Текст книги "Мы пришли с миром..."

Под настольной лампой сидел симпатичный медвежонок, сплетённый из бельевой верёвки. Вот у кого Буратино нужно учиться макраме.

Я снова тяжело вздохнул, развернулся и направился к выходной двери. Хватит себе душу травить, пора и честь знать.

У двери я остановился и посмотрел в глазок, памятуя о том, как столкнулся со старушкой, выходя из квартиры Мирона, и что из этого вышло. На лестничной площадке никого не было, и я смело шагнул сквозь дверь.

Глава двенадцатая

Сердце ёкнуло. Никогда мне не научиться ходить сквозь двери! Хоть убей, не понимаю: почему один раз выходишь на лестничную площадку, а в другой раз оказываешься чёрт знает где. Впрочем, на сей раз место оказалось знакомым, но для большинства людей оно на самом деле находилось чёрт-те где. В аномальной зоне в верховьях реки Корстень.

Я стоял на том же пригорке, где очутился в первый раз. Внизу, между одетыми в багрянец осени лесистыми берегами, всё так же степенно несла воды тёмная река, только на причале никого не было, а по небу плыли сплошные тёмные облака. Ветер шумел в кронах, скрипели, покачиваясь, сосны, рыжими лоскутами похлопывала на ветру отслоившаяся сосновая кора.

Спускаться к реке не хотелось, идти в гостиницу тоже. В честь чего, спрашивается, я, как белка в колесе, буду бегать по замкнутому кругу? Мы это уже проходили… Я развернулся и пошёл в лес. Надоело! К чёртовой матери пришельцев, устюпенд, Ивановых, «Горизонт», Буратино! Глаза бы мои их не видели!

Петляя между деревьями, я спустился с пригорка, поднялся на следующий… И остолбенел. Внизу подо мной текла река, на берегу стоял дощатый причал, а слева между деревьями проглядывали бревенчатые стены гостиницы. Вот тебе и белка в колесе…

Я огляделся. Из-за раскидистых сосен соседний пригорок просматривался плохо, но всё же в распадке наблюдалась некая странность. Деревья на склонах пригорков росли строго симметрично друг друга, мало того, они словно отражались в невидимом зеркале на дне распадка.

У меня закружилась голова. Замкнутое пространство. Или свёрнутое? Ясно теперь, почему в аномальных зонах легко заблудиться… Но от понимания ситуации легче не стало. Наоборот, на душе стало гадко и мерзко. Неприятно ощущать себя подопытной крысой в лабиринте. Отсюда так просто не выберешься – это не сквозь стены проходить. Сквозь стены проникать – плёвое дело. Раз-два, и…

Бравада не помогла и нисколько не улучшила настроение. Я зябко потоптался на месте, но идти прочь от гостиницы вдоль реки не отважился. Запоздало подумал: если в реке обитает некий загадочный пираноид, которого опасался комендант, то какие тогда монстры могут водиться в лесу? И я поплёлся к гостинице. А что ещё оставалось делать? Не вешаться же с отчаяния на первом попавшемся суку? В лесу сучьев много, да верёвки под рукой нет.

Когда я, старательно отводя глаза от несуразной мерцающей пристройки к гостинице, поднялся по скрипучим ступенькам и открыл дверь, то ничего нового для себя не увидел. За стойкой сидела голограмма коменданта гостиницы и приветливо улыбалась. Такое впечатление, что не вчера мы виделись, а только-только расстались. Будто сутки и не миновали.

– А мы вас заждались, Денис Павлович! – радушно приветствовала копия коменданта и небрежно смахнула со стола гревшуюся под настольной лампой устюпенду.

Устюпенда сочно шмякнулась на пол, обидчиво пискнула и поползла к порогу.

Я вспомнил, как вчера копия коменданта захлопнула книгу, и мне захотелось проверить, каким образом стереоизображению удаётся двигать предметы. Может, в этот раз за стойкой сидел настоящий комендант? Стриженой бородкой меня теперь не обманешь, встречались сегодня.

Переступив через устюпенду, я шагнул к стойке и наконец-то осуществил своё желание. Ткнул пальцем в Затонского. Палец свободно вошёл в плоскостное изображение, и на месте проникновения образовалась небольшая чёрная воронка, искрящаяся электрическими разрядами. Волосы у меня на голове встали дыбом, в глазах потемнело. Копия резко отпрянула, и если бы я не оперся о стойку руками, то непременно грохнулся на пол.

– Не делайте больше так, – назидательно изрёк комендант. – Нехорошо будет.

– А мне… каково? – прохрипел я, вытирая холодную испарину со лба.

– Именно вас я и имел в виду, – корректно пояснил он.

– Спасибо, что вовремя предупредили.

Уж и не знаю, откуда у меня в этот момент взялось чувство юмора. Смеяться отнюдь не хотелось.

– Всегда к вашим услугам, – наклонил голову комендант, и мне показалось, что в его глазах блеснули насмешливые искорки.

Добротная копия. Но соревноваться в остроумии со стереоизображением желания не было.

– По какому поводу меня здесь ждут? – буркнул я.

– Вы обещали переговорить с Ивановым.

– Он здесь? – удивился я. Хотя чему удивляться? Если говорят: «здесь ждут», – то где же ему находиться?

Комендант замялся.

– Недалеко, – уклончиво ответил он.

Впервые неуверенность проскользнула на его лице, и тогда я вспомнил, что сказал настоящий комендант по поводу имени Буратино.

– Конспираторы хреновы, – с чувством произнёс я и направился к лифту. – Какой этаж?

– Вам не сюда, – остановил комендант. – Выйдете во двор – вторая ячейка в пристройке к гостинице.

Голограмма улыбнулась, развела руками и растаяла в воздухе.

Аудиенция окончена, понял я, и меня разобрала злость. Не люблю, когда начинают темнить. Я решительно шагнул к двери, наступил на устюпенду, поскользнулся и растянулся на полу.

Первой моей реакцией был испуг. Не за себя, за устюпенду. Не знаю, что полагалось за раздавливание инопланетного существа, но вряд ли что-то хорошее. Однако ничего страшного с устюпендой не произошло. Хлипкое с виду медузообразное существо обиженно пискнуло, отлетело, как мячик, к стене, где и замерло, осуждающе моргая.

– Под ноги смотреть надо, – раздался из пустоты укоризненный голос коменданта.

– А нечего под ногами шастать, – проворчал я, поднимаясь.

– Устюпенде ничего не будет, – вздохнул невидимый комендант, – а вот вам… Не ушиблись?

– Ушибся! – гаркнул я, распахнул дверь и выскочил на крыльцо. Дурдом полный. Пальцем не тычь, ногами не наступай… Дышать здесь можно?!

– Дверью, пожалуйста, не хлопайте, – вежливо попросил голос коменданта.

Из принципа я хотел так грохнуть дверью, чтобы она слетела с петель, но вовремя одумался и аккуратно притворил её. Хватит с меня необдуманных экспериментов. Кто знает, чем очередная выходка обернётся? Эффект может оказаться похуже тычка пальцем в голограмму.

Я покосился на радужную пристройку, и мою воинственность как ветром сдуло. Входить в полупрозрачную, ритмично колеблющуюся полусферу, казавшуюся живой, дышащей, категорически не хотелось. Иона я, что ли, чтобы лезть в пасть какой-то инопланетной твари, словно внутрь кита? Вдруг переварит и спасибо не скажет?

Круглые отверстия диаметром около двух метров были затянуты мутной плёнкой, а возле каждого отверстия мигали огоньки. Один, два, три… Ага, понятно, отверстие с двумя огоньками – вторая ячейка.

Вид у ячеек, мягко сказать, был непривлекательный. Мерцающие стенки лоснились, как бока кашалота, а прикрывающая вход мутная перепонка напоминала рыбий пузырь, за которым начиналась серая мгла. Ни к селу ни к городу вдруг вспомнилось, что слово «тварь», которое в наше время приобрело исключительно бранное значение, на самом деле образовано от высокопарного «творить». Дословно «божья тварь» – земное существо, творение Создателя. Но в том-то и дело, что эта тварь не имела никакого отношения к божьим созданиям. Если вообще была тварью.

Наученный горьким опытом, я осторожно потрогал пальцем мутную перепонку. Перепонка прогнулась, как самый настоящий рыбий пузырь, но прикосновения к пальцу я не ощутил. Только видимость. У каждой ячейки трава была притоптана, и я понял, что в это чудо инопланетной бионики захаживали, и не единожды. Быть может, это такой инопланетный дом, который питается не самими людьми, а их естественными отправлениями, потовыми выделениями? Читал я у кого-то из фантастов о таком симбиозе. Что ж, раз советуют, надо идти.

И я шагнул в ячейку.

Мутная перепонка визуально, но абсолютно неощутимо прогнулась подо мной, а затем рывком прыгнула за спину, и я очутился в полутёмном коридоре. Над головой зажёгся свет, и я сразу понял, где нахожусь. Это был тот самый бесконечный коридор фешенебельной тюрьмы, в которой меня собирался содержать Иванов.

Ближайшая дверь распахнулась, и из неё вышел давешний санитар-надзиратель.

– Добрый день, Денис Павлович, – поздоровался он.

Я неопределённо повёл головой. Ишь, каким вежливым стал, а где же «Лицом к стене!», «Руки за спину!»?

– Прошу следовать за мной, – предложил санитар, так и не дождавшись от меня приветствия. Он развернулся и, нисколько не заботясь, что демонстрирует мне спину, пошёл по коридору.

Я направился следом. А что оставалось делать, не бить же его по голове? Случись такое вчера, то, может быть, и решился.

Когда я вошёл в кабинет Иванова, он встал из-за стола и поспешил навстречу с радушной улыбкой, будто к старому доброму знакомому, но глаза при этом оставались холодными.

– Здравствуйте, Денис Павлович!

Я не ответил, руки не подал, но это его нисколько не смутило.

– Кофейку не желаете?

Я не стал спешить с ответом и спесивым взглядом обвёл кабинет. Со вчерашнего дня здесь ничего не изменилось, разве что на журнальном столике появился кофейник и пара чашек.

– Скромно сегодня принимаете, – сказал я. – А где коньячок с артишоками?

Улыбка исчезла с лица Иванова, он отошёл к столику, налил себе чашку кофе.

– Присаживайтесь, – предложил он, садясь в кресло. – Разговор намечается долгий.

В этот раз я тоже сел в кресло, однако к кофейнику не притронулся. Несмотря на предупреждение о долгом разговоре, снимать куртку не стал, только расстегнул её, а шапку бросил на диван.

Иванов осуждающе посмотрел на куртку, но, наткнувшись на мой непримиримый взгляд, ничего не сказал.

– Вчера вы были рядовым гражданином, – начал он и пригубил кофе, – который, как мы предполагали, случайно попал в сферу наших интересов. В таких случаях мы проводим либо вербовку, либо выбраковку.

От его слов на душе заскребли кошки, но я переборол себя и выдавил, надеюсь, ироничную улыбку.

– Слышал уже, а какое это имеет отношение к коньяку и артишокам? Утром, знаете ли, позавтракал только яичницей.

– Самое прямое. Вербовка проводится по методу «кнута и пряника». Жёстко демонстрируется, насколько серьёзная у нас организация, а параллельно показывается, какие возможности открываются перед сотрудником.

Прозрачный намёк, что у меня был лёгкий завтрак, он открыто проигнорировал, и я понял, что кормить меня здесь не собираются.

– Выходит, мой статус поменялся?

– Выходит, поменялся, – поморщился Иванов.

Похоже, изменение моего статуса ему не нравилось.

– И кто же я теперь?

Иванов отпил из чашки, смакуя, пожевал губами.

– Посредник, – сказал он, глядя мне в глаза. Ничего хорошего его взгляд не обещал.

Чтобы не ляпнуть что-нибудь невпопад, я всё-таки взял кофейник, налил себе кофе, отхлебнул. Кофе оказался выше всяких похвал, но мне сейчас было не до гурманских ощущений.

– И с чем это связано? – осторожно поинтересовался я.

– С тем, что объект вышел с вами на контакт.

Иванов продолжал сверлить меня взглядом. Куда только подевалось его добродушие, с которым он встретил меня на пороге кабинета. Словно входил к нему закадычный друг, а пил кофе заклятый враг.

– А вас он, выходит, игнорирует… – тихо сказал я.

– Да, – неожиданно легко согласился Иванов.

Я залпом допил кофе и налил ещё. Руки дрожали, и, наливая, я плеснул на столешницу. Иванов посмотрел на лужицу, на мои руки, но промолчал.

Вот, значит, как… Осознание, что я превратился для «Горизонта» в ключевую фигуру, выбило меня из колеи. Хорошо, что сидел, а не стоял. Теперь, значит, со мной будут носиться как с писаной торбой… Откроются блестящие перспективы…

Я отпил кофе и взял себя в руки. Какие к чёрту блестящие перспективы?! Размечтался… Единственной светлой перспективой было то, что останусь при своём рассудке. Впрочем, исходя из вчерашних предпосылок, это тоже немало. Но, судя по выражению лица Иванова, на этом и всё. Семь шкур спустит, а своего добьётся.

– Значит, вы хотите, – растягивая слова, начал я свою игру, укладывая пробный камень в оборонительный редут, – чтобы я стал посредником между…

– Между нами и объектом, – закончил за меня Иванов.

Спасибо, что закончил, а то я не знал, как обозвать Буратино. Называть по имени сказочного деревянного человечка как-то несерьёзно для серьёзной организации.

– И в чём будут заключаться мои функции?

– Ваши функции… – поморщился Иванов, глубоко вздохнул и неожиданно закончил: – Без ограничений.

Словно бульдозером прошёлся по возводимым мной оборонительным сооружениям, в порошок размолов пробный камень. Хорошо, что не танком.

– Вы вправе действовать, как вам заблагорассудится. Всё должно быть подчинено одной цели – склонить объект к сотрудничеству с нами.

Говорил он твёрдо, резко, словно гвозди вгонял. Но я ему не верил.

– Вплоть до ядерной атаки? – мрачно пошутил я.

– Вплоть до ядерной атаки, – не меняя тона, отчеканил он.

Внутри у меня всё перевернулось. В этот раз не бульдозером прошёлся по мне Иванов, и даже не танком. Мегатонной ядерной боеголовкой шарахнул, развеяв субатомной пылью. Его слова перекликались с моими мыслями о марширующих стройными колонами деревянных человечках, но одно дело – мысли рядового обывателя и совсем другое – реальная политика государственного масштаба.

Иванов вынул из кармана кредитную карточку и послал по столу в мою сторону.

– Держите. В расходах вы не ограничены, счёт будет автоматически пополняться.

Я машинально взял кредитку, повертел в руках. Что-то никак не хотело укладываться в голове. Не верил я Иванову, и всё тут. Хоть убей, не верил его словам. Как вначале не верил в его радушие, а теперь в неприятие.

– В какую игру вы со мной играете? – тихо поинтересовался я.

– С чего вы взяли, что с вами ведут закулисные игры? – спросил Иванов. Теперь он был сама невозмутимость.

Я подумал. Аргументов не было, одно предчувствие. И всё же я попытался по наитию использовать некоторые зацепки.

– Деньги мне и так девать некуда. – Я отложил кредитную карточку, достал из кармана пачку долларов и веером раскинул их на столике. – Ваше производство?

– Наше, – спокойно согласился Иванов.

– Фальшивомонетничеством занимаетесь, инфляцию увеличиваете…

Иванов недоумённо посмотрел на меня, улыбнулся и покачал головой.

– Самым отпетым фальшивомонетчиком, – сказал он, – следует считать казначейство Соединённых Штатов, так как денежная масса, выпущенная им, в три с половиной раза превышает мировой объём товаров и услуг. Если эту денежную массу выплеснуть на рынок в один день, то мировая экономика, а вместе с ней и наша цивилизация рухнут. Поэтому наши, как вы их называете, фальшивки, ничего в балансе валюты не изменят. – Говорил он вяло, будто читал давно набившую оскомину лекцию, и на меня не смотрел. – Практически то же самое произошло с экономикой Советского Союза, когда граждане бросились снимать свои денежные вклады, в результате чего коробка спичек, стоившая одну копейку, через два года стала стоить миллион рублей.

– А мне наплевать на казначейства Соединённых Штатов и Советского Союза! – раздражённо перебил я. – Я говорю не об экономике, а о моральном аспекте!

– О моральным аспекте? – Иванов вскинул бровь и снисходительно посмотрел на меня. – Не забивайте себе голову чушью, – посоветовал он. – В середине двадцатого века мы старались поступать в соответствии с признанными нормами валютных операций, продавая золото, но сути вопроса это не изменило. Золото, как ассигнации, всего лишь средство для совершения товарных сделок, а не сам товар. Это азы научной экономики. – Он встал, подошёл к рабочему столу, выдвинул ящик, взял из него обыкновенный гранёный стакан и вернулся. – Смотрите! – Стакан был доверху заполнен разнокалиберными прозрачными линзами. – Не обращайте внимания на форму, это настоящие алмазы от двадцати до шестидесяти каратов каждый. Так вот, если содержимое этого стакана выбросить на рынок, это будет иметь для экономики гораздо более серьёзные последствия, чем так называемые фальшивки.

– Почему так называемые?

– Потому, что они копируются на молекулярном уровне и ничем не отличаются от настоящих ассигнаций.

Я не нашёлся, что ответить. Прав он был на все сто процентов, если не на двести. Государственные ассигнации – те же фальшивки, не подтверждённые товарной массой. Разве что, в отличие от фальшивок «Горизонта», узаконенные. Люди моего возраста убедились в этом на собственной шкуре.

Не спрашивая, Иванов налил кофе мне и себе, сел. Я взял из стакана бриллиант повертел между пальцами. Идеальная линза. Странная форма для бриллианта… Что-то она мне напоминала, но вот что?

– Для чего вы их используете? – спросил я.

– Уже не используем, – отмахнулся Иванов. – Не увиливайте от вопроса. Никогда не поверю, что происхождение долларов и экономические проблемы занимают вас больше, чем недоверие к нашей организации. Почему вы думаете, что мы ведём с вами двойную игру?

Бриллиантовая линза напоминала глаз Буратино, но не была полой. И, естественно, без зрачка. Скорее всего, только формой алмазные линзы походили на стеклянные глаза, выдуваемые Осокиным. А мне они показались похожими лишь потому, что стеклянные глаза уже сидели в печёнках.

– Видел вчера выражение вашего лица, – сказал я и бросил линзу в стакан. Линза немелодично звякнула. – Артист из вас получился бы хороший.

Иванов недоумённо повёл головой.

– Не понял? Можно конкретнее?

– Можно. Отчего нельзя? Но перед этим объясните, где я нахожусь?

– В офисе «Горизонта».

– И как я сам не догадался! – фыркнул я и жёлчно процедил: – Где находится этот офис? В аномальной зоне в верховьях реки Корстень?

– Нет. Офис находится в городе.

– Где именно? Дом, этаж?

– Последний этаж гостиницы «Централ».

– И на каком основании я вам должен верить?

Иванов пожал плечами, достал из кармана пульт управления и набрал на нём комбинацию цифр.

– Смотрите.

Я повернулся к окнам и увидел, как матовая пелена рассеивается туманом и стёкла приобретают прозрачность. Встав с кресла, я подошёл к окну и выглянул.

С высоты двенадцатого этажа открывалась унылая панорама родного города. Серые дома, припорошённые снегом крыши, вереницы автомобилей на улицах. Не люблю зиму за то, что она полностью вытравливает все цвета, оставляя только белый, чёрный и серый. Даже разноцветные автомобили отсюда выглядели блеклыми.

Я попытался открыть окно, но ручка не поддавалась.

– Почему я должен верить, что мы действительно находимся на двенадцатом этаже гостиницы?

– Не понял? – удивился Иванов. – А что там, за окном? Пальмы на лазурном берегу или тундра?

Он подошёл, выглянул и недоумённо посмотрел на меня.

– А вы можете изобразить за окном и лазурный берег? – не остался я в долгу. – То-то вы щёлкали пультом управления… Это что – экран?

Иванов развёл руками, взялся за оконную ручку, повернул и распахнул окно. В кабинет ворвались морозный ветер и далёкий шум улицы.

– Теперь верите? – раздражённо спросил он. – Можете прыгнуть, чтобы окончательно убедиться, где мы находимся. Удерживать не буду.

– А почему я не смог открыть окно?

– Потому, – повышая тон, сказал он, – что ваши отпечатки пальцев не зарегистрированы в программе допуска. Ещё вопросы будут?

– Будут, – многозначительно пообещал я, прошёл к столику и сел.

Иванов закрыл окно и присел на подоконник.

– А я не буду отвечать, пока не услышу ответ на свой вопрос. Что же вы там такого увидели вчера на моём лице? Очередную родинку?

– Если бы… Растерянность при виде того, как я прохожу сквозь стену.

– Естественная реакция любого человека, – невозмутимо заметил Иванов. – Вы ожидали, что я буду восторгаться? Не та ситуация, вы были не на арене цирка.

– Зато вы явно ощущали себя на театральных подмостках, – парировал я.

Иванов внимательно посмотрел на меня.

– Продолжайте, – бесстрастно сказал он.

– Вчера я поверил в искренность ваших чувств, но сегодня получил неоспоримое доказательство, что вы знакомы с техникой прохождения сквозь стены.

– И что это за доказательство?

Тон у Иванова по-прежнему был беспристрастным, но правая бровь насмешливо приподнялась.

– Не понимаете? Тогда объясните, каким образом я, находясь почти в ста километрах от города, попал в офис «Горизонта»?

Мгновение Иванов с удивлением рассматривал меня, затем невесело хмыкнул.

– Если бы вы вчера задавали такие вопросы, я бы не взял вас в стажёры…

От намёка, что в таком случае я подвергся бы выбраковке, меня покоробило, но я сдержался.

– Не путайте божий дар с яичницей, – продолжал Иванов. – Телепортационный створ имеет стационарное размещение и потребляет уйму энергии. К тому же он совмещает только две пространственные точки со строго фиксированными координатами. Вы же прошли сквозь стену без какой-либо аппаратуры, словно бестелесная голограмма. С подобной техникой, как вы выражаетесь, не только мы не знакомы. Она никому не известна.

– Даже так? – с иронией заметил я и попытался, копируя Иванова, заломить бровь. Не знаю, получилось или нет, но выпад прошёл мимо цели.

– Не даже, а именно так, – спокойно поправил он.

– А каким тогда образом исчез холодец из тарелки в «Театральном кафе»? Что-то я никаких телепортационных створов не видел.

– Не было никакой телепортации, – вздохнул Иванов, встал с подоконника, подошёл к столику и сел в кресло. – Есть такой термин – гипнотическая мимикрия.

– То есть вы хотите сказать, что плевок окурком и ввинчивание холодца в тарелку были иллюзией?

– В некоторой степени да, – кивнул Иванов и неожиданно усмехнулся. – Кроме плевка окурком. Право слово, если бы вам в лицо ткнули окурком, вы бы повели себя значительно хуже.

– Это был кто-то… живой?

Иванов потрогал кофейник, поморщился.

– Остыл кофе. Не люблю холодный…

– Я спросил, кто был в виде холодца? – повторился я.

– На данном этапе вам лучше не знать.

– А на каком этапе будет положено знать?

Иванов всё-таки налил себе холодный кофе, отхлебнул и снова поморщился.

– Если бы вы прошли стажировку, то через полгода, может быть, и узнали.

– Значит, как посредник я гожусь, а чтобы хоть что-то знать об объекте – нет?

– Вы будете работать с другим объектом.

Меня так и подмывало послать его и его организацию к чёртовой матери, но я сдержался.

– В таком случае прошу сообщить сведения о том объекте, с которым буду работать.

– И этого вам тоже лучше не знать.

– Что?! – Тут я уже не выдержал. – Вы меня что – втёмную собираетесь использовать? В качестве подсадной утки? Или наживки?!

– Вот только давайте без нервов! – повысил голос Иванов. – Неврастеников и без вас хватает! Объект пошёл с вами на контакт, и мы считаем, что лишнее знание в данной ситуации может вам повредить.

– Кто – мы?

– Руководство «Горизонта». Представьте, что вы никогда не встречались со мной и ничего не знаете о нашей организации. В таком ключе и действуйте, но при этом не забывайте, что основной вашей задачей является склонение объекта к сотрудничеству с нами.

При других обстоятельствах я бы рассмеялся. Но, честно говоря, было не до смеха. И всё же на иронию меня хватило.

– Забудьте о нас, и в то же время помните. Не находите, что одно исключает другое?

– Не нахожу, – не согласился Иванов. – Это азы психологических установок наших оперативных сотрудников.

– Так вы ещё и психологией занимаетесь… – съязвил я.

– Не просто занимаемся, а в первую очередь, – не принял иронии Иванов. – Вы и представить не можете, насколько психология представителей иных цивилизаций отличается от человеческой.

– Да неужели? Что-то не замечал в своём объекте. Просветите, если не секрет.

– Ваш объект копирует человеческую психологию, и в этом отношении вам будет проще с ним работать. В данном случае незнание вам во благо.

Иванов замолчал и внимательно посмотрел мне в глаза.

– Ну-ну, – скривился я. – Во благо, говорите?

Он выдержал паузу, затем кивнул.

– Хорошо, приведу один пример. Насколько мне известно, вы знакомы с устюпендами?

– Более-менее, – обтекаемо согласился я.

– Смею заверить, что мои знания об устюпендах лишь в небольшой степени превышают ваши. Более того, никто в Галактическом Союзе о них практически ничего не знает, хотя обитаемая Вселенная наводнена устюпендами. Существует масса противоречивых гипотез: что они разумны и что они неразумны, что их происхождение искусственное и что их происхождение естественное. В пользу их разумности говорит единственный факт – устюпенды никогда не вступают в контакт с цивилизациями, не входящими в Галактический Союз. Именно поэтому их не встретишь нигде на Земле, а только в аномальных зонах, являющимися форпостами Галактического Союза. В пользу же неразумности говорит то, что контакт ограничивается только их присутствием. Весьма, кстати, назойливым, из-за чего устюпенд часто называют блохами Вселенной, а их псевдоцивилизацию – паразитической. Обусловлено это тем, что устюпенды питаются исключительно кинетической энергией. Чем сильнее вы их бьёте, швыряете, тем плотнее они насыщаются. И… И всё. Весь контакт. Именно из этого свойства вытекает гипотеза их искусственного происхождения – полагают, что некая цивилизация создала устюпенд в качестве детских игрушек, но затем произошёл сбой генетической программы, и устюпенды приобрели свободу воли и способность размножаться. Вот теперь и задайтесь вопросом, что у них за психология и надо ли вам о ней знать?

Я вспомнил ведро на пристани, коменданта Затонского с удочкой и понял, почему он жаловался на назойливость устюпенд.

– Понятно, – кивнул я. – Насчёт устюпенд понятно. Но какое это имеет отношение к моей миссии?

– Самое что ни на есть прямое. По мнению экспертов Галактического Союза, земная цивилизация ещё не готова к полномасштабному контакту. Если его начать сейчас, то неизбежны такие социальные катаклизмы, которые могут привести цивилизацию к гибели. Наша организация призвана охранять земную цивилизацию от любого несанкционированного контакта, поэтому оперативные сотрудники должны оценивать ситуацию исключительно с точки зрения психологии человека. Представьте себе, какой психологический шок испытает человечество, если, допустим, устюпенды хлынут на Землю и появятся в лесах, полях, реках, океанах, на дорогах, в каждом доме. И это при всём при том, что они не будут демонстрировать никаких агрессивных устремлений.

Я представил и ужаснулся. Толпа непредсказуема, и всплеск мракобесия перехлестнёт по своей мощности все последние войны.

– Представили? – кивнул Иванов, прочитав всё на моём лице. – Поверьте на слово: устюпенды самый простенький и безобидный пример.

Я подумал. И не поверил. Упоминание Ивановым некоего Галактического Союза в обитаемой Вселенной ошеломляло, а люди его профессии слов на ветер не бросают. Был в его словах какой-то умысел, но какой? Тот, что в населённом космосе существует объединение разумных инопланетян, из которых самая безобидная раса – устюпенды? Следует ли из этого, что наряду с безобидными расами существуют и агрессивные? Голова шла кругом, и ничего в ней не укладывалось.

– А мой объект… – медленно, растягивая слова, начал я, понятия не имея, что скажу дальше.

Уловка сработала.

– А ваш объект является особью, принадлежащей цивилизации, не входящей в Галактический Союз, – закончил за меня Иванов, – и, естественно, не подчиняющейся его законам.

Час от часу не легче. Контакт с цивилизацией, которая не входит в организацию объединённых инопланетных наций и преследует на Земле какие-то свои цели, идущие в разрез с законами межрасовых отношений в Галактическом Союзе. И во главе угла этого контакта стою я – обыкновенный кукольный мастер. Папа Карло.

– Что им здесь надо? – спросил я севшим голосом.

Иванов промолчал.

– Почему они выбрали для вторжения именно Землю – других планет мало?

Иванов вздохнул и отвёл глаза.

– Вы определённо хотите знать? – тихо спросил он.

– Да, – сказал я, но, честно говоря, не был в этом уверен.

– Думаю, большой беды не будет, – словно рассуждая, сказал он в сторону. – Вводную я вам вчера дал… Нет никакого вторжения.

– То есть как?!

– А вот так. – Иванов посмотрел мне прямо в глаза. – Земля – для них такая же родина, как и для нас. Мы живём в одном пространстве, но способы существования настолько различны, что друг друга практически не замечаем. И первыми они обратили внимание на нас, а не мы на них, так как мы, ступив на техногенный путь развития, вторглись в их сферу существования. Электромагнитные поля вдоль линий электропередач, радиоволны, всплески ядерно-магнитного резонанса в момент испытаний атомного оружия нарушают их среду обитания приблизительно в такой же степени, как нашу среду обитания землетрясения, извержения вулканов, ураганы. Так что правильнее говорить не об их вторжении к нам, а о нашем вторжении к ним. И не имеет значения, что наше вторжение неосознанное.

Я смотрел на Иванова во все глаза. Теперь я понимал, что означала его вчерашняя лекция о миражах и об идентичности излучения человеческого мозга и атмосферных сгустков низкотемпературной плазмы. Если плазмоиды разумны, то им ничего не стоит оживить деревянную куклу…

Иванов продолжал что-то объяснять, но я его не слышал. Смотрел на него и не слышал. В голове царил хаос, и в то же время я чувствовал себя на удивление спокойно. Может, тихо схожу с ума? Или его слова преследуют цель нейролингвистического программирования моего психического состояния?

Из памяти внезапно вынырнуло двустишие, слышанное как-то в «Театральном кафе»:

 
Не мы первые, не мы и последние,
когда немы первые и немы последние…
 

Каким-то образом тайный смысл немых первых-последних касался меня, но размышлять об этом уж очень не хотелось. Хотелось тишины, покоя… и одиночества.

Я взял с дивана шапку, нахлобучил на голову, и начал собирать со стола деньги, рассовывая их по карманам.

Иванов осёкся на полуслове и внимательно посмотрел на меня. Затем вынул из кармана сотовый телефон.

– Держите. Если я вам понадоблюсь, мой номер закодирован под тремя тройками.

Я машинально сунул телефон в карман, встал с кресла и, не прощаясь, шагнул в стену.