Текст книги "Хризалида. Стихотворения"

1899*—1902*: «В 30–33 года – Заратустра. Интерес к теософии и отвращение к тем сторонам ее, которые так очевидно allzumenschliches[314]314
  Слишком человеческие (нем.).


[Закрыть] – к Безант[315]315
  Анни Безант (1847–1933) – британская теософка, борец за права женщин, писательница, сторонница независимости Ирландии и Индии. Автор книг «Эзотерическое христианство, или Малые мистерии», «Смерть… а потом?» и многих других, повлиявших на мировоззрение М.-М.


[Закрыть], Ледбитеру[316]316
  Чарльз Уэбстер Ледбитер (1854–1934) – британский теософ, оккультист, масон.


[Закрыть], Блаватской». «В дальнейшие годы – после встречи с Минцловой – измененная Москва, ощущение всех умерших живыми». «Но возник у меня в те дни [после посещения Оптиной пустыни – Т. H.] вопрос, в каком отношении к Фаворскому сиянию был тот ослепительный, всю Москву – как будто я ее сверху вижу – и дали за ней – озаряющий свет, с каким я вышла однажды после беседы с Анн<ой> Рудол<ьфовной> Минцловой лет сорок тому назад, в период, когда мое поколение искало “Истины”, где только могло».[317]317
  Запись 29 августа 1950.


[Закрыть] Окончательный вывод, к которому она приходит («Теософы – самоутешители – сказочники, равно далекие и от Теоса, и от Софии – премудрости Божией»), не отменяет безусловного влияния теософских книг на некоторые стороны ее собственного мира (подробнее об этом см. в комментариях к стихотворениям, здесь же укажем на одно, как кажется, неслучайное пересечение: одна из глав книги Анны Безант «Смерть… а потом?» называлась «Непреходящее и тленное», многолетний дневник М.-М. (и большой цикл стихов) – «О преходящем и вечном»).

Читая в 1947 г. мемуарную книгу Г.И. Чулкова «Годы странствий», М.-М. пишет: «она заставила меня за двое суток пройти по тем путям декадентства и символизма, богоборчества и богоискания, какими отмечено чуть не десятилетие моей жизни».

«Страшные в шуточности своей заповеди сложили мы с сестрой в ницшеанский период жизни: Падая, не разбивайся. Разбиваясь, склеивайся и делай вид, что ты никогда не разбивался. Полюби мармелад, чтобы было чем жить, когда заболеешь проказой. Прыгай через чужие головы, если не хочешь, чтоб прыгали через твою, вышибли тебе глаз. Не ходи на Фавор – всё равно не преобразишься. В этот же период мы пели с ней дуэтом Бодлеровские (или Верленовские?) литании Сатане. Пели как будто бы в шутку, но однажды обе дружно и безутешно зарыдали»[318]318
  10 августа 1930. Правильно: Бодлеровские.


[Закрыть].

«Мы, я и сверстники мои, интеллигенты – дети предрассветной, переходной, нет, не переходной, а переломной, и при этом костоломной эпохи. И перелом этот, сокрушающий кости, может быть, отменяющий их во имя нового органического строения души, прошел через так называемых декадентов – Брюсова, Соллогуба, Гиппиус, Добролюбова, Белого и др. Кто не был, как я, настоящим декадентом, всё равно переламывал свои кости на “переоценке ценностей” Ницше и глотал змею “вечного возвращения”, т. е. бессмыслицы бытия и гордыни Кирилловского человекобога. Мы были не только раздвоены и обескрылены, как Ставрогин “Бесов”, мы были растроены, расчетверены, раздесятеряны. Нам надо было соощутить в себе множество различных ликов и не сойти от этого с ума. Из них надо было создать себе свое новое “я”. Спасаясь от хаоса и в жажде самосозидания люди бросались в “неохристианство”-Гиппиус, Мережковский, Эрн, Свенцицкий и т. д. В теософию и антропософию, как Белый; в сектантство, как Добролюбов. В “творчество из ничего”, как Шестов, путь которого роковой и страшный, но единственный реальный путь, – к нему взывал самый жребий раздробления, сокрушения костей (ведь сокрушались кости не только своего “я”, но и всего мироздания). Никакая философия, никакая доныне установленная догма для видевших крушения “тысячелетних ценностей” не может быть спасительной до конца»[319]319
  13 апреля 1935.


[Закрыть].

М.-М. декадентского периода не очень понравилась Евгении Герцык: «Хорошенькая и полногрудая украинка Мирович, печатавшая в журналах декадентские пустячки[320]320
  Несколько стихотворений в «Русской мысли» (далее: РМ) и театральных рецензий в «Мире искусства». В 1907 г. опубликованы некоторые из «Летних сказочек не для детей» – РМ. 1907. № 5. С. 62–73.


[Закрыть]. Вся – ходячий трагизм. Заметив заколотую на мне скромную брошку – якорь – значительно произнесла: “Вы не должны носить якорь. Вам к лицу безнадежность”».[321]321
  Герцык Е.К. Лики и образы. М., 2007. С. 142. Ср. слова ее сестры в письме к C. Гриневич от 10 февраля 1907 г.: «Такие мелкие рядом с ним [Шестовым. – Т.Н.] Бердяев, Жук<овский>, а главное – все шестовцы (люди его школы – Мирович, Лундберг)» (Сестры Герцык. Письма / Сост. и коммент. Т.Н. Жуковской. СПб., 2002. С. 91).


[Закрыть]

С шестовской идеей безнадежности как высшей надежды связана одна из любимых мыслей М.-М., к которой она не раз на протяжении долгих лет возвращалась:

 
Безнадежность – высшая надежда.
Так сказал когда-то мне мой друг.
 

Безнадежности преисполнен ее «первый брачный союз» – четырехлетний роман с одним известным московским доктором, женатым человеком и отцом семейства (об этом М.-М. тогда не подозревала)[322]322
  30 июля 1948.


[Закрыть].

 
В часы заботы и усталости,
Когда, печальна и больна,
Душа, как нищий, просит жалости
Твоей иль Божьей, и одна.
 
 
В часы отчаянья глубокого,
Когда и смерть, и ночь кругом,
Нет сердца глубже одинокого,
Чем ты и я, чем мы вдвоем,
 
 
В страданьях вечно разделенные,
Без силы верить и прощать,
Мы как враги, приговоренные
В одной темнице умирать…
 

В Москве М.-М. живет уроками – в семьях Лурье, Шиков и их знакомых – и «случайными литературными заработками» [323]323
  Редкие публикации М. -М. продолжают появляться и в киевской дореволюционной прессе: в недолговечной газете «Народ» (1906; подробнее о ней см.: Колеров М.А., Локтева O.K. С.Н. Булгаков и религиозно-философская печать (1906–1907) // Лица. Биографический альманах. [Вып.] 5. М., СПб. 1994. С. 422, 424); в журнале «Искусство и печатное дело» (1909. №№ 4–6).


[Закрыть]: изредка публикует театральные рецензии[324]324
  Мирович В. О первом представлении пьесы «На дне» // Мир искусства. 1903. № 1 (Раздел «Хроника»). С. 6–7; Мирович В. Первое представление «Юлия Цезаря» в Художественном Театре // Там же. № 12. С. 123–125; Мирович В. Метерлинк на сцене Художественного Театра // Там же. 1904. № 8–9. С. 166–169; Мирович В. «Горе от ума» на сцене московского Художественного театра // Речь. 30 сентября (13 октября) 1906. № 178. С. 2; Малахиева-Мирович В. Два лика // Золотое руно. 1908. № 7–9. С. 111–112; Малахиева-Мирович В. О Метерлинке (По поводу представления «Синей птицы») // Там же. С. 62–65.; в 1916 рецензирует премьеру в Художественном театре пьесы Д. Мережковского «Будет радость» (РМ. № 3. С. 24).


[Закрыть] и стихи[325]325
  РМ: 1902, 1903, 1908. Подробнее см. раздел «Комментарии к стихотворениям».


[Закрыть]. В 1904 г. выходят ее первая книжка стихов и рассказов для детей «Снежинки»[326]326
  Второе издание – 1915 (оба – СПб.).


[Закрыть] и перевод с итальянского: «Жизнь Витторио Альфиери из Асти, рассказанная им самим» (литературным редактором перевода был Борис Зайцев); в 1908 г. – книга рассказов для детей «Золотой дом»[327]327
  Второе издание вышло в 1913 г. (оба – СПб., в детском издательстве «Тропинка»).


[Закрыть].

В 1909 г., после ухода Мережковского с поста заведующего литературно-критическим отделом журнала «Русская мысль», С.В. Лурье принимает на себя его обязанности и приглашает к сотрудничеству М.-М. («роетесь в мусоре мысли человеческой»[328]328
  В Ясной Поляне // РМ. 1911. Кн. 1. С. 162.


[Закрыть], – язвительно повторяет ее фразу о чтении рукописей, присылаемых в беллетристический отдел, Лев Толстой во время их единственной, но длинной беседы).

За короткий период с января 1909 по октябрь 1910 в журнале напечатаны более двадцати ее рецензий[329]329
  1909: в № 1 и 2 – раздел «Книги для детей» (в т. ч. на книгу М. Пришвина «За волшебным колобком»); в № 5 – на «Брак» Ионаса Ли и «Гибель» Казимира Тетмайера; в № 6 – на «Старух» Евг. Лундберга; в № 7 – на «Повести и драмы» А. Стриндберга и «Шарманку» Е. Гуро; в № 8 – на «Стихотворения» А.К. Герцык и «Сказки» О. Форш; в № 9 – на «Стихотворения в прозе» Шарля Бодлера и 3-й том «Собрания сочинений» Габриэля Д’Аннунцио; в № 10 – на 10-ю книгу «литературно-художественного альманаха» «Шиповник» (в т. ч. на 3-ю часть «Навьих чар» Ф. Сологуба и цикл А. Блока «На поле Куликовом») и на 1-й том «Собрания сочинений» Камилла Лемонье; в № 11 – на книгу Поликсены Соловьевой (Allegro) «Плакун-трава» и «Рассказы» и «Мои скитания» Евг. Лундберга; в № 12 – на альманах «Смерть» и на роман «Голова медузы» Г. Гейерстама; 1910: в № 1 – на «Рассказы» Ремизова и 11 – ю книгу альманаха «Шиповник» (в т. ч. повесть «Верность» Б. Зайцева и рассказ Л. Андреева «Анфиса»); в № 3 – на «Сборник товарищества “Знание” за 1909 г.» и комедию Б. Шоу «Человек и сверхчеловек»; в № 4 – на книгу «Дети черты» Шолом-Алейхема; в № 5 – на «Сказания о любви» Т. Щепкиной-Куперник и «Дыхание земли» Ив. Новикова; в № 6 – на 12-ю книгу альманаха «Шиповник»; в № 7 – на двухтомник норвежского прозаика и драматурга Бьернстьерне Бьернсона; в № 9 – на 8-й том «Собрания сочинений» Ф. Сологуба (куда вошли драматические произведения); в № 10 – на XXX и XXXI «Сборники товарищества “Знание” за 1910 г.».


[Закрыть], одна статья[330]330
  Мир игрушки (по поводу московской выставки игрушек художника Бартрама) // РМ. 1909. № 12. С. 111–116. Другая ее работа «Воспитательное значение игрушки», опубликованная в сборнике «Игрушка: Ее история и значение» (М., 1912), была близка М. А. Волошину (см. его статью «Театр как сновидение» в кн.: Волошин М. А. Лики творчества. Л., 1988. С. 698. Сноска 20).


[Закрыть] и перевод французского «романа из современных нравов» Ж. Рони (Рони-младший) «Судьба Дерива»[331]331
  РМ. 1910. № 6-10. Годом позже, сопровожденный критическим очерком Ю.И. Айхенвальда, роман выходит отдельным изданием (и под другим заглавием): «В сетях жизни» (1911).


[Закрыть]. В 1910 г. художественную литературу в «Русской мысли» рецензируют фактически два человека: М.-М. и В.Я. Брюсов (иногда им помогает Ю. Айхенвальд). Осенью 1910 г. Брюсов принимает на себя заведование библиографическим отделом, и рецензии М.-М. перестают появляться в этом издании – то ли потому, что ее психологический импрессионизм был чужд острому и сухому стилю Брюсова, то ли потому, что «умственная» брюсовская линия была ей не очень близка, то ли оттого, что ушла с головой в новую переводческую работу (о которой чуть позже). В «Русской мысли» отныне она печатается очень нерегулярно[332]332
  Забавно, насколько по-разному в разные исторические периоды оценивалась деятельность М.-М. в «Русской мысли»: «Ю.И. Айхенвальд, В. Г. Малахиева-Мирович и С.В. Лурье еще более запутали дела журнала, так как приняли к печати ряд слабых произведений (например, бездарный роман П.А. Сергеенко “Андрей Щербина”)» (Литературный архив. Вып. 5. Л., 1960. С. 259). Ср.: «При Малахиевой-Мирович журнал приобрел новое лицо: в нем активно стали сотрудничать религиозные философы, писатели-символисты, подробнее стал обзор иностранных книг» ([Кушлина О.Б. Биографическая справка о В.Г. Малахиевой-Мирович] // Сто одна поэтесса серебряного века. СПБ., 2000. С. 138).


[Закрыть]: мемуарный очерк о посещении Толстого в Ясной Поляне (1911. № 1), два стихотворения (в 1914 и 1916), заметка о пьесе Д.С. Мережковского[333]333
  РМ. 1916. № 3.


[Закрыть].

Журнальная работа приводит ее к людям, которые становятся умственными спутниками всей ее дальнейшей жизни. Это Л.H. Толстой (визит к нему подробно описан самой М.-М., ее дневник советского времени фиксирует не только этапы проживания толстовского художественного мира, но и споры с философским учением графа). И Елена Генриховна Гуро.

3

В заметке о «Шарманке» Гуро М.-М. писала: «Об этой книге нельзя говорить: есть. Она вся im Werden[334]334
  В становлении (нем.).


[Закрыть]«, «точно девочка-подросток впервые вышла на сцену – талантливая девочка… Острые локти, красные руки, захлебывающийся смех; она может поправить чулок, даже не заметив этого движения. Не умеет ходить по сцене. Вдруг забасит для чего-то мужским голосом, положит нога на ногу (переняла у кузена)», «милая, милая книга»[335]335
  РМ. 1909. № 7. С. 164, 165.


[Закрыть]. Познакомившись, они быстро подружились: «Малахиева приезжала к нам на дачу», «познакомила нас с Ремизовым»[336]336
  Матюшин М. Русские кубофутуристы. Цит. по кн.: Гуро Е. Небесные верблюжата. Избранное. Сост., автор статей и примеч. Л.В. Усенко. Ростов н/Д., 1993. С. 271, 274. См. также: Никольская T.Л. Авангард и окрестности. СПб., 2002. С. 176–177 (в недатированном письме к Гуро М.-М. приводит строки из письма к ней Н. Бромлей 1912 г. о книге Гуро «Осенний сон»). Письма к Гуро хранятся в ИРЛИ, ответные – в РГАЛИ (Ф. 134. On. 1. Ед. хр. 34).


[Закрыть] – вспоминал М.В. Матюшин (муж Гуро). На личных отношениях не отразился неприятный эпизод: «По просьбе Малахиевой Гуро послала одно из стихотворений в “Русскую мысль”, но оно было отвергнуто редакцией. После этого Гуро дала слово никуда не посылать своих вещей и выступать в печати только со своими единомышленниками по искусству»[337]337
  Там же. С. 271.


[Закрыть] (однако по рекомендации М.-М. Гуро удалось опубликовать два рисунка в детском журнале «Тропинка»[338]338
  Тропинка. 1909. № 9 и 10 (рисунки-концовки к рассказу Н. Шапира «Поехали»). См. об этом в письме Гуро к М.-М. от 29 октября <1909> (в кн.: Елена Гуро. Поэт и художник. 1877–1913. Каталог выставки. СПб., 1994. С.39. Публ. и прим. А. Повелихиной).


[Закрыть]). Характерная для обеих неподвластность «законам земного тяготения», интимно сближающая их острая тоска по нереализованному в жизни материнству[339]339
  «Мне часто снится колыбель пустая» – признание М.-М. в одном из не вошедших в эту книгу стихотворений.


[Закрыть], человеческая симпатия оставляли за скобками совершенно очевидную эстетическую полярность подружившейся с футуристами Гуро и не принимающей поэтического авангардизма М.-М. Желание полнее понимать свою умершую приятельницу заставляет М.-М. приглядываться к футуристическим опытам словотворчества[340]340
  Бессарабова. Дневник. С. 100.


[Закрыть] и спустя десятилетия внимательно перечитывать Хлебникова. Именно то, что оттолкнуло от Гуро в свое время Бенедикта Лившица, привлекало в ней М.-М.: «Ее излучавшаяся на всё окружающее умиротворяющая прозрачность человека, уже сведшего счеты с жизнью»[341]341
  Лившиц Б. Полутороглазый стрелец: Стихотворения, переводы, воспоминания. Л., 1989. С. 405.


[Закрыть] (Бенедикт Лившиц, «усматривавший личную обиду в существовании запредельного мира», ощутил это как «безмолвный вызов»[342]342
  Там же.


[Закрыть]).

О душевной близости свидетельствуют письма Гуро к М.-М. (из собрания М.С. Лесмана); многое – и об авторе, и об адресате – сообщает недатированное письмо, относимое публикатором к 1909 или 1910 году: «Ложась спать, Вы просто должны запретить посторонним духам входить к Вам. Соберите себя в какой-то чуть отвлеченный, волевой узел, и из сего своего центра очищенной воли Вашей прикажите – уйдут. Вы очень сильно можете собирать потусторонние силы, а плохие этим пользуются. Поэтому и себя самой страшно, что и в Вас самих, может быть, влезают непрошеные. Но только не бойтесь, если громко запретите им, не посмеют идти против закона свободной Воли. Никто без соглашения человека не имеет права входить в него и вообще пользоваться его медиумической силой. Вообще свободная воля может страшно много, только люди мало знают об этом. Я теперь всячески развиваю в себе эту способность приказывать и запрещать. Только у меня мало этой силы воли. У Вас ее несравненно больше. Также берегите равновесие Вашей души, всякое неравновесие мешает приказывать. Но Вам это почти лишне напоминать: гармоничность Вашего религиозного ритма меня уже летом поразила, она даже сгармонизировала все Ваши внешние движения. Вот и всё, что я могу сказать, мне тяжело, что Вас осаждают, но радуюсь, значит, всё земное видит в Вас сильного Врага, что так ополчилось»[343]343
  Елена Гуро. Поэт и художник. 1877–1913. Каталог выставки. СПб., 1994. С. 40. В письмах М.-М. называла Гуро «Ли», а Матюшина «Кихада» (Дон-Кихот). Гуро обращалась к ней «Дорогая моя, тихая, вечерняя!», благодарила за сбывающееся гадание, писала, что молится о здоровье матери М.-М. В этом же издании (с. [138]) опубликована фотография М.-М. и Гуро (1909 или 1910 года), сделанная М. Матюшиным на даче Гуро.


[Закрыть].

В дневнике М.-М. есть замечательный рассказ о белом «целлулоидовом крестике»: «Таинственно попал ко мне от покойной Елены Гуро. Она (человек очень оккультного склада[344]344
  См. об этой стороне мировоззрения Гуро в работе: Гехтман В. «Бедный рыцарь» Елены Гуро и «Tertium organum» П.Д. Успенского // Труды по русской и славянской филологии. Литературоведение. I. (Новая серия). Тарту, 1994. С. 156–167 (http://www.ruthenia.ru/reprint/trudyi/gehtman.pdf).


[Закрыть]) однажды рассказывала мне о кресте, который она хотела бы подарить мне (подарок одной швейцарской теософки) и прибавила, что “к сожалению, этот крест так затерялся, что его нет надежд найти…”. И вдруг крестик этот спрыгивает с высоты гардеробного шкафа при этих ее словах и падает почти к моим ногам. Я люблю в нем этот момент и связь с Еленой Гуро, любившей меня и любимой мною, и белизну, и необыкновенно благородные пропорции его»[345]345
  Дневниковая запись 28 марта 1931.


[Закрыть]. Отметим, что в записных книжках Гуро (июль 1910) есть запись, которая, по всей вероятности, относится к М.-М.: «В.Г. – дорожит мной, моим мнением, видит во мне мое лучшее. Но хочет разом вскочить в меня с ногами. Немного опасна, потому что расточительна и сама не знает, чего хочет от жизни и от меня»[346]346
  Гуро Е.Г. Из записных книжек (1908–1913). Сост. и вст. ст. Евг. Биневича. СПб., 1997. С. 52.


[Закрыть].

Цитаты из Гуро, рассыпанные по страницам дневника М.-М. и взятые в качестве эпиграфов к стихам 1920-х годов, свидетельствуют о том, что ее внутренний разговор с «покойницей Элен»[347]347
  Слова из стихотворения современного петербургского поэта Вс. Зельченко «Футуристы в 1913 году».


[Закрыть] не прерывался[348]348
  Показательно, что «главное впечатление» от немногих встреч с Аделаидой Герцык свелось у М.-М. к четырем строчкам поэтессы:
Блаженна страна, на смерть венчанная,Согласное сердце дрожит, как нить.Бездонная высь и даль туманная, —Как сладко не знать… как легко не быть…  первая из которых была выбрана Еленой Гуро эпиграфом для ее пьесы «Осенний сон» (СПб., 1912).


[Закрыть].

4

Вскоре после начала занятий с дочерью С.В. Лурье Таней у М.-М. появляется еще одна ученица, дочка почетного гражданина Москвы Владимира (Вольфа) Мироновича Шика Лиля. Иногда занятия проходили на дому у учительницы (М.-М. жила вместе с двумя своими подругами[349]349
  Одна из них – Анна Васильевна Романова (1873–1968), первая жена писателя Пантелеймона Романова, с которым М.-М. ее и познакомила. Благоговейно вспоминая A.B. Романову, Е. Бирукова сравнивала ее с М.-М.: «Их молодые годы прошли в совместных духовных скитаниях, в поисках Истины. Обе жадно бросались на всё новое в умственно-духовной сфере, но быстро разочаровывались. Они были так душевно слиты, что не могли и дня прожить друг без друга. В то время обладавшая собственным стилем Анна Васильевна ходила в ослепительной английской блузке с застроченными складочками, заправленной в гладкую темную юбку, в туфлях на высоких каблуках; паутинно-тонкие волосы пышно завиты, на цепочке лорнет. Когда Анна вспыхивала гневом, Вава останавливала ее: “Анна, не яритесь!” Но дружба эта стала отмирать с уходом Анны Васильевны в Церковь. Варвара Григорьевна – поэтесса, своеобразный педагог, “пробудитель” душ – так и осталась “вольным искателем жемчуга”, вся в расплывчатом мистицизме. Она равно принимала и Толстого, и Рамакришну, и Ромена Роллана, хотя к Церкви также тяготела» (Бирукова Е.Н. Душа комнаты // http://www.klenniki.ru/mechev-obchin/mechevskay-miryne/255-dusha-komnaty).


[Закрыть]), и тогда маленькую Лилю приводил ее старший брат Миша, гимназист. «Однажды во время поэтических разговоров перед камином в нашей компании поднялся вопрос, кто чем или кем хотел бы быть, если бы не был человеком <…> Я ответила на вопрос, мною же заданный, что хотела бы быть травинкой, стебельком травы <…> Через несколько месяцев после этого М<иша> случайно забыл у меня записную книжку. Раскрыв ее, я прочла: “В день 17-летия моего. Она хотела бы быть травинкой. Чего пожелать мне для себя в этом году? Я хотел бы превратиться в каплю росы, чтобы стать слезой о ее судьбе и чтобы поить ее, и чтобы встретить нам вместе зарю, возвещающую Христа” (я не ручаюсь за всю редакцию, но смысл и образы, в какие он отлился, помню)»[350]350
  М.-М. Сыну об отце. 1953 (рукопись, семейный архив Шиков и Шаховских).


[Закрыть]. Михаил Владимирович Шик родился в 1887-м[351]351
  См. о нем: Шик Е. Путь (о моем отце Михаиле Владимировиче Шике – отце Михаиле) // http://www.damian.ru/Svidetelstva_o_vere/shik/m_shik.html; она же. Воспоминания об отце // Альфа и Омега. 1997. № 1(12) (http://www.damian.ru/ Svidetelstva_o_vere/shik/vospominania.html); Бессарабова. Дневник (По ук.); Шоломова С. Осенняя элегия // Дорога вместе. № 1, 2007; она же. Запечатленный след. М., 2011.


[Закрыть], значит, описываемые события происходят в 1904-м. Так в жизнь М.-М. входит главный герой ее лирики – «юноша, не мыслящий жизни без меня, без своей Любви, охватившей его душу и дух, и юное, жаждущее смысла и радости земное существо – 12 лет царившей в жизни его – любви ко мне, к женщине вдвое его старшей» – «десять лет всё крепнувшей и прораставшей в религиозную область связанности». Счастливые будни этого союза запечатлены в дневнике О. Бессарабовой[352]352
  Бессарабова. Дневник. С. 100–101, 107, 109, 118, 140–141. В письме к своей подруге З.А. Денисьевской от 11–19 февраля 1928 г. М.-М. рассказывает историю этой любви так: «М.В. Шик в течение 12-ти лет приносил мне ежедневно, ежечасно величайшие дары – благоговейного почитания Женщины, нежности, бережности, братской, отцовской и сыновней любви, заботы, верности. Когда ему было 20, а мне 38 лет, наш союз стал брачным, и брак длился около 10 лет. В этот промежуток было, впрочем, и у него, и у меня охлаждение. Он встретился тогда с Н.Д. (его женой в настоящем). Я почувствовала, что это не простая встреча. И в тот час моей жизни мне было не трудно отдать его др<угой> женщине. К этому я была вообще готова с самого начала. А в том году, когда он проводил лето с Н.Д. и ее подругами на Волге, я жила в Швейцарии – и там наша встреча с Л. Шестовым, у которого были уже жена и две дочери, наполнилась и озарилась такой чудесной музыкой общения – когда душа радуется другой душе, непрестанно повторяя: “ты еси”. Я написала об этом М.В. Он пережил ревнивую боль и рванулся от Наташи ко мне с новым жаром» (МЦ. КП 4680/165).


[Закрыть].

В 1909 г. Шик, студент Историко-филологического факультета Московского Университета (закончил в 1912 по двум кафедрам – всеобщей истории и философии), вместе с М.-М. приступает к работе над переводом книги Уильяма Джеймса[353]353
  В старой транскрипции было принято написание: Джемс. Первоначально Лурье предлагал выполнить перевод Е. Герцык, но она отказалась, испугавшись объема и необходимости подготовить перевод в краткий срок (о чем писала Вяч. И. Иванову 19 февраля 1909 г. – Сестры Герцык. Письма. СПб., 2002. С. 573).


[Закрыть] «Многообразие религиозного опыта» (перевод выходит в 1910 г. с предисловием Лурье). Внимание русской публики к этой книге, опубликованной в 1905 г., привлек Лев Шестов в своей статье «Разрушающий и созидающий миры», написанной к 80-летию Льва Толстого. Статья Шестова была опубликована в 1-м номере «Русской мысли» за 1909 г. Представляя книгу этого известного и признанного в Европе американского психолога, Шестов писал: «Джемса интересует <…> то, что религиозные люди называют откровением. По своему личному опыту Джемс совсем не может судить об откровении, ибо сам ничего такого не испытал <…> Джемс добросовестно изучал, насколько возможно, показания религиозных людей и пришел к заключению, что откровение – это факт, с которым нельзя не считаться, и что люди, испытавшие откровение, знают многое такое, чего люди обыкновенные не знают»[354]354
  С. 35.


[Закрыть]. Переводческая работа М.-М. и М.В. Шика была вдохновлена Шестовым, поддержана С. Лурье, который стал редактором и издателем книги. В некрологе У. Джеймса С. Франк писал: «Возрождение религии и интереса к ней совершается на наших глазах под значительным влиянием Джемса, в форме волюнтаристического романтизма, связанного с пренебрежением к рациональному началу мировоззрения; на смену “рассудочной” философии подымается снова волна философии веры и чувства, ценная углублением духовных переживаний, но страдающая в известном смысле принципиальной смутностью и хаотичностью. “Аполлоновское” начало всецело приносится в жертву “дионисовскому”, вместо того, чтобы гармонически сочетаться с ним; духовное углубление искупается потерей всяких объективных критериев, ясное знание сменяется неуловимым субъективизмом “переживания”. Задача построения жизнепонимания, которое соединило бы глубину с ясностью, эмоциональное богатство с рациональной прочностью и необходимостью, лежит еще впереди»[355]355
  Франк С. Виллиам Джемс // РМ. 1910. № 10. С. 221.


[Закрыть]. В атмосфере напряженных религиозных поисков начала века книга Джеймса привлекала «идеей религии как своеобразного и самодовлеющего непосредственного переживания»[356]356
  Там же. С. 219.


[Закрыть], поражала тем, что «апология духовного опыта – утверждение его ценности, автономии, многообразия – давалась от имени академической науки»[357]357
  Эткинд А. Джемс и Коновалов: многообразие религиозного опыта в свете заката империи // Новое литературное обозрение. 1998. № 31. С. 102.


[Закрыть]. Для революционизированного сознания читателя начала XX века было исключительно важно, что религия трактовалась Джеймсом не как «социальный институт, а непосредственное переживание, не историческая традиция, а психологическое состояние; не рутинный ритуал, а мистический экстаз; не зависимость от авторитета, а внезапное (пусть и многократно повторяемое) первооткрытие»[358]358
  Там же. С. 106. Характеристика религии по Джеймсу как «непосредственного переживания» была дана в названной выше статье С. Франка, не упомянутой в работе Эткинда.


[Закрыть]. В 1911 г. Н. Бердяев назвал «Многообразие религиозного опыта» «прославленной книгой»[359]359
  Бердяев Н. Философия свободы. Смысл творчества. М., 1989. С. 244.


[Закрыть], в 1914 г. на нее ссылался В. Жирмунский[360]360
  В своем исследовании «Немецкий романтизм и современная мистика» (СПб., 1914. С. 13).


[Закрыть].

С начала 1910-х г. переводы становятся основным источником дохода М.-М. Она переводит романы Бернарда Шоу: «Карьера одного бойца» (1911; книга переиздается в переводе М.-М. и по сей день) и «У жертвенника искусства» (1913). В 1913-м вышел роскошный фолиант «Микель-Анджело Буонарроти» – монография Г.Д. Грима[361]361
  Год издания обозначен так: 1913–1914. Однако 2-й обещанный том в печати не появился. Рукопись его сохранилась в архиве: ИРЛИ. Ф. 212. Ед. хр. 16.


[Закрыть].

Объемные переводческие труды не мешают М.-М. много путешествовать. Весной 1910 г. М.-М. собирается вместе с М.И. Пришвиным и А.М. Ремизовым отправиться в Лапландию[362]362
  Об этом Пришвин пишет Ремизову 27 марта 1910 г. – см.: lucasvleyden. 1 декабря года (ст. ст.): хроника// http://lucas-v-leyden.Hvejoumal.com/86954.html.


[Закрыть]. Этот план не воплотился в жизнь и был заменен другим: вместе с М.В. Шиком и писателем Е. Лундбергом, знакомым ей еще с киевских времен, М.-М. в том же году едет в Грецию (Афины, Элевсин) и Константинополь. В декабре 1910 года М.-М. вместе с Ю.Н. Верховским и Пришвиным навещает Ремизова в Петербурге[363]363
  Там же.


[Закрыть]. Летом 1912 она гостит в швейцарском городке Коппе, где в это время живет с дочерьми Шестов[364]364
  Открытка М.-М. от 8 июля 1912, посланная О. Бессарабовой из Швейцарии (Дом-Музей Марины Цветаевой. КП 4680/21), Баранова-Шестова. Указ. соч. Т. 1. С. 112. 15 июня 1939 г. М.-М. узнает о смерти Шестова и вспоминает «месяц в Коппэ, когда души безмолвно сблизились на такой головокружительной высоте, и в такой упоительной молодой радости общения, что каждое утро казалось первым утром мира. Озеро, сумрачные игры Савойи, розы маленького сада, росистая трава по вечерам, огромные оранжевые улитки, каждая книга его библиотеки, чай, кот<орый> я готовила ему по ночам, когда дети уже спали, музыка, во время которой я встречала его долгий, неведомо откуда пришедший, о невыразимом говорящий взгляд». Ср. прим. 3 на с. 454.


[Закрыть]. Подписи под стихами 1913 г.: Москва, Крюково, Воронеж, Уси Кирка и Гунгебург (Финляндия), Варшава. 1914 г.: Воронеж, Москва, Тула.

5

М.-М. и М.В. Шик никогда не жили общим домом.

«Брачные (редкие) встречи были как бы в лампадном свете и в ощущении своей плоти как бы в свете преображения: в силе и славе, какой озаряла ее любовь этого человека»:

 
Отовсюду веют, реют крылья,
Тьмы и тысячи незримых сил.
Что решенья воли, что усилья?
Да свершится всё, что рок судил.
 

М.В. Шик подарил М.-М. «кольцо, на котором были вырезаны слова “свет радости, свет любви, свет преображения”. И горько поплатились мы за это кольцо. Он – за то, что от человека, от слабой и грешной женщины ждал этого света. Я за то, что считала себя несущей этот свет. И чувство, нас связывающее, принимала за путь – притом для нас единственный – ведущий к преображению»:

 
То нездешнее меж нами <…>
Не от плоти, не от крови —
Духом в духе нам дано.
 

«Душа монастырская, – так определила меня однажды Танечка Щепкина-Куперник. Мы ехали вместе на дрожках к общему другу Н.С. Бутовой, и Т<атьяна> Л<ьвовна> говорила, – Не могу вас представить ни замужем, ни матерью семейства, ни служащей в как<ом>-ниб<удь> учреждении. Вижу вас только в монастыре. Или странницей – так Вы, кажется, теперь и живете. – Монастырская душа! (с звучным поцелуем в щеку)»[365]365
  20 августа 1952.


[Закрыть].

С началом первой мировой войны М.В. Шик был мобилизован и служил в армии в чине унтер-офицера инженерных войск[366]366
  «Иду к Льву Исааковичу Он устраивает мне какую-то работу в “Утре России”. А без этого я пошла бы на паперть, так как доходы Михаила Владимировича прекратились» – из письма М.-М. к Н.С. Бутовой 8 марта 1916 (Бессарабова. Дневник. С. 116).


[Закрыть].

В 1915–1917 гг. М.-М. совершает паломничество по русским монастырям. В 1915 г. пишет стихотворную книгу «Монастырское» (издана в 1923 г.).

Эта книга стала поворотным пунктом в ее творчестве. Каждое стихотворение – отдельная сюжетная новелла. Персонажная лирика, не теряя проникновенной интимности, подсвечивается приглушенной авторской иронией. Лирические многоголосье авторской волей претворяется в эпическую полифонию. В «Монастырском» М.-М. удалось, «учитывая» проблематику и достижения лесковской прозы, без фальши и глянца запечатлеть мир православной женщины (и самосознание, и среду) с ее земными слабостями, со вполне человеческой мерой подлинной веры, без экстатической надломленности и акцентированного индивидуализма, характерных для декадентского богоискания начала века.

«В 45–<4>6 лет Оптина пустынь – нимб вокруг головы старца Анатолия, чудесный свет от всех вещей его кельи, куда он меня вызвал после общего благословения»[367]367
  Стихотворение «То нездешнее меж нами…» с пометой «Оптина пустынь» датировано 1916 г.


[Закрыть]. В феврале 1917 г. – Саввино-Сторожевский монастырь под Звенигородом. Как и ее отец, она порою испытывает потребность в монастырском затворе, однако не получает на этот шаг прямого благословения:

 
Нет веленья затвориться
Мне в стенах монастыря.
 

«От 48 лет ряд попыток войти в церковь. Невозможность принятия догматического христианства и церковных канонов»[368]368
  26 октября 1932.


[Закрыть].

«Вавочка – бунтовщица, еретик, индивидуалистка до мозга костей. А в религиозной церковной жизни много так болезненно остро для нее неприемлемого, что и тронуть нельзя»[369]369
  Из письма О. Бессарабовой к 3. Денисьевской 28 февраля 1922 г. // Бессарабова. Дневник. С. 439.


[Закрыть].

В 1928: «От Флоренского как от “Столпа” я сама отошла[370]370
  Ср. в письме М.-М. к В.К. Затеплинскому от 7 сентября 1920 г.: «Читали ли Вы Флоренского: “Столп и утверждение истины”? <…> Одолейте ее, не смущаясь нагроможденности филологического материала. Это – местами. Зато есть страницы, льющиеся млеком и медом тайнознания, сладостнейшей и губительнейшей из тайн – Эроса» (МЦ. КП 4680/197).


[Закрыть]. Штейнер также не говорил мне (другим очень говорил то, что я сейчас сама нащупываю интуитивно при дружеской помощи и при ежедневном чтении Арканов[371]371
  Очевидно, М.-М. читала книгу Владимира Алексеевича Шмакова «Священная книга Тота. Великие арканы Таро. Абсолютные начала синтетической философии эзотеризма» (М., 1916). Духовная эволюция М.-М. довольно типична для определенных кругов европейской интеллигенции ее поколения: ср. характерное подтрунивание над У.Б. Йейтсом в статье У. Одена: «покойный с годами не только не избавился от причуд, но и приобрел новые. В 1900 году он верил в волшебство, что уже говорит о многом, но в 1930-м перед нами жалкое зрелище: взрослый человек не брезгует черной магией и индуистской чепухой» (Оден У.Х. Чтение. Письмо. Эссе о литературе. М., 1998. С. 116).


[Закрыть]. Это отнюдь не уводит меня из церкви, но расширяет ее грани до бесконечности и вкладывает в ее обряды и слова новый смысл и помогает различать исторические надстройки и прослойки, и то “слишком человеческое”, косное, заносчивое, тупое и невежественное (на что наталкиваешься, имея дело с церковниками <…>), помогает не смешивать <…> с искрами веры, богопочитания и богопознания, кот<орые> есть у каждого верующего»[372]372
  Письмо М.-М. к З.А. Денисьевской 11–19 февраля 1928 г. (МЦ).


[Закрыть].

Во время переписи населения 1937 г.: «“Конечно, верующая?” Я ответила: “Да”. На вопрос о православии, сказала: “вне церковности”. Все обернулись. Довольно свирепого вида пожилая службистка спросила: “Как это?” Я сказала: “Очень просто. Верую в Бога, в бессмертие души, в высший смысл жизни, обряды же для меня не имеют такого значения, как у православных”».

6

В 1914–1917 г. вокруг М.-М. составился «Кружок Радости»[373]373
  В марте 1917 0. Бессарабова пишет: «Теперь нас уже 16 человек» (Бессарабова. Дневник. С. 168). Подробнее о кружке см.: Бессарабова. Дневник. С. 148–151, 692–693.


[Закрыть], в основном из детей ее друзей, девушек от 16 до 20 лет, целью которого было «писать рефераты на свободно избранные темы и раз в неделю сходиться в том или ином семейном доме для чтения и обсуждения их при моем участии»[374]374
  19 ноября 1947. Это был не первый опыт такого рода: редкий педагогический дар М.-М. проявился еще в ранней молодости: «когда мне было 23 года, в Киеве, на Мало-Васильковской улице приходили ко мне гимназистки последнего класса слушать о смысле и целях жизни людей 20-х, 30-х и т. д. годов – вплоть до 90-х (и повторилось это года через два, когда гимназистки стали курсистками). И после этого еще пять или 6 раз для той же цели, хоть и под разными предлогами (Толстой, Достоевский, фольклор, символисты, Ибсен) притекали ко мне прозерпины… и был однажды венок из более или менее увядших дам, среди которых весенние лица курсисток были исключением (кажется, это было в 1906 г.)».


[Закрыть]. Членами кружка были Олечка Бессарабова, Нина Бальмонт, Алла Тарасова, Ольга Ильинская (сестра артиста Игоря Ильинского), дочь Шестова Таня Березовская, Евгения Бирукова (она станет поэтом и переводчицей), Лида Случевская, дочь художника и организатора Музея Игрушки Н. Д. Бартрама Стана, Софья Фрумкина, а также два юноши – внук Ермоловой и будущий известный врач Коля Зеленин и пасынок Бориса Зайцева Алексей Смирнов. Темы рефератов и докладов: «О злой радости» (Т. Березовская), «Пути женской души» (доклад М.-М.), «О молчании» (О. Бессарабова), «О моменте и религии» (собрание у Случевских, март 1917). В 1940-м году «зам. дочери», как называет самых близких слушательниц М.-М., решили праздновать день рождения М.-М. одновременно с 25-летним юбилеем «Кружка Радости»: «Из этого моего “зеленого кольца”[375]375
  «Зеленое кольцо» – название пьесы 3. Гиппиус, в которой описан похожий кружок молодых людей.


[Закрыть] на горизонтах наших уцелело 8–9 человек»[376]376
  Оглядываясь на свою педагогическую работу, М.-М. оценивает ее безжалостно: «в общем всё было – своеволие, ересь и дилетантство» (из 62-ой тетради).


[Закрыть].