Текст книги "Поезд на Солнечный берег"

Сон двадцать четвертый

Синие глаза Матильды блестели. Она молча смотрела на вошедших – Ровену, уверенную в себе, как всегда, и Сутягина, державшегося немного поодаль и, похоже, чем-то смущенного. Губы Матильды дрогнули.

– Где он?

– Я его видела, – сказал Ровена. – С ним все хорошо, он обещал быть сегодня. Говорил, что занят. Ты же его знаешь, – закончила она со смешком.

«Она лжет, – думал Сутягин. – Не верь ей». Но эта ложь была сладка ему, и он, сам не зная почему, упивался ею, вбирая в себя каждое слово.

– Он придет? – спросила Матильда, передернув плечами, словно ей было зябко.

– Конечно, придет.

«Он не придет. Он никогда уже не вернется к тебе, Матильда. Зачем ты веришь ей?»

– Как-то странно, – заговорила девушка. – После этого дня нерождения он словно изменился. Переродился…

– Нет, он все такой же, – сказала Ровена все с тем же смешком, которым она постоянно сдабривала свою речь к месту и не к месту.

«Он не такой, как прежде, Матильда».

– И он по-прежнему тебя любит.

– Нет, – сказал Сутягин, и Матильда, повернув голову, вскинула на него свои удивленные глаза. Серж смешался. – Конечно, да, – неловко поправился он.

Матильда не придала внимания его словам; Сутягин не существовал для нее.

– Так что будем делать? – спросила Ровена.

– Ничего, – сказала Матильда.

– Филипп такой странный, – заметила Ровена.

– Да, он странный, – подтвердила Матильда и чуть позже добавила: – Но за это я его и люблю.

А Сутягин отвернулся. И ничего не сказал.

* * *

Филипп летел на крыльях мечты.

Истребитель мчал его, делая головокружительные виражи. Бортовой компьютер управлял отлично и между делом рассказывал скабрезные истории, не переставая следить за дорогой. Особенно компьютер тащился от историй о Красной Шапочке, Сером Волке и его бабушке. То, чем они занимались, превосходило все мыслимое и немыслимое. Перо Перро побледнело бы, а вот Филипп мучительно краснел. Ему подумалось, что пора заняться воспитанием компьютера, но как за это взяться, он себе решительно не мог представить. Со своей стороны, компьютер даже не догадывался, в какое неловкое положение он ставит хозяина.

– Я тебя развлек? – развязно осведомился он, заваливая (в который раз) бабушку в кровать на пару с Шапочкой и Волком.

– Дальше некуда, – ответил Филипп с горечью.

На мгновение ему захотелось, чтобы пошел дождь, но он вспомнил, что едет к Аде, и воспрянул духом. Компьютер замолчал и стал пересказывать сводки погоды, военных действий против цветов-мутантов, курса бублика к сушке и сушки – к дырке от бублика. Филипп, не удержавшись, приказал своему собеседнику замолчать, и тот, извинившись, послушно онемел.

В девять часов ночи, когда солнце светит особенно ярко, Филипп подлетел к площади Бессмертия и замедлил ход. Не дожидаясь, когда истребитель приземлится, он вылетел из машины. Ноги его коснулись асфальта, и почти в то же мгновение он увидел Аду. На ней было платье из сплошных стразов, ослепительное, переливчатое, мерцающее, обшитое снизу стразовой же бахромой, и красота девушки сверкала в нем ярче драгоценных камней. Забывшись, Филипп смотрел на нее так, словно увидел впервые.

– Это ты? – спросил он, не веря своему счастью.

– Я.

– Здравствуй.

– Здравствуй…

Она была так хороша, что у Филиппа невольно сжалось сердце. Он изнемогал от нежности к ней, к ее прелестным, мягко улыбающимся губам, задумчивым глазам, маленьким мочкам ушей, приросшим к прозрачной коже; и, повинуясь непреодолимому желанию не только видеть, но и чувствовать ее рядом с собой, он взял ее за руку.

– Мне нравится, – заметил он, имея в виду ее платье.

Ада нравилась ему вся, но он не решался сказать ей об этом. Вообще, в ее присутствии Филипп немного терялся, и от этого на него нападала ужасная робость.

– Это твоя? – спросила Ада, подбородком указывая на машину.

– Да. – И Филипп гордо пустился в объяснение технических характеристик и достоинств этой модели; но, поймав себя на том, что говорит не то, что надо, умолк на полуслове.

– Куда поедем? – спросил он.

– Куда-нибудь. – Ада улыбнулась и потерлась щекой о его плечо. – Я хочу осмотреть мое царство.

– Царство моих даров?

– Да.

– Так куда сначала: на небо или на землю?

– Сюда, – сказала Ада, обвила своими руками шею юноши и поцеловала его. Филипп хотел что-то сказать, но она шутливо положила пальчик на его губы и повела его за собой. Компьютер обрадовался, что у него появились собеседники.

– Так вот, – начал он, – идет Красная Шап… – Однако, заметив Аду, он словно поперхнулся.

– Простите, – сказал он смущенно. – Всегда готов. Высший класс. Одни удобства, никаких неудобств. Я понятливый, а если Филипп и говорил что-то дурное про меня, так это он из ревности.

– Ты меня очень обяжешь, если займешься своим делом, – шепнул ему хозяин. – Взлет!

Двигатели бесшумно взревели – шумопоглотители работали на славу. Истребитель оторвался от земли и полетел, стрелой рассекая пространство.

– Как быстро мы едем, – сказала Ада.

– Ты довольна? – спросил Филипп. – Только это для меня и важно.

– Просьба задать направление, – встрял компьютер.

– Ты меня все еще любишь? – спросила Ада.

– Да. А ты бы хотела, чтобы я тебя разлюбил?

Ада ответила не сразу.

– Нет. Но иногда мне бывает страшно… за нас, – добавила она как бы с усилием.

– Мне тоже, – сказал Филипп серьезно. – Я боюсь, что однажды не увижу себя в твоих глазах.

– Ты видишь? – она обернула к нему свое ясное лицо.

– Да, – сказал Филипп. – У тебя удивительные глаза. В них ничего не искажается. Знаешь, иногда, когда другие люди смотрят на меня, я понимаю, что они думают обо мне. В их глазах я вижу чудовище, карикатуру, бледное подобие кого-то, смутно знакомого, но только не себя. Ты первая показала мне себя таким, какой я есть на самом деле.

Молодой человек говорил с жаром; когда он закончил, ему снова показалось, что он запутался и сказал что-то не то. Он вспомнил о Матильде – она и была тем другим, – о Лаэрте и его упреках, больно ранивших юношу. Но у любви нет другого оправдания, кроме нее самой; а Филипп любил так, как никогда не любил прежде. Лишь бы она была с ним – больше он не просил ни о чем.

– Расскажи мне о себе, – попросила Ада.

Филипп с увлечением заговорил о себе, о Лаэрте, о своем доме, о только что увиденном матче, о тысяче мелких и важных происшествий, заполнявших его жизнь до встречи с ней. Ада слушала, задумчиво улыбаясь. Компьютер невозмутимо вставлял свои замечания и поправки, чем страшно раздражал хозяина. Внезапно Филипп спохватился, что даже не дал Аде рассказать о себе.

– Ну, а ты? – спросил он. – Ведь я даже не знаю твоего имени, – добавил он, смеясь, чтобы скрыть свое смущение.

– Ты не знаешь, как меня зовут?

– Знаю, но…

– Перехватчики на горизонте, – заверещал компьютер. – Следуют за нами, не отрываясь. Принять меры?

Филипп пристегнулся и помог пристегнуться Аде. Она просунула свою руку под его и положила голову ему на плечо.

– Принимай.

Это было потрясающе. Их подбрасывало, вертело, кружило. Ада была в восторге и хлопала в ладоши от удовольствия, но Филипп боялся, что ее может укачать, и велел ехать потише. Они спустились и заскользили над самой землей, чтобы радар преследователей не смог засечь их.

– Интересно, кто это был, – сказал Филипп компьютеру, – ты не заметил?

Компьютер не заметил, в чем признался с поистине компьютерной честностью.

– Надо обратиться в базу данных и проверить по номерам.

– А! Так бы сразу и сказал! – обрадованно воскликнул компьютер.

Филипп оглянулся на Аду: ему показалось, что она побледнела после воздушной гонки.

– Новое распоряжение: спускаемся.

– Мягкой посадки, – хихикнул компьютер.

Сон двадцать пятый

Аэромобиль плавно приземлился. Филипп вышел из машины и помог выйти Аде.

– Что это? – удивленно спросила она.

Они находились в самом сердце огромного запущенного парка. Вокруг них громоздились подъемники, гигантские неподвижные колеса, какие-то непонятные механизмы. Дорожки заросли странными желто-бурыми побегами. Филиппу показалось, что он смутно узнает это место. Слева от них высилось обугленное дерево, за ветки которого зацепился желтый воздушный шар. Филипп опустил глаза.

– Это парк развлечений, – сказал он. – Мы в старом городе.

– И что же здесь было? – с любопытством спросила Ада.

– Люди, – нехотя сказал Филипп. – Они приходили сюда веселиться.

– Странно… Отчего же здесь так печально?

Филипп не ответил: он смотрел на траву, заполонившую все; она казалась такой мирной… Ада двинулась по дорожке; Филипп догнал ее и удержал.

– Осторожно, – сказал он. – Видишь? Это трава, она опасна.

Ада поглядела на спутника немного испуганно, и он обрадовался, что сможет защитить ее и развеять ее страх. Он привлек ее к себе и обнял.

– Филипп, я должна тебе сказать… – начала Ада.

– Скажи: я…

Ада повернула голову и посмотрела ему в глаза. Белое солнце зияло в небе, как дыра.

– …люблю тебя, Филипп, – докончила она.

Дружный вопль раздался позади них. Ада вздрогнула и отпрянула. Над дорожкой в истребителе висели Гаргулья, Лиходей и Сильвер Прюс.

– Это не он! – крикнул Ромул. – Это Филипп!

– Привет! – заорал Сильвер, соскакивая на землю. – Вот так встреча!

Филипп любил своих друзей, но сейчас он предпочел бы, чтобы они были его врагами. С врагами можно сделать многое: засунуть в мясорубку, четвертовать, застрелить из дырокола, сбросить на них сверху рояль и так далее. С друзьями вы обязаны улыбаться, сердечно раскланиваться и пожимать им руки. Враги, если это хорошие, дисциплинированные враги, то есть умело и со вкусом подобранные, уважают вас. Друзья, какие бы они ни были, не уважают вас никогда. Вы принадлежите им по праву дружбы, и, любя вас, они насмехаются над вами, используют вас и распространяют за вашей спиной гнуснейшие сплетни под видом их опровержения. Мысленно Филипп послал своих друзей к черту, пожелав им предварительно всяческих напастей, но только мысленно, ибо вслух он этого сделать никак не мог.

– Это вы летели за мной? – спросил Филипп.

– Мы, – подтвердил Гаргулья, радостно улыбаясь.

– Вообще-то не совсем, – уточнил Ромул, выразительно косясь на девушку в блестящем платье.

– Мы гнались за одним уродом, который швырнул в меня роялем, – объяснил Сильвер, – но он удрал от нас, а ты ехал как раз за ним, и мы решили прокатиться.

– Докладываю, – пискнул компьютер из истребителя Филиппа, – машина проверена, принадлежит Сильверу Прюсу, журналисту.

Ромул, Гаргулья и Сильвер дружно расхохотались.

– Как дела, старик? – спросил Ромул.

– Что новенького?

– Как поживаешь?

– Скоро радостное событие?

– Какое событие? – спросил Филипп, изо всех сил стараясь сохранить спокойствие.

– Он еще спрашивает! – воскликнул Ромул.

Гаргулья первым догадался, в чем дело, и сделал ему знак молчать.

– Это Ада, – сказал Филипп. – Генрих Гаргулья, Ромул Лиходей, Сильвер Прюс.

– Очень приятно, – сказал Ромул.

– Здравствуйте, – сказал диковатый, встрепанный Гаргулья.

– Я… гм… да, – сказал Сильвер, кося глазом. – Сильвер. Определенно, это я. Учтивый, гениальный, средней упитанности.

– Я хочу сказать, – лиходейски встрял Лиходей, – мы ждем не дож…

– Сильвер – журналист, – объяснил Филипп. – Ромул, – прошептал он, – я знаю все, молчи!

Сильвер воспользовался тем, что Филипп отвернулся к фальшивомонетчику, и бойко заговорил:

– Вы правы, это ужасная профессия. (Ада еще ничего не сказала.) Но что поделаешь? Ради всеобщего блага я готов на все. Справедливость превыше всего. Мой девиз: объективность любой ценой. Поэтому я против роялей и против тех, кто их кидает. Правду не задавить! Я, Ка… Сильвер Прюс, заявляю, что…

Что именно двуличный кактус собирался заявить, не узнал никто, потому что со стороны застывшего водопада, покрытого льдом, подлетел вишневого цвета истребитель, в котором сидели улыбающийся Орландо, кое-кто без лица и Лаэрт, напросившийся за компанию. Орландо свесился в окно.

– Смотри, это Филипп! Давай к нему!

Сильвер Прюс насупился. Одной рукой он поглаживал затвор новейшего убойного фотоаппарата, висевшего у него на груди, а другую нервно вытирал о себя. Орландо, вампир и Человек без лица вылезли, и Филипп представил их компании.

– Клянусь гипотрахелионом! – воскликнул нервный Генрих, когда Лаэрт подлетел к нему. – Пожалуйста, не надо вампиров, своих я уже сдал в музей.

– А он разве не развеется на солнечном свету? – спросил Ромул с сомнением.

– Черта с два! – завопил Лаэрт. – Не дождетесь! Я закаленный упырь и чихать хотел на детские суеверия. – Он горящими глазами уставился на актера. Филипп был вынужден призвать Лаэрта к порядку, и тот спрятался за спину Человека без лица.

– Мы уже знакомы, – сказал Орландо Аде. – Помните, в кафе? Только я выглядел немного иначе, потому что мне все было по барабану.

– Вы похожи на маленького принца, – сказала Ада. Орландо потупился: Ада ему явно нравилась, но Человек без лица был рядом и держался начеку. Он выразительно кашлянул; Оливье подскочил на месте.

– Чья это машина там стоит? – осведомился Призрак вежливо.

– Моя, – гордо сказал Сильвер.

– Что-то она мне напоминает, – задумчиво сказал Человек без лица.

– Этот парень – в полном шоколаде! – не удержался Орландо. – Ты представляешь, на нас в Городе напали какие-то уроды. Пришлось сматываться, так он вырубил компьютер и делал такие виражи, что ой-ой-ой! – От удовольствия Оливье даже повернулся вокруг себя.

– Вы случайно не один из этих уродов? – печально спросил Человек без лица у Сильвера.

– Друзья, – вмешался Филипп, – я предлагаю погулять и забыть обо всем.

– Не получится, – ощетинился Сильвер. – Этот парень сбросил на меня рояль.

– А, это были вы? – надменно удивился Орландо, хотя отлично все помнил.

– А дохлые поклонницы, которых вы в меня швыряли? – наседал Сильвер.

– Сами виноваты, – защищался Орландо, – нечего было торчать под моими окнами!

– По-моему, сейчас что-то произойдет, – сказала Ада в испуге.

И оно произошло: Сильвер нажал на спуск фотоаппарата. Орландо увернулся, и пуля, летя по инерции, прошила насквозь Человека без лица, стоявшего за ним. Человек без лица не обиделся: он взял Сильвера за горло, стащил с него бронежилет, как с банана сдирают кожуру, и начал вязать узлами. Ада закрыла лицо руками. Сильвер хрипел, и хрип его становился все тише. Филипп, Ромул и Гаргулья объединенными усилиями оторвали Человека без лица от полуживого журналиста и стали развязывать последнего. Человек без лица достал баллончик с жидкой кожей, побрызгал на рану, и она затянулась. Ада по-прежнему стояла, спрятав в ладонях лицо; Филипп, подойдя к ней, осторожно отвел ее пальцы. Сильвер вскочил и запрыгал по дорожке, как резиновый мячик. Ада улыбнулась, но в улыбке ее сквозила боль.

– Вот видишь, все хорошо, – сказал Филипп ободряюще.

Ветер раскачивал желтый шар на ветвях сгоревшего дерева. Филипп стоял рядом с Адой, забыв обо всем на свете; его душа (о, это старомодное, затертое до дыр слово!) стала любовью к ней, и он не мог допустить, чтобы хоть одна слеза скатилась с ее ресниц.

– Здесь красиво, правда? – спросил Филипп.

– Очень, – искренне ответила она. И с усилием добавила: – Эта трава – мертвая. Солнце сожгло ее.

– Одно твое слово – и будет дождь, – сказал Филипп.

Она недоверчиво улыбнулась и пошла по дорожке туда, где буйные травы оплетали все; но, сделав несколько шагов, услышала голос студента:

– Филипп, что ты делаешь!

Тучи сомкнулись вокруг солнца и скрыли его.

Поднялся ветер; он развевал волосы Ады и кружил вихрем мертвые листья. Тогда она подбежала к Филиппу и прижалась к нему. Сильвер, стеная, бродил по дорожкам, держась за голову и бормоча невнятные слова. Орландо тревожно смотрел на Фаэтона; только Человека без лица, казалось, не волновало ничто. Лаэрт, глядя на влюбленных, млел от зависти. Хлынул дождь.

– Филипп, прекрати! – крикнул Ромул.

– Неблагоприятные погодные условия, – заверещал компьютер. – Срочный запрос в министерство погоды.

– Отменить, – велел Филипп.

– Филипп, – сказал студент серьезно, – это же противозаконно. Ты же не можешь устанавливать погоду.

Его слова угасли в вое бури.

– Филипп, – закричал Ромул, – чего ты добиваешься?!

А тому пришла в голову дерзкая мысль.

– Я хочу построить радугу! – крикнул он.

– Что? – вопил Гаргулья.

– Он сумасшедший! – закричал Ромул, цепляясь за дерево. – Это же опасно! Я читал в истории, что радуги уносили целые дома и убивали людей.

– Это ураган, глупец, – крикнул Филипп, – а я хочу всего лишь радугу!

– Так, – бормотал Сильвер, – дождь, дождь! О, как хорошо! Я дышу, дышу! Проклятый пыльный город!

– Брысь! – прикрикнул Орландо на Лаэрта, вертевшегося возле него.

Неожиданно буря стихла. Дождь перестал; упало еще несколько капель. Воздух свежел; облака в небе таяли, и Филипп, не удержавшись, поцеловал Аду в мокрую щеку. Показалось солнце.

– Ну, и где она, твоя радуга? – спросил Ромул.

Орландо вздрогнул и подался вперед. Взгляд его был прикован к чему-то, что вырастало из земли у ног Ады и Филиппа. Ослепительное сияние поднималось над заброшенным парком, переливаясь всеми цветами, играя нежнейшими оттенками. Затем сияние хлынуло ввысь, стремясь куда-то в небо, и перекинулось к Городу. Радуга вознеслась над головами, как мост, во всей своей неописуемой красе. Гаргулья открыл рот. Ромул остолбенел; он несмело потрогал трепещущее сияние – и медленно отвел руку.

– Ну как? – спросил Генрих.

– И не разберешь сразу, – ответил совершенно растерянный Ромул.

Филипп обнял Аду и мягко взмыл ввысь. Он опустился на радугу и пошел по ней, стремительно удаляясь. С земли его фигурка и фигурка Ады казались совсем крошечными. Сильвер хрипло засмеялся.

– Он сумасшедший, – сдавленным голосом сказал Ромул; но ему никто не поверил.

– Как это у него получается? – спросил Гаргулья с тоской. – Нет, все-таки…

Филипп вел Аду по радуге. Под их ногами дрожало и струилось ласковое сияние. Громадный парк с его чахлой травой, мертвыми машинами и застывшим водопадом остались далеко-далеко. На самом верху влюбленные остановились. Они не считали, сколько пробыли там; прошлое, настоящее и будущее слились в этом мгновении (или вечности?) счастья, бессмертного, непостижимого, неповторимого. Каждый из них мог прочитать все мысли другого, почувствовать его чувствами, взглянуть на мир его глазами, потому что они были одно. Я – это ты, и ты – это я; так было, так будет. Порывистым движением Ада поднесла его руку к губам и поцеловала его ладонь. Филипп был потрясен.

– Зачем, Филипп?

– Я выдумал этот мир, – сказал он, – и он существует, потому что существуешь ты. – И он добавил с какой-то страдальческой улыбкой: – Я не хочу привыкать к тому, что ты меня любишь. Привычка – это ужасно. Пусть твоя любовь останется чудом всегда, как эта радуга.

Требование чуда всегда есть требование невозможного; но для них в тот миг не было ничего невозможного. Кто может измерить вечность каплями росы, тот поймет меня.

– Филипп, – сказала Ада внезапно, – там что-то происходит.

– Ничего не происходит, – не согласился Фаэтон.

– Нет, там что-то неладно. Пойдем!

Ада поспешила вниз по радуге; Филипп нехотя следовал за ней. Радужный мост трещал и рушился под их ногами. Они соскочили на землю, и радуга растаяла, словно ее никогда не было. Ромул, Гаргулья и Человек без лица столпились вокруг Орландо; он лежал без движения и смотрел большими безжизненными глазами.

– Что случилось? – спросил Филипп у Генриха.

– Ничего не понимаю, – признался студент. – Он упал так неожиданно… – Он взял Орландо за руку и изменился в лице. – Пульса нет!

– А где Лаэрт? – спросил Филипп.

– Я здесь, – виновато сказал тот, выныривая из-за пня. Хозяину хватило одного взгляда на его лицо, чтобы понять, что здесь не обошлось без вампира.

– Лаэрт! Что ты сделал с Орландо?

– Я? – фальшиво удивился Лаэрт. Филипп бросился на него; вампир проворно отлетел в сторону.

– Все меня обижают! – вопил он, уворачиваясь от разъяренного хозяина. – Я только немножко… ну, поцарапал его… Что за важность, в конце концов!

Филиппу хотелось убить вампира тут же, на месте, так он был рассержен, но Лаэрт стал ломать руки, взывать к Аде, скулить, рыдать, причитать и клясться, что никогда, никогда…

– Хватит реветь, – заметил ему Человек без лица. – Я не умею плавать.

Лаэрт стал рыться в карманах, выискивая платок, но вместо него доставал стол, дырокол, череп и даже осиновый кол с надписью «для многоразового использования», каждый раз извиняясь. Филипп обернулся к студенту.

– Плохо дело, – сказал Гаргулья, качая головой. – Подожди, у меня в машине есть кое-что.

Филипп отправился с ним. Прежде всего следовало разыскать универсальный воскреситель, который Гаргулья всегда носил с собой. Затем куда-то задевался лазерный шприц, затем… Словом, когда Гаргулья и Филипп вернулись к Орландо, тот уже сидел на земле, прислонясь головой к дереву. Ада держала его руку в своих руках. Орландо был бледен; на лбу его выступили мелкие капельки пота.

– Все в порядке? – спросил Гаргулья разочарованно (потому что ему никогда еще не представлялось столь подходящего случая опробовать воскреситель, а больной ни с того ни с сего оказался жив).

– Да, – серьезно подтвердил Человек без лица.

Сильвер, к которому, казалось, вернулся рассудок, присоединился к группе.

– Что случилось, собственно? – спросил он. – Я что-то пропустил?

– Орландо было плохо, – объяснил Ромул.

– А что такое? – нагло осведомился Сильвер.

Актер надменно вздернул нос (между прочим, курносый) и сказал (лицо его все еще было искажено болью):

– Мне было плохо, вот и все.

Ада отпустила его руку и поднялась. Орландо избегал встречаться с ней взглядом, и Филипп был почти рад этому. Но Ада выглядела опечаленной, а этому он никак не был рад. Лаэрт, поджав хвост, присоединился к ним. Между актером и Человеком без лица произошла яростная перебранка, когда Орландо захотел сесть за руль. Все разъезжались кто куда: Сильвер кое-как влез в свой истребитель, Ромул устроился с ним рядом. Последним сел Гаргулья: он опаздывал к профессору и очень переживал из-за этого. Филипп попрощался со всеми и занял место в «Черном айсберге». Лаэрт был тише воды, ниже травы. Ада смотрела мимо Филиппа, и ему показалось, что она уже не так любит его. Аэромобиль летел среди облаков.

– Я ничего ему не сделал, – жалобно подал голос Лаэрт. – Даже не укусил! Ну, может быть, чуть-чуть…

По матовой щеке Ады покатилась слеза.

– Лаэрт, – испепелив его взглядом, сказал Филипп, – вы ведете себя неприлично. Выйдите отсюда!

– Вот всегда так! – воскликнул Лаэрт. – Прощайте! – Он открыл дверь и вышел из машины на высоте в девять тысяч метров и столько-то сантиметров. Ада вскрикнула и метнулась к Филиппу.

– Верни его, верни! Филипп!

– Ничего ему не будет, – хмуро отозвался юноша. – Лаэрт!

Снаружи царила тишина. Компьютер чихнул.

– Я не собираюсь простужаться, – заявил он. – Закрыть дверь!

– Я не помешаю? – осведомился Лаэрт, проскользнув в окно и устроившись на своем месте.

Филипп взял лицо Ады и сжал его в ладонях.

– Прости, – сказал он.

– Ничего. – Она улыбнулась. – Ты тут ни при чем. Просто… просто… Ничего.

– Где ты живешь?

– Высади меня у маяка, – попросила она, высвобождаясь.

Филиппу стало больно. Он приземлился на площади у разбитого фонтана и еле выдавил из себя «До свидания». Она приготовилась выйти, но неожиданно обернулась и прижалась к нему всем телом. Филипп поцеловал ее тысячу раз, растроганный до глубины души.

– Как я найду тебя? – спросил он.

– Я позвоню, – пообещала она. Лицо Филиппа омрачилось. – Не спрашивай меня ни о чем! – крикнула девушка, уходя; и Филипп следил за ней взглядом, прильнув к стеклу и не замечая, что из окна другого истребителя на него смотрят чьи-то глаза, далекие и близкие одновременно. На обратном пути Филипп несколько раз встречал эту машину, но не обратил на нее внимания. В машине сидела Матильда.