а делом. Как только волнения улеглись, он отправил сына Юрия с армией дальше, в Псков. А сам провел в Новгороде еще несколько недель без всяких ратников. Храбрости Темному было не занимать. Он продолжал выезжать по храмам, обителям, молился, прикладывался к иконам, гробницам святых. Но нападать на него никто больше не отважился. Архиепископ Иона заложил храм в честь преподобного Сергия Радонежского – раньше его почитали только «московским» святым. Государь ответил тем же, начал строить в Кремле церковь Иоанна Предтечи с приделом в честь св. Варлаама Хутынского. Каждому должно было стать ясно: вера-то у нас одна, небесные заступники общие, зачем нам враждовать?

Псковичи это уже осознали. Прибывшая к ним рать двинулась «немецкие места воевати». Ливонский орден был в панике, мгновенно прислал делегатов, и был заключен мир «на всей воле псковской». Но отныне Москва брала Псков под постоянную защиту. Назад уходили не все воины, оставался сильный отряд, а наместником к псковичам великий князь назначил знаменитого воеводу Стригу Оболенского. Пускай крестоносцы знают и не балуются. Впрочем, Стригу и новгородцы не забыли…

Наглядную пользу единства ощутили и рязанцы. В прошлом году Иван Великий так всыпал татарам, что в 1460 г. они не отважились идти на московские земли. Царевич Ахмат наметил добычу победнее, но и послабее – Рязань. Раньше-то ее походя захватывала любая банда степняков. Ахмат повел не банду, а всю Большую орду. Но… теперь и в Рязани сидели московские воеводы и воины. Хлеб они кушали не даром, усилили укрепления, помогли сформировать местные отряды. Ахмат наткнулся на мощную оборону. Осаждал город две недели, бросал ордынцев в атаки. Но умножалось лишь количество мертвых тел, распластавшихся во рвах и на валах. А тем временем в Коломне великий князь Иван Васильевич уже ставил задачу своим полкам – двигаться на выручку рязанцам. Ахмат не стал его дожидаться, «ушел прочь с великим срамом».

Казанский хан Мамутек больших набегов не предпринимал, но досаждал не меньше Большой орды. Шайки его татар непрестанно лезли на русскую территорию, охотились за невольниками. Когда угрозы на западной и южной границах удалось ликвидировать, государь решил, что пора успокоить и восточную. Зимой 1461 г. он сам возглавил поход на Казань. Но воевать вообще не понадобилось. Мамутек и его приближенные прослышали о русских приготовлениях, пришли в ужас. Государь доехал только до Владимира, а его уже встретили ханские послы, молили о мире. Клятвенно обязались никогда не задевать земель и подданных великого князя. О давнем обещании Василия II платить дань было забыто навсегда.

А в феврале 1461 г. ушел из жизни Борис Александрович Тверской. Темный переживал утрату, считал князя другом и родственником. Велел молиться во всех храмах о его душе, соболезновал близким. Но наследником остался четырехлетний Михаил, регентами при нем оказались мать, Анастасия Шуйская и епископ Моисей. Вот тут было от чего встревожиться. Анастасия была молоденькой, недалекой. Власть прибрал епископ. Он до сих пор уклонился от признания Ионы предстоятелем Русской Церкви, не был ни на одном Поместном соборе. Ездить в Москву совсем перестал, откровенно косил в сторону литовцев и униатов. Вдобавок ко всему сам же митрополит 9 лет назад составлял договоры с Литвой, и Казимир получил права покровителя Твери!

В тот момент подобные пункты выглядели чисто формальными, а Моисей получил полную возможность воплотить их в жизнь. Но ведь Казимир уже нарушил мирный договор. А епископ не успел ничего предпринять. Государь как будто и не вмешивался, операцию провели сугубо по церковной линии. Прегрешений за Моисеем числилось немало, а со смертью Бориса он лишился могущественного защитника. В Тверь выехали митрополичьи бояре и слуги, взяли епископа под белы руки и препроводили в Отрочь монастырь. На его место поставили игумена Геннадия Кожу – брата известного подвижника св. Макария Калязинского. Василий Темный ничем не обидел маленького князя Михаила, не попользовался ни одной деревенькой за счет ребенка. Но Тверь осталась в составе православной митрополии и союзницей Москвы.

45. Великий князь Иван III

Весной 1461 г. расхворался митрополит Иона. Последнее благословение он послал государю «со всем православным христианством великой его державы». Святитель не дожил до Пасхи несколько дней. А его смерть имела совсем не простые последствия. Как выяснилось, Казимир и католики организовывали униатскую митрополию в Киеве не только для ограждения подданных от московского влияния. Исподволь готовили куда более решительный удар. Теперь для него настало время. В Москву резво примчалось посольство Казимира. Он проявлял трогательную заботу о православных и уговаривал Темного ликвидировать раскол в церкви. Дескать, митрополит уже имеется, Григорий Болгарин, пускай он займет место Ионы, церковь воссоединится, а общая митрополия будет способствовать союзу с Литвой.

Нет, государь на королевскую «любезность» не поддался, и Церковь униатам не отдал. Святитель Иона сам выбрал преемника, архиепископа Ростовского Феодосия. Это был образцовый монах, строгий аскет и поборник христианской нравственности, своим идеалом он считал преподобного Феодосия Печерского. Нового митрополита поставили так же, как Иону, без Константинополя и Рима, русским Освященным собором. Ох какие же крепкие слова сотрясали воздух в Кракове, Вильно, Риме! Диверсия не удалась. Василий II очередной раз встал на пути латинян.

Да и вообще он оказался слишком досадной помехой для соседей. Русь под его властью преображалась буквально на глазах. И чем дальше, тем труднее будет одолеть ее. Отбросить маску лицемерной дружбы, поспорить оружием за Новгород, Тверь, Рязань Казимир был не в состоянии. Его связывала по рукам и ногам война с Тевтонским орденом. Она стала трудной и затяжной, ее назвали Тринадцатилетней. Крестоносцы уклонялись от полевых сражений, приходилось один за другим брать мощные замки. В Пруссии их было много, а сил и средств у короля не густо. Но ведь с Василием можно было покончить и без войны. Разве напрасно в Литве подкармливали эмигрантов?

А для Руси укрепление государства оборачивалось сплошными выгодами, но… хватало и недовольных. Благо-то получалось для всех, а для себя? Роптали многие бояре и дети боярские. Раньше себя не утруждали, торчали по домам, по вотчинам, если призовут в поход, нетрудно было откосить. А сейчас постоянно надо было являться на службу – каждое лето на Оку, зимой то на Новгород, то на немцев, то на Казань. Особенно туго было со службой у измельчавших удельных князей, ярославских и ростовских. Они из поколения в поколение делили владения между потомками. Родилась поговорка, «в Ростовской земле князь в каждом селе». А в Ярославской земле князей стало больше тридцати.

Крошечные удельчики приносили сомнительные доходы, на содержание воинов не хватало. Князья не являлись на войну, отговаривались, что оскудели. Но в своих владениях пыжились выглядеть полновластными царьками. Чтобы жить «по-княжески», повышали подати, люди стонали. Хозяева требовали к себе и почета. Ярославский князь Александр Брюхатый, наезжая в «свой» Спасо-Каменный монастырь, приводил свору охотничьих собак, приказывал пускать их в трапезную и кормить той же пищей, какую дают ему. Монахи пожаловались в Москву.

Государь посоветовался с митрополитом и конфисковал монастырь. А дьяку Алексею Полуэктову поручил разработать реформы, касающиеся мелких князей: ограничить их самостоятельность и подтянуть к службе. Вскоре дьяк доложил Василию II проект – «чтобы та отчина за ними не была». Предлагалось лишить княжескую мелкоту особого статуса, заменить уделы на вотчины, как обычным боярам. Слухи о готовящихся переменах возмутили княжат. Они же были Рюриковичами! Потомками Юрия Долгорукого, Всеволода Большое Гнездо! А их хотели уравнять со служилым сословием! [10]

В окружении Казимира прикинули – сплести заговор было вполне реально. Сам король предпочитал остаться в тени, мятеж должен был выглядеть внутренним делом русских. Но без чужеземной помощи он имел не больше шансов на успех, чем выступления Шемяки. Литва и католическая церковь вложили кое-какие денежки, были задействованы опытные специалисты, связывая между собой различные группировки оппозиции. Один центр заговора имелся почти готовый – Новгород. Второй центр, за границей, возглавил Иван Боровский.

Его отец Василий Ярославич по-прежнему находился в ссылке, в Угличе, но сохранились знакомства в Москве, на службу государю перешли бояре и дети боярские из их ликвидированного удела. Иван наводил с ними контакты. Напоминал о верности своим князьям, чувстве долга. Сравнивал, что в уделе они занимали видное положение, а у великого князя очутились на второстепенных ролях. Хотя игра на чувстве долга и верности была не слишком честной. Энергичный Иван Боровский старался не только для себя и отца. Подлинные организаторы указали, что ему придется уступить первенство более знатному лицу, Ивану Можайскому. Соглашение об уступке земель Казимиру заключил он.

Но с этим проблем не возникло. Два эмигранта нашли общий язык. Был разработан план. Их сторонники на Руси соберут отряд в Угличе, «некой хитростью» освободят Василия Ярославича. Новгород предоставит ему убежище, тем самым будет поднято знамя войны. Можайский и Боровский Иваны получат предлог выступить на помощь родственнику. Конечно, государь без особого труда раздавил бы их, но… Василия Темного заведомо сбрасывали со счетов! Все проекты строились таким образом, будто государь и его наследники в нужный момент просто исчезнут. Здесь должно было сработать еще одно звено заговора, в Москве.

Сообщники закрепили письменным договором взаимные обязательства. Престол великого князя предназначался Ивану Можайскому. Спасенному Василию Боровскому возвращались прежние владения, к ним добавлялись Бежецк, Звенигород и Суходол. Для Ивана Боровского создавался новый самостоятельный удел, Суздаль и Дмитров. Расписали все до мелочей, как поделить великокняжескую казну, села, даже пленников, которые будут взяты в предстоящей усобице. Оговорили и грядущую политическую систему – отныне уделы должны были стать неприкосновенными, великий князь лишался права отбирать их и вмешиваться в дела удельных князей [10, 37]. Не оставались внакладе и покровители. Казимиру доставались Новгород и приграничные области, обещанные Иваном Можайским. А Русская Церковь, естественно, переходила к митрополиту Григорию. Все оказывались в выигрыше, всем перепадало по лакомому куску…

Но заговор получился слишком широким, и не все умели держать язык за зубами. А большинство русских людей успели по достоинству оценить правление Василия II, готовы были защищать его. Доложили о зреющей крамоле, несколько человек арестовали. На допросах открылось, что гнездо измены существует в Новгороде. Темный обеспокоился, в январе 1462 г. отправил на туда бояр Челядню, Белеутова и дьяка Степана Бородатого. Уличал новгородцев – они преступили крестное целование. Требовал объясниться, наказать виновных и подтвердить договор с Москвой.

Но заговорщики ожидали скорого мятежа, и от условий Яжелбицкого мира наотрез отказались. Переговоры шли две недели. Послы великого князя пытались побудить к действиям своих сторонников. Но и противники подпаивали горожан, возбуждали речами, как Василий II покушается на их «вольности». Начались уличные столкновения, в ход шли колья, камни, уносили покалеченных и убитых. На вече взяли верх смутьяны. Постановили послать в Москву архиепископа Иону и предъявить ультиматум: если Темный желает, чтобы Новгород удержался под его властью, пусть возвратит Шемякины «древние права». Не берет дань, не вмешивается во внешние и внутренние дела. Архиепископ отказался от неблагодарной миссии, и Новгород разорвал отношения с государем.

А тем временем в Москве продолжалось следствие, и всплыла серьезнейшая улика. Эмигранты вздумали согласовать свой договор о разделе Руси со ссыльным Василием Ярославичем. Отправили копию в Углич, но слуги великого князя уже были настороже, и документ перехватили. Перед Василием II открылась полная картина предательства. Он был потрясен. Заговорщики запросто кромсали страну на куски, жертвовали Православием!

Нет, такое преступление Темный прощать не желал. Считал себя не вправе прощать столь страшную вину. Наоборот, решил показательно покарать злоумышленников, чтобы ни у кого даже мысли не возникало следовать их примеру. В феврале грянули казни. Крамольников били кнутом, отрубали руки и ноги, волокли по льду, привязав с лошадям, а потом обезглавливали. Священникам не велено было исповедовать и причащать их, ведь они предавали Отечество и веру. Князя Василия Ярославича перевели из Углича подальше, в Вологду, ужесточили режим заключения…

Но переловили не всех. У изменников имелись сообщники и во дворце. Сразу после расправы великий князь свалился больным. Судя по всему, его отравили. Василий II не догадывался об этом. Вместе с придворными лекарями он поставил себе диагноз «сухотная болезнь», а для лечения применил одно из средств тогдашней медицины, прижигание спины горящим трутом. Вышло еще хуже, ожоги загноились. Очевидно, и яд делал свое дело. Вскоре государь почувствовал: ему не выздороветь.

Он многое успел в своей жизни. Спас Православную Церковь. Спас страну, вытащил ее из хаоса. Но какая же нелегкая судьба выпала слепому созидателю будущей России! Даже в последние дни ему не дано было тишины и покоя. В душных покоях, провонявших гноем и лекарствами, у постели умирающего закрутились дрязги. Государь хотел постричься в монахи. Но митрополит Феодосий считал практику предсмертного пострижения неправильной. Принципиальным он был до крайности, не побоялся противоречить великому князю и отказал в его просьбе. Митрополита поддержали жена и дети, уговаривали Василия, что он еще может поправиться, и отрекаться от мира нельзя.

А Мария Ярославна в полной мере прошла выучку Софьи Витовтовны, стала такой же властной и деловой, сколотила весьма солидные владения, купила у ярославских князей даже целый город, Романов. Сейчас Марию озаботило собственное будущее и будущее детей. Наследник был давно известен, сын Иван уже 13 лет числился соправителем отца. Но к нему мать относилась прохладно, ей как раз не нравилось, что первенец вышел из под ее влияния. Мария опекала четверых младших братьев. Насела на мужа, терзала внушениями, опасениями. А Темный был не из тех, кто умеет идти наперекор жене.

Жили-то душа в душу, столько испытали вместе! В числе советников Мария оказывалась далеко не последней. А теперь, измученный страданиями, Василий и подавно не мог спорить, обессиленно соглашался во всем. Включил в завещание беспрецедентный пункт: повелел детям слушаться матери не только в семейных, но и в государственных делах. Чтобы сыновья не ссорились, мать официально назначалась посредницей в их конфликтах. Вдобавок к имеющимся волостям, Василий II дал супруге город Ростов. Она настаивала, что надо получше обеспечить младших детей. Но государь и сам не намеревался ущемлять их. Этого на Руси просто не поняли бы, как можно оставлять детей без наследства? Вроде, ничем не провинились. А если обделишь, беды не оберешься – вдруг перессорятся? Казалось правильным удовлетворить всех.

Старшему, Ивану, Темный завещал около половины русских городов, а вторую половину поделил. 21-летний Юрий получил Дмитров, Можайск, Серпухов, Хотунь, он был и любимцем покойной Софьи Витовтовны, бабушка оставила ему изрядное наследство. 15-летнему Андрею Большому отец дал Углич, Бежецк и Звенигород, 12-летнему Борису – Волок Ламский, Ржев и Рузу, 9-летнему Андрею Меньшему – Вологду и окрестности Кубенского озера. Хотя при этом Василий II подрывал собственные труды по сплачиванию страны! Крупных уделов на Руси сохранилось раз-два и обчелся, а на пороге смерти Темный воссоздавал их. Но он еще не задумывался о проблеме в целом. Отбирал уделы у врагов, намеревался отобрать у разорившейся мелкоты, а жаловал-то родным детям. Полагал, что это большая разница…

27 марта 1462 г. мучения Василия Темного оборвались. Как водится, люди рыдали, снесли гроб в Архангельский собор. Государем стал Иван III. Он не устраивал никаких торжеств. Отец провозгласил его великим князем еще в 1448 г., и Иван рассудил, что давней церемонии достаточно. Был великим князем и остался великим князем, только уже без отца, один. В общем-то было и не до торжеств. Он принял власть в очень напряженной обстановке, почти как в бою. Отец погиб, и сын брал командование на себя.

Грандиозный заговор еще не был раскрыт до конца, соучастники таились где-то рядом. Сохранились свидетельства этого, в богослужебной книге подмосковного Воскресенского монастыря возле записи о кончине Василия II какой-то злопыхатель приписал: «Июда душегубец, рок твой пришел» [10]. А для новгородских изменников смерть Темного послужила сигналом к действию. Один посол помчался к Казимиру, просить помощи против Москвы, второй покатил к Ивану Можайскому, Ивану Боровскому и Ивану Шемячичу, «золотые пояса» звали их «побороться» за Новгород. Эмигрантов смерть государя тоже воодушевила, они заверили, что готовы побороться.

Казань мгновенно забыла мирный договор, на Русь снова полезли татарские банды. Да что там татарские! Вятка отпала от Москвы, лесная вольница ринулась в удалые набеги, грабила земли Устюга. После особенно удачного рейда на берега Сухоны устюжане вооружились, выступили с погоню и почти настигли разбойничков. Но вятчане выделили из своих трофеев солидную взятку воеводе Василию Сабурову, и он притормозил подчиненных. Лиходеи беспрепятственно увели множество пленных и продали в Казань. Весело покутили за счет русских баб, детишек, мужиков, угодивших в рабство…

Ко всему прочему, взбунтовалась третья республика – Псков. Пока там сидел наместником Стрига Оболенский, он отлично ладил с горожанами. Но его преемник, обнищавший князек Владимир Ростовский, увидел в назначении сытную кормушку. Вымогал подношения, обдирал народ штрафами. Люди возмутились, на вече демонстративно спихнули его «со степени», с наместнического места, и выгнали из города. В Новгороде и Литве возрадовались – Псков будет вместе с ними! Но надежды оказались преждевременными. Псковичей рассердил только персонально Владимир Ростовский, отделяться от Руси они не намеревались.

Да им и нельзя было отделяться. Кончиной Темного решили воспользоваться и ливонцы, на границах замаячили отряды рыцарей. В конце 1462 г. псковское посольство поехало объясняться с великим князем. Иван Васильевич повел себя дипломатично. Сперва выразил гнев, три дня не принимал делегатов – что бы ни натворил наместник, а столь грубо обращаться с ним не следовало. Но потом государь простил вину и назначил наместника, которого просили сами псковичи, князя Ивана Звенигородского. Пскову не пришлось пожалеть, что он не нарушил верность Москве. В марте 1463 г. войско крестоносцев вступило на его территорию, осадило Новый Городок на Чудском озере, разоряло села.