Текст книги "Змея за пазухой"

– А проверить тебе лень?!

– В отличие от вас, людей крутых и богатых, я редко пользуюсь мобилкой. Для меня телефон не является средством первой необходимости. Что там у тебя стряслось? – перебил Никита вопросом гневную тираду Принцессы, которая должна была последовать за его не очень вежливым ответом.

Он решил прикинуться валенком. Полине не нужно знать, что он был в ресторане. Вряд ли кто мог узнать Никиту под маской богатого джентльмена. Разве что Альберт догадался, кто предупредил его о бомбе под днищем «майбаха». Но догадка не есть факт. И потом, вряд ли Альберт рассказал Полине всю правду. Ему выгоднее умолчать о записке, а обнаружение бомбы отнести на счет своего высокого профессионализма. Глядишь, премия хорошая обломится…

– Меня хотели взорвать!

– То есть?..

– Заминировали мою машину!

– Бывает…

– И ты так спокойно об этом говоришь?!

– А что я должен делать? Метаться по комнате с безумным видом, рвать на себе волосы и плакать над твоей несчастной судьбой? – Никита закусил удила. – Ты сама ее выбрала. И потом, ты не сообщила мне ничего экстраординарного. В нашей стране заказные убийства богатеев и чиновников-казнокрадов за последние десять – пятнадцать лет стали явлением обыденным. Люди уже настолько привыкли к этому, что считают день потерянным, если в новостях не сообщают об очередной заказухе. Так что вытри слезы и сопли и расскажи, что там стряслось.

Жесткий тон Никиты подействовал на Полину как эффективное успокоительное. Какое-то время она молчала, – наверное, усмиряла бурю страстей, вызванную грубым тоном Никиты, – а затем довольно сухо обрисовала ситуацию.

– …Что ж мне теперь, запереться в четырех стенах и нигде не показываться?! – Последняя фраза была криком души.

– Просто будь предельно осторожной. И потом, что ты забыла в этом «Монмартре»? Или твой повар плохо готовит? Выгони его и найми себе француза. Они ринулись в Россию как саранча. А в связи с кризисом в Европе их скоро станет еще больше.

– Я… – Полина замялась. – Мне нужно было… Я вела там деловые переговоры.

– Да, это причина уважительная, – с иронией ответил Никита. – Провести переговоры утром в офисе конечно же не было никакой возможности…

– Что ты в этом понимаешь!

– Верно – ничего. Только мне хорошо известна пословица: «Береженого Бог бережет». А ты лезешь на рожон где надо и где не надо. А кто были твои партнеры по переговорам?

Никита намеренно сказал о «партнерах» во множественном числе, – пусть думает, что он не знает о ее отношениях с Шервинским.

– Какая тебе разница! – огрызнулась Полина.

– Очень большая, коль я теперь по твоей милости переквалифицировался в частного сыщика. Ведь нельзя исключать, что тебя вытащили в ресторан, чтобы без особых помех отправить на небеса.

– Да? Ты так думаешь? – В голосе Полины зазвучали нотки сомнения и тревоги.

– Ничего такого я не думаю. Я лишь предполагаю. В принципе, конечно, это маловероятно, но чем черт не шутит. И вообще, подобные злачные места – самые желанные «охотничьи угодья» для наемных убийц.

В трубке некоторое время царило молчание, лишь слышно было неровное дыхание Принцессы, которая никак не могла успокоиться; затем она спросила:

– Как идет расследование?

– Ни шатко ни валко. Я все-таки советую тебе надавить на начальство Алекса Кривицкого. Пусть он не валяет дурака, а займется делом всерьез. Ты ведь можешь это сделать?

– Могу… наверное. Но неужели ты ничего не накопал? Столько времени прошло…

– Ну, не так чтобы много… Учитывая мою «квалификацию». Одно я могу теперь сказать твердо: Олега убили.

– У тебя есть и другие факты? Кроме засова, который закрыли с помощью шпагата. – Голос Полины подозрительно дрогнул.

«Ну да, так я тебе все и выложил… – подумал Никита. – А завтра мне сделают дырку в моей дурной башке. Мне еще нужно во всем разобраться как следует, а потом уже делать соответствующие выводы».

– Есть версии, и они весьма убедительны, – проговорил он уклончиво. – Но пока о них рассказать не могу.

– Даже мне?

– Даже тебе. Это преждевременно. Тем более по телефону.

– Ну ты нахал!

– Я всего лишь постепенно влезаю в шкуру частного сыщика. Поэтому не знаю, как вести себя с клиентом – что нужно донести до его сведения, а что оставить в загашнике. Уж извини. Но я научусь.

Только совсем недалекий человек не смог бы уловить в голосе Никиты нотки иронии.

– Паразит ты, Нико! Каким был, таким и остался! – И Полина в сердцах бросила трубку.

«Узнаю Принцессу… – подумал Никита не без некоторого самодовольства, все-таки он уел эту предательницу, хоть так. – Она всегда была как сухой порох. Хватало одной искры, чтобы все вокруг горело и рушилось. Интересно, как у нее хватило терпения так долго прожить с Олегом? Уж он-то точно был по характеру не подарок. Деньги… Большие деньги… Скорее всего, они сыграли главную роль. И Принцесса купилась, как самая дешевая… Стоп, стоп! Не суди сам и не судим будешь. Что было, то прошло, и хватит злобиться. Поезд давно ушел… вместе с перроном. Принцессу посадили на крючок, правда золотой, но и это для ее свободолюбивой натуры было невыносимо. И в конечном итоге Полина сорвалась с крючка. Сорвалась ли? Не попала ли она из огня да в полымя?»

Никита закурил, но тут же с отвращением потушил сигарету – табачный дым показался ему более горьким, чем полынь, – и сказал:

– А не пошли бы они все!..

Кто и куда, он не уточнил.

Глава 8
ЛЮБЯЩИЙ СЫН

Проснувшись, он первым делом почему-то подумал о Кривицком. Мысль была тусклая, неоформившаяся, под влиянием зрительного фантома, который нарисовался перед его мысленным взором. Так бывает спросонку у многих: вместо положительных мыслей и эмоций в предвкушении нового трудового дня в голову лезет разная чертовщина – что называется, ни к селу ни к городу.

«С чего бы это?» – недоумевал Никита, переступая под душем. Душ был для Никиты чем-то вроде святилища для язычника. В его суровой армейской жизни нечасто выпадала возможность наслаждаться водными процедурами, поэтому по приезде в родные края он сразу же отремонтировал ванную и приобрел гидромассажную душевую кабину. Конечно, эта покупка пробила солидную брешь в его бюджете, но что такое деньги по сравнению с тем наслаждением, которое испытывал Никита, становясь под упругие струйки, приятно щекочущие тело. Он принимал душ и утром и вечером, а иногда и среди дня.

Никита уже доедал яичницу – стандартное блюдо холостяков, – когда в дверь позвонили. Он бросил взгляд на часы – половина десятого – и озадаченно подумал: «Кто бы это мог быть… в такую рань?» Это была его еще одна пенсионная привилегия – просыпаться не по команде «Подъем!», а когда хорошо выспишься. И он пользовался ею без стеснения: а что еще делать человеку без определенных занятий? Поэтому в понятии Никиты десятый час был ранним утром.

Он быстро накинул на плечи темно-зеленый парчовый халат с золотыми кистями на поясе, подошел к входной двери и хотел было открыть – потянулся к замку, – но тут же отдернул руку, словно обжегся, и встал за простенком; похоже, такие шараханья уже начали входить в привычку. Можно, конечно, и погеройствовать, но, не ровен час, шандарахнут в дверь из какой-нибудь крупнокалиберной «дуры», которая сделает в животе дырку размером с кулак, – и привет, суши весла, подумал Никита. Увы, у него теперь опасная работенка, как ни крути. «Зачем я ввязался в это дело?!» Задав себе в очередной раз этот риторический вопрос, Никита спросил:

– Кто там?

– Свои. Открывай, – раздался в ответ голос Кривицкого.

Вот и не верь после этого в передачу мыслей на расстоянии… Никита коротко вздохнул и повернул ключ в замке.

– Ух ты! – Кривицкий оглядел Никиту с ног до головы. – Где такой халатик оторвал?

– Далеко отсюда.

– Шикарная вещь…

Халат и впрямь впечатлял – и материалом, и расцветкой, и пошивом. Он был для Никиты памятной вещью. Это первая в его жизни взятка, которую не он дал, а ему. В одном из рейдов по горам его группа наткнулась на боевиков, и ночью, по-тихому, отправила всех к аллаху. Всех, кроме одного. Это был пацан, совсем мальчишка. Как потом оказалось, его увел в горы родной дядька. Никита уже замахнулся ножом, но тут небо очистилось, появилась луна, он увидел перед собой совсем юное лицо, и рука опустилась помимо его воли.

Пацана – ему не было и пятнадцати – отвели в комендатуру, где его потом отпустили на поруки, так как он еще не успел замарать себя кровью. А спустя по л месяца на КПП пришел старик и попросил встречи с Никитой. Каким-то непостижимым образом он узнал, кто спас его внука, и теперь пришел отблагодарить. Старик пытался всучить Никите старинный и очень дорогой кинжал, но тот отказался принять столь уникальный дар; он уже знал, какую огромную ценность для горцев имеет фамильное оружие. Тогда старик, едва сдерживая радость, и предложил ему новехонький халат, который, как он утверждал, носят только шейхи. Теперь отказаться Никита не имел права – это нанесло бы старику большую обиду.

Халат провалялся в каптерке четыре года; Никита уже думал, что его погрызли мыши. Но когда пришла пора расставаться с армией и он получил свой рюкзак, оказалось, что халат даже плесень не тронула, в отличие от других вещей. Похоже, старик не соврал, когда сказал, что халат заговоренный.

– Кофием угостишь? – спросил Кривицкий.

– А по пять капель?..

– Пардон – я на службе. Через два часа мне нужно к начальству на ковер. Так что сам понимаешь.

– Понимаю…

Никита быстро сварил кофе, при этом усиленно изображая радость от нежданного визита старого товарища, хотя на душе у него скребли котики. А Кривицкий пил кофе да все кидал на Никиту многозначительные взгляды, – мол, все мне о тебе известно, дружочек, так что, когда начну задавать вопросы, колись сразу. Но Никита продолжал прикидываться радушным хозяином, наивно хлопая ресницами, и даже не думал спрашивать Кривицкого, какого лешего он приперся с утра пораньше.

И Кривицкий не выдержал, поняв, что ему не пронять Никиту своими ментовскими штучками.

– Ты знал некую Любовь Терехину? – спросил Алекс и буквально прожег Никиту взглядом насквозь.

«Почему знал?! – Мысль прозвучала в голове как набат. – Неужели и ее?.. Мать твою! Ну это уж чересчур!»

– А почему ты спрашиваешь? – Никита старался выглядеть безмятежным, хотя это давалось ему с трудом.

– Да или нет?!

– Гражданин начальник, а вы, случаем, не перепутали свой кабинет с моей квартирой? – сердито спросил Никита. – Алекс, ты что, с дуба упал?! Какая Терехина, о чем ты?

И тут же подумал: «Блин горелый! Похоже, я влип. Ведь в деле о смерти Колоскова есть показания Терехиной. И не заметить их я просто не мог. Что ж, придется прикинуться беспамятным валенком. Забыл – и все тут. Человеческая память – не мусорная свалка. Она избирательна».

– А все о том же… – Кривицкий вдруг резко успокоился и полез в свою папку, которая лежала на подоконнике.

Он достал оттуда с десяток фотографий – вернее, фотороботов – и разложил их на столе перед Никитой.

– Никого здесь не узнаешь? – спросил Кривицкий не без ехидства.

– А кого я должен узнать?

– Ты присмотрись, присмотрись…

Никита принялся рассматривать фотографии и сразу же узнал того парня, которого Любка выгнала на улицу без штанов и обозвала козлом. Черты лица были переданы с поразительной точностью, и Никита подумал: «Интересно, кто составлял фоторобот? Зуб даю, что здесь без Шапокляк не обошлось, – вспомнил он шуструю старушенцию. – Похоже, она тот еще кадр, сталинский, когда настучать на ближнего было занятием почетным, государственной важности. Да уж, у нее точно глаз – алмаз. Значит, и моя фотка где-то здесь…»

Она оказалась шестой по счету. И, пожалуй, самой плохой по качеству. Наверное, потому, что Никита не примелькался бабулям, так как был в гостях у Любки всего один раз. «Как мог Кривицкий опознать меня в этой кривой роже?» – с удивлением подумал Никита. Он небрежно отбросил свой снимок в сторону, как и остальные до этого, и потянул к себе седьмой. Кривицкий даже нижнюю губу прикусил от досады – на лице Никиты не дрогнул ни единый мускул.

– Ну и что? – спросил Никита, добравшись до десятого снимка. – Зачем ты притащил мне эту порнографию?

– Слушай, кончай темнить! – разозлился Кривицкий. – Ты был у Терехиной… – Он назвал дату и время. – А чтобы совсем уж отбить у тебя охоту врать и притворяться, объясни, как в ее квартире оказался номер твоего телефона?

С этими словами Кривицкий опять полез в свою объемистую кожаную папку и достал оттуда бумажную салфетку с крупно написанными цифрами. Никита не стал долго гадать, что это за салфетка, – на ней Любка записала номер его мобильного.

– Что с ней? – спросил Никита.

– Задушена, – коротко ответил Алекс. – Так ты знаком с Терехиной?

– Заткнись! – Никита достал бутылку коньяка, налил себе полстакана и выпил одним духом. – Она была хорошей дивчиной, хотя и не без некоторых недостатков… Земля ей пухом.

– Значит, знаком, – с удовлетворением констатировал Кривицкий.

– И что с того?

– А то, что ты проходишь по делу как свидетель.

– Свидетель чего?

– Сам догадайся. Кстати, ты пока первый опознанный из этой фотогалереи.

– Я должен этим гордиться?

– Просто у меня стало меньше работы. А теперь скажи, что ты у этой Терехиной забыл?

– Тебе разве не сказали, что она была женщиной свободных нравов? А я, между прочим, холостяк.

– Опять врешь! Судя по показаниям жильцов дома, твой визит надолго не затянулся. Что вряд ли могло иметь место в случае амурных игр.

– А я шустрый, как кролик.

– Ты хочешь, чтобы мы поссорились?! – Лицо Кривицкого пошло красными пятнами.

«Злится… – думал Никита, лихорадочно соображая, что ответить Алексу. – И он по-своему прав. Но если я расскажу ему хотя бы часть правды, а тем более предъявлю видеоматериалы Хайтахуна, то тогда Шервинский сживет меня со свету. Не говоря уже о Принцессе. Да и Алекс будет не шибко рад попасть в эту яму со змеями».

– Ни в коем случае, – ответил Никита. – Ладно, сдаюсь. Приходил я к ней совсем по другой причине, нежели эти гаврики. – Он кивком указал на фотоизображения. – Тебе известно, что Терехина была любовницей Колоскова?

На некоторое время Кривицкого перемкнуло. В его глазах вдруг появилось тоскливо-тревожное выражение, которое бывает у человека, когда он понимает, что попал в безвыходное положение.

– Нет, я этого не знал, – наконец выдавил из себя Кривицкий.

– Как видишь, я очень ценный свидетель, – съязвил Никита. – Но и это не все.

– Не все… А что еще? – Вопрос прозвучал совсем уж безнадежно.

По лицу Кривицкого было видно, что ему хочется немедленно вскочить и броситься вон из квартиры, чтобы не слышать ответа Никиты.

– Терехина наняла частного детектива, дабы он проследил за Полиной и ее любовником, – безжалостно отчеканил Никита. – И материалы наружного наблюдения попали по назначению – к Олегу.

– М-м-м… – промычал Кривицкий и скривился, будто ему вдруг стало очень больно. – Чтоб я сдох… Но этого в деле нет!

– Еще бы. Терехина не была дурой. Зачем ей светиться? Она всего лишь отомстила чужими руками неверному любовнику, который к тому же лишил ее средств к существованию – выгнал с работы.

– И кто этот частный детектив?

Никита наморщил лоб, словно припоминая, а затем не очень уверенно ответил:

– Какой-то китаец… фамилия у него странная. Хей… Нет, по-моему, Хайхун. Впрочем, хрен его знает! Я фамилии и телефонные номера плохо запоминаю.

– Может, Хайтахун?

– Точно! – делано обрадовался Никита. – Хайтахун! Неплохо бы и его поспрашивать, может, расскажет что-нибудь интересное.

– Поздно спрашивать, – сумрачно ответил Алекс.

– Почему?

– Его убили. Заточкой.

– Кто?!

– Знать бы… Никаких следов.

Никита остро взглянул на Кривицкого и спросил:

– Ну что, ты и дальше будешь утверждать, что Олег покончил жизнь самоубийством?

– Да, буду!

– Вот что мне нравится у ментов, так это их дубовая башка. Ты бьешь по ней, а она даже не гудит. Непрошибаемые личности. Открывай дело, гражданин начальник. Разве непонятно теперь, что все ниточки тянутся к убийству Колоскова. Да, убийству! И кто-то теперь тщательно подчищает следы преступления.

– Нет!

– Это крик души или твердое убеждение?

– Крик души… – тихо ответил Кривицкий, налил себе стопку коньяка и выпил.

– Тебе же к начальству, – заметил Никита.

– А оно и само не просыхает начиная с утра. Переаттестация закончилась, руководящее кресло слегка зашаталось, но все-таки устояло, так что не грех немного расслабиться.

– Ну, тады ой…

Они дружно закурили и какое-то время пытливо присматривались друг к другу – будто виделись в первый раз. «Поверил в мою версию этот змей подколодный или нет? – думал Никита, старательно укрываясь от глаз Кривицкого за облаками табачного дыма. – Алекс далеко не дурак… Он профессионал, а значит, мои слова, не подкрепленные фактами, для него пустой звук. Дружба дружбой, а табачок врозь. Влезть бы ему в мозги… Но полностью довериться Алексу я не могу. Вдруг он «прикормлен» Шервинским? Такого не может быть? Еще как может! Мент тоже человек, и ему хочется жить по-человечески. Да мизерное жалованье не позволяет. Налицо кризис жанра, внутренняя борьба добра со злом, и кто в ней победит, догадаться несложно».

– И что ты решил? – наконец спросил Никита, отправив окурок в пепельницу.

– Ты о чем? – Кривицкий был сама невинность.

– Не прикидывайся простачком!

– Да понял я, понял твой вопрос… на засыпку. Отвечаю честно, как на духу – нет! Дело Колоскова закрыто. Закрыто! Не мной, учти этот момент. С какой стати я полезу в чужой огород? Хочешь возбудить дело по новой – топай к следаку и выкладывай ему свои аргументы. А меня оставь в покое. У меня проблем по горло. Вот еще добавилось два трупа – китаец-детектив и Терехина. И похоже, опять «висяки». Я уже обвешан ими, как новогодняя елка!

– А во лбу звезда горит…

– Не понял…

– Это я классику вспомнил, Александра Сергеевича. Школьная программа. Тебе, товарищ елка, не хватает лишь звезды на макушке. Для полного комплекта. Короче говоря, ты сейчас действуешь по принципу «я не я, и хата не моя». Нехорошо, гражданин начальник. Где же твой патриотизм, сознательность? Наконец, чувство долга?

– При чем тут долг?

– А при том, Алекс! Пока ты тут елку из себя изображаешь, такие же парни, как ты, гибнут в горах Кавказа. И никто из них (заметь – никто!) не считает зазорным взять на себя ответственность за товарища по оружию или прикрыть ему спину, иногда даже ценой своей жизни. А ты тут мне баланду травишь про огород, в который тебе, видите ли, не хочется лезть. Все, выметайся отседа! Иди писать отчеты о новых «висяках». А у меня дел полно.

– Нико, ты что, сбрендил?! Ты что несешь?

– Ах да, таким ты меня еще не видел. Скажи спасибо, что не дал тебе по сопатке. А следовало бы. Совсем вы тут, на гражданке, зажрались. Иди, иди, чего сидишь! Прием закончен. Если будут нужны мои свидетельские показания, вызывай повесткой. Только я расскажу все, как было. И даже больше. И попробуй не занести мои показания в протокол. Вот так-то, гражданин начальник.

– Ну и паразит ты, Нико… – Кривицкий обреченно покачал головой. – Зачем вернулся домой? Служил бы дальше. Глядишь, до полковника дослужился бы, а то и до генерала. Ан нет, здрасте, я ваша тетя, прибыла из Крыжополя погостить годик-другой.

– Не изображай тут плач славянки. Кривицкий, ты крупно влип, но пока еще этого не понимаешь. Это я говорю тебе со всей откровенностью. Поэтому думай быстрее и принимай нужные решения. Иначе загремишь под фанфары.

– Да понял я, понял!

– Ну и?..

– В общем, так: старое дело ворошить я не буду, не стану заводить и новое. Погоди, не перебивай! Но теперь убийства Хайтахуна и Терехиной благодаря твоим показаниям (повестку тебе я выпишу прямо сейчас) будут объединены в одно производство, вести дело буду сам, с привязкой к смерти Колоскова. То есть буду плясать от печки, образно выражаясь. Займусь этим расследованием самым серьезным образом, даю слово. Веришь?

– Придется поверить.

– И последнее: а все ли ты рассказал мне, друг ситцевый?

«Все-таки учуял, что у меня еще есть кое-что! Вот ментовская морда! – не без восхищения подумал Никита. – Но рано, пока рано выкладывать все карты на стол… Покрутись, Алекс, сам, без моей подмоги, может, что и накопаешь. Ведь ты профессионал, в отличие от меня, дилетанта».

– Все, – ответил Никита, стараясь придать своему лицу выражение максимальной честности. – Как на духу.

– Поди, врешь?

Видно было, что Кривицкого не впечатлил этюд, разыгранный Никитой.

– Нет, не вру. Скажем так (если честно), стесняюсь. Просто я пока не готов обосновать свою версию, которая, возможно, совсем глупая. Нужны факты. Буду искать. Поэтому ты иди своим путем, а я – своим. Так будет более эффективно. Тем более что ты профессионал, а я дилетант, и мои умозаключения запросто могут оказаться бреднями.

– Что ж, в твоих словах есть рациональное зерно, – нехотя согласился Кривицкий. – Ну ладно, я потопал. Вот повестка, жду тебя после обеда, к пяти часам.

– Буду как штык. Слушай, оставь мне эти фотки. Может, пригодятся.

– Бери. Только не говори никому, где взял, ежели что.

– Понял. Заметано.

– Бывай…

Кривицкий ушел. Никита убрал со стола и начал одеваться. Мысль, которая вертелась в его голове еще с вечера, вдруг приобрела четкие очертания – а ведь он упустил очень важный момент: до сих пор не побеседовал с первой женой Колоскова! Если кто и питал к Олегу самые нехорошие чувства, так это могла быть только Лизхен.

Она появилась в детдоме достаточно поздно, когда Олег учился уже в девятом классе. И сразу же стала «гвоздем программы». Лизхен была белокурой, с огромными голубыми глазищами, изящной и тоненькой, как тростинка. Может, потому, что долгое время занималась балетом, пока судьба не отобрала у нее родителей – они погибли во время землетрясения под обломками дома. Лизхен как раз на тот момент гостила у своей подружки, и чаша сия ее миновала.

На самом деле ее звали Елизавета, но детдомовские быстро узнали, что она не просто Елизавета, а еще и Францевна – у ее отца были немецкие корни. Так с той поры и пошло – Лизхен да Лизхен… Она не обижалась, что ее имя переиначили на немецкий манер; возможно, Елизавету так звали и родные. Но впечатление на детдомовских пацанов Лизхен произвела неизгладимое. Хорошо воспитанная, вежливая, она казалась истинной принцессой, что очень задевало Полину, которая верховодила всеми детдомовскими девчонками и была больше похожа на атаманшу разбойников, нежели на особу королевских кровей, если судить по ее прозвищу.

Олег запал на Лизхен сразу. И вскоре дал всем понять, что тот, кто этого не понимает, будет иметь большие неприятности. К тому времени в детдоме было два вожака – Нико и Олег, перед которыми тушевались все старшеклассники, поэтому пацаны вздыхали по Лизхен только издалека.

Поначалу она не приняла его ухаживаний, будто знала, чем все закончится. Никите даже казалось, что Лизхен более благосклонна к нему, нежели к Олегу. Но у него тогда была Полина, его идол и фетиш, поэтому томные взгляды Лизхен он попросту игнорировал, хотя был с ней любезен, приветлив и даже галантен.

В конце концов Олег все-таки добился своего – уж очень он был настырным. Лизхен забеременела и выпускные экзамены сдавала с хорошо заметным животиком. А после они поженились – когда Лизхен уже родила. Никита был у них на свадьбе, и ему со стороны показалось, что Олег и Елизавета души друг в друге не чают. Потом Олег поступил в институт, а Лизхен нашла неплохую работу – ведь семью кому-то нужно было кормить; ей предложили место руководителя детской балетной студии в заводском Дворце культуры.

Но семейное счастье Колосковых было недолгим. Правда, он поступил в какой-то мере благородно – оставил Лизхен квартиру и ушел из дома с одним чемоданом, в котором находились его вещи, а затем, насколько Никите было известно, платил ей хорошие алименты. Так что, по идее, она не должна была нуждаться. Замуж Лизхен так и не вышла. Говорили, будто она ударилась в религию – примкнула к сектантам. Что касается ее сына, то Никита о его судьбе ничего не знал, да, собственно говоря, и не интересовался. Ему хотелось выбросить из головы все, что касалось Колоскова и Полины.

Увы, человек предполагает, а Бог или кто-то иной располагает…

Елизавета жила в трехкомнатной квартире родителей Колоскова в Старом центре. Так называлась часть города, где при советской власти была сосредоточена вся политическая и общественная жизнь города – обком и горком компартии, различные общественные учреждения, отделение Госбанка, центральный универмаг, два ресторана, несколько кафе, большой кинотеатр, областная библиотека и дома, где жили в основном «слуги народа» – партайгеноссе разных рангов, профсоюзные деятели, сотрудники КГБ, МВД, а также «жуки» от торговли, получившие квартиры благодаря взяткам или махинациям с обменом.

После перестройки начался строительный бум, и спустя четверть века центр города (почти сплошь небоскребы, сверкающие никелем, тонированными стеклами и дорогими отделочными материалами) сместился к берегу речки, а прежний оказался на периферии, оставаясь в своем мрачном коммунистическом величии – с мраморными колоннами, вычурными портиками, лепниной на фасадах и изрядно пожелтевшей от времени облицовочной плиткой. Когда-то Старый центр блистал, а теперь стал каким-то серым, неухоженным; казалось, что он умер вместе с прежней властью, но до сих пор лежит не погребенный.

Немного поколебавшись, Никита не очень уверенно нажал на кнопку звонка. Дверь была новой, похоже недешевой. Значит, Олег не оставлял в своих заботах свою первую семью – Никита сомневался, что такая дорогая дверь Лизхен по карману.

Спустя какое-то время за дверью послышались шаркающие шаги, и начались «смотрины» – Никиту принялись разглядывать через глазок. Он приятно заулыбался и сделал приветственный жест рукой. По другую сторону двери кто-то тихо охнул (не от испуга ли?), а затем тихий женский голос спросил:

– Вы к кому?

– К вам, Елизавета Францевна, к вам. – Никита почему-то был уверен, что это Лизхен.

– Зачем?

– Лиза, ты не узнаешь меня?

– А что это меняет?

Никита оторопел. Что за фигня?! Или у Лизхен крыша поехала благодаря секте? Святоши хреновы…

– Лиза, это Никита Измайлов. Мне нужно с тобой поговорить.

За дверью воцарилось молчание. Казалось, Лизхен уснула или впала в летаргический транс, потому что не было слышно ни единого шороха, даже дыхания. Никита нетерпеливо топтался перед входом в квартиру, постепенно наливаясь злостью.

Наконец Елизавета заговорила:

– Георг велел никого чужого в квартиру не впускать…

Георг! Кто это? А, вспомнил – сын Олега, Георг Корх. Поди, идею взять себе фамилию матери он вынашивал с детства. Обида на отца, что тот бросил семью, что мало уделял ему времени, и все такое прочее… И потом, уж очень фамилия Корх звучит по-иностранному (хотя на самом деле она исконно русская). А это сейчас очень модно.

В свое время Никита даже в справочниках порылся, чтобы понять происхождение фамилии Корх. Все ребята в один голос говорили, что она немецкая, и только Никита (чисто из упрямства) утверждал обратное. В конце концов он вышел победителем из этого спора, докопавшись, что фамилия Лизхен ведет свое начало от прозвища Корх, означавшего во владимирских, смоленских и курских говорах «кулак».

Скорее всего, Корхом называли того, кто хорошо дрался на кулаках. Была в свое время такая мужская забава – кулачный бой «стенка на стенку». И тем не менее отец Лизхен был на одну треть немцем. Как такое случилось, можно только гадать. В многонациональной России и не такие вещи бывают…

– Лиза, какой же я чужой? – Никита постарался придать своему голосу бархатистую мягкость. – Или ты забыла меня? Вспомни детдом. И тот первый букет, который я подарил тебе, за что потом пришлось двое суток просидеть в изоляторе.

С букетом и впрямь получилась накладка. Поначалу Лизхен приняли в штыки, особенно девочки, которые увидели в ней опасную конкурентку. А пацаны, намеревавшиеся завести с ней дружеские отношения, опасались гнева девчат. Даже Олег, хотя и положил глаз на Лизхен, поначалу не решался пойти против общего мнения. Все девочки считали Елизавету воображалой и обзывали паненкой – возможно, из-за ее белой кожи, совершенно не поддающейся загару.

Никите очень не нравилось такое положение вещей, и однажды он, что называется, учудил. В клубе детдома был танцевальный вечер, стояла великолепная летняя погода – начало июня, и полная луна, ярко высветившая цветущую клумбу перед входом в клуб, подействовала на него как бокал шампанского. Лизхен, как обычно, скромно стояла в уголочке, потому как никто ее не приглашал, хотя танцевала она просто великолепно. Глядя на ее несчастное личико, Никита словно с цепи сорвался. Он выскочил во двор, нарвал с клумбы охапку цветов и вручил их обалдевшей Лизхен. А потом пригласил на танец.

Народ, что называется, выпал в осадок. Музыка играла, но никто не танцевал – все смотрели на пару внутри круга. Под опытным руководством Лизхен Никита выделывал такие па, что сам потом диву давался. С той поры они стали добрыми друзьями, а ледок в отношениях между детдомовцами и Лизхен растаял. Еще бы – сам Нико соизволил дать отмашку на прекращение бойкота.

И все было бы хорошо, но кто-то все-таки заложил Никиту. Ему пришлось выслушать от директора детдома утомительно длинную лекцию на предмет бережного отношения к флоре и фауне, а затем его препроводили в изолятор. Впрочем, этот момент Никиту не сильно огорчил – и для него, и для Олега изолятор был, что называется, родным домом.

– Нико?! – Похоже, до Лизхен только сейчас дошло, кто стоит по другую сторону двери. – Что ж это я… Входи!

Дверь распахнулась, и Никита наконец увидел бывшую жену Олега Колоскова. Увидел – и едва не ахнул от удивления.

Перед ним стояли живые мощи. Лизхен была настолько худа, что, казалось, просвечивала насквозь. Это впечатление еще больше усиливала ее по-прежнему белая кожа. Только теперь из шелковисто-мраморной она стала похожа на мелкую наждачную шкурку на белой текстильной основе.

– Здравствуй, Лиза…

– Здравствуй, Нико…

Никита хотел было поцеловать ее в щеку, да передумал; вдруг такие телячьи нежности ее религия и на дух не приемлет? Но вот глаза у Лизхен остались прежними – два бездонных озерка, в которых светилось голубое небо.

– Проходи… сюда… – Елизавета провела Никиту в гостиную.

Судя по тому, что он увидел, в квартире почти ничего не изменилось с тех времен, как Лизхен и Олег вселились сюда дружной, любящей друг друга парой. Допотопная мебель, тяжелые бархатные портьеры, изрядно потемневшие картины (трудно сказать, подлинники или копии), статуэтки и различные иноземные безделушки (наверное, родители Олега привозили их из заграничных «командировок»), три книжных шкафа, все с подписными изданиями, чешская хрустальная люстра, изрядно потертый ковер на полу… Несмотря на чистоту и порядок, в квартире пахло пылью и кошками. Казалось, время в ней остановилось.