Текст книги "Начало России"

47. Как исчезли Ярославское и Ростовское княжества

Москвичи и приезжие останавливались, стараясь получше разглядеть необычное диво. У кремлевских ворот высоко вздымался на каменном коне святой всадник, пронзал копьем окаянного змия. Кто-то привычно крестился, кто-то восхищался, кто-то обсуждал между собой – пришел новый государь, вот и новшества появились, раньше-то такого не бывало…

Хотя на самом деле, заговоры и перемена на престоле не внесли ничего нового в планы московского правительства. Иван III завершал дела, намеченные отцом. Василий Темный замышлял отремонтировать участок кремлевской стены от Свибловой башни до Боровицких ворот, заготовил строительные материалы. Вести работы довелось уже сыну. Возможно, и идея со статуями родилась у отца. Ведь Кремль был не только крепостью, но и резиденцией государя. Хотелось, чтобы она выглядела достойно. «Поновлялась» лицевая, парадная часть стены, а главные, Фроловские ворота украсили две каменных скульптуры – с внешней стороны встал св. Георгий Победоносец, с внутренней – св. Дмитрий Солунский.

Впрочем, сын мог внести и добавление к отцовскому проекту. Статуи были монументальными, над каждой из них скульптор трудился около двух лет. И скульптор был своим, русским. В этом, кстати, не было ничего удивительного: в нашей стране имелись великолепные резчики по дереву, кости, камню. Разве что скульптур им раньше не заказывали. Имя мастера не дошло до нас, не сохранились и сами скульптуры. Мы знаем лишь одно, они были действительно красивыми. Разве поставили бы в столице, на самом видном месте, уродливую халтуру? Были уверены – статуи произведут должное впечатление и на подданных, и на иностранцев.

Иван III вернулся и к политическим планам отца, к его идеям относительно мелких удельных княжеств. За основу взял тот же проект дьяка Полуэктова, понравившийся Темному: «Чтобы отчина та не за ними была». Начали с Ярославля. В 1463 г. наместником туда был назначен воевода Стрига Оболенский, ему дали соответствующие инструкции, и он занялся кардинальным пересмотром земельных владений. Многочисленные удельчики переводились в собственность государя, а князьям выделяли вотчины в других местах. В материальном плане их ничуть не ущемляли, некоторые оказались даже в выигрыше. Но они теряли права суверенных «царьков», отрывались от сел и городов, где население привыкло повиноваться им.

Стрига Оболенский переписал бояр и детей боярских, числившихся во дворах местных князей. Они переходили в прямое подчинение государя, вливались в московское служилое сословие. Отныне им уже нельзя было отсиживаться по домам, за спинами хозяев. Как будешь служить, так и тебя отметят, наградят или накажут. А крестьян наместник принялся перезывать на «земли великого князя». И они-то откликнулись с превеликой охотой. Обнищавшие князья и бояре силились выжимать из них побольше, а в государевых владениях крестьяне приобретали статус «черносошных», свободных, платили только подати в казну. В итоге ликвидация Ярославского княжества прошла тихо и безболезненно. Обиженные хозяйчики осмелились излить злость разве что в неофициальных летописях [10]. А дальше пришел черед Ростовского княжества. Его «перебрали» по аналогичному сценарию, и оно тоже прекратило существование.

Рязанское княжество уже семь лет фактически жило под властью Москвы. Малолетний князь Василий воспитывался при дворе Темного, его городами управляли государевы наместники. Рязанцы сдружились с москвичами – в кои веки они могли не бояться татарских набегов! Но Василий Темный никаким образом не помышлял закрепить за собой чужую собственность. Конечно, сближение Рязани с Москвой было чрезвычайно важно, но следовало добиваться взаимного стремления. Юный княжич часто бывал в доме государя, подружился с его детьми, и Василий II наметил превратить дружбу в родство, сосватать за него свою дочь Анну.

Воплощать эту идею тоже выпало Ивану Васильевичу. Василию Рязанскому исполнилось 15 лет, по тогдашним понятиям, повзрослел, и государь вернул ему княжество, а попутно завел речь о браке. Василий обрадовался возможности жениться на сестре Ивана III. Его проводили на родину, он официально взошел на престол великого князя Рязанского, а потом возвратился, в январе 1464 г. сыграли свадьбу. Жених сохранил самые лучшие воспоминания о Москве, и его супруга не порывала с родней, они нередко приезжали в гости. Для обороны от степняков по-прежнему требовались государевы ратники, и Иван III не отказывал, выделял их. Рязанщина постепенно осознавала себя частью единого целого, Русской державы.

Хотя единство было еще хрупким, как незатвердевший цемент. От любого удара появлялись трещины, их приходилось то и дело латать. Например, псковичи обиделись, что Новгород не помог против немцев, выгнали новгородских купцов, конфисковали товары. Мало того, погромили села у соседей. Прислали делегатов в Москву, просили отделить их от Новгородской епархии, поставить отдельного епископа. А новгородцы жаловались на псковичей и просили войско, чтобы наказать их. Проблемы оказывались непростыми, деликатными. Псков, в отличие от Новгорода, всегда был верным государю. Но и новгородский архиепископ Иона был другом Москвы. Отталкивать его никак не следовало. В боярской республике владыка выступал не только духовным лицом, он возглавлял правительство.

Иван III и митрополит вели отдельные переговоры с двумя городами, искали компромиссы. Новгородцам войско на псковичей не дали, но и псковичам новую епархию не учредили. Пересылки и перебранки длились целых два года. И все-таки хлопоты приносили плоды. Кое-как удалось уломать Псков и Новгород заключить мир, а при этом Иван Васильевич не забыл государственные интересы. Оба города признали его арбитром в своих спорах, а в договорах подчеркивалось, что они являются «отчиной» великого князя.

Головная боль с Новгородом была привычной, как бы хронической, этому никто не удивлялся. Но серьезные противоречия назрели и в самой верхушке московской власти. Митрополит Феодосий был в свое время образцовым настоятелем монастыря, неплохо показал себя на посту епископа. Но руководство всей Русской Церковью он воспринял довольно своеобразно – наподобие огромного монастыря, в котором предстоит навести порядок. Св. Иона умел выделять главное, дух Православия, а к мелким формальным нарушениям относился терпимо. Феодосий обрушился именно на формальности. Оправданий не признавал, с реальностью не считался. Ивану III, конечно, не понравилось, что митрополит отказал в пострижении умирающему отцу. Но Феодосий противоречил и молодому государю, дергал замечаниями, если видел в чем-то отклонения от церковных правил.

Вместо мудрого советника Иван Васильевич получил придирчивого контролера и источник ненужных хлопот. Широко развернувшееся строительство храмов Феодосий отнюдь не приветствовал. Наоборот, возмущался, что «церквей много наставлено», а хороших священников мало. Дескать, «всякий в попы норовит». Подтягивать их уровень взялся по-своему. Начал каждую неделю собирать столичных священников, читал им наставления и устраивал строгие экзамены. Тех, кто показался ему недостойными, «мучаше без милости», лишал священства, даже обращал в холопы. Но при этом Феодосий был чрезвычайно доверчивым! Гонял простых и честных, а прохиндеи запросто обводили его вокруг пальца.

То ли из Киева, то ли из Крыма в Москву приехал весьма ученый иудей и попросил, чтобы его окрестили. Нарекли Феодором. Своими знаниями он произвел огромное впечатление на митрополита, устроился при его канцелярии. Феодор даже сумел убедить Феодосия, что славянский перевод Псалтири содержит некоторые неточности. Тот настолько высоко оценил специалиста, что поручил ему сделать новый перевод с еврейского. Эта работа была найдена в собрании рукописей Кирилло-Белозерского монастыря. Но она представляет собой перевод не Псалтири, а молитвенной книги «Махазор». Русский исследователь М. Н. Сперанский, изучивший находку, отметил, что «ни в одном псалме нет пророчеств о Христе», и пришел к выводу: «Феодор-жид, фанатически преданный иудейству, перевел вовсе не Псалтирь Давида, а молитвы иудейские, употребляемые при богослужении, в которых ярко просвечивает иудейская оппозиция учению о Троичности лиц Божества» [56].

Подобные «ученые» как раз и подсказывали митрополиту, что русские священники плохо подготовлены, помогали громить их. Кроме того, он обрушился на вдовых священников и диаконов. По правилам, служитель Церкви мог жениться лишь один раз. Если супруга умирала, он должен был постричься в монахи. Обычно он становился иеромонахом, продолжал служить в том же храме. Феодосий объявил это нарушением – если постригся, так и нечего жить в миру, должен уходить в монастырь. Но смертность-то была высокой, «вдовых попов» служило немало. Митрополит принялся вычищать их. Причем под «вдовую» метлу попали как раз опытные служители, прихожане сжились с ними. Теперь их изгоняли, а других священников не хватало. Храмы сиротели и закрывались.

Столичные посады забурлили. Толпы людей хлынули в Кремль, отстаивать своих батюшек. Знать поддержала простолюдинов, она тоже полагала, что Феодосий чересчур разошелся. Да и государь однозначно показал свое отношение к происходящему. Он не стал разгонять народ, позволил вдосталь побушевать возле митрополичьих палат и высказать все, что люди думают о таком предстоятеле. Однако и Иван III очутился в тупиковой ситуации. Как разрешить конфликт? Даже от униата Исидора избавились хитростью, предоставили удрать заграницу. А Феодосий был поставлен своим, русским Собором.

Но предстоятеля церкви еще раз подвела его доверчивость. В Москву вдруг прибыло посольство из далекого Иерусалима. Рассказало, что храм Гроба Господня поврежден землетрясением, для ремонта нужна крупная сумма. Делегатов якобы возглавлял патриарх Иерусалимский, но умер по дороге. Некий Иосиф, назвавшись братом патриарха, кроме денег, попросил, чтобы его поставили в сан митрополита Кесарии Филипповой. Феодосий был вне себя от радости. До сих пор Русская Церковь существовала обособленно, а теперь ее признала одна из вселенских патриархий!

Опытные бояре и дьяки отнеслись к гостям куда осторожнее, советовали поточнее разузнать, кто они и откуда. Нет, Феодосий отмел сомнения, воспылал рвением послужить Богу и Церкви. Пригласил нескольких епископов на собор, Иосифа рукоположили в митрополиты. Отправили его в Новгород с письмом: «Подайте без сумления милостыню Иосифу, митрополиту Кесарийскому». Призывы о сборе средств на храм Гроба Господня разослали по городам. Когда иерусалимцы вернулись из Новгорода в Москву, их ждали щедрые пожертвования. С мешками золота, серебра и мехов они благополучно покинули Русь, но летопись округло отметила – Иосиф с товарищами «не доиде до своей земли». Потому что были обычными проходимцами.

Бунт москвичей и скандал с «посольством» сломили Феодосия. Он осознал, что оказался не на своем месте, и добровольно сложил с себя сан. На причину отставки указывала ее дата – митрополит покинул кафедру в праздник Обновления храма Воскресения в Иерусалиме. Того самого храма, на восстановление которого он раскошелился. Феодосий удалился в Чудов монастырь и снова стал тем, кем он и был по призванию: очень хорошим монахом. Истово молился, взял в келью парализованного старца, ухаживал за ним и омывал язвы. Потом перебрался в Троице-Сергиев монастырь, там тоже прославился подвижничеством, был похоронен в самом почетном месте, где когда-то стояла келья преподобного Сергия…

Своим преемником Феодосий назвал суздальского епископа Филиппа. В ноябре 1464 г. Иван III назначил Освященный собор. Он не хотел повторять ошибок. Новый предстоятель должен был удовлетворять все слои духовенства, понимать нужды народа и государства. Кроме епископов и настоятелей крупных монастырей, великий князь собрал многих представителей белого духовенства, «протопопов и прочих священников», на заседениях присутствовал и великий князь с братьями. Фигура Филиппа оказалась подходящей для всех, его избрали и посвятили в митрополиты.

Но серьезные ошибки доводилось совершать и самому Ивану Васильевичу. Русь находилась в окружении врагов, государь пытался найти союзников. Обратил внимание на Большую орду. Она могла помочь и против литовцев, и против казанцев. Цена была высокой – сарайские ханы до сих пор силились вернуть Русь в свое подданство. Но великий князь и его советники рассудили, что игра стоит свеч. В 1463 г. в Сарай поехали московские киличеи (гонцы), повезли «дары многие». Иван III обращался к хану, как к верховному повелителю, извещал, что занял место отца.

Кучук-Мухаммед был приятно удивлен. Русские столько раз прогоняли его воинов, и вдруг склонялись перед ним, соглашались платить дань, хотя бы и умеренную, куда меньше, чем прежде! В Москву пожаловал ордынский посол с ярлыком на великое княжение. Иван III, как в старину, встретил его за городом, повел под уздцы коня, выслушал стоя. А потом татарин официально возвел его на отцовский престол. Конечно, это унижало государя, низводило до статуса ордынского «улусника». Но Иван Васильевич смирился, добросовестно исполнил положенные обряды. Ведь и смирение входило в науку быть государем. Главное, чтобы была польза для страны, для его подданных.

А пользы-то не было. Кучук-Мухаммед уже состарился, при его дворе верховодили алчные царевичи и мурзы. Ни малейшей помощи против казанских набегов Большая орда не оказала. Ханы враждовали, зато работорговцы Сарая были тесно связаны с казанскими, перекупали у них «товар». Неужели они позволили бы своему царю подрывать столь выгодные операции? Выплатами дани русские не смогли купить даже мира. Рассчитывали, что Кучук-Мухаммед перенацелит свою конницу на Литву. Но ее по-прежнему прикрывал крымский Хаджи-Гирей, сарайские татары боялись сталкиваться с ним.

Между тем, они жаждали добычи, пленных. Сын Ахмат с влиятельными мурзами убеждали хана, что соблюдать дружбу с Москвой не имеет смысла. Поклонилась, присылает дань? Потому и поклонилась, что ослабела при новом государе, а дань маленькая, могут платить гораздо больше. Вот и надо тряхануть как следует, прижать, как при Батые или Узбеке. Кучук-Мухаммед не стал ссориться с собственным окружением. В 1465 г. распорядился собирать на Дону всю орду и ударить на русских. Хан даже не задумывался о предлоге для войны, его можно было придумать задним числом.

В Москве узнали, великий князь скликал полки. Но ордынцы до Руси не дошли. Их опять подкараулил Хаджи-Гирей. Услышал, что его враги двинулись на север, подставили тылы, и повел крымских татар на сарайских. Кучук-Мухаммед обнаружил их приближение, развернул войско. Тучи всадников сшиблись в остервенелой рубке, засыпали друг друга ливнем стрел. Крымцев удалось отразить, но сердце старого хана не выдержало волнений, Кучук-Мухаммед умер. А за его престол схватились царевичи Ахмат и Касим. Снова засверкали сабли и запели стрелы. Одолел Ахмат. Разбитый Касим отступил в Астрахань, и возникло еще одно ханство. Естественно, Иван III прекратил посылать дань в Сарай. Посылать было некому и не за что.

Но стекались предупреждения, что Ахмат не оставил замыслов погромить Русь, в 1467 г. следует ждать набега. По весне государь выехал на Оку проверять крепости, систему застав и дозоров. И вдруг среди военных забот к нему в Коломну прискакали гонцы, сообщили, что беда пришла в его семью. В одночасье скончалась жена, Мария Тверитянка. Ей было всего 25 лет. Ходили упорные слухи, что она умерла «от смертного зелия». Кому могла понадобиться ее гибель? С кем-то поссорилась? Или кто-нибудь мечтал подсунуть государю другую супругу, свою родственницу? Это осталось тайной.

Обвинение выдвинули против Натальи, жены дьяка Алексея Полуэктова. Ивану III донесли, будто она посылала пояс великой княгини к бабке-колдунье. Но расследование не выявило доказательств, что убийство совершили Алексей и Наталья. Строгих наказаний не последовало. Государь ограничился лишь опалой Полуэктова, отстранил от занимаемых постов и запретил появляться на глаза. Впрочем, факты говорят о том, что дьяка попросту оклеветали. Он был одним из ближайших помощников Темного и его сына, и именно он разработал механизмы ликвидации Ярославского и Ростовского княжеств. Вот и отомстила ему когорта князьков, превратившихся в московских бояр. Иван Васильевич понял это не сразу, но все-таки понял. Через 6 лет он полностью оправдал Полуэктова и возвратил ко двору.

48. Казанская война

Ликвидировав несколько уделов, Иван Великий получил в свое распоряжение земельные угодья, получил и людей – вчерашних княжеских и боярских дружинников, слуг. Несколько лет относительного мира государь использовал для преобразований армии. Пополнял ее новыми воинами, наделял их деревнями, но не в наследственное владение, а поместьями, в качестве жалованья за службу. Основой войска становились уже не дворы князей и боярские отряды, а государевы дети боярские.

Великий князь старался, чтобы они имели лучшее вооружение и снаряжение – а в оружии он знал толк, с юных лет бывал на войне. Тратил немалые казенные средства, его подрядчики ездили по ремесленным слободам, размещали заказы, принимали продукцию: сабли, доспехи, копья, самых совершенных на то время образцов. Дети боярские оценили такую заботу, гордились, как печется о них Иван Васильевич – подобного отношения к воинам не было ни в одной стране. Уж чем-чем, а расточительством великий князь никогда не грешил, бывал довольно прижимист. Но в данном случае считал затраты оправданными.

Особое внимание Иван III уделял огнестрельному оружию. Поручал искать мастеров, умеющих отливать пушки и пищали, расширял их производство. Впрочем, в Москве принимали любых хороших специалистов, жаловали большими окладами. Слухи об этом расходились за границей, и на службе государя появились мастера из Греции, Литвы, Германии, Италии. Приезжали и военные.

Непростая судьба выковала из Ивана Васильевича поистине незаурядную личность. Если детство у него оборвалось слишком рано, то к 30 годам он стал вполне зрелым государем и понимал толк не только в оружии. Он приобрел ценнейшее для властителя качество – разбираться в людях. Одним из тех, кто попросился к нему на службу, был Данила Холмский. Когда-то Холмские возглавляли династию тверских князей, даже пытались соперничать с Москвой. Теперь они захирели, и Данила счел за лучшее оставить родной удел, искать счастья у соседей. Он был молод, еще ничем не отличился, но Иван III безошибочно угадал в нем выдающегося военачальника, стал назначать на высокие посты.

Великий князь отчетливо понимал, что в окружении врагов мир не может быть вечным. А военный опыт подсказывал: ограничиваться пассивной обороной нельзя. Если неприятели навалятся со всех сторон, Руси придется туго. Оптимальным вариантом было бы разгромить их по очереди. Самые ощутимые неприятности доставляла в это время Казань. Она не могла сокрушить Москву, но и покоя не давала. Защита от сарайских татар была уже отработана. Они выступали в набеги летом, когда в степях имелся подножный корм для коней. Прежде, чем добраться до Руси, им приходилось преодолеть немалое расстояние. Разведка подавала сигнал тревоги, люди укрывались в крепостях, на Оке занимали позиции рати…

Казанцы жили рядом, идти через степи им не требовалось. Они повадились нападать зимой, дорогами служили замерзшие реки, а коней кормили овсом и сеном, заготовленным в русских деревнях. Предупреждения об угрозе опаздывали. Сразу же от Волги татары врывались в густонаселенные районы. А по лесам на морозе не очень-то попрячешься. Людей захватывали целыми деревнями, а когда подоспевали войска, хищники уже скрывались на своей территории. Охота за невольниками и торговля ими стала в Казани самым прибыльным промыслом. Казна подпитывалась пошлинами от работорговли, в хозяйствах трудились десятки тысяч рабов. Писали, что Казань «кровию русскою беспрестанне кипяще» [83].

Первые годы своего правления Иван III откладывал войну. Хотел подготовиться получше, высматривал, не подвернется ли благоприятная ситуация. Она и в самом деле подвернулась. Летом 1467 г. в Казани умер отцеубийца Мамутек. На престол сел его сын Ибрагим. Как обычно, возвысил собственных друзей. Но осталось и немало недовольных, лишившихся теплых мест. Они вспомнили, что на Руси живет брат Мамутека и дядя Ибрагима, Касим. Если посадить его на трон, то и самим удача обломится!

Заговорщики прислали делегатов к Ивану Васильевичу, выпрашивали отпустить к ним и поддержать Касима. Наобещали с три короба. Дескать, воевать не понадобится, Ибрагима в Казани не любят. Стоит только появиться Касиму с русским войском, оппозиция свергнет хана, откроет ворота. Государь посовещался с боярами, братьями. Сошлись на том, что дело стоящее. Если в Казани будет царствовать давний друг русских, чего же еще желать? В сентябре стали собирать войска.

В области военного искусства Иван III сделал важный шаг вперед. Его слепой отец вынужденно отошел от древней традиции, когда князья и короли сами вели полки на битву. Сына никто не смог бы упрекнуть в трусости. Он бывал в походах, в боях, на пожарах в Москве бросался в самое пекло, всегда лично командовал спасательными работами. Но Иван Васильевич осознал, что на войне поведение отца было правильным, государь не должен находиться на передовом рубеже. Его место в тылу – осуществлять общее руководство, координировать действия различных отрядов.

Теперь он разместил свою ставку во Владимире. Основные силы возглавили Стрига Оболенский и Данила Холмский. Им подчинялась государева конница, полки удельных братьев, служилые татары Касима. Этой армии предстояло идти на Волгу, к устью Свияги. Вторая рать была судовая, на лодках. Она формировалась из жителей Устюга, Вологды, Вятки, верхневолжских городов. Ей предписывалось спуститься по реке, перевезти на лодках конницу через Волгу, а там уж до Казани было рукой подать.

Вроде бы, все предусмотрели, общая численность войск была достаточной. Однако «первый блин» оказался комом. Подвели не воины, подвела организация. Судовая рать собиралась плохо. Воеводы городов дисциплиной не отличались, ополченцы собирались медленно. Лодок заготовили мало, не хватало припасов. В общем, застряли. Когда конное войско дошло до Волги, выяснилось, что переправляться не на чем. Зато на другом берегу стояла многочисленная казанская рать. Форсировать реку под ливнем стрел нечего было и думать. А татарские заговорщики наврали, сторонников у них было мало, и бунтовать против Ибрагима они не рискнули.

Стрига и Холмский придумали хитрость – заманить неприятелей на свой берег, побить, а потом переправиться на казанских судах. Сделали вид, будто испугались татар, уходят прочь, а полки расставили в засадах по прибрежным лесам и оврагам. Хан клюнул, приказал преследовать русских. Флотилия лодок перемахнула через Волгу, татары начали высаживаться. Но все испортил один из придворных, Айдар Карпов, не выдержал, раньше времени выскочил в атаку. Казанцы сразу смекнули, что им устроили ловушку, спешно отчалили назад.

Армия без толку стояла на Свияге под осенними дождями, потом ударили ранние морозы. Воеводы решили, что надо спасать воинов – пропадут. Приказали возвращаться. Обратный путь был «зело истомен». Люди вязли в грязи, в мокром снегу. Кончились еда и фураж, падали лошади. Начался Рождественский пост, и летопись сообщает, что «многие христиане в постные дни» вынуждены были питаться кониной. Бросали тяжелое снаряжение, доспехи. Но Стрига и Холмский сумели сохранить главное – дисциплину и управление войсками. Армия не развалилась, не превратилась в погибающие толпы, воеводы ободряли ратников, учили помогать друг другу и довели до русских городов без потерь, «вси здрави приидоша».

Это было немалой заслугой, и Иван III не гневался на полководцев, не перекладывал на них вину за неудачу. Хотя положение сложилось напряженное. Измученных воинов приходилось распустить по домам, а казанцы воодушевились. Государь предвидел – полезут на Русь. Распорядился готовить к обороне Муром, Нижний Новгород, Кострому, Галич, крестьянам укрывать скот, хлеб и уходить за стены крепостей. Сам Иван Васильевич всю зиму оставался во Владимире, командовал возникшим фронтом. Он рассчитал верно. Татарское войско и присоединившиеся толпы черемисы нагрянули к Галичу. Предпринятые меры были своевременными, захватить город враги не смогли, а села стояли пустые, в них «мало нечто полону взяша».

Но после этого ханские начальники разошлись по разным направлениям. Один отряд устремился на устюжские земли, осадил и поджег городок Кичменгу. Жители отказались сдаваться и погибли в пламени до единого. Второе скопище казанцев разорило костромские волости на р. Унже, «множество полону взяша, а иных иссекоша», третье прошлось пожарами и кровью по окрестностям Мурома. Великий князь отслеживал стекавшиеся к нему известия, требовал от воевод высылать конницу на перехват. Поймать врагов не получалось, татары и черемиса исчезали так же быстро, как появлялись. Тогда государь поставил другую задачу: не оставлять набег безнаказанным. Князя Семена Ярославского он послал в рейд по землям черемисы, ополчения муромлян и нижегородцев – на казанские владения по Волге. Разорили села, забирали в плен жителей, угоняли скот.

Иван Васильевич теперь видел, что надеяться на казанскую оппозицию нечего. Он отказался от поспешных действий, спланировал операции в два этапа. Сначала прощупать оборону неприятелей, обессилить их в полевых сражениях, а уж потом нанести завершающий удар. На лето 1468 г. государь наметил два похода. Корпус отборной кавалерии Федора Ряполовского пустил в лоб, от Нижнего Новгорода. Ибрагим принял вызов, тоже отправил навстречу лучшие части, ханскую гвардию. Столкнулись у Звеничева Бора в 40 верстах от Казани, и московские рубаки продемонстрировали свою выучку. В жестокой сече татарское войско уничтожили полностью, «не пусти ни единого, иже бы весть принес в Казань». Продвигаться дальше от Ряполовского не требовалось, ему поручили лишь разведку боем. Постояв на месте своей победы, собрав трофеи и пересчитав пленных, он повернул назад.

Но в это же время, когда казанцев отвлекла конница, второй отряд совершал рейд по их тылам. Он был небольшим, три сотни добровольцев из северных городов, позвали казаков. Командовал ими воевода Иван Руно. Он двинулся на лодках в обход – через Вологду, Устюг, Вятку. Ворвался на Каму, во внутренние районы ханства. Татары здесь жили беспечно, чувствовали себя в безопасности. И вдруг на них налетели русские. Громили, жгли, пленяли. Казанцы смогли выслать на них лишь несколько мелких дружин. Храбрецы разбили их и тем же путем удалились на Русь.

Хан снова силился отомстить. Едва наступила зима и реки сковал лед, бросил конницу на Муромский край. Она прокатилась по деревням, «много полону взяша». Но государь предусмотрел ответные набеги, заранее послал в Муром Данилу Холмского, сильный отряд детей боярских. Воевода ждал нападения, мгновенно кинулся за грабителями и настиг их. Казанцев порубили, удрать сумели лишь немногие, побросав лошадей и разбежавшись в лесу. Всех пленных освободили. Куда лучше удался татарам другой поход, на Вятку. Как водится, принялись разорять, жечь. А вятчане с Москвой практически не считались. Рассудили: Казань рядом, враждовать с ней себе дороже. Вступили в переговоры и сдались. Даже признали над собой власть Ибрагима и обязались платить ему дань.

Но и в Сарае работорговцы обеспокоились, что русские насели на Казань. Сочли, что надо помочь, подзуживали приближенных Ахмата – пора бы наведаться на во владения великого князя. Поражения кое-чему научили ордынцев, они применили новую тактику. Войско подобралось скрытно, разведчики досконально высмотрели, где стоят русские заставы, и одним махом перебили их. После этого татары молниеносным налетом опустошили волость Беспуту на Оке и ушли в степи. Ивану Васильевичу пришлось перебрасывать значительную часть конницы на южное направление.

Но на планы государя это не повлияло. Он полагал, что в войне с Ибрагимом конница уже не понадобится. Ханская кавалерия очень поуменьшилась, а по большим рекам удобнее было действовать на лодках. Весной 1469 г. опять формировались две рати, и на этот раз обе были «судовыми», в поход подняли пешие городские ополчения. В Нижнем Новгороде под командованием Константина Беззубцева собирались ратники из Москвы, Коломны, Можайска, Дмитрова, Углича, Владимира, Мурома, Суздаля, Ярославля, Костромы. Во второй корпус, князя Данилы Ярославского, набирали жителей Устюга и Вологды. Его подкрепили несколькими сотнями детей боярских государева двора и предписали повторить рейд по тылам противника через Вятку и Каму.

Однако и прошлогодние удары не прошли бесследно. Когда в Казани узнали, что вот-вот последует очередное вторжение, татары переполошились. Выслали в Москву посольство, причем Ибрагим отправил в числе послов собственную мать. Раньше она была любимой женой царевича Касима, славилась редкой красотой. Мамутек, совершив переворот, захватил гаремы братьев, и у него она тоже стала любимой женой, родила наследника. Казанские вельможи полагали, что бывшая супруга сможет повлиять на Касима, склонить к примирению. Да и Иван Васильевич соглашался замириться. Приказал Беззубцеву задержать армию в Нижнем Новгороде, ждать дальнейших указаний.

Но переговоры забуксовали. Великий князь выставил единственное требование, зато конкретное: освободить всех русских невольников. Казанцев это никак не устраивало, они принялись вилять. Что ж, государь решил подтолкнуть их к сговорчивости. Отправил Беззубцеву новый приказ: отпустить на Казань «охотников», добровольцев. Предписал им разорять селения, но столицу ханства не штурмовать и не захватывать. Иван III отдавал себе отчет, что прочно удержать ее невозможно, и не хотел ожесточать татар, чтобы не сорвать переговоры о мире.

Идея в общем-то была здравой, и тем не менее, внесла неожиданный хаос. Ведь рать Беззубцева состояла из ремесленников, слуг, торговцев. Они вооружились на святое дело, вызволять из басурманской неволи единоверцев, братьев, сестер. А вместо этого месяц стояли без толку. Дурели от скуки, ругались – зачем их оторвали от работы, от домов? Стоило Беззубцеву зачитать грамоту великого князя и кликнуть «охотников», как вызвались все. Воевода опешил, объяснял, что все не нужны. Но его уже не слушали. Отвечали: государь звал охотников? Мы и есть охотники!