Текст книги "Мы пришли с миром..."

Я обомлел.

– То есть вы хотите сказать, что миражи…

Иванов уловил растерянность на моём лице.

– Я хочу сказать, что на сегодня информации достаточно. – Он вынул из кармана дистанционный пульт и нажал на кнопку. – Отдыхайте, думайте, размышляйте. Завтра мы встретимся опять, я выслушаю ваши соображения, и мы продолжим.

Дверь отворилась, и на пороге возник «санитар».

– А… гм-м… – Я прочистил горло. – Огорошили вы меня… На посошок можно?

– Нет.

– Тогда я с собой возьму… – протянул я руку к бутылке конька.

– Нет! – резко осадил меня Иванов. – Разрешаю взять с собой только воду. Вы мне нужны трезвым и здравомыслящим.

Невольно вспомнилось, как Осокин предлагал выпить с ним спирту, а я отказывался. Как я сейчас понимал Андрюху! Выпить хотелось до упора, до потери сознания, причём в такой же степени, как у лётчиков при встрече с НЛО.

Я с сожалением убрал руку от бутылки, откинулся на спинку дивана и глубоко вздохнул.

– Одного не могу понять, почему для своей работы вы выбрали меня? – с нажимом поинтересовался у Иванова.

– Полноте, Денис! – Он иронично скривил губы, затем стёр с лица усмешку и раздельно произнёс: – Гы-гы, ха-ха, хи-хи.

Кровь ударила в голову, я смешался и, не найдя, что ответить на столь весомый аргумент, встал из-за стола. Тоже мне, нашёл с кем тягаться! Не глядя на Иванова, я взял со стола пластиковую бутылку с минеральной водой и направился к двери.

В этот раз «санитар», сопровождая меня по коридору, шёл рядом без всяких там «Руки за спину!» и «Лицом к стене!». И, хотя он по-прежнему молчал, создавалось впечатление, что его отношение ко мне кардинально изменилось. Теперь мы были не подследственным с надзирателем, а, если не соратниками, то по крайней мере коллегами. Но когда он привёл меня в комнату, а затем так же молча вышел, то в двери щёлкнул замок. Вот тебе и соратник, коллега…

Комната оказалась другой, но она мало отличалась от той, в которой я очнулся. Разве что немного больше по размеру. Такая же кровать, такой же столик-полочка, но над умывальником имелось зеркало, а в углу стояла вешалка, на которой висели мои куртка, шапка, шарф и брючный ремень.

Я поставил бутылку с водой на столик, взял ремень, подпоясался. И застыл посреди комнаты.

Делать было абсолютно нечего. После разговора с Ивановым в голове царил сумбур, и размышлять над проблемами контакта с внеземными цивилизациями категорически не хотелось. По-прежнему хотелось одного – напиться вдрызг, затем упасть на кровать и провалиться в забытьё. И проснуться утром у себя дома с тяжёлой похмельной головой, с ощущением, будто всё, что сегодня со мной произошло, дикий, кошмарный сон. Интересно, если из меня сделают дебила и поместят в сумасшедший дом, буду ли я помнить себя, свою жизнь, или новое сознание будет чистым, как лист бумаги? Если так, то это тоже своего рода убийство. Не тела, но сознания. Души.

Я покосился на шарф, висящий на вешалке. Вешаться не хотелось, равно как и становиться дебилом.

Отхлебнув из бутылки минеральной воды, я разулся, лёг в одежде на кровать и прикрыл локтем глаза от льющегося с потолка яркого света. Зачем здесь такой яркий свет? Наблюдать за заключённым?

Не успел я подумать, как свет начал меркнуть, пока совсем не погас. В чтение моих мыслей я не поверил. Скорее всего, кто-то наблюдал за мной либо сквозь зеркало, либо посредством скрытых телекамер, увидел, как я лёг на кровать, и выключил свет. И на том спасибо.

Я убрал локоть с глаз. Теперь комната освещалась дневным светом из матового окошка, и в ней царил приятный полумрак. Но и этот свет начал меркнуть. Причём настолько быстро, как не бывает при заходе солнца. Выходит, никакое это не окошко в белый свет, а сплошная иллюзия. Спи спокойно, дорогой товарищ…

Спать не хотелось. Размышлять о своём положении тоже. Я попытался представить, чем сейчас занимается Любаша, но ничего не получилось. Вместо её лица из памяти назойливо всплывало лицо Оксаны. Вырастет из маленькой стервочки, так и не ставшей мне падчерицей, большая стерва…

– Папа Карло, ты спишь? – вкрадчиво поинтересовался знакомый мальчишеский голос.

Я стиснул зубы. Только говорящего полена для полного счастья не хватало! Что ему двери, что ему казематы, когда оно сквозь стены преспокойно дефилирует?

– Сплю, – буркнул я.

– А как же работа? – обидчиво протянул Буратино. – Ты обещал… Задаток получил…

– Отобрали у меня задаток. А нет денег – нет работы, – нагло бросил я в темноту, чтобы отвязаться.

На рынке за такие слова любой заказчик начал бы моим куклам ручки-ножки отрывать, а за такие деньги без лишних слов и мне бы заодно голову отвернул.

Но Буратино ничего не сказал, и из темноты донеслось непонятное шуршание. Будто мыши забегали. Я повернул голову на звук, но в кромешной темноте ничего разобрать не смог. Неожиданно подумалось, что, в отличие от меня, Иванов прекрасно видит, что происходит в комнате. Возможно, для того и свет погасил, чтобы наблюдать за мной в инфракрасном излучении. Его последние слова при расставании о многом говорили.

– Держи, – сказал Буратино, и мне на грудь шлёпнулась пачка долларов.

Я не пошевелился. Зачем мне деньги в каземате? Даже баснословные? Здесь я, так сказать, на полном государственном обеспечении.

– И что дальше? – едко спросил я.

– Как – что? – удивился Буратино. – Теперь у тебя есть деньги, значит, можешь работать.

– Где, здесь? – фыркнул я.

– Зачем здесь? У тебя тут материала нет, – рассудительно заметил он. – У себя на лоджии.

– И как я туда попаду? – равнодушно поинтересовался я. Сил на иронию уже не хватало. Что с Буратино возьмёшь? Деревяшка, она и есть деревяшка, даже с баснословными суммами с денежного дерева Страны Дураков. – Дверь заперта, а сквозь стены, как ты, я ходить не умею.

– Так в чём дело? Давай научу.

– Щаз! – огрызнулся я. – Раз попробовал, больше не хочу.

– Но это же так просто! – возмутился Буратино. – Вставай!

Я так и не понял, то ли какая-то сила подняла меня и усадила на кровати, то ли я сам сел. Пачка долларов соскользнула с груди, упала на одеяло, и я, машинально нашарив её рукой, сунул в карман джинсов. Такова уж натура человека – на льдине замерзать будет, но ни за что не решится из зелёных бумажек костёр развести, чтобы согреться. Так и найдут закоченевший труп в обнимку с чемоданом долларов и исправной зажигалкой в кармане.

Нагнувшись, я поискал под кроватью бахилы, обулся, а когда распрямился, больно ударился затылком о выступающую из стены панель столика.

– Чёрт! – выругался я. – Ничего не видно… Никуда за тобой не пойду, только шишек о стены понабиваю!

– Что значит не видно? – удивился Буратино.

– Не видно, значит, не видно! – окрысился я. – Темно, хоть глаз выколи!

– Ты вправду ничего не видишь?

Я зло фыркнул и тут же почувствовал, как Буратино вспрыгнул мне на плечо и деревянная ладошка коснулась моего затылка.

– Эй, больно! – отпрянул я, но неожиданно обнаружил, что боль исчезла.

– Не дёргайся, – попросил Буратино, – ничего плохого я тебе не сделаю.

Деревянная ладошка прошлась по глазам, и в комнате зажёгся свет. Странный какой-то, блеклый, отчего всё вокруг выглядело как в чёрно-белом кино.

– Что ты сделал? – ошеломлённо спросил я.

– Улучшил твоё зрение, – сообщил Буратино и спрыгнул с плеча на пол. – Идём.

Я встал с кровати, огляделся. Теперь мне верилось, что и сквозь стены пройду, однако где-то на периферии сознания появилось двойственное чувство, что это не моя уверенность, а кто-то навеял её точно так же, как заставил сесть на кровати. Словно не Буратино, а я был марионеткой, и невидимый кукловод дёргал меня за ниточки. Пойди туда, сделай то. Думай так.

– Чего медлишь? – поторопил Буратино.

Правой ногой он вступил в стену и вопросительно оглянулся на меня. В сумеречном свете синяя безрукавка и зелёные штанишки выглядели одинаково серыми, будто я стал дальтоником. Невесёлая перспектива…

– Куртку надевать? – спросил я, с сомнением покосившись на вешалку.

– Куртку? – переспросил Буратино. – Ах, да, вы же существуете в ограниченном диапазоне температур… Хлипкие создания. Надевай.

Не знаю почему, но руки у меня были будто ватные, словно не я ими двигал, а всё тот же невидимый кукловод. Непослушными пальцами я повязал шарф, натянул куртку, нахлобучил шапку. Затем неуверенно шагнул к стене и осторожно приложил к ней ладонь. Ничего не случилось. Стена была холодной и твёрдой.

– Закрой глаза! – приказал Буратино.

Я послушно закрыл.

– Что ты видишь?

– Ничего. Темноту.

– А теперь представь, что темнота везде, и это не только темнота, но и пустота.

«А чего темноту представлять везде, – возмутился я про себя, – когда она с закрытыми глазами и так кругом?» И вдруг ощутил, что ладонь больше не упирается в стену, а зависла в воздухе. С закрытыми глазами я попытался нащупать стену, но ничего не получилось. Тогда я открыл глаза и увидел, что рука по локоть находится в стене.

В комнате вспыхнул ослепительный свет, дверь распахнулась, и на пороге появился Иванов. Красный и растерянный. Всё-таки не в дальтоника меня превратил Буратино.

– Ты куда?! – сиплым голосом спросил Иванов, во все глаза уставившись на мою руку, по локоть находившуюся в стене.

– Куда? – переспросил я, и ватное оцепенение, до сих пор сковывавшее тело, исчезло, сменившись весёлой бесшабашностью. Умение делать то, что другие не умеют, всегда вызывает чувство превосходства. – Туда, – кивнул я на стену и мстительно добавил: – Гы-гы, ха-ха, хи-хи!

Иванов бросился ко мне, но я поспешно шагнул в стену, так и не успев показать ему «нос», как делали мои куклы, хотя очень хотелось. Ребячество, понимаю, но когда человек всю жизнь проработал в кукольном театре, атмосфера спектаклей и проделки персонажей невольно откладываются в сознании и сказываются на поведении. Надеюсь, что Иванов врезался в стену с той же силой, как и я совсем недавно в погоне за Буратино. Впрочем, вряд ли – бросился он ко мне по касательной… А жаль.

Глава девятая

С пригорка открывался вид на излучину неширокой реки с крутыми берегами, поросшими густым смешанным лесом. Слева, между стволами раскидистых сосен, просматривалось двухэтажное бревенчатое здание, а внизу, прямо подо мной, находился деревянный причал с одной-единственной полузатопленной лодкой. На причале сидел рыбак в брезентовой робе с наброшенным на голову капюшоном и уныло смотрел на неподвижный поплавок.

Ярко светило солнце, река степенно несла тёмные воды, но самым поразительным было то, что здесь царила осень. Где, спрашивается, в каком уголке Земли так могло быть, если у нас сейчас середина зимы?!

– Нравится? – спросил Буратино.

Я прокашлялся, посмотрел под ноги на деревянного человечка.

– Где мы?

– А тебе не всё равно? – передёрнул плечами Буратино. – Но здесь неплохо, да?

Я скрипнул зубами. Только от одного, с его загадками, избавился, как второй, любящий темнить, на мою голову объявился! Ничего не сказав, я начал спускаться по тропинке к причалу.

Заслышав шаги, рыбак покосился в нашу сторону и снова уставился на поплавок. На вид ему было лет шестьдесят, но в чёрной окладистой бороде не наблюдалось ни единой сединки. Определённо лесник, а бревенчатое здание между деревьями его изба. Или контора лесничества.

– День добрый, – поздоровался я.

Рыбак угрюмо кивнул.

– Клюёт? – поинтересовался я, в уме прикидывая, как, не вызывая подозрений, расспросить, где мы очутились.

– Смотри… – со вздохом сказал рыбак и пододвинул ко мне ведро.

Я заглянул и ахнул. Ведро до половины было заполнено какими-то полупрозрачными существами, похожими на медуз, но с большими глазами. Глаза смотрели на меня из ведра и мигали.

– Что это?!

– Не что, а кто, – пробурчал рыбак. – Устюпенды… Всю рыбу распугали… Думают, я удочку забрасываю, чтобы играться с ними. Пусть посидят в ведре, поумнеют…

– М-да… – неопределённо протянул я, не найдя, что ответить. А что ответить? Хотят устюпенды с дедом поиграть, да он не хочет. Безвыходная ситуация.

– Кто это с тобой? – покосился рыбак на Буратино. Вопрос он задал спокойно, будто живых кукол встречал каждый день.

– Это? – переспросил я. – Буратино.

– Вижу, что не Мальвина, – с невозмутимым видом продолжил дед. – Я спрашиваю, кто он?

– У тебя что, дед, со слухом плохо? – возмутился Буратино. – Имя у меня такое!

– Буратино так Буратино, – поморщился рыбак. – Конспираторы хреновы… Надолго к нам?

Я неопределённо повёл плечами и покосился на Буратино.

– Навсегда! – безапелляционно выпалил он.

– Ну-ну, – усмехнулся в бороду дед. – Поживём, поглядим… Ты-то кто будешь?

Он посмотрел на меня пристальным взглядом из-под кустистых бровей, и что-то в его взгляде мне показалось знакомым.

– Я? Егоршин…

Глупее ничего придумать не мог, но, к счастью, в это время деду стало не до меня. Течение отнесло поплавок к камышам, он резко ушёл под воду, удилище изогнулось, и дед едва не свалился с пристани. Вода у камышей забурлила крутым кипятком, дед выхватил из кармана нож и отсёк леску.

– Чёрт! – ругнулся он. – Ходят всякие, отвлекают! Чуть сам пираноиду не попался…

Вода у камышей начала успокаиваться, но кое-где со дна продолжали всплывать редкие пузыри, лопаясь на поверхности белесым паром.

Дед снова полез в карман, достал ключ с номерком и протянул мне.

– Держи. Второй этаж, девятая комната. – Он покосился на Буратино. – Или вам нужно две комнаты?

– Хватит одной, – сказал Буратино, принимая ключ. – Он золотой?

– Чего?! – вытаращился на него дед. – Я тебе что – черепаха Тортилла?

Вода у камышей вздулась горбом, и оттуда с характерным звуком плевка вылетела обрезанная леска с крючком, грузилом и поплавком. Подобно лассо, леска накрутилась на удочку, больно ударив деда грузилом по руке.

– Да пошли вы все..! – зычно гаркнул дед, отвернулся и принялся выковыривать из рукава брезентовой робы впившийся в неё крючок.

Интонации в его голосе живо напомнили дворника Михалыча. Было что-то общее у двух стариков и не только сварливый характер.

– Пойдём, – сказал я Буратино. – Не будем мешать.

– Вот-вот, – не оборачиваясь, пробурчал дед. – Топайте…

Я взобрался по тропинке на косогор и направился к домику. Буратино вприпрыжку следовал за мной, держа в руке громадный ключ, чуть ли не в половину своего роста. В сказке Толстого соотношению длины золотого ключика и роста деревянной куклы не уделялось особого внимания, и проверка на натуре ставила под сомнение сказочные похождения Буратино. Что поделаешь, там – литературная гипербола, здесь – реальность, больше похожая на бред.

Тропинка петляла между деревьями, и были они самыми обычными: сосны, ели, берёзы, осины. Между стволами поблёскивало полотно с виду такой же обычной реки, в которой водились глазастые устюпенды, а в омуте у камышей сидел загадочный пираноид. Куда меня деревянный Сусанин завёл?! Или… Быть может, специалисты «Горизонта» уже поработали со мной, и я, спелёнатый в смирительную рубашку, лежу на кровати в дурдоме, а всё, что вижу – иллюзорный мир, навеянный больным воображением?

Здание на берегу было сложено из потемневших от времени брёвен и напоминало по архитектуре боярский терем. Бочонками выгнутые стены, островерхая крыша с деревянным петухом на коньке, резные наличники окон, узорчатые ставни. Но когда мы обогнули здание с торца и вышли к крыльцу, я обомлел. Справа к терему примыкала несуразная, мерцающая радугой полупрозрачных стен сферическая пристройка. Местами в ней виднелись идеально круглые, как в хорошо выдержанном сыре, громадные дырки, сама пристройка ритмично то расширялась, то сжималась, будто дышала.

– Это ещё что?! – изумился я.

– Что, что… – пропищал Буратино. – Гостиница. Заходи!

Он затеребил меня за штанину. Не в силах оторвать взгляд от эфемерной постройки я шагнул вперёд, споткнулся о крыльцо и едва успел ухватиться за перила.

– Под ноги гляди! – прикрикнул Буратино.

Я опустил взгляд под ноги и, придерживаясь за перила, перевёл дух. Ушибленный палец на ноге болел по-настоящему, но это вовсе не исключало вероятности, что я ударился о спинку кровати, к которой меня пристегнули санитары в сумасшедшем доме. Боль – хороший способ определить, снится тебе что-то или происходит наяву, но вот определителя между явью и грёзами сумасшедшего, насколько знаю, не существует.

Ступеньки крыльца были деревянными, основательно стёртыми, перила – некрашеными, отполированными ладонями постояльцев. В лесной гостинице останавливались часто, и никого, похоже, не удивляла несуразная пристройка.

Я поднялся по скрипучим ступенькам и взялся за ручку массивной деревянной двери, на которой корявыми буквами было вырезано «Приют пилигримов». Надпись была неаккуратно закрашена красной охрой, но борозды были глубокими, и надпись легко читалась. Не рискнув покоситься на призрачную пристройку, я представил, что за «пилигримы» здесь могут останавливаться, и меня передёрнуло. Однако деваться было некуда, я тяжело вздохнул, открыл дверь и переступил порог.

Холл гостиницы оказался небольшой комнаткой, оформленной под горницу деревенской избы. Дощатые полы, бревенчатые стены, вышитые красным крестиком занавески на окнах. В левом углу располагалась стойка регистратора, а в правом – вместо двери в коридор – створки лифтовой кабины. За стойкой сидел рыбак с причала.

– Добрый день, – поздоровался он таким тоном, будто мы с ним никогда не встречались, и представился: – Комендант гостиничного комплекса Александр Михайлович Затонский. Прошу зарегистрироваться.

Я во все глаза смотрел на него. Аккуратно подстриженная бородка, расчёсанные на пробор волосы, белая косоворотка… Как он успел нас опередить, переодеться, причесаться и бороду подстричь? Ни слова не говоря, я подошёл к окну, отдёрнул занавеску и выглянул. Рыбак в брезентовой робе, нахохлившись, по-прежнему сидел на деревянном причале. Из рук торчала удочка, рядом стояло ведро с пресловутыми устюпендами. Близнецы, что ли?

– Голографическая копия, – сказал Буратино.

Я покосился на коменданта за стойкой и снова посмотрел на рыбака. Да какая мне разница, кто из них настоящий, а кто копия?

Отойдя от окна, я подошёл к стойке. Комендант Затонский, не делая ни одного движения, поворачивался на стуле, всё время оставаясь ко мне в фас, словно был плоскостным изображением. Теперь понятно, кто здесь голограмма. Интересно, если ткнуть в него пальцем, что получится?

Я не стал экспериментировать и спросил:

– Где регистрироваться?

Комендант раскрыл амбарную книгу и пододвинул на край стойки.

– Здесь, пожалуйста. Достаточно вписать фамилию и дату в графе девятого номера.

М-да, если бы ткнул в него пальцем, мог выйти конфуз.

Я взял ручку, написал свою фамилию, поставил число.

– И своего спутника запишите.

Я послушно записал Буратино.

– Девятый номер на втором этаже, – сказал комендант. – Что-нибудь понадобится, Денис Павлович, обращайтесь напрямую ко мне без всякого стеснения.

Он закрыл книгу, спрятал в стол и растаял в воздухе, будто его и не было. Голограмма, что с неё возьмёшь… Непонятно только, как она с книгой управлялась.

– А как попасть на второй этаж? – запоздало спросил я.

– Воспользуйтесь лифтом, – подсказал голос коменданта из пустоты за стойкой.

Лифтом на второй этаж? Я с сомнением посмотрел на Буратино.

– Лифтом так лифтом, – сказал Буратино. – Поехали.

Он подбежал к кабине, подпрыгнул, ударил кулачком по кнопке, и створки лифта открылись.

Лифтовая кабина оказалась самой обыкновенной, как в любом многоэтажном доме, но кнопочных панелей было две и на каждой по три десятка кнопок. Над одной панелью было написано «этажи», над другой – «комнаты». Интересно, зачем для двухэтажного дома столько? В то, что других панелей при монтаже лифтовой кабины не оказалось, не верилось.

Как меня не тянуло нажать на кнопку с цифрой «30», я пересилил себя, нашёл на панели «этажи» кнопку с цифрой «2» и ткнул пальцем. Ничего не произошло. Тогда я на всякий случай нажал на кнопку «9» на панели «комнаты».

Створки лифта закрылись, но лифт с места не тронулся. Я нажал на кнопки ещё раз – тот же эффект. Однако когда попытался открыть створки, ничего не получилось.

– Кажется, застряли…

– Ты так думаешь? – удивился Буратино.

– А чего тут думать?

Буратино упал на колени и воткнул голову в пол, как в воду, по самые плечи. Позвякивая ключом, он пробежался на четвереньках, затем вскочил на ноги так стремительно, будто голова его выскочила из пола подобно пробке из бутылки шампанского. Кисточка на конце колпачка оказалась испачканной солидолом.

– Всё нормально, едем, – жизнерадостно сообщил он.

Я подождал с минуту и не выдержал.

– За это время можно по наружной стене на второй этаж забраться.

– Сегодня приедем, – заверил Буратино.

Мы подождали ещё минут пять, и наконец двери лифта открылись в небольшой коридорчик с единственной дверью, на которой висела табличка с девятым номером. Видимо все номера в лесной гостинице были обособлены друг от друга, а лифт перемещался не только по вертикали, но и по горизонтали. Как это могло быть, я не представлял.

Буратино вприпрыжку выскочил в коридор и, верный своей привычке, шмыгнул сквозь дверь. Я подошёл, взялся за ручку, подёргал. Дверь оказалась закрытой. Тогда я постучал.

– Входите! – предложил из-за двери Буратино.

Как погляжу, юмора ему было не занимать, вопреки сложившемуся мнению, что пришельцы не умеют шутить.

– Ключ дай! – раздражённо гаркнул я.

Буратино высунулся сквозь дверь.

– А как я – слабо?

В его голосе вновь послышались нотки Оксаны. Вредная, всё-таки, кукла…

Я нагнулся, отобрал у него ключ, открыл дверь и вошёл в номер.

Номер мало чем отличался от холла. Бревенчатые стены, бревенчатые перекрытия, дощатый пол, холщовые занавески на окне… Массивный стол, стулья, никелированная двуспальная кровать, громадный одёжный шкаф и телевизор. На стене над кроватью висел коврик с вышитыми лебедями. Определённо кому-то нравился провинциальный стиль российской убогости середины двадцатого века. Не хватало только семи вырезанных из кости слоников на комоде. Может, потому что комод тоже отсутствовал?

Я подошёл к окошку, выглянул. Всё та же река, тот же осенний лес, та же пристань с сидящим на настиле рыбаком. Что нового я ожидал увидеть?

– Зачем мы здесь? – с тоской спросил я. – Домой хочу… Помнится, кто-то обещал на лоджию доставить.

Надоели бессмысленные приключения хуже горькой редьки. Жил себе тихо, спокойно, так на тебе… Никаких денег мне уже не хотелось. Хотелось, чтобы всё вернулось на круги своя, чтобы я никогда не встречал заказчика-мертвяка, чтобы в глаза не видел полена и пачек долларов… Бесплатный сыр только в мышеловке. Если бы мог вернуть время назад, то без колебаний послал бы мертвяка к чёртовой матери! Не подарил бы тогда Любаше гарнитур с бирюзой, из-за которого начался разлад, а подарил бы одну-единственную розу. Выпил бы рюмку-другую палёной водки, настоянной на лимонных корках, послушал бы едкие замечания Оксаны в свой адрес, но был бы счастлив. Только сейчас я по-настоящему понял, чего лишился, и в чём оно – моё счастье. Отнюдь не в деньгах.

– Тебе сейчас домой нельзя, – рассудительно сказал Буратино. – Ждут тебя там.

– А здесь можно? – равнодушно спросил я. Наплевать было, что это за гостиница и насколько хорошо я спрятался от группы «Горизонт». Ещё неизвестно, с кем лучше, с Ивановым или с Буратино. Провести тут остаток жизни, мастеря оживающих кукол, категорически не хотелось.

– Здесь тоже не очень удобное место, – согласился Буратино. – Переждёшь пару дней, пока я подыщу более надёжное убежище.

«Меняю тюремную камеру с евроремонтом на старорежимный каземат с видом на природу», – отстранённо подумал я. Повернулся, бросил шапку на кровать, снял куртку, повесил на стул. Затем глубоко вздохнул, взял со стола пульт управления телевизором, сел на кровать и щёлкнул клавишей.

Экран загорелся, и на нём появилась фиолетовая рожа инопланетянина с рожками и свиным рылом.

– Улю-пу-пу, пу-пу, – сказала рожа. – Улю-пу-пу, пу-пу!

Фантастический фильм был явно из низкопробных. Статичный кадр, морда определённо картонная, ни перевода, ни субтитров.

– Улю-пу-пу, пу-пу, – повторила рожа.

Я скривился и передразнил её:

– Улю-пу-пу, пу-пу!

Морда неожиданно сделалась удивлённой.

– Улю-пу? – спросила она.

Буратино отобрал у меня пульт и выключил экран.

– Это не телевизор, – сказал он.

И тогда мне стало тошно. Не просто тошно, а тошно до остервенения. Дурдом полный. Если сумасшедший понимает, что он – сумасшедший, то может ли он считаться сумасшедшим? Или здесь уже идёт градация сумасшествия: немного не в себе, наполовину сумасшедший, почти невменяемый… Какая у меня стадия?

– Оставайся здесь, – сказал Буратино, – а я проведу рекогносцировку и скоро вернусь.

Он шагнул в стену и был таков.

Слова-то какие знает – «рекогносцировка»… Нет, шалишь, не мир познавать вы прибыли, знаете о земном мире достаточно много.

Я откинулся на кровати и бездумно уставился в потолок. Мысли текли вяло и апатично. Всё в моей жизни полетело вверх тормашками. Ничего не хотелось. Такова уж человеческая сущность – клянёшь неприкаянную жизнь, что, мол, не живёшь, а влачишь жалкое существование, жаждешь кардинальных перемен, но когда они происходят и тебе предлагается начать жизнь заново, с чистого листа, то оказывается, что ничего этого ты не хочешь. Начинаешь вспоминать прошлое и видишь, что было в нём нечто такое, о чём забывать не хочется, не хочется этого терять, перечёркивать – иначе получается, что прожил ты свою жизнь попусту, зря. Тяжело в моём возрасте начинать всё с нуля. Но в том-то и дело, что начинают с нуля тогда, когда ничего в душе, за душой и никого над душой нет. В душе у меня остался пепел, за душой имелась пачка долларов, которые негде было истратить, зато над душой стояло сразу двое. Причём таких, от которых не избавишься, с властью крепче крепостного права…

С этими невесёлыми мыслями я задремал.

Очнулся я от дрёмы резко и сразу, словно меня толкнули. В комнате царил серый полумрак, а у двери стояла мерцающая голограмма коменданта гостиницы.

– Отужинать не желаете? – спросила копия коменданта Затонского.

– А который час? – буркнул я.

– Где? – в свою очередь спросил комендант.

Я подумал. Выходит, Буратино переместил меня не просто далеко, а очень далеко, если разница во времени измеряется часовыми поясами.

– Здесь.

– Восьмой опосредованный.

Я сел на кровати и недоумённо замотал головой.

– Что такое «опосредованный»?

– Вектор времени в пространственной складке перпендикулярен направлению земного времени, – с готовностью сообщил комендант.

У меня отвалилась челюсть. «Вектор времени… пространственная складка…» Это ещё что за белиберда?! Я захлопнул рот, повёл головой, сглотнул.

– Где… я… нахожусь? – раздельно спросил я.

– В гостинице звёздных пилигримов, – сообщил Затонский как само собой разумеющееся.

– А… А где находится гостиница?

– На Земле, в пространственно-временной складке.

– Это как?

– Разве в офисе «Горизонта» вас не инструктировали?

Я икнул. Дела… Выходит, гостиница целиком и полностью принадлежит пресловутой организации «Горизонт». Ничего себе – убежище! Судя по коротким репликам Буратино, он здесь бывал, значит, контактировал с «Горизонтом». Тогда почему за ним охотятся? В голове всё смешалось, но я всё-таки нашёлся.

– Иванов объяснял, но я не совсем понял.

– Вы работаете с Евгением Викторовичем? – удивился комендант.

– Да, а что?

– Странно, при его положении…

Сказано было с таким уважением, будто Иванов являлся если не руководителем «Горизонта», то никак не ниже рангом первого заместителя.

И тогда я обнаглел. Давно заметил, что в организациях со строгой субординацией наглость наилучшая линия поведения.

– Не ваше дело, с кем я работаю. Я задал вопрос и хочу получить на него ответ.

Мне казалось, что голограмма не должна мыслить и, функционируя на уровне роботизированной программы, не могла задавать вопросы, а только отвечать на них. Как любой обслуживающий персонал в любой гостинице. Но всё дело в том, что эта гостиница не принадлежала к разряду «любых», а голограмма коменданта, похоже, обладала некоторым интеллектом.

– Пространственно-временные складки являются естественными топологическими образованиями на поверхности материальных тел достаточно большой массы. В трёхмерном мире их нахождение характеризуется аномальными электромагнитными, гравитационными и темпоральными явлениями. Данная складка вмещает в себя двухкилометровый участок верховьев реки Корстень. Используется как перевалочная база с пятидесятых годов двадцатого столетия. Вы удовлетворены ответом?

Из объяснения я практически ничего не понял, кроме того, что гостиница существует здесь с середины прошлого века. Тогда понятно, почему в номере такая обстановка. Это не совпадало с данными Иванова, утверждавшего, что программа «Горизонт» существует с конца века, но, как понимаю, ему соврать, что пить дать.

– Удовлетворён, – кивнул я с умным видом, но при этом мне показалось, что голографическая копия коменданта саркастически усмехнулась.

– Так вы будете ужинать? – повторился он.

Я подумал. Обед с Ивановым был достаточно плотным, и есть пока не хотелось.

– Нет.

– Когда захотите, вызывайте меня без всякого стеснения в любое время суток, – сказал комендант и испарился.

Если в первый раз предложение «без всякого стеснения» я принял за элементарную вежливость, то сейчас понял, что это естественная услуга. Голограмме ни спать, ни есть не требуется. И, несмотря на обнаружившийся интеллект, других проблем, кроме обслуживания постояльцев, для неё не существует. Зато у меня проблем был целый воз и маленькая тележка в придачу.

Я встал с кровати, подошёл к окну и выглянул. Над рекой сиял узенький серпик молодого месяца, но видимость была как в пасмурный день, только золотые краски осени и зелень хвои сливались в единый серый тон. Похоже, ночным видением Буратино наградил меня навсегда.

На причале никого не было, исчезла даже полузатопленная лодка, зато вверх по течению двигалась большая бесформенная масса, подрагивающая как студень. Пыхтя, словно паровоз, она шлёпала по воде слоноподобными ложноножками и медленно продвигалась к причалу. В десяти метрах от причала масса замирала, будто в изнеможении, течение относило её на прежнее место, и тогда она вновь с упорством белки в колесе возобновляла своё движение.

Я отпрянул от окна и задёрнул занавеску. Только химер до полного помутнения рассудка и недоставало!

Верховья Корстени находились километрах в ста от города, в лесном заказнике, о котором лет пять назад писали местные газеты. Вроде бы там энтузиасты-любители обнаружили некую странную геофизическую аномалию, в районе которой магнитная стрелка отклонялась, часы начинали то спешить, то отставать, а у порогов вода в реке текла вверх по уклону. В последнее время о подобных аномалиях много чего пишется, и где правда, где ложь, уже никто не собирается разбираться. Статьи в местной прессе также не вызвали никакого ажиотажа, но, оказывается, что-то в этом было.