Текст книги "Танец песчинок"

* * *

Быть Канга в будущем – это быть мёртвым. Растоптанным, раздавленным, похороненным под слоем песка. Твоё племя не терпит подобных могил, предпочитая сжигать тела, что отпустить дух на свободу. И тот может спокойно странствовать среди себе подобных, но сегодня нет никого, кто выполнит подобный обряд для тебя.

Впрочем, дух покинет тело ровно за миг до того, как труп упадёт в приготовленную для него могилу. Ты пришёл на охоту, но не желаешь лежать рядом со своим трофеем.

Быть Канга – это победить не важно какой ценой. И пусть других волнует, сколько будет сказано слов по этому поводу. Лучше всего, чтобы победа была безоговорочной, а ещё лучше – помнить, что её приносит не только сила, но и хитрость.

В прошлом и настоящем у тебя не так много хитрости, но ты знаешь, что вскоре придёт вся нерастраченная за время жизни.

И хотя есть шанс почувствовать, каково это – «быть Канга в будущем», но никакого будущего у Канга нет.

Глава XV

Чужие ощущения затопили и захлестнули меня своей яркостью, и я едва не забыл, кто я такой. На моих глазах фигуру воина, который бежал навстречу буре, окутало яркое сияние.

Ещё мгновение, и шаман тоже превратился в смерч. Такой же чёрный, как и Самум.

Вновь раздался смех, который я уже слышал ранее. Хохот разнёсся над Мединой, словно звук от пропавших с посоха Канга погремушек.

А затем маленький смерч бросился прочь от города и в обход Самума. Тот, помедлив секунду, развернулся и помчался вдогонку.

Вот только я знал, что Самум никогда не догонит, покуда Канга этого не захочет. Он будет выматывать бурю, а затем, когда Самум даст слабину, маленький смерч набросится на него и разметает во все стороны.

А после умрёт сам. Это неизбежно, но я не желал принимать эту неизбежность. Пусть даже никому кроме меня не было дела до того, насколько всё это несправедливо.

Однако, пусть конец шамана и был предрешён, возвращаясь в управление, я понял, что навсегда запомню, каково «быть Канга».

* * *

Один из винтокрылов приземлился рядом с полицейским участком, а остальные предпочли вернуться в аэропорт.

Когда тяжёлая грузная машина опустилась, песок под опорами начал проваливаться. Показалось, что сейчас винтокрыл исчезнет вместе с людьми внутри, но погружение остановилось, когда опоры были проглочены. Осталась торчать лишь кабина с медленно вращающимися винтами.

Словно нахохлившаяся птица решила передохнуть и поджала под себя лапки.

К тому времени я вернулся в участок, и сейчас мы с Бобби и Ивелин вновь стояли на пороге, ожидая, чем всё закончится. Просто ждали без каких-либо эмоций. В отличие от ситуации несколькими часами ранее, когда над Мединой нависал Самум, не было речи о каком-либо напряжении. Я вообще не уверен, что кто-либо способен жить под его гнётом столь долго.

Однако, несмотря на мои мысленные размышления, едва дверь винтокрыла распахнулась, как Ивелин тут же ринулась вперёд, будто вновь речь шла о жизни и смерти. Я ничего не видел, но подумал, что Ивелин углядела внутри Мерка. Или же очень хотела его там увидеть.

Почему бы и нет, в самом деле? Разве у кого-то ещё остались силы думать о причинах и логике чужих поступков?

И всё же первым из винтокрыла появился Рюманов. Он улыбался и с гордостью осматривал город, будто именно бессмысленная попытка барона атаковать Самум чёрным песком привела к тому, что город оказался спасён. Впрочем, улыбка вышла кривоватой. Хорошая мина при плохой игре, как она есть.

На Ивелин барон даже не взглянул. Лишь недоуменно пожал плечами, когда женщина оттёрла его плечом, нырнула в нутро винтокрыла, а затем появилась, таща за руку Мерка. Тот выглядел сонным и обессиленным, но живым.

Вид этой картины заставил растаять один из ледяных камней на моём сердце.

Ивелин, не глядя ни на кого, села рядом с винтокрылом и принялась баюкать Мерка на коленях. Тот смотрел в небо и улыбался. Я понадеялся, что его просто одурманили, и вскоре парень будет в норме.

– Княже! Рад вас видеть…

Барон уже успел оказаться рядом и теперь протягивал руку. Бобби тяжело задышал за моей спиной, а затем выругался сквозь зубы.

Я взглянул на Рюманова, на его протянутую руку, на удаляющуюся бурю, на дымящиеся остатки винтокрыла на окраине, на мать, баюкающую сына… и только лишь пожал плечами. Мне не хотелось прикасаться ни к барону, ни к кому бы то ни было ещё.

Не сейчас, по крайней мере.

– Ну-ну, не стоит так, княже, – барон усмехнулся, но я видел, что потряхивает и его. – В конце концов, я не сделал ничего такого, в чём бы вы меня не подозревали. Наоборот, стоит гордиться, что я оправдал ваши ожидания. Из вас получился отличный детектив.

Рюманов засмеялся. Тонко и пронзительно, будто в истерике. Возможно, так оно и было. В этом-то и проблема с людьми, которые хорошо умеют притворяться – никогда не можешь чётко сказать: так всё с ними или не так.

Я почувствовал за спиной движение, резко вскинул руку и едва успел перехватить кулак Бобби, готовый ударить барона.

– Нет, – сказал я.

Бобби зашипел ещё яростней, задёргался, но затем расслабил руку. Рюманов смотрел на это с искренним изумлением.

– Однако, – протянул он. – Очень даже интересно, Роберто.

Таким же тоном родители обычно произносят что-то вроде: «Вот ты и вырос. А я даже и не заметил».

– Что вам надо? – спросил я.

– Пока не знаю. Всё случилось так быстро, и я уже был внутренне готов к тому, что моя попытка окончится смертью, вот и не успел придумать, чем займусь после. Это такое новое и небывалое ощущение для меня – не знать, чем заняться, что делать, против кого интриговать… – Барон поджал губу, бросил взгляд на Бобби, а затем вновь взглянул мне в глаза. – Но что мы всё обо мне и обо мне? Что надо вам, княже?

Мне хотелось всего и ничего одновременно. Хотелось, чтобы Канга был жив. Чтобы с Шустером и Легбой всё было нормально. Чтобы Мерк пришёл в себя. Чтобы Бобби успокоился. Чтобы город вернулся к нормальной жизни. Чтобы барон заплатил за то, что он сделал.

Мне хотелось многого, но ничего из этого не было мне под силу.

Кроме одного.

Коротким ударом, без замаха, я врезал барону в челюсть. Как раз туда, куда недавно метил Бобби. Ударил за нас обоих, ну и ещё много за что. Вышло не сильно, но голова Рюманова дёрнулась, а кожа перчаток прочертила на его щеке ссадину.

– Отдохните, княже, – он покачал головой, – отдохните, а потом приходите в гости. Нам есть о чём поговорить.

И вместо вспышки гнева барон развернулся и побрёл назад к винтокрылу. На половине пути он сплюнул в песок, ещё раз потрогал челюсть, а затем нырнул внутрь летающей машины.

Через секунду лопасти задвигались. Сначала медленно, а затем всё быстрее. Мне было интересно, каким образом барон собирается выбираться из песка, но интерес угас, едва я увидел, как песчинки отпускают винтокрыл. Последний раз столь стремительно движение песка я видел, когда Рабби-Элох демонстрировал вновь обретённую силу. Тогда тоже не было ничего похожего на естественное движение дюн.

– Пойдём и мы, Бобби, – сказал я. – Нужно убрать всё после этой вечеринки.

Ивелин ушла, придерживая пошатывающегося Мерка. Он всё ещё выглядел плохо, но я не сомневался, что мальчик поправится. Мы с Бобби вернулись в полицейский участок, чтобы собрать ребят и порадоваться тому, что всё наконец-то закончилось, и все остались живы.

Эмоции куда-то ушли, и осталась лишь усталость.

* * *

Юнь встретила меня в гостинице всё тем же птичьим взглядом, который ничего не выражал. Однако мне почудилась улыбка, прячущуюся в уголках её губ.

– Чему вы улыбаетесь? – спросил я, не чувствуя в себе сил гадать и желая услышать ответ.

– Тому, что вы вернулись.

– Разве я не обещал это сделать?

– Нет, – она покачала головой, и я понял, что действительно не обещал. Хотел – да, но ничего не сказал вслух.

«Может быть, она переживает из-за денег?» – спросил я себя и потянулся во внутренний карман за бумажником.

– Вы не обещали вернуться, – продолжала китаянка, – но я рада, что вы это сделали. Гостиница создана для того, чтобы в ней жили. Все те, кто находится где-то между «здесь» и «там» живут в гостиницах. Не замечали?

Я покачал головой, но отдёрнул руку от кармана. Кажется, от меня хотели не денег, а чего-то другого.

– Если у нас есть дом, то мы «здесь». Если живём в гостинице, то когда-нибудь обязательно окажемся «там», которое не здесь.

– Я видел Рабби, – сказал я невпопад. Юнь осеклась. – Его теперь зовут Элох, и он живёт среди песка. Вам, должно быть, это интересно узнать.

Она молча кивнула и продолжила ждать.

– Не думаю, что он вернётся, – сказал я, помедлив. – Кажется, он действительно теперь «там». И даже не он, а кто-то другой, похожий на него и с его воспоминаниями.

– Именно об этом я и говорю, – Юнь опустила взгляд. – Ваш номер убран и свободен. Можете подняться.

– Сколько я должен?

– Считайте, что вы уже расплатились, когда сообщили про Рабби.

Мне было не до того, чтобы играть в благородство, так что я молчаливо принял это и двинулся к лестнице. Дорогу к номеру я вспомнил без труда, а ключ оказался в замке. Висел, покачивая тяжеленой биркой, будто бы его оставили здесь с минуту назад, если не меньше.

У меня едва хватило сил, чтобы раздеться, залезть под одеяло и прикрыть глаза. Перед тем, как сон сморил меня, я опять вспомнил слова Юнь про живущих в гостиницах. Хотелось усмехнуться и сказать, что это всё чушь, но я не смог.

Вместо этого наконец-то уснул, и этот долгий день, начавшийся для меня много часов назад, всё же закончился.

* * *

Я проснулся от ощущения, что в комнате есть кто-то ещё. Он сидел слева от меня, в тёмном углу, но я видел его смутный силуэт и слышал тихое дыхание. И не было никаких сомнений в том, кто именно решил меня посетить.

Лёгкий животный запах, который разливался по комнате, я уже чуял не один раз, но всегда был слишком занят чем-то другим (чаще всего выпивкой), чтобы задуматься о его природе.

– Привет, Шустер, – сказал я. – Рад, что ты вернулся.

Он шумно выдохнул, затем хрипло расхохотался, после чего зашёлся в кашле. Я почувствовал (не увидел, а именно ощутил), что он встал и подошёл ближе. Подняв глаза, я встретился с взглядом жёлтых глаз Шустера Крополя. В этот раз я выдержал его и ответил улыбкой.

– Тоже рад тебя видеть, Любо, – сказал Шустер, покачав головой. – Но ведь не тебя надо благодарить за моё спасение?

– Нет. Это Канга увёл бурю.

– Да, только он и мог это сделать…

Шустер помолчал, а затем произнёс с небывалым пиететом, как будто говорил о кумире:

– Он был совсем не таким, каким мы привыкли его видеть. Высокий, сильный, благородный воин. Не шаман, а именно воин. Охотник. Такой не испугается ничего…

Последние слово он едва ли не процедил. Я на секунду задумался о причинах, но почти тут же понял, что вряд ли разберусь в этом с первого раза. Я слишком мало знал о Шустере, несмотря на то время, которое провёл рядом с ним.

– Чем собираешься заняться? – поинтересовался я. – Вернёшься в управление?

– Да, там надо навести порядок. Малышу Бобби требуется помощь, – Шустер облизнулся. – Может быть, потом исчезну, как собираешься это сделать ты. Увы, но моя миссия в этом городе окончилась грандиозным провалом.

– Я не собираюсь никуда исчезать…

Вместо ответа он неопределённо махнул рукой. Сделал два тягучих шага и присел на кровать. Жёлтые глаза оказались совсем близко от меня.

– Ты изменился, Любо. Даже не знаю, кто мне больше по нраву. Тот страдающий слюнтяй, что ошивался возле с десяток лет, или же тот, кто не отворачивает взгляда.

– Я не собираюсь быть кому-то по нраву.

– Теперь – да, но ведь раньше хотел…

– Наверное, хотел, но и что с того? То было раньше. Лучше расскажи, что стало с Легбой?

– Не волнуйся, она жива. Хотя её сила возвращается куда медленнее, чем моя, но я оставил её в живых, несмотря на то, что эта сучка пыталась сделать. Не по доброте душевной, разумеется. Просто там был Рабби. Или Элох, как он себя называет. Старик слишком быстр со своим песком и совсем меня не боится, представляешь?

В последних словах Шустера мне почудилась обида. Но почти тут же он наклонился ко мне и оскалился.

– Я тоже тебя не боюсь, Шустер, – я умудрился не дёрнуться.

Крополь кивнул, затем встал, прошёл к окну и отворил его, позволяя песку прорваться внутрь.

– Да, ты не боишься. Как не боится Барон, не боится Легба, не боялся Канга… и Док. Он тоже не боялся, – произнёс Шустер тоскливо. – Я похитил голема у нашего доброго Рабби. Оживил эту тварь, чтобы напугать Дока, но всё пошло не так. Я перестал им управлять, представляешь? Я ведь всего-то хотел напугать его, но… ты спрашивал меня, Любо, не я ли убил Дока. Вот мой ответ – надеюсь, что нет. Я только хотел напугать… В убийстве нет ничего интересного, в отличие от страха…

Затем Шустер позволил воплю-вою вырваться из горла. Душераздирающий звук пролетел над домами, отражаясь эхом, а после затих. Когда Шустер обернулся, глаза его горели ещё ярче, а на губах играла довольная улыбка.

– А потом ты убил голема, чтобы он случайно на тебя не вывел.

– Смекнул, да. Не поздновато ли, Любо? Да, я это сделал. И я же заставил нашего дружка позвонить в полицию. Хотел свалить всю вину на Рабби, а заодно испугать его. Кто же знал, что старый интриган продумал всё гораздо лучше моего. Этот его самолёт… отличный ход!

Я не стал говорить, что Рабби отрицает свою вину в падении самолёта. Даже если Шустер это признает – ничего не изменится. К тому же, я не был уверен, что слова «просто попугать» были правдой.

– Ты умеешь менять внешность? – спросил я. – Среди твоих талантов есть такой?

Он помедлил немного, но кивнул. Кажется, я нащупал ту нить разговора, которая была неприятна Шустеру.

– Тогда почему ты не уберёшь глаза? Ты ведь мог сделать их нормальными, и тогда никто бы ничего не заподозрил. Уж я тем более не заметил бы.

– Это память, – Шустер вздохнул. – Иногда я начинаю заигрываться в крутого детектива. Тогда достаточно снять очки, посмотреть на себя в зеркало, и снова ясно, кто я.

– И кто же?

– Не знаю! – он взорвался криком и одним прыжком оказался рядом со мной. – Не знаю, Любо. Есть смутные догадки, есть предположения, есть миллионы вариантов, но я не знаю, кто я и что я. Но в той, первоначальной форме, которая у меня была при появлении на этом свете – можешь понимать, совсем не такая, как сейчас, – у меня были жёлтые глаза. Жёлтые, понимаешь?

– Понимаю…

– Брехня! Но я не обижаюсь на тебя. Ты ведь тоже не знаешь, кто ты есть, Любо. Даже сейчас ты не знаешь, потому что так и не выбрал, кем быть, а предпочёл, чтобы другие выбирали за тебя. Иногда я насмехаюсь над тобой, а иногда завидую. Неведение, что может быть прекраснее?

Я промолчал. В груди что-то всколыхнулось, завертелись вопросы и смутные догадки, но мне не хотелось озвучивать их Шустеру. Этот человек пока ещё оставался моим другом, поскольку жила память о том, кем он был для меня раньше. Но чем больше он говорил, чем больше я наблюдал за ним, тем лучше я понимал, что наши дороги расходятся. Они уже разошлись, а теперь мы всё дальше.

– Не надо трагедий, – Шустер поморщился. – Я прям чувствую, что сейчас ты начнёшь нести какие-нибудь прописные истины. Пожалуй, пойду прогуляюсь. Ненавижу быть рядом с тем, кто впадает в сентиментальщину.

– И это говорит мне тот, кто оставил глаза, чтобы помнить? – огрызнулся я. – А может быть, это вовсе не для того было, а просто ты устал прятаться? Хотелось, чтобы кто-нибудь всё обнаружил и начал задавать вопросы. Чтобы кто-то догадался о твоих способностях. Разве не так всё было?

– Великий психолог Любомир Грабовски, спокойной ночи.

Дверь захлопнулась. Я откинулся на подушку и с ненавистью посмотрел в потолок. Разговор оставил тягостное впечатление. Мне захотелось поскорее заснуть, чтобы избавиться от привкуса разочарования во рту.

Когда у меня это наконец-то получилось, мысли завертелись с бешеной скоростью, рисуя странные, но очень живо перекликающиеся с реальностью картины. А после, когда одна из картин на секунду остановилась, я увидел гигантскую узорную паутину и понял, где в ней место для меня…

* * *

Солнце вновь стояло над Мединой. Если не приглядываться, то ничего не напоминало о катастрофе, которая почти произошла вчера. Люди возвращались к привычному ритму жизни, очищая память от неприятных событий.

Пройдут месяцы, и чёрная буря, что едва не обрушилась на город, превратится в легенду. Обрастёт ненужными подробностями, приобретёт новых героев и потеряет тех, кто в действительности сделал всё, что было необходимо.

Подобно своим жителям Медина избавлялась от всего, что могло ей навредить, превращая любую беду в победу. В этом была часть её силы и в этом же намёк на то, что происходит в действительности.

Я шёл к особняку барона, чтобы превратить свой намёк в уверенность. В отличие от города я хотел знать, что именно произошло.

* * *

У дверей вновь не стояла стража, а внутри особняка я застал гигантскую перестройку. Барон в чёрных брюках, сандалиях и белой рубашке с отворотами, выставлявшей напоказ густые седые волосы на груди, расхаживал между прислужниками и командовал:

– Перенесите кресло сюда. Шкаф сдвинем к окну. Вот эта колонна мне не нравится, так что у вас есть время до вечера, чтобы её снести…

Было необычно видеть, как последователи Перуна-Апостола двигают мебель из одного конца в другой, что-то сверлят, что-то пилят, а что-то с остервенением крушат. Впрочем, думаю, они любую работу, которую поручал им барон, делали с остервенением.

– Не стойте на пороге, княже, – Рюманов приглашающе махнул рукой. – Подойдите ближе и скажите, что вы думаете насчёт этого трюмо.

Трюмо выглядело так, словно оно было старше меня раза в три. Массивное, деревянное, слегка потрескавшееся, с потемневшим лаком. Я не знал, что о нём думать, но барон ждал ответа с таким напряжением, будто от этого зависела вся его жизнь.

– Я думаю, что оно неплохо бы смотрелось в спальне.

– Отлично! – Барон вскинул руки, а затем разом погрустнел и опустил их. – Однако именно из спальни его недавно вынесли. Надоело, знаете ли. Ума не приложу, что с ним теперь делать.

– Отдайте кому-нибудь.

– Вы с ума сошли? Это же раритет! Впрочем, вы правы. Не стоит цепляться за всякую древность, как это принято у стариков. Передвиньте трюмо ко входу! Если ничего не придумаю, вам будет легче вытащить его на улицу.

Прислужники молча подхватили трюмо и двинулись к выходу. Я заметил, как по вискам одного из них катятся капли пота, однако глаза стражника по-прежнему смотрели на мир с небывалым ледяным презрением. От этого взгляда я поёжился.

– Ну-ну, – барон посмотрел на меня сочувственно. – Вы, часом, не заболели, княже? Могу предложить чай с малиной, мёдом или даже с девкой. Девка, правда, слегка не в себе, но, может, вы таких и предпочитаете?

Я посмотрел в ту сторону, куда он указывал, и вздрогнул. То, что я поначалу принял за стопку белья, выгруженного из шкафов, оказалось той самой девушкой, что я не раз видел рядом с бароном. Думаю, даже Бобби не узнал бы её сейчас. Тело девушки раздулось, словно от водянки или слоновьей болезни, и сейчас она походила на огромную жабу.

– Если где-то что-то убавляется, то в другом месте должно прибавиться, иначе нельзя, – барон усмехнулся. – Не волнуйтесь, это пройдёт, но не сразу. Всё-таки наказание должно быть поучительным и болезненным. В следующий раз будет куда разборчивей в людях. Я ведь, знаете ли, доверился ей, когда она призналась, что Бобби уже в наших руках. А потом, когда всё вскрылось, выяснил, каким же образом проучить их обоих.

– Бобби скорее обрадовался внезапному подарку, – мне хотелось подразнить барона.

– Вот как? Тем лучше, – он пожал плечами. – Давайте пройдём из этого бардака. Вы же пришли поговорить.

Мы двинулись по лестнице. Второй этаж также оказался заставлен мебелью, которая образовала тесный лабиринт.

Барон на пути подхватил два стула, а после, ругаясь негромко и незлобно, тащил их, выставив один вперёд, а второй держа позади. На моё предложение помочь Рюманов лишь покачал головой.

Настаивать я не стал.

* * *

– Итак, давайте начнём заседание нашего кружка неудачников, – барон сидел напротив меня, закинув ногу на ногу, и улыбался. Я заметил, что ссадина от моего вчерашнего удара уже зажила.

«Кружок неудачников?» – что ж, я оценил иронию. Не хватало, конечно, многих: того же Бобби, Глафиры, Рабби-Элоха, Легбы, Шустера… Дока. Тем не менее, иначе нас назвать было трудно. Победителем во всей этой истории был, пожалуй, только Канга.

– Зачем вы похитили мальчика? – спросил я.

– Я его выменял, – барон подмигнул мне. – Я выдал ему вездеход, а он, в свою очередь, обязался служить мне, пока не сможет за него расплатиться. Я даже пообещал, что не сделаю ничего плохого ни вам, ни его матери. Продемонстрировал, так сказать, благородство. А потом появилась эта буря, и я захотел сохранить своё капиталовложение, на случай, если дело не выгорит. К сожалению, те, кого я послал, предпочитают действовать, а не размышлять. Они могли просто объяснить мальчику, что происходит, но слегка перестарались.

Я кивнул. Это было похоже на барона. Он разбирался в людях, и, как и я, видел, что Мерк не так прост, как кажется. Из него можно вырастить кого угодно, если постараться.

Возможно, очередного князя Грабовски.

– Думаю, те люди просто похожи на своего хозяина. Вы мне тоже ничего не объяснили, когда потащили за собой, – сказал я.

Барон замер на секунду, а после расхохотался. Заливисто и громко, хлопая себя при этом по коленке. Рюманов походил на паяца в цирке, но я видел, что он и вправду радовался.

– Ну, княже, вы даёте, – он утёр слезу и погрозил мне пальцем. – Смогли порадовать старика. Я даже ваш удар прощаю. Удовольствие отличное.

– Не называйте меня князем, вы же знаете, что это неправда.

– А вот и нет, мой дорогой, – Рюманов разом собрался. Лицо его стало злой маской. – Вот здесь вы ошибаетесь. Вы – князь, и никто не в силах этого изменить. Вы – символ, который у них есть. Если вы начнёте кричать на каждом углу, что это не так, то они просто решат, что вы свихнулись. Найдутся, конечно, и те, кто лишь кивнёт и заявит, что всегда это знал, но так это и будет настоящая правда – они всегда это знали, потому что не верили. А тысячи жителей, которые знают другую правду, будут верить по-прежнему. Разве что к этой вере добавится оттенок горечи. Вы – князь Грабовски. И совсем не важно, кто вы были на самом деле. Я даже сам не помню этого. Мне притащили десяток младенцев, и я выбрал одного из них. Того, в ком чувствовал потенциал и некое будущее сходство с портретными чертами династии Грабовски. Может быть, вы даже были каким-нибудь бастардом. Сейчас это всё уже не имеет значения.

– Я видел свою мать сегодня во сне. Она была ткачихой. Рожала меня дома. В маленьком домике на окраине Любляны. А затем, когда всё началось, она оставила меня у старухи-соседки и куда-то исчезла…

– Избавьте меня от этой сентиментальности, – барон вскинул руку. – Это вовсе безразлично.

– Тогда зачем же вы просили меня прийти?

– Зачем? – барон встал и потянулся. – Даже не знаю, князь. Наверное, хотел понять, что вы будете делать дальше. Теперь, когда окончилась буря, нет никакого чёрного песка и Медине предстоит жить дальше в привычной рутине. Вы ведь наверняка уже привыкли к тому, что жизнь бьёт ключом, адреналин кипит в крови и всё такое. Признайтесь, привыкли ведь?

Я усмехнулся и тоже встал. Теперь мы стояли друг напротив друга, как почти тридцать лет назад стояли друг напротив друга солдаты двух стран перед битвой, которой в итоге не случилось. Пара предательств, несколько подкупов, и вот уже – братания. И солдаты вместе идут свергать Великого князя Грабовски. Тогда барон выиграл, а сейчас?

Сейчас он выиграл тоже, это сложно было не признать. Я был его созданием, его придумкой. Его символом, который он сделал, прекрасно понимая, насколько проще управлять людьми, у которых есть надежда.

Просто лучше, чтобы эта надежда была далеко. Чтобы они верили, что рано или поздно она вернётся. Чтобы жили, привыкали, мирились, а после, когда надежда исчезнет с горизонта, то окажется, что уже не настолько всё и плохо. Вырастет новое поколение, не знавшее другой жизни – и всё.

Он очень хорошо всё просчитал. Только вот что Рюманов будет делать теперь, когда узнал, что его надежда больше таковой не является?

Наверное, ничего. В сущности, он прав. Те, кто верил, будут продолжать верить и дальше. Те, кто сомневался, просто подтвердят свои сомнения. Я сыграл свою роль, и по инерции продолжал играть её ещё дальше, хотя надобности уже никакой не было.

– Томаш был вашим человеком?

– Разумеется. У него, конечно, были кое-какие свои мотивы. Он собирался уговорить вас в конечном итоге заявить свои права на престол. Мы бы даже позволили это сделать. Сменить одно правительство на другое – что ж в этом плохого? Наших людей уже было достаточно, чтобы саботировать всё, что нам не понравится. А если бы народ был недоволен… что ж, они в любом случае получили бы то, что хотели. Томаш собирался стать премьер-министром или что-то вроде того. Однако, к счастью или нет, он слишком любил спиртное, чтобы действительно что-то сделать.

Тяжёлый дух выпивки. Запах изо рта Томаша, когда он что-то втолковывал мне в очередной раз. Кривая улыбка и ненависть пополам с вожделением во взгляде. Когда я стал старше, мне казалось, что Томаш вожделел меня, но после объяснения барона становилось понятно, что он вожделел власть.

«Я бы попросил у тебя прощения, но не думаю, что чем-то тебя удивил», – тон Томаша был извиняющимся, а в словах жила правда. Что-то подобное я всегда и предчувствовал. А может быть, хотел предчувствовать, чтобы избавиться от титула, как от бремени. В таком случае не стоит верить всему, что сказал барон. Может быть, это новая игра, чтобы заставить наследника отступиться от трона?

Я помотал головой, вырываясь из воспоминаний и размышлений, а после посмотрел на улыбающегося барона. С удивлением я понял, что не могу его ненавидеть. Раньше получалось, а теперь будто обрезало. Да, передо мной стоял победитель. Человек, который оборачивал себе во благо даже самое тяжёлое поражение, расправлялся с врагами чужими руками, имел тысячи вариантов действий и множество способов достигать поставленных целей… но кое-чего у него не было.

Спокойствия. Внутреннего спокойствия, которое бы позволило наслаждаться результатом. Впрочем, именно его отсутствие и гнало Рюманова вперёд.

– Всего хорошего, барон, – я протянул руку и он, прицокнув с восхищением, пожал её.

– Всегда рад услужить, княже. Обращайтесь, если что-то понадобится.

– Возможно, – сказал я, зная, что именно попрошу. – Возможно обращусь прямо сейчас. Отпустите Мерка. Будем считать, что его долг оплачен мною сполна.

– Вы так думаете? – он склонил голову набок, как это делала Юнь, вот только взгляд был куда выразительней. – Ну что ж, почему бы не согласиться на просьбу августейшей особы. Считайте это дело решённым. Мальчик мне ничего не должен и может оставить вездеход себе. Но если он придёт ко мне ещё раз, то это уже будет иная сделка, и я так просто не отступлюсь.

Я кивнул, развернулся и пошёл назад, пробираясь между коридорами мебели. Руки без перчаток скользили по отполированному дереву. Барон остался в той комнате, не собираясь провожать или идти следом.

Чувства, тщательно сдерживаемые, выплеснулись все разом, заставляя всё внутри клокотать. Я шипел сквозь зубы, терпя эту боль. Спокойно спустился на первый этаж, прошёл мимо уже переставленного к выходу трюмо, задержавшись на мгновение, чтобы взглянуть на себя в зеркало.

Увиденное не разочаровало. Это были глаза человека, который принял решение и только и ждёт, чтобы начать действовать.

Я на ходу нацепил маску, перчатки, плотнее закутался в плащ и вышел на улицу.

Солнце стояло в зените. Медина жила своей жизнью, и рана на сердце города уже почти затянулась, как ссадина на щеке барона.

Глубоко вдохнув и медленно выдохнув, я улыбнулся самому себе, пытаясь вытащить из памяти недавно испытываемое ощущение. Сделал шаг, второй, третий, постепенно ускоряясь, а после бросился бежать, подражая Канга, который мчался, уводя бурю.

Только я уводил самого себя.