Текст книги "Танец песчинок"

Интерлюдия: Рабби

Люди видят символы там, где их нет. А когда символы оказываются на виду, люди проходят мимо.

При этом многие ошибочно думают, что символы не будут работать, если не обратить на них пристального внимания.

Рабби Шимон

Пятнадцать лет назад небольшой пятачок возле ратуши Медины становится центром пересечения нескольких судеб. В результате происходят события, о причинах которых мало кто догадывается, зато последствия обсуждают всем городом. Типичная ситуация, в общем-то, если не брать в расчёт сущность тех самых причин. Да и последствий тоже.

Первыми к месту действия пребывают пьяные зеваки. Верховодит компанией Ян Портер – крепко сбитый парень с расплющенным носом. Гуляки уже основательно набрались, их карманы опустели, но один из них, разгорячённый выпивкой парень по имени Ланс Вингер, вспомнил, что у его двоюродной тёти есть шкатулка, в которой та хранит сбережения на собственные похороны.

«Гробовые», – так называет эти деньги Ланс.

Имена остальных из этой компании не имеют значения. Ланс Вингер заикнулся о деньгах, Ян Портер предложил одолжить немного, прочие нестройным хором поддержали, а на половине пути компания вдруг остановилась, привлечённая странным зрелищем.

Не обращая внимания на пьяных зевак на пятачке возле ратуши стоят четверо обнажённых мужчин, словно обозначая вершины невидимого квадрата. На лбу каждого из них вытатуирован знак, и только лишь в этом можно увидеть различие между обнажёнными истуканами.

Смысл символов Ян Портер и сотоварищи даже не пытаются понять. Упражняясь в остроумии, они придумывают прозвища для застывших на пятачке. Большая часть шуток бьёт ниже пояса, но, в оправдание Портера и его компании, эта часть обнажённых мужчин действительно привлекает внимание. В первую очередь, своим отсутствием. Принадлежность к сильному полу выражается у истуканов лишь в грубых чертах лица, развитой мускулатуре и позе, свидетельствующей о том, что центр тяжести смещён к крестцу, а не к пояснице.

Впрочем, о последнем различии подвыпившие зеваки не догадываются. Как и не думают о том, что отсутствие полового члена – не единственная уникальная особенность четверых любителей нудизма, выбравших не то время и не тот пляж.

Если заглянуть в ноздри бесполых фигур, то увидишь лишь небольшую выемку и полное отсутствие дыхательных путей. Если раздвинуть ягодицы, то не обнаружишь ануса. Ушные раковины – тоже лишь имитация. Более того, если разрезать собравшихся от макушки и до пяток, то выяснится, что их тела лишены крови и состоят из мягкой субстанции, напоминающей обыкновенную глину.

Собственно, это и есть глина из Иерусалимских карьеров.

Куда больше мог бы рассказать Рабби Шимон, застывший в точке пересечения диагоналей квадрата, образованного обнажёнными истуканами. Однако он пришёл не отвечать, а спрашивать. И ради этого садится на корточки и простой деревянной палкой чертит знаки и символы, покрывая песок вокруг себя письменами, чей смысл понятен лишь самому Рабби.

– Поссать решил, – замечает Ян Портер, и, воодушевлённый зазвучавшим гоготом, тут же выдаёт следующую «остроту». – Те не мужики, а этот вообще – баба!

Зеваки продолжают смеяться, но никто не обращает на них внимания.

Буря, внезапно усилившись, принимается забрасывать рисунки Рабби. Ветер движется по кругу, сопровождая движение палки. Ветер не желает, чтобы Шимон закончил свой рисунок. В какой-то момент Рабби оказывается в оке урагана и даже может, если захочет, снять маску и вдохнуть – в воздухе ни единой песчинки.

Но Рабби Шимон не отвлекается на подобные сентиментальные пустяки.

Никому не видно, но под маской он ухмыляется, радуясь своей предусмотрительности. Рабби достаёт из кармана бесформенного плаща светящийся пузырёк, аккуратно открывает его, пряча от ветра, и окунает самый кончик палочки. После этого Шимон возвращается к вязи символов, но теперь они вдавлены не в песок, а в саму реальность. Словно вырезая на ткани бытия прорехи, Рабби продолжает рисовать, постепенно ускоряясь.

Рычащий от негодования ураган бушует вокруг, но всё без толку. Едва символы обретают необходимый смысл, Рабби втыкает палочку себе под ноги, и всё затихает.

* * *

Словно гигантская волна разносится от центральной площади до окраин Медины. Она невидима и нематериальна, но, проносясь сквозь здания, волна задевает людей, и те чувствуют дуновение вечности.

Музыкальный автомат в заведении мадам Клио затихает, бессмысленно мигая огоньками. Тапёр в ресторане «Кушать подано» может лишь злобно взирать на инструмент, не в силах исторгнуть из него и звука. Более того, он и сам онемел, как и все остальные посетители. Как и все жители Медины. Как и Ян Портер, Ланс Вингер и остальная компания.

Впрочем, не совсем все. Заключив себя в магический круг, Рабби Шимон получил право спрашивать, а големы давать ответы в пределах своего понимания, которое разнится, как и надписи на лбах.

– Пшат! – произносит Шимон властно, и тотчас же четверть мнимого квадрата оказывается подсвеченной тёмно-жёлтым, почти коричневым цветом. Один из големов, чьё имя только что прозвучало, падает на колени. Его рот открывается – беззубая впадина, поблёскивающая влажной глиной.

– Спрашивай, – доносится непонятно откуда звучащий голос.

– Где ты? – задаёт первый вопрос Рабби.

Шимон выглядит спокойным, но руки его покрылись потом и мёрзнут под тонкими кожаными перчатками; ноги подкашиваются, а душа трепещет от осознания значимости того, что сейчас происходит.

Глаза Пшата закатываются, затем он закрывает веки, и через секунду лицо меняется, убирая трещины и превращая голема в подобие не имеющего глаз троглодита.

– Я в стране песка, Рабби, но тебе это известно. Я в стране непростого песка, но ты знаешь и это. Я в стране, которой не должно быть, но которая, тем не менее, существует – и здесь я не открою для тебя нового. Твой вопрос не имеет смысла на этом уровне понимания. Мне жаль.

Сказавши это, голем падает лицом вниз. Рабби Шимон догадывался, что не услышит нужного ответа, но должен был попробовать. К тому же, ритуалам присуща степенность и правильная последовательность. Не обратившись к низшим сущностям, не стоит тревожить высшие.

– Ремез! – падает слово. Оно на тон ниже, на тон властнее и на ступень ближе к пониманию сокровенного.

Голем, стоящий по диагонали от упавшего Пшата, опускается на колени в подсвеченный светло-серым квадрат.

– Спрашивай, – произносит он.

Рабби чуть улыбается. Происходящее его веселит тем ощущением силы и вседозволенности, которое обычно веселит людей, подобных Яну Портеру. Рабби Шимон на несколько секунд допускает, что сейчас подобен Богу, удовлетворяет этим допущением гордыню и поворачивается к Ремезу.

– Где ты? – спрашивает Рабби вновь.

Опять закатившиеся глаза и сомкнувшиеся веки – ещё один голем, ставший троглодитом.

– Я в стране, которая создана силой многих, но подчиняется одному. Я в стране, которая чтит чужие заветы, но не забывает собственных. Я в стране, где у каждого есть тайна, но есть и одна, которая объединяет их всех. Не думаю, что открыл тебе что-то новое, Рабби, но ты можешь отправиться по этому пути.

Шимон удовлетворённо кивает, наблюдая, как второй голем опускается на песок.

– Драш!

Действие ускоряется. Тёмно-коричневый квадрат вспыхивает за одно мгновение. Колени очередного голема преклонены, а сам он ожидает вопроса повелителя.

Рабби тоже торопится, потому не тратит время на размышления или попытки проанализировать свои ощущения – всё это случится чуть позже.

– Где ты? – спрашивает он.

– Я в стране, которая создана великой волей ради обыденной цели. Я в стране, которая лежит вне времени и пространства, потому что сама является и тем и другим. Я в стране, которую невозможно покорить, но которая не собирается покорять других, пока они просто живут, не пытаясь познать её тайны.

Голем падает, но перед этим успевает произнести ещё одно:

– Это было предупреждение, Рабби.

Шимон лишь нервно дёргает щекой и готовится произнести последнее слово. Все предупреждения сейчас не имеют никакого толка. Рабби говорит гораздо тише, чем до этого, но слово разносится куда дальше:

– Сод…

Болезненно-бледный свет заполняет последнюю четверть квадрата. Сод стоит на коленях и готов внимать, хотя вопрос не будет отличаться оригинальностью.

– Где ты? – спрашивает Рабби и сам опускается на колени – ноги уже не держат.

Следует долгая пауза, за время которой все собравшиеся на площади успевают достичь наивысшей точки любопытства. А после, едва губы голема раскрываются, как их запечатывает песок.

Он налетает со всех сторон разом. Окутывает, покрывает слоями, запечатывает, словно сосуд. Песчинки умудряются проникнуть между слоями глины и протискиваются всё глубже и глубже, расширяя пустоты для своих собратьев. Рабби растерян и не может поверить в происходящее, но ему приходится это сделать, когда голем взрывается, покрывая всё вокруг ошмётками липкой глины.

«Он заговнякал мою маску резиновым, мать его, дерьмом», – думает Ян Портер, когда ему в маску прилетает один из кусков.

Ровно в этот же самый момент пелена тишины, нависшая над Мединой, спадает, и Портер озвучивает своё недовольство, повторяя одно и тоже на разные лады, не в силах остановиться. Он похож на новорождённого, что возвещает криком о своём появлении на свет.

* * *

Рабби Шимон чувствует себя опустошённым и неудовлетворённым. Ритуал, к которому он так долго готовился и на который потратил силы и сбережения, потерпел неудачу. Сод, чья способность проникать в суть вещей лежит далеко за пределами обычных возможностей, мог дать ключ к разгадке тайны Медины. Однако в последний момент чужеродная сила всё испортила.

Шимон слышит какой-то звук и оборачивается Приближающийся к нему человек знаком Рабби, но напрямую они никогда до этого дня не общались. Шимон был занят подготовкой к ритуалу, а чем занят Док его не интересовало. Сейчас же тот подходит и, улыбаясь, аплодирует Рабби.

Для Шимона этот звук как издёвка.

– У вас почти получилось! – говорит Док. – Извините, что не предупредил о своём присутствии – не хотел мешать и отвлекать. Позвольте заметить, что вы подошли к разгадке куда ближе, чем я. Возможно, нам стоило бы объединить усилия, вам так не кажется?

– Не сейчас, – шепчет Рабби и бессильно качает головой.

– Понимаю. Вам нужна моя помощь, чтобы убрать всё это…

Док обводит рукой вокруг, но тут же осекается. Песок поглотил остатки големов, квадрат более не подсвечен, а символы, начертанные в воздухе, исчезли.

Тратя время на удивление, Док и Рабби кое-что упускают из виду – Ян Портер в бешенстве. Он жаждет мести за то, что резиновое дерьмо испачкало маску.

– Слушай сюда, маленький гавнюк, – говорит Портер, подбегая к Рабби и вздёргивая его в воздух с высоты своих почти двух метров. – Ты мне кое-что должен, сечёшь? Твой голый дружок взорвался и превратился в дерьмо. И это дерьмо заляпало мне маску. Соображаешь, что надо сделать?

Ян не обращает внимания на Дока. Конечно, Портер что-то слышал о том, как этот старый хрен появился в Медине, но бешенство, подогретое алкоголем, не даёт мозгу рационально обдумать, что в этой истории правда, а что выдумка. Он даже не задумывается, что стоит хотя бы держать Дока в поле зрения.

– Ты меня слушаешь, гавнюк? Я с тобой разговариваю, мразь. Ты выглядишь неплохо, так что у тебя наверняка полно денег…

– …это преувеличение, – устало вставляет Рабби, но тут же Портер начинает его трясти, отчего плащ трещит и готов порваться, повергнув Шимона обратно на землю.

– Какое, нахрен, преувеличение? Заткнись и запоминай: ты, мать твою, должен мне новую маску – это раз. Кроме того – деньги. Это два, если ты считать не умеешь. Ну и в-третьих, ты должен всё это предоставить мне прямо сейчас. Соображаешь, маленький гавнюк, что ты должен сделать?

– Да, – говорит «гавнюк», и голос его наливается силой, которую Портер не замечает.

Рабби бьёт Портера по ушам. Громила ревёт и выпускает Шимона, допустив тем самым очередную ошибку. Приземлившись, Рабби вскакивает и наносит несколько ударов в солнечное сплетение противника. Когда же Портер загибается, пытаясь восстановить дыхание, идеально выполненный апперкот подбрасывает его на несколько сантиметров в воздух. А уж сила притяжения прикладывает все усилия, чтобы Портер рухнул на песок рядом с застывшим в изумлении Доком.

Остальные зеваки топчутся в отдалении. Сохранив часть своей шакальей осторожности, они с опаской косятся на Рабби и мысленно проводят параллели относительно разницы в размерах и физической подготовке между Яном и Шимоном. Как-то само собой получается, что Портер превращается в пустышку, наполненную лишь бравадой. До конца сегодняшней ночи эта весть разлетится по барам, и на следующее утро не останется человека, который не будет знать о столкновении Яна с Рабби и о том, что из этого вышло.

– Неплохо, – говорит Док уважительно.

– Большие и сильные всегда забывают, что у маленьких и слабых есть море возможностей попрактиковаться в драке, даже если они не хотят, – устало улыбается Рабби, потирая кулак. – Я никогда не любил драться, но пришлось научиться, чтобы доходчиво объяснять свою нелюбовь. Что же касается вашего предложения, я подумаю над ним.

Док неожиданно подмигивает Рабби и слегка шаркающей походкой идёт в направлении дружков Портера. Те почтительно расступаются. На их глазах «маленький гавнюк» показал насколько он опасен, а потому не стоит искушать судьбу, выясняя, на что способен «старый хрен».

Но Доку нет до них никакого дела. Он проходит мимо, чувствует, что ещё ближе подобрался к разгадке своего сокровенного вопроса, и попутно размышляет над тем, как применить полученные сегодня знания.

Что касается Рабби, то он стоит на месте и смотрит на песок, не в силах оторваться. Ему вдруг кажется, что ответ на заданный вопрос всё же прозвучал, и осталось лишь разгадать его смысл…

Глава XIII

– Итак, у тебя есть вездеход, – сказал я, когда мы двинулись обратно в город. – Насколько я помню твоих сбережений на него не хватало.

– Нет, – Мерк улыбнулся не то виновато, не то смущённо. – Но мне его подарили детектив, честное слово. Можете не сомневаться, я не угнал его и не украл.

– Здесь я не сомневаюсь, ты достаточно сообразителен, чтобы понять, что за этим последует. Но всё-таки, откуда он?

– Подарили. Друг.

За этими односложными ответами скрывалось нежелание рассказывать правду. Мерк либо боялся, что я ему не поверю, либо был не до конца честен. Насчёт первого он мог бы не волноваться – за последнее время я научился верить во всё. А вот что касается второго…

– Где меня найти, тебе тоже подсказал друг? – я попытался зайти с другой стороны.

– Нет, – Мерк передвинул рукоятку и увеличил скорость. – Я выехал покататься. Мне подарили вездеход, и я решил, что стоит сначала попробовать где-нибудь, где я не буду никому мешать. Ну, знаете, не смогу задавить или ещё что. Вот я и отъехал от города. Сделал пару разворотов, чертил восьмёрки на песке, а потом вдруг понял, что мне нужно поехать в пустыню. Не знаю, как объяснить. Хотите верьте, а хотите нет, но только я понял, что если не поеду прямо сейчас, то просто жить больше не смогу. Я раньше думал, что так бывает только, когда видишь, как люди в ресторанах едят десерты. Или тогда, когда у кого-то появляется новая игрушка, которой у тебя никогда не было. Ты смотришь и думаешь: жизнь уже будет не такой, если у меня этого не окажется. Только с игрушкой и десертами потом как-то всё проходит, а здесь я понял, что не пройдёт. Что надо ехать обязательно. Я не знал, что вы здесь, кстати. Но с кем вы там были? Одна – кажется, Легба. Второй похож на старика, который проповедовал по воскресеньям. Только тот был грустный и усталый, а этот спокойный. И какие-то зверьки маленькие, я таких не видел ещё.

Я усмехнулся. У мальчика, как я в очередной раз убедился, язык был подвешен неплохо. Быстро рассказал то, что хотел рассказать и тут же перевёл тему. Наверняка ему действительно было интересно, но всё-таки…

– Это Легба. И Рабби, которого теперь зовут иначе. А ещё Каспер и Йозеф – так зовут псов. Им надо немного побыть всем вместе.

– В пустыне?! – Мерк удивлённо покачал головой. – Сейчас ещё ладно, но ведь приближается буря. В городе только о том и говорят.

– Может выйти так, что в пустыне будет куда безопасней, чем в городе, – сказал я, а про себя подумал: «Достаточно ли будет сил Элоха, чтобы укрыть песком не только костёр, но и всех остальных? Справится ли он с тем самым приближающимся злом?»

«А ты справишься?» – спросил в свою очередь Томаш.

Мерк молчал. Либо переваривал то, что я ему сказал, либо старался, чтобы разговор вновь не вернулся к появлению вездехода – эта тема ему явно была неприятна. Мальчик нервничал и ёрзал на месте, постоянно косясь в мою сторону.

Я тоже молчал, но вовсе не потому, что потерял интерес. Я наконец-то осознал, что мне сказал Элох – песок не был правителем Медины. Мы боялись его, некоторые поклонялись, а он всего лишь жил здесь и на правах старейшины командовал нами. Он и ветер.

А сами они подчинялись кому-то другому.

«Так ли надо тебе это знать? – Томаш вновь подал голос. – Ты ведь практичный человек, Грабовски. Ты сам об этом заявлял не более часа назад. Так что отбрось размышления, а если уж хочется подумать, то реши, что делать с бароном и с этой приближающейся бурей. Это самые основные вопросы сейчас, так что сосредоточься на них, и перестать страдать ерундой!»

Что бы я не говорил про Томаша Хубчека, но этот призрак прошлого чрезвычайно пригождался, когда мне надо было заставить себя что-либо сделать.

* * *

Рассвет наступил так же внезапно, как и закат. Время в очередной раз продемонстрировало свой извечный фокус – сжалось в точку в тот момент, когда хотелось продлить его до бесконечности. Недавно я видел, как на западе заходит солнце и на небе вспыхивают звёзды. Въезжая в Медину, я застал восхождение светила далеко-далеко на востоке.

Одновременно с восходом я увидел Самум во всём его великолепии. Он ещё только зарождался и набирал силу, но, глядя на огромную чёрную стену бури, я уже знал – вскоре Самум будет готов напасть на город. Напасть и разрушить всё до основания.

Мы въехали в город на рассвете, но по моим внутренним ощущениям была ночь. Я не устал, а наоборот – чувства обострились до предела.

Удар каждой песчинки о толстый корпус вездехода отдавался эхом, встречаясь со скрипом половиц в домах, пыхтением людей, пытавшихся сделать утреннюю зарядку, и проклятиями, которые они посылали в адрес нового дня…

Я почти зримо видел, как жители Медины встают, топчутся на месте, вздыхают, подходят к окну и смотрят сквозь жалюзи. Кто-то видит собственный двор, кто-то встающее солнце, однако есть и такие (и их много), кто видит Самум…

Люди смотрели на Самум и взвешивали угрозу. Даже быстрые и дерзкие поступки люди в Медине совершают после тщательных подсчётов, даже если они умещаются в секунду. Никто здесь не поступает опрометчиво, что, однако, не отменяет совершаемых ошибок.

Мы въехали в город на рассвете, но для самой Медины наступал закат. И совсем скоро мне предстояло убедиться в этом воочию.

И всё же я чувствовал, что никто не побежит из города. Из-за слепой веры, что всё обойдётся. Из-за нежелания терять то, что имеешь.

Из-за того, что никто по своей воле не покидает Медину, как сказал Элох.

* * *

Когда Док приехал в Медину, он сумел остановить разбегающихся в панике людей единственным вопросом.

Мне подобное было не под силу, но и останавливать пока никого не требовалось – ни одного паникёра на улице. Собственно, их можно было понять. Поножовщина, перестрелки, венерические заболевания и сердечные приступы унесли людей в разы больше, а песчаная буря болталась где-то в конце рейтинга «Угрозы жизни в Медине».

Однако, сейчас на город надвигалась не простая буря. И с одной стороны – хорошо, что никто не поддался панике, иначе пришлось бы ещё хуже. С другой – я понимал, что для этой бури не станут помехой дома и укрытия, какими бы крепкими они ни были.

«Но и с третьей, тебе некуда их увести и спрятать», – сказал Томаш, и его правда была страшнее всего.

Мерк высадил меня у полицейского участка, всё так же продолжая хранить молчание. Не знаю, проникся ли он видом бури или просто размышлял, как бы ловчее спрятать вездеход, чтобы никто его не угнал. Оставалось надеяться, что собственного ума парня, и упрямства его матери хватит, чтобы он вёл себя благоразумно.

– Ещё раз спасибо за помощь, – сказал я на прощанье.

Он отмахнулся, будто я упомянул какой-то пустяк, и выглядел при этом совсем как взрослый.

Затем Мерк уехал, а мне осталось переступить порог полицейского участка и погрузиться в проблемы. Поспешное бегство вчера вечером, доведённый до истощения Бобби, которого я едва ли не вынудил занять место за стойкой, исчезновение Шустера, нападение на криминалистов… я почти не сомневался, что ребята все разом ушли мстить, а в управлении остался лишь Бобби, спрятавшийся за стойкой от подступающего Самума.

Реальность, однако, преподнесла очередной сюрприз.

– …прежде всего позаботьтесь о стариках, женщинах и детях. Мужчины и сами в состоянии за себя постоять.

Я не сразу смог поверить в картину, которая предстала моим глазам. Полицейские выстроились у стойки, а Бобби раздавал им указания. Он по-прежнему выглядел не очень – плащ болтался на нём, как на вешалке, под глазами мешки, а лицо усеяно морщинами. Однако полицейские смотрели на него, как на героя.

Да что там! Я готов был поклясться, что и сам смотрю с восхищением.

– …Вы должны прочесать каждую улицу, каждое ветхое здание. Нужно собрать всех, кто не способен найти подходящее укрытие. Отправляйте их к знакомым, а если таковых нет, то тащите сюда. В камерах сидят вчерашние задержанные, но в управлении полно других мест.

– Можно использовать бар Легбы! – вырвалось у меня.

Все, как по команде, повернулись, а Бобби, такое ощущение, вздохнул с облегчением.

– Хозяйки нет, а внутри бара просторно. Вдобавок, если поставить кого-нибудь за стойку, то у большинства из тех, кого вы найдёте, не возникнет никаких проблем. Они скоро перестанут замечать форму и вообразят, что сейчас обычный вечер, ничем не отличающийся от прочих. Правда, внутри могут скрываться пара прислужников Легбы, но не думаю, что они будут против.

– Отлично, – Бобби кивнул. – Вы это слышали? А теперь идите и сделайте так, чтобы эта буря осталась всего лишь ещё одной бурей и никак не вошла в историю.

«Возможно, историю просто некому будет писать. И не для кого», – я едва не поддался пессимизму, однако полицейские помогли мне. Они задвигались, затопотали по дощатому полу, зашелестели насмешками, дежурными фразами, подначками. Словом, всё приобрело привычный ритм, который сразу же настроил на нужную волну.

Бобби почти подлетел ко мне, едва остальные занялись делом.

– Я думал, вы сбежали, – выдохнул он.

– Никто не может сбежать из Медины по своей воле. Я всего лишь сходил развеяться, – уклончиво ответил я. – Что-нибудь нового по поводу криминалистов?

– Увы. Но сейчас это не основная наша проблема. Если переживём бурю, то сможем заняться и нападением на лабораторию.

– Что, тоже проняло? – спросил я, посмотрев внимательно. – Большинство не переживает.

– Большинство переживает только тогда, когда уже поздно, – он покачал головой. – Надо сделать всё, что в наших силах.

Я улыбнулся ему и похлопал по плечу. Бобби улыбнулся в ответ. Смешно было представить ещё пару дней назад, что всё будет так выглядеть, но такова жизнь – чем быстрее идут события, тем быстрее тебе приходится принимать новые правила игры, чтобы не исчезнуть из списка участников.

Шустера больше нет, он пленник тела, которое ему не принадлежит. В свою очередь, Бобби Ти тоже исчез в том виде, в каком я к нему привык. Хорошо всё-таки, что перемены коснулись и его внешности. Так гораздо легче принять произошедшие изменения.

– У тебя неплохо получалось, Бобби. Я поначалу даже не поверил, что ты решил толкнуть речь.

– Это всего лишь бравада. – он скривился. – Я страшно боюсь, поэтому пытаюсь казаться крутым. Во мне живёт страх. Я боюсь, что все наши усилия окажутся напрасными.

– А как тебя так быстро приняли, а? Словно и не было этих нескольких лет насмешек!

– Они привыкли подчиняться, а никто кроме меня не пытался командовать. Знаете, детектив, я им даже завидую. Думаю, вы представляете, насколько сложнее быть тем, кто принимает решения.

– Отлично представляю, Бобби.

Я вздохнул и прошёл к окну. К тому самому, что вело на запад. Самум по-прежнему висел чёрной громадой, и мне показалось, что он приблизился.

«Тебе не показалось», – сказал Томаш, и в этот раз не поддаться паническим ноткам в его голосе оказалось сложнее.