Текст книги "Ловушка для джентльмена"

Теперь благодаря своим племянницам он это понял.

Но к сожалению, он понятия не имеет, что же теперь делать.

Она сошла с ума. Другого ответа просто не существует.

Гвен спешилась, не думая о том, что снова сесть в седло без чьей-либо помощи будет чрезвычайно трудно – может, и вовсе не удастся. Но если ей придется пройти пешком всю дорогу до Холкрофт-Холла, ведя лошадь в поводу, то так тому и быть. Долгая прогулка пешком будет ей не менее полезна, чем долгая прогулка верхом.

Маркус был прав насчет этого места – здесь замечательно, особенно ближе к вечеру, когда солнце клонится к западу. В последние дни ее все чаще и чаще тянуло сюда. Здесь можно без помех подумать и попытаться разобраться в чувствах, которые не имеют никакого смысла.

Гвен подошла к дереву и уселась под его раскидистыми ветвями. Ей не очень хотелось признавать, что она сходит с ума, но это был единственный ответ, содержащий хоть какой-то смысл.

Насколько она могла вспомнить, впервые в жизни ей ничего не хотелось. И не только потому, что теперь она была богата, деньги все же не самое главное. Хотя и без них трудно прожить. Но, кроме богатства, она приобрела семью и прочное положение в обществе. Даже страхи насчет девочек улеглись. От Уайтинга по-прежнему не было никаких известий, и с каждым днем Гвен все больше убеждалась: Альберт снова допустил ошибку.

Да, у нее появилось все, чего она хотела, все, чего у нее прежде не было. Более того, она даже не мечтала о такой удаче.

И еще у нее был Маркус.

Она согнула ноги в коленях самым неприличным образом и обхватила их руками. Что он станет делать, когда ее безумие обнаружится? Будет сохранять хорошую мину для общества, как это когда-то делал герцог, и не захочет с ней разводиться? Но ведь он может завести любовницу, которая даст ему то, чего не в состоянии дать жена?

Нет, конечно, нет. Она тяжело вздохнула. Маркус никогда не поступит так, как герцог, потому что она, его жена, вовсе не безумна. Вернее, ее безумие называется любовью.

Она полюбила своего мужа, и ей казалось, что это самое ужасное из всего, что с ней. могло произойти. С этим ничто не могло сравниться – ни внезапная бедность, ни побег с целью стать гувернанткой, ничто из того, что последовало потом.

С того момента, как он признался в своих чувствах, у нее в груди появилась страшная тяжесть. Ужасное предчувствие чего-то дурного не покидало ее ни на минуту. Ею овладела уверенность, что если она, приняв все, что у нее теперь есть, нарушит клятву, которую когда-то дала себе, – to есть полюбила, то случится что-то воистину ужасное. Карточный домик, выстроенный ею, покачнется и в конце концов рухнет и погубит ее, раздавит…

Упершись подбородком в колени, она уставилась вдаль невидящим взглядом, Гвен никогда не считала себя робкой, напротив, полагала, что она довольно смелая – ведь ей пришлось выживать самостоятельно. Но в последнее время она все чаще задавала себе вопрос: а может, она просто убегает от того, с чем ее сталкивает жизнь? И не состоит ли истинная храбрость в том, чтобы посмотреть в лицо страху, который растет в ней, словно ее личный Демон? А вдруг то, что она всегда принимала за бесстрашие, на самом деле всего лишь худший вид лжи? Потому что эту ложь она принимала за правду и никогда не подвергала сомнениям?

После того как Маркус признался ей в своем чувстве, она почти постоянно думала об их отношениях и вскоре стала замечать, что ее взгляды на жизнь начали меняться – медленно, почти незаметно, но все-таки… Хотя очень может быть, что меняться она начала с того момента, как встретила его, – возможно, ей просто не хотелось это признавать.

Что ж, на свете существуют вещи и похуже, чем любить и быть любимой таким человеком, как Маркус. Она всегда обвиняла любовь в смерти своей матери, которая пыталась подарить ее отцу сына. Теперь она усомнилась… Не был ли то выбор, который ее мать с радостью сделала для того, кого любила, возможно, также и для себя самой? Именно любовь оторвала ее сестру от семьи и в конце концов привела к гибели в чужой стране, далеко от дома. Конечно же, сестра была счастлива со своим мужем, и очень может быть, что ее счастье стоило принесенной жертвы.

Да, она боялась своих чувств к мужу, но еще больше пугало другое: Гвен понимала, что с радостью отдаст ради него все – богатство, положение в обществе, даже жизнь.

Именно это и довело ее до такого состояния. В ней глубоко сидела уверенность, что если она примет любовь мужа и сама его полюбит, то это сделает ее уязвимой. И, что еще хуже, она понимала, что это ее уже не тревожит.

Может быть, истинная храбрость состоит в следовании велениям сердца?

Она испустила долгий покорный вздох. Да, она его любит, и он любит ее, и не имеет никакого значения, что произойдет в будущем. По-настоящему важна только их любовь.

– А я гадал, найду ли я вас здесь, – раздался вдруг голос Маркуса.

– Вы, значит, опять шпионите за мной. – Она заставила себя улыбнуться.

Он рассмеялся и сел подле нее.

– Ничего подобного. Я, конечно, подошел к вам… окольными путями, но я вовсе не собирался шпионить.

– Неужели?

– Ну… – Он лукаво улыбнулся, – Видите ли, мне очень нравится выражение, появляющееся на вашем лице всякий раз, когда я застаю вас врасплох. Выражение… сердитого удивления, если можно так сказать.

– Сердитого удивления? – Она подняла бровь. – Что же это за выражение?

– Я полагаю, подобное выражение очень любят гувернантки, но сомневаюсь, что смогу его скопировать. – Он сокрушенно покачал головой. – Но я все же попытаюсь – заметьте, только потому, что вы спросили. Это выглядит примерно так.

Он на несколько секунд задумался, потом широко раскрыл глаза и поджал губы.

Она посмотрела на него и расхохоталась:

– Совсем даже не похоже.

– О нет, очень даже похоже, – пробормотал он неразборчиво, поскольку поджатые губы мешали ему говорить.

– Немедленно прекратите.

Он поднес к губам ее руку и проговорил:

– Прекращу, но не задаром.

Взгляды их встретились, и сердце ее замерло.

– А какая будет цена?

– Правда. – Он по-прежнему смотрел ей в глаза. – Честность.

– По большей части я была с вами откровенна. Не рассказала только о племянницах, и это, наверное… ошибка с моей стороны.

– Ошибка?

– Да, – ответила она без колебаний. – Просто ошибка. Или, возможно, наказание. Это я могу вам сказать, но не больше.

– От вас, моя дорогая леди Пеннингтон, я всегда рад получить любую малость. В особенности когда речь идет о признании, что вы, вероятно, были не правы.

Она покачала головой и попыталась сдержать улыбку.

– Мне кажется, я не произносила слово «не права». Ошибалась, быть может, заблуждалась, неправильно поступала, – но не права… Нет, такого не случалось.

– Понятно. Значит, мне просто показалось, что вы признались в том, что…

– Вот именно, – перебила она. – Просто показалось. Он рассмеялся:

– По крайней мере это уже кое-что… – На лице его вдруг появилось выражение крайнего напряжения. – Гвен, я… – Маркус вздохнул и потупился; казалось, он не решался заговорить. Наконец он поднял голову и снова посмотрел ей в глаза. – Твен, вы счастливы?

Она улыбнулась:

– Конечно, счастлива.

– Почему?

– Почему? – Она пожала плечами. – Господи, Маркус, у меня же есть все, что любая женщина может только пожелать. Богатство, положение, прекрасная семья... Почему бы мне не быть счастливой?

Он недоверчиво покачал головой:

– Я не уверен… Мне кажется, что вы ведете себя очень странно, и я не понимаю…

– Вам и незачем понимать. В моем поведении нет ничего странного. Просто я… – Она задумалась. – Просто я женщина. Да, в этом все дело. Я женщина, а вы не привыкли жить бок о бок с женщиной.

Он кивнул:

– Так я и подумал поначалу.

– А теперь?

– Теперь? – Маркус вглядывался в ее лицо. – Теперь я встревожен. Мое внимание обратили на то, что вы, возможно, сбиты с толку внезапностью, с которой изменилась ваша жизнь, ваша судьба. Словно вы боитесь, что если вы признаетесь в вашем счастье, то все исчезнет.

– Но это же смешно. – Гвен поднялась на ноги и посмотрела на него сверху вниз. Она не желала признавать, что он, возможно, прав. – Как могла у вас появиться такая нелепая мысль? Откуда она взялась?

Он закинул руки за голову и прислонился спиной к дереву.

– Уверяю вас, из вполне достоверного источника.

– Что же это… за источник?

– Другие женщины. – На губах его заиграла самодовольная улыбка. – О, они гораздо меньше вас ростом. И гораздо моложе. Но они более откровенны, хотя, осмелюсь заметить, в это трудно поверить.

Она внимательно посмотрела на него.

– Вы говорите о Чарити, Пейшенс и Хоуп? Он кивнул:

– Но ведь они – дети. Не можете же вы…

– Могу. Эти ваши племянницы очень сообразительны. И не по возрасту умны. Впрочем, в этом нет ничего удивительного. У них очень много общего с их теткой. – Он в задумчивости смотрел на жену. – Они считают, что мне просто нужно убедить вас признаться, что вы меня любите. Если же это не получится, то тогда я, по их мнению, должен подарить вам то, чего вам хочется больше всего на свете.

– А что же именно?

– Хоуп считает, что собаку.

– А вы как считаете?

– Я?.. – Он прищурился и взглянул на нее так, что ей сделалось не по себе; ей начинало казаться, что она играет с огнем. – Я считаю, что я отдал вам все, что мог отдать. Мое имя, мой дом, мое состояние, мое сердце. Она невольно потупилась.

– А что, если я хочу большего? Он рассмеялся:

– Чего же именно?

– Увы, не знаю. Думаю, большего не существует.

– Я тоже так думаю. Конечно, остается еще моя жизнь, хотя и она принадлежит вам, насколько это зависит от меня. – Он медленно поднялся на ноги. – Полагаю, будет справедливо, если я получу что-нибудь взамен.

– Но чего же вы хотите? Вы ведь уже получили… Вы сохранили свое состояние, потому что я вышла за вас замуж.

– А вы сохранили в своем распоряжении деньги, которые вам оставил ваш отец. Вы сохранили также право на собственность…

– Об этом мы могли бы договориться, – перебила Гвен.

– Чертовски благородно с вашей стороны. – Он шагнул к ней. – И вы сохранили независимость, не так ли?

– Ах, милорд, ну разве замужняя женщина может сохранить хотя бы видимость независимости?

– Вы, кажется, смогли. – Он привлек ее к себе и заглянул ей в глаза. – Ах, Гвен, вы жестокая и бессердечная ведьма. Вы завладели даже моей душой и при этом не хотите швырнуть мне хотя бы кусочек элементарной привязанности.

У нее перехватило дыхание.

– Мне кажется, привязанность, которую я вам… швырнула, вряд ли можно назвать «элементарной».

– Я не говорю о такой привязанности, но вы правы. В этом нет ничего «элементарного». – Он наклонился и поцеловал ее шею. – Скажите мне, Гвен, что вы меня любите.

Она улыбнулась:

– Хорошо, Маркус. Я вас люблю.

Он чуть отстранился и внимательно посмотрел на нее.

– Что вы сказали?

Она рассмеялась и отступила на шаг.

– Если вы не слышали…

– Я слышал. – Он шагнул к ней. – Но все равно я хочу услышать это еще раз.

– Почему?

– Потому что у меня есть три юных леди. Это весьма строгие особы, и они сказали, что меня ждут ужасные кары, пригрозили мне, если я не сделаю вас счастливой.

– Это единственная причина?

– Нет, леди Пеннингтон, не единственная. – Он закатил глаза. – Господи, до чего же вы упрямы!

– Я люблю вас, Маркус. Теперь вы счастливы?

– Речь о том, счастливы ли вы.

«Девочки, судя по всему, оказались правы, – подумала Гвен. – От одних этих слов… словно гора с плеч свалилась».

Она скрестила на груди руки и усмехнулась:

– Да, мне кажется, я счастлива.

– Почему?

– Но послушайте, Маркус, разве вам не достаточно одного моего признания?

Он отрицательно покачал головой:

– Мне так не кажется.

– Прекрасно. – Она вздохнула с преувеличенно театральным видом. – Я счастлива, потому что у меня есть все, чего я могла бы пожелать. И даже больше. У меня… У меня есть вы.

Он молча смотрел на нее. Наконец сказал:

– Повторите это еще раз.

– Я вас люблю.

– Скажите это… по-другому. Скажите серьезно. Она рассмеялась:

– Я говорю серьезно.

Он сокрушенно покачал головой:

– Ваши слова мне не кажутся искренними. Она снова рассмеялась:

– Маркус, но я говорю совершенно искренне. Почему вы не верите?

Он тяжело вздохнул:

– Не знаю… Мне показалось, что ваша искренность какая-то половинчатая.

– Как вы меня раздражаете! – Она повернулась к нему спиной, широко раскинула руки и прокричала: – Я люблю графа Пеннингтона! Я люблю моего мужа! Я люблю Маркуса Алоизия Гренвилла Гамильтона Холкрофта!

– И он тоже любит вас, – раздался у ее уха низкий голос Маркуса. – Теперь это прозвучало искренне. – Он обнял ее. – Видимо, действительно легче признаваться в своих истинных чувствах – я ведь уже изучал это явление, – когда не смотришь друг на друга.

– Вздор. – Она высвободилась и повернулась к нему лицом. – Я считаю, что вам следует продолжить свои научные исследования.

Он взглянул на нее недоверчиво:

– Вот как?

– Да, я так считаю, – кивнула Гвен.

Она ухватила мужа за отвороты куртки и привлекла к себе. Затем попятилась, увлекая его за собой. Почувствовав за спиной ствол дерева, остановилась.

– Видите ли, милорд, ваша теория вызывает сомнения…

– Вы так считаете?

– Да. – Гвен пристально посмотрела на него, и ее сердце затрепетало; она увидела в его глазах искреннее чувство – в этом не могло быть сомнений. – Я полагаю, что действительно легче признаться в своих чувствах, когда не смотришь друг на друга. Но только в том случае, когда ты не доверяешь другому… – Она прижала ладони к груди мужа, и его мускулы напряглись от этого прикосновения. – Если же человек уверен, если человек…

– Доверяет?

– Я хотела сказать «знает». Но доверие, конечно, тоже необходимо. – Она сделала глубокий вдох. – Если ты понимаешь, что можешь довериться другому, открыть свои чувства…

– Сердце?

Гвен кивнула и обвила руками его за шею. Немного помедлив, вновь заговорила:

– Так вот, в этом случае нет нужды избегать взгляда, потому что ты точно знаешь, что увидишь в глазах другого.

– И что же вы видите в моих глазах? – Он обнял ее и прижал к груди.

– Мою жизнь, – ответила она.

– Ах, Гвен. – Он прикоснулся губами к ее губам. – Я и мечтать не мог…

– О чем? – прошептала она.

– О вас. – Он еще крепче прижал ее к себе, и их губы слились в поцелуе.

«Но всегда ли мы будем чувствовать то же, что чувствуем сейчас?» – промелькнуло у Гвен. Страсть их вспыхивала всякий раз, как только Маркус прикасался к ней, и ей хотелось, чтобы так было всегда, хотелось, чтобы муж был рядом с ней всю жизнь.

Его поцелуй становился все более страстным, и Гвен еще крепче к нему прижалась; она хотела ощутить его возбужденную плоть.

Наконец поцелуй их прервался, и она прошептала:

– Но, Маркус…

– Что, дорогая?

– Маркус, это было бы совершенно непристойно… – Гвен ахнула – он принялся поглаживать ее груди, и она даже сквозь шелк амазонки почувствовала жар его прикосновений. – Да, было бы…

– Было бы – что? – Маркус по-прежнему ласкал ее.

– Если бы мы… Ну, вы понимаете… прямо здесь. – Она запустила пальцы в его волосы.

– Да, понимаю. – Маркус провел ладонью по ее бедру. – Да, это было бы совершенно непристойно, но все-таки…

Его пальцы скользнули меж ее ног, и она тихонько всхлипнула.

– Ведь мы муж и жена, не так ли?

– Да, действительно. – Она и не думала противиться.

– И никто нас здесь не увидит, – проговорил он хриплым шепотом.

– Тогда, может быть… – Она провела ладонью по твердой выпуклости на его бриджах, и он шумно выдохнул и пробормотал:

– Господи, Гвен, это же…

Она потянулась к пряжке его ремня и прошептала:

– Да, ты прав.

Стащив с себя бриджи, он отбросил их в сторону. Потом поднял ее ногу и прижал ее к своему бедру. Она обвила руками его шею и прижалась спиной к стволу дерева. В следующее мгновение он вошел в нее, и удобство этой позы только усилило ее возбуждение.

Он двигался все быстрее, и она отвечала ему с восторгом, более того, с блаженством. Сейчас ей уже не казалось, что их поведение непристойно – нет, ничего непристойного в этом не было, и она нисколько не сомневалась: все происходящее под ветвями дерева в лучах заходящего солнца выглядит совершенно естественным.

Охваченная страстью, она старалась двигаться в одном ритме с ним, и ей казалось, что и сердца их бьются в унисон. Она громко стонала, и ей хотелось кричать, хотелось требовать освобождения… Наконец она вздрогнула, по телу ее пробежали судороги, и из горла вырвался крик. В следующее мгновение вскрикнул и Маркус, а потом они затихли в изнеможении.

Ошеломленные произошедшим, они довольно долго молчали. Первой нарушила молчание Гвен.

– Последнее время я часто думала о том, – она с трудом сглотнула, – что мне ужасно надоело вести себя пристойно.

Он хмыкнул и проговорил:

– Полагаю, вам больше не нужно волноваться на сей счет.

Она рассмеялась, и Маркус тоже засмеялся. По-прежнему прижимаясь друг к другу, они смеялись все громче, и Гвен понимала, что ее смех происходит от восхитительного чувства удовлетворения и радости – такого она прежде даже представить не могла, но теперь ощутила, что это удовлетворение и эта радость переполняют ее.

Тут Маркус отступил на шаг, чтобы она могла привести себя в порядок. Потом снова обнял ее и проговорил:

– Боюсь, что утром вы будете вся в синяках. – Он подмигнул ей. – Полагаю, что это дерево не самое удобное место.

– Неужели? Я этого не заметила. – Гвен улыбнулась и поцеловала мужа в губы. – Что ж, в таком случае в следующий раз ваша очередь прислоняться к дереву.

Он усмехнулся:

– А что, будет следующий раз?

– О, в этом я почти не сомневаюсь. Он рассмеялся:

– Мне кажется, я буду очень рад, что моей жене надоело вести себя пристойно. Лишь бы она занималась своими непристойностями со мной и только со мной.

– Разумеется, милорд. – Она снова улыбнулась. – По крайней мере, в течение следующих семи с половиной лет.

Он отрицательно покачал головой:

– Нет, Гвен, навсегда.

– Насколько я помню, условие насчет семи с половиной лет – ваша идея.

– Это было раньше.

– Раньше?

– Раньше, когда я еще не знал, что мне невероятно повезло. Когда не знал, что совершенно случайно нашел самое лучшее, что только может быть в моей жизни. Но теперь я понял: семи с половиной лет и даже целой жизни с вами совершенно недостаточно. – Он пристально посмотрел ей в глаза. – Гвен, вы можете довериться мне, не сомневайтесь. Можете доверить ваше будущее, будущее ваших племянниц и ваших детей. Вернее, наших детей.

Гвен кивнула. Теперь она действительно не сомневалась: этому человеку можно довериться – можно доверить ему свою жизнь и свое сердце.

– Навсегда, Гвен, – пророкотал он. – Повторите.

– Если я скажу это вслух, то буду счастлива, не так ли? – Она не удержалась от улыбки.

– Если вы скажете это вслух, мы оба будем счастливы.

Гвен снова улыбнулась; теперь уже она знала: любовь – вовсе не ловушка.

– Если так, лорд Пеннингтон, то я согласна. Да, навсегда.

Глава 17

Даже когда у мужнины самые лучшие намерения, этого может оказаться недостаточно, потому что мужчина всего лишь простой смертный.

Гвендолин Пеннингтон

Она ни в коей мере не переоценила свое счастье.

Действительно, она жила теперь в какой-то постоянной эйфории, сопровождавшей каждый ее шаг, каждый вдох и выдох, каждый удар сердца. Ей хотелось улыбаться без всякого повода, даже хихикать. Это подозрительно походило на восхитительное ощущение, которое вызывает бренди, только без неприятных последствий.

Гвен спустилась по лестнице, чтобы провести вечер с мужем и лордом Беркли. Когда друг Маркуса приходил к ним обедать, такие вечера всегда сопровождались замечательными разговорами, а зачастую и спорами.

Прошла почти неделя с тех пор, как молодая графиня Пеннингтон призналась в любви своему мужу. Конечно, логической, рациональной частью своего ума Гвен понимала, что ее чувства не могут не измениться со временем, что они ослабеют, вернее, смягчатся, но она подозревала, что, подобно патине на старинных вещах, эти чувства с годами станут даже богаче.

Навсегда.

Это самое прекрасное слово на свете.

Девочки тоже были счастливы. Им очень нравились их новая жизнь и новый дом, и, кажется, наконец, им понравилась и их тетка. Гвен только что пожелала им спокойной ночи и оставила их в обществе заботливой бабушки Пеннингтон, каждый вечер рассказывавшей девочкам какую-нибудь историю – было очевидно, что пожилой графине это также доставляет удовольствие.

Гвен вплыла в гостиную и вдруг остановилась. Маркус, Беркли и какой-то незнакомый мужчина тотчас же вскочили со своих мест.

– Гвен… – Маркус шагнул к ней, и на лице у него появилось какое-то странное выражение. – Гвен, у нас нежданный гость.

– Я вижу. – Она бросила на посетителя приветливый взгляд.

Он был высок и довольно хорош собой. Лицо его показалось ей смутно знакомым, хотя она была уверена, что они никогда не встречались.

– Позвольте представить вам мою жену, леди Пеннингтон. Гвен, – голос Маркуса звучал спокойно, но в глазах было смущение, – это лорд Таунсенд, ваш кузен.

От потрясения Гвен лишилась дара речи и некоторое время только и могла, что молча смотреть на этого человека. Тысячи сильнейших ощущений овладели ею, все – совершенно лишенные логики. Значит, это человек, который получил титул ее отца и ее дом. Она прекрасно понимала, что ее реакция на его появление была иррациональна: ее кузен не сделал ничего дурного, ничего, чем мог бы заслужить ее враждебность. Но, увы, именно он, как мужчина, оказался единственным наследником ее отца. В каком-то смысле он был такой же жертвой обстоятельств, как и она. Впрочем, слово «жертва» в данном случае едва ли было уместным – ведь он остался в выигрыше.

– Леди Пеннингтон, кузина… – Он шагнул к ней, и она заметила, что у него хватило сообразительности понять, что эта встреча для нее не очень-то приятна. – Мне очень жаль, что у нас не было возможности встретиться раньше.

Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. Затем подняла голову и протянула ему руку.

– Мне также, милорд. – Ей все же удалось унять дрожь в руке. – Рада наконец-то познакомиться с вами.

Казалось, даже комната испустила вздох, словно она вместе со всеми находящимися в ней людьми затаила дыхание, ожидая реакции Гвен.

Таунсенд взял ее руку и заглянул ей в глаза:

– Прошу вас, зовите меня Эдриеном. Ведь мы, так или иначе, члены одной семьи.

– Да, конечно, – пробормотала Гвен. Он был очень похож на свою сестру, но черты лица, которые делали женщину весьма неприятной, у мужчины казались даже привлекательными.

Высвободив руку, Гвен одарила гостя любезной улыбкой.

– Признаюсь, ваше посещение застало меня врасплох.

Беркли усмехнулся, потом кашлянул, как бы извиняясь.

– Прошу прощения за столь поздний визит, кузина. Я только недавно вернулся в Англию, и… – Таунсенд взглянул на Маркуса.

– Гвен, – сказал Маркус, – лорд Таунсенд приехал сюда по поводу девочек.

Сердце у нее замерло.

– А в чем дело?

Лицо Маркуса оставалось бесстрастным, но в глазах застыла тревога.

– Насколько я понял, возникли сложности с опекунством.

Она поняла намек мужа и заставила себя говорить спокойно. («Значит, Альберт на сей раз оказался прав», – промелькнуло у нее.)

– А что за сложности?

– Ваш кузен, кажется, считает, что именно он должен быть их опекуном, – выпалил Беркли и тут же, смутившись, добавил: – Прошу прощения, я не хотел…

– Понятно, – кивнула Гвен. – А почему вы так считаете, милорд?

– Прошу вас, зовите меня Эдриеном. – У Таунсенда хватило ума изобразить смущение. – До моего сведения довели, кузина… могу ли я называть вас Гвендолин?

– Нет, не можете, – ответила она не раздумывая.

– Пусть так. – Таунсенд вздохнул. – Леди Пеннингтон, когда я вернулся домой, моя сестра сообщила, что вы взяли на себя заботу о ваших племянницах. Поначалу я решил, что так и должно быть. Вы самая близкая их родственница из ныне здравствующих.

– Да, разумеется.

– Но позже появились сведения, которыми я не обладал тогда. И теперь я полагаю, что будет лучше для них, – Таунсенд сделал паузу, – если я возьму их на свое попечение.

– Нет, – заявила Гвен. – Это совершенно исключено.

– А что за новые сведения? – спросил Маркус. Таунсенд колебался, но потом ответил:

– Видите ли, дети Лоринга являются лицами, получающими солидное наследство. В качестве главы семьи я должен взять на себя контроль за их финансами, а также создать надлежащую атмосферу для их воспитания.

– Вы… и ваша сестрица? – Гвен бросила на него гневный взгляд. – Она даже не любит их. Как вы можете полагать, что для них будет лучше, если они вырастут в доме, где их не любят и где они не нужны? Для кого это будет лучше?

– Успокойся, Гвен. – Маркус положил руку ей на плечо, затем обратился к Таунсенду: – Я вполне мог бы проследить за финансами и за наследством девочек. Если вас беспокоит моя честность, вам следует взять в рассуждение, что мои собственные финансы находятся в полном порядке. Однако я с большой охотой подпишу любой законный документ, в котором удостоверю, что их наследство останется нетронутым до их совершеннолетия.

– Я очень ценю это, милорд, но в данном случае речь идет о гораздо большем, чем деньги. – Таунсенд тщательно подбирал слова. – Пол Лоринг, отец этих девочек, был моим другом. Кстати, – он встретился глазами с Гвен, – я был против того, чтобы он сбежал с вашей сестрой.

– Какая заботливость, – проговорила Гвен с сарказмом в голосе.

– Не нужно вкладывать в мои слова смысл, которого в них нет, леди Пеннингтон. – Таунсенд прищурился. – Я ничего не имел против вашей сестры. Мы никогда не встречались. В то время я почти ничего не знал о вашей ветви нашей семьи. Как вам прекрасно известно, наше родство весьма отдаленное. И до самой смерти вашего отца я не знал, что стану его единственным наследником. Тем не менее, – продолжал Таунсенд, – из того, что Лоринг рассказал мне об этом деле, я узнал следующее: ваш отец был настроен против их брака. Именно поэтому я осуждал этот брак – пусть даже Пол был моим другом. К тому же ему в то время было только двадцать, и мне казалось, что он слишком молод для женитьбы. Но Пол не посчитался с моими предостережениями.

Таунсенд взглянул на Гвен.

– Вам известно что-нибудь о муже вашей сестры?

– Нет. – Она изо всех сил старалась держать себя в руках. – Когда Луиза вышла замуж, я была еще ребенком. Я ее почти не помню.

– Понятно. – Таунсенд в задумчивости смотрел на молодую женщину. – Пол Лоринг был младшим сыном графа Стоукса, поэтому не мог унаследовать титул. Но он унаследовал значительное состояние со стороны матери. Я не помню все подробности, кроме одной: это было довольно необычное дело. Во всяком случае, богатство, молодость и любовь могут составить… очень сильную комбинацию. Они с вашей сестрой уехали, прежде чем кто-либо узнал, что они задумали.

Беркли нахмурился и пробормотал:

– Я смутно помню какие-то разговоры об этом. Кажется, случился грандиозный скандал.

Гость хотел что-то сказать, но Маркус его опередил: – Все это, конечно, очень интересно, лорд Таунсенд, но я не понимаю, какое отношение подобные факты имеют к нашему разговору. Допустим, вы были другом Лоринга, но леди Пеннингтон – тетка этих детей.

– Да, конечно. Тем не менее… – Таунсенд вынул из жилетного кармана сложенный лист бумаги. – Недавно я стал обладателем письма мистера Лоринга, судя по всему, написанного несколько лет назад.

– И что же? – Сердце Гвен сжалось.

– В этом письме он просит, чтобы я взял детей под свою опеку, если с ним и с его женой что-нибудь случится. – На лице Таунсенда появилось выражение искреннего сожаления. – Мне очень жаль. – Он протянул письмо Маркусу.

– Я не верю ни одному вашему слову, – сказала Гвен, скрестив на груди руки. – Но даже если бы и поверила – вы не можете утверждать, что являетесь законным опекуном моих племянниц лишь потому, что у вас имеется какое-то письмо. Оно может быть и подложным. Что же касается ваших слов о том, что вы принимаете близко к сердцу интересы девочек… Мистер Таунсенд, не считайте меня такой легковерной.

– Довольно, дорогая, – пробормотал Маркус, просматривавший письмо.

– Нет, не довольно, – вспыхнула она. – Я еще не все сказала. – Она повернулась к Таунсенду: – Знайте же, вы их не получите. Я ни за что этого не допущу.

– Я тоже, – подал голос Беркли.

– Маркус, что же ты? – Гвен снова взглянула на мужа.

– Одну минуту. – Он все еще изучал письмо. – Я хочу закончить вот с этим.

– Леди Пеннингтон, кузина… – снова заговорил Таунсенд. – Вы же сами сказали, что были еще ребенком, когда Пол и ваша сестра поженились. Как же вы можете ожидать, чтобы кто-то доверил будущее своих детей тому, кого совершенно не знает? Пол желал им только добра.

– И я, – заявила Гвен. – Полагаю, для них будет лучше оставаться именно там, где они сейчас находятся. Здесь они окружены людьми, которые их любят. Здесь они счастливы. А счастье, кузен, – это величайшая редкость в нашем мире, в особенности, когда речь идет о тех, кто лишен всех прав. Я говорю о детях, вернее – о девочках. Я не отдам их, имейте в виду, – Она повернулась к мужу: – Скажите ему, Маркус. Скажите, что он не сможет их забрать.

– Я не уверен, что все так просто, дорогая. – Маркус повернулся к Таунсенду. – Если это письмо подлинное…

– Разумеется, подлинное, – поспешно проговорил тот.

– Да, на подделку оно совершенно не похоже. – Маркус снова взглянул на документ, потом сказал: – Но ведь вы, конечно же, не намереваетесь увезти девочек прямо ночью?

– Гвен ахнула:

– Маркус! Как вы можете?!

– Отсюда до Таунсенд-Парка по меньшей мере полдня езды верхом, а в экипаже, вероятно, еще дольше, – пробормотал Маркус. – Ведь никакой особенной спешки нет, не так ли?

– Нет-нет, – медленно ответил Таунсенд. – Полагаю, что нет.

– Вот и превосходно, – кивнул граф. – Тогда вы, конечно, переночуете у нас.

– Маркус! – Гвен показалось, что она ослышалась. Маркус, даже не взглянув на нее, продолжал:

– Лучше сообщить эту новость девочкам… как можно осторожнее. Может быть, вы все это обдумаете, если останетесь у нас и завтра.

– Как вы можете приглашать его остаться? Вы должны просто вышвырнуть его из дома! Немедленно! – Гвен утратила всякое самообладание. – Вы что, не понимаете? Девочки его ничуть не интересуют. Ничуть! Может быть, он и чувствует себя в какой-то степени ответственным – из-за просьбы их отца, – но совершенно очевидно: он приехал сюда из-за наследства!

– Этого вполне достаточно, Гвен. – Маркус пристально посмотрел ей в глаза, и она поняла, что он уже принял решение.

Но почему, почему муж так решил? Неужели он действительно отдаст девочек?

– Им будет легче, если у них будет день, чтобы привыкнуть к мысли об отъезде, – с невозмутимым видом проговорил Маркус. Он повернулся к Беркли: – Реджи проводи лорда Таунсенда в библиотеку. Ты знаешь, где хранится бренди. Я уверен, что ему не помешает немного подкрепиться.