Текст книги "«Жажду бури…». Воспоминания, дневник. Том 1"

Слух об этом докладе дошел до петербургских рабочих, и социал-демократы устроили его прочтение в одной из рабочих аудиторий под Петербургом, по Шлиссельбургскому шоссе. Устроили они его с намерением и целью уничтожить меня перед рабочей аудиторией, и потому было подготовлено несколько более или менее серьезных оппонентов. Таковых выступило человек 5 или 6; среди них я помню, во-первых, Н. И. Иорданского, тогда близкого сотрудника, позднее редактора «Современного мира», социал-демократа – меньшевика, во время мировой войны писавшего статьи под заглавием «Да будет победа»938938
  Иорданский Н. И. Да будет победа! Полемические заметки // Современник. 1914. Кн. IX. С. 188–196.


[Закрыть], а после революции перешедшего в большевицкий лагерь, ставшего сперва сотрудником рептильной прессы939939
  Н. И. Иорданский фактически редактировал просоветскую сменовеховскую газету «Путь» в Гельсингфорсе.


[Закрыть], а потом занимавшего дипломатические посты в Риме и еще где-то940940
  Неточность: с июля 1923 г. до марта 1924 г. Н. И. Иорданский занимал пост дипломатического представителя СССР в Италии, а затем служил в Госиздате.


[Закрыть], а во-вторых, г-жу Стасову и г-жу Кувшинскую. Из этих оппонентов действительно серьезные возражения представил Иорданский, который разбирал мои аргументы по существу, стараясь доказать, что победу ревизионизма в Германии я выдумал, что в действительности торжествует ортодоксализм и что источник моей ошибки – мой идеализм, лишающий меня способности понимать факты диалектики. В моем отношении к берштейнианству он видел сочувствие к нему. Между тем если значительно позднее у меня действительно появилось к нему сочувствие, то тогда, в 1903–1904 гг., я признавал берштейнианство явлением исторически неизбежным, но радоваться этой неизбежности не был расположен. И даже, чтобы предупредить такое толкование моей теории, в самой лекции я применял к своему изложению слова Лассаля: «Я излагаю вам то, что есть в мире, но не то, что я хотел бы в нем видеть; не я создавал мир, не я сделал неизбежной в нем победу тех или иных течений и должен решительно отклонить от себя как похвалы, так и порицание за создание мира таким, каким он создан Господом Богом»941941
  Ср.: «Если бы я создавал мир, то весьма вероятно, что в этом случае <…> устроил бы мир так, чтобы в нем право предшествовало силе. Это вполне соответствует моей этической точке зрения и моим желаниям. Но, к сожалению, мне не пришлось создавать мира, и потому я вынужден отклонить от себя всякую ответственность, как похвалы, так и порицание, за его устройство. В своих брошюрах о конституции я имею целью объяснить не то, чему следовало бы быть, а то, что в действительности есть; эти брошюры представляют собой не этический трактат, а историческое исследование <…>» (Лассаль Ф. Сила и право. Открытое письмо редактору «[Берлинской] Реформы» [от 7 февраля 1863 г.] // Лассаль Ф. Соч. СПб., 1906. Т. 2. С. 54).


[Закрыть]. Эта фраза не помешала Иорданскому увидеть во мне берштейнианца. Говорил Иорданский языком культурного человека, и с ним можно было спорить.

Стасова – дочь известного и очень заслуженного адвоката Дмитрия Стасова, сама довольно известная социал-демократка. Я встретился с ней в первый и, к счастью, в последний раз. Немногие люди, с которыми я сталкивался в жизни, производили на меня столь отталкивающее впечатление. В ней чувствовалось глубокое убеждение, но убеждение не критически мыслящего человека, а убеждение фанатика, который всеми силами своей души ненавидит всякого с ним в чем-нибудь не согласного человека. Круг ее знаний был, очевидно, ограничен ходкими популярными брошюрами; вероятно, и Маркса она знала только по ним, не считая нужным погружаться в изучение «Капитала»; мысль ее шла по шаблонным путям, и факты, противоречащие ее убеждениям, от нее просто отскакивали, не оставляя в ее голове ни малейшего следа. К тому же говорила она расплывчато, тягуче, вяло, неинтересно и, по-моему, не могла ни на кого производить впечатления, разве только на людей, уже заранее с нею во всем согласных. Поэтому для меня осталось совершенно непонятным, вследствие каких своих достоинств она смогла приобрести некоторую известность в социал-демократических кругах, в которых, во всяком случае, имелись люди гораздо более даровитые. Зато, когда впоследствии Стасова, человек из культурных и прогрессивных общественных кругов, приобрела известность своей жестокостью в качестве чекистки942942
  Е. Д. Стасова, являясь в 1918 г. секретарем Петроградского комитета РСДРП(б), после убийства 30 августа М. С. Урицкого была включена в президиум Петроградской ЧК.


[Закрыть], меня этот факт не только не удивил, но я сразу почувствовал, что другой дороги для нее и быть не могло. Она грубейшим образом строила свои возражения мне на правильном росте числа поданных в Германии за социал-демократов голосов, выводя из этого роста неизбежность победы социал-демократов в 10–15 лет, а факт неизменной верности социал-демократии заветам Маркса доказывала ссылкой на резолюции партейтагов, заимствованные ею из моего же доклада, совершенно игнорируя те факты из парламентской и иной деятельности социал-демократии, которые я приводил в доказательство расхождения слова с делом. Остановилась она и на моем объяснении характера английской рабочей партии и признала его совершенно неверным, указав на формальную принадлежность этой партии к Интернационалу и настаивая на полнейшей ее солидарности с этим последним.

Много лет спустя, в 1920 или 1921 г., я читал в большевицкой прессе отчет об одной речи этой самой Стасовой, в которой она между прочим коснулась английской рабочей партии, тогда bête noire943943
  объекта ненависти (фр.).


[Закрыть] для большевиков, и целиком повторила мое объяснение ее несоциалистического характера. Не могу, конечно, утверждать, что она его повторила сознательно или даже бессознательно за мной, а не пришла к нему совершенно самостоятельно, но только объяснение было то самое. Его же я слышал тогда же, то есть около 1920 г., от одной моей знакомой большевички, которая приводила его как принимаемое многими большевиками. В настоящее же время (1930 г.), после того как правительство Макдональда в вопросе об автономии Индии приняло позицию английских консервативных и либеральных правительств944944
  В 1929 г., победив на выборах, лейбористы сформировали правительство во главе с Дж. Макдональдом, но, несмотря на развернутую в апреле 1930 г. всеиндийскую акцию гражданского неповиновения и аресты ее руководителей, опубликованный в июне доклад конституционной комиссии предусматривал сохранение полноты власти в Индии за английским вице-королем.


[Закрыть], оно может считаться твердо установленным и более или менее общепринятым.

Иной характер имели возражения Кувшинской. Она выхватила из моего доклада одно указание, именно, что в первой половине XIX века в Англии большее сочувствие к рабочим питали консерваторы, чем либералы, и что фабричное законодательство тогда проводилось первыми при противодействии последних, а во второй половине, вследствие перемены в социальном составе партий, наоборот. Указание это было мною сделано мимоходом и большого значения в докладе не имело. Кувшинская выхватила его, повторила и спросила меня:

– Верно ли я вас поняла?

– Совершенно верно, – ответил я.

Тогда она начала доказывать, что симпатия консерваторов к рабочим, так же как и либералов, не была выражением их личного благородства и актом бескорыстия (чего я, конечно, не говорил), а объяснялась очень упорной борьбой рабочих за свои интересы, борьбой, сначала выражавшейся в бунтах, разрушении фабрик и машин, потом – в более организованном движении чартистов и тред-унионов945945
  От trade union (англ.) – рабочий союз.


[Закрыть]. Возражения приняли характер самостоятельного доклада, сделанного с несомненным знанием дела и весьма недурно; он был бы, по-моему, еще лучше, если бы в нем не было слишком резких, почти ругательных выражений по адресу давно сошедших с жизненной сцены крупных английских политических деятелей и экономистов; позволяю себе думать, что лишними были резкие выражения и по моему адресу946946
  У Кувшинской имеется весьма недурная книжка об английском рабочем движении, вышедшая еще до описываемого здесь нашего спора и мне уже тогда хорошо известная; книжка эта составлена по английским материалам и доказывает знакомство с английской литературой предмета. Если не ошибаюсь, Кувшинская жила в Англии и имела также и личные наблюдения над английским движением.


[Закрыть] 947947
  Неточность: книга вышла позднее описываемого спора, см.: Кувшинская Е. А. Борьба рабочих за политическую свободу в Англии. СПб., 1907. Г. В. Плеханов оценивал ее как «интересную и живо написанную», но критиковал автора за «схематизм суждений» (Современный мир. 1907. № 6. С. 52–58).


[Закрыть]. Возражение это вызвало живые аплодисменты слушателей и их вполне заслуживало. Но аплодисменты и смех вызвало также и мое возражение ей, в котором я сказал:

– Мне жаль, что г-жа Кувшинская не начала своей речи такими словами: Водовозов сказал мимоходом об отношении английской консервативной и либеральной партий к фабричному законодательству, но, – не имея в этом нужды по ходу своего доклада, – ничего не сказал о той борьбе, какую вели за это законодательство рабочие, а так как это очень интересно, то я и добавлю к его докладу. А с тем, что она сказала в добавление к моему докладу, я почти во всем существенном согласен, кроме некоторых ее слишком сильных словечек.

Когда в 1906 г. началась реакция, публичные лекции и доклады стали вновь нуждаться в предварительном разрешении властей, причем в таком разрешении нередко и отказывали. Между тем я все еще дорожил моей лекцией о социал-демократии, считая мой взгляд на нее не опровергнутым, а подтвержденным дальнейшим ходом событий, и находилась в разных городах публика, которая ею интересовалась. Различные организации и группы из Екатеринослава, Тифлиса и некоторых других городов просили меня о ней; раза два или три выражали желание устроить ее профессиональные организаторы публичных лекций; я всегда давал свое согласие, но по большей части моя лекция на подобную тему вызывала вето со стороны власти и не могла состояться. Были, однако, два или три исключения. Само собою разумеется, что я никогда не повторял дословно своей лекции, а обновлял ее новым материалом. Но видя невозможность или трудность организации лекции в незамаскированном виде, я опять прибег к Шпильгагену (что было особенно удобно в год его смерти – 1911948948
  См.: Водовозов В. Из траурных воспоминаний: Фридрих Шпильгаген. 24 февр. 1829 г. – 25 февр. 1911 г. // Современник. 1911. Кн. 2. С. 362–368.


[Закрыть]) и в таком виде читал ее в Новгороде, куда меня вообще приглашали особенно часто.

В Новгороде на моей лекции в качестве чиновника особых поручений при губернаторе присутствовал служивший тогда на этой должности С. Р. Минцлов с поручением немедленно прекратить лекцию, если она окажется революционной по содержанию. Прослушав лекцию, он своим знакомым выразил недоумение: при чем тут Шпильгаген? Это недоумение было мне передано тогда же. Я, в свою очередь, недоумевал, как интеллигентный человек, притом явившийся сюда с полномочием зажать рот лектору, может недоумевать, при чем тут Шпильгаген.

В своих мемуарах («Дебри жизни», Берлин, без года), вышедших года три тому назад, Минцлов вспоминает о моей лекции (стр. 174–176). Своего вопроса: «При чем тут Шпильгаген?» – он не повторяет, но говорит: «Второе отделение (лекции. – В. В.) заставило меня вновь насторожиться (очевидно, ввиду его полномочия прекратить лекцию. – В. В.). Водовозов стал восхвалять социал-демократов, но сейчас же вильнул в дебри Германии, к Энгельсам и Бебелям, и в общем решительно ничего не сказал не только нового, но и ясного. Ему аплодировали, хотя и не усиленно. Доволен был и я тем, что не пришлось выступать в роли нарушителя общественной тишины и спокойствия»949949
  Ср.: «Октября 6, 12 часов ночи. С 10 до 11 пробыл у губернатора. Лопухин <…> поручил весьма неприятное дело – присутствовать в качестве представителя администрации на лекциях разных питерских гастролеров. Первый дебют мой на этом поприще 9 октября. Предстоит лекция Водовозова о Шпильгагене и 1848 годе в Германии, и губернатор предполагает, что Водовозов будет всячески проводить революционные идеи. Получил инструкцию немедленно в таком случае прекратить чтение. Октября 9. Общественный клуб, где происходила лекция Водовозова, – деревянное неуютное здание; стены из некрашеных отесанных бревен, в пазах торчит пакля, полы некрашеные. <…> Публики набралось довольно много – 103 человека. Преобладала, как и в Петербурге и в Уфе, женская молодежь, большей частью среднего круга; были и толстые кувалды лет по пятидесяти, много было, чуть ли не треть, еврейства. Из простонародья явилось мало, да, собственно говоря, и тех, кто явился, нельзя назвать этим именем: пришли бедно, но чисто одетые полуинтеллигенты – душ до десятка. <…> По третьему звонку раздвинулся занавес, и за нею оказался сам Василий Васильевич. Кто-то ему пошлепал в ладошки; он раскланялся и уселся за стол, растопырив по сторонам его ноги. Читал он не по запискам и говорить, видимо, умеет. Но голос у него дребезжащий, слабый, с гремучею буквой “р”. Начал он с истории Германии, затем изложил содержание трех лучших, по его мнению, романов Шпильгагена, потом читал из них длиннейшие и скучнейшие выдержки (речь на суде) и т. д. Кое-кто из публики не выдержал и ушел до перерыва. Все было старо, ни одной живой яркой мысли, ни ярких образов – ничего не нашлось у лектора. <…>» (Минцлов С. Р. Дебри жизни: дневник, 1910–15 гг. Берлин, [1925]. С. 174–176).


[Закрыть].

По-моему, такое изложение моей лекции совершенно не соответствует ее содержанию: она была историческим исследованием роли социал-демократии, и притом исследованием, говорившим главным образом о процессе отказа социал-демократов от своих первоначальных широких революционных задач, а вовсе не восхвалением, так же как и не порицанием социал-демократии (скорее, однако, последним, чем первым). Не понимаю я также, что значит «вильнуть» от социал-демократии «в дебри Германии» и почему Энгельс и Бебель – «дебри».

Свои лекции я обыкновенно не пишу, а произношу устно; так было и с этой, но ее я записал, имея в виду напечатать. Однако я не решился отдавать ее в печать, находя в ней некоторые неполноты и недостатки. Время от времени я исправлял ее, но все еще не был удовлетворен моей работой, все еще не решался отдавать ее в печать; отвлекаемый другими работами, я не мог засесть за нее вплотную и так дотянул время до войны, когда печатать ее уже было невозможно и вследствие необходимости коренной в ней переделки, ставшей невозможной при недоступности иностранного материала, и вследствие изменившихся цензурных условий. Таким образом, моя работа, которая от меня потребовала наиболее труда и которую я считаю наиболее зрелой и наиболее оригинальной из всех моих работ, пропала и, надо признаться, пропала целиком и только по моей собственной вине. Рукопись осталась в моей библиотеке в Петербурге и в настоящее время (1930 г.) находится в руках ГПУ, но никакого интереса она уже представлять не может. Кое-что из нее помимо меня вошло в общее сознание, а кое-что безнадежно устарело. Отдельные мысли из нее я проводил в разрозненном виде в различных своих статьях.

В одном, о чем я говорил в своей лекции и в рукописи, я сильно ошибся, однако только наполовину. Я говорил, что если явится опасность для Германии войны, то социал-демократия ни в каком случае ей не помешает, так как ее интересы окажутся тождественными с интересами Германии в целом, но что войны ни в каком случае не будет, так как ее не допустят ни буржуазия, ни император, для которых она представляет страшную опасность. Как мы теперь знаем, ее допустили и буржуазия, и император, а социал-демократия ничего не сделала, чтобы ее предупредить, несмотря на свои многократные похвальбы.

Глава VI. «Киевские отклики»

Будучи по своему характеру всего более газетным человеком, я все время томился от отсутствия газеты, в которой я мог бы принять деятельное постоянное участие. Мой приятель, типограф В. С. Кульженко, подавал прошение о разрешении ему газеты, имея в виду сделать меня фактическим редактором, но получил отказ. Наконец, в этом отношении мне улыбнулось счастье.

В конце 1903 г. два брата, Григорий и Измаил Александровские, получили разрешение на газету «Киевские отклики» (под предварительной цензурой). Григорий Александровский был учителем русского языка в мужской и женской гимназиях, пользовавшимся популярностью (особенно у гимназисток, менее у гимназистов) как недурной учитель; он же был автор нескольких довольно посредственных книг по словесности950950
  См.: Александровский Г. В. О романе Гете «Страдания молодого Вертера». Начало мировой скорби в германской литературе XVIII в. (К вопросу о пессимизме). Киев, 1897; Он же. Н. А. Некрасов и его поэзия. Киев, 1898; Он же. Памяти В. Г. Белинского. Историко-литературный очерк. Киев, 1899; Он же. Из юбилейных чтений о Пушкине. Киев, 1899; Он же. Максим Горький и его сочинения: Публичные лекции. Киев, 1900; Он же. Чтения по новейшей русской литературе. Киев, 1903. Вып. 1–2, и др.


[Закрыть]; принадлежал к кружку, группировавшемуся около Лучицкого. Брат его, Измаил Александровский, был человеком из совершенно другого лагеря; он был член редакции консервативного «Киевлянина», органически враждебного Лучицкому и всему его кружку. Хотя всем было известно, что братья поддерживают между собой родственные отношения, но союз их на политически-литературной почве вызвал всеобщее удивление. Однако Григорий Александровский объяснил, что у Измаила давно уже обнаружилось расхождение с Пихно и Шульгиным951951
  Имеется в виду В. В. Шульгин.


[Закрыть], но необходимость заработка заставляла его продолжать работу, пока это казалось еще возможным; но вот, наконец, струна лопнула, и он подал прошение о новой газете. Его имя как сотрудника «Киевлянина» обеспечило легкое разрешение, но, получив таковое, он намеревается издавать газету прогрессивную, доказательством чего являются имена лиц, к которым он обращается за сотрудничеством.

Действительно, Александровские просили о сотрудничестве весь кружок Лучицкого, к которому принадлежали Н. П. Василенко, Л. С. Личков (известный статистик), В. А. (кажется, может, ошибаюсь в инициалах952952
  Правильно: Василий Федорович.


[Закрыть]) Александровский (однофамилец первых) и другие. Из лиц, к кружку Лучицкого не принадлежавших, Александровские обращались к Ратнеру, Булгакову, ко мне и некоторым другим. Но из всех этих лиц только один я готов был отдаться газете целиком; все остальные имели достаточно своего постоянного дела, чтобы уходить в газету. Они были рады видеть в Киеве орган в общем симпатичного им направления, в котором при случае могли бы найти верное помещение для всякой своей статьи, но не более; о том, чтобы бывать в редакции ежедневно и ежедневно отдавать газете несколько часов, не могло быть и речи. Свои имена они, конечно, дали, – имена в Киеве и в Юго-Западном крае953953
  Юго-Западный край – собирательное название Киевской, Подольской и Волынской губерний.


[Закрыть] вообще достаточно известные.

Подписка пошла хорошо954954
  В объявлении о предстоящем выходе новой газеты сообщалось, что ее редакция «ставит целью создать в Киеве орган печати, независимый от каких бы то ни было своекорыстных стремлений, желаний и упований, чуждый всякой партийности, орган живой и отзывчивый на все нужды государственной и общественной жизни», который будет «служить идеалам мира, внешнего и внутреннего, прогрессу России, широкому просвещению народных масс, развитию общественного самосознания, целям веротерпимости, полному прекращению вековой вражды между народностями, населяющими Юго-Западный край, братскому единению их в интересах общего широкого культурного подъема, на устоях которого покоится славное будущее нашего дорогого отечества».


[Закрыть].

Первый номер должен был выйти и действительно вышел в конце ноября или начале декабря 1903 г.955955
  Первый номер газеты «Киевские отклики» вышел 21 ноября 1903 г.


[Закрыть]

Я взял в газете иностранный отдел, которым интересовался всего более; Александровские поделили все остальное, и им же принадлежала общая редакция.

Общая передовая статья была написана Александровскими и показана мне. Хотя она и показалась мне бледной и слабой, но, имея в виду предварительную цензуру, я не мог возражать против нее; несколько частных моих замечаний были приняты во внимание. Окончив свою работу, я ушел из редакции. Затем в нее зашел С. Н. Булгаков и попросил позволения взглянуть на передовую статью. Ему она была дана в корректуре. В ней его поразила фраза: «под державным скипетром монарха». Этой фразы в показанной мне редакции не было. С. Н. Булгаков настойчиво потребовал, чтобы она была вычеркнута, доказывая, что никто из упомянутых выше сотрудников и он, во всяком случае, в газете не останется, если в передовой останется эта фраза. Крайне неохотно, но Александровские уступили, и фраза была вычеркнута.

Не помню, в первом или втором номере появился довольно обычный провинциальный воскресный фельетон в прозе и стихах на местные злободневные темы за подписью Феникс956956
  Неточность. См.: Феникс. Сказки жизни: Лирическая интродукция. Траурный фарш. Галоп исторический. Полонез географический. Кадриль развлечений. Общая мазурка. И вдруг… // Киевские отклики. 1903. № 3. 23 нояб. В объявлении о выходе газеты «Киевские отклики» с указанием ее постоянных сотрудников упоминается «Лео (фельетонист, сотрудник провинциальных газет)». Возможно, псевдонимом Феникс воспользовался фельетонист Лев Моисеевич Суриш, писавший и под псевдонимом Лео. Он был исключен из Харьковского университета за «участие в беспорядках» и потом сотрудничал в газетах «Южный курьер» (Керчь), «Одесский курьер», «Одесские новости», «Приднепровский край» (Екатеринослав), «Раннее утро» (Москва); в советское время – в газете «Труд» (на 1926).


[Закрыть]. Политически недопустимого в нем не было ничего, но он был написан в таком тоне разухабистой пошлости, который придавал газете характер ухудшенного «Петербургского листка» или «Петербургской газеты». Так как об этом фельетоне пришлось много говорить и спорить, то я довольно хорошо помню его содержание, несмотря на полнейшую его ничтожность; осталось в памяти начало такого стихотворения, вкрапленного в него:

 
Мошко Зак, Мошко Зак!
Ты не умный, ты…
Захотел тебя рок высечь,
Отнял 240 тысяч.
И твой мазол, о каприз!
Повернулся маслом вниз!957957
  Правильно: «Мордко Зак, Мордко Зак, / Ты не умный, ты… / Ты скажи, зачем держал / Дома в кассе капитал? / И зачем ты спозаранку / Не доверил оный банку? / Говорил я: деньги вынь, / Не шуми на всю Волынь, / Что в твоей железной кассе / Есть деньга в компактной массе. / Как твой “мазол” – о каприз! / Повернулся маслом вниз! / Захотел тебя Рок высечь – / Отнял 240 тысяч!»


[Закрыть]
 

К слову «мазол» сделано подстрочное примечание: «мазол – планида». Слово «дурак» выписано не было. Моисей Зак – местный богатый еврей, которого вследствие его какой-то оплошности обворовали или обмошенничали на названную сумму, и этот-то случай вдохновил поэта «Киевских откликов» на пошлое глумление. Читатели-евреи увидели в фельетоне антисемитизм, но, как доказывали Александровские, его быть не могло, так как автор – сам еврей.

Меня фельетон взорвал, и я заявил Александровским, что рядом с Фениксом сотрудничать не могу. Александровские, понимая, что мой уход повлечет уход и других сотрудников, вертелись, извивались и просили меня подождать до редакционного собрания. Я согласился.

Редакционное собрание было созвано на третий или четвертый день существования газеты.

Фельетон возмутил всех, но многие, в особенности Василенко, очень дружный с Григорием Александровским, доказывали, что не всякое лыко нужно ставить в строку, что один пошлый фельетон не может служить достаточным поводом для коллективного выхода. Я был настроен решительно. Обращаясь к Григорию Александровскому, я говорил:

– Как вы, преподавая в классе Пушкина и Лермонтова, можете печатать подобную пошлость? Ведь, очевидно, у вас совершенно нет литературного вкуса. Что можете понимать вы в Пушкине, если вам может нравиться Мошко Зак?

Александровские пошли нам навстречу и заявили, что Феникс более писать в газете не будет. Это успокоило и смягчило всех – и решено: из редакции не уходить. Я подчинился.

На следующий день Александровские стали делать мне замечания относительно ведения мною иностранного отдела, указывая на то, что они считали моими промахами, и заявляя, что мой помощник в отделе мог бы и один справиться с ним.

Моим помощником был некто Н. Н. Новиков – провинциальный, точнее одесский, журналист958958
  В Одессе под псевдонимом К. Н. Воинова были изданы сборники «оригинальных и переводных» рассказов Н. Н. Новикова «Прелюдии» (1902), «Огоньки» (1903), «Недосказанные рассказы» (1903) и под его фамилией брошюра «Наука, школа и жизнь» (1900); см. также: Дрейфус А. Пять лет моей жизни. 1894–1899 г. / Пер. с франц., с прилож. важнейших документов и ст. Н. Н. Новикова «Ложный шаг буржуазной Франции». Одесса, 1902.


[Закрыть], с которым я незадолго до начала «Киевских откликов» познакомился в Одессе и которого пригласил, на основании одной рекомендации и личного впечатления, себе в помощники, несмотря на то что Н. А. Бердяев, знавший этого Новикова, предупреждал меня, что он человек «исторический» в том смысле, в каком им был Ноздрев959959
  В «Мертвых душах» Н. В. Гоголя говорится: «Ноздрев был в некотором отношении исторический человек. Ни на одном собрании, где он был, не обходилось без истории. Какая-нибудь история непременно происходила: или выведут его под руки из зала жандармы, или принуждены бывают вытолкать свои же приятели. Если же этого не случится, то все-таки что-нибудь да будет такое, чего с другим никак не будет: или нарежется в буфете таким образом, что только смеется, или проврется самым жестоким образом, так что наконец самому сделается совестно».


[Закрыть]. Обе рекомендации оказались правильными: Новиков знал языки и мог хорошо вести работу, но непременно под посторонней редакцией, так как сам по себе был склонен к слишком разухабистому тону и любил делать смелые (никогда не оправдывавшиеся) политические пророчества. Но вместе с тем он был действительно склонен к «историям»960960
  См. иную характеристику Н. Н. Новикова: «Многие участники наших вечеринок должны хорошо помнить его звучный, слегка картавящий баритон, сверкавшие через золотые очки близорукие, но умные глаза его и остроумную, полную сарказма речь, блиставшую философской эрудицией. Именно о нем вспоминает с такой симпатией и благодарностью, как о своем первом наставнике в вопросах философии, А. В. Луначарский. Пасынок попечителя Виленского учебного округа, Н. Н. Новиков в начале 80‐х гг. – студент Петербургского технологического института. Отсюда он вместе с Бурцевым за участие в кружках, примыкавших к “Народной Воле”, высылается в Западную Сибирь, в Пелым. К концу 80‐х гг. Н. Н. опять в Киеве [является] активным участником сборищ в доме А. Г. Маньковской, а затем уезжает в Бернский университет учиться. Ближайший сотрудник проф. Авенариуса, он приглашается последним к научной деятельности, но Н. Н., примкнувший за эти годы к направлению группы “Освобождение Труда”, предпочитает вернуться на родину, чтобы продолжать свою революционную деятельность. Однако заграничная агентура департамента полиции, осведомленная о связи Н. Н. с Плехановым и друг. эмигрантами и товарищами по Сибири (Бурцев), принимает меры к пресечению деятельности Н. Н. на родине. Немедленно по прибытии в Киев, 9 мая 1894 г., Н. Н. заточается на долгие месяцы в Лукьяновский тюремный “замок”. <…> Н. Н. то выпускали, то опять сажали в “Лукьяновку” и отправили в новую ссылку только в феврале 1895 года. В промежутках между тюремным сидением, не входя формально в действующие с.-д. организации, Н. Н. сделал все, что было в его силах, чтобы приобщить киевскую марксистскую молодежь к идеям, усвоенным им лично от самого Г. В. Плеханова и из европейской марксистской литературы. <…> Когда пришел приговор, Н. Н. сослали на 4 года в Вологодскую губ. Потом я встречал его уже опустившимся от рокового недуга, сведшего в раннюю могилу многих лучших русских людей. В Ростове, в Киеве, в Питере встречались мы потом. Блестящий философ и подававший большие надежды теоретик русского марксизма оказался выброшенным за борт русским неудачником, тщетно обивавшим пороги редакций в поисках издателя для его литературных работ. Сибирская и вологодская ссылки и тюрьма сломили этого даровитого человека, и он погиб где-то, безвестный, в какой-то петербургской больнице – задолго до торжества революции» (Мошинский И. Н. Указ. соч. С. 140–141).


[Закрыть]. Тотчас после вступления в газету он вступил в переговоры с Александровскими и объяснил им, что мое удаление из редакции удешевит ведение дела – не в ущерб ему (я получал 160 рублей в месяц, Новиков при мне – кажется, 75 рублей; за это мы должны были составлять весь отдел; построчного гонорара нам не полагалось).

Я, конечно, тотчас же заявил, что навязывать себя не намерен и сию же минуту ухожу и притом, ввиду вчерашнего постановления редакции, ухожу, не делая никакого скандала, то есть не помещая обычного «письма в редакцию» о своем уходе. Но Александровские начали меня убеждать не уходить совсем, а отказаться только от места заведующего отделом; я как сотрудник и даже близкий сотрудник для них очень дорог, так что они, несмотря на крайнюю скромность бюджета газеты, готовы назначить мне жалованье, только чтобы я оставался сотрудником. Я имел слабость согласиться961961
  В примечании к статье «Германский рейхстаг» за подписью В. В. Водовозов (его «Политические обозрения» в предыдущих номерах газеты помещались без нее) говорилось: «Ввиду обращаемых ко мне запросов сообщаю здесь, что я, занятый в настоящее время другими работами, не веду и не руковожу “Политическим обозрением” в “Киевских откликах”, как предполагалось сначала, но я намерен время от времени помещать в газете статьи по политическим вопросам» (Киевские отклики. 1903. № 11. 1 дек.).


[Закрыть]. Отныне я получал 100 рублей жалованья, за что был обязан написать не менее 8 статей в месяц по каким угодно вопросам – внутренним или внешним962962
  См.: Водовозов В. Германский рейхстаг // Там же. № 11, 14. 1, 4 дек.; В[одовозов В.] Движение в сторону всеобщего голосования в Германии // Там же. № 18. 8 дек.


[Закрыть]. Слабостью это было потому, что газета с каждым днем мне нравилась меньше и меньше и что в будущем я ожидал еще дальнейшего ухудшения, так как познакомился с Измаилом Александровским и, как кажется, правильно уяснил себе его личность.

Измаил Александровский был средний провинциальный газетчик, воспитанный в «Киевлянине», усвоивший его политическое миросозерцание, но, может быть, более беспринципный, чем другие сотрудники той же газеты. Чувствуя, что читатель не клюет на киевлянинский консерватизм, он решил попробовать, нельзя ли сделать аферу на умеренном либерализме (как несколько раньше в Петербурге испробовал А. А. Суворин, основавший либеральное «Новое время»963963
  Имеется в виду «Русь» А. А. Суворина, которую многие воспринимали как рассчитанный на либеральные круги «филиал» консервативно-официозного «Нового времени» А. С. Суворина, но это, как отмечал ее сотрудник, было неверно, ибо отец и сын рассорились и газета «возникла и выросла из неприязни и вражды к “Новому времени”» (Кугель А. Р. Листья с дерева: воспоминания. Л., 1926. С. 147).


[Закрыть]). Что же касается Григория Александровского, то он, человек совершенно не газетный, увлечен был на эту дорогу своим братом и был лишь его орудием. Не помню, было ли мне ясно уже тогда, но, во всяком случае, должно было быть ясным, что такое межеумочное мое положение à la longue964964
  в долгосрочной перспективе (фр.).


[Закрыть] невозможно. Если же я его тем не менее взял, то объяснялось это крайним нежеланием возбуждать какие-либо вопросы из‐за моей личности в кружке, с которым я чувствовал себя солидарным, в особенности тотчас после того, как принципиальный вопрос обсужден и решен. Вел иностранный отдел я всего 5 или 6 дней.

Прошло несколько дней, наступило воскресенье, и в «[Киевских] Откликах» появился воскресный фельетон. Подпись была другая965965
  См.: Змей Горыныч. Сказки жизни // Киевские отклики. 1903. № 17. 7 дек.


[Закрыть], но фельетон начинался приблизительно такими словами:

– Уж на что редкостная птица Феникс. В 500 лет раз возрождается она из пепла. Кажется, я был гарантирован от появления другого Феникса. И вдруг оказалось, что в местном «Листке» (не помню, в Харькове или в другом городе. – В. В.) тоже имеется свой Феникс, который выразил претензию на появление из пепла до истечения законного срока после его смерти. Что ж делать, приходится переменить псевдоним.

И затем весь фельетон был написан в том же тоне разухабистой и бездарной пошлости966966
  О фельетоне, который В. В. Водовозов сохранил в своем архиве, он написал: «Конец фельетона Феникса (начало, столь же благоуханное, к сожалению, утеряно), послужившего не первым уже, но одним из первых существ[енных] поводов для разногласий между редакцией “К[иевских] откликов” (бр[атьями] Ал[ександровски]ми) и сотрудниками, окончательно вышедшими из газеты 11 дек[абря] 1903 г. После этого фельетона Гр. Ал[ександровск]ий дал обещание, что Феникс писать более не будет. Обещание было повторено 6 дек[абря], а 7 дек[абря] в № 17 появился следующий фельетон, подписанный “Змей Горыныч”» (ГАРФ. Ф. 539. Оп. 1. Д. 1759. Л. 16).


[Закрыть].

Такая наглая ложь со стороны Григория Александровского возмутила всех, и ему пришлось выслушать немало горьких слов, в особенности от меня и Лучицкого, с которым мы были в этом случае, как и вообще в деле «Киевских откликов», почти совершенно солидарны, хотя уже с самого моего переселения в Киев, а затем со времени диспута Тарле наши отношения были весьма холодные. Однако и на этот раз Василенко занял наиболее примирительную позицию и возражал против поддерживавшегося мною и Лучицким предложения немедленного ухода. После долгих споров кончилось ничем, решение об уходе постановлено не было.

Но долго так продолжаться не могло. Газета нам всем, не исключая и Василенко, не нравилась. Дело было в самом конце 1903 г.; на Дальнем Востоке назревала гроза, и в конце января 1904 г. она грянула967967
  В ночь на 27 января 1904 г. японский флот атаковал русскую эскадру на внешнем рейде Порт-Артура, а в феврале японские войска высадились в Корее.


[Закрыть]. И «Киевские отклики» заняли позицию гораздо более националистическую и шовинистическую, чем «Киевлянин». Последний высказывался, хотя и сдержанно, против агрессивной политики правительства, а когда война началась, хотя чуть не до Цусимы968968
  В ходе сражения, произошедшего 14–15 мая 1905 г. в Корейском проливе у острова Цусима, русская эскадра под командованием вице-адмирала З. П. Рождественского потерпела сокрушительное поражение.


[Закрыть] повторял: «Мы так же мало сомневаемся в окончательной победе России, как в том, что завтра взойдет солнце», но в общем писал сдержанно и в барабаны не бил. Напротив, «Киевские отклики» с высокомерием говорили о японцах, а известия, иногда оказывавшиеся выдуманными, о мелких стычках преподносили под напечатанными крупнейшим шрифтом заголовками: «Наша блестящая победа», – и это тогда, когда ничего, кроме поражений, не было. Александровский по обыкновению старался свалить ответственность либо на метранпажа, либо на кого-либо другого.

Наконец, к середине февраля вся наша компания постановила уйти из газеты, но, под давлением Василенко, без скандала: то есть решено не требовать напечатания коллективного заявления об уходе, а удовольствоваться снятием наших имен из объявлений, как печатаемых в газете, так и расклеенных в разных местах города и за городом – на вокзалах и в других местах969969
  Неточность: еще 10 декабря 1903 г. Г. В. Александровский писал В. В. Водовозову: «После вчерашнего разговора я целую ночь думал о том, каковы могут быть последствия его для меня и для газеты, и пришел к выводу, что, в сущности, то невозможное положение, которое было до сих пор, нисколько не устраняется, дело остается по-старому и, значит, по-старому меня ждет целый ряд страданий, которые не знаю, как перенесу. В самом деле, что было до сих пор? Ни С. Н. [Булгаков], ни Н. А. [Бердяев] не принимали участия в газете, писали в ней только Вы, и, скажу прямо, Вы измучили меня. Теперь, хотя Ваши фамилии и будут с завтрашнего дня сняты с объявления и снято большинство объявлений, Вы по-прежнему работаете у нас, а значит, пока дело не наладится, по-прежнему подвергаете меня нравственной пытке до обвинений в спекулировании Вашими именами включительно. Мне кажется, что после того, что Вы говорили мне в лицо наедине, у Вас нет веры ни в мою порядочность, ни в порядочность брата, а тем более – газеты. Если Вы остаетесь сотрудником, помещая по три раза в неделю статьи, я буду себя чувствовать так невыносимо за каждый промах в газете, как чувствовал до сих пор, за большинство случаев незаслуженно выслушивая от Вас тяжелые оскорбления. И потому для меня представляется один выход: пока, Василий Васильевич, не пишите ничего, пусть газета окрепнет, вернее, определится, пусть она примет ту или другую физиономию. Я уверен, что она примет именно такой облик, при котором ни Вам, ни Вашим друзьям не будет стыдно в ней сотрудничать (как Вам стыдно работать в ней теперь, в чем почти признался С. Н. Булгаков). Но пока это случится, позвольте мне с братом самостоятельно этого добиваться» (ГАРФ. Ф. 539. Оп. 1. Д. 2624. Л. 7–8).


[Закрыть]. Первое было исполнено немедленно; последнее исполнено только частично, и еще долго спустя многие из нас встречали в разных местах афиши о «Киевских откликах» с нашими именами970970
  См. черновик недатированного письма: «Милостивый государь господин редактор. Покорнейше просим Вас дать место на столбцах Вашей газеты следующему заявлению: “Мы перестали быть постоянными сотрудниками «Киевских откликов» еще 12 декабря 1903. Редакция тогда же обещала снять с объявлений наши имена, но до сих пор это не исполнено. Ввиду этого, а также ввиду того, что в последнее время отличие наших убеждений от убеждений редакции К. О., поскольку они сказываются в статьях этой газеты, стало особенно заметным, мы считаем необходимым просить Вас опубликовать во всеобщее сведение, что в настоящее время мы никакого отношения к редакции К. О. не имеем”» (Там же. Д. 2673. Л. 21–22). Письмо это не было опубликовано.


[Закрыть]. Григорий Александровский по обыкновению взваливал ответственность на какого-то конторщика, которому он будто бы поручил это дело971971
  См. резкий ответ В. В. Водовозова на письмо Г. В. Александровского от 6 января 1904 г.: «Вас я знаю года 3–4, имею дело 2 месяца, и за эти 2 месяца я, кажется, не слышал от вас ни одного слова правды. Вы говорили, что собираетесь издавать “Русские ведомости” юга и даже более этого, тогда как вы собирались издавать балаганный листок, систематически замалчивающий все факты серьезного общественного значения и живущий (доныне) плагиатом; вы говорили, что вы уже удалили Феникса, – накануне появления его фельетона; недавно вы утверждали, что на днях появится список прежних сотрудников только без одного меня, имея уже категорическое заявление от сотрудников, что они к вам более не пойдут; вы еще 10 декабря обещали снять объявления с именами, и до сих пор они красуются во всех публичных местах, так что до сих пор вы считаете себя вправе пользоваться нашими именами для привлечения подписчиков. И так далее, без конца» (Там же. Д. 2624. Л. 17).


[Закрыть].

Александровские остались на всей своей воле и могли вести газету без всякого контроля с нашей стороны. Если сначала подписка пошла хорошо, то газета явно не удовлетворила публику и успеха не имела. Слухи о неладах в ней распространились, а когда наша группа ушла972972
  В письме В. В. Водовозова неизвестному адресату от 21 декабря 1903 г. говорилось: «Милостивый государь! Так как несколько недель тому назад я пригласил Вас сотрудничать в газете “Киевские отклики”, то считаю долгом известить Вас, что я прекратил в них всякое участие. Вместе со мною прекратили всякое участие: В. Ф. Александровский, Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, В. Я. Железнов, М. Б. Ратнер. В. Водовозов. P. S. Настоящее извещение не предназначается для печати» (Там же. Д. 1759. Л. 17–18).


[Закрыть], то конкурирующие газеты – «Киевлянин» и «Киевская газета» – поспешили оповестить об этом. Само собою разумеется, все это отозвалось на тираже газеты, а так как ее основной капитал был более чем скромен, то уже в марте месяце Александровские поняли, что им не миновать краха. Они решили продать свое детище и обратились к нашей группе.

Шла война, и несчастный ход ее вполне уже определился; общественное настроение нарастало, и многие уже говорили о близости каких-то очень серьезных событий, может быть революции. В связи с этим у членов нашей группы росло желание иметь свой орган; у всех были планы газетных статей, для которых хотелось иметь помещение; Василенко же и Ратнер прямо выражали готовность отдаться газетной работе. Словом, газетный зуд усиливался, и предложение Александровских пало на очень благоприятную почву. Купить газету! Но сколько понадобится денег? Мы решили, что каждый из членов нашей группы внесет по 1000 рублей. Составилось 10 000 рублей. Мы составляли смету, причем все ее статьи обрезывая сверх всякой меры, рассчитывали на хорошую подписку (хотя весенние и летние месяцы не были для нее благоприятны), и все-таки выходило маловато. Но В. А. Александровский и М. Б. Ратнер, имевшие связи с финансовыми кругами, обещали получение как кредитов, так и займов.

Лучше других знакомый с газетным делом, хорошо зная, какие непредвидимые расходы неизбежны в газетном деле (особенно если газета под предварительной цензурой), я яснее других понимал, что начинать с десятью тысячами дело, особенно уже частично испорченное, было крайне рискованно. Но вместе с тем у меня газетный зуд был еще сильнее, чем у других. Свои сомнения я не скрывал, признавая риск очень значительным, но вместе с тем указывал на нарастание политических событий и общественного настроения и говорил, что оно может нас вывезти. Григорий Александровский, поддерживавший в это время личные отношения почти с одним только Василенко, в свою очередь подзуживал его:

– У вас 10 000? Этого совершенно достаточно, чтобы поставить провинциальную газету. Если бы у нас было столько! Мы не были бы вынуждены продать ее.

Но от ответа на вопрос, сколько же было у них, уклонялся. Кроме того, он очень торопил нас, говоря, что его брат одновременно ведет переговоры еще с одной группой покупателей и что они продадут газету тому, кто первый даст свое согласие. Мы сильно подозревали, что эта вторая группа существовала только в воображении, так как было крайне невероятно, чтобы о ней никто ничего не знал (о наших планах верещали все воробьи на киевских крышах), но так уж устроен человек, что все-таки у нас шевелилось опасение: а ну как мы упустили случай? И оно влияло на нас.

И мы решились. Александровские потребовали за газету продажную цену в 2000 рублей. Цена за газету с подмоченной репутацией была не низкая. Григорий Александровский оправдывал ее тем трудом, который они вложили в нее. Но в действительности она была больше 2000, так как мы брали предприятие на ходу, следовательно, с активом и пассивом, и последний в нем превышал первый, да сверх того первый был отчасти дутым: в него были включены авансы сотрудникам, из которых некоторых мы сами не могли оставить в газете, другие были малонадежны; в актив были включены и такие долги газете газетных продавцов, которые должны были считаться безнадежными. Таким образом, в действительности мы платили за газету свыше 3000 рублей; у нас не оставалось на ведение дела и 7000.

Но и эти 7000 рублей не могли быть получены сразу. В нашу группу входили: И. В. Лучицкий, Н. П. Василенко, Л. С. Личков, М. Б. Ратнер, В. А. Александровский, известный адвокат Куперник (в ноябрьском соглашении с «Откликами» не участвовавший), я и еще три лица. Булгаков и Бердяев, стоявшие близко к газете, принять участие в покупке газеты не пожелали. Все десять пайщиков обязались внести по тысяче рублей, но только немногие обязались сделать это немедленно; другие либо откладывали, либо [разбивали] свой взнос на два момента, а некоторые часть своего пая покрывали работой. У меня сбережений было в то время всего около 1200 рублей, и лежали они почти целиком в сберегательной кассе. Я вынул тысячу рублей и первый сразу внес ее В. А. Александровскому, избранному казначеем. Затем внесли сам Александровский и Лучицкий, а за ними понемногу и остальные.

В конце марта, не помню, с какого числа, мы начали газету. Ответственным редактором – до тех пор, пока мы не выхлопочем нового, – остался Измаил Александровский973973
  Неточность: редактором-издателем «Киевских откликов» с 19 марта 1904 г. (№ 118) значился Г. В. Александровский, остававшийся таковым до осени 1904 г., а «за редактора» с 20 марта (№ 119) газету подписывал И. В. Лучицкий, причем с 15 апреля она печаталась в типографии С. В. Кульженко (см.: От редакции // Киевские отклики. 1904. № 104. 15 апр.); с 1 октября (№ 272) полноправным редактором газеты и ее соиздателем (совм. с Е. А. Кивлицким) стал И. В. Лучицкий.


[Закрыть], причем он обязался не вмешиваться в дела редакции, и надо отдать ему справедливость, что обязательство исполнял добросовестно и только докучал нам постоянными напоминаниями о скорейшем избавлении его от этой тяготы. Мы, со своей стороны, не имея подходящего человека для этого звания и уверенные, что никого из нас не утвердят, тянули дело.

Действительный деловой редакционный комитет составили Василенко, Ратнер и я974974
  А. В. Луначарский свидетельствовал, что «Киевские отклики», куда его пригласили «в качестве заведующего театральным отделом», редактировались «главным образом В. В. Водовозовым», которой был «душой» этой «легальной, но в значительной степени марксистской газеты» (см.: Луначарский А. В. Воспоминания из революционного прошлого. С. 32; Он же. Автобиография. В Институт Ленина. [1926 г.] // Литературное наследство. М., 1971. Т. 80. С. 738). В газетной рубрике «Театр и музыка» осенью 1904 г. печатались рецензии Луначарского на спектакли в киевских театрах, см.: № 244, 246, 247, 249, 259–261. 3, 5, 6, 8, 18–20 сент., а также статья «“Отец” Стриндберга, как драма символическая» (№ 257. 16 сент.). После отъезда Луначарского за границу, в октябре – декабре 1904 г., в «Киевских откликах» регулярно появлялись его корреспонденции под заголовком «Париж (От нашего корреспондента)».


[Закрыть], но и все остальные члены группы писали статьи по отдельным вопросам, беспрестанно посещали редакцию и принимали деятельное участие в деле. Работа шла дружно. Наша редакция была радикально-народнической, но это не помешало нам вполне сознательно на должность секретаря редакции пригласить по чьей-то рекомендации, не то из Ростова-на-Дону, не то из какого-то другого места, М. С. Балабанова975975
  В 1900–1903 гг. М. С. Балабанов редактировал газету «Донская речь» в Ростове-на-Дону.


[Закрыть], социал-демократа – меньшевика, позднее приобретшего некоторую известность работами по рабочему вопросу976976
  См.: Фабричные законы: Сборник законов, распоряжений и разъяснений по вопросам русского фабричного законодательства / Сост. М. Балабанов. Киев, 1905; Дубровский М. [Балабанов М.] Наша «свобода союзов». (Новый закон о профессиональных союзах). СПб., 1906; Б[алабан]ов М. С., Дан Ф. И. Рабочие депутаты в Первой Государственной думе. СПб., 1907; см. также его послереволюционные труды: Балабанов М. С. История рабочей кооперации в России. Очерки по истории рабочего кооперативного движения (1864–1917 г.). Киев, 1923; Он же. К истории рабочего движения на Украине. Киевский рабочий в революционном движении 70-х – 80‐х гг. «Южно-Русский рабочий союз». Киев, 1925; Он же. Очерки по истории рабочего класса в России. Киев, 1923–1926. Ч. 1–3; Он же. От 1905 к 1917 году: массовое рабочее движение. М.; Л., 1927; Он же. Рабочее движение в России в годы подъема. 1912–1914 гг. Л., 1927; Он же. Очерк истории революционного движения в России. Л., 1929, и др.


[Закрыть], а еще позднее, в 1917–1919 гг., игравшего довольно видную роль в революционных событиях в Киеве.

Не легко мне было найти себе помощника по иностранному отделу. О том, чтобы мой помощник владел также и английским языком, я и не мечтал, но хорошего знания французского и немецкого добивался. Ко мне приходило много молодых людей обоего пола и обоих направлений: социал-демократического и социал-революционного (больше первых), но и те и другие были крайне неудовлетворительны. Большинство владело языком совершенно недостаточно, многие притом – только одним немецким, а те, которые ими до некоторой степени владели, решительно не владели русской литературной речью и совершенно не усваивали никаких делаемых им указаний.

Были и такие, которые не могли рассуждать иначе как от Маркса. Пришел один. Я дал ему какую-то немецкую газетную заметку, касавшуюся известного экономиста Луйо Брентано, и предложил изложить ее письменно. Через полчаса он подал мне листок.