Текст книги "Танец песчинок"

Глава VII

Похмелье я переживал не больше пяти-шести раз в жизни. Это случалось ещё на заре моей карьеры алкоголика, пока я не осознал главное правило– всегда держи себя в тонусе. Едва я пришёл к этой мысли, как перестал терзать себя понапрасну, и в моей крови в той или иной мере всегда плескалось сколько-то алкоголя.

Утром я вставал, не давая себе проснуться, потому что это автоматически означало приближение боли. Просто встать, пошарить руками в одном тайнике, в другом, третьем… в каком-нибудь да найдётся запрятанная бутылка. Несколько глотков, и уже можно открывать глаза, не боясь, что резкость мира расплющит глаза.

У этого правила была и обратная сторона – я никогда не напивался мертвецки. Я входил в штопор, но у самой земли аккуратно замедлялся и падал на заботливо подстеленную соломку. Возможно, то было чувство самосохранения, а возможно – гордость, которая не давала мне опуститься окончательно.

Как бы то ни было, но в то утро я проснулся с головной болью, и это было ещё не самое страшное. Всё тело болело так, словно тот вездеход вчера меня действительно переехал. Вдобавок, меня мутило, во рту воняло чем-то прокислым, было жарко до одури, а пульс скакал то вверх, то вниз, и при этом не придерживался какого-либо ритма.

У меня имелось два пути – терпеть или сорваться. И как бы мне не хотелось прибегнуть ко второму средству, я сдержался.

Когда руки уже зашарили в шкафу среди десятка старых книг в облезлых обложках (я отчётливо помнил, что в одной из книг заботливо вырезано отверстие под бутылочку виски), неожиданно вспомнился Бобби Ти. Именно тот момент, когда толстяк сидел перед пакетом из булочной и гипнотизировал его. Мысль о том, что Бобби превзойдёт меня в борьбе с собственной пагубной привычкой, привела воспалённый мозг в чувство.

Словно желая добить, подсознание вытащило на свет вчерашнюю встречу с Ивелин – запах алкоголя, дёрганная улыбка страха, вызывающий взгляд. Затем привиделся Канга, попивающий пиво с безмятежным выражением на лице.

Я зло зашипел, вновь взобрался на диван и прикрыл глаза. Хотелось сдохнуть, чтобы не вставать никогда больше. Почему вчера мне казалось, что я уже на пути к выздоровлению? Почему я думал, что достаточно перестать пить, и сразу всё пройдёт?

«Есть такая легенда, – сказал мне однажды Шустер, когда ещё пытался как-то повлиять на мою жизнь. – Такая маленькая легенда всего наркоманского племени, не важно, что за наркотик ты принимаешь: алкоголь, табак, марихуана, героин или ещё что. Легенда состоит в том, что есть на свете человек, который всю жизнь употребляет, а ему хоть бы хны. И он может отказаться в любой момент, едва только почувствует, что становится хреново… вот только никто не может точно сказать, как зовут того человека или хотя бы ткнуть в него пальцем».

Я, к сожалению, тоже не мог.

* * *

Какое-то время я лежал с закрытыми глазами. Было приятно, хотя имелось два минуса. Во-первых, озноб и дрожь по всему телу, которые дополнялись головной болью и бешеным пульсом. Во-вторых – я подозревал, что второй раз воззвание к гордости не сработает. Мне попросту станет начхать на Бобби Ти, Ивелин и остальных. Я просто придумаю себе новое оправдание.

Например, что пьяный я гораздо лучше соображаю.

По счастью, от мыслей, неминуемо обещавших привести к сеансу самобичевания, меня отвлёк стук в дверь. Аккуратный, деликатный, но в тоже время властный. Даже будь я в нормальном состоянии, такой стук меня насторожил бы.

– Войдите, – простонал я, постаравшись принять удобную для разговора позу.

Дверь скрипнула. Звук проскочил из одного уха в другое, задев по пути что-то в мозгу и заставив меня скрежетать зубами. Вскоре пришлось повторить, но уже осознанно – на пороге стоял барон Рюманов. Мысль о нежелательном визите нашла подтверждение.

– Отвратительно выглядите, княже, – сказал барон, притворяя дверь. – Можете не вставать. Я тоже присаживаться не буду. Грязновато-с.

Я хотел оскорбиться, но сил на не хватило, так что я ограничился неопределённым звуком.

– Скажите, Грабовски, вы ведь неглупый человек? – спросил барон, делая несколько шагов по комнате. – Вы ведь не бессребреник?

– Именно он, – я следил за Рюмановым, но делать это приходилось осторожно. От резких движений глаза начинали слезиться. – Глупец и бессребреник.

– Ясно. Тогда попробуем иначе: вам жалко своих коллег? Я сейчас рассуждаю абстрактно, не дёргайтесь. Так вот, вам жалко, когда с вашими коллегами происходит что-то не то? Вам жалко, когда они отправляются на задание – возможно очень банальное, что-то вроде слежки – а там их настигает беда? Может быть, смерть. Может быть, увечье. Вам жалко, княже?

– Жалко, – я помедлил, не сразу сообразив, к чему клонит Рюманов. – Так жалко, что я, пожалуй, могу начать за них мстить.

– Если вам так жалко, то занимайтесь этим делом сами. В случае чего, вам не придётся оплакивать чужие смерти, а до собственной вам уже не будет никакого дела. Я ясно выражаюсь? С вами у меня свои счёты и разговоры, а остальных я оберегать не обязан.

– А меня, значит, обязаны?

Барон улыбнулся гадкой пронзающей улыбкой и оставил вопрос без ответа.

– Надеюсь, мы поняли друг друга. Я не сомневаюсь, княже, что вы слышали, как охотятся на медведя. Смею уверить, окопавшись в берлоге, он раздерёт любого пса, который туда полезет. Да, потом охотник, возможно, и прикончит зверя, но это случится только потом. И уже не будет возможности вернуть собак. Отзовите псов, княже, пока есть такая возможность. Всего доброго!

Рюманов вышел, резко чеканя шаг, отчего мне даже пришлось прикрыть глаза и в очередной раз зашипеть от боли. Я подождал, пока шаги барона стихнут на лестнице, и шумно выдохнул.

То, что барон вёл себя подчёркнуто вежливо и спокойно, показывало, что он взбешён до предела. Впрочем, мне до того не было никакого дела. Если я останусь в постели, то не смогу предупредить Шустера, что Рюманов едва ли не в открытую бросил нам вызов.

Издав стон, за который мне было стыдно, но не настолько, чтобы себя сдерживать, я всё-таки встал. Держась за стены двинулся к выходу из квартиры. К счастью, в общем коридоре никого не было. Некоторые квартиры на моём этаже пустовали, а где шляются остальные обитатели, меня сейчас интересовало меньше всего.

Добравшись до душевой, я присел на низенькую деревянную скамейку и дрожащими руками стащил с себя майку и трусы. Всё было липким от пота и воняло так, что меня чуть не стошнило. Я склонился над раковиной, постоял, держась за неё, с полминуты, но ничего не произошло. С сомнением взглянув на руку, я уже почти решил помочь желудку с помощью пары пальцев, но передумал – оторвал себя от раковины и полез под душ.

Бойлер работал кое-как, но холодная вода в моём положении была даже предпочтительней. Я стоял, привалившись к стенке душевой, и размышлял, почему мне так хреново. Были две версии, и обе мне не нравились.

Первая говорила, что лечение алкоголизма напоминает лечение простуды. Сначала ты чувствуешь лишь некоторые симптомы, зато потом болезнь хватает тебя за горло и пытается задушить в горячечном бреду и лихорадке. А после отпускает обессиленного, наблюдая, как ты выплывешь на берег. Всё это значило, что сегодняшний день – только начало долгого пути.

Вторая версия подразумевала отравление. Как единственный вариант – тако синьора Веласкеса. Или его же лимонад. Не зря он не хотел меня отпускать без него. Хотя, скорее всего, дело было именно в тако. Возможно, часть отравы была ещё и в пиве, и в таком случае стоило возблагодарить внезапную трезвость за то, что я его не взял.

Впрочем, вторая версия отдавала паранойей. Если туда приплести ещё и вчерашний вездеход из-за угла, то можно было простроить неплохую теорию. Правда, мне не верилось, что я настолько предсказуемый, или же что некто подкупил всех торговцев едой в Медине.

Нет, наверняка всё гораздо проще. Ни одна сложная теория в жизни не работает. Так что стоило принять в расчёт именно первую версию, как бы мне не хотелось обратного.

Когда я уже перестал различать, трясёт меня от холодной воды или от болезненного состояния, то выключил воду и вылез из душевой. Я по-прежнему шатался, но уже мог соображать.

И благодаря этому вспомнил, что забыл про полотенце.

Пришлось вытираться майкой и трусами – по факту, мне удалось лишь собрать с себя часть воды. Учитывая состояние одежды, вскоре от меня вновь воняло, будто я и не мылся. Заставить себя вытирать голову этим я не смог, так что ручейки воды текли по всему телу, вызывая странное чувство – нечто среднее между щекоткой и зудом.

Прижимая мокрый ком одежды к паху, я двинулся обратной дорогой к собственной квартире. Какое кому дело до моего съёжившегося пениса, я не знал, но в таких случаях глубинные табу, накопившиеся за долгое время цивилизации, неизменно берут над нами верх.

* * *

Дорога в управление заняла у меня в два раза больше времени, чем обычно – помимо ветра и песка следовало бороться ещё и с собственным телом.

Шустер, как всегда подтянутый, гладко выбритый и спокойный, сидел на месте Бобби Ти в приёмной и пил кофе, закусывая пирожными. От запаха еды меня замутило, а цветущий вид Шустера вызывал зависть, смешанную со злостью. Мне было отвратительно видеть, как остальным хорошо, пока я сам чувствую себя развалиной.

«Зато у него глаза жёлтые», – подумал я, и эта мысль, как ни странно, примирила меня с реальностью. Как будто люди с жёлтыми глазами получали некое законное право на хорошее самочувствие в любой ситуации.

– Я больше не буду поднимать эту тему, но последний раз предлагаю: возьми отпуск, Любо. Твой организм выдержит только одну борьбу – либо с убийцей Дока, либо с алкоголем.

– Отвянь, – пробурчал я.

В ответ Шустер отсалютовал кружкой. Жуя очередное пирожное, Крополь погрузился в изучение какого-то отчёта.

Я вздохнул, подошёл к кулеру и налил себе стакан воды. Осушив его в три глотка, я потянулся за следующим. Выпив второй, а затем и третий, я понял, что сегодня мне светит напиться только в одном случае – если перейду на что-нибудь покрепче. Но как раз этот вариант был самым неприемлимым.

– Барон знает, что мы за ним следим, – сказал я, не глядя на Шустера. – Он приходил сегодня с утра и требовал «отозвать псов».

– Это невозможно, – сказал Крополь, но отставил в сторону кружку и отложил очередное пирожное. Уткнув подбородок в сложенные руки, он посмотрел на меня. – Это попросту невозможно, Любо.

– Думаешь, я вру?

– Нет, – Шустер покачал головой. – Я не вижу причин, зачем тебе врать. Но никакой слежки пока ещё нет.

– Как? – пластиковый стакан в моей руке заскрипел. Я перевёл взгляд и понял, что теперь пить не из чего. Получившаяся из стаканчика конструкция могла вобрать в себя лишь несколько капель.

– Вот так, – Шустер развёл руками. – У нас, как выяснилось, дефицит личного состава. Люди отдыхают после дежурств, а приставить к барону кого-то со стороны я не решился. Иными словами, если Рюманов о чём-то таком говорил, то это может означать, что он знал о наших намерениях приставить слежку. Знал и поторопился. Или же кто-то следит за ним по своей воле, чего тоже нельзя исключать.

– Но он решил, что это мы, – пробормотал я. – Странно…

– Быть может, нас подставили? Или кто-то узнал о наших планах и выдал их за реальность?

– Кто, например?

Взгляд Шустера был красноречивым даже за зеркальными очками. Крополь не сказал ни слова, но я понял, о ком он.

– Зачем это Легбе?

– Возможно, она что-то знает сверх того, что рассказала нам. А возможно, опасается и тебя, и барона, вот и решила стравить вас между собой.

Я выбросил ненужный стакан в мусорку, взял ещё один, наполнил, а затем вылил воду на ладонь и торопливо умыл лицо.

Мысли побежали плавней.

Что ж, поверить, что Легба так просто сдаст барона, с которым её объединяло гораздо больше, чем с полицией – было глупо. И совершить такую глупость мог только тот, кто не видит дальше своего носа. Например, детектив Грабовски, разомлевший от секса.

– Думаю, ты близок к правде, – резюмировал я. – Здесь идёт двойная игра, а может и ещё круче.

– Я рад, что ты понимаешь. Пожалуй, не стоит устанавливать слежку за бароном. Я сам этим займусь. Сомневаюсь, что со мной он так просто справится.

Шустер хищно оскалился и взял пирожное с таким видом, будто оно и есть барон Рюманов, который сейчас узнает, что не стоит связываться с детективом Крополем.

– А где Бобби Ти? – задал я вопрос, который мучил меня с самого начала. – У него отгул?

– Нет. Наш мальчик занят очень важным делом. Настолько важным, что я решил его пока подменить.

– Каким же это?

– Выйди во двор, Любо, и всё увидишь сам.

Довольная улыбка на лице Шустера была столь отвратительной, что я ушёл скорее просто для того, чтобы её не видеть.

* * *

Внутренний двор управления представлял собой открытую площадку, достаточную, чтобы провести общее построение, если когда-нибудь такая идея придёт шефу в голову. По счастью, пока он обходился без подобных зверств.

Кроме того, в том же дворе имелось несколько спортивных снарядов, за которыми бравые полицейские должны были проводить свободное от несения службы время. Тот, кто это придумал, явно никогда не жил в Медине или же был настолько толстокожим, что не замечал беснующийся вокруг песок.

Однако сегодня, едва ли не впервые на моей памяти, двор действительно использовался по назначению. Бобби Ти, в форме и маске, совершал пробежку. Судя по тому, как огромное тело толстяка мотало из стороны в сторону, то явно был не первый круг. Как минимум второй или даже ещё больше, если Бобби Ти не выдохся моментально.

– Занятное зрелище, правда? – прошептал Шустер, и я вздрогнул. Он опять сумел подкрасться незаметно, но теперь это не вызывало у меня такого удивления.

– Да уж…

Как раз сейчас Бобби Ти пробегал мимо нас. Под запотевшей маской можно было различить, что глаза толстяка полуприкрыты. Он бормотал что-то себе под нос, но сбившееся дыхание Бобби и ветер не давали различить слов.

Я проводил взглядом потную спину толстяка, вздохнул и двинулся назад в управление. Как не прискорбно было признавать, но я завидовал Бобби Ти. Его борьба была активной. Он сам выбирал, как воевать с пагубной привычкой. Что касается меня, то оставалось только терпеть. Стиснуть зубы, тренировать волю, и всё в таком духе. Если бы я сейчас решил побегать, то выдохся бы раньше того же Бобби.

«Он тебя уделывает, малыш. Так стоит ли оно того? Ты уже проиграл, так что смирись», – подал голос Томаш, и я не нашёл, что ему ответить.

* * *

Пока мы с Шустером возвращались к стойке дежурного, сразу несколько полицейских с подозрением посмотрели на меня. Я догадывался, что выгляжу отвратно, но поневоле задумался. Ребята видели меня пьяным, трезвым и ещё не пойми каким. Интересно, как я должен был выглядеть, чтобы они смотрели на меня, как сейчас.

– Ты спал этой ночью, Любо? – спросил Крополь, вновь усаживаясь на место дежурного.

– Как убитый.

– Оно и видно. Выглядишь, как труп.

– Отличная шутка, помнит ещё зарождение мира. Не волнуйся, я пока не собираюсь присоединиться к Доку и Рабби. Кстати, кто-нибудь ещё умер?

– Хромой Густав, но там пьяная драка и обычный нож в роли орудия убийства. Преступник удрал в пустыню, так что, думаю, либо он скоро вернётся самостоятельно, либо сдохнет. Я даже разрешил ребятам особо не усердствовать в поисках. Песок всё сделает за нас.

Мне показалось, что в отражении очков я поймал хищный отблеск настоящих глаз Шустера, но вскоре убедился, что это было моё собственное бледное лицо.

– А как с чёрным песком?

– Тут всё загадочней и запутанней. Наши специалисты до сих пор не смогли открыть его тайну. Одно они пока готовы сказать с уверенностью – он содержит элементы органического происхождения. У меня есть теория – это особый вид дерьма, от которого обычный песок предпочитает держаться подальше, потому что есть риск провонять до конца жизни.

Я смотрел на Шустера, пока тот не соизволил улыбнуться. Только тогда я позволил себе отвести взгляд. Вновь прошёл к кулеру, взял стаканчик, налил воды и выпил залпом. Вновь не помогло. Замутило ещё сильнее.

– Ты сегодня не в себе, – прокомментировал Крополь.

– Зато ты – образец остроумия и странных заявлений, как я погляжу.

Я говорил нарочито грубо. Мне очень хотелось, чтобы меня оставили в покое. Я чувствовал, что в конце концов меня всё-таки вырвет, и не хотел, чтобы это произошло при свидетелях. Идти в туалет тоже не было сил. Я не мог сказать с уверенностью, что доберусь туда в целости. Да и вид детектива Грабовски, который несётся в туалет с раздутыми от рвоты щеками и выпученными глазами, мог подпортить мою и без того отвратительную репутацию.

Шустер подошёл ближе и заглянул мне в глаза. Зеркальные стёкла очков, собственное лицо, отражённое в них, и странный резкий запах, шедший от Крополя, оказались последними ударами, обрушившимися на больной желудок. Я резко отстранил Шустера, схватил корзину для бумаги, стоящую под столом дежурного, и почти с наслаждением изверг из себя то, что давно просилось наружу.

– Вот же хрень! – Шустер не смог сдержать возгласа.

Я был с ним абсолютно согласен. «Это расплата, – думал я. – Расплата за то, что ты так наплевательски относился к собственному организму. Теперь он тебе законно мстит. Ты должен будешь выблевать всё, что не успел выблевать, пока был грёбанным алкоголиком. Так рождается новый человек, Грабовски. В муках и отвращении к самому себе».

Поразительно, но мне удавалось прокручивать в голове философские фразы и при этом продолжать исторгать из себя рвоту. Чем дальше, тем меньше её становилось, но тем больше усиливалась резь в желудке, а горло словно обработали наждаком. Кроме того, мне было стыдно перед Шустером, который стоял и спокойно наблюдал за происходящим, словно бы не происходило ничего сверхординарного. Конечно, он видел меня и не в таком состоянии, но на его месте я бы уже давно вышел, хотя бы из чувства сострадания.

Хорошо ещё, что остальные полицейские шатались неизвестно где. По крайней мере, на звук никто не вышел, а возможно я просто никого не заметил.

Наконец, я выплюнул последние остатки – нечто склизкое и едкое, скорее всего просто желудочный сок. Вытершись рукавом, я меланхолично поставил корзину под стол, несмотря на идущий от неё запах. На подгибающихся ногах направился в уборную, постаравшись обойти Шустера по максимально далёкому радиусу.

Я почти физически ощущал вонь, которую сам же и распространял.

* * *

В туалете я наскоро прополоскал рот и, сняв рубашку, долго её отмачивал. Кажется, в тот момент кто-то заходил, но ничего не сказал, к своему же счастью. Я ощущал, что если кто-нибудь попробует произнести хоть слово в мой адрес, то я наброшусь на него. Не столько от обиды, сколько от накопившейся усталости от всего того, что свалилось на меня в последнее время.

Боец из меня сейчас был никакой, так что получился бы фарс, а не драка, но лично для меня всё обернулся бы трагедией. Я был в том состоянии, когда мог устроить истерику с криками, визгами и прочим дерьмом.

Всё по заветам старика Томаша Хубчека.

«Но-но, малыш! – подал он голос. – Только не надо на меня наговаривать».

Покончив с рубашкой, я натянул её на себя – мокрая холодная ткань прилипла к телу и принесла на некоторое время долгожданное облегчение. Затем я, подумав, решил не надевать свитер, а так и пошёл, чувствуя, как капли воды спускаются ниже по спине, проникают под штаны и катятся по ягодицам. Уже второй раз за сегодня со мной случилось нечто подобное, но сейчас ощущения были даже приятные. В итоге, в свой кабинет я пришёл в некоем подобии приподнятого настроения.

Там был Шустер, стоящий у распахнутого окна. Радостный песок с удовольствием выплёскивался на подоконник и ссыпался горстями вниз. «Только его мне не хватало», – подумал я, сам не до конца понимая, кого именно (песок или Шустера) подразумеваю.

– Теперь ты больше похож на человека, – заметил Крополь. Он чертил на подоконнике какие-то знаки в песке, но они тут же оказывались разрушены ветром. – Я убрал там, можешь не благодарить. Просто не хотел, чтобы у Бобби был шок, когда он вернётся. Наш мальчик очень раним.

– Это иллюзия, – я поморщился. Мне было стыдно перед Шустером. Перед ним, пожалуй, больше, чем могло быть перед кем-то ещё.

«Всё закономерно, – подумал я. – Вчера он приоткрыл свою тайну, а сегодня я свою. Только Шустер показал, что он опасен, а я – что ничтожен».

– Любо, у тебя есть срочные дела?

– Пожалуй, что нет, – я пожал плечами. – Пара встреч, но время не определено. Хочешь что-то предложить?

– Мне кажется, тебе не помешает немного прокатиться, – Крополь всё не отрывался от игры с песком. – Ты слишком много на себя взял в последнее время. Нужно развеяться. Я больше не настаиваю на твоём отпуске, но немного отвлечься тебе не повредит.

Я всего лишь кивнул в ответ. Мысль была неплохой. Ну а если меня и укачает – это будет где-то далеко, а вокруг не будет никого, кроме Шустера. А он уже сегодня на подобное насмотрелся.

Шустер прошёл мимо меня, похлопал по мокрому плечу (звук вышел чавкающий) и вышел из кабинета. Я остался один, ощущая, что внутри постепенно всё успокаивается. Битва ещё не выиграна, и вскоре за этим приступом облегчения последует следующий удар истерзанного организма. Но пока я испытывал небывалый подъём.

Наглухо застегнув плащ, я вышел из кабинета, натягивая на ходу маску. За столом дежурного сидел Бобби Ти и тяжело дышал, обливаясь потом. Корзины под столом, как и сказал Шустер, не было, но запах пота Бобби затмевал всё.

– Держись, толстяк, – сказал я, подмигивая. – Не всё ещё потеряно.