Текст книги "Змея за пазухой"

– Никогда! – воскликнула Полина. – Запомни: я никогда не опущусь до бандитских разборок!

«Хо-хо, как говаривала незабвенная Элл очка Щукина. – Никита мысленно, не без некоторого торжества, рассмеялся. – Вот мы и спалились. Конечно же Шервинский тебе дорог… как память, наверное. И естественно, с его плешивой головы не должен упасть ни единый волосок. Что ж, продолжим сей прелюбопытнейший разговор…»

– Было бы сказано… – Никита скептически хмыкнул. – Рудник ведь так и остался подвешенным, и тебе еще придется ломать копья с Шервинским, чтобы получить лицензию на добычу серебра. Так не проще ли поступить с ним так, как он поступил с Олегом? Есть человек – есть проблема, нет человека – нет проблемы.

– Ты это серьезно? – Взгляд Полины потемнел, ее карие с желтоватыми искорками глаза вдруг превратились в черные бездонные озера.

– Я всего лишь высказал предположение, – пожал плечами Никита. – В вашем тесном мирке богатых и упакованных по высшему разряду убрать конкурента, отправив его ногами вперед, обычное, даже обыденное дело. Так что я не сказал ничего крамольного.

– Может, ты за это возьмешься? – Полина смотрела на Никиту тяжелым, немигающим взглядом.

– Чего не сделаешь ради старой подружки… – Никита нахально ухмыльнулся. – Почему бы и нет? Естественно, не бесплатно. Шервинский дорого стоит.

– Ты изменился… сильно изменился. Я не ожидала…

– Твоя правда – я изменился. И конечно же не в лучшую сторону. Прежний Нико, считай, умер. Но я пошутил – каюсь, довольно неудачно. Пардон. Валить Шервинского я не буду, даже если ты очень сильно попросишь, хотя еще один миллион американских тугриков мне бы не помешал. Плюнь на этот рудник. Вам с дочерью вполне хватит того, что оставил Олег. И потом, твое предположение насчет Шервинского шито белыми нитками. Вот если бы он имел какие-то виды на тебя…

Никита решил рискнуть. Полина упорно не хотела раскрывать свои карты. Почему она скрывает, что ее отношения с Шервинским совсем не враждебные?

– Он не может иметь на меня виды.

– Почему? Богатая вдова, мало того, вполне привлекательная женщина… Ты только свистни, лучшие женихи прибегут – хоть за всех сразу замуж выходи.

– Твои слова не очень похожи на комплимент, – сухо ответила Полина. – Дело в том, что… как бы тебе это сказать… у Шервинского несколько нестандартная сексуальная ориентация.

– Да ну?! – искренне удивился Никита.

– Учти, я ничего такого тебе не говорила! И не болтай об этом на всех углах! Шервинский скрывает, что он не такой, как все мужики. Но шила в мешке не утаишь, тем более в том узком мирке, в котором все мы вращаемся. Тем не менее никто на эту тему не распространяется.

– Почему? Какие проблемы? По-моему, сейчас всякие голубые и розовые вполне комфортно себя чувствуют. Даже парады устраивают.

– Только не Шервинский! Мне кажется, он ненавидит себя за свой порок. Ведь некоторые из власть имущих, конечно, пожимают ему руку, но брезгливости скрыть не могут. Это как клеймо вора на лбу. Мы еще не доросли до европейской толерантности по этому поводу.

– Даст бог, и не дорастем… – пробормотал себе под нос Никита.

– Ты что-то сказал?

– Это я о своем, о женском, – рассеянно ответил Никита.

А сам в это время подумал: «Но если Шервинский педераст, то что они делали на блатхате? Играли в ладушки? Или удовлетворялись созерцанием интимных мест? Чудеса…»

Полина словно подслушала его мысли. Немного поколебавшись, она приняла вид, с каким люди бросаются в прорубь, и молвила:

– Я встречалась несколько раз с Шервинским. Чтобы уладить отношения между ним и Олегом…

Вот те раз! У Никиты глаза полезли на лоб. Она что, берет его на понт? Или это хитроумная комбинация, придуманная Шервинским, который конечно же мог сообразить, что Хайтахун, большой любитель дензнаков, не удержался и, получив хорошую мзду, поделился с Никитой результатами своих наблюдений за Принцессой? Вполне возможно. Но тогда почему Полина обвиняет Шервинского в убийстве мужа? Это что еще за кунштюк?

– Ну, встречалась и встречалась, – стараясь казаться невозмутимым, ответил Никита. – Какие проблемы? Ты свободная женщина, Олег на цепи тебя не держал.

– Да, это так. Но встречи проходили… м-м-м… на конспиративной квартире…

– Ух ты! – Никита коротко хохотнул. – Прямо тебе шпионские страсти. Напрашивается вопрос – зачем? Или в городе места мало, чтобы встретиться?

– Где? Наивный ты человек… И меня и Шервинского в городе знает каждая собака. Ни офис, ни рестораны, ни даже уединенное место в парке не были гарантией, что нас не увидят, не сфотографируют и не подслушают. Да Олег убил бы меня, узнай он о первой же нашей встрече!

– И все-таки он узнал, как я догадываюсь…

– Узнал. Но с моей подачи, когда я уже почти договорилась с Шервинским, что он уступит нам этот рудник без борьбы в обмен на участок для лесоразработок. Осталось утрясти лишь некоторые формальности.

– То есть ты сама рассказала Олегу о ваших встречах с Шервинским…

– И так и не так. Меня заставили рассказать.

– О как! И кто же?

– Какой-то грязный оборванец… – Полина брезгливо поморщилась. – Кажись, китаец из Шанхайчика. Частный детектив. Оказывается, он следил за мной и Шервинским с подачи… – Тут Принцесса запнулась, и в ее глазах зажегся опасный огонек. – С подачи бывшей секретарши мужа. Он уволил ее за какие-то прегрешения.

«Ну да, прегрешения… – с иронией подумал Никита. – А то ты не знаешь, за какие именно. Мистер Кобелино – Олег Колосков – в своем обычном репертуаре, хотя ты, подруга, помнится мне, утверждала обратное. Ага, как раз тот самый случай… Олег ухлестывал за любой новой юбкой и трахал все, что шевелится».

– Но ей-то зачем нужна была слежка? – фальшиво удивился Никита. – Это ведь недешевое дело.

– Она хотела таким образом отомстить Олегу, уличив его жену в неверности.

– И это ей удалось…

– Не совсем. Этот грязный китаец решил для начала немного пошантажировать меня.

– И что?

Полина рассмеялась неожиданно скрипучим смехом, словно ее голосовые связки вдруг заржавели.

– Я заплатила китайцу, сколько он потребовал. Но настоятельно предложила, чтобы все свои материалы он отдал Олегу. Вручил лично в руки. Я предупредила Альберта, и он отвез китайца в офис. Иначе охрана его не пропустила бы. Видел бы ты лицо того горе-детектива, когда я все это ему сказала…

«Представляю… – Никита покачал головой. – Бедный Хайтахун… В такие моменты очень хорошо начинаешь понимать избитое выражение «Жадность фраера сгубила». Истинно так. Отдай он все, что накопытил, своей клиентке Терехиной, и был бы до сих пор жив и здоров».

– Ну и как Олег на все это отреагировал?

– Сначала сильно разозлился, а когда я все ему выложила как на духу и он вник в суть дела, долго смеялся.

«Ему стало так весело, что он тут же позвал нотариуса и составил новое завещание… – скептически подумал Никита. – Нет, что-то здесь не совсем чисто… Версия твоя, Принцесса, конечно, хороша, сшита прочно, но кое-где проглядывают белые нитки. Ладно, будем разбираться дальше. Сказать ей про видеоматериалы, не сказать… Нет, нельзя! Это козырь. А козыри лучше до поры до времени держать в рукаве».

– Но если дело шло к примирению, то почему ты считаешь, что именно Шервинский причастен к убийству Олега? – спросил Никита не без задней мысли.

– Потому что теперь он наотрез отказывается признавать прежние наши договоренности.

– Это, в общем, понятно. Договариваться не с кем, если быть честным. Ты ведь еще не вступила в права наследования, и у Шервинского, пока суть да дело, появился неплохой шанс оттяпать рудник почти на халяву. Если, конечно, не принимать во внимание размер взяток, которые он всучит кому надо.

– Он дал слово!

– Хе-хе… – хохотнул Никита, да еще и съюморил: – Не смешите нас жить, как говорят в Одессе. На слово нельзя верить даже в общественной бане, когда вежливо предлагают потереть тебе мочалкой спину. Как я понимаю, после смерти Олега ты уже встречалась с Шервинским?

– Да. В ресторане. Помнишь, меня хотели взорвать? Я поняла, кто заказчик. Это Шервинский!

– С какой стати? Ведь у Олега есть компаньоны, солидные люди, не так ли?

– Так.

– И что изменится, если тебя… извини… грохнут? Ничего. Произойдет перераспределение активов – и все дела. Мало того, в таком варианте Шервинскому не видать рудника как своих ушей, потому что тогда за право владеть лицензией на разработку месторождения серебра выстроится очередь нехилых товарищей, у которых возможностей не меньше, чем у вышеозначенного господина.

Полина некоторое время молчала, а затем сказала, дрожа всем телом и глядя на него тем, прежним, взглядом, в котором он когда-то тонул, как в омуте:

– Нико… я боюсь…

«Не нужно давить мне на психику! – озлился Никита. – Все эти ути-пути мы уже проходили. Я теперь, подруга моей бурной юности, твой наемный работник, который выполняет свою задачу. Конечно, я постараюсь сделать все возможное и невозможное, чтобы найти убийцу Олега, но не более того. И не нужны мне твои томные телячьи глазки и вид провинившейся школьницы! Я уже давно излечился от болезни под названием «любовь». Се ля ви…»

– Поэтому я еще раз предлагаю тебе уехать вместе с дочерью за границу, пока тут все утрясется, – решительно сказал Никита. – А поиски убийцы Олега я буду продолжать, можешь не сомневаться.

– Нет! Я не могу уехать!

– Вы, богатые, совсем без ума! У тебя денег куры не клюют, а ты хочешь еще больше. Зачем?! Или мечтаешь построить себе беломраморную усыпальницу с хрустальным саркофагом? Деньги на тот свет не заберешь. Успокойся. Живи и радуйся жизни вдали от всех этих наездов и разборок.

– Я никуда не поеду! – Голос Полины отвердел и зазвенел, как сталь.

– Но почему, черт тебя дери?! С фирмой и без тебя разберутся, я уверен, что есть кому. И не нужно мне вешать лапшу на уши, что все твои поступки проистекают от большой заботы о сотрудниках фирмы, которые могут лишиться приличного заработка!

Полина некоторое время смотрела на него изучающе (и даже с подозрением, как показалось Никите), а затем ответила:

– Потому, что до сих пор не найдено завещание Олега. А без него я принцесса на бобах.

В гостиной воцарилось долгое молчание. Никита и Полина смотрели друг другу в глаза не мигая. Казалось, время остановилось, предметы в комнате, залитой солнечным светом, потеряли четкие очертания и вместо них гостиная наполнилась вязкой и прозрачной смолой, в которой две человеческие фигуры напоминали доисторических мушек, заключенных в светлый янтарь.

Глава 11
ВОРЫ В ЗАКОНЕ

«Ну и к чему ты пришел, детектив-самоучка? – вопрошал себя Никита, вливаясь в поток машин. – Вместо того чтобы работать на клиента, ты работаешь против. Надо же – заподозрил Полину в убийстве Олега… Да, денежку она любит, это несомненно. Да и кто не любит? И другая на ее месте вполне способна была отправить своего муженька в иное измерение. Но только не Принцесса! Почему? А все очень просто – оказывается, она любила Олега. Сильно любила, как ни горько мне это сознавать. Поэтому прощала ему кобеляж, грубость и прочие «прелести» семейной жизни, которые выпадают на долю женщины, у которой муж развращен деньгами и вседозволенностью…»

Тут он с раздражением посигналил водителю микролитражки «рено», который вдруг ни с того ни с сего подрезал его «ауди», чтобы свернуть в переулок. Но когда он, проезжая мимо автобукашки, увидел, что за рулем сидит молодая симпатичная девушка, которая одновременно говорила по телефону, что-то жевала, смотрелась в зеркало и пыталась рулить, его злость испарилась в момент. Он удивленно покачал головой, еще раз просигналил и, когда на него обратили внимание, приветливо улыбнулся прелестному созданию, помахал девушке рукой и получил в ответ потрясающую голливудскую улыбку. О, эти женщины…

Чувствуя сладкое томление в груди, Никита добавил газу, и машина, вырвавшись на простор, пошла быстрее. Он решил съездить на рынок, куда окрестные фермеры и крестьяне привозили свою продукцию, чтобы прикупить себе свежих домашних продуктов, а то его холодильник напоминал мышеловку – в нем остался только кусочек сыра.

«Итак, что мы имеем? – продолжал размышлять Никита. – Допустим, Полина непричастна к смерти Олега. Нет, не допустим, а точно! Шервинский… Мог заказать Олега? Мог. Но вряд ли. Зачем? Если он голубой, то на кой ляд ему Полина, главный «приз», как предполагал Никита ранее? И потом, какой гешефт Шервинскому мылился в случае гибели конкурента? Совсем мизерный. Мало того, он может потерять и рудник на Потапкиной горе (потому как чиновный люд тоже не дремлет), и участок для лесоразработок, обещанный ему взамен месторождения серебра. А дерево нонче в цене, и еще неизвестно, что прибыльнее – рудник, с которым нужно ох как много возиться, или лесной отвод, где зелень рубится прямо на корню без особых затрат и усилий. Быстрые деньги – хороший навар…»

Он поставил машину на стоянку и направился в ряды. За последние годы бывший колхозный рынок на окраине города превратился в полноценную ярмарку сельхозпродукции. Если раньше, лет десять назад, кроме куриных «ножек Буша», посиневших то ли от химии, то ли еще от чего, подозрительного вида импортной говядины, прессованных брусков замороженной печени и мороженого минтая из неприкосновенных армейских запасов стран НАТО на рынке что-либо иное найти было трудно, то теперь прилавки и лотки полнились свежим мясом на любой вкус, овощами с огородов, фруктами из пригородных садовых хозяйств, разнообразной рыбой, как свежей, так и мороженой, и только местами мелькали ящики с привозными апельсинами, заморскими бананами и ананасами.

Никита любил слоняться по рынку. Среди людей ему лучше думалось. Армейская жизнь приучила его к тишине и одиночеству (ведь подразделение Никиты было как единый организм), и он сильно соскучился по рыночной толкотне, многоголосому говору торговцев и покупателей, многообразию запахов, среди которых нет ни одного враждебного. Запахи разогревшейся от выстрелов стали, порохового дыма, соленого солдатского пота остались в прошлом.

«Итак, – думал Никита, прицениваясь. – Шервинского исключаем. Хотя бы потому, что ему и на фиг не нужны ни дневник Олега, ни его завещание. А убийца готов был металл сейфа зубами грызть, лишь бы заполучить заветный документик (знать бы, какой из двух). Он даже рискнул забраться среди ночи ко мне в квартиру, чтобы поискать в ней завещание. Значит, Сейсеич раскололся… Он видел папки в сейфе, хотя об их содержимом понятия не имел. В отличие от его нанимателя. Впрочем, не исключено, что я ошибаюсь. И очень даже может быть! Возможно, все дело заключается не в завещаниях, а в тех, для кого-то очень опасных, бумажках, которые хранились в другой, синей папке. Это тоже версия. Ее исключать нельзя. И что из этого проистекает? А то, что мне нужно быть постоянно настороже. Охота началась. Одним ночным посещением дело не закончится…»

Нагрузив полные сумки – Никита закупился на целую неделю, – он направился к автостоянке, механически переступая ногами. В голове навязчиво стучало: «Кто? Кто, черт побери?! Кого я не охватил своим «дружеским» вниманием? Стоп! Момент! – Никита резко остановился, и в него врезалась грудастая тетка с румянцем во всю щеку; она в сердцах высказала ему все, что о нем думает, но он лишь безмятежно улыбался, занятый своими мыслями, и несколько обескураженная злюка удалилась, глядя на него как на умалишенного. – А ведь я так и не покопался как следует в прежней семье Олега. Георг… Что, если он знает о втором завещании? Мог Олег сказать Георгу о том, что практически все свое богатство завещает ему? Конечно мог! Естественно, об этом узнала и Лизхен. Зная переменчивый нрав своего бывшего мужа, который запросто мог переписать завещание (что он и сделал с Полиной), она не стала ждать, когда тот уйдет в мир иной от старости, и побеспокоилась, чтобы это случилось как можно раньше. Такое возможно? Да запросто!»

Подойдя к «ауди», Никита оперся спиной о машину и закурил. Погода была чудесной, и ему хотелось побыть еще немного на свежем воздухе.

«Что ж, займемся Лизхен… и ее отпрыском. Парнишка-то уже подрос. Телом крепок, хорошо тренирован. Мог он забраться ко мне в квартиру? А почему бы нет? Лизхен сказала, что он занимался гимнастикой… нет, акробатикой, так что ему и карты в руки. Для акробата вскарабкаться по балконам на мой этаж дело плевое. Но способен ли этот пацан убивать? Вот в чем вопрос. Не каждый может отважиться лишить другого человека жизни. В бою, когда против тебя враг и тебе предельно ясно, что если не ты его убьешь, то он тебя завалит, еще куда ни шло, но чтобы хладнокровно всадить родному отцу пулю в лоб или зарезать китайца, как борова… М-да. Есть над чем поразмыслить. Если это так, то парнишка весьма опасный тип. Хотя… все это мои домыслы. Скорее всего, на Лизхен работает киллер-профессионал. Уж не знаю, за деньги или по любви. А что, баба она не старая, жизнь продолжается, не век же ей куковать соломенной вдовой. Может, нашелся человечек отчаянный, который решил рискнуть головой ради будущих благ. Правда, зная Лизхен, боюсь, что, когда она получит завещание, этот клиент возле нее долго не задержится. Все ее помыслы направлены на Георга. Только он один для нее бог и царь…»

– Слышь, хлопец!

Никита еще не видел, кто это сказал, но нехорошее предчувствие уже вгрызлось ему в душу. Он неторопливо обернулся и увидел троих братков; они охватили его полукругом, перекрывая пути отхода (позади Никиты стояла его «ауди»). На их физиономиях блуждали ухмылочки. Никита очень хорошо знал, как лыбятся деловые, – еще с детдомовских времен. Было в этих фальшивых улыбках нечто гаденькое, подлое и опасное. Значит, все-таки братки…

– Ну слышу, – ответил Никита независимо. – И что?

– Надо побазарить, – небрежно бросил один из них, наверное старший, весь в наколках, которые выглядывали через распахнутый ворот рубахи.

Никита бросил быстрый взгляд на руки «старшого». Все верно – тип очень опасный. На пальце у него был наколот перстень с кинжалом, обвитым змеей. Это означало, что он отбывал срок за преднамеренное убийство. «Классификацию» наколок Никита изучил еще в детдоме.

Детдомовские пацаны считали наколки высшим шиком и ставили на всех мыслимых и немыслимых местах. Не помогали ни увещевания педагогов, ни наказания. Но все они боялись сделать воровскую наколку «со смыслом», потому как хорошо знали, что за нее можно ответить перед «деловыми». Это не директор детдома с его нравоучениями и нотациями. Поэтому все прилежно изучали старую, изрядно потрепанную книженцию, пособие для сотрудников уголовного розыска (неизвестно кем и какими путями добытую, потому как на ней стоял гриф ДСП – «для служебного пользования»), где подробно описывались наколки воров и бандитов. Если бы детдомовская шпана с таким усердием налегала на школьные предметы, то страна получила бы кучу талантов во всех отраслях науки…

– О чем? – спросил Никита.

– Поедешь с нами – узнаешь.

– Я не девка, меня кадрить не надо. Говори конкретней: кому я понадобился?

– Мне… нам… – Деловой со смешочком указал на двух остальных.

– Тогда можно поговорить прямо здесь. Мне недосуг раскатывать по городу, тем более в компании незнакомых людей.

– Заодно и познакомимся.

– Я почему-то не горю желанием знакомиться.

– Может, дать ему наркозу[1]1
  Дать наркозу – оглушить (жарг.).


[Закрыть], чтобы не брыкался? – предложил тот браток, что стоял по левую руку от «старшого».

Он был смуглый, как цыган, и, судя по его черным глазам с расширенными зрачками, баловался анашой, а может, чем-нибудь и позабористее.

– Боюсь, что придется, – ответил бандит в наколках. – Фраер больно бестолковый.

– Не хвались на рать идучи, – жестко сказал Никита. – Шли бы вы, господа хорошие, куда подальше. Я вроде ничего плохого вам не сделал. Так что не стоит затевать базар-вокзал.

– Может, ты и прав… – задумчиво сказал «старшой». – Лишний шум нам ни к чему. – С этими словами он сунул руку в карман и достал пистолет; это был видавший виды Макаров. – Запрыгивай в нашу тачку, фраерок, и поехали. Дернешься – получишь свинцовый орех в желудок. А он плохо переваривается. Усек?

– А то как же. Только пакеты заберу.

– Забирай, – ответил бандит в наколках. – Нам как раз пожрать не мешало бы.

И вся гоп-компания дружно загоготала.

Видимо, Никита усыпил бдительность бандитов своей внезапной покорностью. И то верно: что можно сделать голыми руками против пистолета? Тем более когда оружие смотрит на тебя в упор. Небрежно поигрывая пистолетом, «старшой» подошел к машине почти вплотную; Никита, который как раз возился с пакетами, неожиданно распрямился. Молниеносное движение – и черный зрачок пистолетного ствола уставился прямо в лоб бандиту.

– Стоять! – рявкнул Никита. – Кто-нибудь дернется, урою всех троих!

– Э-э, парень… ты это… того! – У бандита с наколками не нашлось нужных слов, и он беспомощно захлопал выцветшими ресницами.

– Чего – того? – спросил Никита, внимательно наблюдая за остальными двумя.

– Мы ведь пошутили! – возопил «старшой».

– Хорошие шутки. Достал ствол, значит, стреляй. Оружие – это не рогатка.

– Слушай, ты не торопись… – Бандит понемногу начал приходить в себя. – И опусти «дуру», а то у нее изношенный механизм. Может пальнуть нечаянно. Мы ж хотели по-хорошему… С тобой хотят покалякать очень уважаемые люди. Это они послали нас за тобой.

– Так бы сразу и сказал, – ответил Никита.

Он уже понял, что ему не отвертеться от разговора с «очень уважаемыми людьми». Никита даже догадывался, кто это, – скорее всего, воры в законе или смотрящие. Алекс как-то рассказывал о воровской иерархии; правда, Никита тогда слушал его вполуха. Но что им от него нужно? Неужели опять пойдет разговор о Колоскове и его бумагах? Вот влип так влип!

– Что ж, тогда поехали, – сказал он с тяжелым вздохом. – Не было печали… Но вы на своей тачке, а я на своей!

– Лады, – не без некоторого внутреннего сопротивления согласился татуированный. – Только ствол верни.

– Потом, – отрезал Никита. – Когда приедем на место. Показывай дорогу, Сусанин…

На удивление, братки даже не зароптали. Никита не сомневался, что его дерзостей они не забудут и, не исключено, что когда-то припомнят, но, видимо, наказ воровской верхушки был чересчур ясен и однозначен: доставить фраера ушастого целым и невредимым.

И конечно же они приехали в Сироткин квартал. Было такое заветное местечко на лесной опушке, в нескольких километрах от города, у самой реки. Едва закончилась перестройка с отстрелом наивных дурачков, возмечтавших о сладкой капиталистической жизни, и братвы с одной извилиной в коротко стриженной башке, как новые хозяева жизни, уцелевшие в кровавой мясорубке, начали усиленно строиться – возводить не просто дома или коттеджи, а целые замки. И естественно, для своих «родовых поместий» они приискали себе славное местечко.

Раньше на месте Сироткиного квартала находились так называемые «дачи», полученные гражданами от щедрот советской власти, – земельные отводы в шесть соток и одноэтажные строения, в большинстве похожие на курятники. Здесь было тихо, уютно, красиво, и многие интеллигенты мечтали, как они проведут остаток жизни здесь, на берегу реки, в полном единении с природой. В принципе обстановка располагала: сады цвели и щедро плодоносили, огороды исправно снабжали владельцев дач экологически чистыми продуктами, с одной стороны дачного участка рос сосновый лес, где грибов было – косой коси, а с другой находилась речка – хоть и небольшая, но рыбная.

Но, как говорится, «мечты разбились о быт», точнее – о реалии. Городские чиновники и те, кого они крышевали, в основном бывшие бандиты и рэкетиры, повели против дачного товарищества настоящую войну. Не обошлась она и без жертв, но что такое никчемная человеческая жизнь по сравнению с мечтой бывшего «бригадира» банды отморозков или чиновного мздоимца, давно утратившего честь, совесть и сострадание к ближним? Почти всех дачников согнали с их земельных отводов, а на месте домиков-курятников выросли дворцы невиданной красоты. Так и появился Сироткин квартал.

Название свое он получил благодаря местному журналисту, который все-таки отважился тиснуть в прессе большую статью о злоупотреблениях местной «элиты», в которой фигурировало и дачное товарищество на берегу реки; ему даже удалось выступить по центральному телевидению. Журналист назвал застройщиков, отобравших землю у дачников, бедными «сиротками», и народ тут же превратил его сарказм в название квартала – уж чего-чего, а юмора русскому народу не занимать.

Но, как это обычно бывает на Руси, громкий крик постепенно превращается в затихающее эхо без всякой реакции. Сироткин квартал продолжил расширяться за счет дачных садов и огородов, а бедняга-журналист попал под колеса автомобиля, который скрылся с места происшествия, и найти его так и не удалось. (В городе поговаривали, что водителя-убийцу никто и не искал.)

Дача пахана впечатляла. Она была ничуть не хуже, чем загородный дом Шервинского. Разве что забор был еще выше, и количество охраны во дворе Никита так и не смог сосчитать. Он безропотно вернул ствол татуированному, и его провели в сад. Там находилась шикарная беседка в китайском стиле, где за низким черным столиком, тщательно отлакированным и покрытым красивой росписью, сидели трое мужчин, с виду ничем не примечательных, даже одетых респектабельно. Только многочисленные наколки на пальцах несколько портили впечатление от картины, которую можно было назвать «Чаепитие уважаемых людей». Судя по всему, Никиту привезли на рандеву к китам воровского сообщества, притом очень старым.

«Однако… – подумал он. – Какие колоритные типы… Такими темпами я скоро перезнакомлюсь со всеми городскими буграми. Меня только к городскому чиновнику высокого ранга не возили на свидание. Но, думаю, все еще впереди…»

– Здравствуйте, – сдержанно сказал Никита, не решаясь встать на лакированное дерево ступенек, которые вели на помост, где восседало криминальное трио.

– Здравствуй, мил-человек, – ответил один из чаевничающих – по виду самый старший, «патриарх»; он был совсем седой и имел на макушке обширную плешь, похожую на тонзуру католических монахов.

Остальные двое промолчали, но под их взглядами Никите стало неуютно; он даже ощутил холодок между лопатками, будто подул ледяной ветер. Серьезные людишки, подумал он, очень серьезные… Надо вести себя как можно приличнее.

– Проходи, садись, – продолжил «патриарх». – Присоединяйся к нам. – Он хлопнул в ладони и, как по мановению волшебной палочки, откуда-то появилась самая настоящая китаянка – миниатюрная, словно фарфоровая; она принесла полный заварной чайник и чашку для Никиты.

Поколебавшись чуток, Никита снял туфли (старики – а все они были весьма преклонных лет – одобрительно переглянулись) и сел на отведенное ему место – напротив криминальных авторитетов. Он знал, что не каждый может удостоиться сомнительной чести сидеть за одним столом с ворами в законе. А судя по всему, это престарелое трио принадлежало именно к этому разряду – высшему – воровской иерархии.

Китаянка разлила чай по чашкам, все чинно отхлебнули несколько глотков (дрянной чаек! – мелькнула мысль в голове Никиты; то ли китаянка неправильная, то ли ее не тому учили), и «патриарх» произнес:

– Ты, вижу, не очень удивлен нашим «приглашением»…

– Я перестал удивляться с той поры, как пошел в армию, – ответил Никита. – Жизнь полна неожиданностей, часто – неприятных. А на удивляющихся воду возят.

Старые воры дружно осклабились – уголками губ; видимо, им понравилось изречение Никиты.

– А ты мне нравишься, парнишка, – одобрительно сказал «патриарх». – Надеюсь, и в дальнейшем нас не разочаруешь.

– Буду стараться, – ответил Никита без особых эмоций.

– Лады. Вопросик есть к тебе один…

Тут, как по команде, старые воры нахмурились. Никита почувствовал недоброе и внутренне сжался, словно пружина. Он не думал, что его позвали в этот особняк, чтобы грохнуть, но ежели ему светит воровской приговор (знать бы, за что?), то ничего иного не останется, как драться не на жизнь, а насмерть. Конечно, охраны у этой троицы много, но опытный взгляд Никиты сразу определил, что никто из них, по крайней мере большинство, не нюхал пороху и, по идее, не обучен разным боевым премудростям офицера спецназа. А значит, шанс вырваться отсюда у него есть, хоть и мизерный.

– Был у нас старый, верный кореш, да выпала ему недавно нелегкая кончина, – с печальными нотками в слегка хрипловатом голосе продолжал «патриарх». – И нам очень хотелось бы знать, кто его приговорил.

– Извините, но я не в теме… О ком вы?

– Ну вот, ты уже темнишь…

– Я правда не пойму, о ком идет речь. Тем более что с такими людьми, как вы, я незнаком.

– Речь идет о Чугае, – жестко отчеканил «патриарх».

Притворяться было бессмысленно. Никита уже сообразил, кого эти трое подразумевают под «старым корешем». Но ведь воровскую кличку Сейсеича он не мог знать, никак не мог. Ее не назвал даже дед Гаврик. И только Кривицкий опознал в убитом Сейсеиче старого медвежатника Чугая.

– Эта фамилия мне неизвестна, – глядя на вора в законе ясными, можно сказать, просветленными до кристальной честности глазами, ответил Никита.

– Демид, наверное, парнишка не знал его как Чугая, – вмешался худой, как анатомическое пособие, старик с длинным носом-клювом.

– Помолчи, Крот! Сейчас мой базар.

– Понял, умолкаю…

– А имя-отчество Сейсеич тебе что-нибудь говорит? – вкрадчиво спросил Демид; Никита так и не понял – это его кличка или имя?

– Говорит. Я знал Сейсеича. Уважаемый человек, мастер на все руки.

– Знал?..

– Его убили.

– Откуда звон? – быстро спросил Демид.

– «Сарафанное» радио. Городские бабульки судачили.

– А больше ты ничего не хочешь пощебетать нам про Сейсеича?

Знают! Конечно, знают, что Сейсеич вскрыл для него сейф в квартире Колоскова! Откуда? От верблюда… блин! Все-таки старик не удержал язык на привязи. А может, дед Гаврик проговорился кому-нибудь? Ну, это вряд ли. Дед Гаврик своих не сдает и не страдает словесным поносом. Хотя… годы. Люди к старости нередко становятся чересчур болтливыми, иногда не по делу. Все может быть.

– Больше – нет, – ответил Никита. – Но вижу, придется. Несколько дней назад я нанимал его, чтобы он открыл мне один серьезный сейф, от которого утеряны ключи.

– Где находился этот «медведь»?

– В квартире некоего Колоскова.

– А ты что там забыл?! – удивился Демид.

Похоже, фамилия Олега была ему хорошо знакома.

– Колосков и его жена Полина – детдомовцы. Как и я. Когда-то мы дружили. Поэтому Полина и попросила меня найти мастера, который сможет открыть сейф. – Никита соврал не моргнув глазом.

Ему вовсе не хотелось говорить ворам в законе, что волей случая он играет роль частного детектива. Никита знал, что к сыщикам – даже к тем, кто не носит форму, – у «деловых» предвзятое отношение. Об этом ему сказал дед Гаврик, а старик знал тему не понаслышке.