Текст книги "Цветы в огне войны. Две судьбы"

Село постепенно пустело, мужчины уходили на войну, один за одним. Известия с фронта приходили безрадостные, от отца Николая письма приходили редко, но, когда получали письмецо, Клава много раз перечитывала матери о том, как воевал он вдали от родных мест. Егор тоже прислал несколько писем, он писал более подробно о себе, о своей службе. Попал он в противовоздушные войска, где-то под Москвой, защищали они нашу столицу от немецких захватчиков, рвущихся к Москве.

Стало известно также, что немцы в стремительном наступлении обошли части Красной Армии слева и справа, и многие подразделения нашей Армии оказались в котлах или в окружении. Войска Красной Армии в это время были деморализованы, во многом оставлены своим командованием. Днем солдаты целыми подразделениями шатались по брянским лесам, вечером санитарные обозы заходили в села, а утром уходили опять в лес.

Вспоминалось Николаю, что под вечер разведывательная группа приходила в село Глинное, выспрашивая у людей, нет ли в селе немцев, только после этого обоз с ранеными заходил в село. Раненых было очень много, и они нуждались в срочной помощи. Размещали раненых в клубе, сельском совете, церкви. За ранеными ухаживали медсестра, санитары, был и военно-полевой врач, который постоянно оперировал тех, кто в этом нуждался. Многие тяжелораненые умирали, население помогало хоронить этих людей в братской могиле. Под утро части и мед. обоз уходили в лес, опасаясь подхода регулярных наземных немецких войск. Это было верным признаком того, что части Красной Армии на этом участке фронта были деморализованы, окружены.

По некоторым сведениям, командующий, сам товарищ Еременко, принадлежавший к высокому военному начальству, в горячий критический момент сбежал с боевых позиций на самолете, оставив подчиненные ему войска на произвол судьбы. Когда пришли регулярные немецкие части, этих брошенных солдат брали в плен, некоторых расстреливали, какая-то часть солдат ушли в партизанские отряды. Все эти события мелькали перед жителями села, как в страшном сне, но все понимали, шла война, и это было только начало.

Однажды неподалеку от леса бабка Пелагея, дальняя родственница семьи Николая, пасла полуторогодовалого теленка. Николай работал дома по хозяйству в сарае и поглядывал в сторону луга. Он увидел, что со стороны реки появились два красноармейца, они как-то по-воровски, подобрались к теленку, отвязали его от колышка и потащили к лесу. Их путь лежал через мост и дальше в лес. Как только они дошли до моста, пропажу обнаружила бабка Пелагея. С криком: «Рятуйте, люди добрые», – бросилась отбирать теленка у мародеров. Тем временем проворные горе-красноармейцы перешли через мост, бабка с силой старалась вырвать веревку с рук, но силы были явно неравные. Двое дюжих мужиков справлялись и с бабкой и с теленком. Бабка орала так, как будто не теленка хотели зарезать, а ее:

– Куда же вы, паразиты, тянете моего теленка, это что же за грабители! Люди, помогите! Вы же защищать должны нас, а вы грабите.

– Ладно, бабка, не кричи, сейчас трудные времена, сытые бойцы будут лучше воевать, и быстрее победим врага. Это будет твоя помощь Красной Армии.

Николай видел все издалека, в нем взыграло чувство несправедливости, по отношении к собственности бабки Пелагеи, и он решил попытаться помочь ей. Перепрыгнув через плетень, он побежал к мосту и через минуту уже стоял перед грабителями.

– А ну отдайте бабке теленка, это ее добро, а вы кто такие, какое право имеете нападать и отнимать собственность?

Николай попытался вырвать веревку из рук одного, но тот держал крепко. Повтори он попытку еще раз, между ними могла завязаться потасовка. В это время вмешался второй красноармеец, судя по погонам, это был офицер. Он был крайне недоволен появлением паренька, лицо его побледнело, руки задрожали:

– А ну-ка, сопляк, прочь отсюда, не то я с тобой сейчас по-другому поговорю.

Офицер потянулся рукой к кобуре и проговорил в злобе:

– Не успеешь моргнуть, как я тебя прибью вместе с теленком, если ты не уймешься и не уйдешь вместе со старухой.

Николай сначала опешил, но потом решил не сдаваться и попытаться вырвать теленка. Офицер визгливо крикнул: «Последний раз говорю – назад!».

Он вытащил пистолет и направил его прямо в грудь Николая. Тут вмешалась бабка Пелагея, она встала между ними:

– Оставь ты их, Коля, пусть они подавятся, а то и гляди выстрелит в тебя, что же я скажу твой матери. Пойдем, успокойся, милый, – она оттолкнула его в сторону, а те пошли в сторону леса, на ходу бросая:

– Ты, паренек, молод еще, горяч, лезешь на рожон, побереги себя, твоя прыть еще пригодится тебе же.

Пелагея пошла домой вся в слезах, Коля шел рядом и успокаивал ее: «Ничего, мы восстановим справедливость, все еще впереди».

На Покров в село вошли регулярные немецкие воинские части.

Проснувшись в этот день пораньше, Николай вышел за овин и сердцем почувствовал что-то недоброе, что в этот день что-то должно произойти. Предчувствие не обмануло его, именно в покров в его родное село вошли немцы. Войдя в село, они решили отдохнуть недельку, располагаясь по домам местных жителей. Как только немцы расквартировались по домам на кратковременный постой, они сразу же бросились шастать по домам в поисках продуктов. В ход шло все, что было съедобно: молоко, яйца, сало, картошка, куры, свиньи.

Однажды Николай наблюдал такую картину: рядом с их домом жили две женщины, которых люди считали не совсем нормальными. Летом они заготавливали много ягод черники. Они сушили чернику, ссыпали в мешок и хранили в чулане. Немцы нашли этот мешок, набили карманы и горстями ели ее, безобразно соря ягодой по улицам. Одна женщина, видя это бесчинство, стала горестно плакать. Немец стал весело передразнивать ее, вторая женщина пыталась урезонить немца, осыпая их проклятиями и ругательствами. Один из них немного понимал по-русски, он перестал жевать, глядя на эту беснующую бабку, потом взял автомат и направил на нее, но стрелять не стал, решил попугать ее со словами: «Матка, огонь пух-пух – и капут!» Женщины моментально рванули из дома на улицу. Немцы долго хохотали им вдогонку, затем взяли губные гармошки и стали наигрывать свою немецкую музыку. Они явно чувствовали себя хозяевами на русской земле и наслаждались этим в полной мере. По всей деревне со всех сторон кудахтали куры, визжали свиньи, доносилась немецкая речь и хохот.

Николай сжал кулаки, разозлился: «Ну погодите вы у нас, мы вас еще угостим пулями свинцовыми».

У немцев была хорошая техника: самолеты, танки – и вот в обход окруженных советских войск эта техника двинулась на Москву. В деревни же заходили немцы на мотоциклах и лошадях. К примеру, в Глинное вошло большое подразделение кавалерии. Немцы берегли своих коней и на постой загнали их в колхозные конюшни, приставив для охраны одного немца. На следующий день дед Сибиль рассказал веселую историю мужикам.

Немец ухаживал за ними, кормил сеном, но лошадей еще нужно было обязательно поить. Река Навля была рядом, но немец почему-то не водил коней на водопой. На этот счет у него было свое мнение. Но лошадей-то нужно было поить! И тогда немец проявил свою смекалку. Он выглянул на улицу, в это время, на свою беду, мимо проходил дед Сибиль. Немец подозвал его жестом к себе в конюшню. Дед на своем русско-глининском языке спросил:

– И на хер я тебе нужен, как и ты мне? – Но подчинился.

Немец стал по-немецки ему что-то говорить, показывая на лошадей. Дед Сибиль твердил: «Я не понимаю тебя». Немец-конюх снова попытался ему что-то втолковать. Дед на своем: «Не понимаю!» – и все тут. Тогда немец решил показать ему образно: взял два ведра и показал на лошадей и речку. До деда дошло, что немец хочет, чтобы дед Сибиль взял ведра, пошел на речку за водой и напоил лошадей.

Дед пришел в ужас – во-первых, он по жизни был лентяем, во-вторых, сил у него уже таких не было, ведь лошадей был целый табун. Дед попытался объяснить немцу, что нужно всех коней вести на водопой к реке. Но немец стоял на своем, он гнал Сибиля к реке с ведрами: «Шнель, шнель», – кричал на него немец, – «руссиш швайн». Немец показал, что у деда бестолковая голова и он ударит ведром о нее, если он не пойдет. Перспектива получить ведром по голове деда Сибиля не устраивала, он взял ведра и потопал к реке. Дед сходил несколько раз за водой, принес несколько ведер. Кони, фыркая и тряся, быстро выпивали воду, немец удовлетворённо наблюдал за дедом. Дед Сибиль понял, что поить целый табун у него не хватит сил, надо что-то предпринимать. Его осенила шальная мысль, как закончить эту работу: «Ишь ты какой умник, а мы, русские, будем еще умнее, иначе нам не выжить среди вас.

«Голь на выдумку хитра», – Сибиль вспомнил, что у него в трусах есть булавка. Он решил сделать коням иглоукалывание, вытащил булавку и как только немец отвернулся, всадил в круп лошади, эту булавку. Лошади начали дико всхрапывать, шарахаться по сторонам, им было больно. Немец не мог понять, что случилось с лошадьми, после очередного взбрыкивания лошади, немец пришел к выводу, что лошадям не нравится этот грязный старик. Он схватил деда за шиворот и со словами: «Руссиш швайн», – выбросил его из конюшни на улицу.

Сибилю только это и надо было, он встал, отряхнулся и был таков. Сухим вышел из воды, как говорится.

Когда Николай слушал эту байку деда Сибиля, он покатывался со смеха. Молодец, дед, голь, действительно, на выдумку хитра.

Впоследствии немцы нагнали народа и поили лошадей, а смешная история ходила еще долгое время среди народа.

Немцы вначале вели себя по отношению к жителям села спокойно и миролюбиво, не причиняя страданий, но впоследствии, все изменилось. Немецкие власти организовали орган местного самоуправления, возглавил его местный сельчанин из бывших кулаков Леха Колтун. Собрав народ на площади у сельсовета, немцы пообещали людям, что при немецкой власти все после войны заживут очень хорошо и сытно, не то что при власти Сталина. Но через некоторое время сами же ходили по дворам, забирали коров, свиней, кур, молоко, яйца, обложили налогами, ограничили хождение по деревне. Все это вызвало озлобление и недовольство со стороны местных жителей, стали организовываться партизанские отряды. В свою очередь, немцы стали зверствовать, хватали ни в чем неповинных людей, обвиняли их в преступлениях и затем учиняли расправу.

Особенно запомнился случай, когда на центральной площади повесили местную учительницу, подозревая ее в связи с партизанами. На груди ее повесили табличку: «ЗА СТАЛИНА, ЗА РОДИНУ!»

Немцы запретили богослужения в церкви и закрыли ее на замок, запретив людям приходить на службы. Народ все больше старался объединиться против немцев, чтобы выжить. До осени Николай работал по принуждению местного Совета, его старосты. Работал нехотя, из-под палки сеял, пахал на лошадях, косил, но, спустя рукава, и без энтузиазма.

Однажды к Николаю подошел член партизанского отряда им. Кирова, житель села Терехов, спросил, как он относится к местной власти, и, услышав от Николая то, что и хотел услышать, предложил ему вступить в партизаны. Николай без колебаний согласился. На предложение Терехова передать лошадей в отряд, ответил согласием. Мать, узнав об этом, всплакнула – жаль было лошадей, это большая помощь в хозяйстве, но Николай успокоил ее тем, что лошади пусть лучше работают на партизан, на благо наших, чем на немецкую власть. Рано утром лошадей увели в партизанский отряд.

Николай обещал прийти в отряд через 2 дня, решил, что поможет матери по хозяйству, а про себя подумал, что очень хочет проститься с любимой девушкой Оленькой.

Не успели увести лошадей, Коля прилег подремать, в спальню вбежала перепуганная мать с криком, что к их дому идет староста с двумя немцами. Николай быстро натянул одежду и задним двором выбежал в огород, перемахнул через плетень, хотел бежать в лес, но перед ним, как будто из-под земли, стоял староста Колтун, размахивая плеткой со словами:

– Ты куда это бежишь, стервец, к партизанам?

Николай, оценив обстановку, хотел бежать, но Колтун ловко подсек его плетью, и стал хлестать по спине приговаривая:

– Ах ты, щенок, ты к партизанам направился, мы тебе покажем, где твое место, там тебя вразумят, научат, как служить новой власти.

Подбежали несколько солдат, скрутили Николаю руки и повели его вдоль по улице, где стояла толпа. Среди них были арестанты, молодые парни, в одном из них Николай с трудом признал друга детства Митю, так его избили немцы. Всех мужиков немцы подозревали в связи с партизанами. Поместили их сначала в колхозный амбар, там они просидели день и всю ночь.

Поздно вечером Коля услышал шорох и знакомый голос, сердце его тревожно забилось, он был уверен, что это его любимая Оля, которая получила известие от полицая, одноклассника, который коротко сообщил ей об аресте ее друга и обещал показать, где он находится. Через небольшое отверстие в стене, им удалось переброситься несколькими фразами, Оля смогла передать ему пакет с едой. Это была их последняя встреча…

На следующий день немцы погнали их через поселок Кокаревку, в Локоть. По дороге мадьяры заставили их заниматься разминированием огромного поля, усеянного минами. Все понимали, что это конец, но выбора у них не было.

Впоследствии Николай с содроганием вспоминал, как в один момент их группу остановил солдат, давая понять, что туда идти не нужно, там мина и, сняв с себя винтовку, выстрелил в мину. Раздался взрыв, вырывая и разрывая мощные пласты земли. Больше до самой Кокоревки мин не попадалось. В Локоть они пришли ночью, их подвели к старой конюшне и бросили в стойла для лошадей. Оглядевшись, они поняли, что бывшая царская конюшня была переделана в лагерь для пленных.

Николай, намаявшись, прилег в угол на солому и сразу заснул. Под утро он проснулся от того, что почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. В свете ночного фонаря он разглядел, стоявшую перед ним девушку в полувоенной форме с распущенными длинными волосами, она смотрела на него каким-то диким, пронизывающим взглядом, от которого Николаю сделалось не по себе:

– Кто такой? Как фамилия? Откуда прибыл?

Николай коротко ответил на вопросы и спросил, кто же будет она, на что она ответила: «Узнаешь обо мне, когда придет время, а встречу я тебе обещаю. Партизаны, мстители народные, пулемет мой по вас плачет», – и ушла с гордо поднятой головой.

Стали просыпаться остальные ребята, и нашлись те, которые знали и слышали об этой вражеской стервятнице по имени Тонька-пулеметчица, каратель. Она служила у немцев и расстреливала заключенных по приговору из пулемета «Максим». Сколько людей ни в чем не повинных она положила здесь трудно даже представить. А какой у нее взгляд – истинная волчица!

А то, что она сказала: «Сходим по крапиву», – на ее жаргоне значит гнать людей на расстрел к яме, где растет крапива. А чего она приперлась в такую рань сюда – совесть мучает по ночам. Да вряд ли ее мучает совесть, но приходит она сюда каждое утро.

На утро Антонина вновь пришла в казарму. От неё несло перегаром – она была с хорошего похмелья. Проходя мимо Николая и Мити, слегка покачиваясь, Тоня сквозь зубы процедила, глядя на Колю:

– А ты ничего, ты мне понравился, и я не прочь с тобой побаловаться!

Николай буркнул, что она не в его вкусе и пусть она поищет другого для своих утех.

– Тебе что немцев мало? Что ты от меня хочешь?

– Ты мне понравился, запал в душу. Я могу помочь тебе выбраться отсюда, найду для тебя теплое местечко в комендатуре, соглашайся, дуралей, я редко это делаю, и тогда поближе познакомимся. Если удовлетворишь мои потребности, любить буду. Посмотри на меня, ведь я красавица, всем мужикам нравлюсь, но мне никто не нравится, а вот ты мне приглянулся, – и она кокетливо повела статной фигурой.

– Запомни, мы свою шкуру не продаем таким как ты, да уж лучше умереть, чем быть с такой, как ты, – выпалил со страшной ненавистью друг Митя, мы здесь один за всех и все за одного.

Гневно сверкнув в его сторону глазами, оскалив зубы, она поистине была похожа на дикую волчицу:

– А ты, недоросль, лучше помолчи, скажи спасибо, что я без оружия иначе тебя бы уже в эту минуту не было в живых. А ты, молодчик, подумай хорошо над моим предложением, я еще зайду к тебе.

Шли дни, так прошел месяц – в тяжелом изнурительном труде. Кормили, в основном, баландой с сухим кусочком хлеба, не было возможности помыться. От грязи пошел тиф среди заключенных, люди страдали и умирали. Николай и Митя держались из последних сил.

Однажды в их камеру ввалился пьяный полицай, из бывших кулаков, Кузьма, до войны работал в Совете. Он подошел к Николаю и, шатаясь, произнес:

– Это ты понравился нашей Антонине? У тебя появилась возможность сделать свою жизнь лучше, это твой шанс остаться в живых, и дураком будешь, если откажешься.

– Ты на своем месте, а я на своем, и местами мы не сможем поменяться. В полицию я не пойду, так и передай ей.

– Ну и осел же ты, думаешь я бы пришел с тобой говорить, если бы не Антонина, которую я уважаю? Ну и хрен с тобой! Уговаривать не стану, погибай за свою Родину.

Лихо повернувшись, он пошел к выходу, разведя руки в стороны.

Медленно и тоскливо тянулись дни. Каждый день слышны были пулеметные очереди, которые доносились с убойной ямы. Заключенных выгоняли группами на расстрел, камеры пустели, но ненадолго, каждую неделю доставляли новых заключенных. Арестовывали всех подряд, без разбора: учителей, рабочих, крестьян – за малейшее неповиновение или чей-то донос. Так немецкие власти наводили порядок.

В один из дней в их камеру пришел со списком к расстрелу старший комендант Давыдов. Среди десятков человек были и Николай с Митей. Группу погнали на расстрел. Подойдя к яме, они увидели Тоньку-пулеметчицу, которая подошла к Николаю и грубо рявкнула:

– Ну что, красавчик, прощайся с жизнью, не захотел принять мое предложение – выбор твой, твое последнее слово, говори:

Николай решил схитрить и произнес:

– А можно еще подумать? Дайте шанс.

– Хочешь еще подумать? Хорошо, я походатайствую за вас перед комендантом, а пока марш в камеру!

Так что Николай и Митя в очередной раз остались живы, хотя были уже на волоске от смерти.

Приближались рождественские праздники, стояли холода и выживать приходилось в полном смысле слова. Николай потерял счет дням и ночам, тоскливо вспоминая деревню, родной дом, любимую девушку, и только благодаря этому хотелось жить и бороться за это право.

Интриги Тоньки-пулеметчицы по-прежнему продолжались, и она постоянно изощрялась в своих неуемных желаниях к Николаю. Наблюдая за ним, она поняла, что он взял ее хитростью. Идти служить немцам он, по-прежнему, не собирался, и ей нужно было что-то с ним решать. Она стала разрабатывать очередной план.

Как-то Антонина сидела с Давыдовым в столовой, и зашел разговор о бане. Ей пришла в голову идея истопить баню яблоневыми дровами, после них стоит очень приятный яблоневый аромат.

– Я хочу пригласить в баньку нашего коменданта, сделать ему рождественский подарок и хороший массаж. Для этого нужно найти яблоневые дрова, заготовить и истопить баню, и сделать это должен паренек из пленных, Николай, нужно отправить их с другом за дровами и обязательно приставить к ним охранника, а остальное я беру на себя.

Антонина была особо приближенной к коменданту, и ее желания выполнялись, поэтому Кузьма не стал с ней спорить, хотя она явно превышала свои полномочия.

На другой день Кузьма приказал полицаю Тарасу Остапову и его сыну, запрячь две подводы, взять с собой двух заключенных, Николая и Митю, и отправиться в заброшенный яблоневый сад за дровами. Тарас пытался возразить против этих заключенных, ему не хотелось иметь дело с земляками, но Кузьма рявкнул на него, что это приказ свыше, и он не собирается его менять.

– Да смотри, чтобы не сбежали, головой ответишь за них.

Выехали засветло, на одной подводе Тарас с Митей, на другой – Филипп с Николаем. Тарас, глядя на оборванного и сильно похудевшего Митю, предупредил его, что при малейшей попытке к бегству будет стрелять без предупреждения, и все остальное время ехали молча.

На другой подводе шел более откровенный разговор, так как встретились два одноклассника.

– Ну как тебе служится у немцев, доволен жизнью теперешней? – спросил Николай, зябко кутаясь в потрепанный сюртук.

– Я сам не хотел, но отец настоял, он сказал, что немецкая власть пришла навсегда, и служить будешь им без разговоров.

– А как же ты смотришь в глаза людям? А если об этом узнает твоя невеста Аня, – спросил Коля.

– А ты не говори ей, я тебя прошу, Николай.

– Нет, Филипп, твой отец не прав, русский народ все равно разобьет немцев и победит любой ценой.

Филипп горестно опустил голову.

– Но я никому не расскажу о тебе, если ты мне окажешь одну небольшую услугу. Помоги мне совершить побег. Подумай над моим предложением, ведь мы с тобой всю жизнь дружили.

Филипп стал говорить, что это невозможно, ведь отец едет вместе с ними и контролирует ситуацию, начнет сразу же стрелять.

Николай умолял его – это шанс, в его жизни другого не будет, а умирать молодым не хочется.

– Ладно, – сказал Филипп, – рискнем, только ты беги зигзагами, я буду стрелять и промахнусь.

Прибыли к старому яблоневому саду и остановились у дороги, снег пошел большими хлопьями, подул ветер и началась метель. Полицаи остались стоять в стороне, а Николай с Митей стали рубить и таскать дрова. Когда подводы наполнились и они пошли за последними дровами, Коля крикнул:

– Митя бежим! Это наш с тобой шанс!

И они побежали зигзагами к лесу, как о ни и договаривались ночью, обсуждая побег.

Тарас взревел, глядя на Филиппа и с криком: «Чего стоишь! Стреляй!», – сам выстрелил, прицеливаясь в спину Мити. Филипп рванул винтовку, стал целиться в Николая, убегающего все дальше и дальше. Тарас прицелился в Николая и выстрелил, Николай почувствовал, как обожгло руку, но он бежал, не оглядываясь. Лес был уже рядом, и он быстро принял его и укрыл. Тарас махнул от досады рукой и пошли к подводе. Филипп дал понять отцу, что убиты они оба.

– Да, я так и доложу, что убиты были при попытке к бегству.

Тарас быстрыми шагами подошел к Мите, ногой повернул ему голову и убедился, что Митя мертв.

– Все, отправляемся обратно. А может, возьмем Митю? Это будет доказательством, а про Николая скажем, что утонул в болоте.

Началась метель. Полицаи повернули лошадей и отправились назад, в Локоть. По дороге, Тарас, не переставая, ругался на Филиппа, что тот промазал и не попал в Николая.

Раненый в руку Николай шел по лесу, по-видимому, кость была не задета, но крови потерял немало. Он был очень счастлив, что оказался на воле, свобода пьянила его и радовала. Митя остался лежать недалеко от леса на снегу. Его обнаружили жители поселка, которые прибежали, услышав стрельбу. К счастью, Митя был тяжело ранен, но жив. Тарас не разглядел это, так как была сильная метель. Жители увезли Митю на санях в деревню, и его выхаживала знахарка.

Тем временем полицаи прибыли в лагерь. Встретил их Давыдов, гневно спросив, где заключенные.

Узнав, что при попытке к бегству были оба убиты, потребовал доказательства. Тарас заверил, что из-за метели, кони еле тащились, и они не стали везти трупы: «Но, если не веришь, можешь проверить». Но проверить Давыдов не смог, так как метель продолжалась несколько дней. Благодаря затее с баней, жизнь Николая и Мити была спасена от расстрела, и они пошли каждый своим путем.

Николай шел по лесу, превозмогая боль в руке, в убежище односельчан. Раненую руку он промыл снегом, оторвал кусок рубахи и перетянул. Слава богу, пуля едва коснулась, разорвав мягкие ткани. Голодный, холодный он переночевал в стогу сена: зарылся глубоко, согрелся и заснул. На третий день, ночью, он наконец-то прибрел к убежищу односельчан. За время его пребывания в лагере в Локте немцы разбомбили и сожгли село Глинное. Люди бежали, спасаясь, в лес, к реке Нерусса, строили себе убежища. Мать Николая с сестрами жили вместе в одной из землянок. Присмотревшись, он нашел без труда землянку своих родных по домашним вещам.

Совершенно без сил он постучал трижды в оконце землянки – это был условный сигнал для матери. Открыв дверь, увидев сына живым, мать тихо заплакала, но, присмотревшись, и оценив его состояние, она взяла себя в руки и помогла войти в землянку. Она помыла сына, переодела во все чистое, накормила, напоила горячим травяным чаем и уложила в постель, после этого они стали думать, где лучше спрятать его, так как оба знали, насколько опасно оставаться здесь, потому что постоянно велись обыски.

Спрятаться Николай решил в берлоге медведя, которую они знали, это место было неподалеку от убежища, медведица покинула это место несколько лет назад, и оно было надежное. Ранним утром Николай с матерью нашли это место, Николай укрылся там. Поздними вечерами мать приносила сыну еду, немного поговорив, она уходила. В одну из ночей Николай обнял мать, поблагодарил за все и сказал о своем решении уйти в партизанский отряд, который находился в нескольких десятках километров от их убежища.

Не без труда удалось Николаю разыскать место дисклокации партизанского отряда к утру следующего дня. Здесь он увидел и знакомых партизан из своей деревни, которые знали, что пришлось пережить Николаю, поэтому, переговорив с командиром отряда и получив инструкции, Николай встал в строй и принял присягу. В партизанском отряде Николай служил исправно, ничем не выделяясь.