Текст книги "Ловушка для джентльмена"

– Вы должны знать, что мои побуждения не совсем эгоистичны. Не только на меня все это повлияет. От меня зависит множество людей. – Он пригладил волосы, и она поняла, что угадала. С взъерошенными волосами он действительно походил на мальчишку. – Арендаторы нашего поместья, небольшая армия прислуги, моя мать, которая потеряет все свое состояние, если мы не поженимся. Сам городок Пеннингтон зависит от моего покровительства, как зависел он от покровительства моего отца, а еще раньше отца моего отца. Кроме того, я щедро делился своим богатством. Я широко занимался благотворительностью. – Он замолчал и сердито посмотрел на нее. – Вы можете себе представить, сколько сирот за эти годы были названы в мою честь?

– Для сироты имя Пеннингтон кажется труднопроизносимым, – пробормотала Гвен.

– Не говорите вздора. Разумеется, им давали имя Маркус. – Он покачал головой. – Не могу себе представить, чтобы сироту назвали Пеннингтоном.

– Маркус. – В ее устах это имя прозвучало очень мило.

– Я понимаю, что это мои заботы, а не ваши. – Он критически посмотрел на нее. – Хотя жена и должна разделять заботы мужа.

– Возможно, но я не собираюсь становиться вашей женой.

И опять он продолжал, словно не слышал ее слов:

– Знаю, я сам во всем виноват. Мне давно уже следовало найти себе жену. Но дело в том, что это не так просто, как кажется.

– Даже для такого очаровательного человека, как вы?

– Да, даже. – Он ходил взад-вперед, не останавливаясь. – Ах, вы, конечно, подумаете, что выбрать себе жену не составляет никакого труда, поскольку каждый сезон в Лондон пригоняют сотни юных девиц, как свежих лошадей в Таттерсоллз. Все знают, что в основном они из уважаемых семей или с недурным приданым. Нельзя не признать, что часто они бывают привлекательны, а некоторые даже проявляют зачатки умственных способностей. Но я не думаю, что жену можно выбирать, как новую кобылу, всего лишь посмотрев, какие у нее зубы, осанка и родословная. А вы как думаете, мисс Таунсенд?

– Конечно, нельзя. – Этот человек положительно гипнотизировал ее своим пылом, и она не могла оторвать от него взгляда.

– Конечно. Это бессмысленно. Но именно этого от нас и ждут. Плохо ли, хорошо ли, я так не поступил. Я не сделал выбора из того, что предлагалось в каждом сезоне, хотя, конечно, мог. Я говорил вам, что меня считают лакомым кусочком?

– Кажется, да.

– Ладно. Вы должны знать, что получаете.

Она открыла рот, чтобы возразить, но тут же его закрыла. Он все равно не обратит сейчас внимания на ее слова. Он явно напоминал теперь валун, который катится вниз, набирая скорость.

– Честно говоря, эта идея ярмарки невест мне кажется весьма безвкусной. И знаете почему, мисс Таунсенд?

Она вопросительно посмотрела на него.

– Она слишком… деловитая. Слишком безликая. Вы не согласны?

Она кивнула.

– Черт побери, мисс Таунсенд, я понимаю, что этого нельзя увидеть сразу, но во мне есть некая сентиментальная жилка, хотя я и не показываю этого. Право, мои друзья думают, что я совершенно не склонен к сантиментам, просто потому, что не держу душу нараспашку.

– Вот как?

– Да, так. – Он твердо кивнул и помолчал. Рот его изогнулся в кривой улыбке. – Быть может, если бы я когда-нибудь поговорил с ними так, как теперь говорю с вами, они бы думали обо мне иначе. Но я же ни с кем не говорил о таких вещах раньше, тем более с женщинами. Должно быть, обстоятельства, в которых мы с вами оказались, действуют на меня сильнее, чем я предполагал.

– Очевидно.

– А как вы, мисс Таунсенд? Мы – или, точнее, я, – оказались в этом неприятном положении потому, что оба не вступили в брак. Вы необычайно хороши собой, и…

– Необычайно? – Она считала себя довольно привлекательной, но вовсе не необычайно. Говоря по правде, она считала свою внешность довольно утрированной: цвет волос слишком яркий, грудь и бедра слишком округлы для ее роста. И слова такого человека, как Пеннингтон, о том, что она необычайно хороша собой, были самым приятным из всего, что она когда-либо, слышала.

– Необычайно. – Он твердо кивнул. – Поверить не могу, что до этого вам не представлялась возможность выйти замуж.

– Я была всего лишь гувернанткой, лорд Пеннингтон. Возможности выйти замуж были ограничены. И потом, я ведь уже объяснила…

– Да, да, прошу прощения. Я забыл. Замужество вас не вдохновляет. Но если бы вы сейчас были замужем, я бы сохранил свое состояние. – Лицо его посветлело. – Может быть, еще не поздно? Если вы не хотите выйти за меня, мы могли бы в два счета выдать вас за кого-то еще. Я знаю, что мой друг, лорд Беркли, который был со мной вчера, женился бы на вас сию же минуту. Вы очень ему понравились, и, учитывая, что речь идет о спасении…

– Довольно, милорд. Я не имею никакого желания выходить замуж за кого бы то ни было, не говоря уже об этом вашем друге. И, кроме того, если бы я была склонна вообще к замужеству, я вышла бы за вас, – Она поняла, что напрасно произнесла эти слова, едва они слетели с ее губ.

Не успела она возразить, как он оказался перед ней, встал на одно колено и схватил за руку.

– Дорогая мисс… – как вас зовут?

– Гвендолин.

– Гвендолин. – Он одобрительно кивнул. – Красиво. Гвендолин и Маркус. Вместе звучит великолепно. Видите, я говорил вам, что это судьба.

– Вовсе не судьба. – Она попыталась высвободить руку, но он держал ее крепко.

– Спасите меня, Гвендолин. – Голос его был таким же напряженным, как и взгляд. – Спасите людей, которые зависят от меня.

Она некоторое время смотрела на него. Как просто было бы покориться и согласиться выйти за него замуж. И наверное, так же просто привязаться к нему. Пожалуй, даже полюбить. Слишком просто. Но любовь не доведет до добра. Гвен не повторит судьбу своей матери, и сестры, и всех женщин, которые до нее отдали свои сердца мужчинам только для того, чтобы их сердца были разбиты, а жизни рано оборвались.

Да, кроме всех прочих причин, по которым было бы нелепо выходить замуж за этого человека, лучшей причиной, почему ей следует бежать от него как можно дальше, является любовь.

– Мне очень жаль, милорд, – она высвободила руку, – но я не выйду за вас замуж.

– О, мисс Таунсенд, выйдете. Потому что, понимаете ли, я не отстану. – Он встал и смотрел теперь на нее сверху вниз. Это было весьма внушительно. – У меня есть почти целых три месяца, чтобы уговорить вас передумать, и не сомневайтесь, я вас уговорю.

Она тоже встала и сердито посмотрела на него.

– Я не передумаю.

– Я буду у ваших дверей каждый день и каждую ночь. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы убедить вас выйти за меня замуж, и я не прекращу своих стараний до того дня, когда мне исполнится тридцать лет. Сохранение моего состояния слишком важно для слишком многих. Есть только один способ, мисс Таунсенд, на самом деле изгнать меня из вашей жизни, и это, – он улыбнулся с плутовским и весьма непристойным видом, – выйти за меня замуж.

Глава 4

Бывает, что мужчины и то, что они могут дать, являются неизбежным злом, выносить которое можно, только если женщина не ожидает ничего большего, чем ей предлагают.

Гвендолин Таунсенд

Необычайно странно было стоять в большой гостиной Таунсенд-Парка в качестве всего лишь гостьи, хотя Гвендолин никогда и не чувствовала себя ничем большим, чем гостьей, даже когда она жила здесь.

Таунсенд-Парк был домом ее отца, а прежде – ее деда и так далее, на протяжении полудюжины поколений или более. Передача имения по наследству со скрежетом остановилась, когда Гвен родилась девочкой. Ее отослали в школу, как только сочли достаточно взрослой, и учебное заведение мадам Шоссан стало для нее больше домом, чем Таунсенд-Парк.

Здесь она проводила каникулы и несколько недолгих месяцев, когда болел отец, но у нее не сохранилось привязанности к этому месту, которую рождают обычно детские воспоминания о более счастливых временах. Если бы мать не умерла, а сестра не уехала, жизнь Гвен оказалась бы иной. Она вполне могла бы вырасти здесь, а не быть отосланной к незнакомым людям, к мадам Шоссан. Но мадам Шоссан в конце концов стала ей не только учительницей, но другом и семьей.

За пять лет здесь почти ничего не изменилось. По-новому переставили мебель, комнаты казались почему-то немного меньше, дворецкий был незнакомый, но, в общем, все было так, как ей запомнилось.

– Мисс Таунсенд? – Пожилая женщина с суровым лицом и манерами хозяйки поместья, одетая в еще более скучное, чем у Гвен, платье, хотя и значительно лучшего качества, вошла в комнату.

– Да.

– Я – мисс Хиллиард, сестра лорда, – подчеркнула она, – Таунсенда.

– Лорда Таунсенда? – На мгновение перед глазами Гвен возникло отцовское лицо. Она отогнала это видение вместе со странной болью, которую оно вызвало. – Да, конечно, лорда Таунсенда. Моего родственника. Значит, вы…

– Тоже родственница. Разумеется, дальняя. – И женщина засопела, словно эта родственная связь была ей неприятна.

Гвен очень захотелось сказать, что она считает весьма удачным, что родство между ними такое дальнее, но она промолчала и заставила себя вежливо улыбнуться.

– Дома ли мой род… лорд Таунсенд? Мне бы хотелось засвидетельствовать ему свое уважение.

Разумеется, то была ложь. У нее не было никакого желания засвидетельствовать ничего похожего на уважение человеку, который пусть и по закону, но отобрал у нее то, что принадлежало ей по праву рождения. Но все же ей было немного любопытно, что за человек новый лорд Таунсенд. Он, вероятно, очень похож на свою сестру, вплоть до усов.

– Его нет. Он вот уже почти год живет за границей. Но я понимаю, что вы приехали за своими племянницами. – И губы мисс Хиллиард презрительно скривились.

– Я приехала, чтобы повидаться с ними, – медленно сказала Гвен.

Она вовсе не собиралась забирать девочек, но ей не хотелось ничего говорить этой особе с кислой физиономией. Манера мисс Хиллиард напомнила Гвен множество людей, встреченных ею за эти годы, считающих всех ниже своего достоинства по причинам обстоятельств, рождения или богатства.

Честно говоря, Гвен и сама не знала, что вынудило ее проделать двухчасовую поездку из Лондона в Таунсенд-Парк. Возможно, то был намек мистера Уайтинга, что нужды самой Гвен не так важны, как нужды ее племянниц, намек, вызвавший у девушки некие угрызения совести. Или желание избавиться от этих угрызений и всяких семейных обязательств, точно так же как Пеннингтон избавился от всех обязательств перед своим отцом. Или, пожалуй, то было доселе неведомое желание познакомиться с родней. По крайней мере, с теми, кто от нее остался.

– Я никогда не видела племянниц.

– Ну, они бы вам не понравились, так же как и кому бы то ни было. – Неприступный вид мисс Хиллиард стал еще неприступнее. – Они дикарки, все до одной. Совершенно невоспитанны. И к тому же ленивы, упрямы и с дурными манерами. Без сомнения, дурное воспитание. – И леди снова презрительно усмехнулась. – Я бы не взяла их в дом вообще, но брат настаивал. Он, очевидно, был знаком с их отцом и чувствует себя до некоторой степени обязанным. Кроме того, Эдриен является главой семьи и считал это своим долгом, в особенности потому, что никто не знал о вашем местопребывании. К своим обязанностям он относится самым серьезным образом. – Она неодобрительно поджала губы. – Конечно, когда они приехали. он путешествовал.

– Но он не собирается предложить им постоянно жить в Тзунсенд – Парке?

– Не могу сказать, – недовольно ответила леди. – Я бы отнеслась с одобрением, если бы он нашел для них подходящий дом где-нибудь в другом месте, и полагаю, он согласится, когда увидит их. Обычно а таких вещах мы соглашаемся друг с другом.

– Не сомневаюсь, – пробормотала Гвен. Ее представление о лорде Таунсенде как о мужском варианте его сестры, вместе с устрашающе хмурым видом и недовольной складкой на лбу окрепло.

– Однако теперь, когда вы вернулись из ваших… странствий, – мисс Хиллиард снова засопела, – вы, разу…

– Вы нездоровы? – резко оборвала ее Гвен. – Вы простыли? Может быть, простудились?

Родственница удивленно отпрянула.

– Отнюдь нет. Напротив, я чувствую себя, – тут ее глаза прищурились, – хорошо. Благодарю за беспокойство. А теперь, полагаю…

– Мне хотелось бы увидеть племянниц. – Гвен напустила на себя свои лучшие гувернантские манеры. – И немедленно, будьте любезны.

– Разумеется. – Мисс Хиллиард шагнула к шнурку звонка и злобно дернула за него, не сводя при этом глаз с Гвен, словно опасалась, что эта молодая особа украдет что-то ценное, если за ней не присматривать.

В комнате воцарилось тягостное молчание. Голова у Гвен была слишком занята вероятной участью, которая постигла сестриных детей в руках этого отвратительного создания, и она не могла тратить силы на вежливый разговор. Хотя Гвен никогда особенно не любила детей, по крайней мере тех, которых ей поручали, она все же чувствовала какую-то странную ответственность за этих девочек. В конце концов, это единственные родственники, которые у нее есть, если не считать мисс Хиллиард и ее брата.

Но все же здесь о детях хорошо заботятся. Удовлетворяют их потребности и желания. Можно не сомневаться, новый лорд Таунсенд, как ни похож он на свою сестрицу характером, позаботится, чтобы они получили надлежащее образование, и со временем обеспечит их приличным приданым. Скорее всего Таунсенд-Парк – наилучшее место для них.

– Предупреждаю, вы не найдете здесь того, чего ждете, – сказала мисс Хиллиард.

– Я не нуждаюсь в ваших предостережениях. – Гвен твердо встретила взгляд пожилой особы. – Все мои ожидания сводятся к тому, чтобы познакомиться с детьми моей сестры.

– Ну что же, буду весьма рада сбыть с рук этих непослушных детей. Неблагодарных маленьких тварей. Хотя мне и непонятно, как вы, незамужняя, намерены заботиться о них.

– Я вовсе не собираюсь заботиться о них. Вы уже обеспечили их прекрасным домом, и у меня нет…

– Мы вовсе не хотим уезжать с вами, – послышался в дверях голосок, и Гвен обернулась.

На нее сердито смотрели три пары укоризненных глаз. Гвен тоже посмотрела на них, и ее поразило какое-то пугающее ощущение, что она смотрит на самое себя в разные периоды детства.

То были разные ступени развития одной и той же внешности, различающиеся ростом в соответствии с возрастом. Все трое были очень похожи, с волосами разных оттенков рыжего, почти таких же, как у Гвен. Самая рослая была, очевидно, самой старшей, лет четырнадцати. Эти слова произнесла она и, по-видимому, могла бы сказать очень многое и крайне неприятное. Следующая по росту, лет двенадцати, стояла в середине, рядом – младшая, лет десяти. К сожалению, Гвен не помнила их имен. Девочек назвали именами различных христианских добродетелей, но Гвен забыла, какими именно.

Вопреки значению имен в сердитых взглядах, устремленных на нее, нельзя было усмотреть ни намека на хотя бы смутное воспоминание о добродетелях. Некоторое время Гвен сомневалась, не зовут ли их Плезанс (Приятность), Толеранс (Терпение) и Кайнднес (Доброта). Она уже видела и раньше такие детские взгляды.

Они открыто презирали ее.

– А вас никто и не спросит, – непреклонным голосом сообщила мисс Хиллиард, потом повернулась и устремила взгляд на Гвен. – Нужно принять решение касательно их будущего. Но мы обсудим это позже. Теперь же я оставлю вас одну с теми, ради кого вы приехали. – Она бросила на девочек неодобрительный взгляд. – Я уверена, вы получите массу сведений. – Она повернулась и вышла, хлопнув дверью.

Девочки, как по команде, обернулись вслед ушедшей, и Гвен поняла, что они невзлюбили мисс Хиллиард еще больше, чем ее. По крайней мере, это у них общее.

Затем они снова посмотрели на Гвен, и ей стало ясно, что эта общая неприязнь к мисс Хиллиард никак ей не поможет.

– Вы, значит, тетя Гвендолин? – холодно спросила старшая.

Гвен кивнула:

– Да. А ты?

Девочка колебалась, словно не зная, стоит ли сообщать даже такие сведения.

– Это ты можешь ей сказать, – проговорила средняя. – Ее зовут Чарити (Милосердие), а ее вот Хоуп (Надежда). – Она кивнула в сторону младшей сестры. – А меня зовут Пейшенс (Терпение). – Пейшенс вежливо улыбнулась и посмотрела на Гвен с таким видом, словно отпускала ее. Такой вид очень любят напускать на себя девочки старше десяти лет, окидывая взрослых женщин сритическим взглядом. – А знаете, вы немного похожи ш нашу маму.

– Только вот она была хорошенькая, – добавила Хоуп. – чень даже.

Пейшенс задумчиво рассматривала Гвен.

– Эта тоже хорошенькая. Только не очень.

– Или, – глаза Чарити сузились, – я бы сказала, что она очень симпатичная.

Гвен встрепенулась:

– Я необычайно симпатичная. Или хотя бы могу такой быть.

Чарити недоверчиво фыркнула.

– Но в одном вы правы. – Гвен переводила взгляд с эдной сестры на другую. – Вы несправедливы. Мы только что встретились. Вы не дали мне возможности быть симпатичной или еще какой-нибудь.

Хоуп подбоченилась:

– А с какой это стати?

– Правда же, – Пейшенс скрестила руки на груди, – вы пока что этого не заслужили.

– Ерунда. Я не сделала абсолютно ничего такого, чтобы вы отказались от дружбы со мной. – И Гвен мысленно скривилась, услышав собственный голос.

Она говорила с этими девочками, единственными ее родственницами, в такой же собранной, твердой манере, в какой она всегда говорила с детьми, отданными ей на попечение. Говорила властным гувернантским голосом, в котором доброта лишь угадывалась. Гвен прекрасно понимала, что голос ее звучит не твердо, а жестко и скорее холодно, чем собранно. Она сделала еще попытку:

– О чем именно вы говорите?

– Мы говорим о том, где вы были с тех пор, как умерли мама и папа и почему вы не приехали за нами. – В глазах Чарити вспыхнула обида. – Вот о чем.

– Мама говорила, что, если что-то случится с ней или с папой, вы о нас позаботитесь, – сказала Пейшенс.

– Но я только что узнала о вашем существовании, – начала Гвен. – Не могла же я…

Хоуп не обратила внимания на ее слова.

– Сестры должны заботиться друг о друге. Мама всегда это говорила. Так поступают сестры. Так поступают члены семьи.

Вся троица согласно кивнула.

– Мама говорила, что наш дедушка больше не считается членом семьи, потому что он не любил папу, а ее семья – это папа. – Чарити сердито сверкнула глазами, словно в этом была виновата Гвен. – Значит, нечего и ожидать, что он полюбит нас.

– И потом, – Хоуп сверкнула глазами так же сердито, как и старшая сестра, – он умер. Как мама с папой. Только они в раю, а он, наверное, в…

– Этого достаточно, – резко оборвала девочку Гвен в своей лучшей гувернантской манере «без глупостей».

– В аду. – В голосе Чарити прозвучал вызов.

– В аду, – подтвердила Пейшенс.

– В аду, – кивнула Хоуп. – И будет гореть вечно в наказание за все свои грехи.

Сестры сердито-выжидательно смотрели на Гвен. Она и раньше видела такое выражение на лицах своих подопечных. У детей, единственной целью жизни которых было довести их очередную гувернантку до полного и абсолютного бешенства.

С этими детьми она явно не могла обращаться так, как обращалась с теми, даже если большую часть времени не они находились под ее опекой, а она была отдана им на растерзание.

– Знаете, вы к дедушке тоже несправедливы, – медленно проговорила Гвен, сознавая ироничность ситуации – она защищает своего отца! – Он был неплохим человеком. Но он не одобрил выбор вашей мамы, а она отказалась покориться.

– Все равно мы его не любим. – Голос Чарити звучал холодно. – И вас мы не любим.

Страшное и знакомое ощущение беспомощности охватило Гвен. Есть ли что-нибудь на земле более устрашающее, чем сердитые и непослушные дети? Она сама была почти ребенком, когда убежала из дома и впервые устроилась на место. Тогда она понятия не имела, как обращаться с детьми, точно так же, как и сейчас. И если говорить честно, каждый раз, когда ей приходилось оставлять работу, она оставляла ее с большим облегчением и мрачной решимостью в следующий раз все делать лучше.

С того мгновения, как умер ее отец, Гвен встречала каждую непреодолимую проблему, будь то бедность или неподходящее место, с той же решимостью. Панический страх, который никогда не оставлял ее, можно было подавить, только приняв одно решение.

Убежать.

И теперь ее тоже охватил знакомый страх.

– Очень хорошо. – Она расправила плечи. – Тогда ладно.

– Что вы имеете в виду? – В голосе Чарити звучало подозрение.

– Ну, вы сами сказали: я вам не нравлюсь. Ясно, что вы никак не хотите вызвать у меня симпатию к вам. И я тоже не хочу. – Гвен пожала плечами. – Кажется, мы в тупике. Я приехала сюда только для того, чтобы убедиться лично, хорошо ли о вас заботятся.

Некоторое время она рассматривала девочек, потом кивнула.

– Вы нормально одеты и не кажетесь истощенными. Стало быть, я могу проститься с вами. – Она повернулась и направилась к двери, заглушая угрызения совести и странное легкое сожаление.

– Я же вам говорила, она окажется совсем такой же, как старая Вредина, – раздался голос у нее за спиной. – Мы ей тоже не нужны.

– Никому мы не нужны, да? – спросила Хоуп, по крайней мере, Гвен так показалось (пусть она не способна распознавать их голоса, но нотка покорности была слишком знакомой).

На мгновение прожитые годы исчезли, и Гвен снова стала маленькой девочкой, живущей в этом самом доме. Девочкой, которая не могла не слышать перешептывания прислуги: мол, какой позор, что у его милости только дочери, а не сыновья, и какая жалость, что все, что есть у его милости, перейдет к какому-то дальнему родственнику, а не к законному наследнику. Очень жаль, что нет мальчика, который мог бы носить имя его милости. И конечно же, было бы разумно со стороны его милости отправить девочку в школу – чтобы научилась тому, что ей понадобится, когда она найдет подходящего жениха. Потому что дочери больше ни на что не годны.

Именно поэтому дочери никому особенно и не нужны.

Во всяком случае, Гвен была не нужна.

Да, не нужна…

К горлу Гвен подкатил комок, и боль, которую она считала давно забытой, снова вернулась. Вернулась, конечно же, только оттого, что она снова оказалась в этом доме.

«Никому не нужны, да?»

В ней проснулось, наверное, нечто большее, чем порывистость натуры. Возможно, какое-то ощущение семейной связи или чувство ответственности. Или же просто на нее так подействовала боль, прозвучавшая в голосе девочки?

Гвен резко повернулась и посмотрела на них – она поняла, что девочки испуганы так же, как и она, а может быть, даже больше. Шагнув к дивану, она села и сняла перчатки; ей хотелось успокоиться и собраться с мыслями, хотелось разобраться в своих чувствах.

Сейчас Гвен была уверена лишь в одном: впервые в жизни она не одинока. Впервые в ее руках оказалась судьба других людей – пусть даже это были дети.

Она невольно вздохнула:

– Скажите, вам нравится жить в Таунсенд-Парке?

– Это красивое место с замечательными окрестностями, – произнесла Чарити явно заученные слова.

– Но вам здесь нравится? – Гвен не очень-то понимала, почему это важно, но знала, что действительно важно.

– Таунсенд-Парк – самое приятное место из всех, где мы жили, – ответила Пейшенс.

Гвен снова вздохнула:

– Что ж, очень хорошо. Если вы здесь счастливы, я вряд ли могу…

– Нет-нет! – Хоуп в испуге взглянула на сестер, потом, шагнув к Гвен, проговорила: – Мы вовсе не счастливы. Нам здесь очень плохо. Здесь ужасно. Правда, ужасно… Никто с нами не разговаривает, даже прислуга. Вредина все время смотрит на нас с таким видом, будто она только что съела… что-то очень невкусное.

– О Господи… – пробормотала Гвен. «Интересно, а как мои подопечные описывают меня? – подумала она. – Наверное, так же, как и Вредину».

– А знаете, что еще?.. – Пейшенс села на диван рядом с Гвен. – Она сопит. Все время сопит. Но не потому, что у нее насморк. Знаете, кажется, что она то и дело нюхает что-то ужасно противное…

– Сопит… как собака. – Хоуп плюхнулась на диван с другой стороны. – Вы знаете, что у собак очень хороший нюх?

– Да, верно, очень хороший, – пробормотала Гвен.

– Она нас не любит, – продолжала Хоуп. – Вредина говорит… – Верхняя губа девочки задрожала; казалось, она вот-вот расплачется.

– Она говорит… – Пейшенс покосилась на старшую сестру и вдруг выпалила на одном дыхании: – Она говорит, что мы – страшное неудобство и ужасное бремя, поэтому ее брат, когда вернется, наверное, отошлет нас куда-нибудь. Отошлет по одной…

– По одной? – Гвен нахмурилась. – Что ты хочешь этим сказать?

– Она хочет этим сказать, что мы не сможем оставаться вместе, – проговорила Чарити. – Вредина говорит, что никто не возьмет трех девочек, особенно таких взрослых, как мы.

– Она говорит, что девочек в нашем возрасте дорого содержать. – Хоуп вздохнула. – Платья, сезоны, приданое… и все прочее.

– Но мы не поедем, – заявила Пейшенс. – Да, не поедем, мы уже решили.

Гвен внимательно посмотрела на девочку:

– Что именно вы решили?

– Мы хотим убежать. – Пейшенс усмехнулась с самодовольным видом. – Мы уедем на острова Общества. Вы знаете, где это?

– Разумеется. – Гвен кивнула. – В Полинезии.

– Мы были там один раз с мамой и папой. – Хоуп потупилась. – Конечно, до того, как их съели людоеды.

– Людоеды? – Гвен смутилась. – А я думала, что они… – На нее пристально смотрели три пары глаз. – Впрочем, не важно. Продолжай…

– Острова Общества очень красивые, и нам очень нравится это название, – сказала Хоуп. – Мы будем жить на берегу океана в маленькой хижине и ловить рыбу на обед.

Гвен пожала плечами:

– Бегство никогда еще не улаживало никаких проблем, уж поверьте мне. Кроме того, я полагаю, что вам понадобится солидная сумма денег, чтобы добраться до этих островов. У вас есть солидная сумма?

– Об этом я не подумала, – пробормотала Пейшенс.

– А я подумала, – решительно заявила Чарити, – Так вот, нам не понадобятся деньги. Мы спрячемся на корабле, и нам это ничего не будет стоить, не верите? – Она с вызовом взглянула на Гвен.

– Полагаю, это. неразумно, – ответила Гвен. – Да, очень неразумно. Вам придется прятаться до самого конца путешествия. Где обычно прячутся на кораблях, идущих к островам Общества?

– В трюме, – сказала Хоуп. – Вместе с грузом.

– Мест, где можно спрятаться, очень много, – сообщила Пейшенс. – Мы все знаем о кораблях. Мы ведь уже плавали на них. И не один раз, правда…

Гвен кивнула:

– Я знаю, что плавали. Вы путешествовали гораздо больше, чем все, кого я знаю. Но неужели вам хочется прятаться несколько недель? Кстати, а сколько времени нужно, чтобы доплыть до островов Общества? – неожиданно спросила Гвен.

– Чтобы доплыть до Англии, нам потребовалось восемь недель, – ответила Чарити. – Да, кажется, восемь, – добавила она, немного помолчав.

– Восемь недель?! – воскликнула Гвен. – О Господи, долго же вам придется прятаться. – Она с любопытством посмотрела на девочек. – Значит, вы возьмете с собой провизию?

Девочки переглянулись.

– Конечно, – кивнула Хоуп. – Возьмем как можно больше…

– Не говори глупости. – Чарити нахмурилась. – Мы будем брать пищу из камбуза. Но так, чтобы нас никто не заметил.

– Неужели ты собираешься воровать? – Пейшенс с удивлением взглянула на сестру. – Ведь это же грех…

– Конечно, грех, – подтвердила Хоуп. – И мы, если будем воровать, попадем в ад.

– Красть еду, если человек на самом деле голоден, – не настоящий грех, – заявила Чарити, но Гвен показалось, что девочке стало неловко при мысли о краже. – Все будет хорошо. А когда мы доберемся до островов, будет питаться рыбой.

Пейшенс кивнула:

– Мы правда любим рыбу.

– Но не все время. – Хоуп наморщила носик.

– Понятно, – пробормотала Гвен. – Вы, судя по всему, долго все это обдумывали. Пожалуй, я должна пожелать вам удачи. И постарайтесь не простудиться. – Она сокрушенно покачала головой. – Даже представить себе не могу, что с вами случится, если вы простудитесь. Или если вас все-таки обнаружат.

Чарити посмотрела на нее с подозрительностью:

– А что с нами может случиться?

– Ну… когда я плыла на корабле, я слышала, что если там ловят безбилетного пассажира… – Для пущего эффекта Гвен немного помолчала. – То его бросают в море.

Младшая сестра вскрикнула. Чарити же презрительно фыркнула:

– Я вам не верю.

Пейшенс и Хоуп переглянулись, и Гвен проговорила:

– Впрочем, я могу и ошибаться. Просто мне так сказали, когда я плыла на корабле. Возможно, это просто выдумки. Может быть, моряки так шутят. Да-да, я уверена, что это неправда. К тому же я никогда не видела безбилетных пассажиров. Скорее всего, потому, что люди все-таки предпочитают оплачивать путешествие, а вовсе не потому, что безбилетные пассажиры оказываются за бортом. – Гвен мило улыбнулась, стараясь успокоить девочек, – впрочем, те, судя по всему, нисколько не боялись.

– Вы нас не испугали, – сказала Чарити. – Я считаю, что нас никогда не поймают. Уж я об этом позабочусь. – Она посмотрела на сестер, потом опять повернулась к Гвен. – Наверное, мы еще не готовы бежать. Мы пока строим планы. И у нас есть варианты. Может быть, мы вообще не поплывем на острова Общества. Может, мы просто уедем в Лондон. Думаю, что добраться отсюда до Лондона не так уж трудно.

– Совсем нетрудно, – кивнула Гвен. – Всего около двух часов езды. Да, это замечательная мысль. Лондон – чудесный город. Школа, которую я посещала в детстве, находилась в Лондоне, хотя сейчас она уже закрыта. Теперь я живу у леди, которая была моей учительницей. А где вы собираетесь поселиться, когда приедете в Лондон? – Она с любопытством посмотрела на сестер. – Вы уже решили этот вопрос?

Пейшенс покачала головой:

– Нет, мы не знаем.

– Понятия не имеем. – Хоуп пожала плечами.

– Я же вам сказала, что мы еще не готовы, – выпалила Чарити; она явно нервничала. – Придет время, и я решу, где мы остановимся.

– Конечно-конечно. Ты действительно производишь впечатление… весьма опытной молодой особы. – Гвен мило улыбнулась и с облегчением вздохнула, заметив, что девочка немного успокоилась. – И все-таки, – Гвен с сожалением покачала головой, – без денег вам придется спать на улице, в переулках или, может быть, найти какую-нибудь конюшню.

– С лошадьми?! – оживилась Пейшенс.

– И собаками?! – обрадовалась Хоуп. – Это было бы замечательно!

Гвен смутилась. Немного помедлив, проговорила:

– К сожалению, конюшни привлекают и других… не столь приятных животных. Впрочем, это не должно вас обеспокоить.

– Каких это животных? – насторожилась Хоуп.

– Неужели не знаете? – Гвен изобразила удивление. – Мышей, конечно же. Возможно, даже и крыс…

– Тогда мы будем спать на улице, – сказала Пейшенс.

– Что же, можно и на улице, – согласилась Гвен. – Но на улице тоже живут крысы. И бродят всякие… неприятные люди. – Она покачала головой. – Нет, я думаю, это не годится. Самый лучший выход из положения – найти какую-нибудь работу. Пожалуй, можно наняться горничными или судомойками.