Текст книги "Танец песчинок"

* * *

У мести и в самом деле извращённый привкус. Продолжая терпеть унижения и чужую ненависть, именно Бобби в течение следующих десяти лет выполняет обязанности шефа полиции. Именно он доносит все приказы и пожелания. Именно Бобби принимает отчёты, возвращает дела на доработку, координирует действия, повышает или же наоборот отказывает в повышении.

Неизвестно, кто и как делал это всё раньше, но теперь именно Бобби является главным человеком в управлении. Пока его ненавидят, не замечают и считают мальчиком на побегушках, он выполняет всю работу, и, разумеется, втайне потешается над тем, что остальные этого не замечают.

Впрочем, они и не хотят замечать. Никто не желает видеть то, что на поверхности. И если сначала это забавляет Бобби, то после он привыкает, а чуть позже начинает тяготиться своим положением.

Ведь он не может просто признаться – сначала ему не поверят, а после станут ненавидеть ещё больше, как ненавидят слабого, который обманом оказался сильнее. А Бобби желает не ненависти, а признания. Ведь он неплохо справляется со своей работой. Гораздо лучше, чем можно ожидать от неуверенного в себе толстяка.

И вот тогда Бобби понимает, что ему нужно сделать что-то эффектное. Что-то, что растопит лёд в чужих сердцах. Быть может, это и не позволит Бобби полностью стать своим, но хотя бы чуточку признания он получит.

Эту мысль Бобби лелеет несколько лет, но всё никак не может выбрать подходящего момента и подходящего дела.

А потом убивают Дока.

* * *

Человек, который превратил Бобби в личность, становится трупом. Это самый жестокий удар, который могла нанести жизнь.

И Бобби говорит себе: «Ты должен это сделать сам. Не только, чтобы доказать остальным, но и в память о Доке».

Разумеется, Бобби подстраховывается: он назначает на это расследование Шустера Крополя и Любомира Грабовски. Отправляет лучших, по оценке самого Бобби, а уж затем принимается действовать сам.

Бобби приходит к барону и просит приобщить его к церкви. Говорит, что Док был его духовным наставником, хоть ничего и не проповедовал, а теперь он мёртв и цель в жизни потеряна. Бобби рассказывает, что религия Рабби ему не подходит, а уж Легбы тем более. И остаётся только барон Рюманов и учение Перуна-Апостола.

Бобби мешает правду с вымыслом, очень боится, что ничего не получится, и одновременно с тем ожидает чуда. И оно случается: барон верит Бобби. Или просто делает вид. По крайней мере, обещает подумать и советует ждать посланца.

А потом приходит Глафира, и всё оказывается гораздо сложнее и запутанней, чем Бобби воображал себе поначалу. Всё всегда оказывается именно таким, когда появляется женщина, которая оказывается тебе не безразлична.

Запутанность длится несколько дней, вмещающих в себя бездну событий, а Бобби всё никак не может подловить барона на чём-либо. Он выбрал именно его, потому что чувствовал – Рюманов единственный, кто не остановится не перед чем. Легба слишком долго выжидает удобного момента, не желая рисковать, а Рабби излишне пассивен. Рюманов единственный, кто имеет план, и Бобби надеется подтолкнуть барона, чтобы тот поспешил и ошибся.

Но на самом деле это Рюманов подталкивает новообращённого адепта к явному предательству.

* * *

Поначалу Бобби даже интересно: Рюманов даёт несколько уроков, учит отделять себя духовного от себя телесного, рассказывает, какие испытания нужно пройти, чтобы побороть недостатки. Бобби рьяно берётся за борьбу с собственным обжорством и тут узнаёт, что детектив Грабовски завязывает с выпивкой…

Бобби воображает, что детектив занялся тем же самым – втёрся в доверие к кому-либо из духовников. В таком случае следует держаться настороже, чтобы не начать действовать друг против друга.

Как бы там ни было, но Бобби становится последователем барона. А заодно – его шпионом.

Бобби хорошо знает, как обстоят дела в управлении. То, что именно он руководит полицейскими, новообращённый скрывает от барона, но ему не составляет труда передавать часть того, что он слышит в участке. Правда, необходимо взвешивать каждое слово, чтобы с одной стороны вызвать доверие, а с другой – никого не подставить.

Это похоже на хождение по канату, что чрезвычайно бодрит Бобби. Засидевшись на месте и привыкнув только руководить и делать выводы, он очень быстро входит во вкус и получает удовольствие от щекотания собственных нервов.

Бобби вступает в игру, идёт ва-банк и проигрывает.

* * *

Всё случается накануне того дня, когда Легба решает провести ритуал над Шустером Крополем.

Бобби встречается с Глафирой, и каждый её поцелуй всё глубже и глубже погружает его в состояние экстаза. Он чувствует энергию внутри себя. Энергию, которая превращает никчёмного, пусть и умного толстяка, в бога.

Презревший осторожность адепт рассказывает Глафире, зачем он здесь. Обещает, что когда барон окажется за решёткой, то она останется с Бобби. Кажется, зовёт её замуж…

А она улыбается, как улыбаются люди, готовые вонзить нож в спину. Понимающе, ободряюще и вместе с тем в их глазах печаль – жаль, что всё закончится именно так и именно сейчас.

От последнего поцелуя Глафиры энергия устремляется в голову Бобби, он падает в темноту, а когда приходит в себя, то видит, что совершенно один. И нет на груди больше символа Перуна-Апостола, который подарил лично Рюманов.

Бобби вспоминает, о чём говорил и как себя вёл. Вспоминает свои намерения и понимает, что канатоходец всё-таки свалился в пропасть.

Тогда Бобби спешит в полицейский участок, но уже по дороге понимает, что проспал почти сутки, а за это время случилось много такого, чего не должно было случаться. Своими откровениями Бобби всё-таки подтолкнул барона, и тот начал действовать, вот только ошибок не допустил.

Смерть полицейских, исчезновение Шустера Крополя и чёрного песка – всё это на совести Бобби. Он бы убил себя, если бы не был трусом. Впрочем, Бобби находит оправдание: необходимо рассказать, как всё было. Быть может, эти сведения помогут хоть что-то исправить.

Даже самому себе Бобби не признается, что просто хочет разделить груз ответственности…

Глава XII

К тому моменту, как Бобби Ти закончил исповедь, он сидел, согнувшись, и старался не смотреть куда угодно, только не мне в глаза.

Однако я размышлял не о превратностях судьбы Бобби, а только о его внезапном похудении, о котором он не обмолвился ни словом. Так, видимо, устроен человек, что вещи, которые мы видим перед глазами, задевают куда больше, чем все услышанные ужасы и тайны.

– Ты не рассказал, как ты похудел, Бобби.

Он вздрогнул и поёжился. Бросил на меня быстрый взгляд, судорожно сглотнул, а затем встал и принялся раздеваться. Сбросил с себя плащ, расстегнул жилетку, а после засаленную потную рубашку.

Вид обтянутого бледной кожей скелета (можно было разглядеть каждую косточку) шокировал меня, так что я не сразу заметил гигантский шрам на безволосом животе Бобби – огромная молния, отливающая синевой.

– Прощальная насмешка, – сказал Бобби глухо. – Я ведь рассказывал барону, что хочу стать сильным, чтобы ветер не сдул меня и не унёс. Теперь я чувствую себя легче воздуха. Пришлось даже набить карманы всякой мелочью, чтобы ощутить хоть какую-то тяжесть.

– Оденься, Бобби, – попросил я. – У тебя ещё много работы.

– Работы? – он вскинулся.

– Да, работы. Мне нужно серьёзно подумать, что произошло, и понять, что делать дальше. В это время кто-то должен приглядывать за участком, чтобы ребята не наделали глупостей. Лучше тебя с этим никто не справится. Согласен, куда проще пойти и спрятаться в тёмном углу и плакать навзрыд, или что ты там ещё собираешься сделать. Сбежать и предоставить остальным решать проблемы, которые ты создал…

Я многозначительно посмотрел на него, а потом, внезапно ощутил стыд, но не позволил ему себя остановить, и продолжил вкрадчиво:

– Но если ты хочешь всё исправить и заработать прощение, то для этого надо поработать. Остальным пока не обязательно знать, что ты натворил. К тому же, здесь не только твоя вина. На мне лежит не меньшая ответственность, как и на том же Шустере. И исправить всё это мы можем только вместе. Ты понимаешь меня Бобби?

Чем больше я говорил, тем больше видел проблеск понимания в глазах Бобби. Боль не ушла (она и не должна была уйти) но если Бобби Ти был так умён, как он рассказывал, то самое время включить наконец-то мозги и перестать переживать.

– Хорошо, детектив, – он потянулся к одежде. – Спасибо за ваши слова. Я постараюсь всё исправить, но потом…

– Потом будет потом. Иди, Бобби.

Он оделся и вышел. Я только в тот момент вспомнил, что остальным тоже придётся пережить шок от внешнего вида бывшего толстяка. Возможно, полицейские потребуют объяснений, но я надеялся, что Бобби что-нибудь придумает.

В любом случае, теперь мне не было нужны сидеть в участке и приглядывать за остальными – это было ещё одной, пусть и не главной причиной моей обличительной речи. Я поморщился и встал. Прошёл к сейфу и потянул за ручку дверцы. Не знаю, что я там собирался увидеть – на меня смотрела пачка бумаги (бесполезные архивы Дока) и стеклянная банка внутри которой две горки песка замерли напротив друг друга. Одна была буро-жёлтая, вторая – чёрная.

Та самая банка, которую показывал мне Шустер в ночь убийства Дока.

В голове щёлкнуло, мысль пошла раскручиваться всё дальше, и уже через минуту я понял, что я должен делать. Одевшись, вышел из кабинета и прошёл по холлу, прислушиваясь к тому, как Бобби отдаёт указания. Парень наверняка не замечал, что его голос сейчас звучит куда твёрже, чем раньше, и никто его не подначивает. На лицах полицейских, столпившихся возле стойки дежурного, читалось облегчение, как и несколькими часами ранее, когда я взял на себя ответственность.

Не так важно, кто именно командует. И не так важно, как именно. Люди чаще всего и без того знают, чем им следует заняться. Нужно просто, чтобы кто-то взял на себя ответственность и добавил мотивации.

* * *

Мой путь лежал в никуда из ниоткуда. Мысли текли подобным же образом. Я искал выход из лабиринта, в котором выход попросту не предусмотрели.

Слова на то и слова, что не могут дать внятного объяснения происходящему. Ты можешь понять, но только когда увидишь или услышишь, а ещё лучше – потрогаешь своими руками. Но даже тогда тебя настигнет лишь иллюзия понимания.

Так и решение, которое пришло мне в голову, было лишь иллюзией, но ничего другого у меня и не могло быть. Когда вокруг одни миражи, ты просто воображаешь, что вот тот вроде бы похож на настоящий оазис, и выбираешь его ориентиром.

Иногда это срабатывает, чаще нет, но порой все мы проходим через этот путь.

Я вновь вышел к бару «Запах мамбо». Странно было видеть его вечером с погасшими огнями, закрытыми дверьми и зашторенными окнами. Ни одного звука не доносилось изнутри, зазывала не стоял у входа, а мужчины всех возрастов не вертелись поблизости. Никого не было не только вокруг, но и на ближайших улицах. Казалось, город избегал этого места.

На соседней улице я заметил то, что собирался найти – джип Шустера. Моему облегчению не было предела: почему-то казалось, что я буду искать его дольше. Впрочем, Шустер мог не волноваться за машину – репутация оберегала бы её до поры до времени, а затем взломщикам пришлось бы столкнуться с Каспером и Йозефом.

Собственно, псы и были той причиной, по которой я сюда пришёл.

Открыв крышку капота, я увидел, что Каспер и Йозеф сидят внутри огромного колеса и поскуливают. Завидев меня, оба повернули свои мордочки, однако скулёж не прекратился. Это была длинная протяжная нота, слушая которую, хотелось лечь и сдохнуть – столько было печали и боли в этом звуке.

– Привет, ребята, – сказал я дрожащим голосом.

Пальцы в перчатках стали ледяными. Я вдруг понял, что не знаю, станут ли псы меня слушать. «Просто расскажи им правду. Они ведь не обычные собаки, могут и понять», – посоветовал Томаш, и, поскольку других идей у меня не было, я именно так и сделал.

На пересказ событий сегодняшнего дня ушло не больше десяти минут – я торопился и старался быть кратким. Всё это время Каспер и Йозеф смотрели на меня, а под конец даже прекратили скулить.

– Вот так, ребята, – закончил я. – Нужно найти вашего хозяина, понимаете? Может быть, ему нужна помощь. Мало ли что случилось…

Псы не ответили, однако я почувствовал, что они согласны. Теперь оставалось претворить идею в жизнь.

– Давайте поедем, а? Тихо и спокойно двинемся, куда угодно вам. Вы ведь можете не только заставлять эту машину ехать, но и поворачивать куда угодно, так?

В ответ раздался тихий отчётливый лай.

– Отлично, ребята. Я сажусь в машину, и мы трогаемся с места.

В этот раз никакого лая не последовало, но мне он уже не был нужен. Я понял, что мы с Каспером и Йозефом договорились.

Когда джип дёрнулся с места и заколесил в сторону пустыни, я заметил, что не слышу шума двигателя, но так и не смог вспомнить, слышал ли его когда-либо раньше…

* * *

Через пять минут поездки я начал понимать, зачем Шустеру такая машина, а через десять – позабыл, зачем я вообще здесь.

Меня охватила чистая и незамутнённая радость: гнать наперегонки с песком и ветром; взмывать на дюнах; нырять с горки, зарываясь капотом в песок; гарцевать, когда одна сторона джипа висит в воздухе. И при этом управление абсолютно меня не заботило. Каспер и Йозеф знали своё дело.

Я раньше не любил дорогу. Обычно она означала, что мне вновь надо куда-то убегать, искать себе пристанище или гнаться за местом, где мне будет не так плохо, как сейчас. Однако каждая дорога в моей жизни упиралась во что-то, что оказывалось хуже предыдущего. Медина, пожалуй, была единственным исключением из этого правила. До этого момента.

До того, как я познал, насколько хороша дорога сама по себе.

Мы ехали. Я, Каспер, Йозеф, Джип, Песок, Ветер. Нас было много, и всё же среди этого множества я нашёл то одиночество, которого не мог достичь даже в своей квартире, скрывшись ото всех. А потом, так же внезапно, как и началось, ощущение радости сгинуло, а дорога обрела цель.

Впереди показался силуэт. Тёмная точка, которая стремительно приближалась. Даже ещё не сумев толком разглядеть её, я уже мог предсказать, кто это. Подсознательно давно уловил направление, в котором мы двигались, и только эйфория не давала мне понять, кто должен встретиться на пути.

Легба фон Гётце.

Её путь был целеустремлённым. Можно было разглядеть, как твёрдо она ставит ногу, как взбирается на дюны, не боясь упасть. Как не оглядывается назад, хотя уже должна была услышать если не звук мотора (которого всё равно не было), то шуршание шин на песке.

А после раздался новый звук – длинный и протяжный вой. В нём была боль, был азарт и, самое главное, неприкрытая угроза. Каспер и Йозеф почуяли добычу и рванулись в погоню так резко, что меня вдавило в кресло.

Сейчас я, к сожалению, не мог растолковать мелким псам, что мы ищем Шустера. Впрочем, наверняка они знали о том, кто именно поймал их хозяина и собирался принести его в жертву в том странном ритуале. А раз так – у них были все причины для мести.

Мы мчались вперёд, набирая скорость. Мы мчались не ловить, а таранить. Мы мчались, и наконец-то нашу угрозу почувствовали.

До Легбы оставалось всего ничего, когда она вдруг обернулась. Лицо её оказалось словно покрыто сеткой морщин, которые двигались, исчезая и появляясь в новом месте. В глазах не было страха, а только лишь удивление.

Я отчётливо представил, как джип на полном ходу ударит в Легбу, схватился за руль и попытался вывернуть автомобиль в сторону.

Бесполезно!

Каспер и Йозеф не давали мне этого сделать. До столкновения с Легбой оставались считанные метры, я жал на тормоза и напрягал мускулы, пытаясь сдвинуть рулевое колесо хоть на сантиметр в сторону.

А потом на нашем пути выросла стена, словно поднявшись из песка за одно мгновение.

Джип вонзился в неё и зарылся в песок тупым носом. Однако так просто нас было не остановить. Прорвав стену, автомобиль по инерции двинулся дальше – туда, где Легба всё так же удивлённо смотрела, замерев на месте.

Вторая стена выросла куда быстрее первой. Мы преодолели и её, потеряв почти всю скорость.

Третья стена остановила джип, а после, покачнувшись, рухнула вниз, погребая под собой автомобиль, меня, Каспера и Йозефа.

Я попытался открыть дверь, но песок был слишком тяжёл и всё, что мне удалось, это сдвинуть её на пару сантиметров. Взамен я получил горсть песка за пазуху – он тут же воспользовался шансом и ринулся внутрь.

Затем послышалось какое-то слово, которое я не смог распознать, и песок схлынул с автомобиля так же быстро, как до этого он превращался в стену. Словно волны откатили от берега, и выяснилось, что там теперь стояли двое.

Легба не изменила позу, разве что удивления в её взгляде прибавилось.

Рабби Шимон, застывший рядом с ней, был абсолютно живым на вид, необычайно серьёзным и каким-то… окрепшим.

– Добро пожаловать, детектив, – сказал он. – Вы выбираете странные дороги, но всегда находите то, что нужно.

– Я не искал вас, – пробормотал я, выбираясь из джипа.

Ни на секунду меня не покидало ощущение, что сейчас автомобиль снова дёрнется вперёд, стремясь раздавить, растоптать и несколько раз проехаться по телам этих двоих. Да и по мне, если я попытаюсь остановить псов Шустера.

– Искали, – Рабби кивнул. – Но пойдёмте. У меня здесь есть место, которое больше подходит для беседы. Но для начала нам нужно забрать собачек. Будьте добры, откройте капот. Уверяю, сейчас они не опасны.

Я усмехнулся, однако сделал то, о чём просили. Каспер и Йозеф мирно дремали в своей клетке, так что мне пришлось подхватить обоих на руки.

Тем временем Рабби набросил на плечи Легбы плед в серо-чёрную клетку, взял ладонь девушки в свою, а после мягко, но настойчиво повёл за собой. Легба не сопротивлялась, и, казалось, не вполне осознавала, что происходит.

«А кто может сказать обратное?» – спросил я сам себя и, оглянувшись на джип, в котором уже вовсю хозяйничал песок, двинулся следом за Рабби…

* * *

Ещё секунду назад солнце, зависнув на горизонте, освещало пустыню от края до края, и вот уже на безлунном небе зажглись мириады звёзд.

Мы сидели возле костра, расположившись полукругом – я, Легба, Каспер и Йозеф. Рабби сидел напротив, застыв недвижимо, и смотрел на огонь, которому не нужны были дрова (совсем как поезд Дока, которому не требовались рельсы). Казалось, это просто иллюзия пламени, однако жар от костра шёл самый настоящий.

Рабби только что закончил рассказывать историю своей мнимой смерти – купленный для отвода глаз билет и бегство в пустыню.

– Вы знали, что самолёт разобьётся? – спросил я

– Нет, – он покачал головой. – Но должен был предвидеть. Никто не покидает Медину по своей воле, даже если этот побег вымышлен.

– А зачем вы вообще ушли? Чтобы посмотреть со стороны, что станет с городом? Простите, Рабби, но здесь вам не так уж много и видно.

– Мне – нет, а вот ему… – Рабби наклонился, зачерпнул ладонью горсть песка и просыпал её сквозь пальцы тонкой струйкой. – Вот ему доступно всё.

Я покачал головой, затем покосился на остальных. Легба сидела, сложив руки на груди, и смотрела на огонь – только на него. Её губы чуть дёргались, будто она силилась что-то сказать или же наоборот, скрывала крик, стремящийся вырваться наружу. Каспер и Йозеф двумя маленькими сфинксами замерли подле Легбы. Попыток напасть больше не было. Вытащив псов из автомобиля, мы будто забрали у них всю жестокость.

– Вы разговариваете с песком, Рабби?

– Нет. Он разговаривает со мной. Каждая песчинка кричит и вместе их голоса сплетаются в хор. Иногда я думаю, что не хотел бы этого слышать, детектив, но это всё ложь. Я хотел, и я услышал. Теперь мне суждено с этим жить. И вот ещё что, – он вздохнул. – Не называйте меня больше Рабби. Это имя умерло вместе с тем человеком. Самолёт разбился, Рабби Шимон мёртв. Точка. Песок дал мне другое имя – Элох.

Недоверчивый смешок сам собой вырвался у меня, но Рабби-Элох не обратил внимания, зато Легба вздрогнула и пошевелилась. И тут же дёрнулись со своих мест Каспер и Йозеф. В миг оказались на ногах и застыли. Ни рыка, ни воя, ни лая – лишь покорное ожидание… чего?

– Что с ней? – спросил я, ощутив внезапный приступ ярости, от невозможности что-либо сделать. – Что с ней, Элох? И где сейчас Шустер Крополь? Это вам песок успел нашептать?

– Шустер внутри неё. Частичка его, частичка её и ещё частичка вечного зла, которое Док привёз в этот город. Маленькие частички чего-то большего. Им страшно, они растеряны, они не знают, что делать. Собачки чуют Шустера, а вместе с ним – чуют и всё остальное. И не понимают, кто сейчас перед ними.

– Частичка Шустера?..

Я перевёл взгляд на Легбу. Странные шрамы на её лице зашевелились. Ресницы задрожали, и из правого глаза покатилась слеза. Легба посмотрела на ладони и бессильно уронила руки на колени. И вот тогда Каспер и Йозеф заскулили.

– Если вы говорите, что это частичка, то где же всё остальное?

Рабби-Элох взмахнул рукой, указывая мне за спину, в то место, где осталась Медина. Я не видел, но знал, что Рабби указывает не только и не столько на город, сколько на то, что к нему приближалось.

На бурю. «Самум», как говорил Канга.

Может быть, это знание нашептал мне песок?

– Злу всего лишь не хватало сил… ему всегда их не хватает. И когда Легба решила провести ритуал над Шустером, зло воспользовалось их силами. Выпило до дна, оставив лишь капли. Зато у самого зла теперь достаточно сил, чтрьы стереть город с лица земли. Не спрашивайте о причинах, детектив. Разве злу они нужны? Это человеку нужны причины, чтобы совершить тот или иной поступок. Злу нет дела до поиска оправданий. Смысл его жизни в том, чтобы причинять зло, вот оно и следует этому смыслу.

– Вы неплохо бы поладили с Канга. Я даже удивлён, что вы до сих пор не подружились.

Элох улыбнулся уголками губ, но остался всё так же недвижим. Я поднял руку и потёр переносицу. Метафизическая болтовня никогда мне не нравилась и всегда лежала вне пределов понимания. Меня интересовали куда более прозаические вещи. К несчастью, интуиция подсказывала, что ничего не получится так просто. Чтобы понять, что делать дальше, придётся обратиться к той самой метафизике.

– И что же мне делать, Элох? Как спасти город и жителей?

– А вы этого хотите, детектив? Простите, но вы не производите впечатление альтруиста.

Сказано было жёстко, но я не расстроился. Это была та жёсткость, которая необходима, а всё сказанное было правдой

– Я забочусь о себе, Элох. О тех людях, которые мне дороги, пусть их немного. О тех вещах, которые мне дороги, пусть я и не всегда их ценю. Я забочусь о том, что необходимо мне. Я не альтруист, а эгоист, но сейчас мой эгоизм говорит, что город нуждается в спасении. Я понимаю, о каком зле вы говорите. Не могу объяснить, но понимаю.

– Вы правы, – он кивнул. – Но я не могу вам помочь.

– И песок? – я усмехнулся.

– И песок, – он кивнул. – Вы опять делаете ошибку, детектив, но не расстраивайтесь, я тоже её совершил. Я принимал песок за силу, которая управляет Мединой. Пятнадцать лет я потратил на то, чтобы понять её, постичь, научиться ею управлять… – он взмахнул рукой, и над костром вдруг образовался купол из песчинок. Рабби-Элох задержал руку в воздухе, а затем резко опустил вниз. И снова костёр горел передо мной, а песок лежал, как ни в чём не бывало. – У меня получилось почти всё. Но вот только песок – не повелитель Медины. Он самый первый её житель. Настолько первый, что когда-то не было ничего, но был песок. Даже ветра не было. Однако самый первый житель не всегда является правителем.

– Тогда что же или кто…

– Это неизвестно, – Элох ответил слишком быстро, чтобы я ему поверил. Он прочёл сомнения в моих глазах и опять улыбнулся уголками губ. – Не думайте, что я обманываю. Всё просто немного сложнее.

– Как всегда, – я встал и потянулся. – Как всегда, Рабби, уж простите, что так обращаюсь. Всегда всё намного сложнее. Я к этому уже начинаю привыкать.

Отойдя от костра, я задрал голову вверх и посмотрел на звёзды. Что ж, даже неожиданная находка (человек, который должен быть мёртв, но продолжает жить) не даёт мне практически ничего. То, что к городу приближается буря, мне сказал и Канга. Единственное новое – Шустер внутри Легбы. Вот, пожалуй, и всё.

– Вы разочарованы? – спросил Элох.

– Скорее, разозлён. Когда вы встретились мне в пустыне, то мелькнуло что-то такое на грани уверенности. Мол, подобное чудо может обернуться только ответом на все вопросы, а заодно и планом на всю оставшуюся жизнь. Планом, который знай себе исполняй, и всё будет отлично. Но ведь так не бывает, да?

– Не бывает.

– Тогда хоть что-то вы можете мне сказать? Что-то такое, что поможет или подскажет. Что не окажется очередной метафизикой, а приведёт к реальным действиям? Я устал от того, что все вокруг говорят умные фразы, а потом совершают какие-нибудь глупости или даже подлости. Вроде как поглотить дух детектива полиции. Вот зачем это Легбе?

– Она тоже думала, что городом управляет песок. И решила, что Шустер Крополь с его жёлтыми глазами и есть физическое воплощение того самого песка.

– Ага, понятно, – я кивнул. – В общем, то глупости, то подлости, и конца и края этому нет. Я вот тут послушал вас и решил – это всё из-за того, что люди слишком много думают. А когда приходит время действовать, то все эти мысли настолько их переполняют, что люди не знают, за что взяться сейчас. Вот и получается какая-нибудь ерунда. Как теория?

– Вполне имеет право на существование, – Элох даже не улыбнулся. Впрочем, я тоже не шутил. – Что же касается всего остального, то вам скоро представится шанс действовать. За вами уже едут, детектив. Едет друг, и он скоро будет здесь. Уж это песок может сказать точно.

Я не стал уточнять, что за друг едет, но был уверен, что Элох говорит правду. Ночная тишина пустыни была прекрасным фоном для раздававшегося вдали звука мотора…

– Что будет с ними? – я показал на Легбу. – Со всеми ними. Их как-то возможно разделить?

– Сейчас они напуганы, а потому вцепились друг в друга и не отпускают. Даже зло напугано, и не спрашивайте, как это возможно. Не беспокойтесь, я пригляжу за ними.

– Хорошо, – я кивнул.

Меня так и подмывало спросить, кем же на самом деле является Шустер Крополь, что он так спокойно оказался внутри Легбы, потеряв тело. Кем он является, отчего у него есть эти две собаки, жёлтые глаза и всё остальные незаданные вопросы… Но о некоторых друзьях ты просто не спрашиваешь, потому что ответ тебе не понравится. Остаётся довольствоваться лишь верой или доверием.

– И ещё, зачем вы делали голема, если уже подчинили себе песок? Для чего он был нужен?

В воздухе повисла пауза. Казавшийся спокойным Элох вдруг слегка дрогнул.

– Меня попросили, – только и сказал он. По сжавшимся в тонкую линию губам стало ясно, что ничего больше он не скажет. Возможно, позже, но не сейчас.

В этот момент вездеход, шелестя гусеницами, вполз на дюну рядом с нами и застыл на месте. Двигатель мерно гудел, и этот хорошо знакомый звук в тишине пустыни принёс мне неожиданное облегчение. Что-то знакомое и понятное. Что-то, что действует, а не размышляет.

Люк открылся и оттуда по пояс высунулся человек, которого я меньше всего ожидал увидеть, хотя вихрастая голова и довольная улыбка Мерка, который опять разгуливал без маски, принесли мне ещё большее успокоение.

– Я как-то обещал вас прокатить, детектив, – сказал он и засмеялся.

Улыбнувшись, я обернулся к Элоху, но тот лишь покачал головой.

– Я выбрал свой путь. Я стою в стороне и смотрю на то, что происходит. Я могу помочь Шустеру и Легбе, но не вам. Это плата за то могущество, которое я обрёл.

– Чем больше я на всё это смотрю, тем больше понимаю, что всё могущество – ужасно дурацкая штука. Постоянно приходится платить тем, чью ценность ты понимаешь позже.

Элох-Рабби кивнул, хотя сомневаюсь, что он услышал в этой фразе что-то новое. Я же развернулся и побрёл к вездеходу. Мерк смотрел то на меня, то на странную компанию, рассевшуюся у костра. Смотрел во все глаза, с восхищением, но не задавал вопросов.

Я догадывался, что они последуют позже, но у меня тоже была парочка, которые я хотел прояснить до того момента, как мы окажемся в Медине.