Текст книги "Мы пришли с миром..."

Дверь в кабинет открылась, кто-то вошёл, но я принципиально не стал оборачиваться.

Иванов отодвинул в сторону клавиатуру и посмотрел мне в глаза. Серьёзным, немигающим взглядом.

– Сверхсекретная, – сказал он. – Именно о её целях и задачах мы с вами сейчас будем говорить.

Снова мороз пробежал по телу, и я повёл головой, будто на шею набросили удавку.

– Теперь понятно…

– Что вам понятно?

– Либо я стану вашим агентом, либо…

– Верно мыслите, – кивнул Иванов и неожиданно спросил: – Если не ошибаюсь, вы сегодня не завтракали?

– Сегодня, это когда? – в свою очередь поинтересовался я. Сколько же я суток «спал», если он так уверенно спрашивает?

– Сегодня, это сегодня, – уточнил Иванов. – Вас усыпили всего на полтора часа.

Из его слов получалось, что за мной и дома следили, иначе откуда ему знать, что я не завтракал? В окна наблюдали, что ли? А чему, собственно, удивляться, если организация сверхсекретная? Мало мне стеклянных глаз, наблюдавших за мной из спичечного коробка.

– Всё-то вы обо мне знаете… – обречённо вздохнул я. Млосно заныло под ложечкой. Попадать в зависимость от серьёзной государственной структуры очень не хотелось, но ситуация была безысходной.

– Тогда прошу, – радушно указал он в угол кабинета за моей спиной.

Я оглянулся и увидел, как давешний «санитар» выкатывает из кабинета пустую ресторанную тележку, оставив после себя сервированный на двух персон журнальный столик. От обилия пищи у меня, как у собаки Павлова, мгновенно набежал полный рот слюны.

Иванов вышел из-за стола, прошёл к журнальному столику и сел в кресло.

– Что же вы? Присаживайтесь, пообедаем.

Я прошёл в угол, но сел не в кресло, а на диван.

Евгений Викторович окинул взглядом сервировку стола и удивлённо вскинул брови.

– Артишоки и коньяк вы заказали?

– Да.

– Любопытное сочетание, – не сдержал он ироничной улыбки.

– Каждый день употребляю, – сварливо огрызнулся я.

– Понятно. – Иванов спрятал улыбку. – Предлагаю начать с салатиков… – Он пододвинул ко мне блюдце с горкой овощей, залитых майонезом. – Коньячку?

Я помедлил с ответом, затем кивнул. Он налил в рюмки коньяк, поднял свою рюмку, сказал: – Прозит! – и выпил.

Тост был достаточно индифферентным, поэтому я тоже выпил и принялся закусывать. Иванов с разговором не торопился, ждал, пока я утолю голод. Я же настолько проголодался, что ел без разбору, чуть ли не всё подряд. Попробовал и артишоки – так себе, и что только нашли в них французы? С коньяком определённо не сочетаются, по крайней мере для русского человека.

Евгений Викторович ел не спеша, поглядывая на меня. Коньяку больше не предлагал, а я не напрашивался. Сейчас, как никогда, была нужна трезвая и ясная голова.

– В семидесятых годах прошлого столетия, – неожиданно начал он тихим голосом, словно и не ко мне обращался, – в Советском Союзе при Комитете государственной безопасности был создан оперативный штаб под кодовым названием «Горизонт». Целью оперативного штаба, а впоследствии и секретной группы под тем же названием являлось изучение аномальных явлений.

Я налил в стакан минеральной воды, выпил и посмотрел на Иванова, ожидая продолжения. Но он молчал, ждал моей реплики.

– Вы хотите сказать, что эта структура функционирует до сих пор и из группы разрослась в организацию?

– Да.

В моём положении надо было промолчать, но я не сдержался. В конце концов, что я теряю?

– Не верю.

– Почему?

– Потому что в период перестройки наши президенты выбалтывали и не такие секреты, а я о вашей структуре ничего не слышал.

– О нашей структуре ни тогдашние президенты, ни нынешний ничего не знают.

От столь наглой лжи меня перекосило.

– Вы меня за идиота принимаете?

Иванов укоризненно покачал головой.

– Что вы, Денис, будь так, никто бы с вами не разговаривал. Лгать и наводить тень на плетень в сложившейся ситуации не в наших интересах.

– Скажите пожалуйста, Евгений! – фыркнул я, перейдя, как и он, на фамильярный тон. – Так-таки и не будете… Судя по апартаментам и этому обеду, ваша организация достаточно обеспеченная. Откуда такие финансы, если у государства на первостепенные нужды не хватает денег? Группа «Альфа», элита государственной безопасности, и та недофинансируется, а вы как сыр в масле катаетесь.

– Наша структура финансируется не из государственного бюджета.

– Что?! Государственная структура финансируется не из государственной казны? Что за чушь?! Из каких же тогда источников?

Иванов только развёл руками.

– Вот, а говорили, не будете врать…

– А я не лгу. Просто не уполномочен отвечать на некоторые вопросы.

Я сдержался, налил себе ещё минеральной воды, отхлебнул. Что ж, замалчивание и запугивание – известные методы вербовки. Первый ко мне уже начал применяться, когда наступит очередь второго?

– Не боитесь, что сейчас я соглашусь сотрудничать с вами, а когда выйду отсюда, то всё расскажу прессе?

– Не боюсь, – рассмеялся Евгений Викторович. – Были прецеденты, но, как видите, о нас до сих пор никому ничего не известно.

– Устраните?

– Зачем же? Это как раз послужило бы подтверждением правдивости ваших слов о нашей организации. Мы делаем гораздо надёжнее. В настоящий момент в психолечебнице заводится карточка на гражданина Егоршина Дениса Павловича, который с детства страдает приступами шизофрении и раз в три года при обострении приступов проходит стационарное лечение. Ваш лечащий врач подтвердит диагноз.

– У вас везде свои люди?

– Ничего подобного. Слышали что-либо о модификации сознания?

Внутри у меня похолодело.

– Зомбирование с потерей памяти?

– Что вы, право, – снисходительно усмехнулся Иванов. – Простая потеря памяти – это вчерашний день. Нейролептическое программирование совместно со структурным психотропным кодированием позволяет не только стирать память, но создавать новую и модифицировать сознание. Врачу психбольницы внушат соответствующую информацию, и он будет искренне считать, что вы являетесь его пациентом долгие годы.

– И если я не соглашусь с вами сотрудничать…

– Тогда и с вами поработают наши психотехники. Специалисты они высококлассные, и через пару дней вы навсегда превратитесь в дебила. Вас передадут в сумасшедший дом, где вы сможете открыто рассказывать всем желающим о встречах с инопланетянами.

Кровь ударила в голову, мысли смешались. Весёленькая перспектива… Запугивание, как второй метод вербовки, оказался гораздо действеннее, чем я ожидал.

– Можно? – прохрипел я, указывая на графинчик с коньяком.

– Нужно!

Иванов налил рюмку, я схватил её и залпом выпил.

– Ещё!

Выпив вторую рюмку, я выдохнул распиравший лёгкие воздух, положил в рот дольку лимона, прожевал. Нервное напряжение начало спадать.

– Ещё? – предложил Иванов.

Я отрицательно покачал головой.

– Что вам от меня нужно?

– Пока ничего. Сегодня я в общих чертах ознакомлю вас с целями и задачами нашей организации.

– Зачем?

– Чтобы вы начали думать над информацией, интерпретировать её, а не просто воспринимать, как большинство людей.

Я последовал совету, подумал, затем кивнул.

– Следует понимать, что я уже ваш сотрудник. Хочу я того или не хочу… – Я безнадёжно махнул рукой. – Налейте ещё…

– Вот уж нет!

– Тогда зачем предлагали?

– Чтобы отказать.

Евгений Викторович смотрел на меня, улыбался, но глаза у него оставались холодными.

Я тяжело вздохнул.

– Выбора у меня, как понимаю, нет?

– Или – или. Третьего не дано.

Коньяк ударил в голову, и я раскрепостился. В безвыходном положении выручает только ирония. От безысходности она не спасает, зато позволяет сохранить уравновешенность. В моей ситуации это наиглавнейшее. Я по-детски надул губы и окинул стол обиженным взглядом.

– Третьего не дано? Это что, компота не будет?

Он не ответил, и я внезапно увидел, как много у него общего с ожившим Буратино. Ничего не значащая улыбка и холодный изучающий взгляд. Вот только нос подкачал.

Я откинулся на спинку дивана и одарил Иванова, надеюсь, таким же холодным взглядом, но без улыбки на губах.

– Валяйте, знакомьте…

Иванов хмыкнул и покачал головой.

– Значит, валять, да? Бравировать изволите? В вашем положении браваду проявляют либо тупицы, либо трусы.

– Считайте меня трусом, – быстро согласился я.

– Есть основания?

– Да. Тупицей прослыть хуже. Тупость проявляется всегда, а трусость только в экстремальной ситуации.

Иванов окинул меня оценивающим взглядом.

– Иногда бравадой пытаются прикрыть и… – задумчиво протянул он, но, оборвав себя на полуслове, вернул лицу снисходительную улыбку. – Ладно, валять так валять. Как я уже говорил, наша организация занимается систематизацией и анализом аномальных явлений, имевших место на территории постсоветского пространства, – начал он индифферентным тоном. – Если отбросить заведомо фальсифицированные случаи, то все аномальные явления можно разделить на две группы: атмосферно-визуальные и материально-контактные. Первая группа составляет около девяноста четырёх процентов всех зафиксированных аномальных явлений. Анализ этой группы показал, что практически во всех случаях мы имеем дело с атмосферно-визуальной иллюзией наподобие миража. То есть объекты фиксируются глазным нервом, на фотоплёнку, цифровыми камерами, но не регистрируются радарными установками.

– Таким образом, вашу контору можно закрывать, – резюмировал я.

Брови Иванова удивлённо взлетели.

– И что привело вас к этому выводу?

– Уже более столетия, с тех пор, как миражи удалось зафиксировать на фотоплёнку, они считаются обычным атмосферным явлением.

– Именно считаются! – поморщился он. – В очередной раз убеждаюсь, насколько сильны в человеке стереотипы обывательского мышления. Если авторитетная наука утверждает, что миражи – обычное атмосферное явление, значит, так оно и есть. Однако природа миражей, как и природа шаровых молний, до сих пор не выяснена. С открытием радиосвязи все почему-то безоглядно уверовали, что иные цивилизации будут связываться с нами исключительно радиосигналами, и с тех пор другие варианты к рассмотрению не допускаются. Человеческая гордыня настолько велика, что даже послание иным цивилизациям, отправленное за пределы Солнечной системы, было записано на золотом диске граммофонным способом. Попади этот диск в руки современных специалистов, они бы неделю возились, копаясь в архивах, чтобы суметь воспроизвести звук.

– Вы хотите сказать, что все так называемые атмосферно-визуальные неидентифицируемые явления, в том числе и миражи оазисов посреди пустыни, представляют собой попытку иных цивилизаций связаться с нами?

Иванов ухмыльнулся.

– Рад за вас, вы уже начинаете мыслить, хотя и достаточно прямолинейно. Всё обстоит почти так, но не совсем.

– То есть сейчас мы перейдём от рассмотрения атмосферно-визуальных явлений к рассмотрению материально-контактных?

Усмешка исчезла с губ Иванова, лицо стало замкнутым и серьёзным, как у санитара.

– Этот тип явлений мы рассматривать не будем, – жёстко отрезал он.

Настолько жёстко и резко, что внутри у меня что-то перевернулось.

– Вас не интересует моё мнение? – упрямо спросил я.

– Здесь есть только два мнения: моё и ошибочное, – стальным голосом заявил он.

Не знаю почему, но мне сразу подумалось, что материальные контакты с иными цивилизациями у группы «Горизонт» уже были, причём результативные. Ничем иным я не мог объяснить внебюджетное финансирование государственной структуры. Мне стало не по себе, и я прикусил язык, чтобы не задать вопрос вслух.

– Нет так нет… – пробормотал я, отводя взгляд в сторону.

– Вот и договорились, – кивнул он. – Продолжаю. Всё не так просто и не настолько прямолинейно, как вам представляется. Предлагаю проанализировать некоторые примеры появления миражей. Восемнадцатого июня тысяча восемьсот пятнадцатого года ровно в полдень над голландской деревушкой на фоне кучевых облаков проявилась панорама грандиозной битвы, как если бы на неё смотрели с большой высоты. Стреляли пушки, крутила колесо конница, полки сходились врукопашную… Экспозиция продолжалась несколько часов, затем исчезла. И только на следующий день жители деревушки узнали, что в это время происходило знаменитое сражение под Ватерлоо. Первый же вопрос, который задаст себе любой учёный и будет искать на него ответ: каким образом возможна подобная передача изображения? Вопрос вполне стереотипный для научного анализа, однако именно в этом и проявляется косность научного подхода. Поэтому я задам другой вопрос: почему проявилось именно это изображение? Почему миражи оазисов в пустыне, как правило, предстают перед глазами людей, заблудившихся в песках и крайне обезвоженных? Почему сейчас миражи в пустынях практически не наблюдаются, зато количество зафиксированных летающих тарелок растёт чуть ли не в геометрической прогрессии? Сможете ответить?

Честно говоря, я ожидал чего угодно, и в первую очередь дознания с пристрастием и рукоприкладством о происхождении пачки долларов, но только не этого. Розыгрыш, что ли, или бред собачий? Мираж…

– Детский сад… – буркнул я.

– Не понял? – удивился Иванов.

– Вы формулируете вопросы как в детском саду, включая в них подсказки.

– Верно, – снисходительно улыбнулся он. – И всё же хочется услышать вашу версию.

– Мою версию? Моя версия – бред сивой кобылы.

– Вот как?

– Это моя версия. А ваша версия, которую вы пытались навязать наводящими вопросами, заключается в том, что за нами постоянно наблюдают инопланетяне, и, улавливая наши мысли, воспроизводят их в виде голографических картинок. Так, что ли?

Иванов неопределённо повёл плечами.

– Скажем, в первом приближении…

– Вот я и говорю, бред собачий! – раздражённо повторился я.

Брови Иванова удивленно взлетели, затем он от души рассмеялся.

Я исподлобья посмотрел на него, зачерпнул большой ложкой красную икру и с невозмутимым видом принялся намазывать её на гренок.

– Для десяти тысяч долларов обед скудноват, не находите? – заметил я набитым ртом, чтобы сбить с него веселье.

Продолжая улыбаться, Иванов снисходительно покачал головой.

– Не обольщайтесь, обед за наш счёт. К тому же, повторюсь, при вас было не десять тысяч, а восемь с половиной. Полторы тысячи вы оставили в бутике, когда приоделись.

Он с прищуром смотрел на меня, давая понять, что слежка за мной велась добротно. Мне стало не по себе, есть расхотелось, и я отложил бутерброд.

– Продолжим или будем отвлекаться на хихоньки-хахоньки? – вкрадчиво спросил Иванов.

– Не я начал хохотать… – буркнул я, не поднимая глаз.

– Удивляюсь вам, – продолжал он, будто не услышав моей реплики, – взрослый человек, а ведёте себя как ребёнок. Всё для вас чушь, бред собачий, а то и сивой кобылы. – Он помолчал, а затем жёстко, расставляя акценты, сказал: – У нас серьёзная организация, и мы занимаемся конкретным делом, каким бы невероятным оно ни представлялось на первый взгляд. К тому же есть сведения, что вы разделяете эту точку зрения. Мы предлагаем вам сотрудничество, и усвойте раз и навсегда, повторяться не буду, – иного выхода у вас нет. На третье здесь «компота» не подают!

Когда со мной говорят, посмеиваясь и подтрунивая, я не всегда нахожу нужные слова и часто тушуюсь. Но если пытаются читать нотации или выговаривать, то тут в меня вселяется бес противоречия.

– Ребёнок, говорите? – вспылил я. – Тогда не устраивайте детский сад! Ах, миражи, миражи… Фата-моргана… Кто, по-твоему, деточка, их проецирует? Инопланетяне, деточка!

Иванов кисло поморщился, тяжело вздохнул, налил только себе коньяку, выпил и посмотрел сквозь меня усталым взглядом.

– Может, не стоит мучиться? – тихо спросил он, и по тону я понял, что обращается он не ко мне, а как бы разговаривает сам с собой. Мысли вслух произносит. – Списать как бесперспективный материал… Нет человека, нет проблемы. – Его взгляд наконец сфокусировался на моём лице, и был он тяжёлым, неприятным, будто перед Ивановым сидел манекен. Неодушевлённый предмет. Этакая помеха или докука. – Основная заповедь чиновника – отказать всем. Зарплата идёт независимо от принятого решения, но отказ снимает проблему и головную боль. Не надо ни над чем думать, переживать. За бездействие чиновника не наказывают, а на активной работе можно столько шишек набить, что лишишься тёплого места.

Говорил он искренне, и мне стало жутко.

– Вы не находите, Денис Павлович? – наконец обратился он ко мне.

Кажется, я побледнел. Ответить было нечего, и я отвёл глаза в сторону. Ишь, размечтался, что могу за себя постоять! Ничего я не могу… Против чиновничьей машины мы все как муравьи на асфальте перед катком. Сплющит, пойдёт дальше, и никто не заметит исчезновения какого-то кукольных дел мастера.

– Давайте, Денис Павлович, договоримся, – невыразительным голосом предложил Иванов, – либо мы работаем как соратники и вы прекращаете пикироваться по любому поводу, либо будем считать, что аудиенция закончена со всеми вытекающими последствиями.

Не поднимая глаз, я кивнул.

– Хорошо. Теперь насчёт детского сада… Да, если вы так хотите трактовать своё обучение, то именно на уровне детского сада!

В голосе Иванова прорезались металлические нотки. Я мельком глянул на него и не решился что-либо возразить. Слишком серьёзно он смотрел на меня.

– Кажется, вы начинаете что-то понимать, – сказал он после небольшой паузы. – По крайней мере, уяснили, как себя вести. Продолжим. Почему мы приступаем к вашему обучению с такого уровня? Попытайтесь представить себя на месте достаточно образованного человека европейского Средневековья, не только верящего, что земля плоская, а небесный свод хрустальный, но и опирающегося на солидную научную базу того времени, подтверждающую эти постулаты. Сможете представить?

С языка чуть было не сорвалось: «Могу», – но я глянул в лицо Иванову, наткнулся на жесткий взгляд прищуренных глаз, буравящих меня неподвижными зрачками, и осёкся. Я подумал. Трижды подумал и неожиданно осознал, что не могу. Понятия не имею о схоластических научных тезисах Средневековья, а если бы и имел, все равно никоим образом не смог бы поверить в плоскую землю, хрустальный свод с неподвижными звёздами и колёсами небесной механики, вращающими этот свод над землёй. То есть представить абстрактную картинку мог, но поверить в то, что на этом зиждется мироздание… Увольте! Учёные мужи Средневековья абсолютно серьёзно вычисляли, сколько чертей может разместиться на кончике иглы, для меня же такая задача была абсурдной по сути. Если не абракадаброй, то нонсенсом. Чушью собачьей. Гм… И сивой кобылы в придачу.

– Итак? – требовательно спросил Иванов.

– Не смогу, – буркнул я.

– Уже прогресс, – удовлетворённо заметил он. – Начинаете думать… Убеждение в том, что Земля плоская, было в Средние века настолько устоявшимся и незыблемым, что за малейшее сомнение в его непогрешимости отправляли на костёр. Сейчас времена другие, за инакомыслие на костёр не отправляют, но, поверьте, современные учёные свои теории отстаивают не менее рьяно, чем фанатики Средневековья. Это прискорбно, но легко объяснимо. Если человек всю жизнь посвятил науке, достиг широкой известности, то как, по-вашему, он отреагирует на теорию, которая все его труды разносит в пух и в прах? Ату её, на костёр!

Я вспомнил, как нечто подобное говорил Осокин о сотрудниках университета, и усмехнулся.

Иванов интерпретировал мою усмешку по-своему.

– Ваша усмешка подтверждает мои слова о том, насколько крепки и незыблемы корни современного научного мировоззрения. Переубедить вас сразу не получится, поэтому я попытаюсь заронить зёрна сомнения. Для примера возьмём современную математику. В настоящее время эта наука всё больше превращается из прикладной в абстрактную, оперирующую исключительно цифрами, напрочь отметающую физический смысл математических действий, в то время как он лежит на поверхности. В определении степени числа до сих пор сохранились названия «квадрата» – для второй степени и «куба» – для третьей, но мало кто из математиков, решающих уравнения, задумывается, что уравнение второй степени описывает фигуру на плоскости, уравнение третьей степени – пространственную фигуру. И уж абсолютно никто не думает, что представляет собой фигура уравнения четвёртой степени, пятой и так далее. В то время как элементарная логика подсказывает, что уравнение n-ной степени описывает топологическую фигуру в соответствующем n-мерном пространстве. Так же обстоят дела и с интегрированием-дифференцированием. Первая производная уравнения третьей степени представляет собой проекцию трёхмерного тела на плоскость, из чего логически следует, что интегрирование-дифференцирование описывает процесс переноса объекта из одного n-мерного пространства в другое.

Честно говоря, в математике я не силён, разве что в арифметическом сложении-вычитании мелких денежных сумм, но не более. Если бы умел умножать деньги, здесь бы не сидел.

Кажется, Иванов прочитал в моих «бараньих» глазах мнение о его математических выкладках.

– Впрочем, мы увлеклись, – заметил он таким тоном, будто и я к «увлечению» имел самое непосредственное отношение. – С многомерностью Вселенной вы познакомитесь гораздо позже, а сейчас вернёмся к азам вашей подготовки. Но для начала небольшой тест-вопрос. Чем, по-вашему, гений отличается от обыкновенного человека?

– Он умнее, – не задумываясь, ответил я.

Иванов рассмеялся.

– Опять стереотип, – заметил он. – Гений отличается от обычного человека тем, что не стесняется как задавать наивные вопросы, так и искать на них ответы.

– Дурак тоже задаёт наивные вопросы, – пробурчал я.

– Но не ищет на них ответы, – парировал Иванов. – Вспомните Ньютона с его наивным вопросом «Почему падает яблоко?» и что из этого получилось.

– Вы хотите сделать из меня гения?

– Сделать гения невозможно. Я хочу лишь одного – чтобы вы отошли от известных научных истин и начали мыслить нестандартно. И для этого начнём с глобальных вопросов или, как раньше говорили, с вопросов «О причинах всего сущего», а мелкотравчатые темы типа «Взаимодействие чего-то с чем-то…» оставим на потребу нашим современным учёным. Итак, приступим. Что, по-вашему, представляет собой сознание?

Памятуя сентенцию Иванова о «многомерности Вселенной», я приготовился услышать вопрос о трёхмерности нашего мира, но он спросил настолько не «по теме», что я недоумённо развёл руками. У него попроще вопросов нет? Например, как борщ варить… Тоже не по теме, но в поварском искусстве я хоть что-то смыслю.

– И всё же? Попытайтесь хотя бы припомнить определение из школьной программы.

Я попытался.

– Кажется, нас учили, что сознание есть свойство высокоорганизованной материи.

– Вот видите, всё-таки что-то помните, – удовлетворённо кивнул Иванов, и я опять почувствовал себя маленьким мальчиком в подготовительной группе детского сада.

– Но самое удивительное, что ничего умнее этого расплывчатого определения до сих пор не придумано, – утешил Иванов. – Горы научных трудов посвящены различным функциям сознания, но что это такое формулируется всего тремя словами: «свойство высокоорганизованной материи». Ни больше и ни меньше. Существование сознания было и остаётся такой же загадкой, как и существование бога, с той лишь разницей, что, в отличие от бога, его существование не подвергается сомнению, а значит, не требует доказательств. Но!.. Есть одно большое «но». Поскольку изучение сознания проводят сами обладатели сознания, то есть люди, то на выводы естественным образом влияют антропоцентрические воззрения. Пример такого махрового антропоцентризма – упомянутое мной послание иным цивилизациям на космической станции «Пионер». Согласно этому посланию, разумные обитатели Вселенной должны общаться между собой с помощью звуковых волн, что возможно лишь в атмосфере, и мало того, эти обитатели должны быть биологически подобны человеку с соответствующей земной цивилизации социальной культурой, поскольку представители Вселенной с иным способом общения между собой и иной культурой нас не воспримут. Представим, что муравьи разумны. Смогут ли они воспринять нашу звуковую речь, если они общаются между собой тактильным и одорантным образом? Сможем ли мы понять одорантную речь разумного муравья? Контакт между столь разными цивилизациями будет гораздо более сложным, чем разговор между слепым и глухонемым, когда слепой говорит, а глухонемой показывает ему на пальцах. Скорее всего, такие цивилизации пройдут друг мимо друга, отказав противоположной стороне в разумности.

«Ещё один хороший довод, чтобы вашу контору прикрыть, – подумал я. – И если она до сих пор существует, значит… И что же это значит?»

– Мы не занимаемся поиском внеземных цивилизаций, – продолжал Иванов, – и проблема контакта с ними второстепенный вопрос. Мы занимаемся обнаружением их представителей на Земле. Каким образом мы это делаем?

Иванов пристально смотрел мне в глаза, но я упорно молчал. Не хотел нарываться в очередной раз, тем более что он мог оказаться последним. Прозябать остаток жизни в сумасшедшем доме не было моей сокровенной мечтой. Отнюдь.

– Нет, вопрос не к вам, – покачал он головой. – Вопрос чисто риторический, поскольку даже уфологи, не задействованные в нашей организации, на него не ответят. И всё же методика нами разработана. Что, по-вашему, отличает живое существо от мёртвой материи? Этот вопрос уже к вам, и я бы хотел услышать ответ.

Я подумал и не стал испытывать судьбу. Был уже наводящий вопрос.

– Живое существо мыслит.

– Да неужели? – вскинул брови Иванов. – И амёба тоже?

Я раздражённо передёрнул плечами.

– Живое существо двигается, питается… Живёт, одним словом.

– Ай-яй-яй… – вздохнул он и сокрушённо покачал головой. – Живое живёт… Вы сами недавно сформулировали ответ, и в нём осталось только поменять причину и следствие. Поскольку сознание есть свойство высокоорганизованной материи, то живое существо отличается от мёртвой материи именно сознанием.

«Понятно, деточка?!» – зло закончил я за него, стиснув зубы. Это даже не детский сад, это ликбез! Разозлил он меня менторским тоном, и я не удержался.

– И дуб-дерево тоже? – буркнул я, не поднимая глаз.

– Да, – спокойно заметил Иванов, – хотя современная наука отказывает растительным формам жизни в сознании. Имеется доказательство наличия сознания у любых форм жизни, но оно чересчур сложно, и на данном этапе я советую принять за аксиому, что сознание неотделимо от понятия форм жизни.

Ответ меня сразил, усугубив подозрения. Какой наукой они пользуются, если отвергают современную?!

– Только не надо путать сознание с разумом, хотя рамки, отделяющие одно от другого, весьма зыбки и до сих пор не определены, – подчеркнул он. – Основное отличие живой материи от неживой заключается в том, что в процессе жизнедеятельности живая материя постоянно находится в поисках пищи для своего развития, избегает опасности на своём пути и репродуцируется. Эта целенаправленная программа поведения фактически и является сознанием. При этом в теле живого существа проходят узконаправленные биохимические реакции, характеризующиеся соответствующими потенциалами, вследствие чего любое живое существо окружено слабым электромагнитным полем. Улавливая и регистрируя биопотенциалы, мы и ищем иной разум. Вам понятна методика?

– Нет.

Иванов внимательно посмотрел на меня, пожевал губами.

– Что именно вам непонятно?

– Электрический потенциал возникает при любой химической реакции. Разложение мёртвого тела также является биохимическим процессом. Чем тогда электромагнитное поле мёртвого биологического объекта отличается от электромагнитного поля живого?

– Ого! – Иванов с уважением посмотрел на меня. – Не ожидал таких познаний…

– Дык, барин, два класса церковноприходской школы. Точки над «i» расставлять обучены.

Иванов усмехнулся.

– Три курса химико-технологического факультета, увлечение студенческим театром эстрадных миниатюр, отчисление из института, работа в театре кукол… – припомнил он факты моей биографии. – Неужели что-то помните из институтского курса?

То, что мою биографию здесь разобрали по косточкам, подразумевалось само собой, но упоминание об этом лишний раз неприятно царапнуло душу. И я не стал больше ёрничать.

– Отчислен не за неуспеваемость, а по собственному желанию. Учился неплохо, но в двадцать лет понял, что химия – не моё призвание. Было в те времена поветрие выбирать работу по душе, а не по престижности.

– В таком случае мне будет гораздо проще объяснять принцип методики. Биохимические процессы в живом организме управляются сигналами нервной системы, в то время как процесс разложения мёртвого тела протекает произвольно. Вследствие чего в мёртвом теле наблюдается постоянный, медленно угасающий потенциал, а потенциал живого организма имеет мерцающую характеристику. Здесь мы неоригинальны – в большинстве медицинской аппаратуры, регистрирующей процессы жизнедеятельности организма, заложены те же принципы. Когда человек жив, на экране наблюдается пляшущая ломаная линия, когда мёртв – прямая.

– Это-то понятно… Непонятно, как в биосфере Земли, по завязку наполненной ходячими «мерцающими потенциалами», вы определяете пришельцев? У них что – другая аура?

– Во-от… – протянул Иванов. – Наконец-то я услышал от вас квалифицированный вопрос. Всё опять упирается в антропоцентризм, и вы никак не можете отойти от определения, что сознание есть свойство высокоорганизованной материи. А может ли сознание существовать без материи?

Холодок пробежал по спине. Это что ещё за мистические бредни? Или… Или исследования группы «Горизонт» имеют теологическую направленность? Если так, то это многое объясняет. И негосударственное финансирование государственной организации, и то, как легко воспринял Иванов моё замечание о потусторонних силах. В религиозных организациях крутятся такие деньги, что российским олигархам и во сне не снились… Нормальная версия. На что, как не на обоснование существования бога, тратить деньги церковникам?

– Я материалист, – сказал я, старательно отводя глаза в сторону.

– И я в бога не верю, – признался Иванов. – Когда я говорил «без материи», то под материей имел в виду исключительно высокоорганизованную субстанцию, то есть сложный по структуре биологический объект.

Я недоверчиво покрутил головой.

– Темните, барин…

Иванов фыркнул.

– Вернёмся к началу разговора, к так называемым миражам или неопознанным летающим объектам. Известны случаи, когда лётчики, преследуя НЛО, впадали в бессознательный транс и приходили в себя далеко от места происшествия. Не все смогли после шока посадить самолёт, но медицинское обследование тех, кому удалось это сделать и не разбиться, обнаружило серьёзные нарушения психического состояния лётчиков, что вначале объяснялось стрессовой ситуацией. Однако позднее сканирование НЛО показало, что в области его визуальной фиксации наблюдается ионизированный сгусток низкотемпературной плазмы. Напряжённость электромагнитного поля плазмоидов близка по своему значению человеческому биополю, что и приводит к сбою в функционировании сознания. Но самое поразительное, что у поля плазмоидов мерцающие характеристики.