Текст книги "Начало России"

36. Как Василий II стал Темным

Конечно же, Шемяка понимал – государь не простит откровенной попытки погубить его. Как только оправится от пережитых приключений, возьмется за врага всерьез. Надо было опередить Василия. Один союзник нашелся сразу, Иван Можайский. Шемяка наобещал ему столько, чтобы уже никто не смог перекупить – роль второго лица в государстве, даже своего соправителя. Мятежник настолько нуждался в поддержке, что обратился к внукам суздальско-нижегородского князя Кирдяпы, Василию и Федору. Потомки изменника считали ниже своего достоинства служить государю. Околачивались с дружинами в Орде, участвовали в татарских усобицах, потом их приняли новгородцы, Василий отличился в крепости Ям, дважды отразил немцев. Шемяка подписал с Кирдяпичами тайный договор, отдавал им удел предков, Суздаль, Нижний Новгород, Городец, добавил Вятку. Мало того, предоставлял им полную самостоятельность, право непосредственно сноситься с Ордой. Держава запросто кроилась на части. Шемяку такие мелочи не смущали. Не свое, так и не жалко. Главное, чтобы помогли добыть престол.

Но и по всей Руси восторги по поводу спасения государя очень быстро сменились ропотом. Выяснилось, что за это спасение надо платить. Страна пережила татарский и литовский набеги, Москва еще не отстроилась после пожара, а с людей начали собирать на татарскую дань и выкуп. Собирали много, ведь и казна великого князя погибла в пламени. А пока деньги не выплачены, надо было исполнять обязательство о залоге. Государь раздавал наместничества приехавшим с ним татарам. Тут уж возмутилась знать. Правда, сами бояре несли службу не лучшим образом. Растаскивали деньги, предназначенные на войско, пренебрегали обязанностями, обрекли великого князя на разгром и плен. Но у них отбирали жирные куски!

Волна общего недовольства вдохновила Шемяку. Его доброжелатели разъясняли где могли: Василий II продал Русь, променял на собственную жизнь и свободу. А если не хотите платить, желаете вернуть теплые места, занятые татарами, надо поставить другого великого князя. Шемяка не был в плену, ничем не обязан Улу-Мухаммеду. Крамольники связались и с Борисом Тверским, сообщили ему: Василий пообещал отдать хану Московское государство, а сам намерен править в Твери. Ложь была чересчур грубой, обмануться мог только тот, кто хотел быть обманутым. Борис захотел. Сделал вид, будто поверил – это давало повод примкнуть к изменникам. Хотя простаком он не был и намекнул партнерам: за союз они должны будут учесть тверские интересы.

Сплелась настолько широкая сеть заговора, что воевать стало не обязательно. Гораздо удобнее было организовать всего лишь переворот. Сделали это грамотно. В Угличе и Галиче сидели агенты Василия II и Софьи, но там все выглядело тихо. Правительство не учло, что у Шемяки имелся город совсем рядом с Москвой – Руза. Туда скрытно съезжались князья с дружинами. Заставы никого не выпускали из Рузы, охраняя тайну. А среди столичных бояр, духовенства, купцов, у заговорщиков имелось множество сообщников, они ограждали государя от нежелательных известий, отслеживали каждый его шаг.

Подходящий момент выдался 10 февраля 1446 г. В этот день праздновалась память св. Харлампия. Ему молились об избавлении от внезапной, без покаяния, смерти. Василий тоже молился на войне и в плену. Следовало поблагодарить Господа, услышавшего Своего раба. Великий князь отправился в Троице-Сергиев монастырь. Взял с собой детей, 6-летнего Ивана и 5-летнего Юрия. Мария ждала третьего ребенка, осталась дома с Софьей Витовтовной. А ночью 12-го к спящей Москве подошел целый полк всадников. Их ждали, открыли ворота, копыта загрохотали по Кремлю. Вооруженные люди вытащили из постелей мать и беременную жену государя. Одним махом взяли верных ему бояр.

Шемяка с ходу объявил себя великим князем. А к Троице послал Ивана Можайского, для грязной миссии он был самым подходящим исполнителем. Дворянин Бунко раньше служил Василию II, потом переметнулся к его родичам, но сохранил совесть – ужаснулся готовящемуся злодеянию, оторвался от заговорщиков и поскакал вперед. 13-го государь стоял на Литургии, вдруг в храм вбежал Бунко и крикнул: измена! Василий опешил. Когда он покидал Москву, ничто не предвещало беды. Да и заслуживал ли доверия перебежчик? Государь пресек его: «Вы только мутите нас, я в мире с братьями…»

Он все-таки забеспокоился, отправил на дорогу заставу. Но разведка можайского князя без труда заметила ее. Мятежники набрали в ближайших деревнях саней, в них улеглись по два воина, накрылись рогожками, третий изображал возницу. Стража беспечно наблюдала, как к ней приближается крестьянский обоз. Из саней посыпались люди, скрутили дозорных, вскочили в седла и помчались к монастырю. Василий Васильевич увидел их, когда было уже поздно. С ним было слишком мало приближенных, и доблести они не проявили. Встать с оружием и заслонить собой великого князя не счел нужным никто, они разбегались. Встать с крестом игумен Досифей тоже не удосужился, он был заодно с заговорщиками. Государь заметался, но на конюшне даже не нашлось оседланных лошадей.

Наверное, единственный раз в жизни Василия II покинуло самообладание. Всего три месяца назад народ славил и чествовал его, и вдруг он очутился в одиночестве, в окружении врагов… Он заперся в храме Св. Троицы. Узнал голос Ивана Можайского. Взмолился, чтобы его не трогали, позволили здесь же постричься в монахи. А Иван даже в такой ситуации не удержался от подлости. Ему не хотелось затевать скандал в обители, ломать двери, и он взялся уговаривать, что государю ничего не грозит: дескать, переворот фиктивный, его разыграли только для того, чтобы перехитрить татар, уменьшить сумму выкупа. Государь с иконой Божьей Матери вышел, и Иван ускользнул в сторону. Подал знак своему боярину, тот объявил: «Ты пленник великого князя Дмитрия Юрьевича». Василия усадили в простые сани, его бояр заковали в кандалы, а слуг ограбили донага и выгнали вон. Победители, поливая свои жертвы бранью и насмешками, тронулись в Москву.

В суматохе все забыли про детей государя. Но верные слуги у него все-таки были. Сражаться не отважились, зато ребятишек спрятали в укромном месте. Иван и Юрий в страхе просидели до темноты. Лишь ночью их вывезли из монастыря. «Дядькой» (воспитателем) княжичей, служил Иван Ряполовский из обедневших стародубских князей. Детей доставили в его вотчину, село Боярово под Юрьевом. Ряполовский исполнил свой долг, позвал братьев Семена и Юрия, вооружил дворню. Но Боярово было чересчур ненадежным убежищем. Мальчиков повезли в Муром, под защиту воеводы Василия Оболенского.

А пока княжичи и их опекуны колесили по зимним дорогам, в Москве разворачивалась трагедия. Шемяка потребовал от двоюродного брата предъявить подлинный договор с Улу-Мухаммедом. Обыскали покои государя и обнаружили документ – или подбросили поддельный. Собрали на судилище удельных князей, бояр, прибыли представители Бориса Тверского. Зачитали найденный договор (или фальшивку), будоража присутствующих: вон какую массу денег предстоит отвалить татарам! Выложили обвинения Василию. Первое состояло в том, что он слишком «любит» татар, отдал в кормления города и волости. Второе – осыпает неверных «серебром и золотом христианским». Третье – изнуряет народ податями. Четвертое – ослепил Василия Косого.

Кстати, Косой был еще жив. Но ему не возвратили ни былого положения, ни его владений. Пострадавший бунтовщик вообще не появился при дворе Шемяки. Младшему брату не требовался старший. По сути, он оставил Косого на положении заключенного, держал под охраной, разве что смягчил режим содержания. Ослепление в полной мере устраивало Шемяку, расчистило дорогу ему самому. Однако на суде не забыл вспомнить, как обошелся государь с его братом, поскорбеть и пожалеть.

Шемяка и многие бояре настаивали, что Василия II надо предать смерти. Против выступил Иван Можайский. Он опасался, если у партнера не будет противовеса, то союзник станет ему не нужен и он отбросит достигнутые договоренности. Иное дело – ловить рыбку в мутной воде. Можайский князь предостерегал, что казнь великого князя может возмутить народ, и предлагал освободить его, дать удел. Шемяка два дня провел в раздумьях. Совет об уделе он отмел – это уже проходили. Умертвить? Тут-то и сказался прокол его подручных, упустивших детей Василия. Если убить отца, кто-нибудь провозгласит государем сынишку. Под его знамена кинутся все недовольные или желающие руководить при ребенке…

Нет, до поры до времени лучше было сохранить узнику жизнь, но обезвредить. Пускай станет заложником, но не сможет выступить соперником. Для такого решения как нельзя лучше подходила древняя византийская казнь… Приговор вынесли от имени трех князей, Дмитрия Юрьевича, Ивана Можайского и Бориса Тверского – ослепить. В ночь на 17 февраля в доме Шемяки Василия Васильевича повалили на пол, придавили грудь доской, и конюх Берестень ножом выколол ему глаза. Великий князь сопротивлялся, дергался, ему изрезали все лицо и оставили валяться «яко мертва»…

Таким образом, начало Третьего Рима предварило события, которым суждено будет случиться еще не скоро, через четыре с лишним столетия. Изменники государю объявили изменником государя. А народ смолчал. Смолчал из собственных шкурных интересов. Одним хотелось платить поменьше, другим урвать побольше. Изуродованного Василия Васильевича и его жену Шемяка отправил в заточение в Углич. Решил, что там-то, в его гнезде, пленники будут под жестким надзором. Но Софью Витовтовну он побаивался даже сильнее, чем Василия. Ее сослали отдельно от сына в Галич, а потом перевели еще дальше, в Чухлому.

20 февраля Шемяка торжественно взошел на великое княжение, специально подгадал к Масленице, устроил празднества для простонародья – пей, гуляй! Кто скажет, что новый государь хуже старого? Но дармовыми угощениями и подачками прельстились далеко не все. Шурин Василия II Василий Боровский отказался служить Дмитрию, уехал в Литву. Туда же отправился князь Семен Оболенский. Король Казимир не испытывал симпатий к низложенному великому князю, но поддержать раздоры у соседей было полезно. Он ласково принял эмигрантов, не поскупился на земли – выделил им Брянск, Гомель, Стародуб. В самой Москве отрекся от присяги сын боярский Федор Басенок. Шемяка велел заковать его «в железа тяжкие», но Федор сагитировал стражников и подался с ними за границу, к Василию Боровскому.

А в Муроме засели Ряполовские и Василий Оболенский с государевыми сыновьями. Новое правительство было в состоянии послать войска и взять Муром. Но понимало, что рать спугнет опекунов и княжичей, они могут удрать в Казань. А как отреагирует Улу-Мухаммед? Василий II был его вассалом, хан ждал от него выкупа и дани… Шемяка задумал выманить детей без боя, обратился к рязанскому епископу Ионе. Обещал, что сделает его митрополитом, если он доставит в Москву Ивана и Юрия Васильевичей.

Однако Иона был честным и искренним служителем Бога, на посулы не поддался, взялся выяснять: с какой целью Шемяке требуются княжичи? Тот крутился – дескать, надо избежать усобицы, татарских нашествий. Епископ указывал, что для примирения новый государь должен пойти на уступки. Шемяке пришлось дать клятву, что он не причинит детям вреда, а их отца освободит, даст ему удел, вот и поселятся всей семьей. Лишь после этого Иона согласился взять на себя поручение, отправился в Муром.

Ряполовские с Оболенским тоже пребывали в неопределенном положении. Детишек спасли, но ведь было ясно, что держаться одним городом против всей страны бессмысленно. Ехать к хану? Это означало навести на Русь татар, будут гореть города и села, люди проклянут таких борцов за справедливость. Впрочем, и заступничество Улу-Мухаммеда никто не мог гарантировать. Если Шемяка подтвердит обязательства выплатить деньги, да еще и увеличит сумму, хан переориентируется на него, а княжичей выдаст. Приезд Ионы открывал хоть какой-то выход из тупика. Конечно, верить обещаниям Шемяки было трудно. Опекуны потребовали, чтобы епископ принял мальчиков под свою личную ответственность.

В городском соборе он совершил особый обряд, взял Ивана и Юрия «под епитрахиль». Вместе с Ряполовскими повез княжичей в Переславль, где находился новый великий князь. Он облобызал племянников, изобразил слезы умиления, чествовал гостей пирами. Бояре присягнули служить ему. Подразумевалось, что раздоры кончились. А на третий день посреди пирушек любвеобильный дядюшка распорядился отослать детей к отцу в Углич. Но они не должны были встретиться. Шемяка отдал тайный приказ по дороге утопить их «в реце Волзе, в мехи зашивши». Хотя он явно недооценил Иону. Епископ заподозрил неладное, вызвался провожать княжичей. Убийство пришлось отменить. Но клятвы отпустить узников и предоставить удел великий князь предпочел забыть. Сыновья всего лишь попали в заключение вместе с родителями.

И все-таки узурпатору не суждено было почить на лаврах. Способствовал этому он сам. Слишком спешил обогатиться, а способ нашел простейший – притягивать к суду и разорять зажиточных хозяев. Не зря Шемякин суд вошел в поговорку. Кроме того, новый государь велел собирать московские деньги и перечеканивать, а при этом жульничал, уменьшил вес серебра в монетах. Подчиненные не уступали князю: раз уж повезло, дорвались до власти, как руки не погреть? Подати не уменьшились. Суммы, предназначенные для выплат татарам, собирались теперь для Шемяки, а чиновники старались и для себя. Но и многие участники заговора очутились у разбитого корыта. Татарских наместников из городов и волостей выпроводили, а освободившиеся места все равно не достались прежним владельцам, их расхватали угличские и галичские бояре.

Шемяка по-прежнему дорожил союзом с внуками Кирдяпы, расплатился с ними обещанными Суздалем, Нижним Новгородом, Городцом, Вяткой. Князья-бродяги, впервые в жизни получив собственное княжество, принялись перекраивать его по-своему. Отбирали вотчины, принадлежавшие москвичам, хозяев выгоняли вон. Повыгоняли и московских чиновников, вознамерились править совершенно независимо. Шемяка безалаберно махнул рукой на отделение восточных областей, считал, что дружба с Кирдяпичами важнее. Постарался укрепить дружбу и с Новгородом, отправил туда «поклонщиков». Они поклонились республике не только спинами, но и возвращением всех «вольностей», от которых ее заставили отказаться московские государи. Новгородцам подобный поклон понравился, избрали Шемяку своим князем.

Хотя этот шаг напрочь перечеркнул его альянс с Борисом Тверским. Борис-то раскатывал губы, что при разделе пирога Новгород достанется ему. А по разным городам люди чувствовали – они получили отнюдь не подарок. Сравнивали, вспоминали – ведь при Василии Васильевиче было лучше. Совсем не гладко, трудно, а все равно лучше. Был порядок, а сейчас он рушился… Шемяка надеялся обрести опору в лице Церкви, постарался исполнить обещание Ионе сделать его митрополитом. Поселил в Москве в митрополичьих палатах, отдал под его управление церковные структуры. Но и эти расчеты обернулись не в пользу великого князя.

Рядом с его палатами возник второй центр власти, духовный. Теперь Иона постоянно приходил во дворец, на заседения князей и бояр. Человеком он был принципиальным, не лебезил, откровенно укорял Шемяку в клятвопреступлении: «Ты ввел меня во грех… Бог накажет тебя, если не выпустишь великого князя и не дашь ему обещанного удела». А нарушение клятвы великим князем делало недействительной присягу его вассалов. Ряполовские убедились, что их обманули, и задумали силой освободить Василия П. К ним присединились воеводы Стрига Оболенский, Ощера, несколько сотен детей боярских. Выступили к Угличу, надеялись внезапно налететь на город. Но Шемяке донесли, он выслал погоню. Ряполовские и их соратники взялись за сабли, в жаркой схватке разгромили отряд. Однако стало ясно, что неожиданно нагрянуть в Углич уже не получится, и они повернули в Литву.

Для узурпатора их заговор стал крайне тревожным сигналом. За первой ласточкой появятся другие. Шемяка ласкал и лелеял Ивана Можайского, в самом деле предоставил ему властвовать с собой – а то как бы не предал. Два князя попытались еще раз подольститься к Церкви. Созвали Освященный собор, попросили епископов обсудить, как возвести Иону в митропольчье достоинство. Но до канонических вопросов дело не дошло. Епископы привозили отовсюду неутешительные сведения – народ волнуется. А Иона даже слышать не желал о своем посвящении в сан. Упрямо повторял: сперва надо исполнить обет, освободить Василия.

Его требования прозвучали прямо на соборе, считай, от лица всей Церкви. А Шемяка маневрами со святителем сам себя загнал в безвыходное положение. Отступать, менять Иону на более покладистую фигуру было поздно, престол под сообщниками и без того зашатался. Поразмыслив, великий князь согласился, но придумал, каким образом можно это обставить с выгодой для себя. Устроить пышную церемонию примирения с двоюродным братом! Церковь удовлетворится, а Василия он свяжет по рукам и ногам страшными клятвами. По Руси разойдутся слухи о милосердии нового государя и о клятвах старого – пускай народ знает, нечего мечтать о его возвращении.

Шемяка повез в Углич весь собор – Иону, епископов, архимандритов, созвал князей и бояр. При высокопоставленном скопище великий князь обнял Василия, просил прощения. Узник прочувствованно отвечал, что он сам во всем виноват, пострадал за свои грехи и беззакония, был достоин смерти. Благодарил врага за то, что пощадил его, дал возможность покаяться. Повторял текст присяги, которую ему диктовали. Она была необычной, сопровождалась угрозами таких проклятий на собственную голову, что у присутствующих мурашки бежали по коже. Потом сидели за общим столом, рекой лились вина и меды, размазывались по щекам умильные пьяные слезы…

Но Шемяка опять лгал. Он чисто формально выполнил условия Ионы. Вместо настоящего удела назначил брату Вологду. Захолустный город никогда не был центром княжества, эта земля считалась спорной между Москвой и Новгородом. Оставлять Василия без присмотра великий князь не собирался, отправлял его под надежной охраной. Менял тюрьму на ссылку – без запоров на дверях, зато подальше и поглуше. Куда уж слепому вырваться! Будет торчать в медвежьем углу, а со временем страсти улягутся, о свергнутом государе начнут забывать, и он потихоньку исчезнет. Мало ли существует способов? Но победитель многого не понял. Не понял, что перед ним был уже другой человек. Ослепление оборвало прежнюю жизнь Василия, но и изменило его. Заставило его не на словах, а искренне, всей душой покаяться. Он очистился от былых слабостей, легкомыслия, мелочных увлечений. В страданиях выковался новый облик, цельный, собранный, волевой. На Руси его назвали – Василий Темный.

37. Как Русь исцелялась от слепоты

Всего лишь полугодичного владычества Шемяки оказалось достаточно, чтобы русские люди одумались. Те, кто совсем недавно равнодушно воспринимал известия о перевороте, о расправе над великим князем, соблазнялся надеждами на лучшее, сейчас сочувствовали Василию. Нашлись и такие, кто готов был выручать его. Софья Витовтовна даже из далекого заточения ухитрялась связаться с преданными помощниками. А главным организатором побега государя стал… святитель Иона. Он оценил узурпатора как врага – не только для свергнутого государя, но и для всей Руси. Не выступал против него открыто лишь из-за того, что считал своим долгом уберечь Василия и его близких. В распоряжении нареченного митрополита имелись нити, недоступные Шемяке. Священники, игумены, монахи общались с боярами, воинами. Узнавали, на кого можно положиться.

Иона не зря так настойчиво добивался освобождения Василия Темного. 15 сентября 1446 г. государь покинул Углич. Его семья увеличилась, супруга в темнице родила третьего сына, Андрея. А пока они добирались до Вологды, уже началась операция по их спасению. В ней были задействованы тысячи людей – маленьких, безымянных, не попавших на страницы летописей. Но они существовали, отдавали великому князю силы, а если понадобится, то и жизни. Кто-то пробирался в Литву, вез письма в Тверь, в северные монастыри. Кто-то сговаривался с друзьями: седлали коней, точили сабли, готовили запасы на дорогу.

Обманули и Шемякиных стражей, проникли к государю. В Вологду ему переслали записку матери, она настаивала – не сдавайся, борись. С ним сумели перешепнуться вологодские священники, пояснили, что от него требуется. Василий сохранил подсказанный ему план в тайне, не раскрыл даже жене. Покорно обратился к Шемяке, просился съездить в Кирилло-Белозерский монастырь. Дескать, дал обет, если выйдет из тюрьмы, совершить паломничество. Монастырь был знаменитым, считался вторым по рангу после Троице-Сергиева. Что ж, великий князь не возражал. Почему же ссыльному не прогуляться по святым обителям? Меньше будет думать о своем реальном положении.

Но ехать-то требовалось спешно, пока не замерзли реки. Пробыв в Вологде всего пару недель, Темный с семьей погрузился на ладьи. Отчалили по Сухоне, и словно оторвались от мирской суеты. А заодно и от городов, от связи с Москвой. Путешественников окружили тишина и благодать северной природы, разве что выколотые глаза не видели великолепия осенних лесных пейзажей. Заглянули в Ферапонтов монастырь, и его настоятель, преподобный Мартиниан, вызвался сопровождать паломников. Он настолько душевно беседовал с Василием, что тот попросил его быть своим духовником. А при этом как раз через св. Мартиниана установились контакты свергнутого государя с внешним миром.

Между тем, операция по его освобождению развернулась в полную силу. Дорожную грязь месили отряды, к Кирилловой обители спешило «множество людей со всех сторон, князи и бояре, и дети боярские, и молодые люди, кто ему служивал, и паки кто не служивал». Шемяка так и не уследил, куда же подевались сотни воинов… Одни, вроде бы, отправились на зиму по своим вотчинам, другие отлучились по семейным делам, третьих вдруг тоже потянуло в паломничество. Кирилло-белозерские монахи были в курсе дела, принимали и размещали стекающихся всадников. Все было укрыто, замаскировано. Охранники, приставленные к Василию, ничего не заподозрили. Ладьи спокойно подошли к монастырской пристани, а дальше стража предпринять ничего не успела. Как с ней обошлись, история умалчивает. Темного окружила уже иная охрана, своя [10].

Об этом не узнали ни в Вологде, ни в Москве. Пути-дороги в обитель были надежно перекрыты, через кордоны проникали только верные слуги. Они привезли ответ от Бориса Тверского. Князь был зол на Шемяку: обманул ожидания насчет Новгорода и взамен ничего не дал. А новый виток усобиц у соседей его устраивал. Борис прикидывал, что инвалид на престоле будет для Твери предпочтительнее, чем непредсказуемый разбойник. Приглашал Василия к себе, обещал помощь. Настоятель монастыря Трифон и святой старец Симон со всей братией совершили очень важный обряд, разрешили государя от подневольной клятвы врагу и благословили «поити на великое княжение на Москву». В конце октября Темный с кавалькадой соратников покинул обитель.

Борис Тверской встретил его куда более радушно, чем раньше. Готов был поддержать, хотя и не безвозмездно. Впрочем, Новгорода не запрашивал, понимал: слишком жирно. Да и новгородцы как отреагируют, как с ними сладить? Потребовал Ржев. Город входил в удел Шемяки, а Борис вызывался сам отобрать его. Выставил и второе условие: со времен Дмитрия Донского тверской великий князь считался «младшим братом» московского. Борис хотел, чтобы его признали равным. А третьим условием было обручение княжича Ивана с тверской княжной Машей. Жениху исполнилось 7 лет, а невесте того меньше, но для политических альянсов возраст не играл роли. Тверской князь взвешивал: долго ли проживет искалеченный Василий? Державу унаследует сын, а тесть через дочку сможет влиять на него…

Темному выбирать не приходилось, договор он подписал, детишек обручили. За это Борис выставил войско, собственные пушки с непревзойденным мастером-артиллеристом Микулой Кречетниковым [94]. Поскакали гонцы в Литву, везли команду – пора! Василий Боровский и его воеводы подняли ратников, сосредотачивали в приграничных городках. У них обнаружилась и совершенно неожиданная подмога. Дозорные доложили: приближаются татары. Изготовились к бою, но выяснилось – идут союзники. Улу-Мухаммед все еще не терял надежды получить с Василия долг и дань, а чтобы уплатить их, государю надо было вернуться на престол. Хан услышал, что Темный на свободе, и решил подсобить, направил к нему сыновей Касима и Якупа с конницей.

А в Москве известия о вчерашнем узнике грянули, как гром средь ясного неба. Уезжал на богомолье, и на тебе – очутился в Твери! Шемяка переполошился, скликал войска. Но он уже никому не доверял. Имел для этого слишком весомые основания, набедокурил немало, и соглядатаи доносили: люди с нетерпением ожидают законного государя. Обороняться в столице казалось слишком рискованно, как бы в спину не ударили. Великий князь Дмитрий подумал-подумал и повел армию в поле, расположился лагерем под Волоколамском. Восстание он считал настолько вероятным, что отослал семью из Москвы в Галич. Туда же распорядился вывезти казну, ценные документы, даже святыни из храмов. Мало того, велел снимать пушки со столичных стен, их увезли следом за казной и святынями.

А его противники учитывали, насколько он допек народ. Вступать в сражение не спешили. Рать Темного и Бориса оставалась в Твери, Василия Боровского под Калугой, а армия Шемяки и Ивана Можайского стала таять без всяких боев. Бояре, воеводы, рядовые воины растекались поодиночке и целыми отрядами, переходили на сторону Василия II. Простояли сорок дней, и положение недавних победителей оказывалось все более плачевным. Князь Борис выступил посредником, от него прибыл парламентер. Предъявил ультиматум: в течение недели покориться великому князю Василию Васильевичу. Шемяка взбеленился, заковал посла в кандалы.

Тогда Темный и его воеводы сделали мастерский ход. Выслали из Твери Михаила Плещеева с сотней конников. Эта горстка проскользнула через вражеские заставы и в ночь под Рождество вынырнула у стен Кремля. Зазвонили праздничные колокола, открылись ворота, впуская кого-то из бояр. А Плещееву больше ничего не требовалось. Сотня отшвырнула ошалевшую стражу, влетела в город. Наместнику Шемяки Федору Галицкому прямо в храме сообщили – конница Темного в Москве. Он в последний момент удрал, его подручных повязали. Как выяснилось, нареченный митрополит Иона знал о приближении отряда, знал и его клир, успели подготовить часть прихожан. Поднялось бурное ликование. Люди поздравляли друг друга с Рождеством Христовым и с победой законной власти. Тут же в храмах началась церемония присяги Василию II.

А Шемяку совсем припекло. Его зажали с трех сторон – Москва, Тверь и дружины эмигрантов. С поредевшим воинством он снялся из-под Волоколамска и бросился в четвертую, еще открытую сторону, к Угличу. Но сразу пришли в движение его противники, устремились за ним. Шемяка и Можайский сообразили – Углич превратится в ловушку для них. Оставили там часть рати, хотя бы задержать государя, а сами подались в Галич. Исчезли они своевременно. Едва в морозном воздухе стих топот копыт и скрип полозьев, показались полки Василия Темного и тверичей. Вскоре на соединение с ними подошли Василий Боровский, Федор Басенок, Оболенские, Ряполовские.

Город окружили. Угличские бояре отличились в роли тюремщиков, вдоволь понасмехались и поиздевались над беспомощным и обреченным, над его близкими. Расплачиваться было страшно. Вооружили кого смогли, упорно отбивались. Но Микула Кречетников точно наводил пушки, ядра крушили деревянные стены. После недельной бомбардировки последовал штурм. В жестокой сече пал один из лучших воевод Темного, Юшка Драница. Но Углич взяли, защитников перебили или пленили.

После этого Василию Васильевичу пришлось отпустить тверскую артиллерию, князь Борис затеял отдельный поход, на Ржев. Там тоже засели сторонники Шемяки, крепко оборонялись. Тверичи осаждали крепость три недели. Борис считал победу настолько важной, что велел строить церковь в честь св. Федора Тирона – в день его памяти князь овладел Ржевом. А рать Темного от Углича двинулась по льду Волги на Ярославль. Здесь обошлось без боев, город встретил государя хлебом-солью и святыми иконами. Но до великого князя дошли сведения, что Шемяка с Иваном Можайским даже в Галиче решили не засиживаться. Бежали в Чухлому, прихватили там заложницу, 70-летнюю Софью Витовтовну и подались невесть куда, в Каргополь.

Гоняться за ними по лесной глухомани значило только погубить войско. Василий II отправил к врагам боярина Кутузова, написал Шемяке: «Какая тебе честь или хвала, что держишь у себя матерь мою в плену, а свою тетку? Чем сим хочешь мне мститься? А я уже на своем столе, на великом княжении». Из Ярославля государь повернул в Москву. Въехал в нее 17 февраля. Миновал ровно год со дня его ослепления.

Всего год. Или целый год? За год он побывал в такой ситуации, что хуже и придумать трудно – и чудесным образом все восстановилось. Он снова был повелителем Руси, его опять славили и величали. Только сам он не видел торжественных процессий, хоругвей, икон. Не видел людей, славивших и величавших его…

Шемяка и Можайский все-таки откликнулись на обращение. Открывалась возможность забросить удочки к переговорам, а таскать с собой старуху было бесполезно и хлопотно. Софью Витовтовну отправили домой с боярином Сабуровым, поручили ему прощупать, нельзя ли как-нибудь примириться. Василий II выехал навстречу матери, обнял ее в Троице-Сергиевом монастыре. Обнимались там, где начиналась катастрофа, где его предали, загнали, схватили. Но ведь и это осталось в прошлом. А черную память постарались сгладить, очистить от нее святое место. Иона сместил изменившего игумена Досифея, настоятелем Троице-Сергиевой обители стал духовник государя св. Мартиниан Белозерский. Приблизили и другого участника спасения Василия, игумена Кириллово-Белозерской обители Трифона. Он был назначен архимандритом придворного Спасского монастыря.

Но менялись не только должностные лица. Резко менялась сама атмосфера, словно на Руси наступало какое-то новое время. Люди наказались Шемякой и его подручными, на себе почувствовали – без государя они ничто, добыча для воров и хищников. Как обычно, на сторону победителя потянулись и обычные карьеристы. Даже Сабуров, доверенный Шемяки, вместо переговоров с Темным перекинулся к нему на службу. Но теперь окружение великого князя составили не родовитые бездельники и казнокрады. Выдвинулись те, кто в трудный час на деле проявил свои преданность и талант. Рядом с Василием II появились новые советники, военачальники, дружины укрепились отличившимися бойцами. Происходило невероятное! В результате страшных потрясений Русь не ослабела, а усиливалась!