Текст книги "«Жажду бури…». Воспоминания, дневник. Том 1"

Глава IV. Поездка в Германию в 1898 г. – Возвращение в Киев. – Знакомство с Луначарским. – Чтение рефератов в Литературном обществе, в студенческих и рабочих кружках. – Приезд в Киев Булгакова. – Эволюция Бердяева и Булгакова. – Арест 1899 г. – Татаров. – Ибсеновское дело. – Знакомство с Урицким

На этот раз я провел в Германии почти полгода. Я присутствовал на выборах в рейхстаг и в прусский ландтаг, а также на целом ряде партийных съездов разных партий.

Большую часть остававшегося у меня времени до выборов в рейхстаг я провел в Кельне и других местах католической Германии. Главную роль там играла партия центра (клерикальная), и избирательную борьбу она окрашивала в церковный цвет. Как известно, в 60‐х годах Лассаль вел свою агитацию в католическом Рейнланде645645
  Рейнланд (Rheinland) – Рейнская провинция Пруссии.


[Закрыть] с большим успехом, но после образования Германской империи социал-демократия пользовалась там успехом весьма малым, несмотря на его индустриальный характер и наличность значительного рабочего движения, которое там, однако, выливалось в форму особого католического движения. Союзы рабочих, не менее энергично отстаивавшие там профессиональные нужды рабочего класса, к своему названию всегда пристегивали эпитет «католический» и на политических выборах голосовали за партию центра. Это сбивало социал-демократов с толку, – они с трудом могли подвести эту прочность религиозного чувства под марксистское объяснение истории.

– Мы перед каждыми выборами предсказываем разгром партии центра и наше торжество в Рейнланде и каждый раз ошибаемся, – говорил мне после этих выборов один социал-демократ (доктор Цадек).

Я сказал, что партия центра окрашивала борьбу в церковный цвет. Действительно, все речи клерикалов, о каком бы политическом вопросе они ни трактовали, заканчивались воззванием к религиозно-церковному чувству.

Против них выступали социал-демократы. В ответ им ставился вопрос:

– А вы католик?

– Что вам за дело? Мы обсуждаем политические вопросы, а мои личные религиозные убеждения никакого отношения к ним не имеют.

– А вы все-таки скажите, католик ли вы?

После пререканий прижатый к стенке социал-демократ заявлял: «Да, я католик». Но его не отпускали.

– А в церковь вы ходите?

Снова начиналось повторение того же самого, пока, наконец, социал-демократ не отказывался категорически от ответа.

– Видите, он не хочет сказать. Почему? Да просто потому, что, католик по рождению, он ни в бога, ни в церковь не верует. Согласны ли вы, граждане, иметь своим представителем такого человека?

Или, если он сам не выступает кандидатом:

– Можете ли вы ему верить, будете ли следовать его советам?

Через 7 лет после этого, на крестьянском митинге в России в Новгородской губернии, я слышал священника, который убеждал крестьян, что хотя вера еврейская и поганая, но что вопрос о вере следует предоставить Господу Богу, а так как теперь речь идет об избрании представителя не на церковный собор, а в Государственную думу, то выбирать нужно человека не за его религиозные убеждения, а за понимание того, как нужно сделать, чтобы народу жилось лучше; еврей же это, может, понимает нисколько не хуже, чем православный. Об этом я расскажу подробнее в свое время. Конечно, это был исключительный случай в исключительный момент, но все-таки в данном случае русский священник оказался гораздо терпимее, культурнее, политически развитее, чем светское лицо, принадлежащее к клерикальной партии в Германии.

Выборы в прусский ландтаг производились тогда по трехклассной системе646646
  Все лица, обладавшие активным избирательным правом, делились по размеру уплачиваемых ими прямых налогов на три класса (в первый класс входили лица, платившие наибольшую сумму, но с тем, чтобы она не превышала трети всех налогов, собираемых в данном округе); каждый из классов мог избрать одинаковое количество выборщиков (по 1 на 250 жителей), а уже собрания их выбирали 433 депутата.


[Закрыть] и были открытыми, вследствие чего уже по внешней форме резко отличались от выборов в рейхстаг. А кроме того, социал-демократия, считая их для себя безнадежными, тогда их бойкотировала. Бойкот был пассивным, то есть социал-демократы не вели никакой агитации, но, не выставляя своих кандидатов, попыток срывать выборы не делали. Изредка какой-нибудь второстепенный социал-демократический оратор забредет на либеральный или консервативный митинг и без всякого увлечения произнесет речь в защиту общих принципов социализма, но так как он не имеет возможности предложить своего кандидата, вообще ничего положительного, то его речь шла как-то впустую, в ней не было пафоса борьбы и ничьего энтузиазма она не зажигала, – да и в ораторе его не было. Благодаря отсутствию социал-демократов избирательная борьба шла крайне вяло и тускло.

Самая процедура выборов представляла множество курьезов. Благодаря раздроблению округа на избирательные участки, а в избирательных участках – разделению избирателей на классы число избирателей первого класса в участке оказывалось равным двум-трем, а иногда даже только одному, и не очень редки случаи, что этот один не являлся на выборы и выборы не могли состояться. Еще чаще бывало, что на выборы данного класса являлся всего один избиратель. Я помню такую сцену.

Выборы по первому классу в каком-то из участков в окрестностях Франкфурта-на-Майне. За столом бюро из четырех или пяти членов. В зале один избиратель и человек двенадцать публики (в том числе и один совершенно посторонний, именно – я). Председатель бюро читает:

– Первый класс, один избиратель, господин портной Нейман.

– Здесь.

– Следует избрать одного уполномоченного. За кого подаете вы свой голос?

– За портного Неймана.

(Подача голоса за себя допускалась и законом, и нравами.)

– Избирателей один. Подан один голос. Абсолютное большинство – 1. Единогласно избран портной Нейман. Господин Нейман, принимаете ли вы избрание?

– Нет.

В зале смех. Представитель, стараясь сохранить серьезность, заявляет:

– Избранный единогласно уполномоченным господин Нейман отказался от избрания. Я должен приступить ко второму голосованию. Один избиратель, господин Нейман.

– Здесь.

И затем повторяется та же комедия с тем же финалом. Председатель приступает к третьей, последней баллотировке, после которой он должен провозгласить выборы несостоявшимися. Повторяется та же сказка про белого бычка, но с иным финалом, так как Нейман заявляет:

– После того как мои сограждане трижды почтили меня единогласным избранием, мне не остается ничего иного, как принять избрание.

Дело объясняется тем, что Нейман – свободомыслящий, следовательно – сторонник всеобщего избирательного права, и в качестве такового он не отказался от искушения произвести маленькую комическую демонстрацию против трехклассной избирательной системы.

Из партейтагов647647
  От Parteitag (нем.) – партийный съезд.


[Закрыть], которые я посетил, наиболее интересным, как и всегда, был социал-демократический. Он собрался в Штутгарте, продолжался 7 дней648648
  Съезд СДПГ в Штутгарте проходил 3–8 октября 1898 г.


[Закрыть], каждый день с 9 до 1 часа и с 3 до 7 часов, причем в промежутки успевали заседать комиссии. Председательствовал Зингер, председатель действительно образцовый.

Незадолго до партейтага появилась в свет знаменитая книга Бернштейна «Die Voraussetzungen des Socialismus»649649
  В серии статей под заголовком «Проблемы социализма», которые печатались в «Neue Zeit» в 1897–1898 гг., Э. Бернштейн доказывал, что многие положения, высказанные К. Марксом и Ф. Энгельсом, в том числе «теория катастрофы» («Zusammenbruchtheorie»), т. е. общего краха капитализма, не находят подтверждения. Но книга «Предпосылки социализма» (нем.; правильно: «Предпосылки социализма и задачи социал-демократии») вышла уже после закрытия съезда СДПГ (Bernstein E. Die Voraussetzungen des Socialismus und die Aufgaben der Socialdemokratie. Stuttgart, 1899). В. В. Водовозов, оценивая данный труд в предисловии к им же переведенной брошюре Э. Бернштейна «Возможен ли научный социализм?» (рукопись была запрещена к печати С.-Петербургским цензурным комитетом 19 декабря 1901 г.), писал: «В этой книге подверглись беспощадной критике как теоретические основы социализма в его новейшей форме, так и практическая программа немецкой социал-демократической партии. Критика Бернштейна шла так далеко, что через несколько месяцев после выхода в свет его книги на категорически поставленные ему вопросы, какие из теоретических пунктов социал-демократической программы он признает еще правильными, в письме, опубликованном в немецких газетах, отвечал, что из шести пунктов теоретической программы в настоящее время совершенно отвергает первые пять и признает только последний, шестой пункт о роли рабочего класса в прогрессе человечества, и то с заменой выражения “исключительная роль” выражением “крупная роль”. В области практической Бернштейн отрицает космополитизм и враждебное отношение к милитаризму и колониальной системе, выдвигая вперед идеалы национальные; даже само название партии, “международная революционная социал-демократия”, он предлагает заменить названием “германская партия социальной реформы”. Хотя Бернштейн всячески считал необходимым, быть может из пиетета к прошлому, сохранить за собой кличку социалиста, но в действительности от социализма и социал-демократической программы у него остается очень мало» (ГАРФ. Ф. 539. Оп. 1. Д. 1494. Л. 5).


[Закрыть], подвергавшая сердитой критике все основы социал-демократического учения и на место господствовавшей до тех пор теории катаклизма выдвигавшая идею медленного и постепенного переноса буржуазного общества в социалистическое650650
  На второй день съезда А. Бебель огласил заявление Бернштейна, от 29 сентября: «Никто не ставит под сомнение необходимость для рабочего класса завоевания демократии. Спор шел о теории взрывов и о том, может ли социал-демократия при существующем уровне развития Германии в городе и деревне ориентироваться на внезапную катастрофу. Я это отрицал и сейчас отрицаю… И поскольку я убежден, что народы в своем развитии не могут перескочить через целую эпоху, то считаю ближайшей и самой важной задачей социал-демократии борьбу за политические права рабочих…» (Bernstein E. Erklärung an den Parteitag // Protokoll über die Verhandlungen des Parteitages der Sozialdemokratischen Partei Deutschlands. Abgehalten zu Stuttgart vom 3. bis 8. Oktober 1898. Berlin, 1898. S. 122–125). Бернштейн призывал социал-демократию найти в себе мужество стать открыто тем, чем она уже является в действительности: «демократически-социалистической партией реформы»; позднее Водовозов резюмировал: «Он доказывал, что история ведет не к углублению пропасти между магнатами капитализма и пролетариатом, а к ее заполнению; ожидание катаклизма не основательно и должно быть заменено верой в постепенную эволюцию, ведущую постепенно к социализации общественного строя. <…> Борьба классов существует, но она не единственное содержание истории, так как рядом с ней есть и сотрудничество классов» (В[одовозо]в В. Бернштейн // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. СПб., 1905. Доп. т. 1. С. 255–256).


[Закрыть]. Вожди социал-демократии – Бебель, Либкнехт, Зингер, Каутский – увидели в ней опасное отступничество и потому вооружились против нее, хотя, опасаясь раскола партии, старались (особенно первый) не очень заострять свои нападки. Напротив, Фольмар и Ауэр стали с некоторыми существенными оговорками на сторону Бернштейна. Сам Бернштейн в это время был еще эмигрантом в Лондоне, над ним тяготело обвинение651651
  Оказавшись в эмиграции после введения в 1878 г. «исключительного закона против социалистов», Бернштейн вернулся на родину только в 1901 г., так как прокуратура возбудила против него дело по обвинению в оскорблении германского императора.


[Закрыть], и приехать в Штутгарт он не мог. Вся борьба велась без него.

Как крайний левый фланг против Бернштейна выступали Frau652652
  фрау (нем.).


[Закрыть] Цеткин, Fräulein Doktor Rosa Luxemburg653653
  фрейлейн доктор Роза Люксембург (нем.).


[Закрыть], Genosse Parvus654654
  товарищ Парвус (нем.).


[Закрыть] – все три лица, имевшие отношение к России: г-жа Цеткин была замужем за выходцем из России Цеткиным (в это время уже умершим), Parvus (его настоящая фамилия Гельфанд) – еврей из России, остававшийся русским подданным, а Роза Люксембург – еврейка из русской Польши, принявшая прусское гражданство посредством фиктивного брака, за которым сейчас же (по предварительному соглашению) последовал развод655655
  Переехав из Швейцарии в Германию, Р. Люксембург вступила в апреле 1898 г. в фиктивный брак с младшим сыном своего домохозяина в Цюрихе – Густавом Любеком (Gustav Lübeck), 24-летним наборщиком типографии (по др. сведениям – слесарем) и анархистом по убеждениям, с которым официально развелась пять лет спустя (см.: Waters M.-A.. Rosa Luxemburg Speaks. L., 1970. P. 12).


[Закрыть]. Из России же, именно от Плеханова, исходило предложение формально исключить из партии Бернштейна как отрекшегося от социал-демократического учения, но предложение Плеханова, сделанное им в печати656656
  Видимо, имеется в виду открытое письмо К. Каутскому под заголовком «За что нам его благодарить?», напечатанное Г. В. Плехановым в «Саксонской рабочей газете» уже после съезда (см.: Wofür sollen wir ihm dankbar sein? Offener Brief an K. Kautsky // Sächsische Arbeiterzeitung. Dresden. 1898. № 253–255. 30 Oktober, 2, 3 November), с вопросом: «Кому кем быть похороненным: социал-демократии Бернштейном или Бернштейну социал-демократией»? (Плеханов Г. В. Сочинения. М., 1925. Т. 11. С. 23–35).


[Закрыть], было принято всеми как бестактность и на партейтаге никем внесено не было, так что даже и не обсуждалось.

Прения были очень горячи657657
  В речи, длившейся более шести часов, А. Бебель, в частности, замечал: «Мы не чиним суда над еретиками, но когда Бернштейн нам предлагает выбросить за борт все, что составляет наше убеждение и наше упование, когда он нам изображает силу противников в преувеличенном масштабе и настолько же умаляет нашу собственную, не считаясь с действительным значением воодушевления и в погоне за реализмом “сводя на нет” все, чего нельзя ощупать руками, я не вижу в нем больше товарища. Ведь этим же языком с нами говорили и противники» (цит. по: Иоллос Г. Б. Письма из Берлина. СПб., 1908. С. 429).


[Закрыть] и очень содержательны, хотя ни та, ни другая сторона, кроме трех представителей крайнего левого фланга, до конца своих взглядов не высказывала. Из этих трех представителей наиболее талантливой, наиболее умной, наиболее содержательной была Роза Люксембург, что не мешало ей быть до некоторой степени комической фигурой. Очень маленькая, она почти не была видна из‐за ораторской трибуны и, чувствуя неловкость своего положения на ней, все время стояла на ступеньках к ней. Живая, очень подвижная, быстрая в движениях, она беспрестанно перебегала то слева направо, то обратно, смотря по тому, к кому преимущественно в толпе слушателей в ту минуту обращалась, кому наносила удары.

– Бебель сказал, что я еще слишком молода, чтобы учить такту ветеранов партии, – говорила она. – Да, я еще сравнительно недавно вступила в партию, но я надеюсь заслужить свои шпоры на левом ее фланге, где с врагом сражаются, а не на правом, где с ним заключаются компромиссы.

Чрезвычайно смешны были эти воинственные термины в устах этой маленькой, не лишенной женского изящества, слабенькой фигурки. «Frankfurter Zeitung» в своих полных яда статьях о партейтаге, сопоставляя ее с Genosse Parvus, называла ее Genossin Parva658658
  «товарищ Маленькая» (нем., лат.).


[Закрыть], и это меткое прозвище пошло в ход даже среди социал-демократов, участников партейтага; несколько раз ее речи вызывали жидкие аплодисменты немногочисленных сторонников и более шумные иронические аплодисменты противников: «Bravo, Genossin Parva»659659
  «Браво, товарищ Маленькая» (нем., лат.).


[Закрыть].

В противоположность речам Розы Люксембург, содержательным и умным, речи г-жи Цеткин отличались большой плоскостью и шаблонностью, а содержание заменялось у нее резкостью и грубостью личных выпадов, которые производили особенно отталкивающее впечатление благодаря ее неприятному визгливому голосу. В особенности нападала она на Ауэра, которого, видимо, не любила и которого вопреки обычаю называть всех социал-демократов словом «Genosse»660660
  «товарищ» (нем.).


[Закрыть] систематически именовала Herr Reichstagsabgeordneter661661
  «господин депутат рейхстага» (нем.).


[Закрыть]. Ауэр в ответ ей сказал:

– Я не знаю, что хочет сказать Genosse Zetkin662662
  «товарищ Цеткин» (нем.).


[Закрыть], с такою язвительностью тона систематически именуя меня «господином депутатом рейхстага». Да, сознаюсь в этом, уже более 20 лет я состою депутатом. Занятие тяжелое и надоедающее, но, право же, особенного позора я в нем не вижу и сознаюсь в нем без всякого стыда.

Позднее, на дрезденском партейтаге 1903 г.663663
  Съезд СДПГ, состоявшийся в Дрездене 13–20 сентября 1903 г.


[Закрыть], Зингер, председательствовавший на обоих партейтагах, запретил одному оратору называть своего противника Herr Doktor664664
  господин доктор (нем.).


[Закрыть], сказав, что «все члены партейтага – товарищи». Не знаю, было ли здесь пристрастие, – ибо во втором случае к такому титулованию прибегал один из правых участников партейтага против Меринга, левого и близкого Зингеру человека, – или перемена взгляда на обязательный на партейтаге тон.

Результатом партейтага было осуждение бернштейнианской ереси. Но у меня именно на нем сложилось твердое убеждение, что восторжествовала только старая революционная фразеология, а что в действительности ревизионизм (бернштейнианство), то есть приспособление социализма к текущей жизни, отказ от революции и обращение социал-демократической партии в партию радикальной, но мирной реформы, есть уже совершившийся факт. И у меня навернулась историческая параллель.

Когда-то христианство упорно повторяло свою первоначальную фразеологию, признававшую равенство и братство всех людей, радикально отрицавшую старый языческий мир с его иерархией, рабством, богатством; а в то же время оно вполне примирилось со всеми этими явлениями и даже ввело их в свою церковную организацию. Началось это с признания апостолом Павлом универсализма и принципа «несть бо власть, аще не от бога»665665
  В синодальном переводе «Послания к римлянам» полностью данный фрагмент главы 13 звучит так: «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены» (Рим 13: 1).


[Закрыть], а окончилось с принятием христианства языческими императорами и с канонизацией христианами этих императоров, по всему складу жизни, привычкам, стремлениям оставшихся язычниками. Мир стал христианским, но только тогда, когда христианство стало языческим, как сказал еще Герцен666666
  См.: «Христиане приняли римское государство и римское право; побежденный и отходящий мир нашел средство проникнуть в стан победителей» (Герцен А. И. Письма об изучении природы // Герцен А. И. Собр. соч.: В 30 т. М., 1954. Т. 3. С. 222), а также: «Древний мир, истощив свои жизненные силы, падал, христианство явилось на его одре врачом и утешителем, но, прилаживаясь к больному, оно само заразилось и сделалось римское, варварское, какое хотите, но только не евангельское» (Он же. С того берега // Там же. М., 1955. Т. 6. С. 98).


[Закрыть].

Точно так же мир становится социалистическим, но самый социализм делается буржуазным. Объяснение этому явлению я искал в общих свойствах человеческой природы, в неизбежной вульгаризации всякого идеального учения, когда оно переходит в массы, и в сложности международных отношений. Пока униженные классы боролись за улучшение своей участи у себя дома с классами правящими, пока они чувствовали себя порабощенными и, по выражению Маркса, могли потерять в будущей революции только свои цепи667667
  Имеется в виду «Манифест Коммунистической партии» (1848) К. Маркса и Ф. Энгельса, заканчивающийся словами: «Пусть господствующие классы содрогаются перед Коммунистической Революцией. Пролетариям нечего в ней терять кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир. Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»


[Закрыть], до тех пор они склонны были принимать социалистическое учение в его первоначальной чистоте и революционности, как учение всеобщего равенства и братства. Но когда происходило столкновение между интересами своих рабочих и рабочих пришлых: во Франции – итальянцев, в Америке и Австралии – китайцев, то социализм должен был неизбежно уступать место национализму.

Когда Англия стала господствовать на мировом рынке, и весь английский народ в целом начал получать крупные доходы от эксплуатации Индии, Китая, всего мира, и английский рабочий начал получать долю этого дохода в виде повышенной заработной платы, то учение чартизма668668
  Чартизм – социально-политическое движение 1830–1840‐х гг. за введение в Англии всеобщего, прямого, тайного и равного избирательного права; название происходит от «Народной хартии» («People’s Charter») – законопроекта об избирательной реформе в интересах рабочего класса, поданного в парламент в 1839 г.


[Закрыть] должно было уступить место более практическому, более приспособленному к условиям буржуазной жизни учению рабочей партии669669
  Имеется в виду основанная в 1893 г. Независимая рабочая партия (Independent Labour Party), вошедшая в 1900 г. на правах автономной организации в Комитет рабочего представительства (Labour Representation Committee), получивший в 1906 г. название Лейбористской партии (Labour Party).


[Закрыть]. Когда Германия явилась серьезной конкуренткой Англии на мировом рынке и германский рабочий, эксплуатируемый своей буржуазией, начал чувствовать тесную связь своих интересов с интересами своей родины в целом и выгодность для себя ее господствующего положения в международных отношениях, то должно было начаться примирение с колониальной политикой, с милитаризмом, с агрессивной иностранной политикой и т. д., другими словами – должно было явиться бернштейнианство. Оно и явилось в практической политике партии задолго до появления книги Бернштейна, а Бернштейн только ясно и обнаженно, может быть – чересчур обнаженно, оформил это в определенном учении. Партия не могла не осудить этого учения, но не могла его не принять. И Ауэр особенно ясно выразил это в своей знаменитой фразе, будто бы написанной им в письме к Бернштейну по прочтении его книги, но повторенной им самим как раз на штутгартском партейтаге:

– Милый Эдуард, ты осел: подобные вещи делают, но о них не говорят670670
  Не разделяя «практических предложений» Бернштейна, предлагавшего сосредоточиться на работе в профсоюзах, но защищая его, Ауэр сказал на съезде: «Когда я прочел книгу Бернштейна, я ему написал: “Милый Эдя (Эдуард), ты осел: таких вещей не говорят, так только поступают”» (цит. по: Иоллос Г. Б. Указ. соч. С. 435–436).


[Закрыть].

К этим взглядам я пришел как раз во время штутгартского партейтага, и они с тех пор лежали в основе моего понимания хода развития социалистического движения на Западе. Все события последующего времени, как мне кажется до сих пор, подтверждали это понимание, и в особенности начало мировой войны, когда социализм повсеместно (кроме стран отсталых, вроде Сербии, в меньшей степени – России671671
  Я говорю о начале войны. Я не говорю здесь о всем известных событиях в России, начиная с 1917 г.


[Закрыть]) и в особенности в Германии, вопреки всем своим угрозам и обещаниям (в том числе особенно грозно повторенным на международном социалистическом конгрессе за год до войны672672
  IX чрезвычайный конгресс Второго Интернационала состоялся в Базеле 24–25 ноября 1912 г.


[Закрыть]), оказался националистическим и принял деятельное участие в войне на стороне своих правительств.

С этим новым тогда пониманием хода событий я вернулся в Россию. Но раньше чем говорить о моем возвращении, я скажу еще несколько слов о моих личных знакомствах в Германии. Как уже говорил, еще в 1893 г. я познакомился с Бебелем и бывал у него. Здесь, в Штутгарте, я возобновил свое знакомство с ним и очень часто видался; нередко мы обедали или ужинали сообща в одном ресторане. Лично этот человек оставлял обаятельное впечатление. Сильный оратор на трибуне, безжалостно наносящий противникам очень тяжелые удары, он в личном обращении был на редкость мягок и привлекателен и особенно трогал своей редкой скромностью: казалось, он даже не догадывался о своей мировой славе, о том громадном значении, какое имел.

Я познакомился здесь с г-жой Цеткин и, оставшись на некоторое время после партейтага в Штутгарте, бывал у нее (она жила в этом городе). Дома она производила другое впечатление, чем на трибуне. Она жила с двумя сыновьями, гимназистами лет 15–16, и оставляла впечатление хорошей семьянинки, – пожалуй, впечатление того, что немцы называют Hausfrau673673
  Хозяйка.


[Закрыть] 674674
  Более точный перевод: домохозяйка (нем.).


[Закрыть]. Она была по-русски гостеприимна, угостительна, интересовалась своим собеседником и обнаруживала гораздо большую терпимость и уважение к его взглядам, чем это можно было ожидать, слушая ее общественные выступления. Самый голос ее, визгливый на трибуне, в обстановке небольшой комнаты неприятного впечатления не производил. Таковы были впечатления от личного знакомства. Но уже тогда я слышал, что в деловых отношениях она отличается злобностью, мстительностью и склонностью к интригам. С этой именно стороны она изображена в известных «Мемуарах социалистки» Лили Браун675675
  См.: Braun L. Memoiren einer Sozialistin: Lehrjahre. Kampfjahre: Roman. 2 Bd. München, 1909–1911. Рус. перевод: Браун Л. Роман моей жизни (Мемуары социалистки) / Пер. с нем. З. Н. Журавской. Пг., 1918.


[Закрыть] (которую я тоже знал лично), и думаю, что очень отрицательная характеристика госпожи Цеткин у Браун вполне соответствует действительности.

Иной была Роза Люксембург, с которой я однажды встретился у Цеткин. Она вся была в своей общественной жизни; жизни личной у нее не было вовсе. Говорить она могла только по общественным вопросам – и говорила всегда с большим авторитетом, не допуская сомнения в истине всего ею сказанного и заранее видя признак глупости во всяком ей возражении.

В эту германскую поездку и, в частности, во время штутгартского партейтага я дружески познакомился с французским социалистом Hubert Lagardelle. Это был молодой человек лет 25, приехавший в Германию одновременно со мной с целью изучения немецкого языка (которого он до того не знал вовсе) и немецкого социалистического движения. Очень умный и образованный человек, без той узости и догматичности, которая отличает обыкновенно марксистов, хотя он и считал себя таковым. Мы с ним постоянно встречались в одних и тех же кружках, на одних и тех же собраниях и очень сошлись. Одновременно с нами в Германии жила одна киевская барышня, Зинаида Гогунцова, дочь киевского полковника и петербургская курсистка, которую я хорошо знал в Киеве. Очень хорошенькая, кокетливая, имевшая везде большой успех, не особенно умная, но благодаря своему успеху считавшая себя таковой, она весьма наивно высказывала решительные мнения по всем вопросам, в которых, конечно, повторяла мнения своих авторитетов данного момента, искажая их. В Петербурге она вращалась в литературных кружках, в частности у Н. К. Михайловского; в Германии легко вошла в социалистические кружки – Адольфа Брауна, К. Каутского и других – и очень нравилась. Скоро она познакомилась с Лягарделлем, и через несколько времени они стали неразлучны.

А в следующем году Лягарделль приехал в Киев, и там они повенчались. Браком этим была до крайности огорчена семья Гогунцовой, особенно ее отец, но ничего поделать не могла; однако своего огорчения не скрывала. Особенно шокировало Гогунцовых нарушение Лягарделлем многих русских обычаев, в их глазах обязательных для жениха, и в особенности то, что Лягарделль по приезде в Киев поселился и жил у них до свадьбы месяца два. Хотя они сами, конечно, пригласили его, но, по мнению полковника Гогунцова, приличие не дозволяло принятие такого приглашения.

– Что вы горюете? – спрашивал я Гогунцова в самый день свадьбы. – Посмотрите: молод, умен, талантлив, к тому еще хорош собой, с хорошими средствами, с хорошей карьерой. Социалист? Но ведь теперь социалист во Франции может и министром сделаться.

(Это было скоро после образования кабинета Вальдека-Руссо, в который вступил социалист Мильеран676676
  А. Мильеран состоял министром торговли, промышленности, почт и телеграфов в 1899–1902 гг.


[Закрыть].)

– Ах, что мне до того! Пусть моя дочь хоть президентшей Французской республики сделается, – это меня нисколько не утешит. Француженка и… социалистка!

Он был трогателен в этом своем огорчении.

На основании личного знакомства с Лягарделлем я ожидал, что в недалеком будущем этот человек займет в жизни место, по значению приближающееся к месту Жореса во Франции или Бебеля в Германии. Хотя некоторое время он играл заметную роль во французском социалистическом движении, но мои ожидания от него оказались, во всяком случае, обманутыми. Его место в социалистическом движении было местом вождя особого, не очень сильного течения во французском социализме, известного под именем синдикализм677677
  Революционный синдикализм, отрицая парламентаризм, требовал не преобразования, а разрушения, уничтожения буржуазного государства, выступая за главенствующую роль профсоюзов (синдикатов) в классовой борьбе и построении общества, свободного от капитализма, на основе рабочего самоуправления.


[Закрыть]. Он примирял Маркса с Прудоном. Этот уход от чистого марксизма я заметил у него в его приезд в Россию в 1899 г. Немецкие друзья были этим очень огорчены, хотя и сотрудничали в его журнале «Mouvement socialiste», который он издавал с 1899 или 1900 г.678678
  Ю. Лагардель в письме от 21 ноября 1903 г. предлагал В. В. Водовозову свои услуги в качестве корреспондента из Франции, а его жена поясняла 8 декабря: «До сих пор мы могли жить на свои собственные средства, теперь же приходится довольно круто: “Le M[ouvement] s[ocialiste]” переживало “кризис социализма”, и нам пришлось ухлопать на него почти все свободные деньги. В настоящее время нам предстоит дилемма: либо проститься с “Le M[ouvement] s[ocialiste]”, либо создать себе независимое во Фр[анции] материальное положение. Думаю, что русские товарищи не откажут помочь в этом отношении. Hubert пишет хорошо и знает Фр[анцию], а стало быть, будет порядочным корреспондентом» (ГАРФ. Ф. 539. Оп. 1. Д. 2314. Л. 1–2).


[Закрыть]

Madame Lagardelle после бракосочетания уехала в Париж679679
  Из Парижа Зинаида Лягардель посылала свои корреспонденции в петербургские газеты «Наша жизнь» и «Товарищ», членом редакции которых состоял В. В. Водовозов (см. их переписку: Там же. Д. 250. Л. 1–2; Д. 2290. Л. 1).


[Закрыть], и в первый раз после этого я увидел ее в 1909 или 1910 г., когда она приезжала в Россию, в частности в Петербург, и бывала у меня. Приезжала она не с мужем, а с французским адвокатом и депутатом Lafond680680
  Правильно: Lafont.


[Закрыть], однако представляла его только как своего знакомого. Вновь она была в России уже в год революции, в 1917, на этот раз тоже с Lafond, но уже как с мужем. С Лягарделлем она разошлась и говорила, что он, унаследовав от отца хорошее поместье на юге Франции, с виноградниками, в настоящее время является крупным виноделом, отказался от политической жизни, отряс социалистический прах со своих ног и является националистом и антисемитом. Сама m-me Lagardelle, повторяя взгляды своего второго мужа, явилась проповедницей войны до победного конца, считала необходимым возвращение Франции Эльзаса и Лотарингии, тогда как раньше, еще в 1909 г., она вслед за Лягарделлем говорила, что Эльзас – Лотарингия давно германизированы и требовать их возврата бессмысленно. Она говорила теперь о неразрывности уз, связующих Францию с Россией, и даже в прошлом оправдывала всю франко-русскую политику, которую прежде вместе с немецкими друзьями и своим первым мужем строго осуждала. Все это – и оправдание франко-русской войны, и войны до победного конца – было во имя социализма.

После этого я ее не видал, но в 1920 г. читал в советских газетах, что она вместе с Lafond поехала в Россию, но на границе была задержана и не впущена. При этом советская пресса усиленно рекомендовала французской социалистической партии очистить себя от такой дряни, как товарищ Лафон. В чем он погрешил против советской власти, выяснено не было681681
  См.: «Гражданин Эрнест Лаффон вместе со своей женой Зинаидой Лаффон прибыл в Советскую Россию через Польшу, причем в Варшаве посещал французскую военную миссию, являющуюся центром всех враждебных действий империалистской контрреволюции против социалистической Республики. Прибыв в Россию, депутат Лаффон не дал, по собственной инициативе, никаких объяснений правительству Советской Республики и не предпринял немедленно и безотлагательно никаких шагов к тому, чтобы облегчить советскому правительству ведение войны против буржуазной контрреволюции. В частной беседе, которая велась в присутствии товарища Жака Садуля, депутат Лаффон сделал целый ряд в высокой степени интересных сообщений, связанных с посещением им Варшавы, причем эти сообщения в понимании Жака Садуля, ни компетентность, ни добросовестность которого не могут быть заподозрены, приняли вполне определенный смысл, который он изложил в своем письме. Смысл речи депутата Лаффона в изложении товарища Садуля свидетельствует, что социал-шовинист Дашинский, один из злейших виновников польского наступления, ныне член польского правительства, оценивает перемирие с Россией как передышку, долженствующую обеспечить сосредоточение военных сил для нового удара против Советской России. Запрошенный мной депутат Лаффон, не отрицая подобной оценки “мирных” шагов польского правительства, настойчиво опровергал указанный выше смысл речи Дашинского, которого партия Лаффона, как известно, считает социалистом. Независимо от того, чем определяется заявление депутата Лаффона, остается во всей своей силе тот факт, что депутат, считающий себя французским социалистом, во время войны социалистической республики против республики буржуазной, играющей к тому же роль простого орудия в руках империалистов той страны, в парламенте которой заседает депутат Лаффон, <…> в качестве нейтрального наблюдателя совершает переезд из Парижа в Варшаву, из Варшавы в Москву, обменивается “товарищескими” суждениями с Дашинским, с членами французской военной миссии и другими организаторами гнусного и бесчестного наступления против Советской России и сознательно уклоняется от того, чтобы заклеймить перед польским, французским и русским пролетариатом его наиболее отъявленных врагов. Ввиду всего вышеизложенного и в ограждение интересов Российской Социалистической Республики со стороны “социалистов”, депутата Эрнеста Лаффона и жену его гражданку Зинаиду Лаффон, связанную с ним политической солидарностью, выслать из пределов Советской Республики, широко опубликовав как в России, так и во всем мире к сведению рабочих масс о причинах этой чрезвычайной меры. Выполнение высылки возлагается на Особый Отдел Всероссийской Чрезвычайной Комиссии» (Двурушников – вон из страны! Приказ Председателя Революционного Совета Республики 31 июля 1920 г., № 232, гор. Москва // Известия. 1920. № 168. 1 авг.).


[Закрыть], но отзывы о нем были самые отрицательные. Я подумал, что он сделал выводы из своего воинственного настроения 1917 г. и является врагом большевизма, в свое время толкнувшего Россию на измену. И был очень удивлен, когда узнал, что ошибся. В следующие годы доходили сведения, что он вместе с Кашеном (тоже сторонником войны в 1917 г.) является одним из крайних во Франции защитников и поклонников советской власти. Поведение его по отношению к ней было настолько сервильным, что, будучи в Париже в 1926 г., я не счел даже возможным сходить к ним, несмотря на старое близкое знакомство с г-жой Лафон. Может быть, с моей стороны это была ошибка. Во всяком случае, для меня осталось невыясненным, чем объяснялся его переход в другой лагерь и даже был ли этот переход, или недопущение его в Россию в 1920 г. было основано на недоразумении.

В декабре 1898 г. мне нужно было возвращаться в Киев. Но я хотел заехать в Петербург и выбрал путь через Стокгольм: лишних расходов этот путь требовал немного, времени – всего одни сутки, зато я рассчитывал без лишних неприятностей провезти через финляндскую границу небольшой пакет недозволенных русских и немецких книг, а сверх того, хотя и мельком, взглянуть на незнакомый мне город и проехаться морем. Я рассчитывал приехать утром, часов в 8, в Стокгольм, а вечером, в 6 часов, уже уехать из него. С вокзала железной дороги в Стокгольме я отправился в пароходную контору и с ужасом узнал, что введен в заблуждение немецким Kursbuch’ом682682
  расписанием движения (нем.).


[Закрыть]: пароход в этот день не уходил, и я должен был остаться в Стокгольме на две ночи и три дня. Это поставило меня в крайне скверное положение: в кармане у меня было отложено на Стокгольм всего 5 шведских крон. Что было делать?

Я пошел бродить по городу в поисках дешевой комнаты и долго не мог найти ничего подходящего. Билетиков683683
  То есть объявлений о сдаче комнаты (устар.).


[Закрыть] было много, но одни хозяйки решительно не хотели разговаривать со мной ни по-немецки, ни по-французски, ни по-английски, – а шведского языка я не знал, и они грубо захлопывали у меня под носом дверь; другие, с которыми я мог договориться, запрашивали слишком дорого или требовали, чтобы я остался по крайней мере на неделю. Наконец, где-то на окраине города я нашел довольно скверную конуру за одну крону в день и снял ее. К счастью, со мной была спиртовая лампочка и остатки чая и сахара. Я купил большой хлеб и три дня жил одним чаем с хлебом. Не лучше было и то, что я не запасся ни одним рекомендательным письмом, не имел (и не мог купить) ни плана города, ни путеводителя и решительно ничего делать не мог. Не мог даже сходить в музеи, потому что вход в них оказался платный. А может быть, и были бесплатные, но вход в них для меня был закрыт моею неосведомленностью и незнанием шведского языка. Днем я еще мог читать, сидя у себя в комнате, но в долгие зимние вечера должен был под мелким моросящим дождиком (был декабрь) бессмысленно бродить по улицам и наблюдать витрины магазинов и снующую толпу, так как лампа в моей комнате была тусклая, воняла и коптила. Это были три очень неприятных дня, и я был рад, когда мог усесться на пароход, отходивший в Або. Оттуда по железной дороге я добрался в Петербург684684
  В. В. Водовозов приехал в Петербург 28 ноября 1898 г. (см.: ГАРФ. Ф. 102. Оп. 91. 3 д-во. 1893. Д. 140. Л. 236).


[Закрыть], благополучно провезя свой небольшой груз.

Характер моей жизни по возвращении в Киев значительно изменился сравнительно с первыми двумя годами. Благодаря кратковременному аресту в 1898 г. у меня образовались дружеские связи в революционных кружках и среди рабочих685685
  Вспоминая о киевских рефератах, на которых «обычными докладчиками и постоянными оппонентами» выступали Н. Н. Новиков, А. В. Луначарский, Н. А. Бердяев, Е. В. Тарле, а со стороны народников – И. А. Дьяков, М. Б. Ратнер и другие, И. Н. Мошинский писал: «Вас[илий] Вас[ильевич] стоял очень близко к нашему с[оциал]-д[емократическому] подполью и оказывал ему весьма ценные услуги всеми доступными ему средствами, в том числе и пером. Жена его Вера Петровна, стоявшая во главе политического Красного Креста, также была очень ценным и заслуженным членом подпольной семьи. Жили Водовозовы в тенистом саду на Десятинном пер. (Андреевский спуск над Подолом) во флигеле, особенно удобном для конспиративных собраний киевских подпольщиков, которые не раз собирались здесь на комитетские собрания и рефераты, и им этот гостеприимный дом должен быть особенно памятен» (Мошинский И. Н. Указ. соч. С. 138).


[Закрыть]. А это было время, когда начинался подъем общественного движения, приведший к революции 1905 г. Университеты бурлили, образовывались партии – социал-демократическая и социал-революционная, возникали рабочие кружки.

Я уже упоминал о существовавшем в Киеве Литературно-артистическом обществе. В него я вступил членом в самом начале своей киевской жизни, но сперва общество интересовало меня мало. Там больше играли в карты и не более раза в неделю устраивали литературные и музыкальные вечера, в общем довольно бледные. По уставу общество имело право устраивать публичные лекции или вечера, но они требовали каждый раз особого разрешения, добиться которого было очень трудно. Но оно также имело право без специального разрешения устраивать небольшие вечера, на которые имели доступ члены общества и гости по рекомендациям членов. Конечно, темы читаемых на них докладов должны были быть литературными.

И вот я прочитал доклад на тему «Шпильгаген. Общественная жизнь в Германии в действительности и по ее изображению в романе “Один в поле не воин”686686
  Роман немецкого писателя «In Reih’ und Glied» (1866) вышел в русском переводе под названием «Один в поле не воин» (СПб., 1867–1868; др. название – «Сомкнутыми рядами») и многократно переиздавался; см.: В[одовозо]в В. Шпильгаген // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. СПб., 1903. Т. 39а. С. 832–834.


[Закрыть]». Изложив вкратце роман и проведя параллель между его героем Лео и Лассалем687687
  Фердинанд Лассаль был прообразом Лео Гутмана («guter Mann» в переводе с немецкого «хороший человек»).


[Закрыть], я затем подробно изложил историю социалистического движения в Германии и закончил моим объяснением бернштейнианства. Конечно, заглавие темы кое к чему обязывало, но я не особенно стеснялся им. Я избегал слов «социализм», «социал-демократия» и взамен говорил об «общественном движении, изображенном в романе Шпильгагена», но имен Бернштейн, Каутский и других спрятать в карман не мог. Я сам нафабриковал рекомендательных контрамарок, то же сделали некоторые другие члены общества; эти контрамарки были переданы студентам, которые даже не раздавали, а продавали их в пользу Красного Креста по 30 копеек, и зала, очень вместительная, вмещавшая до 500 человек, была набита битком. Кое-кто из социал-демократов выступал с возражениями. Лекция имела большой успех, и вечер прошел безнаказанно688688
  Ср.: «Очередной литературно-музыкальный вечер 17 марта вызвал небывалое стечение публики. Первым выступил С. А. Бердяев с двумя стихотворными пьесами <…>. Затем В. В. Водовозов прочитал реферат “Об общественных идеях в новейшей немецкой литературе”. Референт начал с характеристики общего разочарования, водворившегося в германском обществе и литературе на рубеже XVIII и XIX столетий вследствие крушения пылких надежд, которые были порождены великой французской революцией. <…> В особенно популярном среди русских читателей романе Шпильгагена “Один в поле не воин” изображено, как возникло новое движение в германском народе, которое на развалинах иллюзий 1848 года пыталось выстроить новое здание человеческого счастья – дом, где найдут надежный приют все страждущие в этом мире. По мнению Шпильгагена, и это течение с самого начала было обречено на неудачу, потому что его представители в своем стремлении примениться к новым обстоятельствам поставили силу выше права и искали временного союза с теми, кто по существу был им безусловно враждебен… На самом же деле эта новая струя развивалась вширь и вглубь, мощно захватывая в Германии разные слои народа и даже мечтая о возможности повторения 1848 года с полным торжеством в итоге на этот раз. Но он, увы, не повторился, а вместо того в новом течении возник разлад, как на яркий симптом которого г. Водовозов указал на известную книгу Бернштейна, повсеместно наделавшую столько шуму в последнее время. <…> Блестящий, отличавшийся редкой общедоступностью и живостью изложения реферат В. В. Водовозова вызвал очень продолжительные и бурные прения ввиду обнаружившегося принципиального разногласия большинства присутствовавших с лектором. Дебаты затянулись до 1 ч. ночи. Против референта энергично выступило около 10 различных оппонентов» (К. М. В литературно-артистическом обществе // Жизнь и искусство. 1900. № 72. 12 марта).


[Закрыть].

Затем я читал ряд других подобных же лекций на разные общественные темы, всегда придавая им литературное заглавие и форму, а первую свою лекцию повторил в таком же литературном обществе в Одессе. После меня в том же Литературном обществе выступали и другие лекторы, а именно: Н. А. Бердяев689689
  Например, 9 марта 1900 г. Н. А. Бердяев прочитал одну из глав подготовленной им к печати книги «Субъективизм и индивидуализм в общественной философии. Критический этюд о Н. К. Михайловском» (изданной в 1901 г. в Петербурге); оппонентами выступили Е. В. Тарле, М. Б. Ратнер и В. В. Водовозов, указывавший «на противоречие, в которое, по его мнению, впал референт, признав Михайловского одновременно прогрессистом и выразителем идеалов мелкой буржуазии, бывшей четверть века назад уже вполне реакционной», а не той общественной группы, к которой принадлежит и сам Бердяев, и вся публика, собравшаяся его слушать, то есть к интеллигенции (Вечер 9 марта в литературно-артистическом обществе // Жизнь и искусство. 1900. № 80. 20 марта; см. также: Киевская газета. 1900. № 89. 11 марта).


[Закрыть], М. Б. Ратнер, С. Н. Булгаков (поселившийся в Киеве в качестве профессора Политехнического института в 1899 г.), и мы все, а кроме названных лиц еще Тарле и Луначарский, выступали оппонентами друг другу. Эти лекции читались не часто, в полтора года, 1899 г. и начало 1900 г., их было прочитано, вероятно, штук 6 или 7, и это сходило с рук.

За эти полтора года устраивалось довольно большое число чтений, для которых рамки Литературного общества оказывались все же слишком тесными; они устраивались в частных квартирах. На них собиралось человек 30–40. Кроме того, я вел занятия в одном рабочем кружке. Несмотря на наличность в Киеве Новицкого, этот город был в те два года едва ли не наиболее свободным в России; вряд ли где бы то ни было были возможны подобные собрания в таком числе.

С Луначарским я познакомился летом 1897 г.; его отец занимал в Киеве какой-то видный пост по судебному ведомству690690
  А. В. Луначарский был внебрачным сыном Александра Ивановича Антонова, служившего управляющим контрольными палатами в Чернигове, Пскове, Нижнем Новгороде, и Александры Яковлевны Луначарской (урожденной Ростовцевой), ушедшей от мужа, члена Полтавского окружного суда Василия Федоровича Луначарского. Брак официально не был расторгнут, и там же, в Полтаве Александра Яковлевна родила двух сыновей А. И. Антонова, в том числе Анатолия в 1875 г. (подробнее см.: Луначарская И. А. К научной биографии А. В. Луначарского // Русская литература. 1979. № 4. С. 110–127).


[Закрыть]. Он учился за границей691691
  В 1895–1897 гг. А. В. Луначарский учился в Цюрихе; приехав в Россию, он, по его словам, прочитал два реферата в Киеве, «побывал мельком в Москве и Петербурге и вернулся за границу, в Париж, этот раз уже ненадолго» (Луначарский А. В. Воспоминания о революционном прошлом // Луначарский А. В. Воспоминания и впечатления. М., 1968. С. 23–24).


[Закрыть] и только летом наезжал в Киев.

Познакомился я с ним на лодке. Я был большой любитель лодочных катаний: для меня это был единственный спорт, единственная гимнастика и единственный гигиенический отдых, дававший мне хороший сон. Ездил я обыкновенно в компании. Таким же любителем и постоянным моим товарищем был профессор философии Челпанов; охотно ездил также Бердяев; иногда собиралась компания молодежи, и вот в 1897 г. к нам присоединился А. В. Луначарский.

Первое мое впечатление от него было неблагоприятное. Он очень любил говорить, особенно при барышнях; настоящим оратором я бы его не назвал, но у него был хорошо привешенный язык, и говорил он недурно о том, что знал, и, пожалуй, еще лучше и, во всяком случае, смелее о том, чего не знал. Иногда попадался и был уличаем, но всегда очень искусно вывертывался. Он страстно жаждал успеха у женщин – и не имел его. Речь его всегда отзывалась некоторой хлестаковщиной, причем предметом хвастливости тогда была его роль в социал-демократическом движении. Он рассказывал, как то-то сказал Плеханову, то-то – Аксельроду, то-то – Бебелю, как его слова были приняты во внимание и отразились в литературной деятельности первых и парламентской последнего. Он был марксист и притом, как с гордостью говорил, ортодокс. Вместе с тем он был горячий поклонник и знаток французской и русской декадентской поэзии и живописи и умел это свое поклонение связывать со своим марксизмом, подыскивая ему экономически материалистическое объяснение. Объяснение явно хромало в одном отношении. Декадентство для него было течением буржуазно-пессимистическим, то есть выражало настроение буржуазии, приближающейся к своему близкому концу и ищущей утешения в вычурных литературных формах. Из этого для социал-демократа вытекало бы, как казалось мне, презрение к этому явлению и в лучшем случае интерес, как к известному симптому болезни – у врача, но ни в каком случае не сочувствие. А Луначарский питал к нему интерес, несомненно, весьма сочувственный.