Текст книги "«Жажду бури…». Воспоминания, дневник. Том 1"

– Да, – сказал он, – я много передумал и думаю теперь, что хотя полная свобода слова и невозможна, и нежелательна, но что деятельность цензуры была чрезмерна и во многих отношениях вредна.

Эти слова так меня тронули, что у меня не хватило уже жестокости продолжать разговор в начатом тоне, и мы расстались совершенно дружески.

В начале ноября 1904 г. в Петербурге возникла газета «Наша жизнь». Я получил приглашение взять в ней в свои руки иностранный отдел999999
  Летом 1904 г. издатель газеты Л. В. Ходский, живший в своем имении в Бекове Саратовской губернии, ответил В. И. Семевскому, который рекомендовал В. В. Водовозова в качестве постоянного сотрудника «Нашей жизни», что считает отдел иностранной политики «очень важным, требующим для заведования хорошего знатока и современных политических отношений, и их истории, и внутренней политической жизни иностранных государств». Ему указывают несколько таких лиц, в числе которых упомянут и Водовозов, но хотя имя его, как и личность, «очень симпатично», смущает, что для этого он должен переселиться в столицу. Впрочем, 8 сентября Ходский сам обращается к кандидату: «Многоуважаемый Василий Васильевич. Основываясь на письме Василия Ивановича Семевского и предполагая, что содержание его Вам по существу известно, я полагаю, что Вы принципиально ничего не имеете против того, чтобы принять более или менее деятельное участие в затеянной мною газете. Если это так, то Вы сделали бы мне большое одолжение, если бы сообщили, на каких условиях Вы могли бы решиться перебраться в Петербург, чтобы сделаться членом редакции “Н[ашей] ж[изни]” в качестве заведующего иностранным отделом» (ГАРФ. Ф. 539. Оп. 1. Д. 2538. Л. 6–7).


[Закрыть].

Предложение было соблазнительное, хотя мне было очень жаль расставаться с «Киевскими откликами», да и с Киевом, с которым я сжился и сросся за 9 лет пребывания в нем. После долгих колебаний и сомнений я решил принять его, но потребовал только отсрочки до конца ноября, так как на 20 ноября был назначен банкет по случаю 40-летия Судебных уставов10001000
  Учреждение судебных установлений, Уставы уголовного и гражданского судопроизводств и Указ о наказаниях, налагаемых мировыми судьями, были утверждены 20 ноября 1864 г. императорским указом Правительствующему сенату.


[Закрыть], и я должен был выступить на нем с речью. Но, как бы то ни было, мои отношения к «Киевским откликам» прекращались.

Я чувствовал некоторую неловкость, покидая их на исключительно трудном их пути, и боялся, что они отнесутся ко мне как к дезертиру. Но этого не случилось. Напротив, перед моим отъездом устроили в мою честь чаепитие и на нем поднесли мне золотые часы с соответственной надписью и речами, произнесенными Куперником и Василенко. Часы эти потом, во время революции в конце 1917 г., у меня были вырваны из кармана каким-то солдатом, когда я в переполненном вагоне железной дороги продирался через толпу солдат-дезертиров. Я хватился пропажи тотчас же, лишь только продрался через толпу к выходу из вагона, но сделать ничего не мог, не мог даже заподозрить какого-либо определенного солдата; все они смотрели одинаково злыми глазами на буржуя.

Место мое в качестве иностранного обозревателя занял С. Лозинский, молодой человек, незадолго перед тем привлеченный в число пайщиков газеты (впоследствии этот Лозинский выпустил в свет в издании Ефрона дельную книгу: «История инквизиции»10011001
  См.: Лозинский С. Г. История инквизиции в Испании. СПб., 1914.


[Закрыть]).

Во время еврейского погрома в 1905 г. «Киевские отклики» подверглись разгрому и вслед за тем принуждены были закрыться10021002
  «Киевские отклики» выходили до 21 января 1906 г., а затем газета издавалась под другими названиями («Отголоски жизни», «Киевские отголоски жизни», «Киевский голос»); последние номера вышли в июне 1907 г.


[Закрыть].

Глава VII. Союз освобождения и банкетная кампания в Киеве

В начале осени 1903 г., по возвращении из‐за границы, Булгаков, Бердяев и я принялись за организацию местного Союза освобождения. Дело пошло на лад, несмотря на то что в Киеве не было земства, а состав городской думы был исключительно консервативным. Но адвокаты, профессора, железнодорожные и иные служащие, гимназические учителя и многие другие охотно пошли на наше предложение. В состав Союза вошли почти все будущие члены редакции «Киевских откликов» (Александровские, Григорий и Измаил, не вошли; не знаю, предлагали ли им) и многие другие. Отказался вступить в него популярный профессор кн. Евг[ений] Трубецкой, так как журнал «Освобождение» занял в японской войне пораженческую позицию, которой он не сочувствовал.

Получался журнал «Освобождение» в довольно большом количестве экземпляров, рассылаемых в запечатанных конвертах, как простые письма, по различным адресам; пропадал сравнительно небольшой процент. Затем каждый экземпляр шел по рукам и зачитывался даже не до дыр, а до полнейшего уничтожения, что было неизбежно, так как экземпляры, предназначавшиеся для пересылки в Россию по почте, печатались на исключительно тонкой, почти папиросной бумаге.

Как известно, в то же время за границей выходили еще два русских журнала: социал-демократическая «Искра» (под редакцией, в которую в первое время входил Ленин, потом – без него) и социал-революционная «Революционная Россия». Оба они, и особенно первый, проникали в Россию и, в частности, в Киев в еще более значительном числе экземпляров, и притом экземпляров, напечатанных на обычной бумаге и потому по внешности производивших гораздо лучшее впечатление, чем «Освобождение». Объяснялось это тем, что для доставки в Россию эти журналы не нуждались в таких кустарных приемах, но пользовались услугами обычных контрабандистов, тогда как мы не умели наладить настоящей массовой контрабанды. Поэтому у каждого из нас, освобожденцев, обыкновенно бывал в руках всего один экземпляр «Освобождения», и мы не могли его продавать или раздавать, а могли только давать во временное пользование, записывая претендентов в известной очереди. Напротив, распространители двух других журналов имели их десятками и торговали ими.

Я хорошо помню одну барышню, потом ставшую женой младшего Вакара, которая вся так и «искрилась»: и в муфте «Искра», и под пальто «Искра», и за корсажем «Искра». Явление это стало к 1903–1904 гг. настолько общераспространенным, что Новицкий уже не мог угнаться за ним, и барышня, потом ставшая дамой и продолжавшая свою деятельность, долго таким образом бегала по Киеву совершенно безнаказанно.

Кроме задачи распространения журнала «Освобождение», которую наш местный Союз разрешал, таким образом, не вполне удовлетворительно, на нем лежало сообщение фактического материала, то есть писание корреспонденций. Эту задачу мы исполняли хорошо, – я думаю, лучше, чем искровцы и эсеры, потому что связи с правительственными сферами у нас были хорошие, и все, что делалось в них, всякие правительственные безобразия мы знали; но рабочую хронику эсдеки, конечно, вели лучше нас.

Осенью 1904 г. в кругах освобожденцев возникла мысль об устройстве банкетной кампании10031003
  Имеются в виду публичные собрания, организованные «Союзом освобождения» в ноябре – декабре 1904 г.; всего состоялось более 120 «банкетов» в 34 городах, в Петербурге – 20, 21, 28, 30 ноября и 2, 14, 30 декабря (см.: Крылова Е. Н. Банкетная кампания на страницах либеральной печати в 1904 году // Вестник Череповецкого государственного университета. 2014. № 7. С. 40–42).


[Закрыть]. Где (географически) она возникла впервые – я не знаю10041004
  Первый банкет, на котором присутствовало более 650 человек, по поводу 40-летия судебных уставов прошел в Петербурге 20 ноября 1904 г. под председательством В. Г. Короленко; см.: Наша жизнь. 1904. № 17, 22. 22, 27 нояб.


[Закрыть]; она охватила как-то сразу все города России, где только были ячейки [Союза] освобождения, и не миновала и Киева. При мне было устроено в Киеве два банкета: один – в честь Короленко в связи с 25-летним его юбилеем10051005
  Неточность: 25-летний юбилей литературной деятельности В. Г. Короленко отмечался в сентябре 1903 г., то есть до начала банкетной кампании.


[Закрыть], другой – в связи с 40-летней годовщиной Судебных уставов. Особенно удачным вышел этот последний. Разрешение было дано оба раза при условии, чтобы присутствовали только лица по особому приглашению, – в это время, при Святополк-Мирском10061006
  См. воспоминания И. В. Гессена: «Назначение князя Святополк-Мирского преемником Плеве последовало лишь 26 августа [1904 г.], и его заявление [при вступлении в должность 16 сентября], что внутренняя политика должна покоиться на доверии к обществу, было воспринято как отказ от политического абсолютизма убитого министра, как провозглашение “весны”. Усматривая в этом подтверждение правильности моего прогноза, я тотчас прервал свой отдых и в очень взволнованном состоянии выехал через Киев в Петербург. В Киеве я застал возбужденное настроение, провинция вообще была более непосредственна, более порывиста, и – скажу – более искренняя, чем холодный, рассудочный Петербург. Местная группа Освобождения – Н. Бердяев, С. Булгаков, В. Водовозов, кн. Е. Трубецкой – насчитывала много интересных и выдающихся представителей интеллигенции. <…>. Впервые видел я блестяще образованного государствоведа Водовозова, настоящего начетчика – ходячий справочник по государственному праву, – и справка давалась всегда с исчерпывающей обстоятельностью, и голос был обстоятельный, отчеканивающий и ударяющий на каждом слоге. Партийные программы были его стихией, в которой он чувствовал себя как рыба в воде. По поводу его строгой принципиальности циркулировал в товарищеских кругах больше похожий на анекдот рассказ, как на пирушке в загородном ресторане он серьезно просил эстрадную хористку, присевшую к нему на колени, оставить его, так как партийная программа Трудовой группы, к которой он принадлежал, не предусматривает такого случая. А исповеданием веры его была “четыреххвостка” – всеобщее, равное, прямое и тайное избирательное право» (Гессен И. В. В двух веках: Жизненный отчет // Архив русской революции. Берлин, 1937. Т. 12. C. 180).


[Закрыть], разрешения давались сравнительно легко; были взяты большие залы в ресторане.

Слух о предстоящем банкете широко разошелся, и наплыв желающих был громадный; многим приходилось отказывать. Тем не менее было допущено человек 200: все сливки киевской интеллигенции – профессора, адвокаты, железнодорожники, инженеры и другие; десятка два человек проникли без приглашений. С одним из таких у меня вышло столкновение.

Придя на банкет в качестве одного из распорядителей заблаговременно, когда публика только начала собираться, я заметил вертевшегося субъекта с на редкость отвратительной физиономией. Я подошел к нему:

– Простите, у вас есть приглашение?

Он попытался уклониться от ответа, но должен был сознаться, что приглашения нет.

– В таком случае я вас решительно прошу уйти.

Сначала он попытался было не подчиниться, но на повторное приглашение ушел, выразив негодование на наш отвратительный бюрократизм.

Минут через пять, однако, я вновь увидел его, и повторилась та же история; он вновь ушел и вновь появился. У главного входа сидел контролер, проверявший приглашения; несколько минут спустя, когда публика валила густой толпой, прорваться без приглашения было можно, но в это время можно было пройти только каким-нибудь черным ходом. Так он и остался; я указал на него Василенко, который в свою очередь пробовал его удалить, но результат был тот же.

Речей было много, все речи – очень определенные и все били в одну точку, которую можно срезюмировать лозунгом: долой самодержавие. Особенно блестящей по форме, хотя и наиболее умеренной и осторожной по содержанию была речь Евг[ения] Трубецкого, хороша – речь Булгакова, слабее – речи Ратнера и Куперника. В числе других говорил и я10071007
  Пресса сообщала, что на затянувшемся далеко за полночь «ужине по подписке» с участием свыше 500 человек, проходившем в большом зале Литературно-артистического общества, с речами, которые «сопровождались и прерывались бурными аплодисментами», выступили профессора Киевского университета В. Я. Железнов, И. В. Лучицкий, кн. Е. Н. Трубецкой и Политехнического института В. Г. Бажаев, С. Н. Булгаков, Ю. Н. Вагнер, С. А. Иванов, присяжный поверенный Л. А. Куперник, помощник присяжного поверенного М. Б. Ратнер, литераторы В. В. Водовозов, И. М. Стешенко и др. (см.: Празднование 40-летия судебных уставов // Киевские отклики. 1904. № 324. 22 нояб.; К банкетам // Наша жизнь. 1904. № 20. 25 нояб.).


[Закрыть].

Когда был исчерпан список заранее намеченных нами ораторов, слово дали ораторам из публики. Это были по большей части молодые социал-демократы, которые пытались внести другую ноту и которая может быть сформулирована так: вы, собравшиеся здесь интеллигенты, – мразь; сделать вы ничего не можете, если не пойдете за пролетариатом; только в классовой борьбе и только пролетариатом может быть завоевана истинная свобода. Речи были слабы, хуже других говорил в этом духе Вова Вакар, решительно не обнаруживший ораторского дара, хотя в это время он был уже помощником присяжного поверенного. Публика начала расходиться, к тому же было уже около 1 часа ночи10081008
  Как докладывал 22 ноября 1904 г. начальник Киевского охранного отделения, «устроителями сего обеда» явились профессор Ю. Н. Вагнер и литератор В. В. Водовозов, которые и собирали подписи желавших принять в нем участие, число каковых достигло 600. Хотя секретарь Литературно-артистического общества И. М. Стешенко заявил, что допустит в зал не более 360 записавшихся, за столами и на хорах оказалось еще до 200 человек: студентов, слушательниц зубоврачебных и фельдшерских школ, рабочих. Ораторами было произнесено до 15 речей политического характера, причем С. Н. Булгаков коснулся роли журнала «Освобождение», Водовозов «старался выяснить преимущество демократического образа правления», указывая на «необходимость требовать политической свободы», а Вагнер, призвав собрание «почтить память борцов, павших и пострадавших за свободу, вставанием», резюмировал общий итог речей: «1) «требовать созыва учредительного собрания народных представителей, выбранных прямым тайным голосованием всего народа, без различия состояния, пола и религии, для передачи в его руки управления страной и 2) предъявить требование немедленного освобождения и полной амнистии для всех политических». Уже после того, как собрание объявили закрытым, а председатель общества Н. П. Рузский удалился, Водовозов остановил публику, собиравшуюся разойтись, предложением голосовать за оглашенную Вагнером резолюцию, на что присутствующие ответили возгласами: «Согласны» (ГАРФ. Ф. 102. Оп. 230. ОО. 1902. Д. 600. Л. 18–21).


[Закрыть].

Дня через два после этого я собирался уезжать в Петербург, как вдруг получил приглашение явиться к генерал-губернатору. Драгомиров незадолго перед этим покинул генерал-губернаторский пост, и генерал-губернатором был пользовавшийся очень дурной репутацией Клейгельс10091009
  Неточность: Н. В. Клейгельс был назначен киевским, подольским и волынским генерал-губернатором еще в декабре 1903 г., но С. Ю. Витте, характеризуя его «весьма ограниченным, малокультурным и гораздо более знающим природу жеребцов, нежели природу людей», тем не менее отмечал, что как человек он «был недурной и довольно комичный, комичный своей важностью», а «во время своего довольно кратковременного генерал-губернаторства ничего ни дурного, ни хорошего не сделал и местным населением если не был любим, то и не был ненавидим» (Витте С. Ю. Воспоминания: Царствование Николая II. Л., 1924. Т. 1. С. 278).


[Закрыть]. Приглашение грозило опасностью высылки, и можно было уклониться от него, даже не ускоряя, а только не откладывая мой предположенный отъезд. Но у нас было заранее решено: в случае вызова к какой-либо власти вести себя открыто, имена официальных ораторов называть, от изложения их речей отказываться, свою речь каждый может излагать как хочет, неофициальных ораторов не называть.

Ввиду этого решения я с одобрения Василенко и еще нескольких товарищей по редакции решил не бежать, но предстать пред грозные очи генерал-губернатора. Все обошлось очень недурно.

Генерал-губернатор принял меня по форме очень любезно, не по-начальнически, а как доброго знакомого и начал с извинения, обнаружив при том весьма большую осведомленность в моих делах и намерениях.

– Вы меня простите, что я вас побеспокоил; вы, кажется, собирались уезжать в Петербург? Но мне хотелось знать именно от вас, что произошло на собрании 20 ноября, о котором ходят такие, вероятно, сильно преувеличенные слухи. Ведь вы, кажется, были одним из организаторов и распорядителей, а также и ораторов?

– Да.

– Так вот я и хочу осведомиться из первых рук. Скажите, пожалуйста (и далее продолжалось все в этом вежливом тоне. – В. В.), там были только приглашенные лица или также лица, не получившие личного приглашения?

– По общему правилу там были только приглашенные лица. Но был один человек, отказавшийся назвать свое имя, который приглашения не имел. Мы, распорядители, настойчиво просили его удалиться, но он отказался подчиниться нашему требованию. Тогда мы решили, что он, вероятно, приглашен вами для осведомления…

– Мною?! Что вы говорите! Зачем было мне его посылать?

– Ну так, значит, мы ошиблись; в таком случае, вероятно, генералом Новицким. Во всяком случае, не желая скрывать что бы то ни было ни от вас, ни от генерала Новицкого, мы решили его оставить, тем более что вывести его мы могли бы только силой, а устраивать скандал нам не хотелось.

– Нет, я никого не посылал. Были речи? Кто говорил?

Я перечислил официальных ораторов.

– Больше никто?

– Нет, еще оратора два-три, но я не знаю их фамилий.

– Значит, они не из ваших знакомых и приглашены не вами лично?

– Совершенно верно.

– А что говорил, например, князь Трубецкой?

– Простите, передавать чужие речи очень трудно, – очень легко изложить неверно, и в таком случае берешь на себя большую ответственность.

Генерал-губернатор не настаивал.

– А вы что говорили?

– Я говорил преимущественно о той полемике, которую в течение многих лет вел «Вестник Европы» с «Московскими ведомостями» по вопросу о совместимости судебных уставов с самодержавием10101010
  Имеется в виду полемика о контрреформе 1889 г. Был создан институт земских участковых начальников с передачей им как административной, так и судебной власти в отношении крестьянства 37 губерний Европейской России; консервативные «Московские ведомости» приветствовали это отступление от реформы 1864 г., считая, что выборный независимый суд представляет угрозу для самодержавия, а либеральный «Вестник Европы» резко осуждал, полагая, что происходит восстановление сословного суда.


[Закрыть], и, со своей стороны, доказывал правоту последних.

Мое изложение собственной речи было верно, но – cum grano salis10111011
  с крупинкой соли (букв., лат.), т. е. с некоторой поправкой.


[Закрыть] и не совсем полно. Клейгельс, без сомнения имевший и до меня довольно полные и точные сведения о содержании речей, видимо, понял это и улыбнулся.

– Значит, слухи, что собрание имело характер антиправительственной сходки, преувеличены?

– Они не преувеличены, они просто не верны.

– Ну очень рад, очень рад. Я, значит, могу считать, что я теперь осведомлен из вполне достоверного источника.

В тоне звучала явная ирония, но слова были строго корректны. Простились мы как добрые знакомые, и я ушел благополучно.

В тот же день я рассказал эту беседу в редакции, а затем с вечерним поездом, тоже вполне благополучно, уехал в Петербург. Никого другого генерал-губернатор к себе по этому делу не вызывал, и никаких последствий банкет не имел. Недаром это была «весна» Святополк-Мирского10121012
  Слова из стихотворения Ф. И. Тютчева «Графине Е. П. Ростопчиной» (1850) «…Как бы повеяло весною, Как бы запело о весне…» использовались как политическая метафора, см.: Ачкасов А. «Повеяло весною…»: Речи г. министра внутренних дел князя П. Д. Святополк-Мирского и толки о них в прессе. М., 1905. С. 27. Выступая за «искренне благожелательное и искренне доверчивое отношение к общественным и сословным учреждениям и к населению вообще», Святополк-Мирский разрешил проведение съезда земских деятелей (с участием 104 делегатов), резолюция которого от 8 ноября 1904 г. призывала к «участию народного представительства как особого выборного учреждения в осуществлении законодательной власти, в установлении государственной росписи доходов и расходов и в контроле за законностью действий администрации», к обеспечению свободы совести, вероисповедания, слова, печати, собраний и союзов, равенству личных, гражданских и политических прав, «проведению в жизнь принципа неприкосновенности личности и частного жилища» (Резолюции, принятые земским съездом // Земский съезд 6‐го и сл. ноября 1904 г. Краткий отчет. Paris, 1905. С. 16–17).


[Закрыть]. А для общественного настроения этот банкет сделал очень много.

Банкетная кампания продолжалась и после моего отъезда; в течение первого полугодия 1905 г. было устроено еще, кажется, два банкета по разным поводам с таким же или даже более значительным успехом.

Глава VIII. Переезд в Петербург. – «Наша жизнь». – Союз освобождения в Петербурге. – Так называемый освобожденческий проект конституции

В конце ноября 1904 г. я приехал в Петербург. Приехал один, – жена не могла так быстро ликвидировать свое киевское издательство и осталась в Киеве; я сохранил за собой и квартиру. В Петербурге же я поселился временно у моей матери, хотя у нее не было для меня отдельной комнаты; жил в столовой. Впрочем, я только ночевал и по утрам до завтрака был дома; после завтрака уходил в редакцию «Нашей жизни», к обеду не поспевал, но возвращался часам к 7–8, наскоро один обедал и затем почти всегда уходил на какое-нибудь собрание.

Газета «Наша жизнь» была основана профессором финансового права и политической экономии Леонидом Владимировичем Ходским. Подал прошение он давно, чуть ли не за год. Но при Плеве получить разрешение было трудно. Ходского спрашивали, не будет ли его газета петербургским двойником «Русских ведомостей»; он отвечал, что у него свой план и своя программа. Наконец, уже в «весну» Святополка, Ходский получил разрешение и торопился пустить газету в ход, чтобы зарекомендовать ее читателям перед новым (1905) годом.

В состав редакции Ходский пригласил С. Н. Прокоповича, Е. Д. Кускову, В. Я. Богучарского, В. В. Хижнякова, В. В. Португалова, Р. М. Бланка, [М. А.] Славинского, В. С. Голубева (перед тем редактора превосходного журнала «Саратовская земская неделя»), Л. М. Неманова и других; за исключением последнего, все названные лица входили в петербургский Союз освобождения, а большинство из них было хорошими личными знакомыми Ходского по Саратову, где у Ходского было имение. Эта группа пригласила меня и еще несколько лиц.

Первый номер вышел 1 или 2 ноября 1904 г.10131013
  Неточность: № 1 газеты «Наша жизнь» вышел 6 ноября 1904 г., и Е. Д. Кускова вспоминала: «Передовая статья была написана в спокойном тоне; она сдержанно, но определенно характеризовала задачу газеты: газета должна была стать органом тех прогрессивных течений, которые наиболее активно стремились к участию общественных представителей в деле управления страной, к противоположению началу бюрократизма начал истинного самоуправления. Статьи были написаны, вся редакция была в ночь на 6 ноября в типографии и с волнением ждала рождения первого номера. Он родился, но… тут же был задушен гневным и дико-злым духом нашей жизни, для которого свободный дух и призывы “Нашей жизни” были нестерпимы. Номер был задержан цензурным комитетом, но незначительное число городских подписчиков газету получило и о ней уже говорили, когда к часу дня восходящее солнце “доверия”, это тусклое солнце чахлой весны, князь Святополк-Мирский освободил номер из-под ареста. На Невском проспекте в киосках огромные толпы народа расхватывали номер» (Кускова Е. Давно минувшее (6 ноября 1904 – 6 ноября 1906 г.) // Товарищ. 1906. № 106. 5 нояб.).
  Ср.: «“Наша жизнь” – ежедневная газета, выходящая в С.-Петербурге с 6 ноября 1904 г. <…> “Н[аша] жизнь” охотно давала место отдельным сотрудникам социал-демократам; ведя борьбу с партиями правыми, она никогда не нападала на левых. Ближайшими сотрудниками и членами редакции были С. Н. Прокопович, Е. Д. Кускова, В. В. Хижняков, В. Я. Богучарский, В. В. Водовозов, В. В. Португалов, П. Е. Щеголев, В. С. Голубев, Н. П. Ашешов, Д. А. Левин, А. М. Рыкачев, Л. М. Неманов, К. И. Диксон, И. В. Жилкин и др.; первые 4 скоро вышли из состава ред[акции], Ашешов вышел в дек. 1905 г. После № 1 “Н[аша] жизнь” подверглась 1-му предостер[ежению] и запрещ[ению] розн[ичной] продажи; вскоре последовало 2‐е, а в февр. 1905 г. – 3‐е предостережение и запрещение на 3 месяца. 6 мая 1905 г. газета стала вновь выходить, но с обязательством представлять в сверстанном виде не позже 11 ч. веч[ера] на просмотр в цензуру. Многие номера конфисковались, в других цензура запрещала отдельные статьи, иногда отдельные фразы и слова, зачеркивая не только фактические известия, но и перепечатки из других газет» (В[одовозо]в В. Наша жизнь // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. СПб., 1906. Доп. т. 2. С. 254–255).


[Закрыть] Около того же времени вышел, тоже в Петербурге, также первый номер старой, но обновленной газеты «Сын Отечества», издателем которого отныне был Юрицын, фактическим редактором – известный специалист по вопросам городского и местного самоуправления Григорий Ильич Шрейдер, переселившийся для этого из Москвы в Петербург10141014
  Ср.: «18 ноября 1904 г. вышел № 1 обновленного “С[ына] О[течества]”; редактором-издателем подписывался С. П. Юрицын, действительным редактором был Г. И. Шрейдер. Газета выходила без предварит[ельной] цензуры. <…> В числе его сотрудников было много членов Союза Освобождения. Уже за № 1 газета получила первое предостережение и запрещение розничной продажи. Эта кара усилила симпатии к газете, и она сразу стала расходиться в нескольких десятках тысяч экземпляров. После № 8 газета получила второе предостережение, а после 12‐го № – третье, с приостановкой на 3 месяца и отдачей по возобновлению под предварительную цензуру. У С. П. Юрицына в запасе было разрешение на другую газету без предв[арительной] цензуры – “Наши дни”, официальным редактором которой был Н. М. Невежин. В действительности и редакция, и состав сотрудников остались прежние. № 1 вышел 18 декабря 1904 г., последний, № 39, – 5 февр. 1905 г.; за это время газета получила 3 предостережения и запрещение розничной продажи. В марте 1905 г. возобновился “С[ын] О[течества]”, с обязательством представлять в цензуру каждый № не позже 11 ч. вечера накануне выхода. Бывали месяцы, когда из 30 № конфисковались 15» (В[одовозо]в В. Сын Отечества // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. СПб., 1907. Доп. т. 2а. С. 726–727).


[Закрыть].

В обеих газетах главный состав редакции принадлежал к Союзу освобождения, и обе газеты поэтому считались освобожденческими. Но тем не менее между ними было отличие в оттенке. Сперва оно было едва заметным, потом, после октября 1905 г., стало явственным. «Наша жизнь» группировала у себя членов Союза освобождения преимущественно либо с кадетским (употребляю термин, тогда еще не существовавший), либо с социал-демократическим уклоном; однако я не мог считаться принадлежащим ни к тому, ни к другому уклону, – через два года я попал в народническую Трудовую группу. Напротив, «Сын Отечества» имел эсеровский уклон, а в конце 1905 г. даже и формально явился органом эсеровской партии10151015
  Ср.: «С ноября 1905 г. редактором начал подписываться Шрейдер, Юрицын – только издателем. 15 ноября 1905 г. в состав редакции вошли, кроме Шрейдера, Н. Кудрин [Русанов], В. Мякотин, А. Пешехонов, В. Чернов. Газета стала органом партии социалистов-революционеров» (Там же).


[Закрыть].

Обе газеты сразу заняли место на крайнем левом фланге легальной печати, причем тон «Нашей жизни» был всегда несколько более сдержанным и, я позволю себе прибавить квалификацию, более серьезным (хотя и признаю субъективность этой квалификации); тон «Сына Отечества» – более радикальным, может быть, будет позволено сказать – более хлестким. «Наша жизнь» предпочитала передовые статьи длинные и основательные, занимавшие по 1½–2 столбца, типа передовых статей «Русских ведомостей», вызывавших немало насмешек по их адресу. «Сын Отечества» ввел в моду коротенькие, строк в 30–40, передовые статьи, в которых мысль высказывалась ярко, резко, но догматически, без доказательств. «Сын Отечества», в общем, был живее, «Наша жизнь» – суше.

Сильно отличались у нас и внутренняя организационная сторона, и материальная основа. «Сын Отечества» управлялся, сколько я знаю, в первое время единоличной властью Г. И. Шрейдера, при наличности совещательного редакционного совета. У нас был довольно многочисленный (человек 15–20) редакционный комитет, и управлялись мы республиканским образом, то есть фактический редактор выбирался редакционным комитетом из своего состава закрытой подачей голосов.

Сам Ходский был издателем, ответственным редактором, членом редакционного комитета, но не редактором. Однако и в качестве основателя и издателя газеты, и в качестве ответственного редактора, отвечающего перед цензурой, он сохранил за собой право неограниченного вето как на избрание редактора и приглашение новых сотрудников, так и на статьи. Человек он был, безусловно, вполне порядочный, но характер у него был не особенно приятный. На всякое предложение у него всегда первое душевное движение было ответить: нет, не согласен. Тогда с ним приходилось спорить, долго и трудно, но в конце концов обломать его всегда было можно, притом легче в беседе с глаза на глаз, чем при коллективном обсуждении. Для коллегиальной работы это был человек не скажу совершенно не подходящий, но тяжелый и неудобный, а между тем он сам же пригласил редакцию на основе коллегиальности. При этом чувствовалось и расхождение в политических взглядах: редакция была гораздо радикальнее Ходского, которого политическое место было на самом правом фланге кадетов или даже правее – где-нибудь в Партии мирного обновления10161016
  Прогрессивная партия мирного обновления, сорганизовавшаяся в июне 1906 г. из левых октябристов и правых кадетов как фракция в 1‐й Государственной думе, была официально зарегистрирована в октябре под названием «Общество мирного обновления»; сторонница конституционной монархии с двухпалатным парламентом; печатные органы: газеты «Слово» (редактор М. М. Федоров) и «Московский еженедельник» (редактор кн. Е. Н. Трубецкой); см.: Водовозов В. Партия мирного обновления // Товарищ. 1906. № 31, 32. 10, 11 авг.


[Закрыть] (формально он никогда ни к какой партии не принадлежал и, по своей недисциплинированности и индивидуализму, принадлежать не мог бы).

Вначале Ходский принимал очень деятельное участие в делах редакции. Днем работал в редакции, по ночам сидел в типографии, а так как в то же время он был профессором в нескольких учебных заведениях, то скоро утомился. К тому же и вообще он был не очень работоспособный человек, сам себя называл «человеком утренней работы»; к вечеру он всегда сильно уставал и работал через силу. Через полгода такого напряжения он устал и сравнительно мало обращал внимания на газету. Но газетный зуд в нем остался; он мечтал о новых газетных предприятиях, о вечерней газете, о газете для рабочих, делал попытки основания таковых10171017
  Имеются в виду основанные Л. В. Ходским ежедневная общедоступная политическая, литературная и общественно-экономическая газета «Столичная почта» (1 октября 1906 – 4 марта 1908) и еженедельное литературно-общественное и научное приложение к ней «Иллюстрированный еженедельник» (1907 – 16 февраля 1908).


[Закрыть], а когда «Наша жизнь» (или, точнее, ее заместительница) в 1907 г. погибла10181018
  Приговором Петербургской судебной палаты от 17 августа 1906 г. «Наша жизнь» была запрещена, и ее подписчикам высылалась политическая, литературная и экономическая газета «Товарищ» (1 апреля 1906 – 30 декабря 1907).


[Закрыть], то он хлопотал об основании новой газеты и действительно добился своего10191019
  Имеется в виду политическая, литературная и экономическая газета «Наш век» (1908. № 961–968. 1–10 января), продолжавшая нумерацию «Нашей жизни».


[Закрыть].

До моего приезда обязанности фактического общего редактора исполнял сам Ходский. Вскоре после моего приезда нам было предложено выбрать такового. Мы почти единогласно избрали Прокоповича. Но между Прокоповичем, с которым Ходский был хорошо знаком раньше и которого сам пригласил в редакцию, и Ходским к этому времени пробежала черная кошка. Поэтому Ходский прямо выразил крайнюю обиду:

– Я, конечно, сам желал выборов редактора, но считаю крайне обидным, что вы, зная, что я недоволен Прокоповичем, выбрали именно его в пику мне. Я не могу его утвердить.

Но после долгих разговоров утвердил.

Надо сознаться, однако, что прав в этом случае был Ходский, а не мы. Крупный ученый, серьезный экономист, Прокопович был мало пригоден в редакторы газеты; он слишком для нее тяжеловесен и, может быть, слишком серьезен, а кроме того, недостаточно мягок в обращении с сотрудниками и не всегда достаточно терпим к чужим мнениям. Он скоро сам это понял и не только сложил с себя звание редактора, но [и] почти перестал бывать в редакции, время от времени присылая в нее свои всегда в высшей степени ценные статьи. Зато большую живость и отзывчивость, вообще чисто газетный темперамент, обнаруживала его жена, Екатерина Дмитриевна Кускова, до конца бывшая душой газеты, хотя никогда не занимавшая места редактора.

Редакторами у нас были в разное время (не помню, в каком порядке) Бланк, Богучарский, Португалов10201020
  Официальными редакторами газеты «Наша жизнь» состояли: с 6 ноября 1904 г. Л. В. Ходский и А. Н. Котельников (№ 1–349), с 22 января 1906 г. В. В. Водовозов (№ 350–423), с 20 апреля 1906 г. Д. А. Левин (№ 424–456), затем К. И. Диксон (№ 457–494).


[Закрыть].

Сильно отличались две газеты («Сын Отечества» и «Наша жизнь») также по своей материальной основе. Юрицын был богатый человек, и значительную часть своего богатства, говорят – не менее 100 000 рублей, он вложил в газету. Напротив, Ходский был профессор и, сверх того, помещик, но помещик третьей руки Саратовской губернии, имение которого давало совершенно ничтожный доход. Жил он всегда очень скромно, делал сбережения и теперь решил эти сбережения – не знаю, все ли или часть, – вложить в газету. Это составляло капитал в 20 000 рублей.

Если в Киеве 10 000 были ничтожной суммой, с которой начинать газету было очень рискованно, то в Петербурге 20 000 рублей были суммой, с которой в обычное время начинать газету было смешным безумием. Ведь тут надо выдерживать конкуренцию таких богатых органов, как «Новое время» и «Новости»10211021
  Полное название издания – «Новости и биржевая газета».


[Закрыть] (а в этот момент – хотя бы и «Сына Отечества»); тут нельзя обойтись без собственных телеграмм, как из России, так и из‐за границы, без хорошо поставленного и очень дорого обходящегося репортажа, без настоящих корреспондентов с театра военных действий и т. д.

Но в том-то и дело, что время было не обычное. Революция чувствовалась в воздухе, война велась, и контингент читателей возрос в небывалой степени; этого контингента хватило с избытком на две новые газеты. Первый номер разошелся в розничной продаже в каком-то небывалом до тех пор числе экземпляров10221022
  См. письмо М. Горького, адресованное Е. П. Пешковой, от 7 ноября 1904 г.: «“Наша жизнь” была утром 6‐го арестована Зверевым (Начальник Главного управления по делам печати. – В. Г.). Мирский в 3 ч. снял арест, было продано около 40 т[ысяч], издание повторено». 12 ноября Горький продолжил тему: «К “Нашей жизни” отношение удивительно трогательное! В контору нельзя попасть, ибо на лестнице и на панели стоят сплошной массой люди, жаждущие жизни. В день запрещения розницы [10 ноября] подписка сразу поднялась на 1263, на другой день на 3489, провинция подписывается по телеграфу. Ходский махает руками и уверен, что его сошлют в Сибирь» (Горький М. Полн. собр. соч. Письма: В 24 т. М., 1998. Т. 4. С. 171, 174).


[Закрыть], – и не разошелся в еще большем только потому, что не ожидавшая такого спроса типография не могла напечатать больше. Второй номер разошелся, конечно, меньше, но все-таки очень сильно; объявления к нам пошли, и таким образом с первого номера газета окупалась и стояла вполне прочно на собственных ногах. Не знаю, бывали ли когда-нибудь в России подобные случаи. Цифра нашего тиража сильно колебалась, но всегда выражалась несколькими десятками тысяч экземпляров.

Нужно заметить, правда, что газета была обставлена очень скромно и делать большие траты, хотя бы на свое улучшение, не позволяла. Фактический редактор получал у нас 300 рублей жалованья; правда, сверх того он имел право на построчный гонорар, но, занятый по горло редакцией, писать почти не имел возможности. Я получал 200 рублей, причем гонорара за статьи в своем отделе не получал, – получал его только за статьи в других отделах, каковые писал довольно редко. В таком же роде были и другие вознаграждения. Корреспондентом на театре военных действий, и корреспондентом превосходным, у нас был тогда еще очень молодой и очень талантливый человек – Рыкачев (сын известного академика, впоследствии, в мировую войну, пошедший добровольцем и убитый в одном из первых сражений). Цифры его вознаграждения я теперь не помню, но помню, что оно поражало своей незначительностью в сравнении с вознаграждением в других столичных газетах, не говоря уже о старых и прочных, но и в таких, как «Сын Отечества».

Итак, газета стояла прочно на своих ногах, но только три месяца – до 5 февраля 1905 г. В этот день она, как и «Сын Отечества», была запрещена на 3 месяца. Когда газета запрещена, то доходы ее прекращаются совершенно; деньги, полученные за объявления, надо возвратить, подписчиков надо вознаградить, а расходы если и не в полном объеме, то в значительной части сохраняются. За квартиру надо платить по-прежнему, типографию надо ублаготворить, постоянных сотрудников нельзя вышвырнуть на улицу. Нам, членам редакции, Ходский предложил за время запрещения платить жалованье в размере двух третей; мы нашли это предложение в высшей степени благородным и приняли без разговоров.

С этих пор материальное положение газеты пошатнулось. Пришлось сделать большие долги. После возобновления редкую неделю газета не подвергалась конфискации хотя бы раз, а то и два, и три в неделю. Это наносило все новые и новые удары, долги газеты росли. Затем начались судебные процессы, газета была запрещена и возобновилась под другим именем10231023
  С 15 декабря 1905 г. по 21 января 1906 г. вместо «Нашей жизни» выходила ежедневная газета «Народное хозяйство» (№ 1–31) под редакцией сначала В. С. Голубева, а затем В. В. Водовозова (с № 23).


[Закрыть]. Все это стоило больших денег. Долгое время газета жила кредитом, созданным в первые месяцы благополучия, но в конце концов он был исчерпан и газета погибла. Об этом – потом.

Моя литературная работа не ограничивалась в это время «Нашей жизнью». Иногда (редко) я посылал статьи в «Киевские отклики», продолжал вести из Петербурга иностранное обозрение в одесских еженедельных «Южных записках» (хотя этой работой тяготился и считал ее нецелесообразной, так как она запаздывала, но Панкеев не отпускал меня10241024
  15 февраля 1905 г. В. В. Водовозов писал К. М. Панкееву: «Многоуважаемый Константин Матвеевич. Я еще раз настойчиво прошу об отставке. Я слишком хорошо знаю, что я веду отдел в “Южных записках” не так, как следует, и эта работа не доставляет мне в настоящее время ни малейшего удовлетворения и поэтому она для меня делается тяжелой» (ГАРФ. Ф. 539. Оп. 1. Д. 2673. Л. 5).


[Закрыть]), писал в «Праве» и в некоторых других органах: вообще этот период 1904–1906 гг. был в моей литературной деятельности количественно особенно продуктивным. Написал я несколько брошюр – о всеобщем избирательном праве, о пропорциональной избирательной системе (к которой я относился отрицательно), позднее, когда цензурные условия стали лучше, – об учредительном собрании и др., всего более 10 брошюр. Большая их часть была издана «Донской речью» Парамонова, некоторые – другими издательскими фирмами10251025
  См.: Всеобщее избирательное право на Западе. Ростов-на-Дону: «Донская речь» Парамонова, [1905]; Проект избирательных законов в Учредительное собрание и парламент. Ростов-на-Дону: «Донская речь» Н. Парамонова, 1905; Избирательное право в Европе и России. СПб.: Акц. общ. Брокгауз – Ефрон, 1906, и др.


[Закрыть]. Первая из названных брошюр (о ней я говорил выше) разошлась почти в 100 000 экземпляров.

Кроме того, я время от времени читал доклады и публичные лекции, легально и нелегально, и работал в Союзе освобождения.

В петербургском Союзе освобождения еще ранней осенью возникла мысль о выработке русского проекта конституции. Конечно, никто не думал, чтобы проект когда-либо мог быть конкретно осуществлен; предполагалось, что он будет государственно-правовой программой Союза освобождения и явится агитационным орудием.

Мысль петербуржцев встретила сочувствие в московском Союзе освобождения; я был приглашен принять участие в работе, хотя жил тогда еще в Киеве10261026
  27 октября 1904 г. В. В. Водовозов выступил в Литературно-артистическом обществе с рефератом, о содержании которого начальник Киевского охранного отделения сообщал: «Набросав общий очерк организации выборов в государственные учреждения в некоторых западноевропейских государствах, он перешел к вопросу о том, как должны быть организованы выборы во всероссийский парламент, и доказывал, что избирательное право в России должно быть всеобщее, прямое, с тайной подачей голосов». Как указывалось в «полученном агентурным путем» письме одного из слушателей реферата, Водовозов говорил, что в такой момент, как теперь, «стыдно не быть подробно знакомым с избирательным правом», и публика, а ее собралось «тьма, вся мыслящая», состоявшая в большинстве из молодежи, слушала «с напряженным вниманием», наградив лектора аплодисментами (ГАРФ. Ф. 102. Оп. 230. ОО. 1902. Д. 600. Л. 13–14, 16–17).


[Закрыть].

Я съездил из Киева в Петербург и Москву – помнится, это было в сентябре 1904 г., – и участвовал в собраниях кружков, петербургского и московского. Конечно, это не были Союзы освобождения в полном составе; это были выделенные ими комиссии. В петербургской комиссии наиболее видными участниками были Вл[адимир] М[атвеевич] Гессен и Н. Ф. Анненский; появлялся в нем и И[осиф] Вл[адимирович] Гессен, но редко. Московский был более многолюден и более деятелен. В нем усиленно работали Ф. Ф. Кокошкин, П. Н. Новгородцев, С. А. Котляревский, И. И. Петрункевич, Гр. И. Шрейдер.

Шрейдер занимал совершенно особенное место: он был секретарем московского Союза освобождения, притом секретарем на жаловании, – явление совершенно исключительное в нелегальных партиях и организациях, и всего себя отдавал делу Союза; поэтому он был членом комиссии ex officio10271027
  по должности (лат.).


[Закрыть]. В ноябре Шрейдер отказался от секретарства и, как я уже говорил, переехал в Петербург; вместе с тем он стал членом петербургской комиссии. Принимал, хотя не постоянное, участие в московской комиссии живший тогда в Ярославле Дмитрий Иванович Шаховской. Я был посредником между петербургской и московской комиссиями.

Наша задача была выработать проект конституции и избирательного закона Российской империи, а также объяснительные записки к ним. Основные принципы – свободы, парламентаризм, всеобщее избирательное право, равноправие национальностей, широкое развитие местного самоуправления – были безусловно общими для всех освобожденцев и ни малейших споров не возбуждали. Не возбуждало споров и то, что проект должен быть приноровлен к существовавшим тогда условиям; о республике никто еще практически не думал, и конституция должна была быть монархической.

Но был один вопрос, вызывавший большие споры: вопрос о двухпалатности. Москвичи – кажется, все (если память меня не обманывает, не исключая и будущего эсера Шрейдера) – были сторонниками двухпалатности; петербуржцы, в особенности Анненский, но также и Гессен, и другие, – однопалатности. Я был сторонником двухпалатности.

Вопрос о женском избирательном праве тогда мало еще кого интересовал, и хотя в Петербурге Анненский, в Москве Котляревский высказывались за его введение в наш проект, но не настаивали и легко уступили большинству, считавшему преждевременным возбуждать этот вопрос, еще не поставленный жизнью и только чисто теоретически разрешаемый в положительном смысле левыми партиями.

Вопрос о пропорциональной выборной системе ни разу никем не был даже поднят; все будущие горячие сторонники пропорции, как Кокошкин, Котляревский и другие, тогда еще были сторонниками мажоритарной системы10281028
  При мажоритарной выборной системе побеждают получившие большинство голосов, а при пропорциональной мандаты распределяются пропорционально количеству полученных голосов.


[Закрыть]; а пропорционалисты тогда имелись только в рядах двух левых партий и, вероятно, потому только, что она была установлена в программе немецкой социал-демократии; в России же в их рядах положительно не было ни одного человека, сколько-нибудь знакомого с вопросом. Единственный известный мне пропорционалист в рядах Союза освобождения, П. Н. Милюков, в выработке нашего проекта участия не принимал.

Затем, как всегда, возникла масса частных вопросов, до способа формулировки статей конституции и мотивировки в объяснительной записке, вызывавших споры как внутри каждой комиссии, так и между комиссиями в целом. Работа была разделена по отделам между двумя комиссиями, а когда накапливалось достаточно материала, то являлась надобность для согласования петербургской и московской работы, и я ехал в Москву. В течение зимы 1904–1905 года таких поездок я совершил 6 или 7, по большей части на один, иногда на два-три дня, реже больше; иногда соединял с этой поездкой прочтение какого-нибудь доклада. Особенно охотно ездил я после 5 февраля, когда газета «Наша жизнь» бездействовала и я не должен был отрываться от газетной работы. Раза два бывал в Петербурге для той же цели Шаховской. В Москве в это время у меня было постоянное пристанище – квартира (в университете) Владимира Ивановича Вернадского, с которым я был очень дружен и который (вернее, его жена) отличался большим гостеприимством10291029
  Например, 20 февраля 1903 г. Московское охранное отделение докладывало: «…Негласный поднадзорный Василий Васильев Водовозов прибыл 18‐го числа сего февраля в Москву и остановился у приват-доцента Московского университета Владимира Иванова Вернадского, проживающего вместе с женой своей Наталией Георгиевой в доме Писемской, по Борисоглебскому переулку. Вечером того же числа Водовозов посетил известного Департаменту полиции присяжного поверенного Ивана Николаева Сахарова, а затем отправился в Художественно-литературный кружок (дом Елисеева, Тверская), где в присутствии более трехсот слушателей, членов помянутого кружка и гостей, явившихся по их запискам, прочитал свой реферат “Место печати в обществе”, в котором сделал очерк исторического развития публицистической литературы. С собрания Водовозов вместе с женой вышеупомянутого Сахарова, Марией Петровой, дочерью его Татьяной Ивановой и ее теткой Марией Николаевой Сахаровой вернулся к последним на квартиру – в дом Шиловского по М. Дмитровке, где и ночевал. На следующий день Водовозов, побывавши у Вернадских, посетил на два часа кандидата прав юридического факультета Московского университета Павла Иванова Новгородцева, живущего вместе с женой Лидией Антоновой в меблированных комнатах Троицкой (дом Гагарина, Никитские ворота), взял свои вещи в доме Писемской и почтовым поездом Николаевской железной дороги выехал в Петербург» (ГАРФ. Ф. 102. Оп. 228. ОО. 1900. Д. 996. Л. 18). Водовозов собирался, видимо, прочесть упомянутый реферат в Киеве, но 30 января на запрос губернатора, не имеется ли «каких-либо сведений, указывающих на нравственную или политическую неблагонадежность» лектора, приглашенного на «литературное утро» 2 февраля с докладом «Очерк истории книгопечатного дела», начальник Киевского губернского жандармского управления В. Д. Новицкий ответил: «Принимая во внимание вообще его политически неблагонадежное направление, разрешение ему чтения лекции при массе лиц разных оттенков было бы безусловно нежелательным» (Там же. Оп. 91. 3 д-во. 1893. Д. 140. Л. 242–243).


[Закрыть]. У него всегда останавливались в Москве П. Н. Милюков, Дм[итрий] Ив[анович] Шаховской, иногда также В. Г. Короленко.

В конце концов удалось столковаться по всем вопросам, в том числе и по самому трудному: по вопросу о двухпалатности, в котором Анненский и Гессен уступили. Наша верхняя палата должна была выбираться земствами, избираемыми всеобщим прямым голосованием; таким образом, она не нарушала начала демократизма, лежавшего в основе всего проекта и последовательно в нем проведенного.

К весне работа была закончена и выпущена в свет за границей издательством «Освобождение», притом сразу в двух изданиях: кратком, дававшем только текст проекта10301030
  Проект основного закона Российской империи: выработан Комиссией Бюро общеземских съездов / Предисл. П. С[труве]. Paris: Изд. ред. «Освобождения», 1905. (Материалы по выработке русской конституции. Вып. 3).


[Закрыть], без объяснительной к нему записки, и полном, с запиской10311031
  Основной государственный закон Российской империи. Проект русской конституции, выработанный группой членов «Союза Освобождения». Paris, 1905.


[Закрыть]. Первое издание было, пожалуй, лишним: особенную цену нашей работе придавала именно эта записка. Затем, после 17 октября, этот проект – к сожалению, тоже без записки – был перепечатан в сборнике «Конституционное государство»10321032
  См.: Проект основного закона Российской империи // Конституционное государство: Сб. ст. [СПб., 1905]. С. 342–366.


[Закрыть], изданном редакцией «Права».

Проект этот в печати обыкновенно называется «освобожденческим». Это название не точно: он никогда не подвергался обсуждению ни на пленарных заседаниях какого бы то ни было (петербургского ли, московского ли или другого) Союза освобождения, ни на общих съездах его; он не был напечатан в журнале «Освобождение» как редакционный. Формально он был делом только двух комиссий, не более. Но de facto он, вероятно, правильно отражал тогдашние мнения подавляющего большинства Союза и в этом – не формальном – смысле имел право на свое ходячее название. В качестве именно такого он подвергался сердитым нападкам со стороны социал-демократов.